Второй заказ касается «тиары», одной из первых интел-моделей, собранных «Эксцентрик моторз». Неужели и здесь дверь не открылась? И какой-то хроник от этого тоже отбросил коньки? Чушь. Простой, обычный вызов, наверное. Моя цель — многоквартирный дом, одна из «Башен Лафайет». С тех пор, как возвели эти огромные, сплошь блистающие стеклом здания, прошло лет семьдесят. Парк вокруг многоэтажек разросся и одичал, голубые зеркальные фасады там и тут пестрят разбитыми окнами. Лифты в «башнях», тем не менее, ездят бесшумно и очень быстро — даже уши заложило, когда взлетел наверх. Нужная квартира уже открыта, из её недр доносится музыка. Танцевальная музыка.
Внутри стоит полутьма, которую силится разогнать одинокая лампа. Сладко пахнет выпивкой и курительными смесями. В дальней комнате за закрытой дверью разговаривают и смеются.
— Скинни, cabron, глянь, кого там принесло, и вали обратно! — кричит кто-то.
На свет выходит невысокий смуглый парнишка с мышиным лицом. С головы его, прихваченные ярким платком, верёвками спадают дреды.
— Hola, — он протягивает руку. — Ты тоже на поминки?
— Привет, — пожимаю влажные пальцы. — Могу я видеть мистера Эрнандеса?
— Хавьер уехал, — равнодушно сообщает Скинни.
— Куда уехал?
Скинни трясёт дредами:
— Так у него же брат умер. Рамон, не слыхал? (Машинально качаю головой). Ну, Рамон умер, а дела-то его остались. Явки, закладки, всё такое, — Скинни дробно смеётся. — Вот Хавьер и поехал по клиентам.
Сохраняй спокойствие и работай, Фрэнк.
— Мистер Эрнандес вызывал техника, чтобы перенастроить машину на себя, — говорю я терпеливо. — Может, позвоните, и он вернётся? Всего на пару минут, надо только, чтобы он сел за руль. Датчики зафиксируют биометрию, а дальше я сам справлюсь.
Скинни тут же вытаскивает телефон, набирает номер и принимается тараторить на взрывоопасной смеси испанского и английского. Слушает ответ, хмурится, кивает и, бросив «adios», прячет телефон обратно в карман.
— Bueno, — говорит он, — Хавьер не приедет, но сказал, что ты можешь просто отключить мозги у тачки. Ему эти навороты без надобности, он и так гонять сможет.
— Отключить «Брэйни Драйв»?
— Si. Сможешь?
— Конечно, смогу, — говорю я. — Но ездить на интел-модели, как на обычном автомобиле — это как-то…
Скинни прищуривается, и я умолкаю. Выходим. Спускаемся на лифте до цокольного этажа. «Тиару» на подземной парковке видно издалека. И то сказать: трудно не заметить среди чинно выстроившихся в ряд семейных «универсалов» длинный, раскрашенный в радужные цвета кабриолет. Скинни вразвалку подходит к «тиаре» и по-свойски запрыгивает внутрь. Машина покачивается под его невеликим весом.
— Вот она, — говорит Скинни и, закинув руку за сиденье, хлопает по рулю. — Кульная bomba, все chiquitas — твои. Рами, правда, другую хотел уже. Новую. Но где ж ему новую, когда за старую кредит не выплачен! Чего-то, правда, мутил, звонил в автосалоны. Менять хотел. На «клаббер». Слыхал про такой?
Дался им этот «клаббер»… Похоже, над покраской кабриолета трудились сразу несколько человек, причем у каждого был свой, уникальный художественный взгляд. Сходились они лишь в одном: в любви к очень ярким цветам. На капоте нарисован сине-зелёный тигр, на багажнике — жёлтый скелет в пурпурном сомбреро, двери покрыты огненными узорами. Может статься, такой размалёванный автомобиль на обмен и не взяли бы. Экран просыпается от моего прикосновения, машина начинает было: «Добро пожа…» — но я быстро вырубаю звук. У «тиары», как назло, тоже голос Бетси.
-…Предки ему подогнали на окончание школы, — говорит между тем Скинни. — У Рами с Хавьером нормальные предки, богатые. Все наши детройтские клубы на ней объездил. Ну, «ти» его, считай, и сгубила.
— В смысле? — я ошибаюсь при вводе пароля, и приходится набирать заново. Скинни привстаёт с места и тычет пальцем куда-то назад:
— Вот тут глянь.
Гляжу. Скинни указывает на колесо. Из-под крыла торчат какие-то чёрные лохмотья.
— Он, значит, в аптеке хотел сигарет купить, — объясняет Скинни. — Тормознул на улице, двигло глушить не стал, вышел. Ну, не вышел — выпрыгнул. Короче, как-то у него пояс от плаща… Он в плаще ходил, понял? Длинный плащ, и пояс свисает с двух сторон до земли. Такой вот модный был chico… Так этот пояс, он в колесо попал. Пряжка — под крыло. И там застряла. Рами пояс дергать начал. А «ти» — она чё-то поехала. И, прикинь, пояс-то на колесо намотался. Пояс, вообще, плащ, вот это всё. Короче, Рами падает, орёт — а «ти» едет. Два квартала проехала. Тот уже орать перестал, плащом ему шею скрутило. Хавьер в морге был, говорил — жуткое дело, смотреть было страшно, chingue su madre.
Сажусь на место, вытирая потные ладони о штаны.
— Откуда такие поброд… подробности? — чёртово слово, сразу и не выговоришь.
— Коптер снимал, — объясняет Скинни. — Хавьеру в полиции запись показали.
Экран мерцает, готовый деактивировать интел-модуль. Прикладываю большой палец, набираю код, и под тёмным стеклом бегут строчки: «отключаются службы слежения… отключается навигационный блок… отключаются системы обратной связи…» Скинни смотрит на экран телячьими глазами.
— Эх, Рамон, Рамон, — произносит он, медленно кивая. — Хороший ты был chico, правильный. Ты это, compadre… Приходи на похороны, а? Послезавтра хоронить будут, кладбище Холи Кросс.
«Отключается когнитивный блок… отключается управление питанием…»
— Что ж вы поминки-то по нему справляете, если ещё не хоронили? — спрашиваю хрипло.
— Cabrones потому что, — отвечает Скинни и начинает рыдать. Экран вспыхивает на прощание, высвечивая логотип «Эксцентрик Моторз», и гаснет. Я вылезаю из кабриолета и медленно иду к лифту.
Можно было, наверное, глянуть записи камер «тиары», но и так всё ясно. Две машины с интел-управлением, созданные, чтобы оберегать и служить, убили своих хозяев. Или не убили? Потому что, вообще говоря, это — полная чушь. Сама суть «Брэйни Драйв» заключается в том, чтобы сохранять водителю жизнь в любых ситуациях, пусть даже ценой саморазрушения. «Асты», ведомые искусственным разумом, проделывают немыслимые трюки, уходя от столкновений. Постоянно собирают информацию об авариях — каждый час, каждую минуту — и передают её службам спасения. Обновляют базы данных по человеческой анатомии. Обмениваются опытом и самообучаются. Умные машины, одним словом.
Я замираю у лифтовых дверей. А что, если они — умнее, чем кажутся? Каждый раз, садясь за руль, мы вручаем свою жизнь коробке на колесах — смышлёной хитрой коробке. У Зверюги новенькая «аста», у моей Меган — тоже, все техники ездят на «бетакс», маркетинговый ход, дополнительная реклама интел-моделей, умных и самообучающихся… Внезапно накатывает страх. Надо срочно отключить «БД» у Бетси. Сейчас же.
Лифт распахивает двери, но я не спешу заходить. Отключить Бетси? Легко сказать. Там ведь целая история: ввести пароль, потом код, дактилоскопия к тому же. А ей ведь наверняка кое-что известно, «маттео» и «тиара» вполне могли с ней связаться. Она поймёт, что я собираюсь делать, заблокирует двери и как-нибудь меня ухайдакает. Средств, чтобы убить человека, у неё навалом. Захочет — подушкой безопасности задушит, или пеной для тушения салон зальёт, или ещё чего. Нет, Фрэнки, лучше тебе вообще в неё не садиться. Выходи — и сразу бежать! Хм… Побегу — догонит и собьёт. Что же делать? Ох, думай, голова, думай, покуда цела!
Из дома выхожу с готовым планом действий. Сделаю вид, что всё в порядке. Спокойно сяду в машину, прикажу возвращаться в офис. Ничем себя не выдавая, доеду до работы, поднимусь к Зверюге и обо всём расскажу. План рискованный, но, пожалуй, самый верный. А потом… Потом куплю старую добрую «импалу» с ручной коробкой передач и буду ездить на ней до скончания века.
Открываю дверь и плюхаюсь на сиденье.
— Вы тяжело дышите, мистер Пикарт, — говорит Бетси. — Произошло что-то чрезвычайное?
— А, ерунда, — отвечаю как можно беззаботней. — Лифт сломался, пришлось по лестнице пешком подниматься.
— Частота пульса увеличилась, — спокойно замечает Бетси. — В то время как у человека, пришедшего в состояние покоя после нагрузки, пульс обычно выравнивается. Вы уверены, что не требуется медицинское вмешательство?
Сволочь всезнающая. Что делать?! Так, спокойно, спокойно. Думай о котятах, о кролике Роджере, о королях и капусте.
— Всё нормально, — улыбаюсь я. — Тяжёлый клиент. Неприятный разговор, знаешь.
— Вам требуется отпуск, — говорит Бетси. В механическом голосе слышится что-то похожее на заботу… или на издёвку? Играет, как кот с мышью. Надо быть осторожным, очень осторожным.
— Да уж, — говорю со смехом, — отпустят меня в отпуск сейчас, держи карман. Слушай, Бетси, давай-ка в офис. Последнее дело отменилось, так что мы с тобой свободны до самого завтрашнего дня. Только отчитаться — и всё!
— К сожалению, это невозможно, — мягко говорит Бетси. У меня немеют щёки. Похоже, вот оно. Началось.
— В к-каком смысле? — спрашиваю, заикаясь. Никогда раньше не заикался.
— Вы забыли в салоне телефон, — сообщает машина. — Я приняла входящий звонок по беспроводной связи. Звонил ваш начальник, мистер Войцех. Он оставил голосовое сообщение. Включить запись?
— Давай, — голоса нет, один писк. В колонках шуршит, раздается искажённый микрофоном рёв Зверюги:
— Пикарт! Уже пол-третьего, а вы мотаетесь хрен знает где! Звонила ваша клиентка, Холкс. Долбанная истеричная курва! (Зверюга Войцех, чьи предки приехали в Детройт то ли из Польши, то ли из Чехии, любит блеснуть европейским лексиконом). Проела мне всю плешь, жаловалась, что лежит больная, не может ходить, что три дня как вызвала техника. А техника до сих пор нет! Требовала, чтобы вы сейчас же ехали к ней. Отзвонитесь по результатам.
Ноют гудки отбоя. Выдыхаю как можно незаметней. Хрен знает что. Я и забыл про чёртову заявку. Значит, придется сначала заехать к этой Холкс, и только потом — в офис… Фак. Достаю планшет, ищу запись о вызове. Бостонский бульвар, семнадцать ноль шесть. Недалеко отсюда, и снова престижный район, как Рочестер-Хиллз, где живут Коллари. Только в Рочестер-Хиллз переезжают выскочки, вчерашние реднеки, а на Бостонском селятся потомственные детройтские богачи.
О болезни Татаки ма Рритам знала не много. Заражались этой болезнью моряки и рыбаки. Те, кто ел много сырой рыбы. Марта сказала, что это нечто желудочно-кишечное. И попросила меня сходить в библиотеку, отсканировать медицинские книги. А почему бы и нет? Видеокамера и тренога в багажнике байка. Я взялась за ошейник двумя руками, подняла глаза к потолку и попросила разрешения поработать в библиотеке сначала у Стаса, потом у
Линды, и, наконец, у хозяина. Хозяин разрешил мне задержаться во Дворце и работать столько, сколько потребуется.
— Вот как ты со своим хозяином разговариваешь, — улыбнулась ма. — До меня слухи доходили, а теперь сама увидела. Ну, иди. Только девочке о ее болезни ничего не говори.
Я поласкалась о мамино плечо и вышла из комнаты.
— Мальчики, я вас покидаю. Мне велено в библиотеке работать. Не обижайте Татаку.
— Я с тобой! — взвизгнула Татака, вскочила и вцепилась в мою руку. Братишки переглянулись и опять заржали.
— Не бойся ты их, глупая, — фыркнула я. — Братишки, мы в библиотеку. Если что — ищите меня через звонилку.
Голова — два уха! Звонилка-то в байке. А, все равно туда идти.
Там тренога, там видеокамера.
Спустились на первый этаж, я опять задумалась. Через парадные двери нельзя, в обход долго. Попробую через парадные. Обернулась, осмотрела девочку, одернула на ней платье. Выглядит неплохо, может, и получится.
— Татака, сейчас я буду учить тебя ходить по Дворцу. Выполняй все, что я скажу. И главное, рот не раскрывай. Иначе обе плетей получим, поняла?
— Ну да.
— Не «ну да», а «да, госпожа». Ты должна говорить только «да,
госпожа», «нет, госпожа». Теперь идем. Держись за моим левым плечом, на два шага сзади. Смотри за моими ногами, старайся идти в ногу.
Говорю не очень громко, но в коридоре сейчас тихо, стражники
нас слышат.
— Если навстречу кто-то идет, полшага вбок и прячешься за мою спину. Поняла?
— Да, госпо… мя!..
Это я, не дойдя трех шагов до стражников, резко остановилась и
Татака, конечно, налетела на меня.
— Миу, ты чего?
— Закрой рот и учись уворачиваться. Господа так часто делают.
Стражники зафыркали, Я развернулась к ним, изящно поклонилась, вежливо поздоровалась и выразительно посмотрела на Татаку. Девочка опомнилась и тоже поклонилась.
— Господа стражники, это новенькая, зовут Татака. Госпожа Рритам поручила мне натаскать ее.
Стражники осмотрели Татаку и поцокали языками. Эти воины меня знали. И я их знала. Не по именам, конечно, а в лицо.
— Запомни: парадные двери не для тебя, — продолжила я обучение.
— Через эти двери можешь пройти только если сопровождаешь господина или выполняешь срочное поручение господина. Поняла?
— Да, госпожа.
— Встань у стенки и жди меня. Я вещи иноземцев принесу. Поняла? Даже не вздумай к этим дверям приближаться.
А сама в двери вышла. Как будто мне можно. Поздоровалась со
стражниками, которые вход снаружи охраняли, получила шлепок по попе, улыбнулась им. И пошла к байку.
У байка незнакомый стражник прохаживается. Поклонилась ему, поздоровалась.
— Господин, тебе велено мой байк охранять? — на байк пальцем
показываю, чтоб понял, о чем речь.
— Как тебя зовут, рыжая?
— Миу, господин.
— Да, я охраняю твоего скакуна.
Открыла багажник, достала треногу, видеокамеру, планшетку. Из бардачка забрала звонилку в футляре, повесила на шею. Оглянулась на стражника. Жарко бедному.
— Господин, я во Дворце долго работать буду, до темноты. Может, байк в тень перегнать? Ему жарко на солнце.
— Ты это хорошо придумала, рыжая. В тени ему будет лучше.
Я включила байк, подняла на четверть шага над землей и медленно перегнала под тенистое дерево.
— Хорошо… — стражник прислонился спиной к стволу.
— Господин, если ноги устанут, можете присесть на сиденье байка. Оно для того и сделано, чтоб на нем сидеть.
— Спасибо, рыжая.
Возвращаюсь во Дворец, несу вещи перед собой словно на подносе. Не иду, а плыву. Стражников так моя походка поразила, даже дверь мне открыли.
— Спасибо, господа. Татака, за мной!
Теперь — в библиотеку. Только бы архивариус не прогнал.
Поднялись в библиотеку, разыскала архивариуса, низко поклонилась.
— Господин, мой хозяин велел обучить эту бестолковую рабыню работать с книгами. А госпожа Марта просила отсканировать ей книги лекарей по лечению болезней.
— Хваткий у тебя хозяин, Миу, уважаю таких! Только что с ним говорил, уже рабыню прислал. Сейчас внучку позову, сразу и ее обучишь.
Ох, звезды ясные, чуть не попалась.
— Миу, ты это правильно придумала, Татаку сразу к делу пристроить, — звучит в ошейнике голос хозяина. — Спроси, умеет она читать?
— Татака, ты читать умеешь?
— Ты что, с дерева упала? Я шибко на знатную похожа?
— Надо отвечать: «нет, госпожа».
— Прости глупую. Нет, госпожа.
— Ничего, обучим, — сказал хозяин. — Внучка архивариуса должна
уметь. Пусть пока вместе работают. Передаю тебя Стасу.
— Миу, раз ты планшетку взяла, будешь писать с камеры прямо на планшетку, — зазвучал в ошейнике голос Стаса. — Потом я у тебя перепишу.
— Делай так…
Связать камеру и планшетку оказалось очень просто. Там на экранах подсказки на русском выскакивают. Когда к нам подошла внучка архивариуса, я уже научилась это делать.
— Знакомьтесь, моя внучка Дурра, — представил архивариус. Татака догадалась поклониться. Я фыркнула, закашлялась и уткнулась лицом в колени. Что с ней будет, когда русский выучит.
— Простите бестолковую. Меня можете звать Миу, а это — Татака.
Теперь девочка фыркнула и прикрылась ладошкой. Вдруг глаза ее сузились, и она в упор посмотрела на меня.
— Прошу простить бестолковую рабыню, — поклонилась я. Пусть ей всего двенадцать лет, но со свободной лучше не ссориться. — Хозяин велел обучить вас сканировать книги. Если книга отсканирована, ее можно читать с планшетки или напечатать на бумаге.
Я показала, как выглядит книга на планшетке, полистала страницы.
— Маленькая, — скривила носик Дурра. Татака с книгами никогда дела не имела, ей все было в новинку.
— Сколько книг вмещает в себя эта дощечка? — тут же заинтересовался архивариус.
— Много. Не знаю точно, сколько. Но все, которые я отсканировала, они тут. И еще много книг из библиотеки хозяина, но они на языке иноземцев, вы их прочитать не сможете.
— А ты их можешь прочитать?
— Прочитать могу, но часто непонятные слова встречаются. Я еще плохо владею высоким языком иноземцев.
— Покажи, как работает эта дощечка? Прочти нам что-нибудь.
— Сначала я ищу архив с нужной книгой, — показала, как это делается. — потом в архиве нахожу книгу, открываю ее…
Тут я немного смухлевала. Открыла последнюю читанную книгу, которую мне посоветовала прочитать Линда.
— … Это выдуманная история о четырех отважных воинах. Открываю книгу на середине, — провела пальцем по экрану сверху вниз, — и читаю.
Сразу, с листа переводить очень сложно. Я читала с паузами и
запиналась через слово. Но постепенно втянулась.
—————————
— Чего же он ждет? спросил другой.
— Он ждет, чтобы королева подарила стране наследника.
— Незачем, господа, шутить по этому поводу, — заметил Портос.
— Королева, слава богу, еще в таком возрасте, что это возможно.
— Говорят, что лорд Бекингэм во Франции!.. — воскликнул Арамис с лукавым смешком, который придавал этим как будто невинным словам некий двусмысленный оттенок.
— Арамис, друг мой, на этот раз вы неправы, — перебил его Портос, — и любовь к остротам заставляет вас перешагнуть известную границу. Если б господин де Тревиль услышал, вам бы не поздоровилось за такие слова.
— Не собираетесь ли вы учить меня, Портос? — спросил Арамис, в
кротком взгляде которого неожиданно сверкнула молния.
———————
— Достаточно, милая, — остановил меня архивариус. — Во всем мире одно и то же… Ну, идем, подберем тебе книги.
— Госпожа Марта, наш целитель, просила подобрать ей книги по
исцелению болезней, — я выглянула, не подслушивают ли нас девочки. Но они обе склонились над планшеткой. — Татака больна, госпожа Марта хочет ее вылечить.
— Хорошо, что твоим хозяевам это известно. Ей осталось не так много месяцев. Где же эта книга? Ах, вот она! Держи. Это очень ценный труд, по нему учились многие знаменитые целители.
Том был не из самых толстых, но изрядно замусолен. Я положила его на стол.
— Господин, дайте мне побольше книг по медицине, чтоб девочки не догадались, ради чего мы здесь.
— Ты умница, Миу, — похвалил меня архивариус. И начал грузить
книгами. Я еле успевала относить их на стол.
— Дурра, помоги Миу! — крикнул архивариус.
— Господин, достаточно на сегодня, — взмолилась я. — Мы не успеем все за день отсканировать.
— Да, пожалуй, я увлекся, — согласился он. — Вот еще очень ценная монография, и на сегодня достаточно.
Мы расстелили коврик у окна, и девочки по два раза раздвигали
треногу, укрепляли на ней видеокамеру, а потом все складывали. Сложнее оказалось с подключением камеры к планшетке. Русского языка они не знали, поэтому строчки меню им ни о чем не говорили. Решила, что сегодня камеру настрою я, а завтра-послезавтра они выучат десяток русских слов. Положила под треногой книгу, показала, как пользоваться видоискателем
и трансфокатором. Первую книгу поручила отсканировать Дурре, как свободной. Вторую — Татаке. И пусть девочки меняются через книгу. Нужную положила в стопку четвертой, чтоб досталась Татаке.
Убедившись, что у Дурры все идет как надо, отправилась побродить среди книжных полок. Как здесь много книг…
За спиной раздалось насмешливое фырканье.
— Не смотри, что их так много. Те, что на полках справа — это
ерунда. Не стоят пергамента, на котором написаны. С тех пор, как догадались писать на пергаменте, каждый считает себя великим сочинителем. Строчит выдуманные истории о том, каким крутым он хотел бы быть. Читать их — терять драгоценное время жизни. Настоящие книги слева. Наблюдения, научные труды, описания далеких земель и стран, исторические хроники.
Вот для чего должны служить книги! Запомни это, малышка. А как у иноземцев?
— Так же. У хозяина есть такие, в которых я ничего не понимаю. А
у госпожи Линды есть несколько, которые она называет «лекарство от мозгов». Их приятно почитать перед сном.
— Миу, ты где? — раздался голос Дурры.
— Поспеши, малышка, тебя зовут, — сказал архивариус, и я устремилась на зов. Чуть не столкнулась с Дуррой в узком проходе между полками.
— Что-то не получается?
— Нет, Татака сканирует вторую книгу. Что тебя насмешило в моем имени? — она уперла палец мне в грудь. — Это что-то дурное на рабском языке? Не смей мне врать!
Умная. Умная, заносчивая, сердитая и свободная. Прямой приказ. Ох, как не хочется на конюшню попадать…
Я заговорщицки оглянулась, села на пол и потянула ее за руку,
усадила перед собой.
— Дурра — это ведь твое короткое имя. А как полное? — спросила
шепотом.
— Дуррада, — тоже шепотом отозвалась она. — а что?
— Уже лучше. Если тебя представят иноземцам, говори, что тебя зовут Ррада. Это на их языке хорошее слово. А Дурра — плохое. Только я тебе этого не говорила. И Татаке скажи, чтоб звала тебя Ррада. И попроси архивариуса звать тебя Ррада.
— А что значит у иноземцев Дурра.
— Это нехорошее слово. Ругательство, допустимое в высоком обществе. Переводится как совсем глупая. Только никому не говори.
— Что я, совсем на голову обиженная? Спасибо, что предупредила.
Уф, кажется, пронесло.
— Сегодня сканируем книги, а завтра я покажу, как камерой правильно снимать жизнь, — говорю громким голосом, поднимаясь с пола. Теперь нас с Дуррой как бы связывает общая тайна, задирать нос и вредничать мне она не будет.
— А что на языке иноземцев означает Ррада?
Отмахиваю хвостом жест «радуйся». — Вот это! Приблизительно. Как бы, сама себе махнула.
Довольные, возвращаемся к Татаке. Она отсканила уже пол книги. Проверяю, как книга укладывается в кадр, равномерно ли освещена страница. Хвалю Татаку и раскладываю книги в очередь на сканирование. В первую очередь — те, что потоньше.
Тут меня через звонилку вызывает папа.
— Сам Владыка! Хочет через меня передать что-то моему хозяину, — громким голосом сообщаю девочкам и убегаю.
Папа отводит меня в потайную комнату.
— Ну, малышка моя, что ты хотела мне сказать?
— Пап, вы сговорились сегодня? Я больше не малышка, я уже взрослая, — ласкаюсь об его грудь, снимаю браслет, ошейник, звонилку и все прячу под подушку. Внимательно смотрю на папу, достаю из-под подушки звонилку, качаю на шнурке и вновь убираю под подушку. Папа схватывает на лету. Достает из кошеля свою звонилку и тоже прячет под подушку.
— Ты мне это хотела сказать?
— Не только, пап. Это еще не самое главное!
— Давай по-порядку. Зачем мы спрятали вещи иноземцев?
— Они умеют подслушивать и подглядывать.
— Любые?
— Нет. Но очень многие. У них даже одежда умеет видеть и слышать. Есть вещи поумнее и поглупее. Байк — очень умная вещь. Может сам найти дорогу к дому. Летающая машина еще умнее. Когда хозяина ранили, она здесь, у Дворца стояла. Петр позвал ее, и она прилетела к нему на зов. Сама! В ней никого не было. А браслет — глупая вещь. Говорит только жива я или нет, и где я нахожусь. Ошейник умеет подслушивать и подсматривать, здорова
ли я, где нахожусь. И я через него могу говорить с железным домом. А через железный дом — с кем угодно, у кого звонилка есть.
— Откуда ты это узнала?
— Хозяин от меня ничего не скрывает. И остальные — тоже. Даже когда о нескромных вещах спрашиваю.
— Хозяин не накажет тебя за то, что мне рассказала?
— Он меня ни разу по-настоящему не наказывал. Только для вида, показать, что я плохо поступила. Но дело даже не в этом. Когда живешь среди таких вещей, нужно… Не знаю, как сказать. Надо понимать, что можно делать, а что нельзя. Иначе жизнь превратится в кошмар. У них сложные обычаи. Я еще многого не понимаю, но тебе рассказать можно, я это чувствую.
— Ты советуешь мне избавиться от вещей иноземцев?
— Нет, па. Ты все не так понял. Ты подумай, они живут среди умных вещей, они к ним привыкли. У них есть правила: за врагом наблюдать можно всегда, а за другом — только тогда, когда ему грозит беда или опасность.
Сложнее всего с теми, кто не друг, но и не враг. Я сумбурно говорю, потому что сама плохо понимаю.
— Но как они узнают, когда другу грозит беда, а когда — нет?
— Это так сложно, пап. Но послушай, что сегодня было. В школе Марру подарили рабыню. Рабыня болеет смертельной болезнью и долго не проживет, если не лечить. Господин Стас как-то узнал, что она больна, и стал следить за тем, что происходит вокруг нее. Не только сам следил, но и мне позволял слушать эти разговоры. Не прошло и двух страж, как госпожа Марта выяснила, чем болеет рабыня, и послала меня в библиотеку узнать, как лечить эту
болезнь. Сейчас в библиотеке девочки работают с книгами по лекарскому искусству. Понимаешь? Не прошло и полдня, а иноземцы уже готовы ее лечить. И, я верю, вылечат рабыню, не дадут ей умереть. Чувствуешь? Их система работает!
— Не понимаю. Какое им дело до какой-то рабыни?
— Как — какое? Ты подарил меня им. Они приняли меня в свой… свое… ну, не знаю, куда, но приняли. Марр — мой молочный брат. Значит, как бы, тоже родной. А Татака — его рабыня.
— Седьмая вода на киселе…
— Для нас — да, а для них — нет. Мы иногда говорим одинаковые слова, но понимаем их по-разному. Я это только недавно поняла. Вот, к примеру, ты много раз говорил хозяину: «мой друг». Для тебя это просто слова вежливости. А для иноземцев это очень серьезно. Хозяин закрыл тебя своим телом при нападении. А когда его ранили, Петр и Мухтар не его бросились спасать, а прикрыли тебя телами. Потому что хозяин называл тебя другом. И им здорово досталось! Я помогала врачевать их спины.
Я слышала, как хозяин разговаривал с другими Владыками. Они все как хитрые файраки. Но хозяин — хитрей всех. Он не позволил им сунуть нос в дела нашего мира. Мы за ним как за каменной стеной.
— Вот, значит, как… Еще одна опасность.
— Да, пап. У всех свои интересы. Я не знаю, чего хотят другие от
нашего мира. Может, власти, может, земли. Я не разбираюсь в политике и только раз их видела. Но хозяин хочет сделать нас сильными.
И еще. Хозяин думает, что бунт начнется не раньше, чем через два месяца. До этого надеется раскрыть всех заговорщиков. Для этого Линда будет продавать в богатые дома ошейники рабынь, которые видят и слышат. Стас будет следить за рабынями и узнает, что делается в домах врагов. Но Стас один, а врагов много.
Пап, я так сумбурно рассказываю. У тебя, наверно, вопросов стало больше, чем было.
— Вопросов на самом деле стало больше, но я понял главное: С тобой все хорошо. Влад тебе верит, и он нам друг. А сейчас иди. Тебя, наверно, ждут. Будь умницей, моя малышка.
— Папа, я не малышка!
Когда вернулась в библиотеку, девочки оживленно болтали, и Ррада заканчивала третью книгу.
— Девочки, отдохните, следующую книгу сканирую я.
Следующая — как раз про татакину болезнь. С картинками. Лучше бы Рраде поручила, честное слово! Меня чуть не вытошнило прямо на страницу. У Татаки в кишках черви завелись. А через ошейник я услышала, как Стас позвал Марту, они смотрят на книгу через мой ошейник и обсуждают похожие болезни! Я теперь спать не смогу! Я три дня в рот ничего не возьму. Кошмарики с червяками сниться будут. Ну за что мне это?
А девочкам весело. Татака рассказывает на разные голоса страшные морские истории про купцов и пиратов. Ррада слушает с горящими глазами.
— Спасибо, Миу, ты молодец! — услышала я в ошейнике голос Марты, когда захлопнула книгу.
— Девочки, чья очередь?
— Моя! — отозвалась Татака. Читать она не умеет, поэтому просто
перелистывает страницы и продолжает рассказывать истории. Так мы работали, меняясь, до тех пор, пока за окном не начало темнеть.
— Все, девочки, на сегодня хватит, — сказала я. — Скоро будет темно, а нам с Татакой еще домой лететь. Ррада, показать тебе летающую машину?
— Покажи!
— Тогда иди первой, а мы за тобой. Нам дверь не откроют.
Так я очередной раз прошла через парадную дверь. Ну, прокатила Рраду на байке круг по площади, подняла разок выше крыши. Все равно быстрее, чем Дворец обходить.
Встретили нас толпой. Причем, возглавляли толпу Шурр и Марр. Увидев столько горящих, соскучившихся по женской ласке глаз, Татака всерьез испугалась и вцепилась в меня как клещ.
— Парни, слушайте меня! Тому, кто обидит Татаку, я оба уха оборву и скажу, что так и было! — громко выкрикнула я, подняв байк на пару метров. — Марр, к тебе это тоже относится!
Мою речь встретили хохотом и шутками, что на таких условиях можно рискнуть.
Как только я опустила байк на песок, Марр подхватил Татаку и
перекинул через плечо — Моя добыча!
— Неси добычу в дом, надо представить ее хозяину. А я пока байк отгоню.
— Миу, он опять меня лапает! — подала голос Татака.
— Ему можно, он мой брат, — объяснил ей Шурр.
Загнала байк в стойло, пробежала по коридору, открыла входную дверь. Эти оболтусы даже на крыльцо не поднялись. Они аукцион устроили. Ставки поднялись уже до десяти стаканов компота и сосиски сверху.
— Ах ты, бессовестный! Да одно ее платье стоит пятнадцать стаканов, — заругалась я на Марра и затолкала в дом. — А ты чего ругаешься? Будешь ругаться, тебя и с платьем не возьмут. Платье возьмут, а тебя прогонят. — это уже Татаке.
На самом деле было страшно. Привозить Татаку в оазис мне никто не разрешал. И впускать в дом Марра тоже никто не разрешал. Линда у хозяина спрашивала, можно ли Шурртха в дом провести, а я — без спроса…
Марр поставил Татаку на пол, огляделся и принюхался.
— Здесь ты живешь?
— Идем, покажу свою комнату.
По пути заглянула в аналитический центр, отдала Стасу планшетку. Стас поблагодарил, но отложил в сторону. Он, Мухтар и Петр были очень заняты чем-то. Сидели каждый за своим экраном и изредка перебрасывались словами. Не стала их отвлекать, вышла и тихонько прикрыла дверь.
— Вот моя комната!
— Просторно, но небогато, — оценил Марр. Чтоб поразить, показала ему ванну, туалет и стенные шкафы.
— Это все твои? — уставился он на коллекцию ошейников.
— Ну да, — сменила ошейник с рубинами на скромный, с эмблемой космофлота. — Слушайте меня. Сейчас я представлю вас хозяину. Поздоровайтесь и сразу уходите. Ждите в этой комнате. Хозяин меня ругать будет.
Хозяин меня ругать не стал. Он ругал Линду. С нами просто
поздоровался и отправил к Марте. А Марта приказала Татаке раздеться и начала обследование — как меня в первый день. Я думаю, хозяин выгнал бы нас всех за дверь, но в страшной комнате командует Марта, у нее здесь все приборы. А хозяин сам как бы в гостях. Поэтому я услышала, что Линда связалась с криминалом и преступным элементом. Что разгром в городе не оправдывает, а усиливает вину, и что она в двух шагах от родного дома.
— Линда совершила что-то ужасное? — спросила я у Марты по-русски, чтоб Татака не поняла.
— Линда привезла на базу мальчишку-воришку. Разгромила несколько домов и связалась с гильдией воров и грабителей. Теперь они якобы ей подчинились. На самом деле планируют, как ее убить. Стас занят ее спасением. Завтра в городе будет много трупов.
— Ой, звездочки ясные! Что же теперь делать?
— Оставь это мальчикам. В крайнем случае, очистят город от
преступности.
Хозяин, наконец, кончил ругать Линду и отправил ее помогать Стасу. И тут же переключился на нас.
— Марта, Миу, что у вас?
— Кончаю УЗИ. Дела как в том анекдоте про новую жизнь, — вздохнула Марта.
— В каком?
— Доктор пациенту: «Поздравляю, в вас зародилась новая жизнь!» — «Но доктор, я же мужчина!» — «Знаете, глистам это безразлично».
— Фу, Марта! Я ж еще не ужинал. Что теперь будешь делать?
— Выводить, естественно. Миу, введи пациентку в курс дела. Только не очень запугивай. Но и приятного не обещай.
— Я знаю, что скоро сдохну, — прервала Татака, как только я начала.
— А Марта говорит, что не сдохнешь. Спорим на три щелбана? У нее еще никто из больных не помер.
— Из вредности сдохну, — повеселела Татака.
— Ты, это, особо не радуйся. Марта сказала, в лечении приятного
мало.
Речь рыжих рабов груба как наждак. На ней не всегда поймешь,
ругаешься ты, или нет. Все потому что рыжие смягчают интонации не голосом, а жестами и движениями хвоста. Если говоришь с рыжим, смотри на него в четыре глаза. Без хвоста речь передает только сухой, жесткий смысл. Я специально на нее перешла, чтоб Татака руганью не оскорбляла слух хозяина.
Марта положила на кушетку две большие сумки и теперь загружала их пакетами и коробками.
— Ты куда-то собралась? — заинтересовался хозяин.
— В пустыню. Не хочу здесь грязь разводить.
Началось врачевание. Первым делом Марта заставила Татаку проглотить киберсимбиота. Киберсимбиот — он с человеческий палец. Думала, только у хозяина в желудке живет, оказывается, у всех иноземцев. Теперь и у Татаки тоже.
Потом Марта дала Татаке выпить большую кружку воды. И симбиот приступил к работе. Измельчил в кашицу все, что Татака, не прожевав, глотала, и начал, как насос, выталкивать в кишечник. Когда желудок освободился, а животик у Татаки вздулся, Марта велела Татаке раздеться. Уложила в специальное кресло, вставила желудочный зонд, как хозяину, и наполнила желудок каким-то прозрачным, чуть белесоватым желе. Его в Татаку так много вошло…
— Как себя чувствуешь?
— Тошнит и мутит, — отозвалась Татака.
— Скоро тебе будет совсем плохо. Можешь у Миу спросить, что антиал с котом делает.
— Ой! Татака, я тебе не завидую. Антиал — это страшно!
— Антиал стимулирует перистальтику кишечника, модель это однозначно подтвердила, — пояснила Марта.
— Тебя пронесет по-страшному, — шепотом перевела я Татаке.
Помогла донести сумки до летающей машины. Загрузили четыре большие канистры с водой. Потом сложили и загрузили в машину шезлонги, светильники и два столика. Татака села спереди, рядом с Мартой. Но меня Марта в машину не пустила.
— Нечего тебе там делать. Иди гостей развлекай, — сказала Марта и улетела. А я вернулась в свою комнату.
— Миу, мы решили Марру с Татакой маленький шатер поставить, — с ходу начал Шурртх. — Можешь его достать, или мне во Дворец слетать?
— Сейчас у Линды спрошу.
Линда сидела в аналитическом центре за одним из экранов.
— Иди, разберись, — сказал ей Стас. Она остановила картинку на
экране и повела меня… Наверх! Туда, где я ни разу еще не была! На второй этаж. Там огромный зал, весь заставленный большими коробками.
— Это физкультурный зал, но мы его под склад заняли, — пояснила она, открывая ворота на железной коробке. — Блин! Где же этот контейнер?
Я села на корточки и присмотрелась к свежим следам в пыли.
— Может, этот?
— Миу, ты гений! Тебе палатку побольше или поменьше?
— На двоих.
— Держи на шестерых. Незачем в тесноте толкаться, — бросила мне увесистый тючок.
Шурртх выбрал место между палатками артистов и оазисом. Мы
распаковали тючок, развернули палатку и задумались, как же ее ставить. Но тут подошли артисты и за четверть стражи все установили, показали, как вход застегивать, как внутри свет зажигать. Пришла Линда, принесла надувную постель, одеяла, складной столик, холодильный ящик для продуктов. И отправила меня на камбуз за самими продуктами.
Потом мы с артистами сидели у костра и пели песни. Костер был не настоящий, а как на сцене. Линда сказала, голографический. Это такой большой черный диск. Когда его включишь, он становится как горячие угли. От него тепло, над ним как бы пламя. Все как у настоящего костра, можно даже еду готовить. Только дров не надо. Дров в оазисе мало. И пламя
непривычно желтоватое. Это потому что под глаза иноземцев.
А песни пели, конечно, из спектакля и те, которые в спектакль не вошли по нехватке времени.
За спиною желтели
Пустыни пески
Впереди ждали горы и степи
Вдруг вдали у реки
Засверкали клинки
Это рыжегвардейские цепи
И без страха отряд
Поскакал на врага
Завязалась кровавая битва
И боец молодой
Вдруг поник головой —
Его храброе сердце пробито.
Душевные песни, распевные. И я увидела мальчишку-воришку. Того самого, которого мне Стас в первый день показывал. Который рыбу у тетки воровал. Артисты ему уже имя дали — Прронырра. С двумя «рр» — совсем обалдели. Только хотела поговорить с ним — Марта позвала отмывать Татаку.
Татака была страшнее трупа, очень слабая и слегка пьяная. Да еще вся в белом желе, от которого слиплась шерсть, и песке. Посадили ее в душевой на стул, я принялась отмывать щеткой и струей теплой воды из шланга, а Марта кормила с ложечки крепким бульоном. От бульона девочка оживала прямо на глазах. Скоро уже сама могла стоять, прислонившись к стенке. В четыре
руки мы ее быстро домыли и высушили шерстку фенами.
Совсем нет внутренних резервов у организма, — пожаловалпсь мне Марта. — Хотела ее глюкозой подкормить, так она запьянела. Только два прохода сумели сделать.
Я не стала уточнять, что за проходы, а повела Татаку на камбуз.
Заказала ей мясной суп, да еще мелко накрошила туда мяса, которое Мухтар называет бужениной. Татака к этому времени протрезвела и повеселела. А суп уминала так, что за ушами пищало.
— Миу, что это за штука, за которую твой брат хотел меня продать?
— Компот? Сейчас сделаю. — Заказала стакан компота и поставила перед ней. — Пей! И поменьше слушай этих шалопаев. Они просто дурачатся.
— Никогда такого не пила.
— Наелась? Тогда идем, со всеми познакомлю.
Когда вышли к костру, песни уже закончились, и народ расходился. Шурра и Марра нигде не было. Пуррт сказал, что Шурр говорил с самим Владыкой, и тот приказал ему возвращаться во Дворец. А Марр улетел с братом. Обещали вернуться завтра.
— Обидно…
— А чего ж ты хотела, — усмехнулся Пуррт. Сама же запретила Марру сегодня трогать девочку. Вот он и… Чтоб удержаться…
— Мы тебе с Марром шатер поставили. Где будешь спать? В моей комнате или в шатре?
— А ты где будешь?
— Я — с хозяином. Так что вся комната твоя.
Татака оглянулась на железный дом и выбрала палатку. Я бы на ее месте так же поступила. Показала ей, что где лежит и поспешила к хозяину.
Свет в страшной комнате был притушен. Мерцал только экран большого дисплея.
Скинув одежду, я нырнула под одеяло к хозяину и потерлась щекой о его здоровое плечо. Он обнял меня рукой, в которой была зажата черная коробочка, и прижал к себе. Я муркнула и взглянула на экран.
На экране была картинка с моего ошейника! То есть, экран был разбит на девять квадратиков, во всех, кроме одного, картинки. А в центральном — какие-то цифры и буквы. Стас мне такое уже показывал.
— Проверяю, не упустил ли чего важного, — пояснил хозяин. — Сегодня Стас в основном занимался Линдой и ее делами. А тебя вел я.
Хозяин сам меня страховал. А я еще боялась на конюшню попасть.
— Муррр.
— Ты сегодня была молодцом! За два года мы выучим Татаку на крутого специалиста. И Марра постараемся переманить в нашу богадельню.
— Правда?! Можно, я скажу им?
— Пока рано. Пусть все идет своим чередом.
Я успокоилась и стала вместе с хозяином смотреть свои приключения. Хозяин гнал картинки очень быстро, но если кто-то оказывался рядом со мной и Татакой, замедлял скорость до нормальной, а то и вовсе останавливал и увеличивал какой-то кадр во весь экран.
Под эти картинки я и заснула.
— Да, пап, скульптор из тебя тот ещё, — Стас скептически оглядел новое творение. — Чего это у неё такой живот? Беременная?
— Символ плодородия, — пояснил отец. — А скульптор из меня — член Союза художников, на минуточку.
— Шучу. Помню, как же: твои руки оживляют даже камень! Дашь ключи от джипа? А ты возьми мою…
— Не надо, — мотнул головой, не отводя глаз от приземистой глиняной женщины с большим животом и растянутыми грудями. — Пешком пройдусь. Отличная погода для прогулки.
На Москву быстро опускалась влажная, бархатная темнота, но Большая Никитская, казалось, не знала такого понятия, как «ночь». Каждый дом её сиял и фонарями, и огнями, и вывесками, похожими на праздничную иллюминацию. Скульптор шел медленно, глубоко дыша и воображая, что он курит. Городской воздух, насыщенный запахами живыми и мёртвыми, и правда, напоминал дым причудливой роскошной сигариллы. Вокруг спешили парочки, они проносились мимо, задевая его шлейфами духов и шарфов. Улица текла, как река, унося каждого прохожего по делам его жизни. Но у бульвара скульптор почувствовал препятствие: у стены дома, нелепо схватившись обеими руками за низкую оконную решетку, стояла женщина. Из-за огромного живота она казалась валуном, запрудившим реку; праздничные люди немного испуганно обегали её, стараясь не задеть и не заметить. Она не плакала, только низко, утробно рычала, прижав лицо к побелевшим костяшкам пальцев.
— Скорую вызвали? — спросил скульптор, нежно обняв её одной рукой, а второй — отдирая пальцы от решетки. Осмотрелся — рядом были ступеньки банка. Хорошие, чистые. — Вам надо сесть. Пойдемте, пойдемте.
— Он умер, — женщина повернула к нему безумное лицо. — Не шевелится. Я не чувствую!
— Позвольте, — скульптор положил ладонь на живот и прислушался. Так он слушал глину и камень, узнавая очертания спрятанных в них существ. Так он слушал дерево, стекло и металл.
В глубине женщины было маленькое неподвижное тельце.
— Это ничего, — сказал он сам себе. — В камне они тоже сперва не движутся. Надо немного подождать.
Рядом взвыла «скорая», женщину оторвали от него, понесли прочь. Откуда-то набежала толпа сочувствующих: они толкались, лезли к машине, жадно вытягивая длинные шеи. Он тоже полез. Врач со стетоскопом повернулась и посмотрела ему прямо в глаза.
— Есть сердцебиение, — сказала она.
Дверца захлопнулась, машина тявкнула, разворачиваясь против потока, и всё неспешно поплыло дальше.
Через пару часов дверь мастерской распахнулась, и в неё ввалился Стас, крепко прижимая к себе скользкую от гладких одёжек добычу. Добыча пьяно хохотала и вертелась, выскальзывая из объятий. Не устояв на ногах, они оба шлепнулись на застонавшую от ужаса тахту.
— Ща, презики, презики найду, — бормотал Николай, шурша в карманах. — А то будешь потом… как эта… плодородие…
Его взгляд упал на новую скульптуру. На руках у женщины, на большом животе покоился маленький ребёнок, прижавшись лицом к одной из грудей.
— Во отец, когда успел?
Глиняная женщина открыла глаза.
Дед потихоньку оживал. Вообще-то его тоже звали Шеатом, поскольку нашего Шеата как раз-таки наименовали в его честь, но чтобы не путаться, мы взялись звать его Шани — так, как называла его бабушка, а для него внучка… Да, без бутылки в этих родственных связях не разберешься.
Если уж говорить начистоту, то сам Шани — пра-пра-пра и еще бог знает, сколько этих «пра» дед Шеата. Но для простоты понимания будет просто дед. Та, которую мы вытащили — его родная внучка, но тоже бабушка Шеата. В общем и целом, мы все годимся ему в далекие глубокие внуки. Короче, это именно та семья, у которой все сложно в отношениях. Поди пойми, кто кому приходится.
В первый день серебряному деду мы попытались подсунуть кресло, но в итоге выслушали много мата и объяснение: «Я не инвалид!». Сам он взял обычное кресло и ездил на нем с помощью магии, так как ходить еще не мог. Я не выдержала и притащила ему новинку из Приюта — прогулочное кресло для лентяев или тяжелобольных. Кресло на антигравах так зашло дракону, что он в нем и ночевал.
Первые сутки он еще отъедался и отсыпался, буквально ополовинивая наши кухни и шурша по всех закромах. На вторые сутки деда попустило, дракон слегка оклемался, оживился и внезапно начал делать многим неприличные предложения. Этот кролик дюрассел откопал мой саркофаг (попробуй остановить дракона простейшими дверями и замком) и почему-то решил, что это самое удобное место для интим-марафона.
В ответ на подобное предложение Шиэс сначала посоветовала Шани взять резиновую женщину, а потом объяснила ему, что она сама ему как бы родная праправнучка и сие есть богомерзкое дело инцест. Я же на аналогичное предложение пояснила, что являюсь его официальной невесткой, а вот этот серебряный дебошир в детской к великому сожалению мой муж. Кажется, у бедного деда начали заезжать шарики за ролики. Впрочем, проблему двухтысячелетнего воздержания удалось решить с помощью вызванной суккубы — Лаурианы — которую хлебом не корми, только вызови.
К сожалению деда, саркофаг я от него запечатала. Ненадолго, конечно, ведь раз ему приспичило, то идея фикс никуда не исчезнет, но хотя бы я смогу быть уверена, что сделала все возможное с моей стороны…
Понять-то дракона можно — тысячу лет просидел взаперти в этих силовых цепях, в подземелье, без воды и еды, ну и разумеется, без женщин. А перед этим еще тысячу просидел в башне тоже взаперти… Да, дракон в башне — печальное зрелище… Ну что поделать. Когда же он вырвался на свободу, то взялся просто отрываться. Чего стоили покатушки в кресле и показ всем обитателям корабля факов с двух рук? Благо бионики не обижались и отвечали деду взаимностью.
Боюсь, как бы наш дедуля, отдохнув, не устроил великую революцию в серебряном клане. Впрочем, это им пойдет на пользу. Меня больше волновали два отданных пепельным кристалла — что из них вылупится, в каком возрасте и кто это будет воспитывать. На последний вопрос, кажется, я знаю ответ. К большому своему сожалению.
А еще меня маленько кумарят мои мелкие. Вчера мне в глаз едва не прилетел пластиковый самолетик. И ладно мне, но если бы вместо меня был человек или эльф? Так и убить можно, сила броска даже у маленького драконенка намного больше силы броска взрослого человека-мужчины. Да и шумят они, прости господи… задолбало меня это, и я нашла не самое плохое решение.
Подарила детям книжку-инструкцию по сбору оригами. Со здоровыми такими рисунками, пошаговыми схемами и всем таким. Выдала стопку бумаги ростом с меня и самоустранилась во избежание… Ничего, притихли. Даже Шеат успокоился и засел складывать всякие самолетики-кораблики из бумаги. Для корабликов еще сделали водостойкую бумагу, вытащили откуда-то здоровую пластиковую миску и взялись плескаться. И чего раньше не придумалось такое?
Проблема драконят еще и в том, что зачастую это взрослые в детском теле. И если в прошлой жизни они не набаловались, не наигрались, не набесились, то во второй и последующих пытаются это наверстать. Особенно Шеат, у которого только в этой, дополнительной, жизни появилось нормальное детство. Здесь и сейчас его специально никто не убивал, на него не охотились и не интриговали против него. А потому он расслабился и получает удовольствие от своего вида, возраста, нового детства. И я еще могу его понять, как и всех пришедших к нам ребятишек. Я не понимаю другого… почему драконы, которые вроде как любят своих детей, так беспечно к ним относятся?
***
От серебряного клана трое суток уже нет известий, и это меня сильно беспокоит. Неужто до сих пор «духи» не выветрились? Или они там играют по каким-то своим правилам? Зато приходили кровавые, проверили своего няня, Иссу и всю остальную малышню за компанию. Посетовали на серебряных, но сделать ничего не смогли. Чужой клан — чужие правила.