Сообщения продолжали поступать ещё пять месяцев. Последние три из них Матеуш и Андрей спали по восемь часов, не активируя камеры. Каждый раз, получая сообщение со станции, они надеялись увидеть всего лишь два слова — «война закончилась». Но с каждым разом надежды на это становились всё более призрачными. В личных письмах, которые приходили всё реже, уже не было улыбок и радостных пожеланий — только лишь рассказы о смерти, боли, голоде и лишениях. Никто из родных членов экипажа уже не желал им скорейшего возвращения.
«Слава Богу, что тебя здесь нет» — писала мать одного из биологов. — «Тут везде смерть, а там ты в безопасности. Отец погиб неделю назад—обвалилось перекрытие убежища во время бомбёжки. Когда ты вернёшься, всё это уже закончится. Ты только помни нас с отцом. Мы любим тебя, очень сильно любим. Прощай, сынок, и помни нас».
Было письмо и от супруги капитана Звягинцева:
«Здравствуй, Андрей. Нам очень тебя не хватает. Я знаю, что если бы ты мог, то был бы рядом. Мы знали на что шли, поэтому не вздумай винить себя. Мы надеялись, что если не мальчики, то хотя бы внуки тебя увидят. Сказать по правде, я и сама давала себе слово дожить до ста с лишним, чтобы хотя бы ещё один последний раз увидеться с тобой. Жаль, не сложилось. Но знай—как бы далеко мы ни были друг от друга, я всё равно в любую секунду могу закрыть глаза и увидеть тебя, как если бы ты был рядом. Я верю, что там, на небесах, мы обязательно встретимся. Мы будем ждать тебя там. Прощай, любимый. Твоя жена Аня и сыновья Валера и Серёжа».
Для Матеуша писем не было. Согласно обрывочным сведениям, его родной город был уничтожен в самом начале войны.
Последнее письмо было написано космонавтами со станции «Мир-2», и содержало следующее:
«Экипажу «Идзанаги». Мы видим, как внизу всё охвачено пламенем. Будто горят облака. Один за другим следуют чудовищные взрывы. Два часа назад пропала связь с Байконуром. Это был последний уцелевший центр управления. Кажется, это конец. Земли больше нет. Простите нас. Храни вас Господь. «Мир-2»—»Идзанаги», конец сообщения».
***
Прочитав сообщение о конце света, Матеуш не почувствовал ничего. Он даже удивился отсутствию какой бы то ни было реакции. Он понимал, что Земли больше нет, нет места, куда им предстояло вернуться, нет людей, которые… вообще нет людей, кроме тридцати семи человек экипажа. Он должен был как-то реагировать на это. Что-то чувствовать. Но внутри будто выросла стена, не позволявшая информации достигнуть той части сознания, которая формировала эмоциональный ответ.
— Что нам делать? Это правда конец? Людей… Земли больше нет?
— Не знаю, Матеуш. Всё, что видели с «Мира», произошло четыре с лишним года назад. Будем ждать, возможно, связь возобновится. Но готовиться будем к худшему. Допустим, что «Мир», прочие станции и наземные службы потеряны, крупные города уничтожены, большинство людей погибло. Думаю, на этом война закончилась — ситуация такая же, как сброс ядерных бомб на Японию. Но какая-то часть людей должна была выжить. У нас в запасе ещё достаточно времени, чтобы они успели восстановить… хоть что-то. Уж радиосвязь — точно. Вернувшись назад, мы сможем выйти на геостационарную орбиту, и продержаться на ней несколько лет, ресурсов должно хватить. Найдем выживших, установим связь, а потом используем аварийные капсулы.
— Может, стоит развернуть корабль прямо сейчас?
— Нет. Время на нашей стороне. К тому же, сообщение о войне… я просмотрел записи доктора МакКэллон. Пусть это и нарушение этики, но… черт, да у нас половина экипажа от такой новости с собой покончит! А вторая половина — после прочтения писем, которые мы обязаны будем им предъявить.
— Но ведь им всё равно придется сказать. Когда мы вернемся назад.
— Тогда будет хоть какая-то надежда. И все будут заняты делом. Землю можно будет увидеть в иллюминатор. Это важно. Даже если мы сейчас развернёмся и полетим назад, то им предстоит провести весь путь в сомнениях, неведении. В ожидании. А это — хуже всего. Кстати, нужно как-то объяснить отсутствие сообщений. Как угодно: помехи, звёздный ветер, неисправность аппаратуры…
— Может быть… не знаю, правильно ли это…
— Говори.
— Все сообщения и видеофайлы сохраняются в базе данных. Их скопилось достаточно много. Также у меня есть программы для обработки этих файлов, устранения шумов и даже потерянных пакетов данных. Чем дальше мы от Земли, тем хуже качество, больше помех и обрывов… в общем, я думаю, что смогу подделывать сообщения.
— И разница не будет заметна?
— Нет, не будет.
— Хорошо. Думаю, они поймут, когда… когда придёт время. Кстати о времени—нам нужно вернуться как можно ближе к общему режиму сна. Будет странно, если мы вдруг начнём стареть.
— Мне хватит лишнего месяца на каждый цикл.
— Хорошо. Матеуш, это… это всё звучит и выглядит ужасно, но ты поступаешь правильно.
— Надеюсь на это…
***
— У меня внук родился! Почти четыре кило, просто громила!
— Поздравляем, Энди!
— И каково быть дедушкой?!
— Я просто передать не могу. Инга пишет, что решила назвать его Робертом. Матеуш, это ему вот сейчас уже сколько, восемь лет же выходит, да?
— Ну, чуть больше.
— Как моей внучке. Ну, то есть ей было восемь вчера… год назад. Черт, совсем запутался!
— Фахри, ты биолог, математика и не должна быть твоей сильной стороной.
— Да какая разница, собственно? Вот пришло письмо сейчас, значит и родился сейчас. Как же это всё необычно. Так и знал, что будет мальчик.
«А если бы выпала «решка», то была бы девочка» — подумал Матеуш, заставляя улыбку не исчезать с лица.
***
Шел тридцать восьмой год экспедиции. Новых сообщений не поступало.
0
0