— Кроули…
— Да, ангел?
— Почему ты никогда не зовешь меня по имени?
— Это неправда!
Кроули мог бы возразить, что звал. Как минимум один раз точно. И еще как звал! Срывая горло, сжигая легкие и коченея в безжалостном пламени от острой невозможности найти, ощутить. Почувствовать… Понимая уже, что и этот холод, и сосущая пустота внутри и вокруг, и этот огонь в заговоренном от пламени магазине означать могут только одно: ангела больше нет. Нигде. Во всем этом мире, таком огромном, таком прекрасном и таком не нужном — теперь. И мысль о том, что жить этому миру осталось совсем недолго, даже слегка утешала. Такой размен казался как-то где-то почти справедливым…
Впрочем, нет. Не казался. Даже такой.
Неудивительно, что вспоминать об этом не хотелось.
— Правда. Всегда только «ангел». Почему?
— Дай подумать. Может быть, потому, что ты — ангел?
— Гавриил тоже ангел. И Михаил. И…
— Ха! Тоже мне, сравнил! Они — недодемоны. А ты — ангел. Чего тут непонятного?
— Тебе не нравится мое имя? Оно слишком… не нравится, да?
Кроули собирался съязвить. Определенно собирался! Но ангел выглядел таким расстроенным… Нет, Кроули вовсе не был хорошим, он был подлым демоном, и точка! Но все-таки не настолько же подлым, чтобы…
— Ну, понимаешь, оно такое… — Он пожал плечами почти виновато и отвел взгляд. — Такое длинное. А-зи-ра-фа-эль… Нет-нет, что ты, оно красивое, но… Такое торжественное, такое официальное, такое… Это словно бы и не ты вовсе.
«И к нему невозможно добавить «мой». Даже мысленно…»
— А почему?
— Что «почему», ангел?
«Мой ангел…»
— Почему невозможно? И почему только мысленно?
И Кроули понял, что только что умудрился подумать вслух. Так нелепо и так…
— А почему ты перестал называть меня «мой дорогой»?! — немедленно бросился он в контратаку, как всегда делал в состоянии острой паники. — Я что, так сильно подешевел?!
«Или больше не твой?..»
— А… а тебе не нравится, когда я зову тебя по имени?
«Кроули»… С бархатистым придыханием, от которого все внутри обмирает, с восторгом в глазах, бьющим навылет; «Кроули!» — и улыбка такая, что можно обжечься и утонуть; «Кроули» — и мгновенная вспышка искренней радости каждый раз, еще болезненнее оттого, что ангел и не думает эту радость скрывать, и в груди обрывается сладко, и становится светло даже в самом темном подвале Бастилии…
— Нравится, — буркнул Кроули, сдаваясь. И тут же поспешил добавить непримиримо: — Но и «мой дорогой» мне нравится тоже!
И — почти нагло, стараясь не обращать внимания на ставшие вдруг горячими уши:
— Ты бы, ангел, — «мой ангел!» — их это… ну… иногда чередовал, что ли?
0
0