Крыса — существо крайне злопамятное
и весьма мстительное.
(«Трактат о тварях земных, водных и небесных»)
Если будет война — это значит война,
Это значит, что ты не сдаёшься!
(Йовин. Текст песни «Оловянная принцесса»)
Чета Хаскилей, дед, а также Жар, Рута и Рыска выехали на бал в двух отдельных каретах. В первой были отец, мать и сестра Алька, Рыску попросили сесть с ними. Из второй сначала доносились весёлые вскрики и радостное хихиканье… Пока карета чуть не отстала, вроде бы свернув не на том повороте… К улице с красными фонарями… С чего бы?
Скоро в окно стал заметен огромный прекрасный, уже знакомый дворец. На вершинах некоторых башенок были красные флажки.
— А что они означают? — спросила Люцину весчанка.
— Что здесь живут представители королевской крови, — ответила, не особо задумываясь, сестра Алька.
Рыска вдруг поняла, что в столице видела только два замка с такой символикой. В одном жила тсарица и тсаревна, а в другом Рыскины спутники. Вспомнилась фраза «похищенного» ринтарца: «Чего ты наплел этим весчанам?! Может, сказал, что ты — «тсаревич заморский?». Берет был не такой сумасшедший, как его племянник Райлез, почему же тогда девушка не приняла эти слова всерьёз?
— А что будет, если тсарицу и тсаревну убьют? — совсем тихо спросила Рыска.
— Тогда трон займет брат, сказала, не очень веря в такую развилку событий, Люцина. —Наша мама — сестра погибшего короля. Она править не будет. Единственный наследник мужского пола — Альк — он в приоритете.
— В при… что?
— Он первый. Затем в очереди наследования — я. У королевы тоже есть племянница. Ты о ней слышала — госпожа Аниэла. В детстве их с Альком хотели поженить, чтобы объединить две самых близких ветви королевского рода. Ты, конечно, понимаешь, что говорит о такой женитьбе Альк. Но сегодня кузина Исенара выйдет замуж за тсаря Шареса, и всё будет намного лучше — у них появятся наследники, соединившие в себе кровь двух королевств.
— А что думают люди по этому поводу? Много недовольных?
— К сожалению, да, госпожа Рыска — присоединился к разговору Густав Хаскиль. Мы поймали немало заговорщиков. Дамельш уверен, что свадьбу сегодня попытаются сорвать. Пока корона Саврии в женских руках — мужчины приписывают её величеству излишнюю мягкость и трусость. Даже степняки часто артачатся — их вожди не уважают женщин. А война, к тому же, — это заработок многих и многих «хищников». Мир не выгоден им: люди не будут покупать оружие, доспехи, строить крепости, тратиться на лечение и даже гробы. Жить мирно после стольких лет ожидания войны не хотят многие.
— Альк убьет их…
— Но это невозможно! Вмешается охрана, да и с чего ему помогать заговорщикам? Думаешь, они смогут надавить?
— Так вот, о чём предупреждал меня дар! — помимо воли вскрикнула весчанка! — Это точно случится. И переворот получится!
— Хм! До церемонии ещё полторы лучины. Я думаю, что при таком раскладе можно обвенчать тсарских персон без лишних свидетелей в храме, а затем объявить гостям о свершившемся факте. Праздник состоится, и заговорщики опоздают. Расклад поменяется?
Глаза Рыски на миг осветились золотым светом. Потом она, будто перекатывая кусочек льда на языке, неуверенно сказала: — Попробуйте держать Руту наготове — вдруг, Альк сможет нас предупредить. И я тоже постараюсь быть ближе к нему. Надеюсь, всё получится. Пусть крыса на всякий случай будет у Жара, но не на виду у всех. Может, вытянем хольгину тропку. Если сделаем так, то хорошо. Один к сотне…
***
Взгляд исподлобья — почтительно-дерзкий,
Шёпот придворных, кинжал за спиною…
(Йовин. Текст песни «Заговор»)
— Дамы и господа, позвольте вам представить госпожу Рыску, невесту Алька Хаскиля! — прозвучал уверенный громкий голос мажордома.
Весчанка не хотела такого внимания, но Густав Хаскиль объяснил, что представлять высокопоставленных гостей должны обязательно, он же настоял на упоминании статуса будущей родственницы. Было бы терпимо, если бы Альк был рядом, а без него одинокая «невеста» себя чувствовала не в своем седле!
Люди вокруг, с удивлением, рассматривали её, раскланивались, обращаясь с ничего особо не значащими фразами. Разноцветная сумасшедшая толпа в блестящих, ярких, пышных платьях. Мужчины с горящими глазами, все в белых перчатках. Эта толпа рассматривала чужую им девушку с жадностью крысы, готовой проглотить жертву. Рыска же была занята тем, что пыталась обнаружить тех, кто представляет опасность не для неё самой, а для мира между двумя странами.
Через десять щепок весчанка поняла: необязательно усердствовать в поисках — никто не собирался скрываться. На ступенях у парадного входа приостановился, нагло-хищно улыбаясь Он, обнимая за талию откровенно одетую прекрасную саврянку! Её губы были кроваво-красного цвета, а на шее Алька красовался огромный, заметный для всех, засос…
— Альк Хаскиль с невестой Аниэлой! — прозвучал приговором голос мажордома.
Казалось, что теперь точно все глаза уставились на Рыску, но ей впервые было наплевать на людей. Он тоже смотрел именно на неё и улыбался…
Что случилось вдруг? Я смеюсь и плачу,
Разомкнулся круг, всё теперь иначе,
Но восток зовёт, и скоро ты скажешь «Прощай!»…
(Йовин. Текст песни «К Арагорну»).
Южная Империя, подземелья
15 Петуха 606 года Соленого озера
Отектей шел первым, огонек над плечом светил ярко, загоняя темноту в проемы и углубления барельефов. С тростью, позволившей меньше нагружать больную ногу, в совершенно новом месте, он чувствовал себя удивительно молодым и одновременно особенно ярко ощущал, насколько изменился.
Вокруг была история. Знания, опыт, возможности — скорее всего, недозволенные, но это если их обсуждать или использовать. Просто знать даже гвардия не запрещала. Но он должен был проходить мимо. Смотреть не на цветные барельефы — сколько им лет? Зачем их сделали? Кто на них изображен? — а на пол, пытаясь отыскать следы.
Когда в последний раз он узнавал что-то новое — настолько новое? Двадцать лет назад? Нет, еще раньше. Когда была дочитана библиотека Цитадели, когда исчерпалась память тогда еще молодого Анаквада, брать по-настоящему новые знания стало неоткуда. Чей-то шедевр, слухи с той стороны озера, очередная настойка, позволяющая рисовать то, на что обычно не хватало воды — вот и все откровения.
Отектей все же ловил рисунки краем глаза, думал. Соотносил с живописными традициями. Стиль больше всего напоминал старые монастырские росписи, и часто встречающийся светловолосый мужчина без лица, но с солнцем вокруг головы был похож на каноническое изображение Создателя.
Часть фресок читались буквально как иллюстрации к сотворению мира, Отектею хватало беглого взгляда, чтобы соотнести их с надежно запомнившимся текстом. Вот бескрайняя вода, сложно поверить, что когда-то ее было так много. Поднимаются волны, рождается из капель птица первого месяца, ястреб. Вторая, третья… В подсчете Отектей все-таки сбился, и не мог сказать уверенно, было их двенадцать или тринадцать, считая не запрещенного, но почему-то ловко умалчиваемого соловья. Причину, по которой даже не встречающуюся в Империи серую птаху старательно обходили упоминаниями и выделили ей всего пять дней в году вместо тридцатидневного месяца, Отектей так и не сумел выяснить.
А вот дальнейшие события. Строки всплыли в памяти голосом женщины, у которой Отектей жил сразу после того, как пришел из пустыни.
“Поднимались волны все выше, ярилось море, стонал мир, и Дар, не находя выхода, сгущался, грозя погубить прекрасных птиц, рожденных им. Но взмахнули они крыльями и вместе с миром сотворили подлинное чудо, первый Шедевр. Создателя, что впитал в себя Дар и стал проводником его”.
Отектею всегда было удивительно, почему Император после победы над своими одаренными дядьями не пошел до конца и не велел переписать Птичью книгу. Создатель в ней, правда, никогда не назывался магом, но все же он творил мир водой и перьями, и читалось это весьма однозначно. Приписки о том, что ни один из живущих ныне не является чистым птичьим созданием и не воплощает в себе дар даже на сотую долю того, что делал Создатель, мало что меняли.
Дальше на барельефах творился мир. Неизвестные скульпторы, видимо, решили запечатлеть абсолютно все виды животных и растений, еще и в окружении соответствующей им местности. Многие изображения были безвозвратно испорчены, часть отсутствовала вовсе. Хронологией создатели тоннелей не утруждались, Отектею приходилось выстраивать ее самостоятельно, и, конечно, вскоре он начал путаться. Непонятно откуда появилась темноволосая женщина без лица, хотя творения людей вроде бы не было. Потом разом шесть мужчин и шесть женщин, похожих на жителей разных стран. Почему при этом рядом с ними все еще находился Создатель, по книге превратившийся в первое солнце, Отектей решительно не понимал. Временами встречались еще более странные изображения: под двумя почему-то одинаковыми солнцами шли по пустыне люди, закутанные сильнее, чем нужно; шесть магов с лицами разных стран творили что-то; ложилась на величественной каменной лестнице темноволосая женщина и от нее расходились волны песка.
Если бы было, с кем это обсудить!..
Отектей качнул головой, сосредотачиваясь на гладком, тщательно отполированном полу. Рядом шла причина, по которой он вообще видел эти барельефы, пусть и мельком. Довольно с него и этого.
Часто встречались двери, большинство невозможно было сдвинуть с места, другие просто явно не трогали. Иногда — ответвления коридора, в которые Отектей каждый раз посылал один из светильников, чтобы убедиться, что они не оставят позади врага. Сворачивать самим не было смысла — коридор, словно стрела, тянулся на восток, за пределы столицы.
За весь путь они едва обменялись несколькими фразами, однако по ним начало казаться, что Сикис считал, подземники построили эти тоннели. Отектей решил не высказывать свои сомнения. Даже если не беловолосые прорубились сквозь камень и сделали барельефы, они этими переходами явно пользовались. Слишком чистый пол, слишком легко дышать, и пятнышки воздуховодов, изредка мелькавшие над головой, не были засорены, даже песка в них почти не нанесло.
Трижды встречались выходы-колодцы, такие же, как тот, через который они спустились. Около двух из них на стене были нарисованы черные, явно старые, но несравнимые с барельефами кресты, третий остался без метки.
— Нужно проверить, — заметил Сикис, но тут же уточнил: — После выполнения задания.
На полу у стен начали появляться следы пыли, но никаких свидетельств, что Текамсех прошел здесь. Отектей думал, вскоре придется развернуться и идти обратно, или разведывать боковые тоннели, когда огонек над плечом потянулся вперед пламенем лампады, моргнул и погас. Тот, который летел позади, остался, освещая совершенно пустой коридор.
Отектей обмакнул перо по флягу, нарисовал новый светильник. Тот вспыхнул, ослепляя, и погас тоже.
— Что происходит? — резко спросил Сикис.
— Я не знаю.
Отектей отступил на несколько шагов, повторил попытку. Получилось.
— Ловушка? — гвардеец был лаконичен. Отектей покачал головой.
— Если это она, то я не понимаю, как ее создали. Судя по всему, — он повел пером, рисуя и запуская вперед крохотную искру. Та пролетела немного и исчезла раньше, чем должна была. — Что-то здесь поглощает дар.
Сикис, уже обнаживший оружие, приказал:
— Перейди это место и сотвори светильник там.
Отектей замешкался. Может ли то, что находится в воздухе, повредить саму возможность пользоваться магией? Общеизвестно, что озерная вода способна на это, но здесь даже ее испарений не было.
— Ты не расслышал меня, маг? — голос гвардейца лязгнул сталью.
— Я могу лишиться дара, — предупредил Отектей. Сжал оголовье трости, медленно пошел вперед, на всякий случай ощупывая пол, как слепец. Страх усиливался с каждым шагом, намного сильнее, чем было естественно, словно Отектей попал в круг мелодии или под эпиграмму поэта. Однако этот страх, сковывающий тело, спас ему жизнь — выставленная вперед трость зашипела, вспыхнула кожаная набойка. Отектей быстро отступил туда, где мог переносить выкручивающий внутренности ужас, сбил огонь. Оглянулся на Сикиса, тот потребовал:
— Уничтожь это. Это ведь магия.
Отектей сглотнул. Казалось, его посылают на смерть. Против приказа отступил дальше, подошел к самому Сикису. Перевел дыхание. Объяснил:
— В четырех шагах начинается наведенный страх. Затем, вы видели, загорелась набойка. Это магия уже писателей, но сейчас никто ее не накладывал.
Сикис сощурился на пустое место, сам прошел четыре шага. Еще один. Велел:
— Ко мне.
Отектей подчинился, рядом оказалась Эш. Еще один шаг, другой. Показалось, рядом с гвардейцем и девочкой страха было меньше, и все же он давил, вытапливал пот из кожи, хотя в подземелье было прохладно. Сикис, шипевший сквозь сжатые зубы, вдруг упал на колени, Отектей подхватил его, и словно попал в песчаную бурю. Страх? Ужас, ненависть, горе — все самые тяжелые чувства окатили его с головой. Заныли давно зажившие шрамы, вспыхнули болью, словно каждая из ран открылась вновь.
— Над нами лобное место, — неожиданно ясно услышал он голос Эш. — А Сикис — гвардеец. Его ненавидят больше, чем нас.
***
там же
Твоей любви выкололи глаза. Твоя любовь стояла истощенная на этом помосте. Твою любовь изодрал злой пустынный ветер. Твою любовь оставили на поле костей и птицы склевали ее плоть.
По щекам текли слезы и улыбаться не получалось. Не за что было зацепиться, удержаться над этой бездной, ничего не осталось, ощущение боли мира размывалось, звуча в такт с ее болью. Разве смерть — это неправильно? Разве месть не естественна?
Как можешь ты исцелить рану, когда собственные руки лишены кожи?
Разве что вспомнить птиц. Черные тела и белые крылья, длинные красивые перья, розовые голые головы. Круглые глаза смотрят внимательно — зачем ты идешь по нашему полю, к нашей пище?
Она уже не могла его узнать. Даже не смогла назвать по имени. И до сих пор не могла поверить, что зеленоглазый Айдан, музыка ее сердца, мертв.
Айдан. Коричневая кожа, темные шелковые волосы, глаза сияют нездешней северной травой. Звучит чаранг под пальцами, не магия — больше, чем магия, не принуждением заставляющая испытать что-то, а приглашающая с собой, как в игру. Истории о Приозерье, всем разом.
Он верил, что она справится. Он всегда был рядом.
Он и сейчас был. Он, умерший здесь вместе с другими, ставший частью этой сокрытой под землей боли, поймет.
Маленькое перо легло в ладони, Эш улыбнулась сквозь слезы.
— Прости, — выдохнула первое слово. Бедное неспокойное создание вздрогнуло, пошел рябью воздух, а Эш пела, сдувая водяную пыль с пера, чувствуя боль каждого казненного — страдания не тела, но души, которой не позволил сделать все, что она хотела. Выкинули за порог, за который никому не хочется ступить раньше срока.
Кто-то когда-то говорил ей, за смертью мы не просто становимся птицами. Мы рождаемся снова людьми, если захотим. И это она пела сейчас, утешая след чужой жестокой смерти.
Последнее колебание. Последнее слово.
Эш упала на пол, ничего не видя. Нащупала на боку фляжку, но пальцы не слушались, не получалось ее отцепить.
Кто-то помог, дал напиться. Когда фляга опустела, прижал к губам еще одну.
Она улыбнулась Сикису.
— Спасибо.
— Ты певчая, — мрачно сказал он. — Мы обсуждали твой дар, а ты молчала.
— Ну да. Я же запрещена, — улыбнулась она. Выпила еще воды, с сожалением закрыла флягу, протянула обратно. — В меня больше не поместится. Ничего, она скоро впитается и все будет хорошо.
— Что это было? — он старался звучать сердито, а выходило все равно испуганно. Ему ведь хуже всех пришлось, ему даже назад повернуть не давали, когда он вошел в круг.
— Разрыв, — назвала, как когда-то назвали ей. Кто-то… Не Айдан, раньше. Сикис ждал подробностей, и Эш поспешила объяснить: — Вы же убиваете магией на одном и том же месте, вот она и накапливается. А если много-много раз черкать грифелем по одному месту, однажды лист обязательно порвется.
— А ты что сделала?
— А я певчая, — Эш попыталась встать, но Сикис почему-то не дал, удержал за плечо. — Мы можем не только грифелем быть, но и чем-то вроде тряпочки, стирать написанное. Я уже могу идти! Только если еще раз на разрыв наткнемся, закрыть его сразу не смогу, нужно будет подождать.
Сикис смотрел на нее внимательно. Почему? То есть, да, ей вообще нельзя было показывать, что она маг и певчая. Совсем нельзя. Но ему было очень плохо.
— Я подумала, лучше я его утешу, чем мы через него прорвемся, — объяснила. — Тебе было больно, а дальше он еще и ранил бы. Видишь, вон там кровь.
Сикис почему-то вздрогнул, помог ей встать, но плечо так и не отпустил, подошел вместе с ней к полукругу крови на полу.
— Текамсеха ранило, наверное, — вздохнула Эш. — Разрыв спал, пока тут не было магии и гвардейцев. Но он, наверное, тоже с нарисованным огнем шел, вот оно и проснулось.
***
там же
Его трясло. Сикис старался не показывать, но понимал — он не девчонку, оказавшуюся магичкой, за плечо держит, он сам за нее держится.
Что это было? Объяснение про разрыв мало помогло, воспринимать мир листом бумаги — как это вообще? Мир — это мир, песок, вода, сталь, шпионы-подземники и канцелярия. Магия была опасна, это Сикис знал, но не в таком же смысле!
И что теперь делать с этим? Всем этим — тем, что только что тянуло его к себе, словно подцепив на крючок и разрывая на куски изнутри; тем, что магические казни создают подобное; тем, что вот эта девчонка пела колыбельную пустому месту, и то дрожало, как раскаленный воздух, когда приходит сушь.
Сикис был уверен, что должен убить эту девчонку. Магичка в надзоре, скрывающая свой дар — уже достаточно плохо. Шестой дар, пение. Вот как оно выглядит.
Если он не казнит ее, не сдаст канцелярии хотя бы, и не сможет достаточно убедительно скрыть это на допросе, убьют уже его.
Но с другой стороны, зачем его допрашивать? Если они выполнят задание, если Текамсех в самом деле ушел к подземникам сам, изобразив засаду и похищение, если Сикис покажет несколько выходов в тоннели подземников, разве кто-то усомнится в его докладе?
Нет. Конечно, нет. А девочка с таким удивительным даром может стать его козырем.
— Пение исцеляет, верно? Надеюсь, не только разрывы?
Эш кивнула, смутилась.
— Ну да. Я так и лечила часто, то есть, травами и бинтами тоже, но больше пением. Оно куда лучше помогает, — оглянулась к Отектею. — Только со старыми травмами я не умею. Там же все зажило, срослось, и поправить не получается. Только боль прогнать.
Маг кивнул спокойно.
— Я понял. Спасибо и за это.
Сикис наконец отпустил плечо девочки, присел над кровью. Широкий веер брызг, частые капли дальше. Ага, вот и пятно.
— Здесь он сделал перевязку. Задето что-то серьезное, если даже из зажатой раны так текло.
Оглянулся, размышляя. Кувырком он, что ли, преодолевал это место? Похоже на то. А вот и еще один след.
Отектей заметил тоже и уже подобрал скрывшийся в тени барельефа клинок в ножнах, принес. Крепления порвались? Нет, разрезаны чем-то удивительно острым. Маг озвучил вывод:
— Его ранило в бедро и срезало оружие. Если рана достаточно глубока, это сильно его замедлит.
Сикис улыбнулся. Верно, а путь впереди долгий. Значит, у них есть шанс действительно догнать Текамсеха, предъявить канцелярии даже не следы и тоннели, а его самого.
— Отлично. Трость цела?
Отектей оперся на нее, чуть стукнул по полу — звук теперь стал чуть заметней, но не громче их шагов. Сикис кивнул.
— Значит, идем. Догоним дезертира.
***
магреспублика Илата, город Илата
15 Петуха 606 года Соленого озера
Диллону было неудобно. Во-первых, тяжелый тюк подружкиных вещей стоило сначала забросить в трактир, где она временами квартировалась, или на худой конец в общее убежище за городом, а не тащить с собой. Во-вторых, он никогда раньше в каналы не ходил. Даже близко не появлялся. Куда ему. Не того полета птица, да. А теперь вот, приходится. Еще и так по-дурацки. Одна фифа нанялась, другая работай, а он отчитывайся? Тьфу. Даже в самой последней шабашке так не делали. Взялся, так тяни до конца.
Монетки для перевозчика, всегда торчащего на причале, было жалко, и Диллон сам сел на весла. Ухнул, налегая, тут же пожалел о своей жадности — намятые в драке ребра здорово болели. Но возвращаться и звать мужичка все равно не стал, чтобы совсем уж дураком не выставляться. Догреб с горем пополам, неловко привязал лодку, выбрался, чуть не навернувшись в воду. Запрокинул голову, присвистнув.
Ну и дома тут строят. Это ж по сто человек жить можно! Нечестно получается. В трущобах вот в одной комнатке семья с бабками-дедками и мелюзгой живет, а тут пара господ на эдакую хорому?
Цокнул языком неодобрительно, но все-таки пошел, куда сказали. Постучал в трактир с заднего хода.
— Мне это. К Ямбу.
— Господин Ямб не принимает, — холодно отозвалась девушка в ладном костюмчике. — Что ему передать?
— Ну. Я от Ольги. То есть, Джейн. Тех, кому дело давали. Вчера.
Зевнул широко. Эти всю ночь по делу бегали, вот и он тоже работал, да. Вышибалой в “Правой стене”, как всегда.
Привратница еще раз оглядела его.
— Письмо?
Он покачал головой.
— Нету. Джейн с этой. Мелкой приходила. Обри.
— Тогда вам придется подождать.
— Сколько?
— Не знаю. В течение дня Ямб освободится.
— Э, э, — он заволновался. — Нельзя в течение. Быстро надо. Важное.
Перед ним попытались захлопнуть дверь, но Диллон ловко вставил ногу в щель. Сверкнул глазами.
— Хорей, Камень.
Сработало, девушка тут же открыла дверь. Посмотрела на него внимательно. Уточнила:
— Полный ключ?
— Сонет леди Греты пятнадцатого Лебедя.
Привратница наконец соизволила свериться с листком, кивнула.
— Ямба действительно нет. Можете передать письмо или поискать его в другом месте. Вряд ли это для вас проблема, если вы знаете…
— Понял, не дурак, — проворчал Диллон. И вот стоило его мурыжить! Развернулся обратно в переулки, кругом добрался до дома О’Флаэрти, постучал сразу в три-два-пять.
— Господин дома?
— Да, — его пропустили на кухню. — В кабинете. Вас проводить?
Диллон молча кивнул, зашагал вслед за служанкой к лестнице. Неудобно было, жуть. Ладно, богатый трактир. Но дом? Кабинет еще. Такое не для него.
Ямб считал так же. Поднял голову, откинулся в кресле, прищурившись.
— Я про работу, — пробормотал Диллон. — Ту. Воры которые, и трущобы.
— Роксан, это далеко не самая удобная маска для доклада, — ответил Ямб. — Где вода, ты знаешь, смывай грим и не будем тратить время.
Он встал, чуть поклонился. Удалился в соседнюю комнату, умылся, привел в порядок прическу. Костюмы здесь тоже были, хоть и не под его размер. Агенты Хорея предпочитали собираться у своего шефа, а не у коллег, а большую часть реквизита вообще хранили по домам и трактирам.
Однако выбрать нечто приличное удалось. Хотя камзол ощутимо жал в плечах, это было лучше, чем грязные штаны Ольги и Диллона.
— Другое дело, — господин Ямб, он же Шеймус О’Флаэрти, одобрительно кивнул. — Садись и рассказывай. Завтракал?
Роксан качнул головой.
— Нет.
— Спал?
— Нет. Позвольте начать.
— Позволяю, — но за кисть колокольчика все-таки дернул, велел мгновенно заглянувшей служанке: — Завтрак и бодрящий отвар.
Доклад вышел длинным, на упоминание Кита Ямб хмыкнул:
— Вот же пролаза. Молодец, оба вы молодцы. Начальство твое непосредственное в курсе, чем ты занимаешься?
— Господин О’Рурк, как вы знаете, уехал в Рейнарию, а должность Хорея формально пустует после смерти Шинед О’Киф, — бесстрастно отозвался Роксан. — Не имея других заданий, я назначил себе это.
Ямб рассмеялся, жестом велел продолжать. Роксан переждал приход служанки, под строгим взглядом не своего начальника взялся за еду, стараясь не прерывать и не затягивать отчет.
— Гений, значит, — Ямб хмыкнул, взял горсть орехов из вазы. Вдумчиво разжевал один. — Как выглядел?
— Волосы темные, но не черные, глаза я не рассмотрел. Ниже среднего роста, нескладный.
— Значит, бастард О’Фоули, О’Тула, О’Рурка, О’Кэррола, или самородок, — заключил Ямб. — Судя по дару, скорее О’Фоули… Или кого угодно другого, но второй родитель был сильной темной масти. Сколько лет гению?
— Не меньше двенадцати, но не больше пятнадцати.
Ямб кивнул, съел еще пару орехов. Роксан молчал, глядя на его руки. Потом все же сказал:
— Девушка, которая была с ним — Ида О’Киф.
Руки замерли.
— Объяснись.
— Сестра родилась живой. Отец объявил ее мертвой, так как вычислил, что она будет бездарной. Я подслушал и сам отнес новорожденную в монастырь, так как не был уверен, что повитуха не убьет ее. Она не сказала отцу, забрала пустую корзинку.
— И ты не сказал Шинед. Ясно.
Орехи исчезли в массивном кулаке, раздался треск. Ямб покачал головой.
— Сколько тебе было тогда, семь лет?
— Восемь.
— Н-да. Молодец, ты почти все правильно сделал. По сравнению с твоим отцом, так и вообще все, чтоб его… Ладно, — оборвал себя Ямб. Верно. Птицы ведь давно взяли и отца, и мать. — Работаем с тем, что имеем. Что планировал делать?
— Осмотреть дом О’Хили. Сходить в монастырь — если музыкант бастард, следует искать там. Возможно, его мать отдавала его сама, и ее запомнили. Найти, кто и что продает в трущобах.
— Один?
— Вероятно, — ответил спокойно. — Команда рассыпалась, где искать остальных, я не знаю.
— Ну-ну, — Ямб смотрел с откровенной насмешкой, которую Роксан не желал понимать. — Хорошо, дерзай. Но в команде вы будете эффективней.
— Понял. Я могу идти?
— Доешь, напьешься и выйдешь. К Грейс пойдешь со своим лицом, — вдруг приказал Ямб. Роксан посмотрел удивленно, начальник хитро усмехнулся. — Ее место в совете ниже, чем у О’Киф только потому, что с ней не ведут дел. А дел не ведут, потому что ей шестьдесят четыре уже, наследников нет, и на советах она тихо сидит в углу. Поговоришь со старушкой, молодой О’Тул, заручишься поддержкой на будущее.
— Когда я сменю отца в совете, госпожа уйдет к птицам, а ее герб будет разбит, — возразил Роксан. Встал. — Однако если вы считаете это необходимым, я пойду к ней без маски.
Почти равнозначно необходимости отправиться на задание голым. Однако Ямб кивнул, и предстояло следовать поставленным условиям.
***
королевство Цергия, приграничная пустыня
15 Петуха 606 года Соленого озера
Солнца, сошедшиеся в высшей точке, заливали мертвую землю жаром, от которого дрожал воздух. Безрогое создание медленно испарялось, можно было бы приникнуть губами к шерсти, не видя дорогу и наверняка замедлившись, зато выпивая воду, но Рагнар предпочел скорость. Ориентир был уже близко, не позволяя сомневаться — беглец проходил здесь, хоть его следы и слизнул ветер. Темная стрела на фоне пронзительно синего неба, трепещущее белое полотнище на вершине — вряд ли здесь было второе такое же место, хоть пустыня и хранила множество странных руин. Рагнар видел их не раз, и давно не удивлялся даже целым домам, выглядящим так, словно их покинули лишь день назад.
Творение вдруг споткнулось, закричало жалобно, заваливаясь набок. Рагнар успел спрыгнуть, откатился в сторону. Встал. На месте нарисованной козы уже остались только быстро исчезающие темные пятнышки.
Песок обжигал даже сквозь сапоги, но нужно было идти дальше. Одинокий обелиск был близко и Рагнар рассчитывал найти беглеца у подножия.
Однако ложбина между дюнами пустовала. Рагнар осмотрел каменное основание, нашел крохотный осколок графита и еще не стершиеся углубления от кольев, на которых, вероятно, крепился тент. Беглец все же купил не только рабынь, которые находились теперь неизвестно где, но и экипировку.
Рагнар взобрался на гребень дюны, огляделся. Снова рисовать птицу и облетать круг? Нет, не пришлось — цепочка следов явственно уходила на север.
— Он идет в самое жаркое время, — тихо проговорил вслух. — Тратит больше воды, хотя разумней было бы остановиться на привал у обелиска.
Но если бы беглец остановился, Рагнар уже настиг бы его.
Посмотрел на теряющуюся вдали линию, на гребни дюн. Сейчас ветер стих, не тревожа песок, но даже до первого заката может многое измениться. Есть ли смысл останавливаться на привал?
Да. Ему нужна будет вода, когда он догонит цель.
Он вернулся к обелиску, снял плащ, устраиваясь на отдых. Оглядел камень, решая, можно ли закрепить тент на нем, поднял голову и замер.
Издали он неверно оценил размеры: древняя стела, казалось, держала на себе небеса. Рагнар протянул руку, как завороженный, провел по камню. Темная поверхность было прохладной. Невозможно — солнца должны были раскалить ее, как котелок над огнем. И все же было так.
Хорошо. Он мог это использовать. Рагнар сел с востока от обелиска, спиной к камню, частично развернул тюрбан, чтобы тот не мешал откинуть голову, завернулся в плащ. В вышине шевельнулось белое полотнище — оно казалось большим даже издали, каких же оно размеров на самом деле? Сколько ему лет, и как оно закреплено, если ветры еще не унесли его?
Пустые вопросы. Рагнар накрылся с головой, прижался к обелиску, впитывая прохладу. Закрыл глаза.
Он должен заснуть сейчас, чтобы идти с заката. Чтобы выполнить приказ.
— Ах, как же он прекрасен! Кроули, ну ты только глянь! Потрясающая гибкость, правда? Просто восхитительно! Никогда бы не подумал, что люди так могут!
— Люди могут многое.
В сторону монитора Кроули даже не покосился: разглядывать гуттаперчевого дрища, вихлявшегося на экране престарелого азирафаэлевского компьютера, совершенно не хотелось. И даже не потому, что из одежды на дрище в данный момент оставались лишь алые стринги и алая же полумаска, и выделывал он разные малопристойные штуки, нарушающие законы не только приличия, но и гравитации. И даже не потому, что Азирафаэль крутил этот ролик уже девятнадцатый раз (ПРИМЕЧАНИЕ* и это только за сегодняшнее утро!).
Конечно, если говорить начистоту, танцору в алых стрингах следовало отдать должное — он был настоящим мастером своего дела. Изначально изображал какого-то то ли супергероя, то ли такого же супер-злодея, целиком затянутого в черно-красный латекс, но избавился от своего костюма так ловко и артистично, что Азирафаэль только восторженно ахнул (второй раз, первый он ахнул — при том самом первом просмотре, — когда танцор возник на черном фоне, словно соткавшись из языков пламени). Кроули поморщился. Он знал, что будет дальше. И (что было хуже) знал, как на это отреагирует ангел. Теперь знал.
Танцор между тем чуть присел, разводя колени и оперевшись спиной на пилон, и плавными завораживающими движениями провел руками по внутренним поверхностям бедер — снизу вверх, от коленей до самого паха. Медленно, ласкающе, чуть покачиваясь и делая тазом ритмичные возвратно-поступательные движения вперед-назад. Провокационные и однозначные.
Ангел вздохнул, теребя зубами нижнюю губу и тоже чуть покачиваясь, словно отзеркаливая. Кроули не надо было смотреть на экран — он отлично читал, что там происходит, по отражению на лице и позе Азирафаэля.
Вот сейчас танцор окончательно уперся ладонями в пол, выгнувшись в мостике и устремляя к небу внушительный гульфик, этакой вишенкой на торте — еще один вздох. (ПРИМЕЧАНИЕ* очевидно, Азирафаэлю тоже приходило на ум именно это кулинарное сравнение, потому что этот вздох был самым сладострастным из всех предыдущих). Вот сейчас танцор оттолкнулся ногами от пола и медленно, словно в рапиде, перетек в стойку на руках. Как будто под водой или в невесомости. Вот обхватил обнаженной ногой блестящий шест (загорелая кожа на фоне серебристого металла казалась почти бронзовой), обвил и словно прилип к нему, плавно вытягивая и остальное тело вверх — мягко, изящно и словно бы совсем не напрягаясь.
Азирафаэль снова вздохнул и слегка поерзал на диване. Он явно был возбужден и в ангельской простоте даже и не подумал это скрывать, а потому пахло от него так сладко и одуряюще, что перехватывало дыхание.
Кроули втиснул руки поглубже в карманы узких брюк и сжал кулаки, вгоняя ногти в ладони. Помогло. Но не так чтобы сильно.
— Кроули, ну посмотри же! Он как будто летает! А извивается как?! Словно эфирная сущность, у которой нет ни единой косточки! Посмотри!
Почему бы и не уступить ангелу, если тот так просит? И почему бы не сделать это в своей обычной манере? Даже если тебе этого совсем и не хочется — это же не повод палиться так откровенно.
— Хм… — Кроули шевельнулся, сделал вид, что присматривается (дышать он при этом старался через нос: так запах тоже ощущался, но слабее, язык у змей даже в человеческой форме все же намного чувствительнее). — А по мне так костей у твоего любимчика даже слишком много: отовсюду торчат! Я даже сквозь музыку слышу, как он стучит ими по этой блестящей палке, когда вокруг нее крутится.
— Пилон, дорогой! — возмущенно охнул Азирафаэль. — И вовсе он не стучит! А это называется пилон. И я не верю, что ты до сих пор так и не смог запомнить!
— Ха!
Отрицать было глупо. Кроули и не стал. Только ухмыльнулся самодовольно и откинулся на спинку дивана, делая вид, что дремлет. Темные очки надежно скрывали как то, что глаза у него вовсе не закрыты, так и направление взгляда, и можно сколько угодно смотреть на сияющее восторгом лицо ангела, притворяясь, что тебе вовсе не интересно, смотреть на трогательные кудряшки, на розовое ухо, на приоткрытые в улыбке губы. Смотреть и… и что? Продолжать ждать? Все еще надеяться?
Именно так. Все еще.
Забавная ситуация. Нет, Кроули далеко не в первый раз приходилось самому страдать от последствий своих же собственных изобретений. Можно даже сказать, что он в них регулярно вляпывался и уже даже почти привык. Но, пожалуй, впервые страдание это было настолько нелепым и унизительным.
И дело было даже не в том, что это именно Кроули еще на заре человечества придумал и внедрил в массы танцы с раздеванием под музыку. (ПРИМЕЧАНИЕ* За эту модернизацию простых подергиваний под ритмичный (или не очень) шум, склонившую на путь порока немалое количество до того вполне благопристойных душ, Кроули удостоился личной благодарности от Асмодея, курирующего все, что так или иначе связано с похотью). И даже не в том, что Азирафаэль, уставившись на экран, полностью переставал обращать внимание на окружающий мир — в том числе и на Кроули тоже, что не могло не раздражать. И даже не в том, что ангел смотрел на стриптизера с восторгом и обожанием, от которых у Кроули неприятно сосало под ложечкой и хотелось срочно наорать на какой-нибудь фикус. (ПРИМЕЧАНИЕ* Только вот для этого пришлось бы добираться до собственной квартиры, потому что в магазине Азирафаэля фикусов не было (ПРИМЕЧАНИЕ**, а если бы даже и были — ангел вряд ли позволил бы разным демонам на них орать).
Джет устало потер виски. Он наконец-то закончил свой второй по счету рабочий отчет. Отчет касался анализа архивных документов о судебных случаях с участием туземного населения. За последние шесть лет. Таких было мало — два десятка, даже чуть меньше.
Ему в очередной раз подумалось: ерунда все это. Никому не нужная работа, которая призвана пристроить к делу одного совершенно конкретного человека. Которого и потерять жалко, и в метрополии оставлять — хлопотно.
Здесь, на Руте, не говорят: «Земля», не говорят: «Солнечная». Говорят: «Метрополия». И в этом есть какая-то глубинная правильность. Словечко весьма точно определяет отношение местных жителей к делам внешнего мира. В нем сквозит в нужной пропорции уважение и отстраненность, и даже доля превосходства. Да… метрополия. Мир корректных, вежливых, значимых, несгибаемых чиновников, чинуш и чинушек. Мир ими созданный, ими хранимый.
А я не знал. Марта, я не знал. Мы не знали. Дрались за него. Возвращались туда, как домой. Гордились им.
Да, собственно, я и сейчас… горжусь. Ведь не оставили в трудную минуту. Дали даже возможность работать. Или, правильней сказать, не работать. Имущество вот оставили. Даже почти простили за то, что я творил, когда тебя не стало. Кстати, тому уроду, который должен был тебя охранять, ничего не было. И я до него добраться не смог. Так что, жив он, здоров и сейчас, по словам одного моего приятеля, он здесь, на Руте. Может быть даже, снова кого-нибудь охраняет.
Поймав себя на ковырянии старых болячек и распускании нюней, Джет решительно поднялся.
В таком настроении вредно сидеть дома и пялиться в стену. Если в таком настроении сидеть и пялиться, то утром можно обнаружить себя лежащим поперек кровати, в одежде и обуви и с пустой бутылкой в обнимку.
Потому что это подруга-депрессия показала бледное личико. А технология борьбы с ней, слава богу, давно отработана. Надо пойти куда-нибудь, где много людей. Желательно, незнакомых. Желательно, чтобы гремела музыка, чтобы выпивка была недорогой, а какие-нибудь местные девчонки глазели на тебя из-за дальнего столика. Потом одна, самая смелая, подойдет, и позовет танцевать. И можно будет включиться в незнакомый, но простенький танцевальный ритм, и шутить, пить, флиртовать. И забудется само, уйдет, то, что сейчас не дает покоя.
Уйдет? Уйдет. Всегда уходило.
Джет переоделся, прихватил деньги, на всякий случай заранее установил будильник на шесть утра. Усмехнулся не так давно обретенным знаниям: день на Руте на сорок семь минут короче стандарта. А год — в четыре раза длиннее. Что не мешает колонистам делить сутки на двадцать четыре часа, а год — на двенадцать месяцев. Месяцы, правда, ничем друг от друга не отличаются, потому что орбита у планеты — почти идеальная окружность, а ось вовсе не имеет наклона.
Непорядок, вообще-то. Прожить на планете две недели, и так и не узнать, где ближайшая к дому приличная забегаловка! Или неприличная. Все равно.
Ночной воздух расслоился на холодные и теплые пласты, и медленной рекой двигался вдоль улицы. Джет вступил в прохладный поток, и медленно пошел в сторону центра. Прохожих не видно. Благодать! От домов слышится музыка, голоса, запахи. Кто-то ругается, кто-то ужинает…
…а кто-то жаждет пообщаться по сети: пискнул, привлекая внимание, браслет. В такой-то час! Кто бы это мог быть?
Нужно было оставить браслет дома.
— Джет, доброй ночи! Не разбудила?
— Здравствуйте, Мелисса. Как ни странно, не разбудили. Чем могу помочь?
— У нас Дана пропала. Сбежала от охраны. И не отвечает на вызовы. Вик ее ищет, но пока безрезультатно. Если не найдет, завтра с него инспектор голову снимет.
— От меня-то что требуется?
— Ну, если вдруг где-то ее встретите, дайте мне знать, хорошо? Или, может, какие идеи появятся, где она может быть.
— Ну, у себя на яхте, например… а лучше всего спросить у Бродяги.
— Угу. Скажите еще, что она докладывает андроиду, куда пошла.
— Ваше дело…
— Джет! Но если вы ее вдруг увидите… могу я надеяться?
— Хорошо, я свяжусь.
— Отлично, пока!
Джет сделал еще несколько шагов в сторону центра, потом остановился.
Черт бы побрал звезду Интерпола! Сами не могут справиться, так нашли, на кого вешать проблемы…
И куда эта чокнутая клоунесса могла податься в такой час? Ведь знает, что это опасно.
И, кстати. Где Бродяга?
Жаль, что андроиды не выходят в сеть и вообще не пользуются виртуальными способами связи. Ведь придется сейчас ножками топать в гостиницу, искать антропоморфа. А может он и не в гостинице? Ну, это-то как раз недолго узнать.
— Мелисса, прошу прощения… вы не в курсе, где сейчас Бродяга?
— Вот он как раз должен быть на яхте. Вик сказал, что он туда отправился еще днем.
— А что за яхта? Как ее найти?
— Называется «Которосль». А позывные должны быть в диспетчерской космопорта.
— Спасибо!
Джет прикинул расстояние и решил, что пешая прогулка — дело хорошее, но время дорого. А потому лучше все-таки воспользоваться каром…
Здание космопорта Руты строилось явно с расчетом на большой поток туристов. Наверняка это эпическое сооружение возвели еще до войны. Огромная полусфера была темной и немой. Не светился ни один огонек, парадный вход тоже оказался закрыт.
Проблема решилась через минуту, когда Джет утомился ждать ответа на сигнал вызова и решил на всякий случай объехать сооружение.
С другой стороны к основному куполу примыкал еще один, маленький куполочек, вот он-то как раз оказался обитаем.
Дверь приветливо распахнулась, дежурный диспетчер согласился выделить позднему гостю канал связи с одной из яхт, находящихся на орбите.
Бродяга отозвался сразу.
— Доброй ночи Джет. Что-то случилось?
— Да нет, пока ничего. Дана не появлялась? Наши доблестные полицейские умудрились упустить ее из поля зрения. Теперь ищут.
— Не появлялась. Но связывалась со мной сорок три минуты назад.
— Так вы знаете, где она?
— Судя по тому, что она запретила мне себя искать до утра, догадываюсь.
— И?
— Она сильно нервничала. Думаю, снимает стресс в каком-нибудь питейном заведении.
— А из-за чего стресс?
— Она не объяснила. Поднимитесь на борт, я дам вам просмотреть запись беседы.
— А на словах?
— Хорошо. Она первым делом спросила, все ли у меня в порядке, и не было ли каких-нибудь происшествий. Я ответил, что ничего стоящего внимания не происходило. Она немного успокоилась. Потом велела мне никуда с яхты не отлучаться. Добавила, чтобы я не искал ее до утра, и отключилась. Я тоже считаю, что это был опрометчивый поступок. Но, к сожалению, в данном случае ничего не могу сделать: приказ был прямой и однозначный. Разумеется, буду благодарен, если вы ее отыщете. У этой девушки дар попадать в истории.
— Я свяжусь, когда что-то узнаю.
— Джет, запишите номер прямого вызова яхты. Иначе вам снова придется договариваться с диспетчерской.
— Да, конечно.
Взрывное устройство первым обнаружил я. Лишний плюсик к коэффициенту полезности. Практически на предельном расстоянии адекватной идентификации, ещё до того, как пассажир достиг пункта таможенного досмотра.
Параллелю интерфейс, осторожно задействую дополнительные ресурсы, осуществляя проверку и перепроверку по трём независимым потокам. Внимания при этом стараясь не привлекать — необоснованный сигнал тревоги существенно снизит мой коэффициент полезности. Если же тревога окажется обоснованной, то поданный раньше времени сигнал тем более неуместен, поскольку лишь отдалит Цель.
Деликатное сканирование в четырёх диапазонах — параллельное, перекрёстное, выборочное. Подтверждение с вероятностью 98,6%. Стандартная начинка взрыв-пакета мелкими частями распределённа по багажу и одежде. Пенал детонатора выглядит безобидным, находясь между мыльницей и тюбиком зубной пасты. Ещё 10 в 7 степени* секунд назад я бы ничего не заметил, но сервис-центр не зря содрал такие деньги за последний апгрейд — способность к синтезу фиксируемой информации важна не менее, чем способность к её анализу и сохранению, теперь я могу это точно удостоверить.
Добавлено в память. Помечено: «важно, для общего доступа». Параллельно позволяю себе несколько наносекунд средней степени удовлетворения от хорошо проделанной работы.
С вероятностью два к пятнадцати возможен дополнительный плюсик — если именно я окажусь первым, кто отметил высокую полезность синтеза. Следовательно, значимость пассажира со взрыв-пакетом возрастает как минимум на порядок. Если он направляется именно к нам, а не на «Трою» или «Нью-Мехико». Вероятность один к трём.
И если его не задержат на пункте таможенного досмотра.
Впрочем, вероятность последнего невысока — службы пересадочной станции работают с сервис-центром иной корпорации. Отсталые технологии, позавчерашний день. Их анализаторы не обладают способностью сложить два и два в шестнадцатой степени, и вот уже пассажир со взрыв-пакетом беспрепятственно забирает со стойки проверенный ими багаж. Я отмечаю и фиксирую это обстоятельство, одновременно до предела усилив чувствительность ближайших стасиков. Таможенник, хомо-мэн старшего репродуктивного возраста, улыбается, шевелит губами. Акустика на таком расстоянии передаётся плохо, читаю по движению мимических мышц то, что уже спрогнозировал с высокой долей вероятности — не зря же таможенник так улыбался:
— «Карфаген» должен быть разрушен!
Дежурная шутка едва не кончается катастрофой, застав пассажира со взрыв-пакетом врасплох. Он дёргается, вцепившись в ручку чемодана, и резко оборачивается. Но таможенник смотрит на терминал. А когда поднимает глаза, протягивая отсканированную карту владельцу, тот уже взял себя в руки и отвечает в тон:
— Обязательно! Но не сегодня.
Я фиксирую напряжённость его лица, интенсивное потоотделение в надбровной области и несколько больший тонально-модуляционный нажим на первом слове, но вряд ли человеческое восприятие способно уловить такие нюансы. Тем временем одним из стасиков запускаю контактные усики в таможенный сканер — теперь проявленное мною любопытство, даже окажись оно замеченным, вполне естественно и обоснованно. Пассажир направляется на «Карфаген», и я имею полное право знать о нём всё.
Юрьев Кулат Мигелевич (в дальнейшем ЮКМ), двадцати одного года, место рождения Терра Кандида, следует на Онору в рамках деловой поездки. Проверка на соответствие по базам террористов и хомо с психическими отклонениями. Результат отрицательный. Чего и следовало ожидать — на такую проверку возможностей таможенных сканеров тоже вполне хватает.
Информации недостаточно. Анализ невозможен.
Пока не могу с адекватной вероятностью классифицировать его как террориста. Мало ли по каким соображениям везёт человек с собою взрывное устройство в разобранном виде? Может быть, это бизнес. Его нервозность повышает вероятность удачного для меня варианта до одного к двум, но пока бомба не собрана и не проявлено однозначно трактуемое намерение взорвать её в публичном месте — никто не вправе предъявлять необоснованных обвинений. Прецедент — дело Оми Ю Ким против сторожевой системы Третьей Волопаса. Впрочем, обвинения — не моя задача. Мое дело — отмечать и фиксировать.
Посылаю стасикам импульс немедленного возвращения, ЮКМ — последний из зарегистрированных пассажиров, до старта чуть более 10 в 3 степени* секунд. Чтобы не терять времени, активирую тройку запасных и посылаю их в каюту ЮКМ. Задание — маскировка в удобной для перекрёстного наблюдения позиции, автономная работа на приём и консервацию данных.
Пассажиры устраиваются в антиперегрузочных коконах, веду параллельную фиксацию кают, показания приборов пишутся автоматически, низкая степень интереса. А вот в рубке — высокая, потому выделяю большую часть оперативной памяти на подготовку к старту. Встроенные датчики фиксируют происходящее в рубке в непрерывном режиме и автоматически заносят в каталог, дополнительного контроля тут не требуется. Рутинная процедура, которая никогда не повторяется с точностью. Различия минимальны — сдвиг на несколько секунд, пара лишних слов, чуть изменённая интонация. Виты не замечают, я — фиксирую. Во время длинных прыжков, когда не за чем наблюдать и нечего заносить в память, кроме ежечасных отчётов о состоянии внутренних систем, я иногда анализирую эти записи заново — просто так, для тренировки. Пытаюсь уловить ритм и вывести прогрессию на будущее. Пока точность прогноза не превышает 53,5%. Если удастся довести хотя бы до 65%, это положительно скажется и на общем индексе полезности — мой личный рекорд пока 62%.
Сейчас индекс ещё ниже, 24% потеряно из-за высокой стоимости апгрейда. Фиксация ЮКМ вернула всего лишь 3% — пока не подтверждён его статус как террориста. Информации недостаточно. Вероятность её появления в ближайшие 10 в 4 степени* секунд близка нулю, в ближайшие 10 в 5 степени* возрастает до одного к четырём с чётко выраженной тенденцией дальнейшего роста.
Жду.
А пока фиксирую рубку.
Отстыковка от орбитальной пересадочной станции и выход на предпрыжковую скорость проходит в штатном режиме, отклонения укладываются в прогноз на 59%. Плюсик. Делаю отдельную прогрессию на капитана, после анализа сохраняю, пометив: «Важно! Исключительно для мед-диагностики». После прыжка получу дополнительные данные, вставлю их в этот отчёт. Капитан «Агента» — сарк, они плохо переносят прыжки. Намного хуже, чем хомо.
Перед самым туннелем — ещё один плюсик. Сигнал о ссоре в каюте Олеси О, Брайен. Переключаюсь на сенсоры ближайшего стасика. Олеся — медик и одна из наиболее ценных информаторов, с очень высокой прогнозируемостью поведенческих реакций. Второй участник ссоры — штурман Санчес
Перспективная пара.
Я спрогнозировал развитие их отношений более 10 в 7 степени секунд назад, проанализировав случайное столкновение на трапе при первой встрече, и пока погрешность менее 0,3%. Вот и первая ссора происходит практически в расчётное время. Дальше отношения пойдут на спад, попытка примирения перед Онорой и окончательный разрыв после — у Санчеса тоже неплохая поведенческая предсказуемость, а на курортной Оноре много скучающих фем. При хорошем раскладе эта пара поднимет мой индекс процентов на пятнадцать, как минимум.
При внешнем сканировании лица Олеси отмечаю припухлость и покраснение в области глаз, свидетельствующие об интенсивной работе слёзных желёз. Аллергии в её медкарте не значится, температура тела не повышена, что исключает простуду. Остаётся естественная физиологическая реакция на негативные эмоциональные раздражители, аккредитованная ранее как «распускание нюней». Ещё один плюсик.
Хорошая пара.
Сейчас они ссорятся. Олеся сидит на койке, ноги поджаты, руки попеременно дёргают клапан наколенного кармашка — левая открывает, правая пытается закрыть. Слёзных выделений более не наблюдается, процесс распускания нюней завершён, голос высокий и неприятно вибрирующий.
— Как ты мог?! Ну, как ты только мог, а?! Ведь у нас всё так хорошо было… Я тебя с мамой познакомила! А ты…
Санчес стоит у двери. Руки скрещены на груди, мелкие движения мимических мышц позволяют судить, что его недоумение и обида непритворны. Пожимает плечами:
— Не понимаю, чего ты вечно бесишься? ПМС что ли, да? А, может, этот, типа, недотрах? — В голосе штурмана появляются игривые нотки. — Ну, так это мы быстро того… поправим!
Он бухается на койку и пытается притянуть к себе Олесю, но та уворачивается.
— Не трогай меня! Как ты мог? Она же не человек!!! Она же даже не женщина!!!
Олеся — с Ирланда. Я правильно спрогнозировал, пристрастия Санчеса не найдут с её стороны понимания.
— Тварь, — говорит Санчес вдруг, сузив глаза и глядя поверх Олесиного плеча. Точно в зрительные рецепторы одного из моих стасиков, который слишком сильно высунулся из вентиляционного отверстия.
— Что?! — Олеся дергается возмущённо, но замечает, куда направлен взгляд Санчеса. Оборачивается.
И тоже видит.
— Развелось пакости, — шипит Санчес сквозь зубы, шаря рукой по койке и не обнаруживая ничего тяжелее подушки. На столике рядом — брусок рекламного стереокуба. Санчес хватает его и отводит локоть, прицеливаясь
Не спешу убирать стасика — пока угроза на уровне десятых долей процента. Мобильные датчики смонтированы на генетической основе самых трудноистребимых существ, им не так-то просто причинить вред. А происходящее достойно фиксации и последующего анализа.
— Не трогай! — кричит Олеся, вскакивая и полностью перекрывая наиболее удобный обзор. — Сам ты тварь, а он хороший!
Приходится переключиться на рецепторы пока не обнаруженного штурманом стасика, скрытого за креплением койки. Обзор значительно хуже, практически с уровня пола, но хоть что-то видно.
Санчес в недоумении рассматривает стереокуб — стандартный бонус с видами лучших курортов, такие прилагаются к фирменному коктейлю в любом портовом баре. Первые выводы у нас одинаковые, только мой мыслительный процесс протекает со скоростью на порядок выше. И потому я уже восемь секунд в ступоре, а штурман ещё только слегка недоумевает, не понимая, чем для Олеси так ценен набор рекламных фото.
— Да ладно, чего ты… — бормочет Санчес, возвращая куб на столик и пытаясь разуться без помощи рук. — Счас, погоди, я эту тварь ботинком…
— Сам ты тварь! — визжит Олеся и молотит его по груди маленькими кулачками. Её состояние идентифицируется мною как легкая форма предменструальной истерии. — А он хороший! Он мне колечко достал!!!
— Да ты что, о переборку треснулась? Всякую мерзость ещё…
— Сам ты мерзость! И не кричи на меня!!!
Информации достаточно.
В памяти эпизода с колечком нет, поиск в архиве. Результаты положительные, время фиксации — 10 в 4 степени секунд до стыковки с пересадочной станцией.
Двадцать пять лет назад.
Это место совсем не было похоже на то, куда его забрали после того, как… ну, об этом лучше не думать. Взрослые здесь были не особо дружелюбны, но и не относились к нему с жалостью, и второе было для Свлада предпочтительнее.
Конечно, иногда, когда они на него смотрели, во взглядах читалась расчётливая осторожность, как если бы он был новым и легко доступным инструментом, который ещё не совсем понятно как использовать, но использовать который собираются в любом случае. От этого волоски на шее у Свлада вставали дыбом.
И всё же, с этими нескончаемыми вопросами и бесчисленными посетителями, он получал больше внимания, чем за все последние годы. Уж точно больше, чем с тех пор, как заболела мама. Он мог бы наслаждаться этим, если бы не испытующие, неуютные, порой немного нервирующие взгляды.
Большинство его визитеров было одето в строгие белые халаты, какие носят врачи в больницах. Иногда заходили люди в отглаженной военной форме с цветными лентами на груди. Один из них, постарше, хотя и не такой старый, как те, с лентами, был одет в тёмно-зелёный камуфляж, как у солдат, которых показывают по телевизору. Это был майор Риггинс. Свлад хорошо его знал.
— Сегодня мы сыграем в небольшую игру, Свлад. Согласен? — спросил Риггинс.
Игры Риггинса никогда не были играми. Абсолютно. И уж точно не были весёлыми. И, в отличие от игр, в конце его не ждала награда, а лишь наказание, если он что-то делал не так.
— Какую игру? — всё же спросил Свлад. Майор Риггинс не особенно любил, когда ему говорили «нет».
— Простую, — ответил Риггинс, выкладывая на стол колоду продолговатых карт. — Я буду показывать карточку, а тебе надо будет догадаться, что на другой стороне. Просто хорошенько постарайся. Не бойся ошибиться.
Свлад поник. Он снова подумал о том, чтобы сказать, что его интуиция так не работает. По опыту он знал: Риггинс его не услышит. Внутренний голос подсказывал, что Риггинсу всё равно. Сидя напротив него за крошечным столом, не предназначенным для взрослых, Свлад чувствовал себя очень неловко. Он инстинктивно обхватил себя руками. Риггинс поднял первую карту, лицо его выражало ожидание, а во взгляде читалась лихорадочная надежда. Свлад уставился на обратную сторону карточки.
Но при всём старании, видел он только обратную сторону карточки, а то, что было напечатано на другой стороне, оставалось для него полной и абсолютной загадкой. Так он и сказал, заработав этим хмурый разочарованный взгляд.
— Попробуй ещё, — сказал Риггинс.
— Может, если бы я знал, что там вообще может быть, я мог бы…
— Мне не нужно, чтобы ты угадывал, — прервал его Риггинс, опуская карту. Свлад глянул на стол и увидел, что она лежит лицевой стороной вверх. По центру были нарисованы три чёрные волнистые линии.
— Я вам говорил, это так не работает. Я не экстрасенс. Я не…
Пережить разочарование Риггинса было несложно. В отличие от того, что обычно происходило после. Свлад приготовился, но Риггинс молча собирал со стола карточки. Не сказав ни слова, он вышел из комнаты, и Свлад ещё плотнее обхватил себя руками. Он гадал, что же у него отберут в этот раз, не так много у него было своих вещей. На ум пришла фотография матери, спрятанная в прикроватной тумбочке, и от этой мысли желудок скрутило узлом. К тому моменту, когда за ним пришли, чтобы увести, волны дурноты уже подобрались к горлу.
~*~
В настоящем
Мир медленно фокусировался, собираясь воедино, как бывает после удара головой или сотрясения.
Не только мир, но и вселенная. Дирк провёл без этого столько времени, что в первый момент просто пытался не задохнуться, придавленный сокрушительным весом, перегрузкой от навалившегося на него… всего.
О, сколько всего было неправильно. Он не знал, с чего начать.
Начни с начала, довольно бесполезно напомнил ему мозг, но Дирк знал, что есть способ справиться с этим безумием. Первым делом надо оценить обстановку. Где он?
Это довольно просто, Дирк лежал лицом вниз на… чем-то. Платформе? Какой-то площадке? Что бы это ни было, оно было неудобным — в щёку впивалось острое металлическое крошево. Поверхность была как наждачная бумага, если бы наждачная бумага была покрыта мелкими осколками зазубренного металла и предназначалась ещё и для нанесения увечий, а не только для обеспечения сцепления.
Где бы он ни находился, было темно. Нет, не совсем так. Свет был, но слабый и голубоватый, он мерцал на поверхности, а воздух казался необычно тёплым и влажным.
О! Аквариум…
Тодд.
Дирк начал возиться, пытаясь подняться на ноги, что было непросто, поскольку мышцы отказывались повиноваться, а половина его тела свисала с… пандуса. Точно. Они были наверху, над аквариумами, взобравшись туда по цепочке переходов…
Эмершан. Он всё исправил. Наверное. Что бы он ни сделал, Дирк снова чувствовал вселенную: его интуиция кричала, что надо бежать, все инстинкты вопили — что-то не так.
Он смог встать на колени, одна рука была мокрой по локоть. Взгляд, брошенный в сторону Фары, показал, что она лежит, растянувшись поперек пандуса, но недостаточно близко к краю, чтобы упасть. Её рука свисала через край, и кисть была погружена в воду. Со смутным страхом Дирк посмотрел в сторону Тодда.
Тот тоже лежал на пандусе, но не вытянувшись и свесив руку через край, а свернувшись в клубок и обхватив себя руками. У Дирка внутри что-то оборвалось.
— Тодд, Тодд, — окликнул он. Что-то было не так… Что-то было…
Потратив немалые усилия, Дирк всё-таки подобрался к Тодду, и первым делом проверил пульс. Тодд дышал ровно, но, что важнее, он, похоже, начинал приходить в себя: часто заморгал глазами, в горле застрял сдавленный стон. Дирк выдохнул с облегчением.
Порыв бежать становился нестерпимым. Оставив Тодда лежать, Дирк подобрался к аквариуму, ища трос, который соединял Эмершана с поверхностью. Схватившись за его конец, Дирк начал тянуть. Тот поддался относительно легко, беспокойство Дирка нарастало, пока конец троса не показался из-под воды — Эмершана не было.
— Чёрт, — пробормотал Дирк.
Перегнувшись через край, он увидел только бесконечную глубину аквариума, расцвеченную сотнями ярких рыбок. Никакого тёмного пятна, которое могло бы указать, где Эмершан. В голове уже практически выли сирены.
— Дирк? — позвал кто-то. Он узнал голос Фары и, резко повернувшись в её сторону, увидел, что она стоит на четвереньках и смотрит на него расфокусированным взглядом.
— Нам надо идти, — выпалил Дирк с паникой в голосе. — Нам надо идти.
Это произвело нужный эффект, и замешательство Фары явно стало сходить на нет, пока она изучала поверхность аквариума. Дирк отполз к Тодду, который пытался принять сидячее положение.
— Давай, нам надо идти, — сказал ему Дирк. Взгляд Тодда сфокусировался, по лицу скользнула тень замешательства.
— Дирк, — его голос звучал неуверенно. Дирк сглотнул, пытаясь избавиться от образовавшегося в горле кома. Испуганно и беспомощно он смотрел, как Тодд оглядывается, как его взгляд становится жёстче, а челюсть напрягается.
— Пожалуйста, нам надо идти, — снова произнёс Дирк.
— Дирк, где Эмершан? — спросила Фара. Дирк заставил себя отвести взгляд от Тодда и быстро глянул на неё.
Она уже поднялась на ноги и теперь осматривала аквариум, в котором не было ни следа Эмершана… и ни следа снаряжения. Дирк покачал головой.
— Я не знаю, но нам надо идти, — он и сам слышал, что звучит сейчас как заевшая пластинка, но всё говорило ему: надо уходить. Чем дольше они оставались на месте, тем хуже становилось ощущение. Пока он не начал беспокоиться, что всё снова как в «Чёрном крыле», и он снова беспомощен перед лицом того, что будет дальше.
— Пожалуйста, — добавил он в последний раз, уже отчаянно. Фара коротко кивнула, хотя всё ещё выглядела обеспокоенной. Вместе они помогли Тодду подняться на ноги.
Однако долго им не пришлось его тащить: вскоре Тодд вернул способность передвигаться, и они уже втроём огибали аквариум по эстакаде, пока не добрались до лестницы. Фара начала спускаться первой, Тодд замыкал. Дирк затылком чувствовал направленный на него тяжёлый взгляд, интенсивность которого заставляла ёжиться.
Больше всего Дирку хотелось обернуться, чтобы проверить, в порядке ли Тодд, спросить его, что он помнит. Но инстинкты всё ещё говорили ему, что нужно бежать, что они в опасности, что не время задавать вопросы — не здесь, ещё нет. Хуже того — они говорили, что что-то не так, хотя Эмершан всё исправил, но всё же…
Лестница кончалась у двери, которая вела обратно в коридор. Оттуда они могли снова уйти в сервисные тоннели, из которых пришли, вернуться к внешнему входу в аквариум и остаться незамеченными. План был надёжный, но всё же…
— Нет, — сказал Дирк, когда Фара потянулась к ручке двери. Она удивлённо оглянулась на него. Дирк помотал головой. И только спустя минуту они услышали сердитые выкрики по ту сторону двери.
Он жестом показал Фаре, что надо соблюдать тишину, а потом рискнул глянуть на Тодда. Тот всё ещё пристально смотрел на него, но если до этого во взгляде было смятение, теперь на его место пришла неясная боль, как будто Дирк сделал что-то ужасно неправильное. Такое же выражение было на лице у Тодда тогда, на причале, когда Дирк назвал его лжецом.
Ему хотелось что-нибудь сказать, что угодно: оправдаться или даже спросить, что же такое помнит Тодд, потому что судя по его выражению лица, ничего хорошего. Но за дверью продолжали звучать голоса, и Дирк прекрасно понимал, что в любую секунду она может распахнуться, а они не хотят встретиться с теми, кто окажется по ту сторону. Вариантов было немного, так что Дирк прикусил язык и продолжил ждать.
Время ползло невероятно медленно, секунды растягивались в минуты. Казалось, прошли часы, когда давление у него в груди наконец ослабло, и Дирк запрыгал на цыпочках, указывая Фаре на дверь. Дальше по коридору дверь в сервисные тоннели — и их путь к выходу — была открыта, из-за неё доносились голоса. Вот тебе и план. Следуя указаниям Дирка, Фара повела их в противоположную сторону.
Это привело их к лестнице, где дверь в коридор, ведущий к комнате с контейнером, тоже была приоткрыта. Фара двинулась мимо неё, но Дирк замедлил шаг, вселенная тянула его в другую сторону.
— Дирк? — едва слышно спросила Фара. Дирк смотрел на узкий коридор. Он всё ещё остро ощущал удушающую тяжесть взгляда Тодда.
— Думаю, нам надо… — он указал в ту сторону.
— А Эмершан? Разве мы не должны его найти?
Дирк покачал головой:
— Его здесь нет. Он что-то сделал. Я не знаю что, но здесь его нет.
Оглядываясь назад, ему, наверное, следовало понять это раньше. Как минимум им стоило задуматься над готовностью Эмершана помогать им. Слишком уж легко он согласился. Век живи — век учись, решил Дирк. Сейчас у них были проблемы посерьёзней.
Например, приближаюшиеся голоса, доносившиеся с другого конца коридора. Дирк мотнул головой на открытую дверь. Фара кивнула и снова двинулась вперёд.
Теперь Тодд пошёл за ней, оставив Дирка последним. Они шли быстро, и Фара остановилась, только дойдя до помещения с контейнером. Ее рука инстинктивно потянулась к бедру, а челюсть напряглась, когда она поняла, что там нет оружия. Дирк и так мог сказать, что внутри никого нет. Остался только контейнер: открытый и заполненный бледно-голубой жидкостью. Поймав взгляд Фары, он покачал головой. Она коротко кивнула и повела их дальше.
Этим же путём они шли с Тоддом в первый раз, когда Дирк ещё был уверен, что всё можно исправить, ещё до того, как понял, что это будет значить. Сейчас для этого было поздно. Дирк последовал за Фарой в помещение с насосами и дальше, к двери, которая выведет их к пирсу, через которую они шли вместе с Тоддом, и у него было точно такое же выражение лица, как и сейчас.
— Дирк, — позвала Фара, когда они добрались до двери, и вопросительно посмотрела на него. Дирк кивнул. Он точно знал, что там никого нет.
Воздух снаружи был свежим и влажным, совсем не таким, как с утра, когда они только приехали. Дирк порадовался, что надел куртку. Точно такая же мысль у него была семь недель назад, когда всё это ещё было просто очередным делом, загадкой, которую надо решить.
Считалась ли она теперь решённой, если он всё ещё не понимал добрую половину?
— Моя машина была припаркована там, — указала Фара. Дирк и сам это помнил, хотя и не был уверен, что они оказались в той же вселенной, не говоря уж о том же дне. Он только знал, что шансы найти машину Фары там, где они её оставили, были крайне малы.
И всё же он был там: внедорожник Фары, чудесным образом нетронутый. Это сильно прибавляло шансов тому, что они вернулись в первоначальную временную линию, хотя Дирк и не мог избавиться от мысли, что что-то было не так. И это не считая того, что они по-прежнему не знали, где Эмершан. Два одинаковых белых фургона стояли у здания Аквариума, точно так же, как в день, когда они с Фарой только приехали. В больших окнах здания Дирк видел мерцание фонарей. Где бы ни был Эмершан, они тоже его искали.
— Может, нам стоит…
— Нет времени. Возвращаемся в офис. Нам надо ехать в офис.
Если бы его спросили, зачем, Дирк не смог бы объяснить, но его интуиция была на месте, и, очевидно, Фара доверяла ему достаточно, чтобы не задавать вопросов. Она залезла в машину, Дирк забрался на переднее сидение, оставляя Тодду заднее.
— Всё сработало? — спросила Фара, когда они выехали на дорогу, периодически поглядывая в зеркало заднего вида. Дирк и так мог сказать, что их никто не преследует.
— Я… — он оглянулся на заднее сидение и увидел, что Тодд продолжает пристально на него смотреть, как будто не совсем понимает, кто или что он такое. Этот взгляд немного действовал на нервы.
— О господи, Аманда, — секунду спустя сказала Фара, и взгляд Тодда метнулся к ней. Она вытащила телефон и, держа руль одной рукой, попыталась набрать номер. Дирк не хотел, чтобы они вылетели в кювет, поэтому выхватил у неё телефон.
Он подключил его к аудио-системе машины, решив, что Тодд тоже может захотеть поговорить, и набрал номер. Аманда ответила на третьем гудке, её голос гулко зазвучал в тишине машины. Фара всхлипнула что-то неразборчивое, вероятно, от облегчения.
— Эй, ты же никогда не звонишь. Почему ты звонишь? — в голосе Аманды звучало искреннее замешательство.
— Ты в порядке? — спросила Фара. Последовала озадаченная пауза.
— В порядке. А ты? — ответила Аманда. Теперь в её голосе звучало беспокойство.
— Всё хорошо. Я в порядке. И я собираюсь к тебе. Где ты?
Дирк отважился снова взглянуть на Тодда и увидел, что тот напряжённо прислушивается. Он явно испытывал облегчение, слыша её голос, но присоединяться к разговору не спешил.
— Пьюджет Парк, — ответила Аманда. — Ты уверена, что в порядке? Что случилось? Тодд в порядке?
— Всё хорошо, — впервые за всё время заговорил Тодд. Его голос разнёсся по машине, и у Дирка перехватило дыхание. Аманда, похоже, сообразив, что она на громкой связи, не ответила.
— Мы все в порядке, — сказала Фара. — Просто еле выбрались из отвратительной передряги, и я…
— Да, понятно. Хочешь, я приеду? Попрошу Роуди подвезти меня в офис.
Дирк понял, что слышит их на фоне: назойливые вопли и общий хаос, который всегда сопровождал их… ну, существование. Мысль о том, что они окажутся поблизости от офиса…
Но, судя по выражению лица Тодда, он отчаянно хотел увидеть сестру. Дирк опередил Фару:
— Ты сможешь убедить их остаться в фургоне? Потому что нам нужна ты, а в последний раз, когда они были там…
— Они не будут громить офис, — пообещала Аманда. Дирк отнёсся к этому довольно скептически, но выражения лиц Фары и Тодда подсказали ему, что он принял верное решение.
Он предоставил Фаре продолжать разговор, паника несколько улеглась, и Дирк уже чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы повернуться и посмотреть в глаза Тодду, впервые с тех пор, как всё это началось. Тодд невозмутимо встретил его взгляд.
— Я помню, — сказал он через минуту, очень тихо, словно не хотел, чтобы услышала Аманда. Дирк вскинул голову. Дважды открыл и закрыл рот, не совсем уверенный в том, как ему на это отреагировать, не совсем уверенный в том, что тот имеет в виду. Но Тодд не дал ему возможности ответить, сосредоточив всё внимание на пейзаже за окном, а Дирку осталось только гадать, что именно он помнит.
Ему безумно хотелось спросить, но он знал Тодда достаточно, чтобы понимать — ответа не получит, поэтому он просто повернулся обратно. Внутри всё переворачивалось, и это ощущение становилось всё хуже по мере того, как они приближались к офису. Когда Фара припарковалась, оно достигло апогея.
— Я подожду Аманду здесь, — сказала Фара, вылезая из машины. И Дирк знал, что спорить не стоит.
Он ожидал, что Тодд тоже останется, но тот, как ни странно, последовал за ним в здание, причём понял это Дирк уже только на полпути к лестнице, и то потому, что Тодд кашлянул. Дирк развернулся так резко, что помещение закружилось перед глазами, и ему пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть.
— Тодд… Я…
— Ты знал, — всё так же тихо сказал Тодд. Дирк озадаченно нахмурился.
— Знал? — переспросил он.
— Что Аманда всё ещё злится на меня. Знал и не сказал мне.
— Подожди, ты помнишь…
— Я помню всё, Дирк. Обе временные линии. Помню, как мы встретились с тобой и расследовали убийство Патрика Спринга. Помню, как ты зашёл в магазин пластинок Альфредо. Помню, как приходил на могилу к родителям, и помню их живыми. Помню Аманду, и… она меня ненавидит.
Дирк яростно замотал головой:
— Она не ненавидит тебя. И я бы сказал, что ваши дела идут неплохо, и отношения налаживаются.
И только тогда он осознал, что на самом деле сказал Тодд.
— Ты помнишь обе временные линии? — спросил он в ту же секунду, как понял. К его удивлению, Тодд кивнул как-то неохотно. У Дирка внутри что-то оборвалось.
Это должно было быть хорошей новостью. Должно было избавить их от кучи возможных проблем, но, похоже, вместо этого создавало кучу новых. Тодд определённо не выглядел счастливым. Он выглядел абсолютно несчастным. Дирк шагнул к нему.
А потом застыл, потому что на втором этаже, резко привлекая внимание их обоих, скрипнул пол. Поглощённый разговором с Тоддом, Дирк совершенно упустил нависшее над ним чувство угрозы. В тот же момент оно нахлынуло в полную силу, сдавливая горло.
Фара ещё оставалась снаружи, а даже если бы и нет, всё равно была безоружна, так что звать её смысла не было. Кивнув Тодду, Дирк мотнул головой в сторону лестницы с немым вопросом в глазах. Тодд уверенно кивнул в ответ. Верно.
Если бы не Тодд, он никогда бы на это не решился. Если бы не Тодд, он вернулся бы к Фаре. И теперь, когда они поднялись на второй этаж, сердце у него колотилось как бешеное. Дверь в агентство была открыта. У Дирка внутри всё перевернулось.
Ему вновь захотелось отступить, пойти назад: желание сбежать было непреодолимо. Он опять взглянул на Тодда, одновременно ища поддержки и убеждаясь, что тот всё ещё рядом. Тодд снова кивнул. И именно он первым вошёл в дверь, а Дирк следовал по пятам.
Дирк был практически уверен, что внутри их ждёт Эмершан. Но на диване сидел совсем не он.
При виде Риггинса первая же неосознанная реакция Дирка была — отступить. В панике он промахнулся мимо двери и прижался спиной к стене рядом, вжимая голову в плечи в попытке казаться меньше. Риггинс встал. Тодд напрягся, словно готовясь к нападению, и переводил встревоженный взгляд между ними.
— Нет, — словно со стороны услышал свой голос Дирк. — Я не вернусь. Вы меня не заставите.
Комната поплыла перед глазами, и Дирк узнал начало панической атаки. Сердце стучало где-то в горле, лёгкие при каждом вдохе болезненно сжимались, а руки, осознал он, дрожали.
— Свл… Дирк, — сказал Риггинс, делая шаг в его сторону. Дирк вздрогнул.
— Погоди-ка, это тот самый чувак? — спросил Тодд. — Это Риггинс?
Фокусироваться на Тодде было легче, чем смотреть на приближающегося Риггинса, поэтому Дирк перевёл взгляд на него и слабо кивнул. Замешательство Тодда мгновенно растворилось, сменившись слепой яростью. Перемена была настолько поразительной, что паника Дирка немного отступила. А Тодд тем временем развернулся к Риггинсу, переместившись так, что теперь заслонял его от взгляда Дирка.
— Я просто хочу поговорить с Дирком, — сказал Риггинс, примирительно вскидывая руки.
— Нельзя просто появиться и заявить о таком. Дирку не интересно ничего из того, что вы могли бы сказать.
Похоже, неважно, сколько раз он видел подобное — сколько раз Тодд вставал лицом к лицу с кем-то, кто был вдвое крупнее его — каждый раз это лишало Дирка дара речи. Человек, который, вероятно, являлся его самым лучшим другом за всю жизнь — и неважно, что он вообще был его единственным в жизни другом — бесстрашно смотрел в глаза худшему кошмару Дирка без единой мысли о собственной безопасности. Это было непостижимо. Сердце Дирка сжалось при виде этой картины, и тёплая волна смыла большую часть паники.
Увиденное настолько ободрило его, что он нашёл в себе силы шагнуть вперёд, отлипая от стены, и обойдя Тодда, встать с ним рядом. Тот коротко глянул на него, но напряжение его не покинуло, и Дирк был уверен, что Тодд сделает всё, чтобы не позволить «Чёрному крылу» снова его забрать.
— Тодд прав. Вам нечего здесь делать.
С минуту казалось, что Риггинс начнет спорить. Он пришёл один, понял Дирк, без своего мальчика на побегушках, который, как надеялся Дирк, всё ещё отходит от сотрясения, обеспеченного ему Амандой. Но затем Риггинс потянулся к карману пальто, и Тодд напрягся сильнее. Дирк почти ожидал, что тот бросится заслонять его, и мог сказать, что это лишнее: все инстинкты говорили, что в кармане было нечто гораздо, гораздо худшее, чем оружие. Извлечённая Риггинсом карта Зенера подтвердила догадку.
— Я действовал неправильно, — сказал Риггинс, протягивая карточку. Тодд выхватил её у него из рук. Дирку не надо было её переворачивать, чтобы понять, что на другой стороне изображён дельфин. — Я думал, — продолжил Риггинс, — тебе будет проще, если ты будешь считать это новым делом. Если не будешь знать, что за этими картами стою я.
Тодд потрясённо смотрел на карту, как будто видел её впервые в жизни. Дирк проскользнул мимо него, он больше не боялся.
— Это вы послали те карты, — сказал он. Риггинс кивнул. — Вы знали, что дельфин приведет меня к Аквариуму, а карты Зенера напомнят о «Чёрном крыле».
Риггинс снова кивнул, на этот раз с улыбкой.
— Я знал, что ты разберёшься. Я так горжусь тобой, Дирк. Я…
Дирк помотал головой:
— Зачем? Эмершан и так был у «Чёрного крыла». Он…
— Я больше не в «Чёрном крыле», — сказал Риггинс, ошарашив Дирка.
Тодд, похоже оправившийся от шока, шагнул вперёд, снова вставая между ними.
— И вы ждёте, что мы поверим? — спросил он. Взгляд Риггинса был полон терпения.
Дирк понял, что руки у него снова дрожат, но уже по другой причине. Тодд буквально излучал агрессию, и Дирк готовился к тому, что придется его удерживать.
— Я уже давно не в «Чёрном крыле», — продолжал Риггинс. — Ушёл ещё до того, как ты сбежал. Я пытался… — он покачал головой. — Не важно, что я пытался сделать. «Чёрного крыла» больше нет. Оно закрыто. Они больше за тобой не придут. Но доктор Колридж несанкционированно продолжала свою программу. Никто не потрудился её свернуть, а у меня не было возможности вытащить оттуда Эмершана. Я знаю, это не искупает мою вину…
— Искупает вину? — недоверчиво переспросил Тодд. — Вы это называете искуплением? Мы только что провели два месяца в альтернативной временной линии. Мы понятия не имеем, где Эмершан. Вполне возможно, что люди, которые его искали, уже его нашли, и вы считаете, что, отправив нас на два месяца гоняться за призраками, как-то оправдали себя?
Возможно, Дирку и не стоило делиться некоторыми детскими воспоминаниями с Тоддом, но всё же сейчас он не мог заставить себя об этом пожалеть. Как не мог перестать смотреть на Тодда, которого чуть ли не трясло от ярости. Как будто он и без того недостаточно сильно его любил.
— Это не искупление, — очень тихо сказал Дирк. Тодд резко перевел на него взгляд, как и Риггинс. И теперь они оба пристально смотрели на Дирка, а он чувствовал себя удивительно спокойным. Он сделал ещё шаг вперёд. — Вы приложили массу усилий, чтобы раздобыть карты, которые я связал бы с «Чёрным крылом». Вы выбрали символ, который привёл бы меня в нужное место. Вы нашли время отметить все места, измененные… даром Эмершана. Это не искупление. Это эксперимент. Вы проверяли меня. Хотели посмотреть, смогу ли я решить загадку.
Он понял, что это правда, как только произнёс, даже несмотря на то, что по лицу Риггинса скользнуло виноватое выражение. Интуиция подсказала ему достаточно. Его сила. Какие бы экстрасенсорные связи Риггинс ни пытался доказать всю свою жизнь… Ну, теперь он это сделал.
— Вас вообще волнует, что Эмершан пропал? Что мы не знаем, где он, и полностью ли восстановлена временная линия? Не волнует, — Дирк ответил сам прежде, чем Риггинс смог заговорить. — Всё, что вам хотелось знать — смогу ли я это сделать.
Может, раньше Дирку и казалось, что Тодд злится, но это не шло ни в какое сравнение с бешенством, которое теперь плескалось в его глазах. Он двинулся к Риггинсу, намереваясь, как Дирк подумал, задушить того. Дирк потянулся и крепко ухватил Тодда за руку, удерживая.
— Он того не стоит, Тодд, — сказал Дирк. К его удивлению, Тодд отступил.
Как и Риггинс. На его лице теперь появилось виноватое выражение.
— Я хотел только… — начал он, но Дирк его прервал.
— Это не важно. Вам здесь не рады. Я хочу, чтобы вы ушли.
Он сделал шаг в сторону и указал на дверь. На какую-то секунду он подумал, что Риггинс будет спорить, но тот ушёл, а Дирк остался стоять посреди комнаты, его потряхивало. Тодд, напряжённый, как сжатая пружина, стоял рядом.
Одиннадцатого января в обеденный перерыв прилетела Вера с киборгами – неожиданно и без предупреждения. И если бы не звонок Лёни, Нина так и осталась бы на обед на работе – но пришлось лететь домой вместе с Платоном и Раджем.
Вера мрачно поздоровалась, передала права управления на «семёрку» (девушка азиатской внешности) и двоих «шестёрок» (наголо обритые парни со свежими шрамами), объяснив, что по лотерейному билету выигрыш заменить нельзя и потому «семёрка» доставлена как выигрыш, и две «шестёрки» в виде бонуса от Бориса («…если и сдохнут, то не у нас, нам отчётность портить незачем…»), и собралась улететь, но встревоженная её холодностью Нина пригласила Веру к чаю.
Она согласилась словно нехотя:
— А ничего, что я скоро буду женой Вашего бывшего мужа? У нас свадьба через две недели… неужели настолько всё равно?
— Я рада за вас. Борис нашел себе хорошую жену. Будь счастлива. Мне действительно всё равно… ни скандалить, ни ревновать не имеет смысла. Я никогда его не любила. И… на свадьбу я, наверно, прийти не смогу. Работы много. И… у меня пока есть деньги, я могу выкупить с утилизации…
Вера с оскорблённо-изумлённым видом уставилась на Нину:
— Я говорю, что собираюсь замуж за Вашего бывшего мужа… а Вы всё о киборгах! Вы о чём-то другом говорить можете?
— Могу. О кормосмеси, которая заканчивается. О комбинезонах и термобелье… о лекарствах. Не смотри так, я серьёзно. О чём ещё нам говорить? О кружевах и ленточках? Вера, не обижайся, но… мы хоть и на разных полюсах, но одной проблемы. И можем… относительно мирно… говорить только о киборгах. Так что… моё предложение в силе… деньги у меня пока что есть.
— Хорошо… как только появятся лишние киборги, сообщу. Пока.
После ухода Веры Нина позвонила Степану, чтобы узнать, не нужно ли ему ещё трёх DEX’ов. Они и самой бы не помешали… но на турбазе наверняка нужны охранники. Брат ответил, что DEX’ы не помешают никому и что юрист заповедника почти подготовил договор на подпись.
— Отлично! Прилечу после работы… и привезу киборгов, – ответила Нина.
Три новых киборга были в одних комбинезонах и лёгких тапочках и потому пришлось звонить Зосе и просить пару баулов какой-нибудь одежды по акциям. Прямо сейчас Зося зайти не смогла, да и новых киборгов надо было охранять, и потому пришлось оставить дома Раджа и Василия, который должен был оплатить принесённые Зосей вещи и помочь новичкам.
Состояние «шестёрок» их было таким… словно каток по ним проехал. Но это все-таки были DEX’ы и потому охранять их Нина оставила тоже DEX’ов. При этом приказала Василию с Раджем накормить новичков, а также помочь вымыться и одеться:
— Вася, где аптечка, знаешь. Но если чего-то не хватит, закажи… — Нина взглянула на привезённых киборгов и… велела всем троим прописать Василия с третьим уровнем на всякий случай.
И полетела на работу с Платоном.
***
По пути к турбазе Нина снова позвонила Степану и попросила чисто на всякий случай пригласить медика, чтобы оказать новичкам квалифицированную помощь, и Степан предложил лететь сразу к медпункту, и там встретиться с юристом и Доброхотом для подписания договора.
Василий посадил флайер у медпункта почти в шесть часов вечера, когда уже было включено уличное освещение в посёлке. Нину уже ждали – Степан был с Лазарем, с Доброхотом прилетели два его брата и Змей, и Иван Сергеевич с Лилей. Ираида чисто по традиции предложила всем чай, но чаепитие было скорее символическим, так как всем хотелось попасть домой – и, получив третий уровень, занялась лечением парней.
— Проект договора я подготовил, — сообщил Иван Сергеевич и скинул всем файл, — если стороны согласны, то подпишем и разлетимся. Кстати, Нина Павловна, помнится мне, Вы обещали мне DEX’а… не сочтите за наглость…
— Не сочту… можете взять Люси, — и Нина показала на «семёрку», — у неё совершенно непроизносимое серийное имя, я назвала её Люси. Можете добавить в договор, что я передаю Вам киборга в пользование с третьим уровнем в качестве оплаты за юридическое сопровождение строительства. Если дом и хозяйственные постройки будут готовы вовремя… в договоре срок указан первое сентября… то киборг DEX-7 Люси перейдёт в Вашу собственность. Лиля у Вас в хорошей форме и в полном порядке, и потому я уверена, что и Люси будет у Вас хорошо. Двух киборгов DEX-6 мужской модификации… кстати, тоже можете прописать в договоре… передаю бригадиру строительной артели на тех же условиях. И… если есть счёт, готова сразу перечислить деньги на строительные материалы, их доставку на остров и строительство.
Юрист вписал в договор названные Ниной условия, Доброхот при свидетелях назвал номер счёта – и Нина сразу перевела деньги в сумме двести двадцать тысяч галактов и передала права управления на киборгов юристу и строителю. Мужчины уставились на неё с полнейшим изумлением, и ей пришлось объяснять:
— Это выигрыш в лотерею… так получилось, что Василий и Платон без моего ведома купили кучу лотерейных билетов, и четыре из них выиграли. Микроволновка, холодильник, Люси и куча денег… после вычета налогов и уплаты налогов на выигрыши осталось триста пятьдесят четыре тысячи. Десять тысяч я перевела Ратмиру на покупку киборгов. Плюс ежедневные траты… заплатила за отопление дома на полгода вперёд… осталось триста сорок две тысячи. Пока у меня эти деньги есть, я готова заплатить за строительство сразу… если деньги останутся, можно заготовить сено… и какие ещё нужны корма для животных… и несколько лошадей прикупить. Хочу и тысяч семьдесят перевести Лине на оплату инкубаторов… вроде столько ещё недостаёт. На остальные деньги буду жить… надо ребятам одежды зимней прикупить… и ремонт в доме сделать не помешает.
Её решение было одобрено, Степан сразу позвонил Веселине, и Нина перевела ей названную сумму. Лина сначала обрадовалась – теперь, вместе с собранными для неё по общинам, денег хватит на весь срок инкубации всех шестнадцати детей – но тут же посерьёзнела и спросила:
— А как я тебе отдавать буду? Давай не сразу… не за один год…
— Можешь не отдавать… если поможешь трудоустроить в деревню твоей свекрови десяток-другой киборгов за прокорм и жильё… не прямо сейчас, но в перспективе. Они отработают… ведь не на остров же к себе ты привезёшь шестнадцать младенцев… — Нине вдруг показалось, что Лина совершенно не собирается оставлять своих детей у их бабушки. Но и на метеостанции нет места для такого детского сада, и тут или Лине придётся возвращаться в деревню, или… строить на острове большой дом. И потому Нина повторила:
— Эти семьдесят тысяч – выигрыш в лотерею, их можешь не возвращать, если переедешь в деревню к свекрови и примешь в доме десяток киборгов. Детям нужна мать более, чем бабушка, а шестнадцати детям нужно и шестнадцать кроваток, нужна одежда, пелёнки-подгузники-игрушки… много всего нужно. А на метеостанцию вместо тебя я отправлю… ещё одного киборга. Детям ты намного нужнее… чем науке…
Лина пообещала подумать о возвращении в деревню, но попросила юриста составить расписку о возвращении суммы в течение двадцати лет, что он и сделал.
Домой Нина прилетела только к ночи, уставшая, но довольная. Договор на строительство составлен и подписан, деньги переведены, мастер-строитель – человек честный и надёжный, согласился сам собрать бригаду и сам выбрать и привезти стройматериалы согласно проекта, юрист заповедника согласился сопровождать стройку до сдачи объекта под ключ, и директор заповедника доволен – будет ещё одна туристическая зона… или ещё одна жилая деревня, жители которой будут сдавать продукцию в лавку турбазы.
Только бы денег хватило… двухэтажный дом, два флигеля, конюшня-коровник-курятник-мастерские… только бы хватило денег!
С такими мыслями Нина смогла заснуть только под утро.
***
Знаменательный день двенадцатого января начался в пять утра звонком видеофона. Нина вскочила, накинула халат, а увидев, кто звонит, мгновенно ощутила страх. Ничего хорошего звонок Бориса в такое время не предвещал. Сначала вышла в гостиную, и уже там приняла звонок.
— Утро… кому-то доброе, а кому-то не очень. Разбудил? – бывший муж был полностью одет, холодно-спокоен и находился в своём рабочем кабинете, что напугало Нину ещё больше. Но он словно не заметил её состояния и словно случайно поинтересовался:
— В доме кто-то есть, кроме тебя?
— Доброе… я и два киборга… — растерянно ответила Нина. – А что случилось?
— Так ты не в курсе? Головизор смотришь хоть иногда? Но ладно, не знаешь и не надо. Ответь только, есть у тебя сколько-нибудь свободных денег? Прямо сейчас!
— Ну… тысяч сорок есть… до пятидесяти… примерно… а тебе зачем?
— Сорок? Маловато… но дай их мне. Сейчас. На месяц… или тебе лучше киберами?
Ничего не понимающая Нина только смотрела на него в состоянии полнейшего шока – он же сам не хотел иметь с ней никаких дел! А теперь звонит в такую рань и просит денег! И ничего не объясняет при этом!
— Что так смотришь? Киберы ещё нужны? Продаю дюжину за сорок тысяч. Берёшь? Вижу, что согласна. Отправляю. Жди. Как только получишь, переведёшь все деньги на мой счёт. Помнишь номер? Не помнишь? Сейчас скину снова… или мне этих киберов убить?
Совершенно ошалевшая и ничего не понимающая Нина только кивнула, и Борис отключился. Несколько минут стояла в ступоре, не понимая, что делать. В конце концов Платон просто взял её видеофон и набрал номер Степана. Тот отозвался сразу, но Нина ничего толком не смогла объяснить, и Платон скинул запись разговора с Борисом.
Степан просмотрел запись и сказал:
— Ничего не предпринимай, сейчас прилечу. Нина, он с ума не сошёл? Ладно, жди.
И отключился. Нина чуть отошла от шока, вздохнула:
— Платон, готовь завтрак. На шестерых… Степан наверняка будет с Лазарем. Я пока оденусь. Радж, включи отопление на чердаке и подготовь кровати… надувные… а потом приготовь киборгские комнаты. И сообщи Василию. Пусть прилетит сюда… вместе со Златко… возможно, понадобится их помощь.
Оба киборга ответили:
— Будет сделано! – и Нина вернулась в спальню, чтобы одеться. От вихря мыслей дрожали руки, но звать на помощь Платона не стала, справилась сама. И сама заправила кровать.
Завтрак был уже на столе – омлет с сыром и зеленью и блинчики с вишнёвым джемом. Платон дожаривал последний блинчик, кипел чайник, а на экране головизора шел сюжет о срывах киборгов, и крайне взволнованная девушка что-то вещала о синтезе Гибульского и разумности киборгов.
Когда сюжет закончился, Нина приказала Кузе включить повтор. Сначала был ролик с киборгом в стенде – злой человек стрелял в него из строительного пистолета, потом выдергивал гвозди из тела киборга и снова говорил, и говорил… Нина и киборги смотрели в состоянии полнейшего шока. Платон поставил повтор и подключил к трансляции Змея.
На экране снова была эта девушка. Нина приказала Кузе переключить канал – может, кто-нибудь внятно объяснит, что же происходит? Но на всех каналах был этот ролик, только с разными комментаторами и с совершенно разными комментариями.
Пока переключали и смотрели, прилетел Степан с Лазарем, и Нина пригласила их к столу, пока не явились дексисты.
— Что вообще происходит? – зло спросил Степан. Ему пришлось срочно брать большой флайер заповедника (свой в ремонте) и лететь в город, что совершенно ломало все его планы на день.
— Сама ничего не понимаю. Борис потребовал денег. Пообещал прислать киборгов… что-то подозрительно много… дюжину за сорок тысяч. И в каком состоянии они будут, только богам известно.
— Куда их хочешь отправить?
— Пока не знаю. Не знаю сколько и какие модели. Теперь «DEX-company» конец… здешний офис если не закроют вовремя, то и разгромить могут. Эта самая Кира сказала вслух то, о чем многие догадывались, но заявить не смели. Что киборги могут быть разумны и что все эти срывы спровоцированы хозяевами этих киборгов. Недаром Борис сравнивал «DEX-company» с медведем, а кружки спасения киборгов – с комарами. Теперь у «комаров» есть лидер… — Нина задумалась. Чай остывал, блинчики были съедены киборгами, пришедший Василий варил в большой кастрюле сразу три пачки пельменей, но ей от шока было не до еды. – Я думала, лидером движения спасения киборгов будет зрелый мужчина, который не побоится этого «медведя»… а лидером оказалась совсем молодая девушка… лишь бы ей хватило сил не бросить всё это и идти до конца…
И тут Кузя сообщил о приходе Леонида и посторонних киборгов. Нина вышла в прихожую и встретила нежданного гостя. Лёня был встревожен и растрёпан, но пытался нервно шутить. Вероятно, чтобы не сорваться на крик. Всегда спокойный парень был взбудоражен, но странно весел – и это напрягло Нину ещё больше.
— Видели по голо? Закрываются офисы и лаборатории, антидексисты громят салоны… и не только. Громят кафе, где служат киборги, громят бордели… журналисты как с цепи сорвались!
— Уже? Но… с момента первого показа этого видео не прошло и двух часов!
— Борис Арсенович будто предчувствовал что-то подобное… он всё время сравнивал «DEX-company» с медведем, который давит нападающих на него комаров… эти самые кружки по спасению киборгов. Вы не в курсе? Вашу коллекцию приказано ликвидировать. Всю… это приказ из головного офиса… вчерашний. Но у нас нет столько денег, чтобы выплатить Вам столько компенсации. Акции резко обвалились… но Борис Арсенович старается не паниковать сам, пресекает панику в филиале… поэтому Ваша коллекция увеличивается. Принимайте.
Через два часа на открытую волну вклинился капитан моего корабля:
— Через пятнадцать минут к месту встречи спустится спасательный бот с десантом для возврата Диктатора. Если мне кто-либо помешает, я сотру в порошок крупнейшие города континента планеты. Бортовой мощи моего корабля хватит.
Я дёрнулся и чуть не потерял сознание от боли. Это был бы конец.
— Отставить, капитан! Возвращайтесь домой! Это приказ!
Барит легонько качнул верхней левой конечностью, и передо мной возникла голокарта околопланетного пространства. Красный маркер обозначал наш крейсер с ополоумевшим командиром. А за ним, взяв его в полусферу и прижав к планете, находились пятнадцать зелёных маркеров. Барит сопоставил их. Каждый баритский корабль был раза в три больше нашего ударного крейсера. Все наши военные паникёры, оказывается, были просто отчаянными оптимистами.
— Повторяю, — спокойным тоном ответил капитан. — Через четырнадцать минут к месту встречи опустится спасательный бот. При любой провокации я уничтожу крупнейшие города Барриэта.
— Я приказываю, отставить! — ещё раз закричал я, чувствуя, как внутренности горят огнём.
Капитан меня проигнорировал. Тогда я обратился к бариту.
— Разрешаю вам уничтожить этот земной корабль. Простите нас за этот инцидент. Мы не будем выдвигать обвинений. Это личная инициатива!
Чёрт бы побрал внедрённые психоблоки! Те самые, что должны защищать гражданских людей от тупых злобных вояк! У капитана просто снесло крышу, когда на его глазах два часа умирал гражданский, да ещё и глава верховной власти. И плевать этому капитану, что из-за его действий человечество объявят расой-агрессором — он человека спасает! А я даже его имени не запомнил!
— Всё хорошо, Майкл Эрли! — моё имя барит произнёс идеально. — Я не против того, чтобы ты остался жив. Нам ведь надо заключить новый договор. Старый ты расторг.
И в этот момент я перестал дышать. Последнее, что я увидел — это звериный оскал гнусной баритской морды.
Наверное, так эти твари улыбаются.
* * *
Я лежу в регенерационной капсуле и плачу. Через пять часов мой корабль вернётся на землю. Андерс Торвальд, тот самый идиот-капитан, уже трижды заглядывал в медблок. Он очень хочет посоветовать мне прекратить рыдать, но не находит подходящих слов. Всё-таки я Герой и Спаситель Человечества. Зато подходящие слова для судового врача он находит с лёгкостью — я тебя, сука, лично расстреляю, если не приведёшь его в норму!
Нас легонько щёлкнули по носу и дали второй шанс. Нам объяснили, как взрослые объясняют малым детям, что врать нехорошо. Вот только, сколько людей на Земле сегодня способны понять смысл произошедшего? А надо ещё составить новый договор. Договор, в котором в первую очередь будут прописаны НАШИ гарантии. Гарантии того, что МЫ выполним свою часть сделки полностью. Всё, чему учили меня, всё, чему учили каждого земного дипломата — от всего этого надо отказаться. Надо всё начинать с ноля.
Когда я называл себя Диктатором, я знал, что очень скоро умру. Как знал это Ониси Такидзиро, создавший отряды пилотов-камикадзе. Мы оба спасали свой мир.
Меня обманули. Теперь моя смерть просто уничтожит человечество, и я должен каждый день, глядя в зеркало, видеть Кровавого Тирана, и переучивать взрослых людей, ломая об колено все их моральные нормы. Второй шанс будет последним.
В конечном итоге, с этим можно справиться. А потом попросить прощения за все свои поступки тем самым единственно-возможным способом, которого заслуживаю.
Я не знаю только одного.
Я не знаю, как буду смотреть в глаза своей женщине, которую предал. Я ведь знал, как всё будет. Знал, что с ней сделают. Просто не хотел думать о плохом. Засунул голову в песок и жил сегодняшним днём. А потом струсил и даже не попрощался с ней, улетая умирать. После всего, что она пережила. После всего, что с ней было.
И вот я возвращаюсь героем.
По моему лицу текут слёзы.
Надо просто увидеть её. Сразу же, как только сойду на землю.
А потом, надо просто заставить себя жить.
Почему я не верю, что у меня это получится?
Грудь болит, ребра болят, теперь еще и рука болит. Снова я — лежачий больной. Пока Марта нервы не сшила, руки не чувствовал. И не надо говорить, что это не сама рука болит, а шов на нерве генерит фантомные боли под воздействием лекарств. Что через два-три дня все пройдет. Мне без разницы. И голова после наркоза — как пыльным мешком тюкнутая. Всегда говорил, что лечиться нужно в глубоком сне. Лучше всего — в анабиозе. Но ведь
этих охламонов на час одних оставить нельзя. Позавчера Линда явилась с заплывшим глазом и царапиной на щеке. Подралась с главой Службы закона и порядка. Если по-нашему, с министром полиции. Вчера… В общем, у нас, кроме Миу, поселилось еще полтора десятка рабов. Ребята не простые, с гонором, бывшие артисты. А совсем тупых в артистах не держат. Честно хотят
работать. Вопрос, чем их занять?
— Пусть землю пашут, — ехидничает Петр. — Чем еще рабы на плантациях занимались?
Тянусь левой рукой за планшеткой. Нет, больно ворочаться. Вызываю на связь Стаса.
— Стас, сколько воды из озера можно пустить на полив?
— Много, — отвечает Стас. — Посмотри отчет по геологии, будешь
приятно удивлен.
— Пытался. Ворочаться больно.
— Причина уважительная. Если навскидку, кубов сорок-пятьдесят в секунду тебя устроит?
— Так много?
— Под нами подземная река. Питается ледниками с гор на севере.
Выходит на поверхность в болотах на юге. А из болот вытекает уже нормальной речкой.
— Так она под всей пустыней?! Это ж сколько километров?
— Ну, не Амазонка. И даже не Волга. Но речка неслабая. Объединяет все ручьи с тающих ледников горного храбта. По грубым прикидкам, расход кубов двести-триста в секунду. Может, больше.
— А в зрительных образах?
— Ты на Балтике родился… Реку Неву знаешь?
— Как не знать?
— У нее расход две с половиной тысячи кубов в секунду. То есть, в десять раз больше.
Молча перевариваю полученную информацию. Одна десятая Невы — это очень много! Безо всякого вреда для экологии, оазис можно расширить в несколько раз. А значит, первое высшее учебное заведение можно основать здесь! Поставить ветряки, которые будут гнать воду в сеть оросительных каналов, возвести учебные корпуса, насадить тенистые аллеи, сады, огороды.
Сорок кубометров в секунду — это не мало. Совсем не мало!
— Стас, а почему здесь вода выходит на поверхность, а в других
местах — нет?
— Здесь низина. Ее за тысячи лет ветры выдули. В смысле, песка
сюда поступает меньше, чем уносится ветром. Неподалеку сталкиваются два постоянных воздушных течения, вот и… Когда-то тут река по поверхности текла. Потом на нее пустыня наехала. Знаешь, как барханы двигаются? Накрыли речку, и она в песок ушла.
Подземная река в песке. Чем это может грозить? Зыбучими песками и плывунами. Поставишь каменный дом, а он медленно и неторопливо уйдет в песок по самую крышу.
— Стас, а как у нас насчет зыбучих песков?
— Караванщики говорили, в двух дневных переходах отсюда есть опасное место. Понял твою мысль. Река слева от нас, в смысле, западнее оазиса. Если что-то строить, то к востоку от озера.
Посвящаю Стаса в свои планы трудоустройства аборигенов.
— А что? По девочкам бегать не будут, — одобряет он и приглашает на обсуждение Мухтара. Вслед за Мухтаром приходит Петр, за ним, почуяв неладное, Марта. И, под конец, удивленные отсутствием народа, Линда с Миу.
— Хотелось бы поближе к цивилизации. На морском берегу где-нибудь, — выражает недовольство Линда. — Жарко здесь…
— Зато спокойно, — возражает Мухтар.
— Ну да. Ни преступности, ни баб, ни побегов не будет, — ухмыляется Петр. — Как в древнем анекдоте: «А куда ты денешься с подводной лодки?»
— Значит, намечается большая стройка? — делает правильный вывод Линда.
— Жилые помещения, учебные корпуса, дороги, каналы, ветровые насосы, парки, аллеи, огороды и грядки, — перечисляю я. Линда убегает.
— Стой, ты ку… Может, сначала позавтракаем?
— Завтрак давно остыл, — усмехается Марта. А Стас вызывает на экран трансляцию из палатки Хвостиков. Линда собрала всех в кружок и выясняет знание строительных специальностей. Заодно отбирает у всех ошейники, разбивает на бригады и назначает бригадиров. После чего ведет в дом четверых. Точнее, двух рыжих, одного серого и черную кошку. Из всех четверых узнаю в лицо только рыжего, что короля играл.
Марта, ругаясь на стажеров, нашествие септических и отсутствие у кого-то головного мозга, освобождает часть помещения для приближающейся делегации. Мухтар помогает ей сдвинуть кушетку, Стас убирает ширму.
Вваливается жизнерадостная Линда.
— Шеф, представляю, лучшая кухарка в обитаемом космосе, — за руку втаскивает в комнату черную девушку. — Может из ничего сделать обед для десяти человек.
Девушка, открыв рот, озирает комнату. Судя по хвосту, испугана.
— Главный архитектор, он же бригадир бригады строителей. Возможно, в будущем, преподаватель. — втягивает в комнату Короля. Я одобрительно киваю.
— Главный гидротехник. Три года занимался шлюзами и каналами, — в комнате появляется серый.
— И, наконец, главный агроном, — рыжий коренастый прратт, игравший в спектакле короля союзников. — Бригада у него самая маленькая, четыре человека. Но все впереди.
— Ставлю задачу. Скоро здесь будет лицей на двадцать учащихся. Им надо где-то жить и учиться. Плюс обслуживающий персонал, учителя и так далее. Со временем — лет через пять — лицей превратится в университет на двести-триста студентов. К этому надо быть готовым сразу. Сегодня походите, осмотрите окрестности и подумаете над планом застройки территории. Не забывайте о садах, парках и зонах отдыха. Свои идеи и
соображения расскажете мне завтра. А сейчас — свободны. Линда, Миу, обеспечьте новеньких питанием.
Линда выталкивает ошарашенных прраттов в коридор, Миу выскакивает следом, но вскоре возвращается.
— Шеф, ты крут, — заявляет Стас.
— Владыка! — подхватывает Мухтар.
— Перестаньте издеваться над больным, измученным человеком. Лучше накормите его манной кашкой, — давлю на жалость я.
— Действительно манной? — интересуется Марта.
— Можно картошечкой с кусочком мяса.
— И стаканчиком винца, — подсказывает Мухтар.
— Против стакана кагора возражать не буду, — удивляет всех Марта.
Миу вскакивает и убегает за моим завтраком. Вскоре возвращается, толкая перед собой сервировочный столик на колесиках. Два традиционных стакана молока дополняет блюдо жареной картошки с куском мяса и два стакана красного вина. Ушки виновато прижаты.
— Что-то не так?
— Хозяин, рабыня осмелилась попробовать вино. Оно страшно крепкое. Рабыня боится, что сделала что-то не так.
Марта берет один из стаканов и делает пробный глоток.
— Нет, все нормально. Двенадцать градусов.
Возвращается Линда.
— Миу, мы артистам холодильник продуктами набили, а электроплитки не дали. Они, бедные мучаются как ты в первый день. Идем, поможем голодающим.
Стас с Мухтаром приносят и устанавливают у стенки самый большой экран. Марта трансформирует мою кровать в кресло, выдвигает столик-полку и переставляет на него тарелки и стаканы.
Трудно есть одной левой. И вообще, давн у меня не было такого
дурного периода — третий раз за месяц живу в медотсеке. Да что там — никогда не было! С этим надо что-то делать. Так жить нельзя.
Постепенно все расходятся по своим делам. Линда с Миу улетают во Дворец. Петр с Мухтаром занимаются с котами обустройством лагеря. Марта проводит полное медицинское обследование Королевы. Можно не следить за лицом, заняться самогипнозом и проспать до ужина. Я спокоен, я абсолютно
спокоен. Я устал и хочу спать, я очень хочу спать, я засыпаю…
Разбудил меня Стас. Просто так будить бы не стал. Но выражение “морды лица» спокойное и очень ехидное.
— Что у нас на сегодня плохого? — смотрю на часы. Наши должны бы уже вернуться.
— Случилось стра-а-ашное! — поет Стас приятным баритоном. — Земля нас не забыла. И если думаешь, что это хорошо, то, значит, жизнь тебя не би-и-ила!
— К нам едет ревизор?
— Почти угадал. Ревизоры нынче обленились, никуда не ездят, но хотят взгреть тебя по гиперсвязи. — И снова запел.
Бюрократы правят бал,
Там правят бал!
Ты отчет не написа-а-ал,
Не написал!
На Земле весь род людской
Чтит параграф сто седьмой,
Он царит над всей Вселенной
Словно идол золотой!
Ты отчет не написа-а-ал,
Не написал!
Шеф тебя предупрежда-а-а-а-а-ал?
Предупреждал!
— Карузо, тебе меня не жалко?
— Мне Миу жалко. Она тоже отчет не написала. Ты опытный, вывернешься, а у нее такое впервые.
— Тогда будешь ей подсказывать. Нужно поддержать девочку.
— Мы тоже так решили. Марта сейчас ее накачивает. Ты готов к встрече с неизбежным? — Стас пододвинул мою койку к аппаратуре поддержания жизни.
Передвинул монитор и убедился, что прозрачные цилиндры принудительной вентиляции легких попадают в кадр видеокамеры. Оглядел комнату и, крякнув, придвинул с другой стороны койки малый диагност. Зачем-то бросил на одеяло медицинскую кислородную маску.
— Артист…
— Бери выше. Сценарист и мистификатор! Ты готов? Даю КомКон, — и с гордым видом удалился.
— Марта! Твой выход! — донеслось из коридора.
Вошла Марта, поправила одеяло, запустила процесс преобразования моей койки в кресло. В этот момент включился большой экран передо мной, и я увидел членов комиссии. Что сказать? Зубры! Лысины и эолотые эполеты. Мое начальство, начальство космофлота, даже старичок-менталист здесь.
— У вас десять минут, и ни минутой больше, — оборачивается к ним Марта. — Больному необходим покой.
— Тогда — сразу к делу, — берет слово мой непосредственный
начальник. — Недавно произошел бой, в результате которого погиб двадцать один местный житель…
— Двадцать два, — перебиваю я. — Последний из нападавших на Владыку был пойман и казнен местными на следующий день.
— Тем более. А вы получили ранение. Что непростительно для
прогрессора вашего ранга.
— Случайность, — морщусь я. — Нога запуталась в стремени. Стас, ты меня слышишь? Дай видео.
— Не перебивайте. Видео мы видели. Сейчас речь о другом. Мы получили пять рапортов об инциденте. Не хватает вашего и… — он сверяется с планшеткой, — и стажера Корбут Ррумиу Фаррамовны. Кстати, кто это?
— Ррумиу местная. В составе нашей команды работает около месяца. Работает под прикрытием, поэтому все, что вы услышите от нее и про нее — служебная тайна. Фамилия в документах указана моя, отчество — по предыдущему хозяину. У прраттов иная система имен.
— Понятно. О ней поговорим потом. Как вы оцениваете политическую ситуацию?
— На нижнем уровне — уроне простого народа — ситуация стабильна. Но в верхних эшелонах власти ситуация предкризисная. Готовится переворот. Наша задача — его не допустить. Успешно нейтрализованы две попытки покушения на Владыку, но выйти на заказчиков пока не удалось. Ожидаем
третью. И одновременно двигаем программу. Разрешение на создание сети школ получено, приступили к постройке первого лицея. В нем, главным образом, будем готовить кадры. Из местных. Ну и отрабатывать программы обучения. Так что все идет по плану.
— С первым покушением на Владыку все более менее ясно. Расскажите подробно о втором.
— Со вторым тоже более менее ясно. Мы подозревали, что будет попытка покушения и приняли меры. Распределили роли, обеспечили наблюдение с воздуха, облачились в защитную одежду, стилизованную под одежду прраттов. Эта стилизация, кстати, меня и подвела. Рукава нужно было сделать подлиннее. Ну и взяли один гравицикл. Посадить всех на гравициклы я не мог. Мы и так слишком отличаемся от местных.
Нападавшие были облачены в форму дворцовой стражи. Это слегка спутало нам карты. По местным обычаям без разрешения Владыки нападать на дворцового стражника имею право только я. Или мой телохранитель — защищаяменя или по моему приказу. Но я в первые же секунды вышел из игры, поэтому основная нагрузка легла на Марту. В остальном — каждый играл свою роль.
Стас держал информационное поле боя и координировал общие действия. Ррумиу обеспечивала информацию. Марта уничтожала цели. Петр и Мухтар прикрывали Владыку. Линда — резерв главного командования. После окончания скоротечного боя Линда и Ррумиу эвакуировали из горячей точки Владыку, а Петр, Марта и Мухтар — меня. По результатам инцидента удалось выйти на один из влиятельных домов. По связям этого дома — еще на три. Эти дома
взяты под наблюдение. Наблюдение ведет Стас. В общем, все прошло по плану, за исключением моего ранения.
— Одного человека достаточно для мониторинга четырех влиятельных домов?
— Разумеется, нет. Если пришлете десяток, загружу их по самое
немогу.
Тут вступил в разговор старичок-менталист.
— В прошлый раз вы говорили, что вам нужен менталист высокого ранга.
— Очень нужен! И не один!
— А как вы оцениваете соотношение… — дальше какая-то тарабарщина.
— Простите, не понял.
— Вы что, еще не освоили базы, что я вам лично выслал?
— Очень прошу извинить, только начал. Там пакетов на десяток сеансов, а здесь — покушения на Владыку одно за другим. Не успеваю. Но как только, так сразу!
— То есть, вы еще не приступали к обучению прраттов?
— Почему не приступали? Стажер Ррумиу уже прошла два сеанса обучения. В сумме это больше десяти тысяч слов русского языка и курс начальной школы. Практически готов материал еще на два сеанса. Проверена и отлажена техническая сторона.
— Кто готовил курсы обучения?
— Марта и Стас. Марта освоила базы менталиста-практика, и Стас ей помогал. Объем информации для первого раза заложили минимально возможный. Чтоб никаких завязок на менталитет и местные условия. Пока все нормально. Освою базы — буду лично контролировать.
— Вы говорили, начато строительство лицея. В отчетах об этом нет информации.
— Виноват, исправлюсь, — улыбнулся я. — Как только правая рука
заработает, так сразу. Сейчас в месте дислокации нашей группы проживает пятнадцать прраттов. Строители, гидротехники, агрономы. Первая их задача — построить здание лицея. Дальше будем расширяться до университета. По мере подготовки кадров будем открывать школы в городах и крупных поселениях. Стандартная программа, ничего нового. Параллельно ведем
работу по гашению этнических конфликтов.
— В чем суть конфликтов?
— Межнациональная вражда, последствия последней большой войны.
— Понятно. Какие перспективы, сроки?
— Знаете, мы на поверхности всего несколько месяцев, а такие
проблемы быстро не решаются. Спросите меня через год, скажу что-то определенное. Пока — извините. Работа только начата.
— Господа, товарищи, коллеги, — вмешалась тут Марта, — ваше время истекло. Больному нужен покой.
— Пожалуйста, еще две минуты — и мы закончим. Почему так мало документов о… — мой шеф опять сверился с планшеткой, — Ррумиу Фаррамовне.
— Временная проблема. Языковые сложности.
— У вас?
— Нет, скорее, у вас, — я левой рукой раскрыл принесенную Стасом папку, выбрал лист, покрытый ровными аккуратными строчками.
— Марта, поднеси поближе к видеокамере.
Пока комиссия с интересом рассматривала незнакомые значки, я объяснял.
— Большинство документов, касающихся Ррумиу, написаны на ее родном языке. Русский письменный она изучила буквально пару дней назад. И то, в объеме начальной школы. Как только освоит в совершенстве, мы продублируем все документы на русском. А пока они для вас бесполезны. Насколько я знаю, на Земле нет ни одного человека, владеющего языком Прраттов.
— Понятно. У нас есть несколько вопросов к стажеру Ррумиу.
— Нет проблем, — я взял черную коробочку с красной медицинской тревожной кнопкой и проговорил в нее: — Стас, ты меня слышишь? Пришли ко мне Миу.
Когда нажал на кнопку, Марта подскочила, но, услышав мои слова, села и лишь тайком показала мне кулак. Вывела сигнал себе на имплант, сделал вывод я. Стас наверняка наблюдает за медотсеком. Но не показывать же членам комиссии, что их подслушивают. Менталист и начальство космофлота могут не так понять.
— Принял. Миу сейчас будет, — отозвался Стас по громкой связи. И через несколько секунд Миу впорхнула в комнату. Темные шальвары, жилетка из темной полупрозрачной ткани и сомбреро на голове.
— Ты звал меня, мой римм? Как тебе эта шляпка?
Марта вежливо кашлянула. Миу удивленно обернулась к ней.
— Миу, у нас гости, — проинформировал я. Девушка вывернула шею на сто восемьдесят, заметила людей на экране.
— Это не кино? — ткнула пальцем в сторону монитора.
— Нет, мы не кино, — улыбнулся мой начальник.
— Фых, простите глупую стажерку! — Миу поклонилась, Сомбреро слетело с ее головы и было пинком отправлено под кровать. — Вы к нам в гости? Я накрою праздничный ужин и подготовлю гостевые комнаты.
— Не надо ничего для нас готовить. Мы далеко от вас.
— Вы там, на корабле? — Миу ткнула пальцем куда-то вверх. — А когда у нас будете?
— Мы не там, — улыбнулся адмирал космофлота, повторив жест Миу. — Мы здесь, — ткнул пальцем в пол, — на поверхности.
— На поверхности? Не в железном доме? — радостное возбуждение стекло с мордочки Миу, хвост прилип к брюху.
— Нет, мы не в железном доме, — подтвердил адмирал. В следующую секунду Миу рухнула на колени, лбом в пол. И, захлебываясь словами, затараторила.
— Простите глупую рабыню. Забудьте, что она говорила. Рабыня думала, хозяин один. Рабыня готова понести наказание.
— Как играет, как играет! — услышал я через имплант голос Стаса. — Влад, твой выход, успокой девочку.
— Миу, встань. Эти люди не здесь на поверхности, а там, на Земле.
— На земле? — Миу указала пальцем в пол и повернула ко мне
удивленную мордочку. — Рабыня не понимает.
— На моей родной планете. Она называется Земля. Это все равно, что на корабле в космосе.
Миу села на пятки и переводила растерянный взгляд с меня на экран и назад.
— Влад, теперь мы ничего не понимаем, — обратился ко мне начальник.
— Все просто. Вы сказали, что вы на поверхности. По легенде для
всех незнакомцев на поверхности Миу — моя рабыня. Она испугалась, что провалила легенду и очень сильно подвела меня. Миу, успокойся, это свои, все в порядке. При них можно.
— Почему ты раньше не сказал, — всхлипнула Миу, размазывая слезы по мордочке.
— Не успел. Ну, успокойся, моя хорошая.
Миу потерлась щекой о мою руку.
— Бестолковая стажерка просит высоких гостей простить ее глупость,- она шмыгнула носом. — Теперь ей самой смешно.
— Мы тоже просим нас простить, — ответил за всех старичок-менталист. — Ррумиу, мы слышали, вы уже прошли два сеанса мнемозаписи.
— Мы? Я два раза сидела под шлемом, один раз Мухтар, а еще кто? Марта? — она сморщила лобик и вопросительно посмотрела на меня. Черт! Забыл предупредить.
— «Вы» — это вежливая форма обращения, — пояснил я.
— А-а! Линда говорила, — повеселела Миу. — Глупой стажерке будет понятнее, если ей будут говорить «ты».
— Хорошо. Ррумиу, у тебя после шлема сильно голова болела?
Миу вопросительно посмотрела на меня.
— Говори, сейчас можно, — подбодрил я.
— Первый раз сильно. Очень сильно. И голова, и ухо. Но Марта
объяснила, что первый раз всегда так. А второй раз не так больно.
— Голова — понятно. А ухо почему?
— Ухо завернулось, когда я шлем надевала. А потом мне не до этого было, я так и легла спать. А когда проснулась, ухо сильно болело. Но сейчас все прошло.
— Миу, скажи, ты совершеннолетняя? Тебе понятно о чем я говорю? — взял слово мой шеф.
— Да, господин. Я недавно вступила в новую жизнь. Это было уже здесь, в железном доме. Мне поднесли торт с пятнадцатью огоньками, я их задула и загадала желание.
— У прраттов совершеннолетие наступает в пятнадцать лет, — пояснил я. — Год здесь длиннее, так что это близко к нашим восемнадцати.
— А где ты раньше жила?
— Я выросла при Дворце. Пока мой прежний хозяин не подарил меня Владу, была рабыней. А теперь я стажерка. Когда выхожу из дома, я рабыня как раньше. Надо, чтоб во Дворце так думали. Сопровождаю хозяина, делаю все, что он прикажет.
— И что ты делала?
Миу смутилась. Насторожила ушки, прислушиваясь то ли к себе, то ли к ошейнику.
— Простите глупую стажерку. Она не знает, о чем вам можно говорить, а о чем нельзя.
— Умница, — похвалил я и погладил ее по голове. — Последним заданием Миу было сканирование книг в библиотеке Дворца. Парадокс в том, что простого прратта туда не пустят. Работать в библиотеке может или знатный вельможа, или кто-то из рабов по его приказу.
— Миу, что означает ошейник у тебя на шее? Это рабский ошейник?
— Да, господин. На мне ошейник доверенной рабыни. У меня их много для разных случаев. Во Дворец надеваю этот или парадный. А когда сопровождаю Линду в город, надеваю простой, с кольцом, чтоб не выделяться.
— Ты всегда носишь ошейник?
— Да, он же с прибамбасами. И совсем легкий, только с виду тяжелый.
Слово «прибамбасы» комиссию заинтриговало. Миу расстегнула ошейник и начала объяснять.
— Здесь по кругу видеокамеры. Это для господина Стаса. Вот тут, изнутри, аппаратура связи. Видите кнопочки? Они в ямках. Не видите? Ну, так и должно быть. Они на ощупь хорошо чувствуются. Вот тут, слева от кнопки связи, переводчик. А самое важное — внутри!
Миу что-то нажала, ошейник раскрылся и она высыпала на мое одеяло свои сокровища. Надеюсь, на меня никто не смотрел, и вид у меня был не очень ошарашенный.
— Это — фонарик. Тут еще зажигалка. Это — пилка по железу. Ну, тут стимуляторы. Их лучше не есть. А эта веревочка — пилка по дереву. Да, здесь еще кнопочка — СОС-маяк.
— Действительно, прибамбасов много, — согласился мой шеф. — Тебе уже доводилось ими пользоваться?
— Только связью и переводчиком, — Миу принялась раскладывать по гнездам свои сокровища. Закрыла потайные отделения и защелкнула ошейник на шее. — У рабыни не должно быть своих вещей кроме ошейника. Зато ошейник всегда при мне. Очень удобно!
— Тяжела ты, шапка Мономаха, — пробормотал кто-то из космофлотцев. Миу удивленно насторожила ушки.
— Ррумиу, тебе объяснили, как проходит мнемозапись, и что после записи придет боль, — вновь взялся за свое менталист.
— Конечно, господин. Мой римм от меня ничего не скрывал, ни плохого, ни хорошего. Линда даже предлагала купить раба и первое испытание провести на нем. А потом дать ему свободу и денег. Но голос разума победил. Я написала бумагу, и мой римм разрешил мне быть испытателем.
— А не страшно — испытателем? — поинтересовался кто-то из
космофлота. Миу опять покосилась на меня. Я кивнул и улыбнулся.
— Очень страшно. Когда я первый раз была испытателем — это в самые первые дни, когда проверяли, что из человеческой еды нам можно есть, а что нельзя, так отравилась, что лучше не вспоминать.
— Значит, страшно, но ты все равно согласна быть испытателем?
— Только трус скрывает, что ему страшно. Храбрый воин не боится говорить о страхе. В моем роду трусов не было.
— А кто твои родители? Где они живут, чем занимаются? — спросил старичок-менталист. Миу испуганно прижала ушки и оглянулась на меня. Хвостзаметался по полу. Ох, черт…
— Миу, молчи! Запрещаю отвечать! Забудь вопрос и выйди за дверь.
Жди, пока позову. Это приказ! Жди, ничего не делай.
Миу вскочила, поклонилась мне, поклонилась членам комиссии и выскочила за дверь. Я помотал головой и откинулся на подушки.
— Влад, что произошло? — спросил мой шеф.
— Что произошло? Да ничего особенного, поскольку я успел отменить. Все обошлось. Все очень удачно закончилось.
— Говори по-человечески.
— По человечески это объяснить трудно. Это надо по кошачьи. Разность культур, разность менталитетов… Вы только что приказали Миу покончить с собой. — Я опять взялся за коробочку с сигнальной кнопкой. — Стас, пошли Линду к Миу. Пусть проконтролирует и успокоит девочку.
— Простите, вы о моем вопросе? — до старичка-менталиста только начало доходить.
— Да. Именно о нем. Я говорил, что Миу работает под прикрытием. Что должен сделать резидент разведки в случае провала? У прраттов — самоуничтожиться. Вы поставили Миу в безвыходное положение. В этом доме соврать вам она не может, а раскрыть тайну рождения кому-то вне этого дома не имеет права. На этот случай у нее специальная инструкция: Как велит долг, сказать правду, потом убить себя. Это не я придумал, это прежний
хозяин Миу. Полностью отменить чужой приказ я не могу.
— Ужас! Какие-то самурайские страсти.
— Именно так. При внешней похожести, различие культур может быть очень глубоким. Ладно, как говорит моя стажерка, проехали. Все живы, ничего страшного не случилось. Некоторые земные обычаи прраттам тоже кажутся дикими. У вас еще ко мне вопросы есть?
— Влад, когда вы ожидаете следующей атаки? — вновь вступил в
разговор мой шеф.
— Не раньше, чем через два месяца. Думаю, за это время мы сумеем выявить всех оппозиционеров и уничтожим бунт в зародыше.
— Тогда у нас все. Придешь в норму, свяжись со мной. Конец связи.
— Конец связи, — отозвался я уже в черный экран. В третий раз поднял тревожную кнопку и приказал Стасу отключить соединение. Знаю за своим шефом такую особенность. Как бы прервал связь, отключил видеокамеру со своей стороны, но сам продолжает наблюдать за подчиненным. Момент истины ловит. Отношения у нас — со стороны посмотреть — приятельские. Но не
тот шеф человек, которого можно в приятелях терпеть. Разнос устроит по малейшему поводу. Вплоть до понижения в должности. Терпеть не могу таких псевдоприятельских отношений.
Вбежала Линда.
— Шеф, Миу в шкаф забралась.
— Марта, Линда, срочно Миу ко мне!
Марта не по женски ругнулась, и девушки выскочили за дверь.
— Шеф, ты велик, — прозвучал по громкой связи голос Стаса.
— Спокойствие и уверенность! Я готов поверить, что все на самом деле так было. А концовка, концовка! Так завернуть! Они все себя школьниками почувствовали.
— Рано говорить о концовке. Что-то с Миу не так. Да, спасибо, что ей подсказывал.
— Засек, значит?
— Только три раза.
— Так я три раза и подсказал. Плохо. Надо обучить Миу держать лицо.
— Выясни, какого лешего адмиралы космофлота лезут в дела КомКона? У Петра какие-то проблемы?
— Уже рою. Сказать, что нарыл? Два из трех — друзья твоего любимого начальника. В универе в одной группе учились. Третий не опознан.
— Тогда — отбой. Будем считать, ложная тревога.
Миу появилась на удивление быстро. Погасила свет, обежала мою кровать и забралась под одеяло со стороны здоровой руки.
— Миу, только мне ребра не переломай.
Миу всхлипнула.
— Нет, хозяин. Рабыня хочет спросить хозяина об очень важных
вещах, о которых при свете не говорят.
Ох, грехи мои тяжкие. Если опять себя рабыней называет, значит… случилось страшное.
— Что не так, моя хорошая.
— Хозяин, ты говорил с ними… Ведь на самом деле не так было.
— Да, кое-что было не так. Но они услышали то, что хотели слышать. Что у нас все хорошо и программа выполняется. А мелкие трудности и неприятности — где их не бывает? Главное, все живы и работа идет по плану.
Тут Миу затрясло. Вцепилась в мою руку как в спасательный круг. Кончики когтей то появляются из ладошек, то прячутся.
— Ой! Больно же, малышка! Что опять не так?
— Ты… Ты своему римму неправду говорил. И я неправду говорила. Так нельзя. Рабыням за это язык отрезают.
— Ты не рабыня, а моя жена.
— Я по приказу говорила. Но ты… Ты… Ты ведь…
О-хо-хо. Крушение идеалов. Падение кумиров. Плохо дело. Совсем еще ребенок. И слезы. Даже погладить по головке не могу. Одну руку она держит, вторая не работает. Помнится, в нашей истории декабристы на следствии закладывали друг друга безо всякого принуждения со стороны. Только потому, что дворянин дворянину лгать не мог. Это было несовместимо с дворянским
достоинством. Ничто не ново под луной.
— Скажи, враги твоего отца всегда говорят ему правду?
— Но они же враги. Разве твой римм враг тебе?
— Не все так просто, Миу, не все так просто.
— А как? — между всхлипываниями.
А может, на самом деле — взять и рассказать? Надо же детенышу взрослеть.
— Миу, сейчас мы будем говорить об очень серьезных вещах. Что перед этим надо сделать?
Ушки торчком, даже слезки высохли.
— Сними ошейник и отнеси в свою комнату к остальным.
— Прибамбасы! — умчалась. С такой же скоростью вернулась и нырнула под одеяло. Заглянула встревоженная Марта, улыбнулась нам и прикрыла за собой дверь.
— Хозяин, теперь нас никто не услышит?
— Ну-у-у, если Стас захочет, то услышит. Но он же не враг нам.
— Тогда… Зачем?..
— Чтоб ты запомнила. Есть тайны, о которых лучше говорить без
ошейника.
Потерлась носом о мое плечо. — Рабыня запомнила.
— Тогда слушай. Тем, кого ты сегодня видела, не важно, КАК мы
сделаем нашу работу. Им важно одно: Чтоб работа была сделана. И, желательно, как можно быстрее. По большому счету, их даже детали не интересуют.
— Зачем тогда они нас расспрашивали?
— Чтоб убедиться в эффективности наших действий. И только. Тебе слово «эффективность» знакомо?
— Да, господин Стас объяснял.
— Теперь забудь на время, что Владыка — твой отец, что ты родилась во Дворце. Представь, что мы говорим о другой стране.
— Рабыня поняла.
— Кто-то хочет убрать Владыку и взять власть в свои руки. Как
думаешь, с кем нам будет проще вести дела? С законным Владыкой или новым, что займет его место?
— Ты сила. У тебя есть летающие машины. Женщина из твоего окружения за несколько вздохов уничтожила два десятка опытных воинов. Новому Владыке будут нужны сильные союзники. Если вы поладите, если ты станешь его союзником, он даст тебе очень много власти.
— Правильно, моя малышка. И те люди, которых ты сегодня видела, это отлично понимают, если сменится Владыка, я получу власть и силу. Им не важно, кто правит страной. Им важно, чтоб моя группа работала быстро и эффективно.
— Эти люди наши враги? — Миу опять затрясло, и когти больно впились в мою руку.
— Нет, моя хорошая. Повторяю еще раз: эти люди никого здесь не знают. Они далеко, им все равно, кто будет управлять страной. Но я-то здесь! Мне не все равно. Я называл твоего отца своим другом. И от своих слов не отказываюсь. Поэтому я говорил им те слова, которые они хотели услышать. Не для того, чтоб обмануть, а просто чтоб не мешали работать. Пока у нас работа идет хорошо, они мешать не будут.
Жаль, в комнате темно. Не могу наблюдать за мыслительным процессом на мордочке Миу. Но он идет, вибриссы щекочут мой бицепс. Наверно, я зря повел этот разговор на русском. Миу думает на родном, и воспринимать чужой язык ей сложнее. Еще сложнее мне на нем говорить, вписываясь в ограниченный десятью тысячами словарный запас Миу. Из-за этого разговор
идет словно с маленьким ребенком. Дошкольником.
— Хозяин, прости бестолковую рабыню. Она о тебе плохо подумала, — наконец, закончила мыслить Миу. Теперь можно браться за воспитание.
— Какую рабыню?
— Перед тобой я всегда рабыня. Самая верная и преданная! А если тебе нельзя рабыню, мы никому об этом не скажем. Это будет наша тайна.
Ну да, взялся один такой местных воспитывать…
— Понимаешь, Миу, мне нужна жена, а не…
— Рабыня лучше жены, господин мой. Рабыня послушная и не дерзит.
— Зато жена не может получить плеткой по попе, — улыбаюсь я.
— Рабыне будет больнее, если хозяин просто скажет, что недоволен ей.
Тяжелый случай. Как говорит Марта, черт с бабой спорил, да сдох. Тут очень вовремя на имплант приходит сообщение от Стаса.
— Шеф, я закончил третий и четвертый курсы обучения для Миу. Третий — это язык полностью, четвертый — средняя школа.
— Знаешь, у нас появилось одно дело, — шепчу я Миу на ушко, — только даже не знаю, как тебе сказать.
Вот никак не ожидал, что Миу воспримет новость о предстоящих сеансах обучения с восторгом. Из брызг восторга понял, что в этом как-то замешаны звезды.
— И головной боли не боишься?
— Такой, как в прошлый раз, не боюсь. Если звезды меня простили, то все будет хорошо.
— Ну тогда предупреди Стаса и Марту, когда будешь готова. Мы в этот день освободим тебя от всех других работ. Но лучше проводить запись вечером. А потом — сразу в постель до утра.
— Хозяин, сейчас как раз вечер. Сегодня можно?
— У Стаса спроси.
Потерлась щекой о мое плечо, вскочила, запутавшись, стащила на пол одеяло, испуганно фыркнула, накрыла меня одеялом и умчалась. Опять бегом. А я остался лежать в темноте. Теряю хватку. Не могу предвидеть реакции собственной жены.
Не проходит и пяти минут, как вваливается вся моя группа.
— Не разбудили? — интересуется Марта, зажигая свет. — Шеф, Миу
готова к третьему сеансу обучения. Даешь добро?
— Если у вас все готово, то даю.
— Тогда приступаем.
Зрители рассаживаются на кушетке, Миу бежит в ванную мочить голову, а Мухтар, Марта и Стас включают аппаратуру.
— Миу, сегодня объем информации намного больше, чем в последний раз. Голова будет болеть сильнее, — предупреждает Стас. На мордочке Миу появляется озабоченность, и она выскакивает за дверь. Вскоре возвращается с сахарницей и зажатой в кулаке столовой ложкой.
— Так рождаются традиции, — комментирует Мухтар, надевая на Миу шлем.
— Весь язык загрузил? — спрашиваю я у Стаса.
— Весь общеразговорный. Без специальной терминологии вроде кавитации и интенсификации. Перед институтским курсом будет еще один языковый.
Запись укладывается в двадцать минут. На этот раз пишем на
нормальной скорости, а не на пониженной, как в первые сеансы. Потом четверть часа Марта следит через шлем за активностью головного мозга Миу.
— Порядок, — удовлетворенно говорит она и помогает Миу снять шлем. Мухтар выключает аппаратуру, а в руках Линды уже тихонько гудит фен. Пять минут — и шерстка Миу высушена и расчесана щеткой.
— Теперь — ложку сахара в рот и в постельку, — распоряжается Марта.
— Нет, не к хозяину. В свою постель. Ну хорошо, можешь здесь, но на кушетке.
Все посторонние изгоняются, Марта проверяет показания приборов, подключенных ко мне, и тоже выходит, притушив свет. Хотел поболтать с Миу, но она уже сладко посапывает. Повезло девочке, успела уснуть до наступления головной боли.
Утро начинается с медосмотра. Рука не болит, но жутко чешется. Грудь и ребра — тоже. Марта сообщает приятную новость — я выкарабкался. Теперь это ясно, осложнений не будет. Завтра перехожу в разряд сидячих, а через день-два — ходячих больных. Как говорит Мухтар, мелочь, но приятно.
Просыпается Миу. Прислушивается к себе и остается недовольна. Видимо, головка еще бо-бо.
Покончив со мной, Марта берется за Миу. Опять мокрое дело, шлем на голову, тесты на усвоение материала. Поскольку головная боль не закончилась, построение интерфейса продолжается. Но тесты уже показывают более 95% усвоения материала.
Предлагаю дать сегодня Миу выходной, но не встречаю понимания. Марта не может быть эскортом Линды, она готовит Королеву к пересадке хвоста и к ментообучению. Какие сложности? Да никаких, если не считать, что кто-то в медотсеке единственную койку занял. И есть возможность как следует
изучить тушку прратта. По одной Миу статистику не набрать, статистика начинается с цифры три.
Миу вкатывает столик с моим завтраком и убегает кормить артистов. Почему-то остальная команда тоже решает позавтракать в медотсеке. Узнаю последние новости. Ювелир получил от Линды телефон и попросил ошейник со стразами для серой рабыни. Линда подарила ему два ошейника Миу и собирается через него распространять серию ошейников, изготовленных Стасом. В Столице убеждены, что именно он изготовил ошейник Миу. Линда
посоветовала напустить тумана, мол, не он один, а вместе со Стасом. Как бы, совместное предприятие. Зачем ей это, ювелир не понял. Решил, ради сохранения инкогнито. Мол, знатной даме не пристало заниматься бизнесом. Я дал добро на эту легенду. А Стас с Мухтаром изготовили ошейник для Берры с настоящими изумрудами — под цвет глаз. В остальном — копия ошейника Миу.
Серийные ошейники попроще и подешевле. Всего с двумя мелкими камешками и без набора прибамбасов внутри. Только электроника и регистраторы.
Через руки ювелира за последние две недели прошло столько денег и драгоценных камней, что авторитет и положение его в Столице значительно поднялись. А слух о том, что у него с Линдой совместный бизнес, был встречен крайне положительно. Раз чужеземцы занялись бизнесом, значит, пришли надолго, и никакого вреда от них городу не будет.
Стас сообщил, что непонятно с чего возник слух, мол, Линда принцесса, родители послали ее познать жизнь под моим чутким руководством. Притворяется простой баронской дочкой, но королевскую кровь не спрячешь. Только слепой не заметит.
Слух пришел с рынка, куда ходили за продуктами рабы из Амфитеатра, и за три дня облетел весь город. Дал задание Линде все отрицать, но неубедительно. А остальным — ни отрицать, ни подтверждать.
Мухтар разрабатывает установку по изготовлению из песка кирпичей по типу конструктора лего. То есть, кирпичи будут хитрой формы, с пазами и бортиками, чтоб цепляться друг за друга. Окончательную жесткость конструкции дадут стержни арматуры, пропущенные сквозь специальные отверстия в кирпичах. Из этих кирпичей небольшие дома можно будет
собирать без цемента. Идея старая, но прессованный песок в качестве сырья — ноу хау. Обычно отливают из расплава.
— А как такие кирпичи делать? — заинтересовалась Линда.
— Очень просто! Сухой песок засыпается в форму, прессуется и
спекается в СВЧ-печке. Получается материал вроде песчаника, но чуть прочнее. Отрицательных температур зимой здесь нет, циклы вода-лед стены не разрушат. Дома будут стоять очень долго.
— Какие-то проблемы намечаются? — поинтересовался я.
— Много типоразмеров кирпичей получается. Для стен — одни, для пола — другие, для наружной облицовки стены — третьи, для лестницы — четвертые. Еще балки и плиты для потолка…
— Сколько будет весить кирпич?
— Килограммов так… два пуда где-то, — высчитывает Мухтар.
Быстро прикидываю в уме. Если плотность прессованного песка догнать до двух с чем-то, то объем кирпича — литров пятнадцать. Получается полметра на тридцать на десять сантиметров. Скорее будет полметра на двадцать пять на двенадцать с половиной сантиметров. Конструктор лего, для детей великанов, блин.
— Мухтар, такой момент. Не надо полной автоматизации. Никаких промышленных манипуляторов. Пусть песок засыпают лопатами, готовые кирпичи отвозят тачками. А наша часть — СВЧ печка как можно более незаметна. Иначе нас не поймут.
— Понял. Никакой шайтан-машины, да здравствует ручной труд,
— усмехнулся Мухтар.
После завтрака Миу и Марта приводят Королеву. Следует получасовая вступительная лекция, затем мочат ей голову и усаживают под колпак. Миу сияет как лампочка и, оказывается, может быть очень убедительной.
Вызываю Стаса, разыгрываем маленький спектакль для Марты. Прошу на большом мониторе продублировать пульт аналитического центра. Если Марта узнает, что это не в первый раз, попадет обоим. Поэтому играем талантливо и реалистично. Согласуем адреса каналов, права допуска к информации С
первого раза, естественно, что-то не идет. Стас бегает туда-сюда, меняет уровни доступа. Четверть часа — и полный порядок! Наблюдаю, как Мухтар беседует со строителями. Потом поочередно поднимает на байке трех бригадиров на пятьсот метров. После этого объяснить им что такое топографическая карта становится намного проще.
Есть одна тонкость, о которой я не подумал. Мы в низине, поэтому нужно строить водонапорную башню метров десять-пятнадцать высотой. А дальше… Меня поражает размах планов Мухтара. В десяти километрах от озера он собирается вырыть в песке котлован и превратить его в пруд. От него пустить воду по каналу назад в озеро. Но не по прямой, а широким серпантином. Отхватить у пустыни двести-двести пятьдесят квадратных
километров. Длина канала при этом — двести пятьдесят километров. Вытянуть в линию — будет намного дальше, чем до Столицы. Прратты в ужасе.
Вызываю Мухтара на связь.
— Влад, в чем проблема? Я пишу заявку на каналокопатель, ты
подписываешь, через полгода получаем механизм. А дальше — в день по километру. Не пройдет и года, как — уваля, канал готов! А пока — временный водопровод для лицея.
Двести квадратных километров — это можно целый город построить. Ладно, да будет так! Шире размах — больше почета и уважения. Советую Мухтару изготовить для прраттов игрушечный конструктор-лего в масштабе 1:10. То есть, с кирпичиками по пять сантиметров. Пусть тренируются стенки класть.
Стас идею одобряет и подхватывает. И вскоре наш небольшой ремонтный комплекс начинает штамповать кирпичики.
После обеда мне звонит Владыка. Интересуется здоровьем и передает благодарность от архивариуса библиотеки за великолепно выполненную копию старинной рукописной книги.
— Миу отсканила древний разваливающийся манускрипт, и я сделал пару бумажных копий формата А4, чтоб ей не попало за порванный корешок, — комментирует Стас. — По идее, можем организовать мастерскую. Архивариус сажает девочку на сканирование, мы делаем ему копии книги. Так постепенно
переводим всю библиотеку Дворца в электронный вид.
Идея хорошая, но несвоевременная. Людей из своей команды на это я отвлекать не могу. Вот когда обучим читать-писать первых прраттов… В таком виде и пересказываю мысль Фарраму. Тот передает рацию архивариусу. Архивариус в восторге. У него есть внук и внучка, и он готов отдать их мне в ученики, если плата за обучение окажется ему по карману.
Итак, первые два студиозуса у нас есть.
Стас просит подменить его и относит прраттам первые два ведра конструктора лего. Сначала недоумение, а потом — бурный восторг. Бригада строителей восприняла конструктор как заменитель конструкторской документации. И все пятеро принялись строить дом. Кирпичиков хватило только на нулевой цикл. Сообщение, что следующая партия кирпичиков будет
лишь после обеда, ввергла их в уныние. Взрослые, а как дети.
Мухтар с гидротехниками по карте высот намечают трассу канала. Интересно, перепад высот в восемь-десять метров на двести пятьдесят километров — это очень мало?
Откидываюсь на подушки и размышляю. Я хотел научный городок развернуть недалеко от Столицы. Здесь же только подготовка кадров. Но Мухтар подошел к делу с таким размахом… А собственно, почему бы и нет?
Главное в пустыне — обеспечить максимум автономности. Посевы, огороды, животноводство. Чтоб караванами доставлялись только вещи, но не продукты.
Петр, Линда и Миу собираются во Дворец. Перед уходом Миу забегает на секунду и лижет меня в небритую щеку. Сразу после этого приходит сообщение от Стаса. Служба закона и порядка начала в Столице перепись населения. Впервые целый ряд вопросов касается рабов. Раньше учитывалось только их общее количество. Официальная версия причины переписи — будущее расширение сети оросительных каналов. Мол, население растет, нужно больше плодородных земель. В доме главы Службы оросительных каналов паника: Там о планах расширения сети каналов ничего не слышали.
— Провокация? — интересуюсь я у Стаса.
— Завтра-послезавтра скажу. Когда эти новости до Владыки дойдут.
Ментально-церебральный инквизитор ведет допрос Королевы. Чисто на автопилоте отлавливаю изюминки:
— В какой руке держат ложку?
— В свободной.
Под этот бесконечный ряд вопросов-ответов медленно проваливаюсь в сон.
Впрочем, в отеле живут и другие люди. И не все они поняли, что вступили в контакт с пришельцами. Глебски говорит о Кайсе:
«Я убежден, что вся трагедия прошла совершенно мимо её сознания, не оставив никаких следов». (с. 194)
Но только ли мимо сознания Кайсы? Далеко не всё понял и дю Барнстокр, и, быть может, его «дитя покойного брата». Впрочем, с чадом дело обстоит несколько сложнее, ведь у него есть своя особая загадка.
«Дитя неохотно выбралось из кресла и приблизилось. Волосы у него были богатые, женские, а, впрочем, может быть, и не женские, а, так сказать, юношеские. Ноги, затянутые в эластик, были тощие, мальчишеские, а, впрочем, может быть, совсем наоборот — стройные девичьи». (с. 19)
На протяжении доброй половины повести (со второй по десятую главу) читатели вместе с героями разгадывают эту загадку: мальчик или девочка, «жених или невеста»? Временами она волнует их гораздо больше, нежели таинственная гибель Олафа Андварафорса. Притом именно чаду достаются самые красочные и запоминающиеся монологи:
«Значит, доедаю я десерт. Тут подсаживается ко мне в дрезину бухой инспектор полиции и начинает мне вкручивать, как я ему нравлюсь и насчёт немедленного обручения. При этом он то и дело пихает меня в плечо своей лапищей и приговаривает: «А ты иди, иди, я не с тобой, а с твоей сестрой…»/…/ Тут, на моё счастье, /…/ подплывает Мозесиха и хищно тащит инспектора танцевать. Они пляшут, а я смотрю, и всё это похоже на портовый кабак в Гамбурге. Потом он хватает Мозесиху пониже спины и волочет за портьеру, и это уже похоже на совсем другое заведение в Гамбурге.» (с. 108)
И так далее можно цитировать целыми страницами. Вот только:
Во-первых, почему эта столь заметная, временами чуть ли не единственная сюжетообразующая героиня в повести практически не играет никакой роли? Да, конечно, она последней видела Олафа «живым», ну и что? Ничего важного она инспектору не сообщает. (И не может этого сделать в принципе.)
Во-вторых, когда она произносит свой яркий и превосходный монолог? Когда, только узнав о смерти Олафа Андварафорса, отвечает на вопросы инспектора. Тогда она либо невежа, не знающая, как вести себя (вспомним, раздраженный вопросами инспектора Симонэ тоже пытается острить, но быстро спохватывается — не время, не место), либо тварь бездушная, смеющаяся и острящая сразу же после смерти человека, который ей небезразличен (и из-за которого она «глушит» водку и проливает много слёз). Но в том-то и дело, что Брюн, она же чадо, явно ни та и ни другая. И что тогда?
Тогда Брюн, скорее всего, видела больше, чем рассказывает, но не хочет об этом распространяться. Причем прежде всего перед самой собой. Причем видела, кажется, ещё одну попытку контакта, и эта попытка тоже не удалась.
В доказательство есть очень маленький эпизодик. Дело происходит сразу после «воскрешения» Олафа Андварафорса. Рассказывает Глебски:
«Я медленно полз по ступенькам, цепляясь за перила, миновал Брюн, испуганно прижавшуюся к стене /…/» (с. 189)
Испуганно: ключевое слово. Убийство Олафа Андварафорса и последующие события для Брюн ужасны, но она пытается скрыть свой страх за внешней бравадой. И все события, противоречащие её мировоззрению, просто выкидывает из головы. Вместе с пришельцами. Вот для чего так нужно это чадо.
===Одно маленькое резюме===
Интересно проследить, что же сталось с героями, которые так или иначе, но не желают вступать в контакт с пришельцами, больше, чем «им положено»: Сневаром, Хинкусом и Брюн.
«Хинкус отсиживает свою бессрочную и ежегодно пишет прошение об амнистии. В начале срока на него было сделано два покушения, он был ранен в голову, но как-то вывернулся. Говорят, он пристрастился вырезать по дереву и неплохо прирабатывает. Тюремная администрация им довольна». (с. 193)
«Отель «У Межзвездного Зомби» процветает — в долине теперь уже два здания, второе построено из современных материалов, изобилует электронными удобствами…» (с. 194)
«На чествовании «присутствовала очаровательная /…/ Брюнхилд Канн с супругом, известным космонавтом Перри Канном». (с. 193)
Всё произошло в соответствии с принципом булгаковского Воланда: «каждому по вере», точнее — по своему неверию. Каждый из героев, при всей разности их судеб, «получил покой»: тихий достаток и относительную безопасность. Вот только «небо» для них закрыто. В мире Сневара, Брюн и Хинкуса пришельцев нет и быть не может.
==Великий физик==
А Симон Симонэ, в отличие от всех остальных, ярый приверженец контакта. Причем в контакт с пришельцами он вступает почти у нас на глазах.
Во-первых, смерть, а затем воскрешение госпожи Мозес. Естественно, никто в это не верит (та самая сакраментальная фраза: «Великий физик слегка перебрал, и ему почудилось Бог знает, что…» (с. 102)), но у Симонэ возникли подозрения.
Далее мелькает странная фразочка. Рассказывает Глебски:
«Я покосился на Симонэ. Симонэ косился на госпожу Мозес. В глазах его было какое-то недоверие». (с. 158)
Что-то великий физик подозревает. Но что? Жива госпожа Мозес или это призрак? Думаю, дело сложнее.
Как мы помним, именно в этот момент хозяин отеля Алек Сневар оказался перед дилеммой. Пришельцам надо помочь, но и Глебски хозяин отеля сам предоставил всю полноту власти. В силу своего характера Сневар совершает минимально возможное воздействие, то есть, вновь перекладывает ответственность и кого-то просит о помощи. А первый (и практически единственный) кандидат на роль помощника (то бишь нового начальника) — это именно Симонэ. Вот, наверное, о чем думает и чему не доверяет за завтраком великий физик.
Далее, Симонэ выслушивает допрос Хинкуса, его историю о Вельзевуле и рассказ Глебски о гибели Олафа. И тихо исчезает. («Я виновато оглянулся на Симонэ и обнаружил, что физик исчез…» (с. 171))
Куда? Он сам отвечает через несколько страниц.
«— Пока вы дрыхли, инспектор, я выполнил за вас всю вашу работу».
(с. 176)
То есть Алеку Сневару Симонэ сказал, что согласен, а Мозеса, скорее всего, по-простому «взял на пушку» двумя сакраментальными фразами: «мне всё о вас известно» и «я готов вам помочь». Естественно, Мозес во всем «признался». Так и произошел ещё один контакт. Только к добру ли?
Я прекрасно (в здравом уме и твердой памяти) сознаю, что подавляющему большинство читателей и самим авторам Симон Симонэ очень нравится. И тем не менее… Кое-что в образе господина Симонэ смущает с самого начала. Его шуточки.
Дважды Глебски случайно слышит голос Симонэ:
«А где же инспектор? Где он, наш храбрец?» (с. 53)
«Правильно! Пусть-ка полиция наконец займётся своим делом…» (с. 56)
Не бог весть какие шуточки, но дело не в этом. Великий физик бросает их в спину инспектору и впридачу во второй своей шутке по сути цитирует господина Мозеса (самого богатого человека в отеле, откровенно не любящего полицию): «Инспектор, вот вам работа. Займитесь на досуге. Всё равно вы здесь бездельничаете» (с. 28). Непорядочно как-то. Да ещё его отзыв о покойном Олафе Андварафорсе: «экая дубина» (с. 98). (Кстати, Симонэ же великий ученый, человек очень умный, и, видимо, все простые смертные должны казаться ему «дубинами». Или не все?) Впрочем, пока это весьма субъективно и вполне может быть случайным совпадением. Но в последней главе повести именно Симон Симонэ, контактёр и борец за права пришельцев, выходит на первый план.
Итак, надо упросить инспектора отдать чемодан с важным для инопланетян прибором. Это надо пришельцам и, в какой-то степени, самому великому физику, но никак не инспектору Глебски. Спрашивается, как себя вести? Очевидно, очень вежливо и по-доброму, как вёл себя, к примеру, сам Симонэ, когда боялся обвинения в убийстве:
«— Думайте, что хотите, Петер, но я вам клянусь: я не убивал её. /…/ Вы же меня знаете, Петер! Посмотрите на меня: разве я похож на убийцу? /…/ Вы должны поверить мне, Петер. Всё, что я расскажу, будет истинная правда, и только правда. /…/ Я клянусь вам, Петер, поверьте честному человеку…» (с. 92-93)
Но это раньше. Что же великий физик говорит теперь?
«— А вы, однако, порядочная дубина, Глебски /…/ А ведь пожалеете об этом, Глебски. Вам будет стыдно, очень стыдно». (с. 179)
Кстати, а почему, собственно, дубина? Какие аргументы приводит великий физик в доказательство того, что Мозеса и К надо не арестовывать, а, наоборот, им помогать. Я лично усмотрел три аргумента.
Первый:
«— Черт возьми,— сказал Симонэ. — Вы что, не понимаете? Его запутали! Его шантажом втянули в банду! У него не было никакого выхода!» (с. 178)
Тогда почему бы, поверив Симонэ, не выпустить из тюрьмы всех бандитов, кроме преступников-одиночек? У них же тоже «не было никакого выхода»? Аргумент ниже всякой критики.
Второй:
«— Всё это очень легко проверить. Отдайте им аккумулятор, и они в вашем присутствии снова включат Олафа. Ведь хотите же вы, чтобы Олаф снова был жив…» (с. 177)
Ага. Отдайте сравнительно небольшие (по меркам бюджета страны) денежки господину Гробовому. И он оживит всех погибших детишек. Хотите же вы, чтобы они снова были живы… Не вижу разницы между этими словами. И значит, снова ниже всякой критики.
И, наконец, третий, сразивший через годы инспектора:
«Симонэ покусал губу.
— Вот тебе и первый контакт, — пробормотал он. — Вот тебе и встреча двух миров». (с. 179)
Пожалуй, единственный стоящий аргумент. По гипотезе Ефремова (которую, очевидно, разделяет и Симонэ), пришельцы могут быть только благими и добрыми существами. Для меня она также достаточно убедительна. Но не для Глебски. Он имеет полное право ничего не знать об Иване Антоновиче и его гипотезе, к тому же сейчас, например, она весьма не в моде, а в моде как раз произведения о «пришельцах великих, страшных и ужасных».
Иными словами, Глебски «дубина» просто потому, что не согласился с Симонэ. Высокого же вы о себе мнения, господин физик!
Это концовка их спора. Однако начало не намного вежливее:
-«Сейчас не время спать. /…/ И совершенно напрасно: никто на вас не собирается нападать. /…/ Пока вы дрыхли, инспектор, я выполнил за вас всю вашу работу. /…/ Отдайте им аккумулятор, Петер…» (с. 175-177)
И, наконец, когда инспектор задумался (а ведь думать, особенно для учёных, «не развлечение, а обязанность»):
«— Ну, что же вы молчите? — сказал Симонэ. — Сказать нечего?» (с. 178)
Да разве так просят?
И ещё одна сентенция Симонэ, нравящаяся большинству читателей (чтобы был понятен контекст даю маленький кусочек его диалога с Глебски):
«— Если гангстеры поспеют сюда раньше полиции, они их [пришельцев] убьют.
— Нас тоже, — сказал я.
— Возможно, —согласился он. — Но это наше, земное дело. А если мы допустим убийство инопланетников, это будет позор». (с. 176)
Господин Симонэ, вы действительно готовы пожертвовать не только собой, но и Брюн, и Кайсой ради пришельцев? Впрочем, это всё можно было бы как-то понять, если бы не ещё один факт.
«Симонэ сделался тогда главным специалистом по этому вопросу. Он создавал какие-то комиссии, писал в газеты и журналы, выступал по телевидению. /…/ Симонэ /…/ с кучкой энтузиастов /…/ совершили несколько восхождений на скалы в районе Бутылочного Горлышка, пытаясь обнаружить остатки разрушенной станции». (с. 193)
Так-то вот! Притом, что Мозес (за которого так страстно ратовал великий физик) отчаянно предостерегал против преждевременного контакта:
«Неподготовленный контакт может иметь и для вашего, и для нашего мира самые ужасные последствия…» (с. 183)
Теперь я могу сказать, что я думаю о вас, господин Симонэ. Никакой вы не великий физик, а зауряднейший научный карьерист. Чего вы хотели? Для начала, самому вручить пришельцам злосчастный чемодан. Они же, полагали вы, в долгу не останутся.
Причём большинство людей, узнав о споре учёного с полицейским, безоговорочно признают правоту учёного. Поэтому с Глебски вы ведете себя дерзко, провоцируя его. Чем резче он поведет себя, тем больше у вас аргументов. А потом вы заявили, что инспектор совсем спятил и чемодан ни за что не отдаст. И довели несчастного Мозеса до истерики. («Вы губите нас. Все это понимают. Все, кроме вас. Что вам от нас нужно?») Тем не менее Глебски с Мозесом о чем-то договариваются. Но вам не нужны договоры. Вы с хозяином отеля приходите. Но хозяин молчит, а говорите только вы. И что же говорите.
Вначале свысока интересуетесь:
«— Ну, что вы надумали инспектор?» (с. 187)
И после нейтрального ответа Глебски («Где Луарвик?») пошло-поехало.
«— /…/ Это будет скотский поступок. /…/ Никак не мог ожидать, что вы окажетесь чучелом с золотыми пуговицами. /…/ Бляху лишнюю захотелось на мундир? /…/ Вы мелкая полицейская сошка. /…/ Ведете себя, как распоследний тупоголовый… (с. 187)
Хороша вежливая просьба о помощи!
Наконец, пока хозяин держит инспектора, вы вытаскиваете из его кармана ключи и передаете их Мозесу. (Кстати, интересно, что вы при этом сказали. Ведь у Мозеса была договоренность. Наверное, что убедили-таки Глебски отдать чемодан без условий. То есть, врёте.)
Но, увы, побег пришельцев не удался. И кто виноват? Все тот же инспектор Глебски:
«А Симонэ всё рыдал, всё кричал мне: «Добился! Добился своего, дубина, убийца!..» (с. 191)
Полицию легко обвинять во всех грехах. Все её обычно недолюбливают.
Что было дальше, я уже немного написал выше («Симонэ сделался тогда главным специалистом по этому вопросу. Он создавал какие-то комиссии…»)
Доверчивый Глебски переживает за вас:
«Оказалось, он и в самом деле был крупным физиком, но это нисколько ему не помогло. Ни огромный авторитет не помог, ни прошлые заслуги. Не знаю, что о нем говорили в научных кругах, но никакой поддержки там он, по-моему, не получил». (с 193)
Вот только не нужна Симонэ была эта поддержка. Получи он её, была бы организована комплексная экспедиция во главе с каким-нибудь замшелым (или наоборот блестящим) академиком. И — прощай слава первооткрывателя. Ему нужна была роль «непризнанного гения», и Симонэ её получил.
И вот он с «кучкой энтузиастов — молодых учёных и студентов» ищет станцию пришельцев. Иными словами, шантажирует их, или я вступлю-таки в такой для вас опасный преждевременный контакт или…
Знаете, на кого вы, Симонэ, похожи? Есть тут ещё один специалист по шантажу пришельцев. Зовут его Чемпионом.
Что ж, да будет вам по вере.
«Во время одного из /…/ восхождений Симонэ погиб. Найти так ничего и не удалось». (с. 193)
А что Чемпион?
«Чемпион, по-видимому, погиб, во всяком случае на уголовной сцене он больше не появлялся». (с. 192)
Похоже, не правда ли?