От чего меня торкнуло сначала, я уже подзабыла. А возможно просто давно копившееся напряжение и усталость сделали свое дело. В любом случае, я как честный человек, ушла прореветься в саркофаг. Да просто накипело все, раздражение плескало через край, и чтобы никого не убить, лучше было тихо отсидеться в темном, теплом месте.
Обычно меня в саркофаге не беспокоят, но тут кому-то что-то понадобилось, а меня не было. И особо одаренные интеллектом решили меня оттуда достать. Напоминаю — я и так не слишком адекватна, а в состоянии истерики могу вытворить вообще все, что душе угодно.
Растолкал меня вроде бы Шеат, а уже вытаскивал Шеврин. Сама же я плохо помню, что где было, кажется, там еще присутствовал кто-то из золотых… но это не точно. Кое-как с матюгами и пенделями притащили меня в наш любимый зал подписывать какой-то документ с вершителем. Почему не смогли без меня подписать — хрен его знает.
Самое паршивое, что из-за моего состояния я не сразу врубилась что к чему. Вершитель запомнился мне только белым костюмом, лица я его не рассмотрела вовсе, занятая больше всего подсунутой под нос бумажкой.
И в этот момент случилось то, чего я уж точно не ожидала. Я увидела все слишком четко, так, будто что-то произошло с глазами. Слишком близко. Слишком явно. Перед глазами замелькали таблицы, разбирающие по винтикам состава все, включая самого вершителя. Выдержать такую лавину информации я уж точно не смогла, и сознание захлестнула паника. Всепожирающий, всепоглощающий страх чего-то неизвестного, непонятного и странного.
Истерика продолжилась. Я взглянула на яркие черные на фоне белой бумаги иероглифы и в ужасе смахнула листок на пол — мне выдало всю информацию вплоть до состава краски на бумаге, но самих слов я прочесть не смогла. Вершитель в шоке отшатнулся, кто-то из моих попытался меня удержать, подхватив под руки, еще кто-то сунулся с водой. Я неловко отмахнулась щупом, и стакан с водой упал на пол. Вода расплескалась, стакан покатился, благо хоть небьющийся был… Почему-то я очень четко видела именно воду и стакан и совершенно не могла сфокусироваться на своих супругах, пытающихся удержать растекающееся тело.
Давненько меня так не крыло. Последнее, что я помню точно — как Шеврин подхватил меня на руки, пытаясь собрать всю плазму, а не растянуть по кораблю, и бурчал что-то о том, что в такой семье самому с ума сойти можно.
Дальше я полностью потеряла форму, и зрение отрубилось. А вот сил на восстановление утраченного почему-то не было. Видимо, все же сработали ограничители, теперь просто впихнутые в плазму. Резерв же был привычно полон, стабильно подпитывал кристаллы в Академии и всех моих мелких. Судя по всему, отнесли меня Ольчику и сдали в добрые руки лечить голову, потому что вскоре стало как-то очень тепло, мирно, приятно и комфортно. Такие ощущения бывают именно когда Ольчик убирает мою истерику. Лимарен действует несколько не так. Я бы сказала, не так нежничает, как Ольчик. Впрочем, Лим ведь и не привык работать с шизиками вроде меня, это Ольт натренировался на всяких больных и бешеных драконах и не только, успокаивая чужие припадки.
А проспавшись, я выползла в ближайшую столовую чего-нибудь пожевать и замерла на пороге, увидев, как вздрогнул при моем появлении Шеврин. Кажется, даже икнул. Вот уж чего не ожидала, так это шарахающегося от меня дракона смерти.
— Ты чего? — я подошла поближе, но Шеврин отодвинулся, не забыв прихватить свою чашку с кофе.
— А ты больше не будешь щупальца распускать? — он на всякий случай запихал себе в рот целый тост и теперь бубнел совершенно непонятно, понять сказанное получилось только после телепатического дубляжа.
— Когда это я щупальца распускала? — удивленно пожимаю плечами и иду добывать себе чай и кусок яблочного пирога. Добрую половину пирога прихватизировал Лэт, поэтому мне досталась меньшая часть, но спорить с кровавым себе дороже. Проще создать еще пирог.
— Не помнишь разве? — уже достаточно внятно прошипел Шеврин, проглотив пережеванное.
— Не помню, — снова пожимаю плечами, отпивая чай.
— Ты его щупами облапила, — хихикнула вбежавшая Шиэс и плюхнулась за стол, едва не сбив наши чашки.
— Я? — кажется, у меня начал дергаться глаз.
— Ну не я же, — пожала плечами золотинка, намазывая шоколадом печенье. — Я на версии самой себя не бросаюсь…
— А еще в штаны лезла, — прыснул со смеху Лэт и вдруг подмигнул. — Видела бы ты его лицо!
— Блин! — внезапно меня пробило на ржач. Шеврин обиженно отвернулся, имитируя барышню, оставшуюся без подарка. Но судя по дергающимся кончикам ушей и подрагивающим плечам, смеялся тоже.
— Да не переживай так, ему все понравилось! Только ухо ему больше не откусывай, он нежнее любит, — усмехнулась Шиэс.
— Дамы, я вас когда-то побью, — зафыркал Шеврин и вернулся к своему кофе.
— Люди, вы издеваетесь? — я вытирала слезы от смеха. Боги, я первая полезла к Шеврину и не абы куда, а в штаны. Ну все, терапия сверхов и Храма дает о себе знать. Еще чуть-чуть, и кто-то мне признается в изнасиловании его особы щупальцами.
— Да что ты, — отмахнулась золотинка, — его пугали не щупальца, его пугала твоя невменяемость. Была бы ты в сознании…
— Я тебя покусаю! — Шеврин шуточно рыкнул на Шиэс, и та ответила вызывающей улыбкой. Даже руку протянула:
— Кусай на здоровье.
Я схватилась за голову и уткнулась в свой недопитый чай. Сбоку довольно пофыркивал Лэт, уминая свой пирог. Шиэс заговорщецки подмигивала и всячески дразнила Шеврина. Рядом на стул упал телепортировавшийся Шеат и тут же взгрызся в здоровенный окорок, притащенный с собой.
— Еще раз ты туда полезешь! — трансформированный кулак, покрытый черной чешуей, смачно подъехал под нос серебряного.
— Что? — тот оторвался от окорока и взглянул на Шеврина круглыми глазами. Кажется, наш Шеатик учится делать умильную моську кота из Шрека. Правда, толку-то, он же не кот. Хотя гляделки красивые…
— Еще раз попробуешь вытащить Оллу из саркофага, и я тебя туда самого запихну и закрою. И сверху сяду, — пригрозил Шеврин и вернулся к еде как ни в чем не бывало.
— А я-то при чем? Ну посидит в компании щупалец, послушает мой вой… — пожимаю плечами.
— Вот-вот, — золотинка подмигнула, а Шеат как-то сразу скуксился. Кажется, его совсем не прельщала перспектива прокуковать со мной в обнимку в тесном саркофаге, да еще и с возможностью быть спеленатым щупальцами.
— Ангел, давно тебя хотел спросить… хм… Кстати, а ты помнишь сержанта Шадуэлла?
— Такое забудешь!
— Вот-вот. И я о том же… Он тебя… спрашивал?
— О чем?
— О… хм… сосках.
— Ох, Кроули! Конечно. Он же всех об этом спрашивал.
— Ну и что ты ему ответил?
— Правду, только правду и ничего кроме правды.
— А точнее?
— Мой дорогой, твоя дотошность иногда попросту неприлична! Два, конечно. Это же соски, а не глаза! Ты именно об этом и хотел меня спросить?
— Хм… Не совсем. Они у тебя давно?
— С самого начала. Они входили в комплект, знаешь ли.
— А они тебе не… не мешают?
— Это же соски, Кроули! А не… хм…
— Хм… И все-таки?
Азирафаэль ( поджав губы, резко, словно ставя точку)
— Я — хороший танцор.
Тяжелый прерывистый вздох.
Азирафаэль (после паузы, заинтересованно):
— Хм… А как они могут мешать?
Кроули (после паузы, немного смущенно):
— Ну… они слишком чувствительны. Иногда. Случайно заденешь, или прижмешь, или рубашкой, даже просто вот так плечами передернешь и… ох…гхнкг… И это бесит!
Азирафаэль (с энтузиазмом, расплываясь в довольной улыбке):
— Ах, Кроули! Но ведь в этом же и состоит вся их прелесть! Все доставляемое их наличием удовольствие! Даже странно, что именно мне приходится это тебе объяснять, но раз уж нам выдали человеческие тела, то весь смысл в том, чтобы пользоваться ими на весь моток!
— Какой моток?
— Ну, клубок. Что-то такое с нитками.
— Может быть – катушку?
— Тебе виднее. И вообще не придирайся к словам! Ты ведь понял суть: пользоваться до наполненности. И ловить все возможные удовольствия. Как от крошечных вкусовых сосочков во рту, так и от более крупных сосков. На груди. Или где еще… (мечтательно) Я иногда думаю… ну чисто так, ради эксперимента… Что, наверное, было бы интересно сделать их не только на груди. И чтобы много…
— Много? — Кроули передергивается, и тут же морщится, страдальчески выгибаясь. — Ох… Нас-с-сколько много?
— О-о-очень много… По всему телу… всему-всему-всему.
— Ужас-с-с… Ангел! Прекрати! Мне теперь будут с-с-сниться кошмары!
— … Чтобы они были везде… И очень, очень, очень чувствительны…
— Ангел! Ты с-с-смерти моей хочешь?!
— … И чтобы по мне ползал змей… Большой такой змей… Всем своим длинным, мускулистым, гладким, чешуйчатым, горячим, упругим телом…
Кроули (задушенно, неверяще и почти неслышным писком):
— Ан-гел?..
— … И чтобы обвивал меня плотно-плотно… и всей своей шкурой… своей теплой, гладкой, шелковистой и словно бы в рубчик шкурой… терся бы по соскам. По всем сразу, давил бы на них. прижимал, выкручивал…
(Далее следует мечтательный вздох, долгий и томный. Очень долгий, очень томный и очень, очень мечтательный).
Кроули (после паузы, нервно сглотнув и внезапно охрипшим голосом):
— Знаешь, ангел… По-моему, на Небесах ошиблись, не того из нас определив в Искусители.