После смены лень ехать домой. Мать, наверное, ещё на работе. Но если и нет — последние пару лет мы живём словно в разных вселенных. Она у меня карьеристка, а я у неё — разгильдяйка. Вот, если бы отец был с нами… Нет, сейчас дома мне точно нечего делать!
Я еду в «Берлогу». Сворачиваю на Белую и мчусь в сторону вокзала. Сигнальные огни на «Электре» выключены. Теперь я просто неприметный чёрный жокей на вороной лошадке. Не доезжая вокзала, сворачиваю в трущаки.
Трущаки — это не просто трущобы. Громадная промзона тянется на километры вдоль железки. Когда-то, ещё до моего рождения, это была гордость и основа экономики нашего мегаполиса. Но в мире глобальных корпораций ничто не стоит на месте. Где-то заводы открываются, где-то закрываются. Ничего личного — просто бизнес! Сейчас трущаки — это километры заброшенных фабрик и ангаров, где лишь местами теплится жизнь.
Трущаки — земля сквотов. Бомжи, неформалы и прочие неприкаянные души захватывают и селятся тут в пустующих зданиях. Кого здесь только не встретишь — непризнанные художники, мигранты, радикалы, беглые преступники и торговцы дурью. Все, кто не хочет болтаться в центре — под присмотром копов и камер наблюдения. Не знаю, почему власти до сих пор не разогнали это безобразие. Наверное, думают: пусть лучше весь этот беспредел будет в одном месте, чем расползётся по всему городу. Трущаки — территория свободы и анархии. Тут даже днём не встретишь полисмена. И, конечно же, здесь полно тинейджеров, которым, как и мне, не сидится дома по вечерам.
Уже почти стемнело. Ветер гоняет по растрескавшемуся асфальту пластиковые пакеты. В нос бьет коктейль запахов мочи, гашиша, восточных благовоний и отбросов. В железных бочках горит мусор и у этих очагов собираются группки по интересам. Проезжаю мимо растаманов, что пляшут под бумбокс, размахивая дредами. Дальше — кришнаиты поют и раздают сладости. Патлатые парни продают какой-то хлам у обочины. Или, может, это искусство — в сумерках и не разберёшь!.. За ними подонки с разноцветными ирокезами что-то жарят на огне. Фу! Кажется, это была собака… Осторожно объезжаю распростёртые на дороге тела без признаков жизни — напились, наверное, или ещё что похуже.
Несколько угрюмых парней подпирают стену. Бритые виски, мелированные чубы, к кожаным жилетам грубо пришиты собачьи хвосты и меховые воротники. Это нормы или норманцы — агрессивное движение коренных горожан. Лучше держаться подальше: от этих добра не жди, особенно, если им не понравится твой разрез глаз или оттенок кожи. Еду мимо, стараясь не глазеть в их сторону. Что они тут забыли?! Вообще-то, у них база в другом конце трущаков…
Вот и «Берлога». Старое фабричное здание светит издали полу-выбитыми окнами. «Берлога» — любимое место тусовки курьеров. Это наш сквот, наш анти-клуб, наш фриспейс.
Через покосившиеся решётчатые ворота заезжаю в подворотню, распугивая курьеров-малолеток, толпящихся у входа. Большинство из них даже на скутере никогда не сидели, а уже хотят попасть в это легендарное место. Развозят, наверное, левые заказы на роликах. Бегиннеры!
Ставлю «Электру» в стойло — чуть не половина двора заставлена скутерами и байками разных мастей. Дёргаю железную дверь, исписанную ругательствами на всех языках мира, и попадаю внутрь. Мощный индастриал из колонок наваливается на барабанные перепонки. Ну, вот я и дома!
— Йо, Кэйт! Как сама? — кричит мне Роадкилл из-за старых ящиков, сложенных наподобие барной стойки. Махаю ему в ответ, перекрикивать музыку нет желания.
«Берлога» — это не клуб и не бар, тут нет персонала. Тут всё по-домашнему, даже по-семейному. Роадкилл — здоровый лысый детина с добрым лицом — не бармен и не хозяин. Он, так сказать, старший по заведению — организатор и душа «Берлоги». Здесь все его знают и любят, и он тоже любит и знает всех.
Стены «Берлоги» в несколько слоёв расписаны граффити, выбитые стёкла закрыты листами пластика с потёками аэрозольной краски. Курьеры всех возрастов развалились на разношёрстной мебели, притащенной со свалок или наспех сколоченной из бочек, покрышек и старой тары. Ещё несколько этажей выше переделаны для отдыха, творчества или ночлега. В «Берлоге» можно и пожить, если тебе некуда податься.
Кто-то из знакомых замечает и машет мне.
— Кэйт! Погнали завтра на косплейную ретро-пати в стиле панк? — кричит мне Сарвари, девушка с глазами цвета иранской ночи. Если б она не подалась в курьеры, наверное, до сих пор ходила бы в хиджабе.
— Шутишь? — пожимаю плечами. — У меня и костюма нет.
Сарвари смеётся:
— С твоими волосами и комбинезоном тебя и так пустят.
— Да забейте вы на это старьё! — Иван бестактно вламывается в разговор. — Радиоактивный металл — вот музыка будущего! Роадкилл, а ну поставь нам «Расплавленные стержни»!
Роадкилл заодно выполняет и роль местного диджея. Он хитро подмигивает, и колонки наполняет завывание электронных демонов. Резкие сэмплы на фоне хрипят, словно треск дозиметра.
— Заходите сюда! — Иван кидает нам пару флаеров.
На кусках пластика цвета ржавчины голографическими переливами светится: «Рэйдиоэктив Мэтал Пати». Ниже под значком радиации — список групп-участниц: «Дети Чернобыля», «Дюк Нюкем», «4й блок», «Вархедз» и в самом низу, в качестве хедлайнера, крупно: «РАСПЛАВЛЕННЫЕ СТЕРЖНИ».
Тайком рассматриваю смазливое личико Ивана. Модно подстриженные волосы неравномерно выбелены. Хитрые глаза скрываются за гоглами последней модели. Он ничуть не изменился — такой же заносчивый и самоуверенный, как и год назад, когда впервые притащил меня в «Берлогу». Какой же я тогда была дурой!
— Минуту внимания! У меня объявление! — Роадкилл с трудом перекрикивает завывания «Расплавленных стержней». — Я вчера отфильтровал баррель этанола, так что все желающие — подходите, угощайтесь!
Роадкилл грохает на стойку увесистый кег литров на тридцать. Вообще-то биоэтанол пить нельзя. Это горючее для машин, что ещё ездят на двигателях внутреннего сгорания. Со всякими химическими добавками, специально чтоб его не пили. Но ведь это практически чистый рапсовый спирт! На магазинный алкоголь накрутили такой налог, что купить его по карману далеко не каждому. Поэтому в трущаках процветает самогоноварение. Местные бутлегеры делятся на два типа: гонщики и фильтровщики. Гонщики — перегоняют самодельный спирт из доступных материалов. Фильтровщики, вроде Роадкилла, покупают биотопливо и фильтруют его от примесей. Выходит дешевле, чем в супермаркете. У стойки быстро собирается толпа охочих до халявы курьеров. Большинство их них всё равно не могут купить себе магазинный алкоголь ни по цене, ни по возрасту.
— Всем «коктейль Молотова»! Мой личный рецепт! — кричит Роадкилл, перекрывая рёв музыки. — Только не забывайте оставлять добровольные пожертвования, если хотите, чтоб завтра я отфильтровал для вас ещё баррель!
В копилку падают мелкие мятые купюры. Пластиковые стаканы наполняет этанол и дешёвый кофейный сироп, густой и чёрный, словно машинное масло. В пойле никак не меньше половины чистого спирта. Малолетки пытаются тянуть эту адскую смесь маленькими глотками и корчатся в муках. Нубы! Коктейль надо вливать в себя мгновенно, пока рот не взорвался!
Получаю от Роадкилла стаканчик и осушаю одним махом. Несмотря на фильтрацию у коктейля жуткий химический привкус, будто в самом деле пьёшь моторное масло. Огонь разливается по телу, от кофеина и остатков химии сужаются зрачки. Мир вокруг становится ещё темнее и резче. На закуску идут дёшевые рисовые чипсы и соевое печенье. Гадость, конечно, но когда ты среди друзей — кажется, ничего вкуснее нет!
В толпе ко мне незаметно подкатывает Иван.
— Ну, что, детка? Может, вспомним старые времена? — дышит он мне в лицо смесью рапсового перегара и дешёвого табака.
— Отвали! Я тебе не детка! — отталкиваю его.
Нежели Иван надеялся, что я разомлею от глотка коктейля?! Я думала, то, что у нас случилось когда-то на заднем сидении автопилот-такси, было любовью. А оказалось, этот кобель просто хотел пририсовать себе ещё одну победную звёздочку на борту. Коллекционер хренов!
— Китти! Ты чего такая неласковая? — Иван изображает свою коронную ухмылочку. Из-за гоглов, которые он не снимает, никогда не поймёшь, что у него в самом деле на уме.
— Какие-то проблемы, Иван? — сзади внезапно вырастает фигура Ли.
Ли — мой давний друг, мой рыцарь. Он всегда готов прийти на помощь. Но Ли — слишком хороший для меня, слишком правильный. И вообще, после Ивана меня не особо привлекают сверстники.
— Уйди, противный! Ты не в моём вкусе! — Иван, прикалываясь, отталкивает Ли, но видно, как в нём закипает злоба. Всех своих девушек, даже бывших, Иван рассматривает, как свою меченую территорию. Парни толкаются у стойки, хватая друг друга за грудки. Из-за громкой музыки я не слышу, что они кричат, но, похоже, сейчас будет драка. Роадкилл ухмыляется, глядя на потасовку. Если что — в соседнем цехе есть место для дуэлей. Когда надо, «Берлога» может превращаться и в бойцовский клуб. Сарвари пытается утихомирить Ивана. Берегись, подружка! Твоя доброта может вылезти боком…
0
0