Бюро космических исследований (БКоИ) — федеральная межпланетная организация, сфера интересов которой — расширение границ и влияния Солнечной Федерации в обитаемой вселенной. История организации началась еще со времен освоения планет Солнечной системы. С тех пор она преобразовалась в мощнейший политический орган взаимодействия Земли и миров периферии, входящих в состав СФ. Организация состоит из двух отделов. Первый отдел — исследовательский. Его представители занимаются в первую очередь изучением пространства, созданием колониального и ресурсного резервов, курируют научно-исследовательские разработки в «космических» областях знаний. Второй отдел БКоИ — это обеспечение стабильности в мирах периферии, пропаганда, улаживание внешних и внутренних конфликтов колоний, контроль над опасными научными разработками. Как правило, на планетах с неразвитой собственной инфраструктурой Бюро временно берет на себя функции правительства и полиции. В Солнечной системе влияние БКоИ не так велико, как за ее пределами, что связано с жесткой конкуренцией специальных служб.
Учебное пособие «Курс современной истории: система координат»,
Флора, «Орс», 312 г. к. в.
Калымов в своем кабинете выглядит примерно так, как акваланг в офисе по продаже недвижимости. Выглядит неуместно. Все здесь блестит, все здесь кажется не по-детски внушительным и серьезным. И только хозяин кабинета словно заскочил сюда на минуту из какого-то другого мира. И вроде одет прилично, даже где-то стильно. И прическа не сбилась. А ощущение однозначное — заскочил. На минуту. После обмена рукопожатиями и вежливых приветствий выясняется: так и есть.
— Рад вас видеть живым и здоровым. Благодарю от имени Второго отдела за ценные сведенья. Однако, как бы вы ни просили, на планету я вас сейчас отпустить не могу. Это слишком опасно.
Калымов жестом пригласил гостя к столу. Гость немного помялся, но принял приглашение.
— Я понимаю. Валентин Александрович, и ценю все, что вы для нас сделали. И все же, при всем уважении, вы не можете мне запретить.
— Игорь, вас там ждут. Это не предположение, это факт, и как бы хорошо ни работал Второй отдел на Флоре, всех ваших недоброжелателей они проконтролировать не смогут. Много ли проку будет от такого посещения, если вы даже не сможете выполнить задуманное?
В отличие от первого отдела Бюро, занятого научными изысканиями в космосе, Второй отдел обеспечивает политическую стабильность Солнечной Федерации, блюдет ее интересы в мирах периферии, имеет полномочия вмешиваться во внутренние конфликты, вести контроль за научными разработками в стратегически значимых областях…
— Возможно. Но и вы поймите, это для меня очень важно.
— Вы кофе пьете?
— Только не надо ради меня никого беспокоить.
— Да я сам завариваю. У меня тут автомат есть. Не отказывайтесь: мне будет неудобно пить кофе в одиночку.
Игорь отказываться не стал. Заместитель директора и координатор Первого отдела Бюро космических исследований при личной беседе производил приятное впечатление. В глубине души бывший шпион-любитель и сам был уверен, что его прикончат еще при выходе из телепортатора. Но, как оказалось, там, внизу, у него осталось не одно, а два недоделанных дела. И если проблема компромата на местных политиков теперь целиком и полностью лежит на прочных плечах ребят из Второго отдела Бюро, то другое дело он должен выполнить сам. И потому, что обещал Саше вернуться, и потому, что вряд ли кто-то для него будет разыскивать какую-то там пен-рит.
Хотя… если на планете втайне от метрополии ведутся исследования пен-рит преобразования на разумном материале… это может быть важно. Зачем-то же они это делают. Каков должен быть результат?
По кабинету поплыл аромат свежезаваренного кофе. Синтетического, конечно, но подделка эта наверняка куда качественней тех, что Игорю приходилось пивать в последнее время.
— Ну, вот. Будьте любезны, там, на стеллаже возьмите две чашки. Отлично. Присаживайтесь.
— Хороший кофе, — похвалил гость.
— Да, это местный. Я, когда бываю внизу, обязательно покупаю. Там есть один такой магазинчик, недалеко от центра города. Ну, а теперь… вы, может, все же поделитесь, что за дело у вас там внизу такое неотложное.
Игорь вздохнул и отставил чашку.
— Помните девушку, которая с вами разговаривала по инфосети?
— Симпатичная туземка с большими голубыми глазами. — Сразу догадался Калымов. — Вы почему-то все трое избегаете о ней говорить. Интересно, почему? Кто она? И откуда знает код моей личной линии? Пусть и старый.
— Тут вот какое дело, Валентин Александрович. Эта девушка — пен-рит. На стадии незавершенной трансформации. Мы ей многим обязаны. Я — тем, что сижу тут и веду светские беседы, Ючи и Садмаи — тем, что они теперь вместе. Вы же в курсе нашей истории.
— Вы говорили, что последние сутки скрывались в поселке пен-рит.
— Так и есть. Я только не уточнял, что нас приютила преобразованная, которая говорила по-русски, и попросила называть ее Сашей.
Игорь не ждал, что на эти слова последует хоть какая-то реакция. Но она последовала: Калымов чуть не подавился кофе. Горячий напиток вылился на брюки, потек на пол. Но Валентин Александрович на это почти не обратил внимания. Только ругнулся, подбирая с пола пустую чашку.
— Еще раз, — вежливо попросил он, — повторите, пожалуйста, точно — Саша?
Потом вскочил, потер затылок, словно разогревая подзастывшие мозги.
— Номер поселка помнишь? Или что там у них, названия? Где это было?
Как же я сразу не сообразил, подумал Игорь. Они были знакомы. Раньше, до того, как Саша каким-то образом попала в центр пен-рит. И Калымову, похоже, эта особа тоже не чужая.
— Названия поселка я никогда не знал. Но это не трудно выяснить. Информация по пен-рит программе есть в открытом доступе. В крайнем случае, я могу показать дорогу.
Калымов молча разглядывал собеседника несколько секунд, потом извинился. Даже объяснил:
— Вот понимаете, Игорь, у меня три года назад погибла сотрудница. Не так. Не сразу. Но Саша была в таком состоянии, что ни на борту, ни на планете, ни один хирург не решился бы взяться за операцию. Шансов не было, и все это знали. Однако местные медики очень вовремя рассказали о пен-рит преобразовании, разумеется, умолчав о многих последствиях такого шага. Меня в тот момент не было рядом, а Димыч, старпом с «Корунда», полной информацией, понятное дело, не обладал. Думаю, он договор с дьяволом подписал бы, если бы тот пообещал хотя бы минимальный шанс для Сандры. А потом нам сообщили, что трансформация не удалась, выдали вещи. А, всех вещей — туфля да то, что осталось от куртки. И если ты прав, то…
Вот как. Игорь вспомнил яркую блондинку с вечно настороженным, мрачным выражением лица. Впервые подумал: а какая она была до трансформации? Каким было ее лицо, фигура?
Значит, Сашку найдут. Теперь точно найдут, не могут не найти. Но, Игорь внимательно посмотрел на Калымова, точно. Искать будет кто-то другой.
— Как она?
— Не весело. Трансформацию нужно успеть завершить за три года. Иначе начнутся необратимые изменения в новом теле, которые в конечном итоге могут привести к смерти. А она тянет. Боится, что в конце от нее самой, от ее памяти, ничего не останется.
— Да, я слышал, что пен-рит, какой бы опыт у них до этого ни был, все равно начинают с белого листа. И она, говоришь, тянет с трансформацией…
Игорь поднялся с кресла и упрямо спросил:
— Теперь вы понимаете, почему я хочу вернуться на планету как можно быстрее?
Калымов кивнул, но, спохватившись, добавил:
— Сначала попросим Второй отдел собрать сведения. Это недолго. Потом сменим тебе документы. Как ты относишься к тому, чтобы покрасить волосы? Плохо? Жаль. В любом случае, вниз ты отправишься не один.
«Уходя на тот свет, не забудь выключить этот».
Виктор Коваль
На земле и в Аду. День 6.
– Смотри, какая огромная птица. Это ворона, Магда?
– Это ворон. Он, однако, пораненный. Верно, собака помяла его.
– Давай я сшибу его палкой?
– Зачем, дурачок? Мясо у такой старой птицы – вонючее. И он нам не враг – цыпляток у нас нет. Ворон тоже хочет жить. Может, отсидится на краю крыши, да и полетит к своим деткам. А тебе пора спать. Маленькие должны спать днём, чтобы стать сильными.
– Тогда спой мне бабушкину песню!
– Давай, другую? Сколько же можно?
– Нет эту! И я не хочу в дом. Положи меня на завалинке. И спой! Эту!
– Хорошо, ложись, я укрою тебя платком.
– А ворон улетел?!
– Улетит, спи.
И девушка тихо запела:
Отцвела к морозу вишня. Полетели
Лепестки её, как перья белой цапли.…
Она не видела, как слеза выкатилась из круглого глаза ворона, и он, собрав последние силы, потащился, приволакивая крыло, за трубу и затаился там, стыдясь своих чувств.
И тут же во двор, едва не снеся напрочь калитку, въехал всадник и замер, внимательно и цепко оглядывая крышу.
Время судорожно дёрнулось и замерло.
Фабиус сжался в комок, прячась от всепроникающего колдовского взгляда, который искал его многими глазами людей и сущих. Маг ещё никогда не ощущал себя таким маленьким и слабым.
***
В обеденной зале дома префекта инкуб Ангелус Борн тоже замер, припав к окну и вглядываясь в растревоженный город. Он потерял Фабиуса в пылу сражения ворона, священника и толпы.
***
В Верхнем Аду демон и бес что-то доказывали друг другу. Пакропулюс, поддавшийся на уговоры Анчутуса – сообразил, во что вляпался.
***
Женщина зашикала на всадника.
Он покрутил головой, осматривая двор, и… поворотил коня. Вселенские часы опомнились и затикали дальше.
***
– Где он!– бесновался Анчутус. – Куда делась эта проклятая птица!
Пакрополюс злобно пялился в магическое зеркало, но обманные облики человеческого мага больше не занимали его. Демон гадал: он-то куда влип? Ему-то куда скрыться от всей этой катавасии?
Когда толпа бросилась в церковь и растерзала священника, а ворон спланировал с крыши и пропал, Пакрополюс тоже начал было искать крамольного мага, вглядываться в похожие лица глупых мягкотелых горшков с душами.
И вдруг люди стали двоиться у него в глазах, обретая совсем не человеческие, а прямо-таки родные, адские черты!
Сначала демон решил, что ему мерещится, что он переутомился, вглядываясь в коварное механическое зерцало, или его сегодняшний утренний напиток был слишком крепок. А потом кинул взгляд на покривившуюся морду Анчутуса и его осенило – бес тоже видит пляску личин! Знает про неё! Да и у него самого – морда в пуху!
Тогда Пакрополюс вгляделся в зеркало пристальнее… И ему стало не до людского мага. Там, внизу, в маленьком городе Ангистерне, замаскированные под человечков, запросто сновали черти и бесы!
Анчутус, почуяв страх старого демона, затих, засопел, выдумывая, что бы соврать. Он явно был заинтересован, чтобы всё это продолжалась себе тихо и без помех.
А время ползло. И пока Пакрополюс размышлял: а не встопорщиться ли ему, не застыть ли в праведном адском гневе?.. Мягкотелые обоих родов ломали церковную утварь, жгли чёрные гобелены, книги с именами рождённых и умерших.
Пытались они и церковь поджечь. Живую. Возросшую из семени адского древа. Того самого, что не горит в огне и не подвластно магии, но поддаётся рукам и зубам.
Лучше бы взялись грызть… Но и с адской стороны бесновалась там самая глупая и никчёмная мелочь!
– Как всё-таки сильны слабые… – пробормотал старый демон.
– А? – встрепенулся Анчутус.
– Что делать-то будем, спрашиваю? – огрызнулся Пакрополюс. – План у тебя есть? Маг-то – сбежал! Того и гляди, узнают про вас земные магистры, а там дойдёт и до Сатаны!
Ему стало вдруг неуютно в удобном железном кресле.
– Если мечтаешь донести – то поздновато будет, – ухмыльнулся бес, легко считывая моральные мучения старого демона.
Пакрополюс и сам понимал, что поздновато. Что распустил губы, промедлил. Ему оставалось либо играть в связке с мятежными бесами и чертями, либо самому пылать пред очами Изменчивого.
– И что вы там, в городе этом… гм… человечьем… Хорошо устроились? – спросил он, просчитывая про себя пути к отступлению.
– Да не жаловались, пока не припёрся этот смертный урод на чёрной лошади, – хмыкнул Анчутус. – Лошадь сразу почуяла тенёта у тракта. Ты же знаешь, как лаком бывает запоздалый путник? Устроена там у нас, под рябинкой, удобная лёжка. Много не брали, только то, что само в руки шло. И тут тварь эта бешеная – как захрипит! Перепугала малых… Кто ж в засаде сидит? Сам понимаешь – бабы да слабаки. А потом уже двуногая тварь влезла в святая святых – в трактир. Алекто воспылала окоротить его. Покушала бы она знатно, да откуда ни возьмись – проклятый Борн!
– Про Борна бы справочки навести… – пробормотал Пакрополюс, серея от страха.
Он вспомнил, что Сатана выслал Борна из самого сердца Ада, а значит, инкуб сильнее и свирепее всех его знакомцев из холодного Первого круга! Ангелус Борн – настоящий глубинный демон, потерявший счёт тысячелетиям! И нет на него оружия, кроме компромата да гнева самого Сатаны!
– Как ты их наведёшь? – буркнул Анчутус тоже весьма безрадостно. – Борн всегда сидел тише адского покрывала, а днесь вдруг явился покойному Правителю. И тот его сразу же опустил, как тому и положено, под трон! Гадай теперь, что за гадость между ними вышла?
– Вот бы узнать? Глядь, и прищучили бы его? – Пакрополюс тихо потел от страха.
– Я знаю!
В зеркальной комнате без предупреждения, то есть весьма по-хамски, материализовалась Тиллит. Слышала она, разумеется, и последнюю фразу. (Хорошо, если не весь разговор!)
– Ты? – наигранно удивился бес. – Ты же глупышка, откуда тебе знать о серьёзных вещах!
Тиллит, однако, на провокацию не поддалась, показала Анчутусу остренький красный язычок и расхохоталась.
– Наревелась она уже, не обманешь, – пробурчал Пакрополюс, вытирая со лба капельки выпота.
– А чего хочет? – спросил бес, для порядка игнорируя бабу.
– В комиссию хочет. На мужских, так сказать, правах.
– С чего бы? – преувеличено удивился Анчутус. – Она не дева-воительница и не богиня. Как на нас черти смотреть будут?
Тиллит улыбнулась ехидно.
Пакрополюс развёл руками:
– А что делать?
– А откуда бы ей вообще знать про проклятого? – не поверил бес.
Тиллит фыркнула в кулак. Пакрополюс почесал за ухом.
– Может, подслушала чего? Она-то была вхожа к старому козлу, как говорится, в любые ворота.
– В комиссию, говоришь, взять? – Анчутус материализовал на ладони монетку и подбросил вверх. – Может, положимся в этом скользком деле на случай? Орёл или решка?
– Ну… пусть будут оба орла, – пожал плечами Пакрополюс.
Анчутус разочарованно разжал ладонь «с орлом» и плюнул на монетку. Та испарилась с шипением.
Анчутус был, в общем-то, не против, чтобы и Тиллит разделила с ним гнёт правды, а, при случае – и гнев Сатаны. Но как бесу сторговаться с демоном, что видит сразу всю суть обмана?
Бес закрутился на месте – честные сделки буквально жгли ему зад.
Низкие твари Ада легко покупаются на самые простые уловки, но демоны владеют способностью видеть собеседника насквозь. И даже Тиллит, будучи глупой трёхсотлетней бабой, была, наверное, гораздо умнее самого Анчутуса.
Ну что за напасть? Да как же тут соврать-то?
Бес завертелся с удвоенной силой, а Пакрополюс и демоница Тиллит с усмешками наблюдали за ним.
– Мне надо посовещаться, – выдавил Анчутус и сгинул.
И тогда Тиллит, сощурившись так, что глаза её превратились в узкие алые щели, повернулась к Пакрополюсу:
– Зачем тебе нужен мой Борн?!
Старый демон заёрзал, не хуже беса.
– Э… – промычал Пакрополюс и уткнулся глазами в зеркало.
– Он там, в Серединном Мире? – прошипела Тиллит.
– Некоторым образом, э-э… Я его там видел, – выдавил Пакрополюс.
Тиллит дышала прерывисто, на коже выступили кровавые капли. Алое на чёрном – так красиво, но бешеная баба…
– Я сам ничего не знаю! – заорал в панике демон. – Я починил зеркало, включил его, не трогая настроек, и уткнулся в мага! А рядом с ним появился п-п… пэ… Борн! Стой! Стой, Тиллит! Я ничего ему не сделал! Даже обещал э-э… как бы… помочь вернуться, если он поможет отыскать и вернуть Деву Алекто!
Но Тиллит уже не владела собой: глаза её затуманились, кожа парила яростью – кровавый туман поднимался над ней – а когти и зубы удлинялись сами собой. Она была похожа сейчас на освежёванного саблезубого кролика. И это было бы смешно, если бы не было так страшно.
«Неужели она и проклятый Борн были любовниками?!» – успел подумать Пакрополюс перед прыжком за спинку тяжёлого железного кресла.
Но что железо перед когтями демоницы? Тиллит в доли секунды разнесла спинку в клочья и…
…Тут вернулся Анчутус, брякнувшись едва не на зеркало!
Увидев алую от ярости Тиллит и забившегося под кресло Пакрополюса, он завизжал так, что сталактиты посыпались с потолка. Один из них звонко щёлкнул Тиллит по макушке, и она очнулась.
Краска сошла с её смоляной кожи, глаза очистились. Демоница сунула в рот палец с обломанным когтем и испарилась.
***
Фабиус сидел, прижавшись к трубе. Он чуял, что только здесь сокрыт от всевидящего ока, витающего над городом.
Маг не знал, что тринадцать веков назад в Серединных землях стояли по городам и весям совсем иные церкви. А потом Бездна разверзлась, и в мир людей хлынули адские твари.
Целый век лилась кровь, целый век сущие пожирали души людей и делали с телами их то, что хотели, пока маги не сумели заключить Договор с Сатаной.
А, заключив, они разобрали на камни и кирпичи старые храмы, чьи боги не смогли защитить людей. Камни-то ведь всегда в дело годятся.
Случайность или судьба была в том, что труба оказалась сложена из камней, что хранили когда-то покой иных богов? Не пожелавших сразиться с тварями Ада. Наказанных за это служить преградой их зрению, пока не рассыплются в прах.
Всё в мире равновесно. А за любой поступок обязательно последуют и награда, и наказание, будь ты человек или бог.
Старые боги предали людей, но камни их церквей обрели свойство противостоять жителям бездны. Таково извечное переплетение нитей добра и зла.
Лишь ощутив, что магический глаз удалился, Фабиус высунул клюв из-за трубы.
Зрения птицы хватило, чтобы понять: на церковной площади произошло страшное.
Озверевшие горожане смели беженцев из Добэна, изломав их нехитрый скарб. На бурых кирпичах белели и тела тех, кто не успел убежать – обезображенные, ограбленные.
Церковный забор – чёрная решётка из дерева, похожего на железо – был проломлен, кусты шиповника во дворе – вытоптаны. Чадил огромный костёр из годовых книг и церковных пергаментов, и ветер листал недогоревшие страницы.
Двери церкви были открыты в фальшивой приветливости. Внутри, не таясь, шарили мародёры. Они выносили ковры и гобелены, без трепета переступая через лежащий на пороге труп священника.
Но большая часть бунтовщиков уже покинула церковь. Они двинулись на Ярмарочную площадь, откуда доносились выкрики и рёв многих глоток.
«Они, наверное, готовы штурмовать или штурмуют ратушу, – подумал магистр. – В доме префекта сидит демон, вряд ли горожане полезут туда. Или рискнут?».
Маг съехал с крыши на зады дома, смятым комком упал в жухлую мураву в палисаднике. Там, в тени, он с трудом и стонами оборотился в человека.
Сел. Осмотрел, как сумел, руку.
Плечо сильно опухло, похоже, оно было сломано. Пришлось разорвать плащ и приспособить через шею перевязь. Нужно было идти к ратуше, спасать городских чиновников и магов. Долго им там не продержаться, как ни крепки ставни и ворота.
Помощи магистр не ждал. Борн говорил, что опасается церкви и к площади не пойдёт, а больше и не на кого было рассчитывать. Разве что Фенрир ускакал от толпы?
Вышло так, что маг опять бросил коня. Но что было бы, заведи он его в церковь?
Фабиус поднялся, держась за шаткий забор, вышел из-за дома, открыл калитку, провожаемый удивлённым взглядом девушки, что сидела на крыльце рядом со спящим ребёнком.
Затворяя калитку, маг обернулся и посмотрел ей в глаза: серые… Как у той, что любил. Взгляд Фабиуса затуманился.
– Магистр, – тихо окликнули его.
Он, вздрогнув, очнулся от дум и узрел бурую от крови морду Фенрира, улыбающееся лицо Саймона, сына ведьмы Заряны, и светлые, почти прозрачные глаза того самого мальчугана, что принял у него чубарого коня на церковной площади.
Фенрира сейчас тоже держал мальчишка, запустив пальцы в спутавшуюся гриву. Встретившись с магистром взглядом, паренёк испуганно захлопал ресницами и уставился в землю, а рука его задрожала. Но конь стоял спокойно, и магистр с недоумением отметил эти неестественно белые дрожащие пальцы.
– Седла не успел сыскать, – сказал Саймон. – Жеребца увидали мы у церкви. Рассёдланного и без узды. Но к Хелу конь подошёл сам.
Уши мальчика запылали.
Фабиус нахмурился. Утром он не особенно разглядел подростка. Что же в нём было не так?
– Нужно торопиться, магистр. Пока толпа на Ярмарочной, попробуем мы провести вас дворами и укрыть в надёжном месте, – сказал Саймон.
– Мне нужно к ратуше, – морщась от боли, магистр, с помощью мальчика, взгромоздился на Фенрира.
– Там бунтовщики!
– И там люди, что могут представлять последнюю власть в городе! Потеряем их – наступит хаос! Бунт рано или поздно будет подавлен, а зима придёт, не спрашивая. Кто тогда будет править городом?! Крещёные?
– Но что сделаете вы один, магистр?
– Что-нибудь придумаю.
Фабиус начал творить заклятие для изменения облика – ему нужно было замаскировать и себя, и коня. Он медленно, нараспев прочёл:
– Libenter homines id quod volunt credunt! (Охотно люди верят тому, чего желают!)
Пот выступил у него на висках от усилия. Уже ощущая в теле дрожь, предшествующую преображению, он обернулся к Саймону:
– Забери мальчишку! Мне будет спокойнее знать, что вы – в безопасности!
– Я с вами пойду, магистр. Я тоже обучен немного. Я мог бы…
– Заряна не простит мне, случись с тобою чего! – нахмурился Фабиус. Он был мутен лицом и размыт, словно тушь на листе. – Марш домой! Я отдал бы и коня, но рука лишает меня подвижности. Прочь! Быстро!
Маг тронул коленями Фенрира и, покачиваясь, поскакал к улице Обувщиков, огибающей Ярмарочную площадь. Было бы глупостью переть напролом, даже скрываясь под чужой маской.
Он мысленно обратился к демону, но не ощутил его. Неужели бунтовщики всё же штурмуют дом префекта?
Но размышлять было не время: навстречу выкатился десяток, вооружённых кольями, людей. Людей ли?
Маг пустил Фенрира галопом, вцепившись здоровой рукой в гриву. Жеребец смял вставшего на пути, рванул зубами второго и вынес хозяина, едва удержавшегося на его спине, на узкую грязную улочку, ведущую к ратуше.
***
Борн, потерял магистра. Сообразив, что и враги его тоже потеряли, он решил переключиться на поиски Тиллит, и теперь, сжав ноющую от напряжения голову, искал способ незамеченным пробраться в Ад.
Что там сейчас творится? Будь демоница вольна и здорова, разве смогла бы она не откликнуться на зов собственной крови? Он должен проникнуть в Ад и спасти её, если она в беде. Но как? Как это сделать?
Задача казалась неразрешимой: чем выше сознание сущего, тем больше заметно его передвижение в Аду. Вот будь он безмозглой тварью, питающейся камнями…
Но ведь как-то бродили туда-сюда твари Верхнего Ада? Жили на земле, паслись безбедно. И в Ад, наверное, вполне себе ныряли по надобности? Значит, они сумели обойти внутри своего естества адский закон, а он, высший демон, не сможет?
Борн задумался. Чаще прочих в человечьи земли шастали черти. Они были слишком глупы, чтобы понимать весь нравственный ад возмездия, разверзающийся в умах сущих при нарушении Магистериум морум, и потому возмездие, обычно, и не настигало их.
В адском мире всё соразмерно. Если на одну чашу весов кладётся преступление, а на другую – глупость, глупость может и перевесить.
Но ведь и глупости у него нет! Нет для высшего демона и вранья, такого лакомого для бесов. Это они плетут из потоков лжи сети и блаженствуют, пока сами в них не запутаются, – тогда и бесу конец.
Но демоны… С демонами совсем не просто. Алекто ощущала себя на земле в своём праве, потому что Аро воззвал к родственной крови… Он вызвал её и отринул. А свиномордфые отщепенцы из Ангистерна тут же распахнули объятия…
Допустим.
А что связывает его и Тиллит? Любовь? Это смешно. Какая любовь в Аду? Там и материнский инстинкт уже пережиток. Уже тысячи лет как матери и отцы признают своих детей лишь из соображений выгоды, если дети демонстрируют редкий нрав или уменья.
Конечно, когда совершеннолетие нового сущего объявляют в тронном зале, все тут же узнают, кто нагрешил. Но чтобы отец и мать признали юную особь, ей нужно подсуетиться. Вон как Тиллит, чьи родители сгинули до её объявления у трона, старалась для своей древней и мудрой родни… Был ли толк?
Нет, любовь не поможет, даже если бы он любит. А любит ли он?
Но что же тогда так тянет его сейчас в Ад? Совесть? А она есть у сущих?
Тогда что? Надежда обрести с Тиллит единение в помыслах? Вдруг она тоже признает сына, раз ей знакомы муки отверженности?
Надежда. Надежда не умирает никогда…
Но вот он сунется сейчас в Ад, и страх зазвенит всеми нитями связей его сути с законом. Он сам станет себе судьёй и преступником. Ведь он отринул Ад, покинул его. Он не может вернуться безнаказанно!
Борн вздрогнул, и глаза его вспыхнули.
Отринул!
А ведь это значит, что сейчас – он сам стал себе сторожем. Он, а не законы Ада, которые и заставляют звенеть тонкие нити, что рано или поздно запутают, обовьют, удавят ослушника.
Если инкуб вне закона – закона для него тоже нет. Нечему звенеть. Он – изгой. Он волен творить, что угодно. Перемещаться, где вздумается!
Да, родному Аду он теперь никто! Как бродячее скальное покрывало, он волен жить и умереть где хочет! Никому нет до него дела, но и сам он больше не связан законами Ада!
Борн фыркнул и в одно движение мысли переместился в тронный зал. Пустой и гулкий.
И застал там Тиллит.
Он искал именно её, и чувства безошибочно определили нужное место. Окажись она в пещерах, он пришёл бы туда. Но перед ним лежал тронный зал Верхнего Ада: красное золото плиток было перемешано с глубокой чернотой, с потолка капало, на троне лежала корона, слегка похожая на обод от небольшой бочки.
Борн знал: на голове нового правителя корона изменит свой вид и форму. Знал, что её магия заставляет взгляд против воли тянуться к ней…
Знал. Но смотрел не на корону, а на Тиллит.
Она была жива и свободна.
Но почему же тогда на землю явилась Алекто?
Тиллит, сначала ощутив, а потом и увидев инкуба, едва сама не обратилась от страха в звучащую тревогой струну.
Только что она мечтала о нём, строя планы. И вдруг…
Ей захотелось бежать, ведь сейчас в Верхнем Аду поднимется паника, а там – как бы самой не стать виноватой!
Тиллит сжалась в комок: мозг её судорожно искал безопасное место в Верхнем Аду и не находил его. Она вскрикнула, зажмурилась, чтобы не видеть того, что случится сейчас…
Но… Не зазвенели сталактиты. Не натянулись нити законов. Было тихо и зябко, и капли воды всё так же гулко плюхались на мозаику.
Выходит, если не поднять тревогу, она и не?..
Тиллит открыла глаза, выпрямилась, озираясь. Открыла рот.
– Молчи! – предупредил Борн. – Я не хочу, чтобы обо мне знали.
– Но ты же не можешь тайно…
– Я – могу.
Тиллит замерла. Она изучала нового, изменившегося инкуба. Не внешне, но изменившегося.
От него соблазнительно пахло страхом и преступлением. Её и раньше возбуждала в нём инакость, чуждость другим здешним обитателям. Сейчас эта инакость стала острой, дикой, с ароматной горчинкой.
Тиллит облизала губы тонким красным язычком: «А, может, так даже лучше? Может Борн – и впрямь её шанс, её надежда на особенное положение? В Аду или на земле – какая, в общем-то, разница?»
Тиллит опустила глаза и с ужасом заметила обломанный коготь, вспомнила про не пудренное как следует тело! А что если она уже не так хороша? Не увлечёт? Не понравится?!
Инкуб смотрел на неё и качал головой. Приценивался?
Но ведь не дурак же он! Должен понять: красота демоницы – дело наживное! Хорошая диета и…
Тиллит робко улыбнулась.
– Я рад, что с тобой всё в порядке, – сухо сказал Борн.
– Всё в порядке?.. – растерялась Тиллит. И взвилась, когда смысл дошёл до неё. – Всё в порядке?! Я осталась одна! Ни с чем! Друзья избегают меня! Родня по крови делает вид, что я – едва вылезла из лавы! Да как ты!..
Она осеклась. Не следовало им ссориться прямо сейчас. Потом она, конечно, припомнит ему…
Борн смотрел сердито и свысока.
– Почему ты не откликнулась на зов своей малой крови? – спросил он, хмурясь.
Ему это шло. Он стал строгим, недоступным.
Дыхание Тиллит участилось от острого желания дотронуться до него.
А он? Он – хочет? Она попыталась поймать отклик его плоти и не смогла.
Почему же отклика нет? Он нашёл другую? Но кого? Там, по Земле, бродит Алекто? Неужто эта старуха?..
– Тиллит? Почему? – Борн стал резок.
– Малой крови? – рассеянно переспросила демоница.
Её так и тянуло сунуть в рот палец, который всё ещё саднило. Хороший коготь не сразу и отрастишь…
– У нас с тобой был необъявленный сын. Люди похитили его и заточили в пентаграмме. Он звал тебя?
– Так вот почему у меня так ныло в груди! – вскинулась Тиллит. – Ах, мелкая вонючая тварь! Да если бы не он, я не проспала бы смерть правителя! Я бы успела бросить козла и не осталась бы никому не нужной вдовой! Вот же мразь! Я так рада, что он издох на земле! Да если бы я знала, я спалила бы этот кусок грязи ещё в лаве!
– Тиллит, опомнись!
Глаза инкуба полыхнули, но демоница не заметила его гнева. Где уж тут всматриваться в кого-то, когда у самой внутри всё горит?
– Вот кто всему виной! – закричала она в гневе. – Твой отпрыск! Червяк! Мерзкий лавовый червяк!
Борна захлестнуло гневом и отвращением. Захотелось смять в один бесформенный комок всё, что он видел – и трон с лежащей на нём короной, и визжащую женщину!
Но поднять руку на Тиллит инкуб не сумел.
– Разве в тебе не осталось ничего хотя бы от матери земли? – пробормотал он с горечью, понимая, что слышит она сейчас не его, а свой собственный гнев, вскормленный её особостью и не признающий особостей чужих.
– Я! – крикнула Тиллит. – Я не нужна никому, а ты страдаешь по лавовым коряжкам! Я – вся твоя! Я готова идти с тобой на Землю! Весь мир ляжет нам в руки! Ты будешь правителем – я стану правительницей! Мир людей богат душами, мы будем всесильны!
Борн отшатнулся: и это та, которую он ощущал так близко? «А фурия-то и впрямь небезнадёжна. Она способна хотя бы слышать кого-то, кроме себя…»
Тиллит раскрыла объятья:
– Иди же ко мне?
Борн брезгливо скривил губы. Он сделал шаг назад, готовясь вернуться туда, откуда пришёл.
– Ах, так! – взревела демоница. – Да пусть потемнеет всё на твоём пути! Пусть и на земле тебя сопровождает мрак!
– Это проклятие? – усмехнулся демон. – А не слаба ли ты для таких слов?
Демоница зашипела, и багровая пелена гнева затянула её зрачки.
***
Фабиус выехал на Ярморочную площадь и замер: нехорошо ему стало. И дело было не только в ноющей руке – слишком велика оказалась толпа. Она затопила всю площадь перед высоким каменным зданием ратуши. Маг видел, как зреет в ней страсть к убийствам и грабежам.
Страсть эта дремлет в людях всегда. Трудно не поддаться ей, особенно если ты сыт. Не от голода бывает большинство бунтов, а от жадности, что просыпается в сытом брюхе. Оно не желает урезания рациона, требует разнообразия. Истинно голодающие не бунтуют – они умирают. А сытым достаточно намекнуть, что кто-то покусился на их «своё» или есть шанс безнаказанно взять чужое.
Возле самого входа в ратушу стояли стражники. Их было два десятка – копейщиков и лучников. Совсем немного, и толпа не боялась их, но пока сомневалась, скольких принести в жертву.
Окна первого этажа ратуши были закрыты изнутри тяжёлыми ставнями. Фабиус мельком глянул по окнам второго, определяя, есть ли там люди. С болью отметил, что у оконных проёмов стоят торговые, и плащ мага тоже сумел разглядеть.
А в первых рядах осаждающих толкалась уже не городская чернь. И уже тащили бревно, чтобы соорудить таран, а двое ловкачей дразнили невеликую стражу.
И тут Фенрир задрожал, и дрожь его передалась магистру. Маг ощутил в воздухе что-то странное, незнакомое.
Он оглянулся, но на площади, вроде бы ничего не изменилось. Разве что потемнело вдруг, но, может, это у него потемнело в глазах от усталости?
Порыв ветра поднял клуб пыли и погнал по Мясной улице. Затрепетал тополь у соседнего дома. Тень от него протянулась так далеко, словно вечер вступал свои права наперёд обеда.
Фабиус запрокинул голову, посмотреть, что там, наверху, может происходить в полдень? Да так и застыл, завороженный чернеющим небом.
Тяжёлые злые тучи стягивались к тускнеющему солнцу. Шли они лавиной, сразу со всех сторон, словно их выливали в небо из четырёх сосудов.
Завыли по дворам испуганные собаки, захрапел и прижал уши Фенрир.
Мрак нарастал. Солнце ещё сопротивлялось ему, но теперь уже и люди на площади стали задирать головы вверх.
Десятью годами ранее.
Откуда-то со стороны его ног раздавались голоса. Нет, стоп, что-то здесь не так. Или так? Тодд попытался внести определённость в ситуацию. Одно можно сказать точно — он был в горизонтальном положении. Быть может, на кровати? Конечности слишком тяжелы, практически неподъёмны. Он попытался пошевелить пальцами ног. Ничего толком не вышло. Голоса не стихали.
Он наконец осознал, что голоса ведут беседу, но до сознания речь доходила фрагментами. Как будто движешься по ряду коротких извилистых тоннелей, слушая радио, — звуки то возникают, то отдаляются. «Этажом выше», — произнёс голос и быстро добавил: «неделю назад». Радио снова стихло, сменившись ровным гулким биением его сердца где-то над головой.
«Не слишком распространённая фамилия», — сказал голос, когда радио вновь заработало. Тодд тщетно пытался открыть глаза. «В ту же ночь?», — выразил недоверие другой голос. Сквозь полуприкрытые веки прорвался ослепительно белый свет. Тодд застонал.
Ну, или попытался застонать — откуда-то глубоко из горла вырывался лишь булькающий свист. Тодд не замечал такого раньше. Это всё, на чём он мог сейчас сосредоточить внимание. Он хотел хоть как-то избавиться от этого звука. Попробовал захныкать. Получившийся звук был скорее похож на недовольный взвизг.
— О, отлично, он снова с нами.
Кто-то приподнял его руку и снова опустил на матрас. Тодд инстинктивно потянулся в ответ. Пальцы едва пошевелились.
— Вызовите доктора Патель, если он очнётся, — произнёс голос на этот раз более отчётливо. Некто, стоявший рядом с ним, отошёл в сторону, оставив вместо себя остро ощутимую пустоту. Тяжёлое одеяло опустилось сверху, а с ним пришёл и сероватый туман. Тодд боролся с волной подступавшей темноты. Он снова совершил попытку пошевелиться, но тело не выходило на связь. Восприятие притупилось, и вместе с тем слабела хватка его сознания.
Когда он снова вернулся к реальности, то обнаружил, что может наконец открыть глаза.
Он также отметил, что лежал на больничной койке, а его руки были зафиксированы. Свет всё ещё резал глаза, но он тут же понял, что кто-то светил прямо ему в лицо. Тодд моргнул, и его рука инстинктивно потянулась прикрыть глаза, но была остановлена ремнями.
— Доброе утро, — поприветствовала его женщина, светившая на него фонариком. — Можешь ли ты назвать своё имя?
Тодд приоткрыл рот, чтобы ответить этой неизвестной, что он прекрасно помнит свое имя — он же не идиот, в конце концов. Вместо ответа получился слабый свист. Его горло было словно ободрано наждачкой, а голосовые связки ссохлись. В уголке рта вдруг появилась трубочка.
Холодная благодать воды пролилась из неё, освежая горло. Трубочка исчезла раньше, чем ему бы хотелось. Над ним нависло чьё-то лицо. Незнакомые, но добрые глаза изучали его с профессиональным интересом.
— Я… — попытался произнести он, сделав паузу, чтобы прочистить горло.
— Давай-ка начнём сначала, — сказала женщина. — Я доктор Патель. Ты находишься в медицинском центре Харборвью. Мне нужно, чтобы ты ответил на несколько вопросов. Справишься?
Тодд кивнул, с удивлением обнаружив, что он ещё на это способен. Всё тело отзывалось болью.
— Можешь ли ты назвать своё имя?
— Тодд Бротцман, — с трудом прошептал он. Собственный голос показался ему совершенно чужим.
На этом вопросы не кончились. Его спросили, какой сегодня день — 15-е августа 2007. Он ошибся больше, чем на неделю. Его спросили имя нынешнего президента — Буш. Спросили, в каком городе он сейчас находится — Сиэтл. Затем последовал вопрос, помнит ли он, что случилось. На это Тодд не смог ответить.
Позже, конечно, он узнал, что произошло. Или, скорее, догадался по разрозненным зацепкам с помощью психолога, благодаря которой всё разъяснилось. Она посещала его трижды за всё время пребывания в больнице — светлый лучик среди тёмной полосы постоянных тестов и допросов. Теперь он знал, что вышел из комы. В воздухе витало невысказанное заключение о повреждении головного мозга — произошло ли это в действительности, на тот момент было непонятно.
— Можешь ли ты рассказать, что случилось? — спросила женщина. Её одежда заметно отличалась от строгих халатов медсестёр — она носила светло-жёлтый кардиган поверх блузки лазурного цвета. Её тёмные волосы были собраны в пучок, поседевшие пряди обрамляли лицо. На бейджике значилось: Лин Ли. В любых других обстоятельствах Тодд счёл бы её присутствие приятным.
— Я не помню, — ответил он. Это была правда, но лишь отчасти.
Он помнил драку. Голос плачущей матери в телефонной трубке. Вспомнил отца, который пытался узнать у него, куда исчезли деньги, присланные ему на учёбу. Он помнил, как приходили Майк и Стив — пугающе тихий Майк и практически дрожащий от ярости Стив. «Наши инструменты всплыли в ломбарде на другом конце города», — сказал Майк. — «Ничего не хочешь нам рассказать?»
Разумеется, они обо всём узнали. Тодд сам теперь не понимал, почему это так его удивило. Впрочем, он не лгал, сказав, что не помнит дальнейших событий. Но это не значило, что он не мог сложить два и два и понять очевидное. Нельзя сказать, что раньше он о таком не размышлял.
— Употреблял ли ты когда-нибудь наркотики? — спросила Лин.
Тодд покачал головой.
— Изредка, для развлечения, — честно ответил он. Лин не отводила взгляд.
— А что насчёт депрессии?
— Слушайте, — раздраженно выдохнул Тодд. — Это случайность. Ошибка. Такого не повторится. Я с этим покончил.
Выражение лица Лин не изменилось ни на йоту. Тодд не знал, поверила ли она ему. Вряд ли. Она несколько секунд не отводила взгляд, а потом переключила внимание на доску-планшет, лежавшую у неё на коленях. Когда она снова взглянула на него, то прищурилась.
— Знаешь ли ты некую Аманду Бротцман? — спросила она. Тодд подскочил, как ужаленный.
— Она моя сестра! Почему вы спрашиваете? Она здесь?
Если здесь была Аманда, то и родители тоже тут. Такая перспектива вызывала у Тодда озноб. Он не знал, позвонил ли им кто-то, или их имена были указаны в графе «Ближайшие родственники» в его страховке. Медицинский центр Харборвью. В детстве ему удаляли здесь гланды.
— Кое-кто хочет с тобой поговорить. Ты не против посетителей? — спросила Лин, проигнорировав его вопрос. Тодд нетерпеливо кивнул. Его ладони взмокли, сердце зашлось в неистовой пляске.
Лин грациозно встала. Спрятав планшет под мышку, она исчезла в дверях, оставив Тодда в компании мерно гудящих аппаратов. Через несколько минут она вернулась — но не с его родителями и не с Амандой. За ней следовал полицейский офицер в форме. Тодда окатила волна паники при мысли об аресте. В ушах зазвенели слова «дача ложных показаний» и «страховое мошенничество».
Как оказалось, реальность была стократ хуже его опасений.
~*~
Снова в настоящем времени.
Пробуждению Тодда сопутствовала пульсирующая головная боль и горьковато-сладкий привкус во рту.
Привкус наверняка от того, что они вчера пили с Дирком. Тодд не мог вспомнить, что конкретно это было, но именно из-за этого ему сейчас было так трудно прийти в себя. Это состояние усугублялось тем, что в квартиру просачивалось слишком много солнечного света. Не находя в себе сил бороться с похмельем, Тодд медленно повернулся лицом к спинке дивана, скрываясь от слепящего солнца. Боже, даже на спинку дивана больно смотреть.
Несмотря на всё это, Тодд позволил себе улыбнуться. Что ж, вечер… удался. Просто на славу удался. Аманда была в радостном расположении духа, а Дирк, кажется, вообще… Он всё ещё не хотел опережать события, но, пожалуй, впервые с того момента, как Дирк ворвался в его жизнь, он начал думать, что у него действительно есть шансы. Или даже больше — возможно, им было куда развивать начатое. Так что у него была причина улыбаться.
Его внимание привлёк стон, раздавшийся со стороны кровати. Тодд улыбнулся ещё шире. Челюсть уже начинала болеть с непривычки.
— Ненавижу тебя, — донёсся через комнату голос Аманды. Тодд перекатился на спину, прищурившись из-за солнечного луча, столь несвоевременно осветившего его лицо.
— Тебе было весело, — заметил Тодд, вспоминая, как она вприпрыжку возвращалась домой и как улыбалась во сне.
— Это было до похмелья, — сообщила ему Аманда. — Почему ты позволил мне так напиться?
Резонный вопрос. Тодд не мог припомнить, когда в последний раз они надирались до такой степени. Неудивительно, что они теперь страдают от последствий этого веселья. Не то чтобы он мог пожаловаться — они отлично провели вечер. Это был поистине лучший вечер за долгое время. Его тело ещё помнило, как к нему прижимался Дирк, а на губах витал призрак его дыхания. Мысль об этом вызвала у Тодда лёгкую дрожь.
Эта мысль пробудила в нём желание иметь собственную отдельную комнату.
— Я сварю кофе, — произнёс Тодд, обращаясь к пространству над диваном. Ему нужно было отвлечься от мыслей. Последнее, что ему сейчас требовалось, — это лежать на диване, представляя руку Дирка на своём бедре, пока Аманда продолжает ворчать о головной боли.
Попытка сесть оказалась сложнее, чем он предполагал — комната будто принялась вращаться вокруг него, едва он принял вертикальное положение. Тодд закрыл глаза, но стало только хуже. Открыв глаза снова, он сфокусировался на контуре телевизора, пока окружавшие его предметы не остановились на своих местах. Итак, кофе и таблетка. А потом, наверное, яйца.
Аманда комочком свернулась в его кровати, с головой укрытая пуховым одеялом. Тодд усмехнулся, глядя на неё. Ему потребовалось ещё какое-то время, чтобы крепко встать на ноги и уверенным шагом направиться на кухню. Кофеварка стояла на столе, включённая в розетку рядом с плитой. Тодд решил сварить полный кофейник.
Ожидая кофе, он налил себе стакан воды и, после краткого раздумья, ещё один — для Аманды. Затем он отнес её стакан в комнату и поставил рядом с кроватью — Аманда ещё не выбралась из тёплого одеяльного кокона. Шаги назад в кухню дались ему намного легче. Отправив вдогонку парочке таблеток глоток воды, он налил себе свежезаваренный кофе. Судя по звукам в соседней комнате, Аманда тоже собиралась вставать. Он налил ещё одну чашку кофе для неё.
— Поесть сможешь? — спросил он, поставив кружку кофе рядом с нетронутым стаканом воды. Аманда пробурчала что-то невнятное, что можно было принять за согласие. Тодд вернулся на кухню.
Вот это он действительно умел. Он всегда отвечал за приготовление завтрака. Он готовил для Аманды, когда они были ещё детьми, для соседей по комнате, когда учился в колледже, даже для товарищей по группе после концертов. Пару раз он даже готовил завтрак после знакомств на одну ночь. На краткий миг он представил, как готовит завтрак для Дирка, и тут же запретил себе думать об этом. Размышления о завтраке для Дирка тут же привели к размышлениям, как Дирк раскинулся у него на кровати, а затем мысли перескочили на то, чем они могли бы заниматься в этой кровати. Ни о чём из этого ему не стоило думать на данном этапе отношений.
Он сосредоточился на ломтиках бекона, которые нужно было аккуратно выложить на сковородку, и на яйцах, которые стоило взбить, — Аманде больше нравилась яичница-болтунья. Минут двадцать спустя они сидели на кухне — Аманда ещё не закончила первую чашку кофе, а Тодд расправлялся уже со второй. Перед ними стояли две тарелки. Аманда вглядывалась в свою тарелку так, словно до этого никогда не видела еду.
— Всё нормально? — спросил Тодд. Он сам почти пришёл в себя где-то между приёмом таблеток и первой чашкой кофе. Аманда моргнула.
— Так вот каково жить с тобой, а? Не уверена, что я долго такое выдержу, — сказала она наконец. Тодд ощутил, как желудок ухнул куда-то вниз.
— Нет, конечно нет, я обычно не… Ну, то есть, я не…
— Не парься, я просто стебу тебя. Я правда вчера здорово повеселилась.
Хотя Тодд и так был в этом уверен, ему всё равно оказалось приятно это услышать. Он ушёл от ответа, зажевав ломтик бекона. Аманда с сомнением попробовала яичницу.
— А Дирк, кстати, обалденный, — сказала она и решительно принялась за яичницу, в конце концов придя к выводу, что это неплохая идея. Тодд изо всех сил старался не краснеть. Судя по хитрому огоньку в глазах его сестры, попытка с треском провалилась.
— Да, он… он классный, — попытался ответить Тодд. Аманда насмешливо фыркнула.
— Он просто чудесный. И интересный. И по тебе с ума сходит.
Тодд растерялся и, не зная, как на это ответить, отпил ещё глоток кофе, чтобы прочистить горло. Наконец он сказал:
— Не уверен, что выражение «с ума сходит» тут уместно.
— Я это не выдумала. Он сам так сказал.
Тодду понадобилась пара секунд на осознание сказанного и понимания того, что он не ослышался. Он откашлялся.
— Так… так и сказал — с ума схожу?
Аманда взмахнула ножом для масла.
— Цитирую: «Не поверишь, насколько».
Тодд почувствовал, как его наполняет тепло. Даже если бы он попытался, то не смог бы согнать улыбку с лица. Он просто сидел, широко улыбаясь, и Аманда улыбалась ему в ответ. Словно они снова дети, которые обмениваются секретами. Это напомнило ему тот случай, когда Аманда тайком принесла домой котёнка, а Тодд целую неделю помогал ей прятать его, пока родители не узнали — их выдал запах неубранного кошачьего лотка. Тодд осознал вдруг, что он скучал по этому — слишком много лет прошло с той поры. Это был настоящий дух товарищества без гнетущего груза вины. Улыбка Тодда увяла. К счастью, Аманда не заметила этого, так как увлеклась разглядыванием комнаты.
— Но если серьёзно, я не могу сюда переехать, — сказала она. Хорошее настроение Тодда испарилось, словно его и не было.
— Что? Но я думал…
Взгляд Аманды метнулся в его сторону, она нахмурилась, всмотрелась в выражение лица брата, и на её лице появилось понимание.
— В смысле нам нужно местечко побольше, — объяснила она, махнув рукой в сторону кровати. — Я уверена, что в какой-то момент ты начнёшь приглашать в гости Дирка, и я не собираюсь каждый раз прятаться в ванной. Поверь уж, ты не захочешь, чтобы младшая сестра мешала твоей личной жизни.
Тодд не смог сдержать смех, хотя его щёки залил яркий румянец.
— То есть ты не против продажи дома? — спросил он.
Молчание Аманды тянулось долгую минуту. Она переводила взгляд с брата на кровать, затем на окно и снова на брата. Ее лицо выражало внутренний конфликт.
— Да, я не против, — наконец ответила она. — Но я останусь там вплоть до самой продажи.
Что ж, это справедливо, и даже более чем, подумал Тодд. Как только станет известно, за сколько они смогут продать дом, можно будет начать подыскивать новое место — такое, где у всех будет место для личной жизни.
— Я буду приезжать по выходным, чтобы помочь тебе собирать вещи для переезда, — сообщил ей Тодд, получив в ответ весёлую ухмылку.
— Тебе просто нужен старый проигрыватель «Грюндиг» из гаража, вот и всё, — сделала шутливый выпад Аманда. Что-то в этом, конечно, было, и они оба с улыбками продолжили завтрак.
~*~
Когда он проснулся, то первым делом заметил на столе записку, а рядом пластиковый стаканчик, полный горячего дымящегося чая. Дирк моргнул, его разум ещё не осознал, что наступило утро. Фары нигде не было видно.
«Никуда не уходи», — гласила записка. Выглядело зловеще, но с учетом вполне разборчивого, хоть и неряшливого почерка Фары, это скорее было просто предостережение.
Вполне вероятно, что он дал ей обещание, которое не сможет выполнить.
Отхлебнув из пластикового стаканчика, он обнаружил, что чай остыл до идеальной температуры. Это был чай с бергамотом, пакетика в стаканчике уже не было, зато были молоко и сахар. Благодаря чаю удалось избавиться от невыносимой сухости во рту — с Дирком нечасто бывало такое, чтобы он весь вечер пил алкоголь.
О боже, Тодд.
Думать о Тодде было небезопасно, тем более, что Дирку хотелось уйти из офиса и отправиться к Тодду, и чёрт с ней, с Фариной запиской. Больше всего он хотел схватить Тодда за куртку, притянуть к себе и закончить поцелуй, прерванный вчера Фарой. Он полночи предавался этим фантазиям, прижимая пальцы к губам и мысленно перебирая варианты развития событий, и в конце концов едва удерживался, чтобы не выскользнуть из спального мешка и не нагрянуть к Тодду.
Тодд советовал ему взвесить все варианты, и в результате сейчас ему больше всего хотелось остаться в этой временной линии.
Но в этом случае не получилось бы следовать судьбе. Сама вселенная выбирала для него путь, и ни одно его решение не было до конца его собственным. Без своих… способностей Дирк был просто потерян. Он бы всё отдал, чтобы вернуть их.
В этом был некий парадокс.
В своей записке Фара не указала, когда она вернётся, так что, закончив с чаем, Дирк надел вчерашние брюки и футболку «Мексиканских похорон». Он подумал о том, что раньше это была футболка Тодда, и когда-то она касалась его кожи. Дирк разгладил футболку и не удержался от мысли, что Тодд тоже так делал. Фара была права в одном: контролировать это становилось всё труднее.
Она вернулась как раз тогда, когда Дирк начал беспокоиться. Фара принесла с собой белый бумажный пакет — Дирк понял, что там свежая выпечка — и пачку тех же газет, что она покупала каждый день. Прихватив булочки, Дирк унёс их на стол.
— Удивлена, что ты до сих пор тут, — сказала Фара, направляясь к нему. Она положила газеты рядом с едой. Дирк выразительно перевёл взгляд с неё на записку.
— Ты же ясно написала, чтобы я не уходил, — сказал он. Фара пожала плечами и вполголоса сказала нечто, что Дирк распознал как «когда это тебя останавливало?».
— И похмелья у тебя нет, что тоже странно, — заметила она, на сей раз с ноткой осуждения во взгляде. Дирк пожал плечами.
— Ускоренный метаболизм, наверное. Физиология. Биология. Что-то в этом роде.
Фара была одной из немногих констант в его жизни. Единственным, кого он знал ещё лучше, был Тодд, и то потому, что Тодд это Тодд, а Дирк, как сказала Аманда, сходил по нему с ума. Однако он достаточно хорошо знал Фару, чтобы понять по её лицу, что она готовится произнести речь, не сулившую ему ничего хорошего.
— Знаю-знаю, — сказал ей Дирк. Фара расслабилась.
— Тогда ты знаешь, что с ним больше нельзя встречаться, — ответила она.
— А вот этого я не говорил, — сказал Дирк. Выражение лица Фары заметно посуровело. Дирк поднял руку, предостерегая её от ответа. — Можешь ли ты честно сказать мне, что последняя встреча с Амандой никак на тебя не повлияла? Нет, я понимаю, всё это, — он жестом обвёл комнату, — неправильно. И это нужно исправить. Но они всё те же Тодд и Аманда.
— Дирк, — произнесла Фара голосом куда более спокойным, чем её лицо. Дирк немного опешил, слегка встревоженный тенью тоски в её взгляде. Впрочем, Фара моментально совладала с собой. — Я была… рада увидеть Аманду. Конечно, я скучаю по ней, очень скучаю. Но это больше не моя Аманда.
На сей раз Фара подняла руку, и Дирк прикусил язык.
— Мы — сумма нашего жизненного опыта, наших впечатлений, Дирк. Она больше не моя Аманда, а он — не твой Тодд. Ты помнишь о нём то, чего с ним никогда не происходило. Аманда даже не подозревает, кто я. Она думает, что просто мельком видела меня в больнице. Но у меня этих воспоминаний нет. Я…
Замолчав, она прерывисто вздохнула, что никак не вязалось с её общим хладнокровием. В груди у Дирка что-то болезненно сжалось.
— Знаю, ты скучаешь по нему…
Дирк резко покачал головой — Фара была очень далека от того, чтобы понять его истинные чувства.
— Мне кажется, мы всё это время ошибались, — возразил он. — По-моему, нет двух Тоддов или двух Аманд. Здесь они отличаются? Да. Но это всё равно те же люди. Я…
— Дирк, — сказала Фара терпеливо. Дирк поник. Конечно, она в это не поверила. Он и сам понимал, что верит в это отчасти потому, что его Тодд не отвечал ему взаимностью.
— А ты не думала, — начал он, поймав её взгляд и не отводя глаз, — что не нам делать этот выбор?
Тодд советовал ему взвесить все варианты, но взвешивать их на самом деле должен был не Дирк.
— Ты что, правда полагаешь…
— Я полагаю, — сказал Дирк, поднимаясь и ощущая, что пальцы всё ещё липкие от выпечки, а во рту снова сухо, — что меня больше не ведёт за собой вселенная. Не я должен принять это решение. Нам нужно спросить их — хотя бы Тодда.
— Вряд ли это хорошая идея. Мне кажется… — она замолчала, разглядывая листы картона на стене. Теперь их стало три — на новом листе был список найденных ими зданий с рисунком дельфина, и что находилось в этих зданиях в обеих временных линиях.
— Нам стоит сосредоточиться на дальнейших действиях. Фургоны привели нас к аквариуму. Может, мы и здесь их найдём.
Дирк в этом сомневался, но он знал, что Фара просто хочет сменить тему, и всё, что он захочет сказать о Тодде и Аманде, она проигнорирует. Ему это не нравилось, — прямо до жути не нравилось — но у них ещё было время. Целых три дня, если они правильно воспроизвели все шаги расследования. Вполне достаточно времени, чтобы убедить её в своей правоте. И чтобы она осознала, что лёгкое решение просто так с неба в руки не свалится.
~*~
Такси отъехало ещё до того, как они подошли к выходу. Тодд лишь успел оглянуться и заметить, как машина выехала с обочины и двинулась к концу улицы. Тяжёлая сумка Аманды оттягивала плечо.
— Следующее такси тебе придётся ждать вечность, — сказала Аманда, молчавшая, пока Тодд оплачивал проезд и провожал её до двери. Тодд лишь слегка пожал плечами.
— В прошлый раз с меня содрали лишнюю двадцатку за пятнадцать минут ожидания. Да и сейчас всего три часа, я могу задержаться ненадолго.
Разбираясь с ключами, Аманда искоса взглянула на него.
— А что насчёт Дирка? — спросила она. Тодд помрачнел.
— А что насчёт него?
— Ой, не притворяйся. У тебя пустая квартира. Свободная кровать. Не говори, что ни на секунду не задумывался пригласить его к себе.
Было бы ложью сказать, что он даже не рассматривал такой вариант; он бы именно это и сделал, если бы мог завладеть Дирком. Впрочем, Аманде знать об этом было не обязательно, так что в качестве ответа он закатил глаза и одарил ее ухмылкой. Аманда рассмеялась, открыла дверь, и они вошли внутрь.
Она задержалась на пороге, пока Тодд опускал её сумку на пол. Он закрыл за ними дверь и встал рядом с ней. Её прежний восторг улетучился, и теперь Аманда бесчувственным взглядом всматривалась в дом.
— Всё нормально? — спросил Тодд.
— Да, просто… Мы всю жизнь здесь жили, понимаешь?
Тодд не помнил, когда в последний раз думал об этом месте как о родном доме. Вряд ли он вообще когда-либо так думал. Это всегда был дом родителей, место, из которого ему отчаянно хотелось сбежать. Затем здесь жила Аманда — это была самопровозглашенная тюрьма, в которой он помогал ей поддерживать порядок. Он не ощущал привязанности ни к одному предмету в этом доме — ну, кроме, может быть, проигрывателя в гараже.
— Мы найдём что-нибудь стоящее, — сказал он сестре, инстинктивно протянув ей руку. Тодд бережно провёл ее в гостиную и усадил на диван. Аманда откинула голову и закрыла глаза.
Тодд оставил её и ушёл на кухню за парой бутылок воды. Когда он вернулся, она всё ещё была в той же позе, и он решил, что Аманда заснула. Ему невольно вспомнилось, как она была на десять лет младше — на этом же месте она сидела в то утро, когда вернулась из больницы. Сейчас было необычно тихо — как и тогда. Но в тот момент была ещё невыносимо острой боль от потери родителей, всё в доме напоминало о них.
Аманда открыла глаза.
— Точно всё в порядке? — спросил Тодд. Он положил рядом с ней бутылочку воды и сел на дальнем краю дивана.
— Меня, похоже, наконец догоняет прошлая ночь, — ответила она, подчеркнув смысл сказанного зевком. Тодд усмехнулся.
— Да, понимаю, о чём ты.
Он уже несколько вырос из этого — чаще всего Тодд ложился спать не позже одиннадцати.
— Знаешь, иногда мне кажется, что я пропустила что-то в жизни, — произнесла Аманда. Она свернулась калачиком в уголке, и теперь они сидели почти что лицом к лицу. Она по привычке подтянула колени к груди и обняла их. Рукава толстовки скрывали шрамы.
— Нет, ты просто…
Аманда прервала его, скептически приподняв бровь:
— Чувак, мне двадцать пять. Не знаю, заметил ли ты, но я пропустила свои дикие и беззаботные подростковые годы.
От укола вины мысли перемешались, и он не мог подобрать ответ. Это наверняка отразилось на его лице, потому что Аманда сразу осеклась. Побледнев, она всплеснула руками.
— Блин, прости, я не хотела…
— Нет, всё нормально, — ответил Тодд. — Ты в полном праве так думать…
— Послушай, — сказала Аманда, подавшись вперёд. Тодд на секунду увидел в ней мать — она была похожа на неё, как две капли воды. — Не надо так себя винить. Тебе было тяжко, и мы тебя не поддержали, и…
Тодду стало трудно дышать.
Ведь она не знала всего. Она знала его хорошим парнем. Та история кончилась в его двадцать три, и к тридцати никакой новой не было. История о хорошем парне Тодде закончилась в тот момент, когда пострадала Аманда.
— И вообще, посмотри на себя! У тебя есть любимая работа, а мужчина, который тебе нравится, отвечает взаимностью. Так что, может, ты и прав. Может, я ничего не потеряла. Может, всё это ждёт меня впереди.
— Конечно, — ответил Тодд. — У тебя всё будет, я уверен!
Она кивнула, но не потому, что поверила ему — скорее, она решила смотреть в будущее с оптимизмом. Тодд сидел, не шевелясь, и ощущал себя первостатейным мудаком из-за всех своих поступков, привёдших к этому итогу. На его глазах пятнадцатилетняя девчонка превратилась в двадцатипятилетнюю женщину. Он понимал, что она заслуживала лучшего, заслуживала узнать правду о нём. Хоть ему это ужасно не нравилось, она была вправе ненавидеть его за всё, что он натворил.
Но Тодд был трусом, и не смог заставить себя сказать хоть что-то.
Комната была полностью серой. Серые стеновые панели, серый стол в центре с серыми, привинченными к полу стульями. С серого потолка лился бледный неживой свет.
Наверное, это должно было подавить волю.
Следователь по моему делу — дама в возрасте между пятьюдесятью и шестьюдесятью — смотрела строго и брезгливо.
— Вы понимаете всю глубину своего морального падения?
— Нет, — наивно ответил я.
Брезгливость в её глазах сменилась отвращением.
— Вы два года сожительствуете с несчастной девушкой, которая годится вам в дочери! Это аморально!
— Почему? — продолжил я валять дурака.
— Вы слишком стары для неё! Подумайте хоть на секунду, что будет через двадцать пять лет, когда вам будет за семьдесят, а ей не будет и пятидесяти. Как можно строить отношения, когда между людьми такая пропасть в возрасте?
— Это наше с ней дело, — пожал я плечами.
— Не ваше! — следователь стукнула кулаком по столу. — Вы сами это прекрасно знаете. До тех пор, пока Ким Су Джин не исполнилось двадцать пять лет, служба ювенальной юстиции будет заботиться о её эмоциональном и психологическом здоровье.
— То есть она должна трахаться со сверстниками, меняя половых партнёров не реже раза в месяц, иначе вы сделаете вывод, что её психическое здоровье под угрозой? — уточнил я.
— Именно так, господин Эрли! — сверкнула она глазами. — Но не такими вульгарными выражениями! До тех пор, пока Су Джин не получит всесторонний сексуальный опыт, её социализация в обществе находится под угрозой. Вы взрослый человек и должны понимать это! Подавленные сексуальные комплексы являются самыми страшными разрушителями нашего общества. И если выяснится, что вы запрещали ей половые контакты с другими людьми, если выяснится, что вы принудили её спать только с вами … вы сядете. Вы сядете надолго!
Эта женщина. Она действительно верила в свою правоту. Весь её монолог проистекал не от служебного рвения — он шёл из глубины души. Самое противное, ещё два года назад я разделял подобные взгляды. Я был таким же, как она. Потом я встретил Су Джин …
— Мне вас жалко, госпожа следователь. Вы не знаете, что такое верность и честь.
Это было пощёчиной. Она задохнулась словами и посмотрела на меня уже с ненавистью. Потом приблизилась вплотную и практически прошипела:
— Ты мерзкое животное! Патриархальный ублюдок и выродок. Я сотру тебя с лица земли! Ты всю оставшуюся жизнь проведёшь в одиночке без права общения с людьми!
— Мне так страшно! — цинично ответил я. — Это всё, на что вы способны?
Следователь вылетела из допросной комнаты. Я подозревал, что останусь в одиночестве ненадолго. Минут через десять пришла Гёсснер.
— Ну как, осознали, что вас ждёт? Это Лидия Йео — одна из самых компетентных следователей ювенальной юстиции. Она закроет вас пожизненно как социопата, если откажетесь вернуться на государственную службу.
Я молчал. И это молчание Гёсснер восприняла как слабость. Ну да, именно так нас и учили интерпретировать молчание в подобных ситуациях.
— Ну же, Майкл, у вас и у Су Джин нет другого выхода. Вы же знали, что совершаете аморальный поступок. Надо было скрывать свои патриархальные моногамные привычки, притворяться, играть социальную роль. Вы же дипломат, Майкл, вы знаете, как работает система.
— Я действительно знаю, как работает система, госпожа Гёсснер, — и я посмотрел ей прямо в глаза. — Но я не хочу принимать участие в её работе. Ни я, ни Су Джин не будем шестерёнками этого механизма.
У Гёсснер дёрнулась губа.
— Вам предлагают выбор между высокой должностью и прозябанием в тюрьме. Вам предлагают либо жить с женщиной, которую любите, либо жить в одиночке. И вы ещё колеблетесь? Вы хоть подумали о той девочке, которую соблазнили и держали рядом с собой два года? Что будет с ней!
— А что вы собираетесь с ней делать?
По лицу Гёсснер пробежала тень удовлетворения. Она вот-вот подцепит меня на крючок и заранее торжествует.
— Её ожидает социальная адаптация в центре полового воспитания. Знаете, что это такое?
Когда я заканчивал университет, мне приходилось слышать об этом нововведении. У нас ещё шутили, что все недотраханные мальчики и девочки теперь смогут получать сексуальное удовлетворение за счёт государства. Кто-то даже мечтал пойти туда работать инструктором-воспитателем. Шуток ходило много.
— Вижу, что вам не приходилось сталкиваться с работой центров? — улыбка Гёсснер превратилась в оскал.
Она была на пике, эта престарелая мегера. Сейчас она сломает это ничтожество, этого слизняка — читалось на её лице. Мне было почти жаль обламывать кайф:
— Если вы приведёте свою угрозу в исполнение, мадам Гёсснер, в числе моих требований будет ваша голова. Это не фигура речи. Я потребую, чтобы вас убили на моих глазах!
Я сказал это спокойным тоном, глядя в упор. Она побледнела и отшатнулась.
— Видите ли, мадам Гёсснер, ситуация такова, что ваши боссы пожертвуют вами не колеблясь, потому что кроме меня договориться с баритами сегодня не может никто. И голова одной набитой дуры — очень скромная цена за улаживание межрасового конфликта.
— Вы блефуете! — нашла в себе силы выдохнуть она.
— Спросите у своего босса, как часто я блефовал в прошлом, — пожал я плечами. — И добавьте ему, что я попрошу не только вашу голову, но и головы всех, кто решил шантажировать меня через мою женщину.
— Вы не в том положении, чтобы что-нибудь требовать! — прибегла она к еще одному психологическому приёму.
— Поверьте, мадам Гёсснер, я сейчас в том же положении, что и бариты. Я загнан в угол, и мне нечего терять.
— Вашу женщину … — начала было она.
— Мою женщину изнасилуют в течение ближайших двадцати четырёх часов. Таковы правила. Вы их прекрасно знаете. И после этого ваша смерть станет единственной моей наградой за урегулирование отношений с баритами. Ваша смерть и смерть насильников Су Джин. Всё просто!
Она вылетела из допросной комнаты в панике. Мне даже стало немного её жаль. Эта дура просто не доросла до высшей лиги, что бы она о себе ни воображала.
Светлана Кирилловна на несколько минут замолчала, словно раздумывая, стоит ли говорить дальше – но Карина молча взяла её за руку и приказала Ларисе заварить ещё чаю и принести мёд. Бывшая балерина подняла голову и продолжила:
— А в конце октября взяла две недели отпуска и полетела на отдых на Аркадию-3. Планета курортная, но пока не настолько известная в нашем секторе, как Новый Крым… но это и хорошо. Пансионат на берегу моря, конец августа, всего десять человек отдыхающих… сами хозяева пансионата плюс четыре киборга прислуги и охраны… и никого более километров на десять в округе… то, что надо для тихого отдыха…
В первый же день начался дождь, Светлана вместо прогулки по сосновому лесу вышла с книгой в холл, её там узнали – остальные жильцы пансионата оказались съёмочной группой — и это было приятно, и даже в голову не пришло, что это могло быть не случайно… И очень красивый молодой человек лет тридцати на вид преподнёс ей ало-огненные розы… его имя очень подходило ему – Златко Зорич.
Золотоволосый высокий красавец просто покорил её сердце… и рассказал о том, что здесь, как раз на берегу моря, собираются снимать клип неизвестной ей певицы «Танго-огонь», и как же это замечательно, что они так случайно и так удачно встретились, и познакомил с полноватым человеком средних лет, который оказался режиссёром.
А уже этот режиссёр попросил её поставить для клипа танго для двух танцовщиков и познакомил Светлану с партнёршей Златко – смуглянкой Эстер. Режиссёр знал, что бывшая балерина киборгов недолюбливает, и поэтому запретил всем в группе сообщать ей о том, что танцовщики Irien’ы, и велел вести себя с ними так, чтобы она даже не подозревала, что они машины и у неё третий уровень на обоих киборгов.
Эстер Эрнандес показалась Светлане вздорной двадцатилетней девчонкой со скверным характером – но то, что это просто программа, не пришло Светлане в голову. Эстер была куплена в фирменном салоне и после съёмок должна была остаться в пансионате в качестве оплаты за проживание группы, а купленного в борделе (так как не оказалось в салоне киборга нужного фенотипа, а заказ ждать было и долго, и дорого) пятилетнего Златко после съёмок собирались продать в закрытый клуб. Златко втайне надеялся, что лицо с третьим уровнем управления «Светлана» купит его после съёмок.
Подвоха Светлана не заметила, парень и девушка вели себя естественно, репетировали охотно по три часа в день в течении недели до съёмок, хотя в действительности в репетициях не нуждались – но в репетициях нуждалась певица, которая по сценарию должна сидеть у костра, смотреть на танго и петь. Ухаживания Златко Светлана охотно принимала и была счастлива… целую неделю.
В день съёмок пара киборгов вышла на площадку в костюмах для танго – на Златко был дорогущий костюм-тройка чёрного цвета, а на Эстер было ярко-красное платье с широкой длинной юбкой с оборками и открытой спиной. Парень с золотистыми волосами был необыкновенно хорош собой, и девушка-латина была красива необычайно – но и тогда Светлане ничего не пришло в голову. Не знала она и изменившегося сценария клипа – молодая певица скандалила со всеми в группе и требовала всего и сразу.
Пара начала танец, горел костёр, певица начала петь… и вдруг язык пламени коснулся подола платья девушки, оказавшейся слишком близко возле костра — так было задумано режиссером, но выглядело, как случайность. Через несколько секунд пламя перебросилось на подхватившего её парня, но танец не прекратился. И оператор продолжал снимать.
И Светлана закричала:
— Вы что, не видите? Они же горят! Они могут погибнуть!
— Да пофиг! – ответил оператор, не отрываясь от камеры. — Это киберы. Ничего с ними не случится. Отлежатся, если что. Зато какие кадры!..
Она не дала закончить съёмку. Она бегала по берегу и орала на всех. Шок был двойной – во-первых, парень, который так красиво ухаживал за ней, оказался Irien’ом. А во-вторых – он горел у неё на глазах вместе с партнёршей. Танцевал – и сгорал. Она даже не подозревала, что на обоих танцорах надеты огнеупорные облегающие костюмы телесного цвета, а открытые части тела (лица и кисти рук) покрыты специальным гелем. Киборгов сжигать не собирались – слишком уж дорого эта техника стоит.
Она схватила огнетушитель, еле вспомнила, как им пользоваться, наконец открыла — и начала поливать киборгов пеной, считая их людьми. Режиссёр и оператор начали орать на неё, их ассистенты бегали кругами, не зная, за что хвататься, певица истерила… – всё пошло не так, как планировалось.
По сценарию должен был начаться ливень, и поставленный вдали (чтобы не попал в кадр) пожарный флайер уже готов был поливать танцоров водой… но эта престарелая «звезда» так носилась и орала, так хватала всех за руки и мешала работать, что поливать начали на полминуты позже намеченного, кто-то вызвал полицию, кто-то вызвал пожарных… кто-то орал танцорам: «В воду, падай в воду! Гаси огонь!»… Когда огонь погас, девушка и парень были еле живы…
Нина слушала молча, Карина время от времени задавала короткие вопросы, направляя разговор. Платон снова принёс чай и встал у стенки в гостиной. Остальные киборги были на кухне.
Светлана Кирилловна вспоминала тот вечер со слезами:
— …а как красиво всё начиналось! Танго на фоне заката, конец августа, берег моря, красота неземная… он так красиво ухаживал! Через пару дней он уже спал в моём номере… И оказался машиной. Вы представляете моё состояние тогда? Я орала на всех до хрипоты… я успела полюбить его, и была уверена, что и он меня любит… я не верю, что это была программа! И… я не смогла его там оставить… то есть, их обоих. Вот просто… не смогла. Выкупила… поскандалила со всеми, но выкупила. Как потом оказалось, когда я бронировала номер, хозяин пансионата растрезвонил на все местные СМИ, какая «звезда» выбрала его заведение… вот каким образом «случайно» эта группа оказалась там же. На все сбережения вылечила… то есть, отремонтировала… обоих… в огнеупорных костюмах серьёзных ожогов было не так уж много, но было много ссадин, ран и были гематомы… когда они бежали к морю и падали в воду, дорвали костюмы… и ещё волной их приложило… было уже не до отдыха. Привезла сюда. Имя дала… то есть… оставила прежнее… Златко… и Эстер.
Она замолчала. На часах было почти полдесятого. Платон включил голографическую ёлку, искин стал бродить по веткам, но женщинам было не до этого.
— Где сейчас Златко и Эстер? – спросила Нина.
— У меня в квартире. Он стал машиной. Тихий. Смирный. Послушный… пока не заходит разговор о танцах. При словах о танцах шарахается, забивается в угол и рыдает… натурально рыдает со слезами… просто не знаю, что и делать. Он гениальный танцовщик и хореограф! С ним и Эстер можно такой балет поставить! А он при любых словах о танцах… так себя ведёт… Почему? Ведь я его кормлю лучшей кормосмесью, столько лекарств накупила… костюмы сценические для обоих заказала, косметику… а он…
— Он боится повтора поджога. Очень боится, – тихо ответила Карина.
А Нина сказала:
— Киборги могут чувствовать боль. И страх. Платона тоже пытались сжечь. Тоже пришлось лечить. Тоже от меня шарахался… теперь успокоился. А кормосмесь… не надо покупать… без крайней необходимости. Нормальную еду давайте… это и намного дешевле будет, и намного человечнее. И попробуйте переключить его на что-нибудь другое… пусть, например, рисует или лепит. Купите ему альбом и карандаши. Но ни в коем случае не ругайте, если нарисует не то, что Вы хотите… я не психолог, моя задача только накормить всех, одеть-обуть и трудоустроить… но, если нужен совет… это к Карине Ашотовне.
— Но всё-таки… у Вас уже практический опыт есть… я вижу сама. Но что делать?
— У Вас достаточно большая квартира, чтобы содержать столько киборгов? Если Ваши финансы позволяют… купите DEX’а. Лучше девушку… но можно и парня. И в присутствии Златко начните обучать её… или его танцам… в паре с Эстер. Но ни в коем случае не ругайте её или его и не бейте. И однажды он не выдержит и начнёт помогать Вам. Сначала словом, потом делом. Но ни в коем случае не торопите его… и не говорите о танцах с ним. Пусть успокоится. Пусть рисует. Сохраняйте все его рисунки. Или пусть лепит или вяжет… или плетёт кружева или макраме… Водите его с собой на занятия в ДШИ, но не заставляйте танцевать.
— Это долго. Очень долго… — не ожидавшая такого ответа бывшая балерина пыталась то ли объясниться, то ли оправдаться:
— Я уже спектакль придумала… с ним в главной роли…
— Да. Это долго. Очень долго… но только так… – Карина, явно не ожидавшая, что этот разговор настолько затянется, попросила ещё чашку чая, получила её и продолжила:
— Но, если Вы не в состоянии купить ещё одного киборга, то… можете обучать музейного или школьного… Вам не откажут. И… можно спросить? Этот Златко… кто он для Вас? Машина, раб, друг, брат, сын, ученик, домашний любимец? Кем Вы его видите в своём доме? Его статус каков? И каков статус Эстер?
— Статус? – растерялась Светлана Кирилловна. — Я думаю, что ученик… и учитель одновременно. Как-то так…
— Мы можем его увидеть и поговорить? – прервала её Нина. – А то, не видя киборга, что-то советовать об обращении с ним… как-то не очень хорошо. Как-то это неправильно… и не серьёзно.
— Хорошо, я приведу его… но куда и когда? У меня завтра первое занятие в музее… клуб «Золотой возраст», пятьдесят плюс. В одиннадцать первая группа, в час вторая… и только пока знакомство.
— Тогда завтра в музее и встретимся, — ответила Нина. — У меня две экскурсии, в одиннадцать и полчетвертого… заходите в кабинет вместе с ним. Да, ещё в полдень регистрация Линды и Райво… но я успею. Странно, что ему дали отпуск на свадьбу в январе… школьные каникулы и самый пик работы… это в школе в каникулы учитель может уйти на отгулы…
— Райво нашел программиста на своё место на две… нет, на три недели… — ответила Карина, — странно, ты музейный работник и не знаешь, что в музее делается. А я в курсе почему-то…
— Я фондовик… работаю в подвале-хранилище. И всё, что делается на поверхности, знать не могу.
— Просто после победы в конкурсе программистов Родион занял первое место, в качестве приза прошел трёхмесячную стажировку в головном офисе DEX-company и две недели назад вернулся. Я хотела привлечь его в наш кружок программистом, но он пока согласился заменить Райво в музее. Работа ему знакомая и понятная… а потом будет думать снова, куда пойти работать… на мясокомбинат возвращаться он не хочет.
— Понятно… тогда пока.
— Тогда… до завтра.
Гости попрощались и ушли, Платон снова поставил чайник – для себя и Раджа – и не спрашивая разрешения включил головизор. Нина удивлённо взглянула на Irien’а – раньше он себе такого не позволял. Он заметил смену настроения хозяйки и счел нужным пояснить:
— Новогодняя лотерея… сам розыгрыш уже прошел, но… я могу включить с начала…
— Итоговую таблицу дай… и наши билеты достань. Посмотрим, выиграли что-нибудь или нет.
Платон помнил её слова, что он останется в доме только если хоть один билет выиграет – и несмотря на то, что они помирились, он втайне опасался, что она сдержит слово и избавится от него, если ни один из билетов не выиграет.
Нина эти свои слова почти забыла, но сейчас вспомнила. Было жалко впустую потраченных денег – и, если выигрыша не будет, придётся сдержать своё слово. Лотерея государственная, планетарная «Мега-Лото-плюс» — да ещё и новогодняя с громаднейшим призовым фондом и самым крутым спонсором в Галактике… если бы пришло в голову самой покупать билеты, то ни за что бы не купила билет лотереи, спонсором которой оказалась бы DEX-company! А вот её киборги билеты купили… Интересно, на что они рассчитывали? На то, что на выигрыш можно будет выкупить ещё нескольких киборгов? Вероятно, так и есть… или выиграть киборга – тоже может быть. Нина вспомнила, что в качестве призов киборги были заявлены… так что, получается – Василий и Платон оказались умнее её? Или – смелее?
Взяла в руки пачку билетов – на каждом защитная голограмма и микрочип, сообщающий владельцу билета о выигрыше и одновременно посылающий информацию о владельце билета организатору лотереи… пустая трата денег…
Но при сравнении билетов с таблицей оказалось, что из тридцати двух купленных Платоном билетов выиграли четыре. На один из билетов выпала микроволновка, на второй – холодильник, на третий – киборг DEX-7. И на четвертый билет выпал выигрыш на сумму четыреста тысяч галактов!
Значит, об этом говорил волхв! Деньги появились, много и быстро. Но… и проблема появилась немалая – уплата налогов. Деньги на счёт придут уже с вычетом налога, а за вещевые призы надо оплачивать налоги самой… или и их взять деньгами? Тогда налог будет вычтен автоматически. И… можно ли будет на эти деньги сразу купить что-то другое?..
Был уже поздний вечер и ехать за выигрышем было уже поздно… но так приятно было помечтать, на что она потратит эти деньги. Надо нанять бригаду строителей, купить и привезти на Славный остров стройматериалы, заплатить за работу… но строительство начнется не ранее июля, и потраченные сейчас деньги могут пропасть – смотря какая бригада будет и какие стройматериалы… и нужна конюшня, а с ней и упряжь, и повозки…
С такими мыслями легла спать – и смогла уснуть только к утру.
Стас встречает нас на ступенях дома.
— Шеф, у нас проблема. На борту только два больших ковра. Оба в гостевых каютах. Если мы постелем их в столовой, то где пойдут переговоры c глазу на глаз?
Хорошая у меня команда. Умеют думать своей головой, не теряют инициативы.
— Твое предложение?
— Стелем ковры в столовой, устраиваем перекус. Потом вы с Петром учите Владыку водить байк, а мы возвращаем один ковер в гостевую каюту. Вы с Владыкой проводите переговоры тет-а-тет. А дальше… Главное, не собираться больше в столовой полным составом. Тогда одного ковра там будет достаточно. Да, нужно еще ножки столам подпилить.
— Тогда вы с Мухтаром берете на себя порчу мебели, а я с девушками — оформление помещений.
— Шеф, еще нюанс. Кроме Владыки и Шурртха будут еще одна или две рабыни.
— О рабынях разговора не было.
— О рабынях не говорят. Это само собой разумеется.
— Миу, слышишь?
— Да, хозяин?
— Рабынь возьмешь на себя. Придумаешь им какое-нибудь развлечение, чтоб не скучали. Линда, поможешь Миу.
— Есть, шеф!
Спокойной размеренной жизни приходит конец. Сначала тащим мебель из столовой и гостевой каюты в мастерскую, потом — ковры в столовую. Ненужную мебель заталкиваем в пустые каюты. Под руководством Миу отмеряем, на какой высоте нужно пилить ножки столов. Оказывается, столы для еды и столы для работы имеют разную высоту. Принимаю рискованное решение назначить Миу
дизайнером интерьеров. Мухтар говорит, что это мудрое решение. Во всяком случае, два тяжелых десантных скафандра слева и справа от двери выглядят очень внушительно. Словно два стража. В остальном — какая-то странная смесь минимализма и рококо. Как Миу удается этого добиться при столь скромных возможностях — загадка.
Картин в рамах у нас нет. Но говорить Миу о фотообоях, наверно, было ошибкой. Еще два часа упорного труда и передвижек мебели. Наконец, Миу довольна. Усталой толпой идем ужинать.
После ужина хотел провести разбор полетов по усеченной программе, но Стас пускает видеозапись из Дворца. Фаррам устраивает грандиозный разнос руководителям Службы безопасности, и в первую очередь — дяде Трруду, как бы приемному отцу Миу. Причина разноса — не распознали в
Марте моего телохранителя. С интересом узнаем, что Марта — не просто телохранитель, а Ночная Тень. То есть, элита. Все робкие попытки оправдаться отметаются с ходу. Настоящий телохранитель и не должен быть похож на телохранителя. А Марта ко всему еще и целитель. Что поднимает ее уровень на недосягаемую высоту. Трруд обвиняется в том, что лишил гостя телохранителя, чем нанес оскорбление и подверг жизнь гостя опасности. Телохранитель-целитель наверняка распознала бы яд в бокале вина.
Миу не на шутку пугается. Вывожу ее в коридор, сую в руку
коммуникатор.
— Позвони папе, поговори немного о пустяках, потом скажи, что я совсем не сержусь на Трруда.
— Глупая стажерка не знает, как позвонить.
— Хорошо, смотри и запоминай, — набираю номер и переключаю трубку на громкую связь, чтоб нам с Миу были слышны гудки. Долго-долго никто не отвечает. Наконец, слышу голос Владыки.
— Кто хочет говорить со мной?
Вкладываю телефон в ладошку Миу.
— Папа, папа, это я, Миу! Папа, пожалуйста, не наказывай дядю Трруда, он не виноват. Хозяин на него совсем не сердится, честное-пречестное. Я сама только сегодня узнала, что госпожа Марта — ночная тень.
Ну вот, чему я ее учил? Сначала надо о пустяках, о погоде, и плавно перейти к главному. Кажется, Миу сама поняла…
— Пап, я не то сказала? — робкий голосок.
Минута тишины, а потом я слышу второй королевский разнос за один день. Миу прижимает ушки и садится на пол, где стояла. В глазах набухают слезы. Сажусь рядом и пополняю словарный запас. Поймав паузу, забираю у Миу коммуникатор.
— Друг мой, не надо так кричать на мою рабыню, — изображаю
добродушное фырканье. — У тебя их много, а у меня всего одна. Сейчас сидит прямо на проходе в коридоре и мочит пол слезами.
Слышу, как на том конце Владыка постепенно успокаивает дыхание.
— Друг мой, прости, что накричал на твою рабыню, но ты избаловал ее всего за неделю. Ее необходимо выпороть! Пятнадцать плетей-треххвосток, но без узелков, чтоб не попортить кожу. Обязательно выпори ее, друг мой! Странно, что на полу сидит, а не в шкафу.
— В шкафу она сидела вчера. Но что такого она натворила, друг мой?
— Самое страшное, что может совершить рабыня. Она решила, что вправе диктовать господину свою волю. Не откладывай наказание, друг мой. Иначе потеряешь рабыню.
Миу заскулила, вскочила и умчалась в мастерскую. Кажется, я подал ей плохой совет. Кое-как завершаю разговор, убираю коммуникатор. Сколько же ошибок можно совершать в один день?
Из столовой выходит народ. Удивленно смотрят на меня, сидящего на полу. Марта с Линдой, как самые чуткие и непосредственные, садятся на корточки рядом.
— Шеф, что случилось?
— Миу подвел. Фаррам взял с меня слово, что выпорю ее как сидорову козу. Пятнадцать плетей.
— Р-р-рабовладельцы! — рычит Марта. — Где девочка?
— Не знаю. В шкафу, наверное.
Девушки убегают осматривать шкафы. Из мастерской выходит злой Петр с обломком ножки стола в руке.
— Какая сволочь это сделала? — потрясает он своим трофеем. — Нет, я всех спрашиваю, какая сволочь это сделала? Единственный стол из красного дерева на десять парсеков вокруг! Как я завтра стол чинить буду?
Поднимаюсь с пола и иду выяснять обстоятельства преступления. Кто-то от отпиленной ножки стола отхватил кусок в 20-25 сантиметров. Петр собирался завтра приделать ножки на место, пустив по внутренней стороне титановый уголок.
— Предупредить надо было, — укоряю я Петра. — Я тоже думал, что это — дрова на выброс.
И иду помогать девочкам разыскивать Миу. В шкафах, туалетах и ванных ее нет. По громкой связи запрашиваю у Стаса ее координаты.
— Миу здесь. Мы работаем. Она срочно нужна?
— Нет, работайте. Просто девочки беспокоятся. Только долго не
засиживайтесь, завтра важный день.
С тяжелой головой иду спать. Кажется, только сомкнул веки, кто-то будит. Открываю глаза.
— Миу, ложись спать.
— Хозяин, рабыня сделала плетку. Владыка велел выпороть рабыню. Пятнадцать плетей.
— Я сам себе Владыка. Ложись спать, завтра вставать рано.
Шмыганье носом, скулеж и всхлипывания. Не выдерживаю, отбрасываю одеяло и сажусь. Миу тут же пытается вложить мне в руку плетку-треххвостку. Рукоятка — из той самой ножки стола красного дерева. Красиво и аккуратно обстругана по руке, так что ножкой стола ей уже не бывать.
— Что же ты наделала, глупая. Теперь еще от Петра попадет.
— Рабыня уже знает. За порчу мебели — от десяти ударов плетью в зависимости от нанесенного ущерба. Этот стол очень дорогой?
— Этот стол из ценных пород дерева. Предназначен для знатных гостей или риммов вроде меня и Петра.
Миу даже плакать перестала.
— Петр — римм?
— Да, милая. Он — капитан корабля. Когда мы летим от звезды к
звезде, он самый главный среди нас. Когда мы здесь, на земле, самый главный я. А ему, как бы, делать нечего. Вот он и прикидывается… Ты только папе об этом не говори, ладно?
Дальше идет какой-то сюр. Я сижу на краю постели в одних трусах. Миу со спущенными до щиколоток шальварами из полупрозрачной материи настаивает, чтоб я ее выпорол. И все это — в бледно-зеленых отсветах часов-будильника. Аргументы, что она теперь не рабыня, а стажерка, не помогают. Я дал слово Владыке. А слово надо держать, на этом мир стоит. И за ножку стола — еще десять ударов. Только, если можно, не до крови.
Когда мне это надоедает, перекидываю ее через колено и отвешиваю двадцать пять шлепков ладонью. Несильно, только бы отвязалась. Подумав, добавляю двадцать шестой, настоящий, самый чувствительный.
— А это — чтоб не спорила со мной.
Несколько секунд Миу лежит, прислушиваясь к ощущениям. Потом вскакивает и ластится ко мне. До чего у нее резкие перепады настроения…
— Теперь успокоилась? Спать! — забираюсь под одеяло. Миу пару секунд раздумывает, потом одежда и ошейник летят на пол и заталкиваются ногой под кровать. Туда же отправляется и плетка. А сама Миу ныряет ко мне под одеяло. Прижимается и мурлыкает.
— Я сказал, спать, а не развлекаться, — шепчу ей на ухо и чмокаю в нос.
— Слушаюсь, мой господин.
— А теперь рассказывай, что утром натворила?
Круглые от удивления глаза. И трепещущие ушки.
— Рабыня не знает. Но если хозяин считает, что рабыня виновата, он должен наказать рабыню.
— Еще раз назовешь себя рабыней…
— Бестолковая стажерка обещает исправиться!
Это я где-то слышал. А, от Линды, утром, когда видеокамеру
объективом в песок уронила. Еще удивился кошачьей интонации с повышением тона к концу фразы.
— Сегодня утром в столовой ты была напугана. Тебе от Линды влетело?
— Фррр, — с явным облегчением. — Глупая стажерка хотела защитить хозяина, прикрыть своим телом от неведомой опасности.
— Откуда у нас в столовой неведомая опасность?
— Стажерка узнала, что госпожа Марта и госпожа Линда решили сегодня отомстить хозяину. Глупая стажерка навыдумывала невесть чего, теперь ей самой смешно.
Вспоминаю прошедший день. Месть, значит. Сережки, бронетрусики — это месть. За нечуткость. Бунт на корабле… Переворачиваюсь и смеюсь в подушку. Детский сад! Линда — еще могу понять, но Марта… А отважная стажерка решила прикрыть своим телом.
Просыпаюсь за четверть часа до будильника. Миу сладко сопит,
прижимаясь к моему боку. Малышка, безусловно, привязалась ко мне. И не так проста, как пытается казаться. У нее отличное, разностороннее — по местным меркам — образование и с адаптацией все просто великолепно. Но, черт возьми, я почти в три раза старше.
Чуть не забыл! Линда же несколько раз повторяла… Осторожно
вытаскиваю руку из-под головы Миу и иду в ванну. Потом — в аналитический центр. Вызываю экран состояния жизнедеятельности экипажа. По сердечному ритму вижу, что Марта проснулась, но еще не встала. Прости, что не дам
тебе понежиться в кроватке.
Возвращаюсь, подхватываю Миу на руки и спешу к двери Марты. Миу просыпается, обхватывает мою шею руками и трется щекой о подбородок. Стучусь.
— Марта, мы с Миу к тебе за консультацией.
— Сейчас выйду.
И на самом деле, не проходит и десяти секунд, как щелкает замок. Марта в одном халатике просачивается в коридор, чуть приоткрыв дверь, разворачивает меня за плечи в сторону медицинского отсека. Миу выворачивает шею, нюхает ее руку и расплывается в улыбке. Подталкиваемые Мартой, заходим в медицинский бокс и усаживаемся на кушетку.
— Что у вас, полуночники? — Марта зевает, деликатно прикрывшись ладошкой.
— Линда говорила, что особенность рыжей расы…
— Дырка узенькая.
— Да. Я хочу, чтоб ты посмотрела…
— Не порвал ли ты киску своей кошке.
— Марта, какая ты…
— Грубая и циничная! Как все врачи. Миу, ты с жезлами до какого
размера дошла?
— До последнего, госпожа.
— Торопишься, ох, торопишься. Владу жезлы показывала?
— Нет, госпожа. Я их маме Рритам уже отдала.
— Жаль. Надо было показать. Жезл хозяина какому номеру соответствует?
— На два-три больше последнего.
— О-о-о! — Марта смотрит на меня с озорной веселостью. — И как?
— Сначала страшно, немного больно, а потом здорово! А по второму разу совсем не страшно.
— А потом ничего не жгло, не чесалось, не чихалось, сыпь на коже не выскакивала?
— Нет, госпожа.
— Да перестань ты меня госпожой звать. Шеф, а у тебя никаких
аллергических реакций не выскакивало? Покраснения кожи, насморка, сыпи?
— Не-ет…
— Так стоило меня в такую рань поднимать?
— Но, Марта…
— Влад, в эту дырку дети вылазят! Она очень эластичная Главное — не торопиться. Миу прошла ускоренный курс растяжки под твои габариты. Гордись. А ты, девочка, не забывай, что детей у вас не будет. Захочешь родить — ищи себе кота на стороне. Шеф, тебя это тоже касается. Семья без детей — это против природы. Вопросы еще есть?
— Так ты не будешь смотреть?
— Чего я там не видела? Да, шеф, мой ментально-церебральный
инквизитор полностью настроен на мозг Миу. Осталось уточнить несколько деталей, и мы будем готовы перейти к активной фазе обучения.
— Что для этого нужно?
— В идеале — свежий труп. Не более получаса после клинической
смерти.
— Чего нет — того нет. А что ответила Земля на наш запрос менталиста?
— Не раньше, чем через два-три месяца. Плюс дорога…
— Гррр… — чуть не выругался вслух.
— Я тоже так думаю, — кивнула Марта. — Но сам знаешь, всех
специалистов отправляют на Кохинор-2. Они там революцию прохлопали…
— Столько ждать мы не можем. Придется тебе.
— Мы со Стасом так и решили. Я загрузила полный обучающий курс. Но теория без практики — сам понимаешь…
— Будь предельно осторожна. С чего хотите начать?
— С языка, конечно. Все остальные курсы на базовый языковый завязаны.
— Но он же огромный! После него голова неделю болеть будет.
— В этом вся проблема. Хочу начать с упрощенного, десять тысяч самых употребительных слов. Но сам знаешь, как с непривычки… В общем, освободи Миу от всех работ на двое суток.
— Хорошо. Как только — дам знать.
Марта крепко зажмурилась, зевнула и помотала головой.
— Все, мальчики-девочки, вы как хотите, а я иду досыпать. У меня еще семь минут до будильника, — и опять зевнула.
За завтраком вносим последние коррективы в план приема гостей.
— … Летим только мы с Петром. И то, возможно, рабыням придется сидеть вдвоем на одном месте.
— Шеф, а кто говорил, что тебе по статусу нужен эскорт? — возражает Линда.
— Эскорт нужен, но машина не резиновая. И что за эскорт с
колокольчиками в ушах?
Полусонная Марта прыскает в ладошку.
— Если стажерке позволят сказать… — подает голос Миу.
— Говори.
— Стажерка готова следовать за хозяином на байке.
— А что, дельная мысль, — соглашается Мухтар.
— Решено! Мы с Миу летим на байках, — спешит утвердить план Линда.
Интересно, зачем ей это надо?
Перед самым вылетом догадываемся позвонить Шурртху и уточнить, берет ли он с собой рабыню. Нет, не берет. А Владыка берет только одну. Разместимся с комфортом. Миу загоняет на место свой байк и садится позади Линды. Обе в высоких сапогах, черных кожаных куртках, черных шлемах с глухим зеркальным забралом и крагах до локтя. Взлетаем. Линда пристраивается по правому борту, чуть позади, и четко держит дистанцию до самой посадки. Как только машины замирают на грунте, Миу соскакивает
с байка, спешит к машине и открывает мне дверцу.
— Сними шлем, тебя даже стражники боятся, — подсказываю ей
вполголоса. — Посмотри, как Линда его держит. Возьми так же, на локоть левой руки.
Миу торопливо стаскивает шлем и низко кланяется толпе встречающих на ступенях Дворца. Как только ее узнают, напряжение спадает, и к нам направляется делегация с Фаррамом во главе. Иду навстречу, а Линда и Миу пристраиваются с отставанием на два шага. Обе со шлемами на сгибе локтя. И Линда пытается научить Миу ходить в ногу. У Миу, разумеется, рот до
ушей и хвост трубой.
— Ты не поверишь, друг мой, эти проказницы напугали моих стражей, — встречает меня Фаррам.
— Почему не поверю? На днях — одинокого путника, сегодня
— стражников. Что будет завтра, даже представить боюсь.
— Помню, ты говорил, что не вся ваша пища годится прраттам. Я решил не рисковать и запастись блюдами нашей кухни. Найдется для них место в твоей летающей повозке?
— Спросим у Петра, — ушел я от ответа, оглянувшись на караван рабынь с подносами. Петр покачал головой, пересчитав глазами девушек, но распахнул багажник и установил в нем полочки в несколько этажей. Началась загрузка. Разумеется, все не влезло. Серой рабыне, что села рядом с Петром, достались три пузатых кувшина вина — один между ног, два — на колени. Миу получила две корзинки в руки. Что-то, напоминающее буженину, было тщательно завернуто в пергамент и легло в багажник байка.
Владыку я посадил на центральное место заднего ряда. Сам сел на свое обычное место слева, а Шурртха усадил справа от Владыки. Взлетели мы очень плавно. Так же плавно, без рывков набрали скорость. Несмотря на это, Линда умудрилась отстать. Догнала только перед посадкой. Причем, одна корзинка
покоилась перед ней на приборном щитке. А вторая — между ней и Миу.
Садился Петр так же медленно и осторожно, как взлетал. Пока Миу придерживала нам дверцы, Линда разгрузила байк и составила корзины у крыльца. Тут двери шлюза распахиваются и вся команда в парадных мундирах вываливает встречать высокого гостя. Линду в четыре руки вытряхивают из черной летной куртки, облачают в белый парадный китель, суют в руки палку, обернутую фольгой. Ага, такие палки есть у всех. Изображают шпаги, вот
что это такое. В следующую секунду все четверо выстраиваются на ступенях, поднимают палки выше головы, образуя две арки, в которые мы должны будем пройти.
— Неисправимые романтики, — шепчу я на ухо Владыке. — Изображают встречу высокого гостя на высшем уровне.
— А что-то не так? — удивляется Владыка.
— У них в руках должны быть настоящие клинки, а не деревянные
палочки. Но боятся напугать гостей оружием, вот и… дурачатся.
— Что нам нужно сделать?
— Гордо и независимо прошествовать в двери. Странно, что музыки нет.
И тут музыка грянула. Очень торжественная музыка. Свадебный марш Мендельсона.
— Охламоны… — простонал я. — Под эту музыку полагается идти под руку с дамой. Желательно с невестой или женой. Миу, где ты? Шурртх, Миу, вы вторая пара. Идите так, будто весь мир принадлежит только вам. Если б был балкон, нас сверху обсыпали бы лепестками цветов. Но ни балкона, ни лепестков…
— Какие интересные и красивые у вас обычаи. Кррина, рядом!
Представь, что ты моя жена, так требует обычай.
— Слушаюсь, свет моего сердца, — мурлыкнула серая рабыня. И они поднялись… Нет, ВЗОШЛИ по ступеням. Гордые и величественные! Никогда не научиться мне так держать спину. Поднимаюсь следом и жестами показываю, что думаю о своей команде. Фразу «весь мир принадлежит только вам» Миу понимает своеобразно: раз так, его нужно срочно осмотреть и, по
возможности, обнюхать. С жутким любопытством в глазах вертит головой чутьли не на триста шестьдесят градусов. И вообще, напоминает каплю ртути, а не знатную даму.
Стоп! Оглядываюсь на Линду. Стажеру парадная форма не положена. Тем более, с капитанскими погонами. Интересно, Петр знает?
С последними аккордами проходим открытые и заблокированные по-аварийному двери шлюза. Владыка с интересом изучает светящиеся квадраты потолка.
— Начнем с легкой трапезы, друг мой? Или может, сначала Миу покажет наш дом? Да, так и сделаем. Пока девушки сервируют стол, Миу покажет, как мы живем.
— Если Владыка позволит сказать бестолковой рабыне, — очнулась Миу.
— Говори.
— Отец, Кррина много лет знает, что ты мой папа. Можешь верить ей как себе. Больше, чем себе. Она умрет под пыткой, но не выдаст ни одной твоей тайны.
— Ах… — едва успеваю подхватить падающее тело и осторожно
укладываю на пол. К нам уже спешит Марта.
— Глубокий обморок, — и вопросительно смотрит на меня.
— Миу, ты знаешь, что происходит с рабынями, которые случайно узнали чужую тайну? — в голосе Владыки сталь и еле сдерживаемое рычание.
— Они исчезают, папа. Но Кррина — моя подруга. Если она исчезнет по моей вине, я этого не переживу, — звенящий голосок на грани истерики.
Поломает ведь мне план, дурочка малолетняя!
— Папа, Кррина любит тебя. Давно и безнадежно.
— Она — рабыня. Прах у моих ног.
— Мама тоже была рабыня.
— Твоя мать была воином!
О-хо-хо. Устроили семейные разборки. А ведь как хорошо все
начиналось…
— Прах у ног подает признаки жизни, — сообщает Марта. Ее игнорируют.
— Знаешь, как наказывают рабыню, осмелившуюся спорить с хозяином?
— С радостью приму любое наказание из твоих рук, папа.
Дрожащий подбородок как-то плохо гармонирует с отважными словами.
Фаррам, наклонив голову, долго рассматривает дочь.
— Вся в мать, — наконец, произносит он. И опускается на пол рядом с Крриной.
— Она очнулась, — говорит Марта. Фаррам за подбородок поворачивает голову рабыни к себе.
— Родишь мне сына, — резко произносит он и так же резко встает.
— Бокал вина? — стараюсь, чтоб голос звучал так, будто ничего не
произошло.
— Не откажусь, — легко соглашается Владыка.
Веду гостя в столовую. Все свободные, даже Шурртх, заняты переноской блюд из багажника грава. Мухтар разогревает блюда в микроволновке. Линда, уже без капитанского кителя, наполняет нам кубки. Мухтар ставит тарелочки с исходящим паром мясом в овощном гарнире. Фаррам с некоторой растерянностью смотрит на набор ложечек и вилочек рядом с тарелкой.
— Сейчас не официальный прием, поэтому пользуйся чем удобнее, мой друг, — говорю я и подаю пример. Режу мясо на куски. — Это блюдо нас научила готовить Миу. Кстати, где она? Линда, где Миу?
— Видимо, в шкафу.
— Ох… Прости, друг, я отлучусь на минуту, — показываю знак
таймаута.
— Да будет так, — Владыка повторяет мой жест.
— Стас, за главного, — спешу в аналитический центр. Вывожу на экран план комплекса. Ошейник Миу, сама Миу и еще два биообъекта в ее каюте. Спешу туда. Так и есть! Миу на грани истерики, Марта с серой рабыней ее утешают. Ну, как бороться с истерикой, мы проходили.
— Раздевайся, — рявкаю так, что серая рабыня испуганно приседает и прижимает ушки. Миу выскакивает из одежды и даже ошейник зачем-то снимает. Пять секунд — и стоит передо мной, прикрываясь ладошками, в чем мать родила. Подхватываю ее на плечо, несу в ванную. Разумеется, включаю холодный душ.
— Хозяин так добр к своей рабыне, — стучит зубами это мокрое
создание. Причем, без иронии, на полном серьезе. Слышу, как Марта вызывает по трансляции Линду. Переключаю душ на теплый. Вбегает Линда.
— Приведите в порядок Миу, и как можно скорее! — выхожу из ванной, вытирая руки полотенцем.
— Шеф, ну ты! — Линда стучит себе кулаком по голове и спешит в
ванную выключать воду.
Когда возвращаюсь в столовую, за столом идет веселая, оживленная беседа. Сначала о том, как девушки устроили гонки на байках, и чем это кончилось. Потом — о коварном плане Миу пригласить Шурртха как самого тяжелого. Затем разговор переходит на турнир по бильярду, и Мухтар обещает научить Владыку играть в эту игру. Тут входят женщины, счастливые и чем-то очень довольные. Особенно — Миу и рабыня. Марта садится рядом со мной на ковер, а Линда руководит рабыней и Миу. Меняются блюда, вновь наполняются кубки.
— Миу, где ты пропадала, когда была нужна хозяину? — строго
спрашивает Фаррам, но глаза его смеются.
— Дерзкая рабыня получала наказание от хозяина за неподобающее поведение. Теперь рабыня прощена и хозяин на нее больше не сердится.
— Тяжело ли было наказание?
Ушки прижаты, хвост вокруг левой ноги. Миу — само послушание.
— Хозяин заставил моржевать дерзкую рабыню.
— У нас такого наказания нет, — удивляется Владыка. — В чем его
суть?
Публика уже вовсю веселится. Только Шурртх и Линда чем-то озабочены.
— Это когда тебя ставят в глубокое корыто под струю холодной воды, — объясняет Миу, активно жестикулируя. — Хозяин так наказывает рабыню только когда она очень-очень провинится.
Закрываю лицо руками, чтоб не смеяться в голос. Метод форсированного выведения из состояния истерики Миу решила считать наказанием. Логика железная — раз наказана, значит, прощена. Отсюда — бурная радость. Жизнь продолжается, можно снова хулиганить.
— Сколько же раз ты моржевала?
— Сегодня второй… Бестолковая рабыня больше не будет… Она
исправится.
Эту фразу встречаем дружным хохотом. Смеется даже серая рабыня.
— Теперь партию в бильярд? — предлагает Мухтар. Владыка смотрит на меня. Чуть заметно киваю.
— Такова наша воля, — произносит Владыка. Поднимаемся и идем в коридор. Вчетвером вытаскиваем из кладовки массивную крышку бильярдного стола и прислоняем к стенке. Мухтар выносит четыре толстые, тяжелые деревянные ножки и ввинчивает в гнезда. Но играть еще рано. Мухтар кладет на середину стола металлическую пластину, а на нее — шар. И, регулируя высоту ножек, добивается отсутствия перекоса. На свет появляется набор
шаров и деревянный треугольник. Для обучения выбираем правила русского бильярда, как самые простые. Все шары одного цвета. Кто первый положил восемь шаров в лузу — тот и победил. Смутно припоминаю, что эта разновидность русского бильярда называется Американка. Такая вот история с географией.
Первую партию Мухтар играет один, объясняя правила и тонкости. Вторую играет с Шурртхом. Затем Фаррам тренируется в ударах битком по прицельному шару. И лишь потом начинается игра. Впрочем, тоже тренировочная, так как Мухтар часто достает забитый шар и показывает варианты ударов.
Миу тем временем водит подругу по всему дому и хвастается чудесами. Подруга, кстати, лет на десять старше ее. Странно это.
Фаррам проиграл Мухтару и Петру, но выиграл у Стаса. Теперь очередь Шурртха. Предлагаю Владыке экскурсию по дому, но он выбирает экскурсоводом Миу. Это понятно — хочет остаться наедине с дочерью. Впрочем, серая рабыня тоже увязывается за ними. Видимо, боится нас. Даже Шурртха.
Когда Миу уводит отца хвастаться байком, девушки, воровато выглянув за дверь, со смешками переносят свернутый в рулон ковер из столовой в гостевую комнату. Через некоторое время выходят, гордые собой, и присоединяются к турниру. Надо понимать, декорации к серьезному разговору подготовлены. А у Шурртха появляется шанс избежать последнего места.
Вскоре появляется Фаррам. Рабыня и Миу ластятся к нему с обеих сторон.
— Не пора ли нам поговорить о главном, друг мой? — интересуется он.
Плавным широким жестом указываю на дверь гостевой каюты. Обогнав нас, Миу спешит открыть ее.
Упс… Ковер на полу и столик из красного дерева с подпиленными ножками на положенном месте. Но нет подушек для сиденья.
— Девочки, быстро верните подушки на место. Они сейчас в столовой.
Миу заглядывает в комнату, округляет в испуге глаза и исчезает со скоростью ветра. Серая рабыня спешит за ней. Вспоминаю, Кррина, ее зовут Кррина.
— Здесь ты живешь? — интересуется Фаррам, с интересом осматривая помещение. — Миу показывала мне другую комнату.
— Здесь мне полагается жить по статусу. Но не приглянулась мне
эта комната. Слишком большая, пустая и какая-то вычурная. За стенкой комната поменьше и поуютнее. А раз я сам себе начальник, могу позволить жить там, где захочу.
Появляются Миу, Кррина с подушками и Линда с подносом. Две подушки кладутся у столика, для нас, остальные разбрасываются в художественном беспорядке неподалеку. Бокалы, кувшинчик вина, блюдо с риктом, блюдо с сухариками переносятся на столик. Кррина окидывает взглядом сервировку, наполняет бокалы, чуть сдвигает блюда и покидает комнату походкой танцовщицы, покачивая бедрами. Линда фыркает, глядя ей вслед, обнимает
Миу за талию, и обе выходят, синхронно виляя попками. Мда, без долгих репетиций такое не освоить.
— Кажется, я ошибся с выбором наставницы для Миу.
— Время свое возьмет. Пусть развлекаются, пока молоды, — ухмыляется Фаррам. — Спасибо, что взял на себя заботу о моей дочери.
— Прошу простить сцену, что устроила утром Миу. Я хозяин дома и в ответе за все, что происходит в его стенах.
— Напротив, я очень доволен, — перебивает меня Фаррам. — Такие
моменты придают остроту и вкус жизни. Малышка не годится в дипломаты, но решила сразу две мои проблемы.
— Какие же?
— Кррина теперь не только наложница, но и доверенная рабыня. Я не верю женщинам, но верю женскому чутью своей дочери.
— А вторая проблема?
— Я нашел мать для своего будущего наследника.
— О-о-о…
В следующий час узнаю очень многое о системе передачи власти в государстве. Если кратко, то правитель должен подготовить преемника — сына или внука. Наследником сын или внук считается после достижения десяти лет. Но занять трон может лишь по достижении двадцатилетнего возраста. Пока
наследник не подрос, правит регент. Обычно это сам правитель или лицо, им назначенное.
Оставить страну или провинцию без наследника — позор для правителя. Жизнь наследника священна. Покушение на жизнь наследника — тяжелейшее преступление. На время расследования отменяется презумпция невиновности, действует презумпция вины. Иными словами, любой, на кого падет подозрение, может быть брошен в застенки и замучен до смерти в ходе допросов.
Независимо от социального положения. Жизнь регента также священна. Закон ясно дает понять, мальчиков и регентов трогать — себе дороже. Убирать конкурентов желательно еще младенцами. Странный закон, но что-то в этом есть. Планировать государственный переворот за десять-пятнадцать лет до
часа Х — надо быть очень терпеливым политиком.
В настоящее время у Фаррама нет наследника. Что делает положение Владыки шатким. Фаррам надеялся, что мать Миу, рыжая рабыня, родит ему сына. (Окрас шкурки обычно передается сыну от отца, а дочери от матери. Хотя, бывают исключения.) Но — не повезло. Родилась дочка. Сын Миу, если родится не рыжим, может претендовать на трон. Поэтому, если станет известно, что Миу — дочь Владыки, враги могут убить ее в любой момент. А врагов — четыре могучих клана. И в их руках — половина экономики и две трети финансовой системы провинции. К счастью, судебная система и армия верны законному правителю. Это помогает ловить на преступлениях, смещать с должностей или уничтожать наиболее зарвавшихся врагов. Судебная машина сильна, отлажена и работает четко, как никогда раньше. В общем, в провинции патовая ситуация. Силы сторонников и противников легитимной
власти приблизительно равны. Но любое стихийное бедствие, неурожай, эпидемия могут вызвать народное волнение и пошатнуть неустойчивое равновесие в ту или иную сторону. Идет постоянная тихая подковерная война. Впрочем, о ней Миу уже рассказывала, так что общее представление я имел.
Для успешной прогрессорской деятельности нужен порядок и твердая власть. Около получаса я выяснял имена и должности врагов. Список пойдет Стасу, и за супостатами будет установлено круглосуточное наблюдение. Ну а весь собранный компромат мы скинем Владыке. Дальше — слово судебной системе.
Слабое место плана — аналитик у нас только один. Придется в срочном порядке обучать местных специалистов. Кандидатур пока нет. Ментообучение в ближайшие дни будет опробовано на Миу. Ментосканирование пока на нулях. Программы обучения — тоже на нулях. Как шутил вчера Мухтар, готова только кормовая база. То есть, база рецептов для киберкока. Значит, Владыке нужно
продержаться самостоятельно еще полгода-год. С другой стороны, какую-то помощь можем оказать хоть завтра. Например, снабжение продуктами в случае приближения голода. О чем и говорю.
— Обозы с провиантом и волна слухов, пущенных шептунами, что в голоде повинны мятежные кланы сильно укрепили бы мои позиции, — соглашается Фаррам. — Но, все же, это крайние меры.
Потом переходим к моим проблемам. Против организации школ Фаррам ничего не имеет. Но настаивает, чтоб одним из предметов в них было военное дело. В этом случае он готов принять участие в проекте как в законодательно-финансовом плане, так и людьми. Теми самыми специалистами по военному делу.
Ясно, что Фаррам хочет получить хорошо образованную, преданную ему гвардию. Ничего не имею против. Так ему и говорю. Начинаем подсчитывать численность персонала, но нас прерывает робкое поскребывание в дверь.
— Входи, Миу. Что случилось?
В комнату просачивается несчастное существо. Ушки прижаты, в ладошках зажат хвост. Видимо, чтоб не дергался.
— Бестолковая рабыня порвала сукно на бильярде.
— И что?
— Господин Петр опять говорил слова, которые нельзя повторять. А еще сказал, что у него такого сукна больше нет…
— Дальше.
— За порчу мебели — десять плетей… — В глазах набухают слезы. Тут же на имплант приходит сообщение от Стаса:
— Сукно порвал Шурртх. Миу выгораживает своего приятеля.
— Подойди ко мне, — перегибаю Миу через коленку и отвешиваю десять легких шлепков пониже спины. — Это передашь Шурртху. — Аккуратно сдвигаю шальвары, оголяя ягодицы, и отвешиваю одиннадцатый, настоящий, звонкий шлепок. — А это — за вранье. Не отвлекай нас больше по пустякам, мы заняты.
Миу на миг прижимается ко мне и, радостная, выскакивает в коридор. На секунду задерживаю ее ладошку в своей.
— Друг мой, ты балуешь рабыню. Рабынь нельзя баловать, — укоряет меня Фаррам.
— Сукно порвал Шурртх, она пыталась взять на себя чужую вину. От Линды научилась. Кроме того, она больше не рабыня, а младшая стажерка.
— У нас нет такой должности. Что это означает?
— Что-то вроде ученицы. Никаких прав, одни обязанности. Зато и
никакой ответственности. За все отвечает учитель.
— Кто же учитель моей дочери?
— Линда. Но она тоже стажерка. Поэтому тоже никакой ответственности. Так что за все отвечаю я, — тяжело вздыхаю и притворно развожу руками. Фаррам фыркает.
— Но Линда хоть знатного рода?
— Может перечислить девять поколений своего рода по отцовской линии и семь — по материнской. Я как-то видел ее генеалогическое дерево.
Фаррам успокаивается, а мне становится немного стыдно. В наш век глобальных компьютерных баз данных получить информацию о всех своих предках за три века не сложнее, чем на кухне завтрак заказать.
— Так на чем мы остановились? На прислуге можно сильно сэкономить. Убирать помещения, помогать на кухне и делать всю черную работу могут сами учащиеся.
— Но знатность рода…
— … Ничего не будет значить в стенах универа. Пусть увидят жизнь со всех сторон. Это лишь сделает их сильнее. А слабаки нам не нужны.
— Согласен! — улыбается во все сорок зубов Фаррам. — Нам нужны военачальники для походов, а не для парадов.
— Как, и у вас есть такая поговорка? До чего похожи наши народы!
Вовремя догадываюсь посмотреть на часы.
— Я плохой хозяин. Время обеда прошло. И во Дворце, наверно,
беспокоятся. Сюда не прискачет отряд всадников спасать тебя, мой друг?
— Не успеют. Слишком далеко твой дом. Впрочем, есть повод испытать твой амулет.
Достает из кошеля на поясе коммуникатор, разворачивает лист со списком абонентов. Сверяясь с инструкцией, набирает номер.
— Трруд, с тобой Фаррам говорит… Во Дворце все спокойно?.. Тогда распорядись, чтоб ужин мне приготовили к закату… Да, с последними лучами солнца… Это все. Конец сеанса, мой друг.
Неторопливо убирает коммуникатор.
— Раз время есть, предлагаю сытно поесть, а потом покататься на байках.
— Первое — это хорошо. Насчет второго… Я не умею ездить на байке. И у меня нет байка.
— Раз нет, значит, будет. В нашей конюшне еще восемь машин, не имеющих хозяина. И мы проверили на Шурртхе и Миу, прратт может научиться водить байк всего за день.
— Как Миу научилась водить байк, я вчера видел в живых картинках, — улыбается Фаррам.
— Друг мой, нельзя же так! Она даже на скакуна никогда не садилась! — защищаю я подопечную. — И сразу решила покрасоваться перед Шурртхом. Вот и… покрасовалась.
За разговором выходим в коридор и осматриваем порванное сукно на бильярдном столе. Сильный удар у Шурртха…
В столовой остался один низенький столик на ковре и десяток подушек. На месте второго ковра стоит обычный человеческий стол в окружении стульев. Миу и Кррина под руководством Линды кончают сервировать низенький стол для прраттов.
— Миу сказала, что вы заняты и запретили беспокоить, — сообщает Линда. — Поэтому все остальные уже поели. А мы вас ждали.
Ловлю Миу за руку и усаживаю рядом с собой. Линда сажает за стол Кррину. Но прикасаться к еде рабыня стесняется. Зато Миу… Пару дней назад пыталась откормить как на убой Шурртха, теперь взялась за папу.
— Это шашлык. Его едят руками. Берут палочку и скусывают или
сдергивают кусок мяса. А это молоко. Больше одного бокала в первый раз не пей. К нему привыкнуть надо. А это картошка. С молоком невероятно вкусно! А это — сациви. Ой, остыл. Сейчас подогрею, — вскакивает и уносится к микроволновке. С такой же скоростью возвращается. — А это — мясной салат с редькой. Редька — гадость, но в салате — самое то! Очень вкусно! А это — салат оливье. Попробуй с красным вином.
— Миу, что ты делаешь? Нельзя мешать вино и молоко.
— Ой… А Шурр не жаловался… Пап, тогда не пей вино, попробуй
из этого горшочка. Называется суп харчо. Вкусно, правда? О! Сациви согрелся!
Усаживаю Миу рядом с собой и удерживаю обеими руками.
— Миу, дай папе спокойно поесть.
— Но мы еще до рыбных блюд не дошли. Горбуша в фольге — это
объедение! А это — лаваш. Если его расщепить, внутрь ломтик мяса, и макнуть в горячий острый соус…
— Тс-тс-тс! Дай папе прожевать, — улыбается Фаррам.
После обеда, наконец-то, все идет по сценарию. С важным видом даю задание Марте с Линдой подготовить Фарраму экипировку, а Мухтару с Петром — байк. Миу и Кррина следуют за Владыкой как привязанные. Кррина молчит, как положено рабыне, но Миу взахлеб пытается рассказать обо всем и сразу. Марта творчески развивает сценарий, все этапы примерок сначала
объясняет и демонстрирует на рабыне. В результате имеем два комплекта — поменьше, приталенный, для Кррины, и для Владыки, армированный прокладкой из двух слоев сверхпрочной тетраканэтиленовой сетки. Не бронежилет, но местной кольчуге не уступит. Сапоги Владыки тоже покрепче и потяжелее, чем у рабыни. Шлемы одинаковые, с опускающимся прозрачным
забралом. Предупреждаю Фаррама, чтоб не вздумал выходить на бой в этом шлеме: забрало от ветра, а не от стрел. Да и удар мечом шлем вряд ли выдержит.
После примерки обмундирования куртки предлагаю снять, они для дальних поездок. Веду всех заинтересованных в гараж. Петр уже кончает протирать ветошью темно-красный байк. Назначаю его учителем. Пока вывожу свой байк, получаю на имплант сообщение от Стаса:
— Миу шепнула Фарраму на ухо, что Петр — римм, равный тебе по
статусу.
— Это даже хорошо в данный момент, — отвечаю вполголоса.
— Это — да. Но Кррина, похоже, тоже услышала. Уши стали торчком, а глаза на секунду округлились.
— Вот и узнаем, можно ли ей верить.
Петр садится на байк, сажает Фаррама за собой, указывает, за что держаться, куда поставить ноги, поднимает машину над полом и выруливает из ангара. Линда с Шурртхом на заднем сиденье вылетают следом. При этом Линда верещит как племя голодных каманчей, увидавших последнего бизона.
Третий байк ведет Миу. За ней сидит Кррина. Судя по хвосту, девушка изрядно напугана, но держится. За ними — бок о бок — Марта и Мухтар. Пристраиваюсь следом. Делаем пару кругов вокруг оазиса, набираем высоту птичьего полета — метров двести-триста — и плавно спускаемся к озеру. Петр продемонстрировал возможности машины, теперь будет получасовая
лекция об устройстве байка. Наши это знают и, пока есть время, устраивают пятнашки-догонялки. Знаю, что автоматика не позволит машинам столкнуться, но смотреть страшно. Прратты же внимают каждому слову Петра. Ставлю шезлонг неподалеку от них и слушаю вполуха, жмурясь на солнце. Скоро нам будет не до отдыха. По существу, первый этап завершается. Мы изучили
обстановку и языки, вступили в контакт, получили разрешение на обучение аборигенов. Имеем хороший задел на второй этап — стабилизацию ситуации в регионе, укрепление позиций существующей власти, подготовку учителей и специалистов из местных. То, что законы в регионе достаточно гуманные,
а ситуация с виду спокойная, заслуга не наша. Но выбор спокойного региона целиком «на совести» Стаса. Хорошая у меня команда…
Рядом на песок довольно грубо плюхается байк. Так садится только Линда. Открываю один глаз.
— Шеф, ты не занят?
— Мм-м.
— Когда будем вручать документы Миу?
Мда, об этом я забыл. По местным меркам она совершеннолетняя.
— Как только читать научится, так и вручим. Зачем ей документы,
если она их прочитать не сможет?
— Шеф, но я сказала ей, что у нас все совершеннолетние получают паспорта.
— Правильно. А слышала, что инициатива наказуема? Разузнай у Фаррама все, что можно о матери Миу. И сделай выписку из архивных книг о дате рождения Миу. Во Дворце наверняка есть такие книги. На основании этих документов Стас подготовит Миу свидетельство о рождении и паспорт.
— А гражданство?
— Двойное. Местное и наше.
— Есть, шеф! — стрелой взмывает в небо.
Наконец-то этот день подходит к концу. Мухтар изобретает изюминку для прощального слова — Петр дарит Владыке детский настольный бильярд, мешочек стальных шариков и два метровых детских кия. (Фаррам тут же передает подарок Шурртху, а Шурртх — Кррине)
— Это детская игрушка, но размеры ровно в три раза меньше, чем у большого. Отдайте игрушку столяру, объясните задачу, и через пару дней он изготовит настоящий, большой стол, — просто сказал он.
— А это — чтоб не промахнуться в размерах, — Мухтар достает ловким движением из воздуха настоящий большой бильярдный шар и извлекает из-за спины кий. Фокусник, блин. В следующий раз наймусь в цирковую труппу. Или приглашу цирк в зону контакта!
Рассаживаемся по байкам. Кррина садится на красный байк за спиной Владыки. Посмотрев, как рабыня пристраивает бильярдный стол, Линда решительно отбирает негабарит.
— Тебя же так сдует, бестолковая! Шурр, садись за руль, поведешь мой байк.
Наблюдаю, как они пристраивают стол на подножку байка. Стол высокий, выше сиденья, так что лететь им придется стоя, пригнувшись вперед, чтоб не возвышаться над обтекателем. Ничего, потерпят.
Миу усаживается за мной. Оглядываюсь и пересчитываю машины. Летят все, кроме Стаса. Даю отмашку. Первым взлетает Петр. Так оговорено. За ним, правее и на два корпуса сзади — Фаррам. Слева от Петра — Шурртх. Мы взлетаем следом и выстраиваемся журавлиным клином. Двадцать минут — и на
горизонте показывается Дворец. Петр плавно сбрасывает скорость и высоту.
Садимся перед крыльцом вертикально, выдерживая строй клином. Стражники в панике. Не знают, то ли к атаке готовиться, то ли честь отдавать.
Лязгая доспехами, прибегает дежурная сотня стражи, воины выстраиваются, ощетинившись пиками и загородив спинами парадные двери Дворца.
Фаррам сходит с байка, неторопливо снимает шлем, отдает подбежавшей Миу. Так же неторопливо снимает черную куртку, кидает Кррине. И неспешно, с каменным лицом идет вдоль строя стражников. Бедняги вытянулись во фрунт в ожидании разноса.
— Молодцы! — рявкает Владыка. — Быстро прибыли, быстро построились. Всем премия!
Строй отвечает дружным троекратным ревом. Раздвигая стражников, вперед выходит Трруд.
— Владыка, ужин готов. Прикажешь накрывать?
Фаррам кладет руку на плечо Трруда и разворачивает к заходящему солнцу.
— Самое время накрывать, мой друг. Видишь, диск светила коснулся барханов.
— Сделаю!
— Мой друг, у нас есть поговорка: точность — вежливость королей, — сообщаю я Фарраму. — Король — это Владыка по-вашему. Как раз к этому случаю.
— Останешься ли на ужин, друг мой?
— Прости, но не останусь. Солнце садится, скоро будет темно. А нам предстоит обратная дорога. Миу! Помоги Кррине отнести подарки. Потом отведешь байк Владыки туда, куда он скажет. Да не торопись, горе мое. Я оставлю тебе свой байк. Возвращайся не позже полуночи.
— Слушаюсь, мой господин, — Миу низко кланяется, чтоб скрыть восторг.
Прощаюсь с Владыкой и пересаживаюсь пассажиром на байк Петра. Медленно, сохраняя строй, поднимаемся вертикально вверх. Слышу, как Владыка приказывает страже к оставшимся на земле двум байкам никого, кроме Миу не подпускать.
— Не боишься малышку одну оставлять? — интересуется Петр.
— Пусть привыкает к самостоятельности. И наверняка ей хочется с подругами поболтать.
Пока летим домой, обдумываю прошедший день. Вроде, мы нигде не нарушили правил дворцового этикета. Сначала — «культурная программа», потом деловой разговор и, наконец, краткий, но серьезный курс освоения байка.
Вызываю на связь Стаса:
— Стас, включи наружную иллюминацию.
— Включил. Что-то случилось?
— Миу сдает зачет на зрелость, но пока об этом не знает,
— отвечает за меня Петр.
— Понял. Если что, помогу ей с навигацией.
— Только в крайнем случае. Или если сама попросит.
— Понял.
Близкий — куда ближе лунного — горизонт Фола, чёрное небо, скалы… Два солнца: побольше — Бэшка, поменьше — Ашка. Тонкий серп Хирона сейчас плохо виден. Уже вполне привычная картинка. Вдруг поймал себя на мысли, что стал скучать по Земле. И Луне. И это я ещё проспал всё время перелёта!
Хотя, возможно, у меня просто нет такого же захватывающего дела, как у Марины. Она-то, среди прочих юных гениев группы Бондаренко, вряд ли скучает. Уж им-то — разбирающим миллионолетние развалины цивилизации центаврян — точно есть, чем заняться!
Она бывает у меня довольно часто. И разговариваем мы каждый день по часу, не меньше. Фол ближе к Хирону, чем даже Луна к Земле, сигнал практически не запаздывает, никаких пауз в разговоре. Вот и сегодня…
Маринка, сдув с лица постоянно выбивающуюся из причёски непослушную рыжую кудряшку, проговорила:
— Странно это всё. Даже не могла себе представить, что так может получиться! У нас есть теперь абсолютно все составные части центаврийского сверхсветового звездолёта. Нам известна конструкция их кораблей и их двигателей. Мы изучили принципы межзвёздной навигации в сверхсветовом режиме. Мы расшифровали петабайты информации записей о реальных путешествиях центаврян. Мы даже построили хроногенератор по их схемам. Чтобы «оседлать кентавра», не хватает только одного!
Я уточнил:
— Субстанции А?
Марина вздохнула:
— Субстанции А. Того, что центавряне закачивали в оптическую ловушку хроногена. Нигде не сказано, что это было. Видимо, что для них это была штука настолько тривиальная, что и говорить-то не о чем!
Да уж — ничего хорошего. Уже полгода они не могут сдвинуться с мёртвой точки… Если уж сам премудрый профессор Бондаренко не может догадаться, в чём дело… Кто сможет тогда? Марина? Ну, почему бы и нет — её неслучайно взяли в Первую Звёздную, несмотря на возраст. Сам Василь Матвеевич, что характерно, в её годы звёзд с неба отнюдь не хватал… Но что-то и у моей милой пока что ничего не выходит! То-то она последние дни понурая такая…
Впрочем, долго грустить Мариночка не умела:
— Но сегодня-завтра всё изменится! — она улыбнулась и подмигнула мне. — Киму удалось собрать хронодетектор. Теперь мы просто картографируем всю Центаврию — и наверняка догадаемся, чего ещё этому проклятому хроногену не хватает для полного счастья…
Ну, спасибо Киму — хоть что-то развеяло Маринину грусть! На её улыбающееся лицо смотреть бы и смотреть… Я поддержал разговор:
— Необходимо вещество с какими-то особыми свойствами? Но ведь, спасибо Менделееву, ничего принципиально нового мы в области химических элементов уже не откроем. Что касается химических соединений — вряд ли перетасовка атомов способна настолько сильно повлиять на глубинные свойства материи.
Марина рассмеялась:
— Ну, не скажи! Человеческий мозг — это всего лишь перетасованные атомы — а как на материальный мир влияет! Посмотри вокруг!
Это да: три года субъективного времени назад вокруг меня была Солнечная система, а теперь — планетная система Альфы Центавра. На самом деле времени прошло куда больше, но сам полёт как бы не считается…
Да уж, сейчас Марина, наверное, уже спит… Я снова бросил взгляд на картину, занимающую всю противоположную стену комнаты: два солнца, неровный горизонт Фола, Хирон… Выше Бэшки можно разглядеть и Гилоному — она ближе к своему светилу, чем Хирон. Собственно, основная часть членов экспедиции сидит именно там, на прародине погибшей цивилизации центаврян. Несмотря на всё ещё достаточно высокую радиоактивность, более важного объекта для исследований у нас тут быть не может. Ну, разве что Циллар — спутник Гилономы. Там, на обратной его стороне, удалось найти первые сохранившиеся базы данных сгинувших братьев по разуму.
Я вздохнул и повернулся на другой бок. Упорно не спалось. Подсознание будто ждало чего-то… И тут послышался сигнал вызова. Нет, не по голосвязи. А просто «звонок в дверь»: кто-то сел на нашем космодроме, а теперь хотел войти внутрь Базы. Неужто?..
***
…Марина буквально втолкнула меня в комнату. При других обстоятельствах я был бы очень рад такому повороту событий, но в этот раз глаза её блестели как-то уж слишком ярко. НЕ ТЕМ светом. Другим — слегка безумным. А может — и не слегка…
— Бондаренко провёл хронодетектирование планетной системы! — хриплым шёпотом просипела она.
Жестом попросила чего-нибудь смочить горло. Синтезатор был настроен на лёгкое пиво, но она энергично отрицательно покачала головой… Хорошо, тогда квас — почти те же ингредиенты, приготовится быстро. Хотя, подозреваю, пиво бы ей сейчас не помешало…
— Вчера — ну, почти ночью, три часа назад, Умник закончил расшифровку данных хронодетекторов, — уже вполне внятно проговорила Марина. — Обнаружена точка максимальной активности — где время течёт наиболее аномально. Догадаешься, где?
Та же безумная улыбка.
— Не томи! — я начинаю сердиться.
— Сам глянь, — уж очень ей хотелось, чтобы я самостоятельно сделал открытие.
Ладно, гляну…
Она вывела на мой голопроектор карту Центаврии. Я попытался вникнуть…
Угу, вот эти полупрозрачные поверхности — изохроны… Если отстроиться от естественных флуктуаций — я понизил чувствительность голограммы — то… Ну да, в общем, этого следовало ожидать: ток времени слегка меняется вблизи крупных гравитирующих масс. Обе звезды Альфа Центавра, пропорционально своим размерам, чётко выделялись на карте. Можно было обнаружить и влияние отдельных планет. И даже лёгкое воздействие центра Галактики и ближайших звёзд: помимо Проксимы, отчётливо рисовались «хроноприливы» со стороны Солнца и Инфры Паруса. Но что-то не так…
— Постой-ка… А это ещё что такое??? — я ткнул в яркую точку возле одной из планет Бэшки. Она первоначально сливалась с планетой, но выглядела куда ярче, и, кроме того, обозначена иным цветом: спектр её влияния на время оказался иным, чем у больших гравитирующих масс!
Марина молчала, но грудь её вздымалась, как… Ладно, отставить лирику!
Ох!.. Да это же Хирон и есть! На его орбите сейчас и висит «Магеллан»! Да ему ж надо сматываться оттуда, кто знает, что это там за…
Нет. Не надо ему никуда сматываться. Бесполезно. Сияющая точка хроноаномалии просто переместится вместе с ним. Потому, что она именно его — наш звездолёт — и обозначает. Самый мощный источник хронополя в современной системе Альфа Центавра — это мы.
— Но как?!? Ведь сейчас там даже особо не работает ничего. Так, защита топливных камер включена — и только.
Нельзя их выключать: антивещество всё-таки. Ну, ещё система навигации работает… Умник… Но это — ничтожная часть энергетических возможностей «Магеллана». Планетолёты наши сейчас на порядки больше энергии выделяют — и ничего: никаких признаков их влияния на время не обнаруживается.
Я хмуро посмотрел на Маринку, эту маленькую вредную интриганку — уж она-то наверняка всё давно поняла! — и спросил:
— Ну и?..
Шеврина снова умотали капитально. Загоняли настолько, что тот едва долез домой и завалился в кровать. Пока я снимала с бренного тела сапоги и подкатывала до колен штаны, чтобы немного ему попарить ноги, узнала интересную историю, как он попутал студентов.
Точнее, вдохновленные экскурсиями вершители прислали студентов снова. И вчерашнюю партию я вполне сносно выгуляла в мире с новой и великолепной инквизицией. Собственно, показала, откуда берутся наши потеряшки и почему многие из них бывают в очень неприглядном состоянии. Ребята оказались нормальными, правда, дичились очень сильно, я уж боялась, что они выйдут из невидимости и начнут вершить добро и причинять справедливость. Обошлось.
А сегодня пришли те, кто вчера благополучно прогулял экскурсию. И поскольку меня уже выловить не смогли — не предупредил никто, я и пошла заниматься другими делами — то отдали студентов тому, кто был в доступе — Шеврину. Дракон смерти же не разобрался, где свои, а где чужие студенты и потащил всю сборную солянку на экскурсию в мертвые миры, показывать будущим творцам, как не надо делать. Все корявые или каличные миры намеренно сохраняются, чтобы юные падаваны видели и мотали на ус. Увы, вершители оказались не настолько крепкими в плане нервов, и какая-то из девчонок красочно хлопнулась в обморок при виде планеты, полностью покрытой шерстью…
Вот тогда-то Шеврин и заподозрил, что тут какая-то подстава, а потом и сообразил, что рожи-то незнакомые! Я уж не знаю, как надо было загонять бедного преподавателя, чтобы он ауру простого демиурга не отличил от ауры вершителя… Ну, лица — это уже дело такое…
В результате сейчас Шеврин представлял собой готовую мишень для обнимашек. Бери — не хочу. Лежал, прикрыв глаза, чуть раскинув руки и блаженно заулыбался, когда ноги мокнулись в теплую воду. Находился за день капитально… И видя, что ванночка не особо так помогает, я решила добавить массаж. Но увы, пришлось отвлекаться.
В черную пустоту навалило енотов. Вообще, различных звероподобных рас у нас много. Те же оборотни разных видов, фурри, осьминоги. Теперь же добавились разумные еноты и белки. Особенно упорото это смотрится при разговоре в клинике:
— Готовьтесь, енотов везем!
— Это в ветеринарку!
— Они разумные, их нужно вынимать из скафандров.
— Да еб вашу Машу! Красная готовность!
Первая партия енотов попала к нам совершенно случайно, как и аали. Вселенные с этими существами были достаточно далеко, но я-то уже знаю, как нас любит наше мироздание. И вдобавок к осьминогам мы получили енотов. Попозже появились такие же разумные прямоходячие белки. Как выяснилось из разговоров с выжившими, обе эти расы были из одной вселенной, особо друг друга не любили, но торговали всяким добром, устраивая веселые словесные баталии. И вот теперь снова еноты…
И раз мне некогда валандаться с Шеврином, то я решила устроить черному ванную. Перенесла дракона, плюхнула в горячую воду, убрав с него шмотки, налила ему на живот апельсиновой пены прохладной (да, я зло во плоти!), устроила голову на подставке, чтоб не притопился, и уже хотела уходить, как обратила внимание на странное ощущение. Да, мне впервые захотелось его потискать. Не прорыдаться на подставленном плече, не отлупить мечом (мечты-мечты), не почесать за ухом, а погладить, потрогать…
И этот капитальный вынос мозгов «не туда» меня здорово выбил из колеи. Сейчас спящий в горячей воде Шеврин казался нереально милым, каким-то беззащитным, домашним, совершенно своим… Я поставила регулятор тепла на стандартные сорок градусов и вытащила из воды тонкую бледную руку. Провела пальцами по ладони, по косточкам, рассматривая и осознавая, что дракон видится мне как-то вот совсем не так, как виделся еще вчера. Случайно нажала на основание ногтя, от чего наружу выдвинулся черный коготь. При повторном нажатии коготь стал белым. Шеврин свою руку отвоевывать и не собирался, его, кажется, все совершенно устраивало. Но черная пустота ждет. И я со вздохом уложила его ладонь ему же на живот. Пусть плавает, для здоровья полезно.
Еноты были в намного более худшем состоянии, чем предыдущие. В этот раз их располосовали так, что не знай я об отсутствии у них на корабле маньяка, решила бы, что там сработала целая группировка отмороженных придурков. И это было недалеко от истины. Выпотрошили маленьких скитальцев человеческие пираты, что-то намутившие с гиперпространством и выпавшие во вселенной зверьков. Самое печальное в том, что виноваты снова люди. И я не понимаю, что должно быть в голове у этих людей, чтобы воевать со зверьками, едва достигающими им до середины бедра. И то, это самые высокие особи. Большинство только чуть выше колена среднестатистического человека. Понятно дело, что оказать достойный отпор такому серьезному противнику бедолаги не смогли.
Клиника на Приюте быстро пополнялась новыми пациентами. С выловом енотов мне помогал Лэт, которого я прихватила по дороге. Ну и заодно протестировала его когти, тоже понажимав на основание ногтя. Вследствие этого у дракона выскакивали алые когти. Раньше я такой особенности как-то не замечала…
Самые частые ранения у енотов — это потрошение. То есть, их буквально вскрывали от горла до паха или наоборот, не суть. Факт в том, что видимо на животе их скафандры были самыми слабыми и тонкими, поскольку эти существа невероятно гибкие и в громоздком скафандре просто не смогут нормально работать. Вот и полосовали им кишки как сами хотели. Пираты, что с них взять.
Многим уже после поотрезали хвосты, что в черной пустоте тоже отметилось. А какой же енот без хвоста? Некоторым размозжили головы и увы, двоих с такими травмами мы просто не успели спасти. Едва их вынесли из черной пустоты, как они умерли повторно. На этот раз уже навсегда. Остальных же вполне удалось подлатать за те пару шагов переноски на Приют, а дальше за дело уже брались врачи, призвавшие себе в помощники ветеринаров. Совместными усилиями большинство экипажа корабля было спасено.