Лестница пахла бродячими кошками, занесённой внутрь октябрьской листвой и ещё чем-то непонятным.
Войдя в подъезд, он остановился, прислушался и внимательно осмотрел себя. Последние несколько сотен метров по улице пришлось бежать через начинающийся дождь, но успел он вовремя — ботинки почти не испачкались, на тёмных штанинах выделялись лишь несколько еле заметных капелек грязи, рубашка и куртка тоже, в основном, сухие. В отличие от предельно аккуратной мамы, сам он не придавал особого значения таким условностям — мужчина не должен бояться воды и ветра, тем более демонстрировать свой страх окружающим, прячась под зонтом. Однако в этот раз даже он предпочел бы выглядеть получше. Во всяком случае, не давать ни малейшего повода для насмешки, пусть даже и мысленной, своим мокрым видом.
Он знал, на что шёл. Несколько вечеров подряд он проигрывал в уме свои возможные действия, вероятные ответы на них и ответы на ответы. Вариантов возникало очень много. Но вечер проходил за вечером, а наиболее вероятным ни один из них так и не стал. В конце концов он понял, что проработай хоть сто вариантов — всё равно случится сто первый. Как ни странно, после осознания этого ему стало намного спокойнее.
Ещё раз убедившись в том, что выглядит вполне пристойно, он двинулся было дальше. Но отчаянно старческий и требовательный голос, раздавшийся откуда-то сзади, заставил его остановиться.
— Э-э-э… Маладой человек!
Вздрогнув, он оглянулся назад. Ближайшая дверь, обитая чёрным дермантином, была слегка приоткрыта. В образовавшийся проём выглядывало морщинистое лицо, частично скрытое за толстыми стеклами очков.
— Вы к каму?
В тишине, нарушаемой только ударами капель усиливавшегося дождя по немытому, загаженному голубями окну, ему показалось, что этот голос сейчас услышит весь дом. И из всех квартир вот так же выглянут лица и будут смотреть на него. Именно тогда, когда этого как раз больше всего и не хотелось.
Стараясь не выглядеть смущенным или испуганным, он ответил:
— В сорок шестую.
Голос смягчился, но на всякий случай переспросил:
— Точно?
— Точно.
— Ну, смотри. Если к ним — то ладно, к ним дурные люди не ходят. А то тут порой на лестнице сидят какие-то…
Дверь осторожно закрылась, клацнув на прощание щеколдой. Ух, вроде обошлось. Но почему она выскочила именно сейчас? Ведь столько раз уже ходил здесь…
Стараясь ступать как можно более лёгким шагом, он двинулся дальше вверх по лестничным маршам. Наверное, так разведчики идут на важную явку.
И вот, наконец, нужная площадка.
Пол с расколотыми плитками, тряпка под ногами, знакомая дверь справа и не менее знакомый звонок возле неё.
Оглянувшись, потянул руку к кнопке.
Может, не стоит?
Рука не хотела слушаться. Внутренний голос надрывно кричал о том, что всё задуманное есть полная чушь, что ничего не получится, что его намерения раскроют и пресекут сразу же, а самого его с позором выгонят вон, и что даже если всё получится, то потом будет ещё хуже. Но ему непреклонно возражал другой голос, с хрипотой доказывавший: «если ты не сделаешь этого сейчас, то ты не сделаешь этого и завтра, и через неделю, а потом это сделает кто-нибудь другой — тем более, что кандидаты имелись, — и тогда уже ничего вообще не исправишь». Усилием воли он заставил почти немеющую руку подняться и неверным указательным пальцем ткнуть в чёрную, местами заляпанную краской пластиковую кнопку звонка, который не замедлил отозваться противным вибрирующим жужжанием по другую сторону двери.
Теперь — всё…
***
Звонок смолк, и окружающее пространство заволокла тягучая тишина.
Где-то в дальнем углу когтистой лапой заскреблась последняя надежда первого внутреннего голоса — может быть, сейчас дома просто никого не окажется. Тогда он позвонит во второй раз, уже смелее, в третий, и пойдёт обратно. Пытался—значит, не такой уж и трус. А что не получилось — ну, не его вина.
Прошла секунда, другая… пятая… Тихо.
Позвонить ешё раз?
Уже чуть более решительно он снова потянулся к звонку, почти одновременно услышав раздавшиеся за дверью шаги. Нет, всё-таки дома!
Ручка замка с лёгким щелчком отклонилась вниз, протяжно и грустно скрипнули петли. Эх, папа-физик, а дверь всё никак смазать не может! Как в прошлый раз скрипели, так и сейчас. Самому предложить помочь, что ли?
— О, привет!
Открыв дверь, Алёнка показалась на пороге.
Удивлённый и, как ему показалось, немного испуганный взгляд скользнул от его макушки до самых подошв ботинок и смущённо остановился, направленный куда-то чуть ниже переносицы.
Алёнку он знал давно. С той поры, когда родители водили их в изостудию, располагавшуюся тогда в подвале вот этого самого подъезда, где и жила она—его первая подруга, чуть позже ставшая одноклассницей. Творческие навыки, зародившиеся при свете укрытых грубыми абажурами лампочек под аккомпанемент гуда водопроводных труб, у обоих сохранились и в школьные годы. Но со временем его художественные таланты свелись к рисованию самолётов и космопланов на последних страницах тетрадок. Алёнка же рисовала для своего возраста вполне профессионально, и стены её комнаты неизменно украшали разнообразные натюрморты, портреты и пейзажи.
— Ты как здесь оказался?
— Из парка шёл. Дай, думаю, зайду!
Ну да, конечно, «мимо проходил»…
Алёнка всегда была не такой, как все. Даже тогда, в подвале. Но сейчас, по мере того, как их класс становился всё старше и старше, это было особенно заметно.
В отличие от большинства одноклассниц, она ни разу не стремилась подчеркнуть свою «взрослость» максимальным приближением к дозволенной границе. И в одежде, и в поведении, и вообще… Вопреки тенденции, её мало интересовали прочно укоренившиеся практически на любом школьном празднике дискотеки, нисколько не привлекали дворовые магнитофонные посиделки, не захватывали разговоры о моде и прочей фигне, которые всё чаще вели подруги. От многих из которых — даже от тех, с кем провела недавнее ещё детство — она сейчас всё больше отдалялась. И тем самым становилась всё более заметной для него.
Сейчас вот тоже. Этот выпущенный поверх джинсов свитер и спускающийся через плечо хвост, собранный не модняцкой заколкой, а обычной резинкой, были для него гораздо привлекательнее, чем неуклонно укорачивавшиеся юбки и сгущавшаяся тушь на ресницах завсегдатаек школьных танцулек.
С некоторых пор он часто чувствовал, что его тянет к этому дому. И даже не только к конкретному человеку, а в целом к той атмосфере, которая здесь присутствовала. Созданной и самой Алёнкой, и её родителями. Особенно папой — прикольным таким бородатым физиком, который даже в свои тридцать семь мог без свойственного многим взрослым морализаторства с легкостью находить общий язык с его и Алёнкиными одноклассниками, рассказывать о своем предмете гораздо образнее и интереснее школьной «физички», играть в футбол, ездить по парку на велосипеде и делать много чего ещё, столь не вязавшегося с расхожими представлениями о «взрослости» и «солидности». А на прошлом Алёнкином дне рождения спел им обоим под гитару несколько песен. Таких, каких он раньше и не слышал, явно не предназначенных для легкомысленных вечеринок и за нехитрыми строчками и мелодией которых, казалось, скрывался целый мир. Мир совершенно новый и незнакомый для него, но в котором сразу, с первых же строчек и аккордов, неимоверно хотелось жить. Надо будет, кстати, спросить — кто автор и можно ли ещё что-нибудь похожее послушать.
Но это потом. А сейчас он смотрел на стоящую у двери Алёнку и пытался прочитать её мысли. Догадывается она о чем-нибудь? Вроде бы пока всё нормально. Обычная Алёнка, какая и раньше была. Вот только…
Что именно «только», сформулировать он не мог. Но это неуловимое «только» всё же незримо присутствовало.
Алёнка первой нарушила молчание.
— В гости зайдешь?
— А ты что, одна?
— Да, родители ещё не вернулись, а что?
Что-то необычно приятное разлилось под сердцем от осознания того, что они здесь совсем вдвоём. И кроме них, кроме притихшей лестницы, барабанной дроби дождя по подоконникам и пахнущих холодной влагой потоков ветра, вливавшихся через разбитое где-то на верхних этажах стекло, здесь никого нет. Зайти? Посидеть, потрепаться, а там — видно будет?
— Да так, ничего. Я вообще-то задерживаться не думал — на завтра ещё уроки не сделаны.
Алёнка перешагнула порог и откинулась спиной на дверной косяк.
— Так всё-таки ты что-то конкретное хотел, или просто так?
Вот это хорошо. Уходить не спешит, значит — по крайней мере, не против поговорить. Но фразы такой от неё ещё не слышал. «Что-то конкретное…» — никогда она так не говорила.
— Просто так. Шел из парка, а тут дождь начался, думаю, вдруг ты дома?
— О, да. Дожди теперь, похоже, зарядили надолго.
— Вовремя успел я в твой подъезд забежать!
Они оба улыбнулись — то ли этой абсолютно незначимой реплике, то ли такому стечению обстоятельств. И тут он с ужасом понял, что все заготовленные ранее фразы куда-то разлетелись, не оставив и следа, и он просто не знает, о чём дальше говорить. Но — говорить нужно, иначе встреча закончится слишком быстро, и ничего не получится.
— Как вообще дела-то у тебя? Что делаешь?
— Да вот, с физикой разбираюсь.
— Ну, уж у тебя при твоем отце в этой области всё должно быть нормально.
— А проблем серьёзных и нет. Но он никогда не будет мне помогать, пока я сама, как он говорит, «не наемся своих же ошибок».
— Суровый он у тебя…
— Не без этого…
0
0