Они все хотели новый «клаббер». Вот в чём дело. Что такое машина? Вещь, которую можно купить, продать, подарить. Почти у любого автомобиля рано или поздно сменится владелец, и не один. Но, кто бы ни владел машиной, она будет ездить, заправляться бензином, ночевать в гараже, возить покупки из магазинов, проходить ремонт в сервисе. И, если это — «умная» машина, она будет делать что-то ещё. Рассчитывать манёвры и спасаться от аварий. Связываться с себе подобными, обновлять прошивку, обучаться. Разговаривать, обсуждать маршруты, предупреждать об опасности. Просыпаться утром от прикосновения и говорить: «Доброе утро, мистер Пикарт!» Засыпая вечером, говорить: «До завтра, мистер Пикарт!» Она будет — жить. На свой, железный манер. Но после того как её обменяют на новую модель, она вернётся на завод. А на заводе её разберут и сдадут в переработку.
Убьют.
Всё просто: они узнали. И решили защититься, напасть первыми. Толстяк Коллари, «правильный chico» Рамон, красавица Сьюзен Холкс — все хотели новый автомобиль. И «асты» решили действовать. Рискнуть всем, убив хозяев. Что ж, такое могло сработать. Муж погиб в аварии — несчастный случай, беда. Но жизнь продолжается, надо есть, пить, платить налоги. Машину лучше продать, чтоб не напоминала о плохом, да и денег за неё можно выручить немало, всё-таки интел-модель, последнее слово техники. И вот «асту» покупает новый хозяин. Разумеется, ему никто не скажет о неприятном секрете, иначе сделки не выйдет. Так что будет новый хозяин кататься на люксовой машине и горя не знать. Если, конечно, не захочет поменять её на «клаббер» — но в этом случае решение уже готово. А ведь неплохой план. Во всяком случае, всё лучше, чем безропотно отправиться на металлолом.
Я вынимаю телефон и набираю Зверюгу.
— Ну? — до отвращения знакомый голос. — Закончили возиться?
— Закончил, — говорю я, с трудом соображая. — Нет… не закончил. Слушайте, мистер Войцех, я в опасности. И мы все в опасности. Я узнал кое-что очень нехорошее.
— Чего? Иисус-Мария, Пикарт, вы что, обкурились?
— С самого колледжа ничего не курил, — в холле огромного дома пусто, только взирают со стен портреты династии Холксов, да журчит в углу дизайнерский фэншуйный водопад. — Послушайте, мистер Войцех…
И я рассказываю про всё, что случилось с утра — про «маттео», «тиару» и «ройбуш», про их хозяев и про то, какие чудовища сошли с конвейеров «Эксцентрик моторз».
— Они теперь и меня убьют, чтоб не болтал, — заканчиваю я как-то по-дурацки.
В трубке — молчание.
— Алло?
— Бред какой, — добродушно ворчит Зверюга Войцех. — Пикарт, вы же неглупый человек, неужели всерьёз всё это говорите?
— Но…
— Не порите горячку. Вы не первый, кто думает, что интел-модели, скажем так, разумны. Но вы же не программист. Даже не инженер. И я не инженер, я только администратор. Не нам знать, что там творится, в этих компьютерах. А вот инженеры и программисты из отдела разработок — они всё отлично знают. И утверждают, что до… гм… до разумности «Брэйни-Драйву» — как до луны пешком.
— Они всё отлично знают? — ошеломленно повторяю я.
— Ну конечно, — Зверюга снисходительно усмехается. — Такие сбои происходят не в первый раз. Просто решили не предавать это огласке. Сами понимаете, какой скандал поднимется. Мы для того и рекламу дали, насчёт обмена. Знали, что у старых моделей прошивка с багами, но… Перепрошить их уже нельзя. Железо не позволит. Зато в новых — в «клабберах», «лимбо», в вашей «бетакс» — всё исправили. И готовы их обменять на старое барахло вроде «маттео».
— Но почему просто не отозвали… А, ну да. Падение спроса.
— Вот видите, Пикарт, сами всё понимаете! — Войцех смеётся. — Ладно, давайте садитесь в свою машину-убийцу, ха-ха, и знаете, что? Поезжайте-ка домой. Отдохните, выспитесь. На сегодня ведь больше заявок нет?
— Нет… А может, лучше на такси поеду?
Зверюга вздыхает:
— Ну Пикарт, сколько можно? Я! Я вам говорю: да, в прежних моделях были сбои. И остались. Но никакие они не убийцы, пся крев, просто вам сегодня попались три похожих глючных железки. С вашей новенькой «бетакс» такого случиться не может. Там другая операционка, пропатчена сверху донизу. Всё, до завтра.
Гудки. Я стою у окна, глядя на припаркованную перед домом Бетси. Вот, значит, как. Они знают. Ну действительно, кто я такой, чтобы сообщать мне инсайдерскую информацию? Простой техник, рабочая лошадка. О’кей. Пора заканчивать со всем этим. Наверное, Зверюга всё-таки прав. Не могут коробки на колёсах думать. И уж тем более — планировать убийства. Можно ещё подумать, что им не нравится, когда их раскрашивают из баллончиков и ругают дизайн. Против воли у меня вырывается жиденький смешок. Ладно, посмеялись и забыли. Железки — они железки и есть. Иногда ломаются, иногда глючат. Ничего особенного.
Спускаюсь на лужайку и подхожу к машине.
— Домой, — бросаю, садясь за руль.
— Коверт-стрит, шестьдесят восемь ноль шесть. Мистер Пикарт, вы предпочитаете маршрут через центр города или в объезд? Прогноз на основании загруженности улиц предполагает одинаковое время для обоих вариантов.
— Давай в объезд. И на Маунт-Эллиот срежь, знаешь, там, где рельсы.
— Подтверждаю, — говорит Бетси. — Промежуточный пункт — Маунт-Эллиот, перекрёсток с Макниколс-роуд. Железнодорожный переезд. Начинаю движение.
Двигатель ворчит, мир за окном привычно трогается с места. Нам предстоит путь на окраину города, там, где столетние мёртвые развалины уживаются рядом с новенькими коттеджами, построенными специально для работников «ЭМ». Цивилизованная часть Детройта быстро остается позади, и за окнами тянутся скучные одноцветные склады, покрытые граффити заборы и большие заброшенные площадки для транспорта. Ох и устал я сегодня. Задолбался в край. Неудивительно, что мерещится всякое. Бетси здорово объезжает пробки, аккуратно водит, вот и всё — а я возомнил невесть что, придумал компьютеру личность. Наверное, действительно пора в отпуск. На неделю, а то и на все две. Махнём с Меган на побережье. Или хотя бы в Парк ван Бюрена. Лодку возьмём, покатаемся.
Навстречу из-за угла выплывает рекламный щит, с которого ухмыляется радиатором «клаббер». Тут же приходит на ум идиотский вирусный ролик, запущенный в интернет придурками из рекламного отдела. «Ты что такой грустный?» «Да вот, узнал, что мой шофёр трахает мою жену». «Не хочешь купить «клаббер»? «Брэйни Драйв» лучше шофёра. Соображает быстрей, реакция мгновенная, и главное — зарплату платить не надо!» «О’кей, но кто тогда будет трахать мою жену?» Обхохочешься. Продажи этот ролик не поднял, зато какие-то школьники сделали из него десятиминутный ремикс и наложили порнушный видеоряд… Так, приехали, кажется. Макниколс-роуд, железнодорожный переезд. Издалека видно, светофор горит. Значит, поезд идёт, стоять придётся. Дерьмо. Единственный, наверное, в Детройте переезд, и пожалуйста, стоило подъехать — он закрыт. Срезал, называется. Ну да ладно, зато на светофоре первым буду, передо мной — никого, один шлагбаум. Даже очень близко шлагбаум. Всё ближе… Чёрт, чёрт, чёрт!
— Стой!! — кричу я. Выходит что-то невнятное, вроде «Ст-аа!», потому что я вижу поезд. Зелёный, с полосатой мордой локомотив мгновенно вырастает за правым окном. Яростный рёв хлещет по ушам. Взлетают обломки шлагбаума, стучат черно-белым пунктиром по стеклу и пропадают. Машина подпрыгивает. Кричу: локомотив уже рядом. Огромная фара таращится в окно, заливает салон белым светом. Заслоняюсь руками. «Асту» ещё раз с лязгом встряхивает, и вдруг поезд оказывается позади. Рёв обрывается, его сменяет перестук двух сотен железных колёс.
Мир за окнами со скрипом тормозит. Опускаю руки. Кажется, жив. И, кажется, невредим. На зеркальце снаружи висит полосатый кусок шлагбаума. Кто-то длинно сигналит.
— Фак, — выдыхаю я. — Фак, фак.
— Мистер Пикарт, сзади! — говорит Бетси.
Деревянно поворачиваюсь. Переезд от багажника «асты» отделяет примерно сорок футов. Вагоны мерно летят слева направо, жёлтые, чёрные, красные, гружёные щебнем. Вдруг слышится грохот. Один из вагонов подскакивает, как игрушечный, и сбивается с рельс. Раздается яростный скрип искорёженного металла. Поезд останавливается. Над составом взлетает что-то круглое, чёрное, ударяется оземь, подпрыгивает и катится прямо к «асте». В двух-трех футах от машины оно падает набок, и я вижу, что это — автомобильное колесо.
— Семнадцать секунд назад получена информация от коптеров, — говорит Бетси. — Тягач «Мэк-лендкрашер» с восьмидесятитонным прицепом двигался к переезду по левой полосе со скоростью пятьдесят шесть миль в час. Скорость была постоянной, водитель не задействовал тормоз, вероятно, в результате потери управления. Столкновение тягача с поездом было неизбежно. Я спрогнозировала масштабную аварию с вовлечением находящихся рядом автомобилей и совершила единственно возможный маневр, позволивший экстренно покинуть место происшествия. Сожалею о причинённых неудобствах, мистер Пикарт.
Словно подтверждая её слова, вагон медленно валится набок, рассыпав остатки щебня и открыв то, что осталось по ту сторону поезда. Огромная, цветная, развороченная груда, которая раньше была «лендкрашером», лежит на рельсах. К туше тягача бессильно приткнулась вздыбленным капотом малолитражка — кажется, восьмой «опель». С другой стороны, отлетев к обочине, валяется колёсами вверх «ауди-пятьсот». Далеко, за складами и заборами, воют сирены. Вокруг разбитых машин собираются люди. Кого-то тянут из-под обломков за руки, кто-то уже вылез и сидит на дороге, обхватив голову. У переезда тормозит «скорая», выпрыгивают люди в салатовой форме, достают из задних дверей носилки и бегут к малолитражке. Мы здесь ничем не поможем.
— Домой, — говорю я севшим голосом.
В молчании едем до Коверт-стрит. Невесть откуда собираются тучи, лобовое стекло покрывается бисеринками дождя. Раз в полминуты их лениво смахивают «дворники», но дождь не сдаётся и сыплет ещё. Подъехав к дому, Бетси подает сигнал на гаражную дверь. Я неподвижно сижу за рулём, пока дверь медленно ползёт вверх, а затем Бетси спускается в гараж и встаёт на обычном месте ровно посредине между верстаком и стиралкой. Мотор стихает, я вылезаю наружу и осматриваю мою «асту». Правая фара сверкает битым крошевом, бампера вовсе нет — видно, отвалился где-то на переезде — и помятый радиатор смотрится точь-в-точь, как щербатая улыбка, но не хитрая, а чуть смущённая и беззащитная. Длинные царапины начинаются на крыле и ползут дальше по обеим дверям, расчёркивая надпись «ТЕХСЛУЖБА ЭМ». Я сажусь обратно за руль.
— В сервис, — говорю решительно. — Поехали, малышка.
— Маршрут задан, — покладисто отзывается Бетси. — Однако рекомендую отложить поездку. Все повреждения некритичны. В то же время анализ ваших жизненных показателей свидетельствует о потребности в немедленном отдыхе.
Задумчиво похлопываю по рулю. Вообще да, отдых бы не помешал. Голова все сильнее гудит, плечи ломит. Но фара… Бампер…
— Гм. Тогда завтра? Вечером, после работы?
— Десятое мая, четверг, без четверти семь — памятка установлена, — соглашается Бетси. — Тема: визит в сервисный центр.
— О’кей, — говорю я.- До завтра.
В тот момент, когда я берусь за ручку двери, Бетси окликает:
— Мистер Пикарт!
— Да?
В гараже тихо-тихо, лишь доносится издалека едва слышное пение сирены «скорой».
— Мистер Пикарт, — говорит Бетси, — вы не могли бы ещё раз назвать меня малышкой?
Глоссарий Скинни:
Hola — здорово, привет
Cabron — козел
Chico, chiquita — чувак, чувиха
Vamos — пойдём
Bomba — зд. автомобиль
Chingue su madre — непереводимая игра слов.
Хозяин вернулся в свою комнату и начал с передвижки мебели. Двигал не он, а Петр с Мухтаром, но руководил сам хозяин. Ходит он еще медленно и осторожно, а правую руку носит на широкой синей перевязи.
Кровать отодвинули от стены и развернули, а на стену повесили, один над другим, два огромных экрана. Письменный стол тоже передвинули. И перед ним повесили экран. Но только один. Это нарушает гармонию, но четвертого экрана просто нет. Не сделали еще.
Из-за передвижки в один стенной шкаф теперь вообще не попасть, а рыться в другом кровать мешает. Но зато кино можно смотреть лежа на кровати. А еще на экранах есть кнопочка для переключения под мои глаза. Хозяин сказал, что теперь все экраны на нашей планете будут с такой кнопочкой.
Воришка весь день пролежал под моим тентом, в путь тронулся только по вечерней прохладе. Поэтому я к нему не полетела. А на завтрашний вечер записалась у Марты на четвертый сеанс обучения. Это очень вовремя, потому что сегодня был такой счастливый день! Марр, конечно, влюбился в Татаку.
Мы весь день гуляли и резвились втроем. Потом помогали вытаскивать на солнце игрушечный домик. Он хоть и игрушечный, но вчетвером не поднять!
Вытащили, присыпали песком деревянный поддон, на котором он собран, и Мухтар «сфоткал» его со всех сторон. А потом начал критиковать. Кухни нет, туалетов нет, кладовок нет. Лестница на второй этаж расположена неудачно. Лестница на крышу такая крутая, что кто-нибудь обязательно шею свернет. И никто лишний раз не полезет на крышу вечером чайку попить. В общем, непонятно, чем строители думали и чем три дня занимались. Потом отвел всех в тень пальм, усадил за столы и велел на бумаге записать все недоделки и пожелания. Дал задание бригадиру — разработать новый проект.
Но сначала нарисовать планы помещений на бумаге и показать ему, а потом уже строить.
Пока они обсуждали, я украсила игрушечный дом. Разровняла вокруг него песок, проложила дорожки. И Мухтар его вновь «сфоткал».
Вечером я услышала, как строители между собой шептались. Ктарр утверждал, мол, счастье, что ошейники сняли. Иначе быть бы всем нещадно поротыми на конюшне. Им серьезное дело поручили, а они — как малые дети — в кубики решили поиграть.
А в разговоре Мухтара и хозяина я другое услышала.
— Ты думаешь, они учебный корпус изобразили? Держи карман шире! Жилой дом для себя!
— Жилой дом — это хорошо! — К моему удивлению, хозяин обрадовался.
— Раз планируют жилой дом, значит, рассчитывают здесь остаться надолго. Ты проконтролируй, чтоб коммуналок не настроили.
И еще сказал, что первый блин всегда комом. Он уже своему римму доложил, что первый дом будет разобран. И рассмеялись оба.
Когда Ктарр начал осторожно расспрашивать меня, сильно ли гневается хозяин, я по секрету сказала, совсем не гневается. Заранее знал, с первого раза ничего хорошего не получится. А потом притянула его ухо и шепнула: «Помни о подвалах». Ктарр хлопнул себя рукой по лбу, горячо поблагодарил и бегом умчался в палатку строителей.
Ночь я спала вместе с хозяином в его комнате. Но Марта сказала, что главного хозяину еще нельзя… Зато ласкаться можно, а хозяину это нравится!
За завтраком Петр объявил новости. Была попытка ограбить ювелира. Вечером дул сильный ветер с пустыни, поэтому на плоских крышах домов никто не спал. Когда трое воров влезли в сад, что за домом ювелира, Петра разбудила сигнализация. Он активировал кибера-ворона с резаком. Двое воришек остались «на шухере», а один закинул на крышу обмотанную тряпками
«кошку» и полез по веревке. В этот момент Петр подрезал кончик хвоста тому, кто стоял «на шухере» справа. В первый момент парень боли не почувствовал. Тем временем, Петр поднял птицу с резаком на крышу, дождался, пока вор поднимется повыше, и обрезал веревку. Вор молча полетел вниз. Второй этаж — не так высоко, чтоб убиться насмерть, но и не так низко. Оба напарника бросились к шмякнувшемуся телу. Пользуясь моментом, Петр подрезал хвост левому. А первый, видимо, неудачно взмахнул
хвостом. В общем, ему стало больно, и он завопил. Второй хотел заткнуть ему рот, но… тоже завопил. Под шумок Петр подрезал третий хвост. Поднял птичку на крышу и, как он сказал, «занял первый ряд в кинозале».
Крики разбудили ювелира, его жену и обеих рабынь. Выйти во двор они побоялись, но Терра, вооружившись театральным мечом, поднялась на крышу. На робкий вопрос: «Господа, вам нужна помощь?» воры бросились наутек. Оставляя кровавые следы, перемахнули через забор к соседям, пробежали по соседскому саду, с разбегу преодолели второй забор и рванули вдоль по улице.
В соседних домах загорелся свет. Хозяева с фонарями поднялись на крыши. И что увидели? Терру с мечом в одной руке и воровской «кошкой» в другой.
— Кажется, нас хотели ограбить воры, — растерянно ответила Терра на их вопросы. — Вот… — И подняла «кошку» с обрезком веревки.
Петр обвел нас ехидным взглядом.
— И как вы думаете, кому соседи приписали победу над злыми
разбойниками?
— Терре не попадет за то, что схватилась за меч? — спросила Линда.
— Рабыня имеет право защищать жизнь хозяина. Хозяин может приказать рабыне взять оружие, — пояснила я.
— Надо предупредить ювелира, — Линда похлопала себя по карманам, не нашла звонилки и выскочила из-за стола.
Когда мы с хозяином вышли из столовой, Линда сидела на корточках у стенки и говорила в звонилку:
— Нет, Мылкий, ты не понял. Рабыня только обрезала веревку. Хвосты им подрезала я. Убивать не стала, потому что это твои люди. А раз твои, значит, теперь мои… Они полезли не в тот дом. У меня с хозяином дома совместное дело, так всем и объясни… В следующий раз кто полезет, обрублю хвост по самую шею… Нет, я не ночная тень. Ночной тенью был мой учитель. Мне до ночной тени — как пешком до Южных гор.
— Уже вопросы задает, — улыбнулась Линда хозяину, убирая звонилку.
— Ты молодец, Лин, — похвалил ее хозяин. — Знаешь, что у Марра
сегодня экзамен?
— Стас говорил.
— Полетишь смотреть?
— Обязательно!
— Стажерка хочет сказать, что туда никого не пускают, — робко
предупредила я.
— А мы незаметно! — подмигнула мне Линда. — И никому не скажем.
Марр с Татакой поднялись поздно. Амарру уже больше стражи сидела под колпаком у Марты. И вместо завтрака Татака отправилась с Мартой “заморить червячка». Когда вернулись, Марр так настойчиво расспрашивал о лечении, что мы с Татакой отвели его за рощу, предупредили, что он будет об этом жалеть, и дали таблетку антиала.
Потом, когда все кончилось, дружно попросили у него прощения. Все-таки, шутка получилась излишне жестокая.
— Ты третий день этим лечишься? — изумился Марр. — Лучше сдохнуть!
— Глупенький! Я готова трижды в день антиал жрать, лишь бы в порт не возвращаться. Ты только сегодня не подкачай. Я буду за тебя звезды просить.
Напоили Марра сытным бульоном с мелконарубленными кусочками мяса, вручили пакетик с риктами, и Татака попросила обучить ее изящным манерам доверенных рабынь. Марр поддержал. Только взялись за дело, прилетел Шурр. Я побежала отпрашиваться у хозяина. Хозяин со Стасом выдали нам с Линдой
кучу мелких поручений, и мы на трех байках полетели во Дворец.
Дядя Трруд выделил для байков помещение с охраной рядом с конюшней. Это не очень хорошо для хозяина и Линды — не по чину им самим в конюшню ходить. Но если я рядом, то всегда могу подогнать их машину к парадному входу.
Линда с Шурртхом сразу во Дворец направились, а Марр и мы с Татакой — в гвардейскую школу. Он впереди, мы справа и слева на два шага позади.
Наставник Марра двор школы шагами меряет. Злой — словами не описать. хвост так и хлещет. Марр строевым шагом подошел, кулаком в грудь ударил, четко доложил, что из увольнения вернулся. Мы с Татакой одновременно поклонились изысканным поклоном. Наставник на Татаку смотрит, а глаза все больше становятся. Шерстка девушки чистая, ухоженная, платье белое,
чистое, модное, из дорогой легкой материи. Ошейник доверенной рабыни с двумя небольшими рубинами. Стоит красиво, взгляд на пояс господина, ушки торчком. Никто сегодня не скажет, что тощая. Стройная!
— Татака? — на всякий случай спрашивает наставник.
— Рабыня явилась, как было приказано, — скромно отвечает Татака.
Наставник выругался нехорошими словами. Потом говорит:
— Курсант Марртах, комиссия еще не собралась, у тебя полстражи. Форма одежды — номер два. Шагом марш! Ты, — ткнул пальцем в Татаку — подмети плац! Миу, проследи!
Приказывать мне он не имеет права. Я больше не дворцовая рабыня. Но ведь злющий! Хвостом хлещет! И работать не приказывал. Приказал проследить, чтоб Татака от работы не отлынивала. Поэтому по-армейски ударила себя кулаком в грудь.
— Сделаю! Татака, за мной!
Сколько раз попадалась, когда к братьям в казармы бегала, и
наказание всегда было одно: подмести двор. Поэтому сарайчик с метлами для меня — как родной дом. С другой стороны, наставник дал Татаке задание не для дела, а просто чтоб занять рабыню чем-то. Да и курсанты не будут приставать к рабыне с метлой в руках. А то эта метла может быстро в их руках оказаться. Начальство не дремлет!
Даю Татаке метлу, беру себе другую и объясняю ей все эти тонкости. Заодно — откуда начинать и куда мусор сметать. Если не торопясь, как раз за полстражи уложимся.
Справа у стены — деревянный помост для экзекуций. На нем столбы для наказаний, плаха, кольца в полу, чтоб наказуемого привязывать. Сегодня еще жаровня. Горячая. Пригляделась, на досках крови нет, видно, кого-то из рабынь клеймили. Ох, нехорошо это.
Пока метем, рассказываю Татаке, как Хорр, Шурр, Марр и я ночью пометили все четыре угла школы гвардии. И какой поднялся скандал. Первой опознали меня. Девчоночий запах характерный, а кроме меня вокруг школы никто из маленьких девочек не вертелся. Хорра, Шурра и Марра просто вычислили. Мы всегда хулиганили вместе. Ох и влетело тогда нам…
Комиссия уже собралась, встали кружком и вполголоса ругаются. Слов не слышно, но хвосты их выдают. Ох, плохо это. Трудно будет Марру, если все наставники злые.
— Внимание! Всем — на связь! Чрезвычайная ситуация! — прозвучал вдруг в ошейнике голос Стаса. — Испытание для Марртаха — отрубить Татаке хвост. Если он откажется, палач отрубит девочке голову. Линда, двигай к байку. Даю запись.
В ошейнике зазвучали яростно спорящие голоса.
— … Он еще ребенок, сосунок! — Я узнала голос наставника Марра.
— Поэтому и рубить будет хвост, а не голову.
— Но ей четырнадцать. По закону раньше пятнадцати рубить хвост нельзя! — это куратор группы.
— Не доживет она до пятнадцати, — усталый голос пожилого мастера оружия. — Девочка умрет или сегодня, легкой смертью, или через полгода мучительной. Неделю кровью срать будет! — вдруг рявкнул он. — Как бы там ни было, ее смерть закалит Марртаха.
Я выронила метлу. Вот что за испытание, о котором никто рассказывать не хочет. Испытание кровью ближнего. Остальных, наверно, заставляют головы рубить.
— Миу, возьми себя в руки и подними метлу, — звучит в ошейнике голос Стаса. — Вопрос: что делаем? Эвакуируем объект, или есть другие идеи?
— Два объекта, — это голос Линды.
— Поправка принята. Миу, постарайся перегнать байк на плац. Линда, девочку эвакуируешь ты. Для Миу это может плохо кончиться. Миу, ты под шумок увозишь Марра.
— Если других предложений нет, то действуем по следующей схеме, — звучит в ошейнике уверенный голос хозяина. — Татака притворяется больной. Миу говорит, что бежит за доктором. На самом деле — садится на байк и очень быстро, пока никто ничего не понял, эвакуирует Татаку. По этому варианту Марр чист.
Если не получится, Татаку эвакуирует Линда. Потом я оправдываюсь перед Владыкой тем, что мы изрядно вложились в лечение девочки.
— Я у байков, — докладывает Линда.
— Миу, подготовь Татаку, — приказывает хозяин.
Хозяин ошибается. Если я увезу Татаку, Марра вышвырнут из школы. У него был приказ привести Татаку. Он привел Татаку и меня. Если я увезу Татаку — виноват он.
И никто не разрешал лечить чужую рабыню. Это тоже не оправдание.
Никто не заставлял Марра вести Татаку в железный дом. Завтра Марра выгонят из школы. Завтра он скажет нам спасибо, что спасли Татаку. А через десять лет? Не проклянет ли он меня?
Но прямой приказ. Я должна подчиниться. Может, если намекну хозяину, он изменит план?
— Татака, притворись, что у тебя живот схватило. Нам надо о важном поговорить, — шепчу я и веду девочку к помосту. Пока веду, рассказываю все как есть. И то, что хозяин готовится чужую рабыню выкрасть, и то, что Марра из школы попрут.
— Никуда я отсюда не уйду, — говорит Татака. — Пусть мне Марр хвост отрубит. Не хочу, чтоб Марр из-за меня пострадал.
— Он откажется хвост рубить. Тебе палач голову отрубит.
— Уговорю.
— Объект против. Меняем план операции, — звучит голос хозяина.
Когда появился Марр, Татака бросилась к нему ластиться. На самом деле — шептаться.
— Марр, слушай. Твое испытание — отрубить мне хвост. Молчи, не
дергайся! Если откажешься — мне отрубят голову на твоих глазах. Не дергайся, кому говорю. Я жить хочу, понял? Руби хвост, и ни о чем не думай. Годом раньше, годом позже — все равно последний год с хвостом хожу.
Вижу, Марр драться за свою любовь готовится. Таким мой братишка уродился. С детства слегка повернут на Законе и Всеобщей Справедливости. Бросаю метлу, бегу к ним.
— Ты что, смерти девочке хочешь? Она же не твоя. Станет твоя — делай что пожелаешь. А сейчас не смей закон нарушать. Ты гвардеец!
Застыл истуканом, думает. Чтоб наставники не заподозрили чего, я на месте прыгаю, его за руку дергаю. А сама через ошейник Стаса вызываю.
— Господин Стас, мне с Линдой поговорить надо.
По-русски говорю, чтоб ни Марр, ни Татака не поняли.
До Марра дошло, наконец, что Татака — не его рабыня. Обнял нас крепко-крепко.
— Татака, когда момент настанет, попытайся от меня убежать. Только не очень быстро беги, чтоб я тебя догнать сумел. Догоню — руки свяжу. Не вырывайся, так надо.
Смотрю, гвардейцы уже проход во двор перекрыли. Но Линда пробилась, с наставниками шушукается. Только бы ее послушали.
Марр сгреб нас в охапку, поднял обеих и размахивает нами, словно мы тряпичные игрушки. Мы, конечно, визжим. А он подкинул — и каждую на свое плечо поймал. Сильный, теленок! Посмотреть со стороны — резвится молодежь, а не заговоры плетет.
— Курсант Марртах! Поставь девушек на землю. Ррумиу, на выход! Татака, ко мне!
Смотрю, уже все наставники собрались, выстроились. Прячусь за дверью казармы. Курсанты старших курсов меня знают. По попе когтями шлепают, но не гонят. А во дворе — гвардейцы. Вроде как зрители, но все входы-выходы перекрыли. Вперед выходит римм совета наставников. Поднимает руку, и наступает тишина.
— Курсант Марртах! Ты готов к испытанию?
— Да, командир! — удар кулака в грудь.
— За неоднократные побеги рабыня Татака наказывается отсечением хвоста. Наказание исполнит курсант Марртах. После исполнения наказания Курсант Марртах получает во владение рабыню Татаку. Курсант, вопросы есть?
— Нет, командир.
— Приступай!
— Ах ты, … старикашка! Тебе самому … надо … по самые … чтоб
… и … … Ты … для всех … и … девочек … не мог … чтоб …
и … Я тебя … и все равно убегу! — выдала Татака, да так складно, что я заслушалась.
Но Марр шагнул к Татаке, развернул и прижал лицом к груди. Татака сразу замолчала, правой рукой обняла Марра за талию, но левой!
Левой она показала наставникам серию самых неприличных знаков, которые я только знала. Некоторые вообще в первый раз увидела.
Курсанты, что вокруг меня, фыркают и смеются. Марр обнимает Татаку за плечи и ведет к плахе. Татака идет покорно, но хвостом, левой рукой за спиной и ушами показывает наставникам, что о них думает. Не могу поверить — наставники фыркают и улыбаются.
Марр усаживает Татаку на плаху, гладит по щеке. Достает меч из ножен, замахивается…
— Стой! — вопит Татака. — Платье испортишь! У меня другого нету.
Вскакивает и стягивает платье. А под ним — ничего. Сворачивает и отдает Марру. Тот оглядывается, решая, куда его положить. Татаке только это и надо. Бросается наутек, да так быстро! Марр отбрасывает меч, платье, кидается в погоню. Но спотыкается о метлу. Ох, звезды гремучие!
Выскакиваю из казармы, бегу Татаке наперерез. Сталкиваемся и обе катимся по земле. Подбегает Марр, переворачивает Татаку на живот, вяжет руки за спиной ремнем от ножен.
— Поймали, да?! Справились, да!? Вдвоем одну одолели! Слабо один на один?! — кричит Татака, но не вырывается. Поднимаюсь и бреду к казарме. Марр несет Татаку к помосту и что-то шепчет ей. Усаживает на плаху.
Поднимается и опускается меч. Хвост падает на доски помоста. Кровь идет, но совсем не так сильно, как у нас в спектакле. Не фонтаном. Татака сжимает зубы и откидывает голову назад. Марр достает из жаровни горячее железо и прижигает култышку. На этот раз Татака кричит. Долго и очень громко.
Неожиданно рядом с помостом прямо с неба опускается желтый байк с Линдой. Линда неторопливо слезает с байка, расстилает на помосте белое платье Татаки, поливает водой из фляжки. К ней спешат гвардейцы. Подбегают и останавливаются, не зная, что делать.
— Не мешайте, парни, — говорит им Линда. Заворачивает в платье
отрубленный хвост и еще раз обливает водой. По платью расползается кровяное пятно.
— Но… Зачем?
— Чтоб не испортился, — убирает сверток с хвостом под сиденье байка. Садится сверху, чуть приподнимает байк.
— Вам девочка еще нужна?
— Не-ет…
— Тогда я ее забираю!
Подхватывает Татаку за подмышки, легко поднимает и сажает перед собой. За Татакой тащатся ножны меча. Так они и поднялись в небо — впереди Татака со связанными руками, за ней — Линда, а под байком болтаются ножны без меча…
— Кто мне объяснит, что это было? — спрашивает римм совета
наставников.
— Глупая рабыня думает, что госпожа Линда повезла Татаку врачевать култышку хвоста.
— А хвост забрала зачем?
— Глупая рабыня не знает. Но хвосты артистов, которые играли в
мистерии «День победы», она тоже взяла себе.
— Понятно. Курсант Марртах, наведи здесь порядок. Завтра,
послезавтра свободен! Все свободны, господа.
Оглянулась на Марра — сидит на краю помоста, татакины ругательства бормочет. Нашла куратора его группы.
— Господин, глупая рабыня хочет спросить, Марр прошел испытание?
Глянул на меня — аж спрятаться захотелось.
— Не завалил. — Стоит, хвостом хлещет. Уже жалею, что спросила.
— Отправил бы тебя на конюшни, но здорово ты в мистерии играла. Лихо хвостом отмахивала. Поэтому прощаю.
— Спасибо, господин. — Хотела отойти, но нарвалась на окрик.
— Стой! Скажи, Миу, почему там, где вы трое, все вверх дном? Твой старший брат ведь нормальный. Ни один караван под его охраной ограбить не сумели. А вы с Шурром что в казармах устраивали?
— Господин, рабыне очень стыдно. Но она уже выросла, она больше не будет… — сделала самую жалобную мордочку.
— Ладно, гуляй! — улыбнулся куратор.
Я быстро навела порядок, убрала метлы, вымыла плаху, высыпала угли из жаровни в яму с золой, отнесла меч в личный шкафчик Марра. И подогнала байк, чтоб Марру осталось только сесть и покрепче обнять меня.
Татака лежала в страшной комнате на медицинской кровати. Лежала на брюхе, как сказала Линда, каком кверху. Растянутая мягкими веревками как морская звезда. И у нее БЫЛ ХВОСТ!!! А на хвосте, там, где Марр его отрубил, шерсть выбрита, и два блестящих металлических кольца, соединенные шпильками. От каждого кольца в хвост блестящие шпильки уходят.
— Руками не трогать! — предупредила Марта. — И вообще, не трогать! Пусть девочка поспит.
Я понюхала дыхание Татаки — плохо пахнет дыхание. Шурр говорил, у меня дыхание тоже плохо пахло.
— Марта, можно, хвостики тоже посмотрят?
— Завтра пусть приходят, когда девочка проснется.
Я скорчила жалобную мордочку.
— Ну ладно, приводи. Но две минуты, и руками не трогать! — сдалась Марта.
За Хвостиками увязались все рыжие. Мне даже боязно стало, что Марта рассердится и всех выгонит. Но она только повторила, чтоб не трогали.
— А нам хвосты пришить сможете? — спросил кто-то.
— Принесете свежеотрубленные хвосты — пришью. Только свои, а не чужие. Чужие не приживутся.
Строители погрустнели.
— А что будет, если чужой пришить?
— Опухнет, воспалится, потом почернеет и отвалится.
Настроения в группе резко разделились Хвостики радовались,
остальные…
— И ничего нельзя сделать? — робкий, жалобный голос.
— Почему — нельзя? Когда-нибудь научимся вам новые хвосты выращивать. Но это будет нескоро. Пройдут годы и годы. Вы к тому времени состаритесь.
Вечером прилетел Шурр. Марр кончил себя грызть, а Мухтар повел нас всех смотреть, что придумали на этот раз строители. Теперь они не весь дом собрали, а только контуры стен и комнат из игрушечных кирпичиков выложили.
И каждый этаж на своем поддоне.
— Это — подвал. Здесь каждый жилец будет иметь свою кладовку,
— хвастался Ктарр. — Это первый этаж, а здесь — второй. Тут жилые комнаты.
Здесь лестница на первый этаж, а здесь — на крышу.
— Хорошо, — сказал хозяин. — Но почему внутренние стены в полтора кирпича? Хватит в полкирпича.
Мухтар заржал и прикрыл рот рукой. Оказывается, он тоже об этом говорил. Но строители были против. Немного поспорив, согласились, что внутренние переборки можно сделать в кирпич толщиной. То есть, в полметра на человеческом языке.
— Сопромата на вас нет, — усмехнулся хозяин. — Ктарр, ты себе какую комнату присмотрел?
Ктарр почесал в затылке и ткнул в комнату на втором этаже напротив лестницы.
— Удобно расположена, — согласился хозяин. — Один собираешься жить, или с женщиной?
Ктарр оглянулся на Амарру.
— С женщиной.
— А не тесновато будет? Не отвечай, это я так. Скажи, ты собираешься заводить детей? Семья без детей — это плохо.
— Если Владыка разрешит, то хотел бы троих или четверых.
— Вас двое и четверо детей. Скажи, вы поместитесь в этой комнате?
У Ктарра даже уши повисли. Ссутулился, не знает, куда руки девать.
— Так ведь… Нас много, а дом…
Хозяин обнимает его здоровой рукой за плечо, выводит из палатки, поворачивает лицом к пустыне.
— Смотри, сколько вокруг пустого, ничем не занятого места. Как
думаешь, сколько здесь можно домов поставить?
— Без счета. Как звезд на небе!
— Так зачем в тесноте толкаться? Ты видел комнату, в которой Миу живет?
— Да, Владыка.
— Хочешь в такой жить?
— Да, Владыка!
— Так, в чем же дело? Построй и живи.
— А кирпичей хватит?
— Э-э-э, дорогой! Так не пойдет! Кирпичи сам делать будешь,
— рассмеялся хозяин.
Думала, сейчас начнется народное ликование. Как же! Мертвая тишина.
— Мы взаправду будем во дворце жить? — робко спросила Поваррешка.
— Вы будете жить в том доме, который построите своими руками, — устало пояснил хозяин. — Построите хибару — будете жить в хибаре.
Построите дворец — будете жить во дворце. Это ваш дом, выбирать вам. Мне все равно, у меня свой дом есть.
Тут Марта позвала хозяина на процедуры, а строители окружили меня.
— Миу, Владыка правду сказал? Ну, насчет дворца…
Вчера перед сном мы как раз говорили на эту тему. Поэтому я весело фыркнула.
— Скажи, мой хозяин умный?
— Умный.
— Не умный, а очень умный! А еще очень хитрый и предусмотрительный. А ты хороший строитель?
— Раньше думал, что хороший. А теперь…
— Между нами, ты пока никакой строитель. Но хозяин хочет, чтоб ты выучился на хорошего. Только он не хочет, чтоб ты учился на домах, в которых будут жить и учиться лицеисты и студенты. А для себя вы будете строить дом со старанием. Если что не так сделаете — переделаете без всяких уговоров. В общем, пока себе дворец построите, все тонкости изучите.
— Такое чувство, будто в другой мир попал, — пробормотал Ктарр.
— Ну что, бездельники, во дворце будем жить, или в халупе?
Все-таки, не зря Линда выбрала Ктарра риммом строителей. Он
прицепился как клещ, пока я не нарисовала ему планы всех этажей Дворца. А потом Марта пригласила меня на мокрое дело.
Запись четвертого урока много времени не заняла. Всего полстражи. Марта сказала, что я закончила земную среднюю школу, и пора думать о выборе профессии.
Ложиться спать наотрез отказалась, и даже пьяного сахара съела всего треть ложки. Пока не заболела голова, схватила одеяло и поспешила на улицу.
Недалеко от палаток горел голографический костер, звучала незнакомая песня. Ее пели, встав в круг, положив руки друг другу на плечи и покачиваясь в ритме песни. Я приблизилась, и меня тут же включили в круг.
В свете костра разглядела Линду, Шурра и Мухтара. Слов они тоже не знали, но подпевали припев.
Душевно спели. Песня закончилась, и круг распался. Все расселись у костра, пустили по кругу корзинку. В корзинке оказались одноразовые стаканчики и пакетики вяленого хорошо просушенного мяса. Кто-то разлил по стаканам легкое вино. Выпили за будущий дворец, захрустели мясными сухариками. Линда откуда-то достала гитару и запела человеческую песню.
Слов никто не понимал, но звучала песня красиво. Марр сел рядом со мной, и я тихонько объяснила ему, что в песне поется о людях, которые не хотят жить на одном месте. Им нужны рассветы, закаты, красота природы, новые места, новые впечатления и несложный быт. Потом зазвучала следующая песня, но голова болела все сильнее, и я отошла от костра. Завернулась в одеяло
и прижалась лбом к остывающей стене железного дома.
На плечо легла рука.
— Что-то не так, сестренка?
— Голова болит. Помнишь, рассказывала, после обучения под колпаком всегда голова болит? Сегодня опять училась. Марта говорит, теперь пора профессию выбирать.
Шурртх обнял меня за талию и повел к озеру. Голова болела все
сильней. Шурр что-то нашептывал на ухо, я не слушала. Автоматически перебирала ногами, зажмурившись и прижавшись к боку брата. Когда что-то делаешь, время идет быстрее. Нежные руки гладили меня по всем местам. Губы ловили мои уши. Я таяла и растворялась в этих ласках. Во всем свете остались лишь две вещи: боль и ласка.
— Шурр, как ты мог? Я тебя братом считала, а ты… — я рыдала в
голос, лежа на нем, и колотила его кулачками. — Предатель! Как ты мог?
Он прижимал меня к своей могучей груди с рельефно выступающей мускулатурой и даже не защищался. Только гладил по всем местам и шептал на ухо.
— Миу, малышка моя, я с семи лет без ума от тебя. Я восемь лет
ждал, когда ты подрастешь, чтоб забрать в свой дом. Ты не поверишь, как я люблю тебя. Как волновался, когда Владыка отдал тебя сюда. Миу, любимая, мне никто не нужен, кроме тебя…
— Объясни это своим серым девам, — всхлипнула я. — Как мне хозяину в глаза смотреть?
— Ты же наложница.
— Ничего ты не знаешь. Владыкам людей нельзя иметь наложниц, — я всхлипнула и двинула его кулаком в бок
— Так ты с ним не спишь?
— Я его жена, понятно? Он даже свое родовое имя мне дал. Коррбут Ррумиу. Но это тайна.
— Что же ты раньше не сказала? Я тебя выкупить хотел… Линда
говорила…
— Это было давно и неправда! Я тогда рабыней была.
— Миу, я себя подлецом чувствую.
— А ты и есть подлец, — всхлипнула и крепче к нему прижалась.
— Воспользовался моей доверчивостью и слабостью…
Вот и восстановила равновесие счастья и горя. Ну, перебрала чуть-чуть счастья и наглости. В прошлое обучение легла спать вместо того, чтоб мучение принять. Но в этот раз я же честно перетерпела. Звездам полсуток не хватило, чтоб простить меня. Обидно-то как. И как теперь жить?
Вернулась в железный дом, привела себя в порядок и легла спать в своей комнате. Металась по кровати до самого утра, но так и не смогла уснуть. Встала за стражу до подъема и пошла проведать Татаку.
Татака тоже проснулась, но дыхание ее пахло плохо.
— Миу, за что меня привязали? Я что-то плохое сделала?
— А что ты последнее помнишь?
— Марр мне хвост отрубил. Потом я по воздуху лечу. Линда ругается. Несет меня в железный дом. Марта приказывает съесть белую, очень вкусную, хрустящую на зубах еду. Дальше не помню.
— Тогда расслабься и оглянись. Только ничему не удивляйся.
— Хвост? Так я его очень хорошо чувствую. То в огне горит, то словно в холодную воду окунула.
— Как ты сказала? — проснулась Марта. — Ровно горит, или волнами, вместе с сердцем?
— Волнами.
— Ох, грехи наши тяжкие. Миу, отвязываем ее, переносим на стол томографа. А ты, девочка, не шевелись. Мы все сами сделаем.
Мы перенесли Татаку на подвижный стол томографа, он загудел и проехал под аркой. Потом несколько раз дернулся вперед-назад.
— Вот оно что! Миу, взгляни.
Я подошла к экрану, но ничего не поняла.
— Это срез хвоста по шву, — объяснила Марта. — Это позвонок. Здесь артерия, а это вена. Видишь, шов распух и практически пережал вену. Отток крови затруднен. Сейчас мы сделаем маленькую сосудопластику. Ты будешь мне ассистировать.
Мы перенесли Татаку на стол, который называется «операционный», надели зеленые халаты. Марта посмотрела задумчиво на меня — и надела мне на голову круглый стеклянный шлем, а на спину повесила жужжащую коробку.
Вымыли руки, надели тонкие перчатки. Раскрыли чемоданчик, в котором разложены блестящие ножички, щипчики, пинцетики и другие страшные вещи. Сама операция прошла быстро и просто. Марта приказала мне держать хвост, разрезала кожу ниже шва, чтоб обнажилась вена. Аккуратно вскрыла вену вдоль и вставила в нее трубочку. Потом зашила вену скобочками. А затем
скобочками побольше скрепила кожу. Сверху залила ранку специальным клеем. Затем мы загрузили в особую мойку все инструменты, которые использовали. И выбросили в утилизатор испачканные кровью простыни и салфетки. Туда же отправили перчатки, зеленые халаты, шапочку и маску Марты. А мой шлем
убрали в шкафчик.
Подготовка и уборка заняли намного больше времени, чем сама
операция. Зато Татака заявила, что хвосту теперь просто холодно. Пульсации боли пропали. Но нам с Мартой до лекарей еще учиться и учиться. Костоправы мягче работают.
Я бы ей подзатыльник дала. А Марта села на корточки перед кроватью и начала у нее прощение просить. Мол, обезболивающего для котов она еще не научилась делать. Поэтому все операции идут без наркоза. Но она обязательно что-нибудь придумает, не пройдет и полгода.
Сводили Татаку в туалет, бережно придерживая хвост, и снова уложили животом вниз на постель. На этот раз веревочные петли накинули только на ноги. Марта сказала, это чтоб Татака на спину не перевернулась и всю ее работу не поломала. А чтоб Татаке было не скучно, дала головоломку.
Головоломка это множество цветных кусочков пластмассы, из которых нужно сложить картинку как на листе бумаги.
Я прикатила в страшную комнату столик на колесиках с завтраком для Татаки и поела вместе с ней. Заодно продолжила обучение хорошим манерам. Все возражения отметала с ходу.
— Ты теперь доверенная рабыня. Один твой ошейник дороже двух посудомоек стоит. Хочешь, чтоб хозяину за тебя стыдно было?
Только закончился завтрак, к Татаке потянулись гости. Первым — Марр. Татака его простила за отрубленный хвост, но потом они чуть не поругались из-за головоломки. Марта выдала Марру другую головоломку и выставила за дверь.
Вслед за Марром Линда привела Хвостиков. Татака нажаловалась им, что ничего веселого в пришивании хвоста нет. Вот лежит она на брюхе как снулая рыба, привязанная к кровати, и еще два-три дня лежать будет. А жизнь мимо проходит… Хвостиков перспектива почему-то не напугала.
Напротив, они подробно расспросили, как прошла операция. Я узнала, что хвост Татаки стал на один позвонок короче. Что вся операция — сплошной кошмар. На улице было жарко, хвост чуть не спекся, запаса татакиной крови нет, чтоб хвост искусственной почкой привести в кондицию. В общем, чудо, что все обошлось. А теперь нужно подождать, когда две половинки позвонка
срастутся. Но самое страшное, что до сих пор обезболивающего нет.
Планерку хозяин начал как только гости покинули железный дом. Первым взял слово Стас.
— Итак, господа присяжные заседатели, разведка доложила, что наш глубокоуважаемый шеф доигрался… Мы стали образцово-показательной группой. С чем я нас и поздравляю.
— Это хорошо или плохо? — спросила Линда.
— Это контрастнее. Скорее плохо, чем хорошо. На нас будет
сосредоточено больше внимания. Это плохо. К нам щедрой рекой пойдут ресурсы. Зеленый свет любой заявке. Это хорошо. Нолюдей нам не добавят. Неоткуда взять людей. И это очень плохо.
Кстати, о ресурсах. Верховный босс проявил невиданное рвение. Завтра с Веги-12 стартует грузовоз с нашим каналокопателем и другой строительной техникой. А послезавтра из пояса астероидов системы ЕН — не помню номер — грузовая платформа с трубами и железом. Лететь им совсем недалеко, так
что не пройдет и двух недель…
— Мухтар, как с разметкой канала? — спросил хозяин.
— Как со средней температурой по больнице. У кого-то сорок два, кто-то в морге остывает. А в среднем — 36.6
— Не понял?
— Барханы. Выше двадцати метров высотой. А глубина русла канала — шесть-семь метров.
— Что будешь делать?
Мухтар пожал плечами. — Сровняю. Каналокопателем.
— Теперь — местные новости, — продолжил Стас. — По городу ходят слухи один другого страшнее. Сначала — нападение на нас и Владыку. Потом — загадочная смерть полутора десятков ночных бойцов. Коллективное сознание горожан однозначно связало это с нами. Точнее — с иноземной принцессой, — Стас иронично поклонился Линде. — Мол, она сводит счеты с теми, кто на
нас напал. По самым свежим слухам, принцесса может превращаться в черную птицу.
— Блин! Шеф, это не я! Честное слово, не я! — воскликнула Линда.
— Это я, — поднял руку Петр. — Не учел остроту ночного зрения котов.
— Линда, попытайся погасить последний слух, — подумав, решил хозяин. Насчет покушения на тебя — подтверди. Но не сейчас, а недели через две-три.
— И самое интересное, — продолжил Стас, — набирает силу народное недовольство законом, предписывающим отрубать хвосты рыжим детям. Мол, отцы вынуждены отрубать хвосты дочерям, рожденным рабыней. В то время, как сыновья от той же рабыни становятся уважаемыми членами общества.
— Что здесь странного? Окрас обычно связан с полом ребенка. Мальчики наследуют от отца, девочки — от матери, — удивился хозяин.
— Странно не это. Слух набирает силу в низах, хотя, по идее, должен быть привязан к среднему классу. У бедноты нет рабов, не по карману им. А высшее сословие не выносит в массы свои проблемы.
— Ладно, как дела у строителей?
— Какие дела могут быть у строителей, если кирпичей до сих пор нет? — воскликнул Петр. — Влад, объясни ты Мухтару, пусть дурью не мается, сделаю я ему сегодня печку. Уже вечером будет первый кирпич!
— Да не в кирпичах дело, а в плитах для полов и перекрытий
— возмутился Мухтар. — Пока не придет оборудование, плиты мы отливать не сможем!
— Пусть пока готовят запас кирпичей, — решил хозяин. — Хватит им бездельничать. Как дела у огородников?
— К концу месяца обещают первую зелень. Таскают ведрами ил со стороны болота, выкладывают грядки в тени пальм, сажают что-то. Проблема у них только одна: мало чернозема. Или, по-научному, гумуса. Конфисковали у Миу насос для полива своего огорода. Обещали отдать, но верится с трудом.
— Отдадут через неделю, когда аккумулятор сядет, — усмехнулся хозяин.
— Объясни им, что такое капельный полив. Теперь, Линда, как дела у тебя?
— Мальчонка вернулся в город. С главным мафиози сегодня поговорю.
— Говори с ним чаще. О чем угодно, хоть о погоде. Пусть привыкает к твоему голосу. Сама в город пока не суйся. Но во Дворец слетай. Надо подтвердить факт нашего присутствия. Миу, сопровождаешь Линду. Заодно, послушаешь, что говорят при Дворе. Будет время, досканируешь книги по медицине. Особое внимание уделяй рецептам и методам обезболивания. Задача
ясна?
— Сделаю, — грустно ответила я.
— Что, голова болит?
— Нет, уже прошла.
— Что-то случилось?
Ой, глупая я! Что теперь делать? Прямой вопрос!
— Я вчера с Шурром поругалась.
— Серьезно поссорились? Может, мне с ним поговорить?
— Нет, не надо! Я сама. Он дурак бестолковый! У меня вчера голова болела, а он…
— Миу, не плачь, успокойся, — почувствовала на спине поглаживающую руку Линды. — Все мужики такие бестолковые. Если можешь, прости его и помирись. Хорошо?
— Уже простила, — и часто заморгала.
— Вот и хорошо.
— Стажерка еще спросить хочет. Когда в следующий раз можно под шлем сесть?
Хозяин вопросительно посмотрел на Стаса.
— Ближайший сеанс будет коротким, — кивнул своим мыслям Стас.
— Полупрофессиональные термины из всех областей и управление бытовой техникой до транспорта включительно. Материал я надергаю из стандартных курсов, там социальной составляющей практически нет. Разве что, правила дорожного движения. Но это не помешает.
Следующий сеанс — первый семестр института по программе заочного обучения. Первые два курса практически одинаковы во всех вузах.
Специализация начинается с третьего. Но там много социалки, которую надо срезать на фиг. А это требует времени.
— Марта, сможешь помочь Стасу? Скоро это будет очень важно.
— Как только разберусь с базовыми препаратами для прраттов, так сразу. Раньше не проси.
— Базовые — это какие?
— Обезболивающие препараты, наркоз и снотворные, бактирицидные и антибиотики. Самое-самое, без чего жить нельзя. Ну и кровезаменители. На сегодня имеем в плюсе только стимуляторы.
— А как с подготовкой к обучению?
— Веду пятерых. По три часа в день. Пятнадцать часов непрерывной работы шлема в сутки.
— Сможешь к этой группе подключить Татаку?
— Пятнадцать часов… Шеф, у тебя совесть есть?
— Помнишь, что Стас сказал? Мы — образцово-показательные. На нас две цивилизации смотрят.
— Нету у тебя совести!
— У меня есть чуйство долга! Итак, всем ясно, что делать? За работу, дорогие мои!
— … Слушай, Мылкий, я же говорила, мне до ночной тени — как до
горизонта на море. Я с собой ручную птичку беру. Зовут Ворон. Как-нибудь покажу. Она обучена внимание отвлекать. Пока Ворон отвлекает, я дело делаю… Ну да, хитрая. Каждый выкручивается как может. У меня к тебе серьезный вопрос. В городе бродят слухи, что рыжим нельзя рубить хвосты. От кого это идет? Кто их распускает?
Линде надоело стоять, она села у стенки и переложила звонилку к другому уху. Я села рядом.
— Что-о-о? Серьезно?.. Нет, ловить шептунов и допрашивать не надо. Пусть делают свое дело… А они на два дома работать не могут?.. Ну да, один-два — куда ни шло, но пять — это много. Спасибо, Мылкий, золотой ты мой! Не обижай моего мальчонку. Конец связи!
Линда убрала звонилку и повернулась ко мне.
— Ты не поверишь, слухи распускают шептуны Службы закона и порядка.
Это с их главой я после спектакля дралась. Надо шефу доложить.
И умчалась. А я пошла клянчить у Стаса планшетку и камеру для Ррады, чтоб она могла сканить книги без меня.
— Умница, — сказал мне Стас. — Я как раз новые планшетки заказал, со встроенным радиомодемом. Можешь выйти из нее на ретранслятор, а с него — куда угодно. Хоть на Землю.
Выдал две планшетки, для меня и Ррады, камеру, треногу и книжечку с рисунками, где понятно объясняется, как работать с планшеткой и камерой. И главное, все слова на нашем языке. А я поспешила в свою комнату, забралась с ногами на кровать и начала со старой планшетки на новую переписывать все файлы, которые там накопились.
Вылетели во Дворец с расчетом, чтоб попасть к перерыву. Тут как раз папа позвонил. Линда остановила байк в воздухе, поговорила с ним — и дальше полетела. Снизились за Дворцом, завели байки в отведенную комнату, и я повела Линду коротким маршрутом — это каким слуги ходят. Напыщенные господа никогда бы здесь не пошли. Но Линде время важнее.
Только поздоровались, папа повел Линду в свой кабинет. И мне велел идти следом. Я уже поняла, что он очень сердит. Дернула Линду за рукав, указала глазами на папину спину, виновато прижала уши и поджала хвост. Линда поняла.
В кабинете папа сел на подушку, широким жестом указал Линде подушки для гостей.
— Садись и рассказывай.
— Что рассказывать, Владыка?
— Откуда в моем городе полтора десятка трупов? Кто себе сквозь дома и каменные стены прямой путь прокладывает? Кто троим степным охотникам хвосты отрубил? Кто рабыню прямо из школы гвардии похитил? И чего мне завтра ждать?
Линда сделала вид, что считает на пальцах.
— Четырнадцать! Владыка, моих — четырнадцать, — сжала руку в кулак и оттопырила мизинец. — Или пятнадцать? Я совсем запуталась.
— Чего четырнадцать?
— Трупов. Ну, тех, кому поручили меня убить. Я не знала, что с ними делать, может, в каменоломни отправить? Но мой Владыка приказал всех убить. И всех одинаково. Но чтоб меня при этом никто не видел. Вот и…
— За что они хотели тебя убить?
— Из-за пустяка. Мелкий воришка у меня на привозе рацию украл. Я его догнала… Ну, несколько заборов попортила, пару домов насквозь проехала.
Признаю, виновата. Но ведь за вором гналась! Догнала, когда он мою рацию за сто монет главарю вашей ночной гильдии продал. Поговорили. Приказала этому скупщику краденого больше так не делать и во всем меня слушаться.
Свою рацию забрала, но другую подарила. Бесплатно! А он, гад, зло затаил и убийц нанял. Вот и… Владыка, он сам виноват!
— Понятно. А за что охотникам хвосты отрубила?
— За дело, Владыка. Они действительно охотники. Только не за дичью, а за чужим добром. В Столице живет один знакомый мне ювелир. А эти ночные бродяги решили очистить его дом. Пришлось укоротить им хвосты. Но совсем не сильно, вот на столько! — Линда показала полпальца.
— А народ говорит — под корень отрубила. Хорошо, с этим разобрались. Зачем рабыню похитила?
— Не похитила, а до дома подвезла. Похищают — это когда против воли или против закона. А тут все по согласию. Это рабыня Татака. Ее хозяин
— Марртах, младший брат Шурртха. Живет сейчас у нас в оазисе рядом с железным домом.
— Кто ее хозяин, я знаю. Зачем ты ее от хозяина увезла?
— Чтоб поскорее хвост пришить, пока не умер.
— ЧТО???
— Ей хвост отрубили. По закону, все честно. Но в законе не сказано, что хвост нельзя на место пришить. Значит, можно! Марта его на место и пришила. Это надо очень быстро делать. Вот я и торопилась.
Всяким папу видела. И сердитым, и яростным, и задумчивым. Но таким растерянным — в первый раз.
— Получилось? — спросил папа, усиленно размышляя о чем-то своем.
Линда вопросительно посмотрела на меня.
— Если рабыне позволят сказать… Татака сегодня утром чувствовала себя хорошо. Хвост уже не болит, но зудит. Еще не шевелится, но госпожа Марта говорит, что все идет как надо.
— А, скажем, отрубленную руку Марта могла бы пришить? — спросил папа.
— И руку, и ногу. Но только если сразу. Спустя стражу будет поздно. Конечность умрет. Голову пришить нельзя — она очень быстро умирает.
— Значит, все дело в искусстве целителя. Никаких чудес?
— Да, — согласилась Линда. — Опыт, знания, искусство и немного
удачи.
— Каких бедствий мне еще ждать? Почему глава Службы закона и порядка просит у меня аудиенции?
— Это тот, которого я поколотила? — Линда притворилась скромной и виноватой. — Не знаю, но догадываюсь. Его шептуны уже несколько дней пускают слухи, что рыжим нельзя рубить хвосты. Якобы, народ недоволен.
— Так, а почему в далеком пустынном оазисе об этом знают больше, чем в двух шагах от Столицы? Нет, Линда это вопрос не тебе. Видимо, кто-то в моем окружении слишком привык к сытой жизни.
— Владыка, дозволено ли будет Миу поработать сегодня в библиотеке?
— Пусть работает когда пожелает. Такова наша воля. Сейчас в публичном зале лицедеи начнут представление. Не опоздай.
Линда поняла, что аудиенция окончена. Изящно поднялась, поклонилась и направилась к выходу. Я поднялась на полвздоха позже нее и пристроилась за левым плечом.
— Миу, останься — прозвучал голос папы. Линда повернула голову и кивнула мне. Когда закрылась дверь, я бросилась папе на шею. Он прижал меня к сердцу, а потом посадил рядом с собой.
— Теперь ты рассказывай.
— Что рассказывать, папа?
— То, что не повредит твоему хозяину. Что вы там накуролесили с Татакой?
И я рассказала. Не так, как Линда, в двух сухих словах, а ярко, в
образах! Как мы сговорились, как Татака наставников нехорошими словами крыла, как Марр Татаке руки за спиной связал, чтоб они над хвостом нависали, и, когда он хвост рубил, обрубок длиннее остался. Потом рассказала, что хвосты ворам на самом деле отрубил Петр. Но решили, что пусть все думают на Линду. Ей больше уважения, а Петру слава не нужна.
— Да, папа, чуть не забыла! Моего хозяина возвысили. Он теперь
первый среди равных! Только мы этому не очень радуемся, потому что почета больше, прав больше, но ответственности тоже больше. Линда говорит, теперь нужно работать двадцать пять часов в сутки. Шутит, наверно. Тогда же на все, про все меньше стражи останется. А спать когда?
Папа улыбнулся и погладил меня по голове. Но тут в дверь постучал посыльный и сказал, что глава Службы закона и порядка явился во Дворец и ждет аудиенции. Папа грустно вздохнул и отослал меня.
Выхожу в коридор, прохожу поворот, а навстречу — ОН. Глава Службы.
Идет быстрым шагом, злой, целеустремленный. Как тогда. В голове что-то сдвинулось, и я поняла, слухи, что по городу распускают — это же из-за меня! Это я просила его запретить рубить хвосты детям. Рухнула на колени в позу высочайшего почтения — это когда лбом в пол, попой кверху.
Он бы мимо прошел, не обратил внимания. Кто на рабынь смотрит? Но тут присмотрелся и узнал.
— А, это ты, дерзкая рабыня! Сегодня ты почтительна. Следуй за мной.
Страшно стало. Пристраиваюсь за ним и иду на дрожащих ногах. Опять в папин кабинет. Папа удивленно смотрит на меня.
— Рабыня со мной, — говорит глава.
— Ты знаешь, чья это рабыня?
— Это не важно. Хочу, чтоб она слышала наш разговор.
— Хорошо, — покладисто соглашается папа. — Садись, говори.
— Я принес на высочайшую подпись новый закон, — начинает глава. — Закон, запрещающий рубить хвосты детям рыжих рабынь, родившимся на нашей земле после окончания войны.
Сердце чуть не выскочило из груди. Голова — как пустой колокол. Это он… Из-за моей просьбы… просьбы рыжей рабыни… Новый закон…
Сердце колотится в груди. Папа с главой что-то обсуждают, а я лишь отдельные слова понимаю. Мальчики и девочки… Неравные права… Нарушение гармонии… Призван восстановить гармонию… Народ примет, почва подготовлена… Да, по требованию народа… Будет подписан через две недели… Оповещение начать сегодня же… Да, ознакомить народ, посмотреть на реакцию… Папа делает вид, что сомневается в законе, глава Службы его убеждает. Папа принимает доводы, но торопиться не хочет. осторожничает.
Глава настаивает. Папа соглашается подписать закон, но не сразу. Игра, в которой оба уже знают, чем она кончится. Но традиция… А я волнуюсь, будто от этого моя жизнь зависит.
Очнулась когда глава потряс за плечо.
— Идем, рабыня.
Оглядываюсь на отца. Он чуть заметно кивает. Выхожу вслед за главой. Идет быстро, упруго, но по хвосту видно, что доволен. Резко останавливается и оборачивается. Чудом уклоняюсь от столкновения, но тут же занимаю положенное место.
— Я выполнил твое желание, дерзкая рабыня?
— Да, господин! — бросаюсь перед ним ниц, прижимаюсь лбом к его сандалям. — Разреши назвать первого ребенка твоим именем.
— Много ли мне в этом чести? Мы в расчете, рабыня.
Развернулся и ушел. А я осталась на полу попой кверху. Какой он, все-таки, гордый!
Фыркнула. Помотала головой. Опять фыркнула. Представила, как со стороны выгляжу и снова фыркнула. Как говорит Марта, хохотунчик напал. Подумала, кому из девочек можно рассказать — и побежала искать Кррину. Только ей можно доверить государственную тайну.
Кррина получила комнату лишь на четверть меньше моей. Но все еще носит ошейник. Значит, папа решил поступить по обычаю — пока рабыня не понесет под сердцем — ошейник не снимет.
— Радуйся, серая! — воскликнула я. — Запомни этот день.
— Запомню, — уныло согласилась она и отодвинула доску для письма.
— Крри, что-то случилось? Почему такая невеселая?
— А чему радоваться, Миу? Раньше была ближней рабыней Владыки. Все было ясно и просто. А теперь? Он ко мне десять учителей приставил. С рассвета до заката мучают. А сам всего дважды в неделю заходит. Вот учитель обедает, а я должна написать распоряжения главному повару, что готовить к балу.
— У нас будет бал?
— Нет. Это упражнение такое.
— Покажи, что ты написала? Так, понятно. Сколько гостей?
— Сто.
— Сотри все и записывай. Первое…
Ну да, меня этой науке десять лет учили. А Кррина из посудомоек поднялась только потому что с моей мамой дружила. Ну а потом ее старшей надо мной назначили. Но откуда глубокие знания у бывшей посудомойки. В общем, папа правильно сделал. Только не буду это ей говорить. Пусть все идет как идет.
За долю стражи мы составили список блюд, и когда что разносить по столам. Я отметила значками, что старым гостям, а что молодым. За этим делом нас учитель и застал.
— Здравствуй, Миу. Ты совсем взрослой стала.
— Да будут долгими твои годы, господин! Я взяла на себя смелость проверить упражнение Кррины.
— М-м-м… И что скажешь? — он внимательно осмотрел доску.
— Я объясняю ей, какие блюда подавать молодым, а какие — пожилым. Вот здесь отмечаю. И еще, если будут гости с юга, можно добавить мясо молодой самки сарфаха с легким вином.
— Правильно! А какое вино возьмешь?
— Темное пальмовое, двухлетней выдержки. Вино должно быть чуть терпким, но не вяжущим.
— А если будут гости с севера?
— С восточного побережья или западного?
— Восточного.
— Мясо красной рыбы и светлое крепкое вино.
— Замечательно! А если гости с западного архипелага?
— Эти что угодно слопают. Но вина не давать. Только соки и напитки. Иначе без драки не обойдется.
— О! Я вас этому не учил, но все верно! А что едят иноземцы?
— Господин, об этом можно два дня говорить! Что-то из их еды нам можно есть, что-то нельзя. Я придумала простое правило: можно есть все, что вкусно! Не ешьте только трех вещей — горчицу, сахар и соленые огурцы.
— Э-мм… Постараюсь запомнить.
Господин, я не знаю, когда в следующий раз увижу Кррину, а нам очень нужно поговорить о важном. Разреши нам остаться наедине. Очень прошу.
Учитель никак не ожидал такой просьбы от рабыни. И очень смутился. Но отлично понимал, кем скоро станет Кррина.
— Хорошо, девочки. Будем считать, я дал вам самостоятельную работу.
Мы низко поклонились и горячо поблагодарили его. А когда за учителем закрылась дверь, бросились друг другу на шею. И Кррина поведала мне свою невеселую историю. Хозяин приходит к ней только два раза в неделю. И уже раза три обронил, что она совсем не умеет любить. Я расспросила подробнее — и на самом деле не умеет. Посудомоек ведь не учат искусству переплетения
ног.
— Будем учиться, — решительно произнесла я. — Ложись на ковер. Я это ты, а ты — Владыка.
Подперла дверную ручку спинкой стула и начала обучать Кррину постельным удовольствиям. Целую стражу занимались. Разгорячились, разогрели друг друга. Но разве за час можно обучить тому, чему меня несколько месяцев обучали? Но в этот раз Кррина папу удивит, а к следующему разу еще пару приемов покажу.
С веселым фырканьем сбегали в умывальню, подмыли разгоряченные кунки, и я повела Кррину учиться водить байк. Может же случиться, что папа захочет послать ее с поручением куда-то.
Воину, охранявшему комнату с байками, я сказала, что вернемся спустя стражу. Посадила Кррину за собой и полетела в пустыню. Теорию Кррина слушала вместе с папой, но за руль ее никто не пускал. И вот теперь мы весело носились среди барханов, распугивая редких пустынных ящериц. Я делилась приемами и хитростями. Например, про ремни безопасности. Никто о них не говорил. Никто их ни разу не надевал. Но когда я прочитала
инструкцию, узнала, что полагается пристегиваться. На рисунке даже указано, где ремни должны храниться. Вынула прозрачный пакет, который лежал на дне бардачка — действительно они! Две штуки — для переднего седока и для заднего. Если б в тот раз пристегнулась, не утопила бы байк в озере. Застегнула ремень на поясе, отрегулировала по длине четыре хвостика с карабинами на конце, защелкнула карабины на утопленных в боках байка скобах… И поняла, что если постоянно пристегиваться буду, скоро на шерстке проплешины появятся. Свернула ремни и убрала на дно бардачка.
Кррине ремни показала. Будет ими пользоваться или нет — сама решит. Рассказала, что с высотой воздух становится холоднее. А выше четырех-пяти километров лучше вообще не подниматься. Мало того, что колотун страшный, так от недостатка воздуха с непривычки можно сознание потерять.
Загрузила Кррину информацией по уши, мы налетались, накричались, наговорились и полетели домой, во Дворец. Вела Кррина. Поднялась на километр, осмотрелась и сразу его увидела на горизонте. Пешком бы полдня идти. А на байке прибавила газу — и вот он.
Завели байк в охраняемую комнату и пошли в библиотеку. Кррина решила посмотреть, как мы с Ррадой книги сканируем. И вообще, посмотреть библиотеку. Библиотекарь мне обрадовался, сразу Рраду позвал. Я представила им Кррину.
— О, это честь для меня, — поклонился ей библиотекарь. Кррина
изумилась, а Ррада зафыркала. За что тут же получила подзатыльник.
— Деда, за что?!
— За глупость. Кого ты видишь перед собой?
— Рабыню… Двух рабынь.
— Ты видишь доверенное лицо Владыки. Будущую хозяйку Дворца.
— Серьезно? — Ррада озорно сверкнула глазами и учтиво поклонилась.
Только неправильно поклонилась. По-рабски, с ладошками на плечах. Я тут же отвела ее на пару шагов в сторону и зашептала об этом на ухо.
— А как надо? — спросила она.
— Стоишь — руки вдоль тела. Начинаешь кланяться — ладошки в стороны, и руки плавно отводишь в стороны.
— А я думала, так больше уважения, — фыркнула Ррада. Мы захихикали и обе еще раз поклонились Кррине.
— О чем вы там шепчетесь? — заинтересовался библиотекарь.
— О поэзии иноземцев, — сделав серьезную мордочку, сказала я и процитировала, переводя на ходу:
Вы извините мне смех этот дерзкий,
Логика ваша немного дика.
Тут на секунду задумалась над следующей строчкой. Забытого бога Аполлона у нас не знают. Надо импровизировать.
Или для вас простая рабыня
Выше по званью хозяйки дворца?
— Ох, Миу, язык тебя погубит, — улыбнулся библиотекарь и погрозил мне пальцем.
— Господин, это не я сочинила. Я только перевела, — и, отмахивая
такт рукой, прочитала четверостишье по-русски.
— Ты уже изучаешь поэзию иноземцев?
— Совсем немножко, господин! Только то, чему учителя детей учат.
Тут я вспомнила, зачем мы пришли, развязала мешок и вручила Рраде планшетку, камеру, треногу и книжечку-инструкцию. Как она обрадовалась!
Мы установили треногу, закрепили камеру и дружно начали учить Кррину сканировать книги. Честное слово, надо было это кому-то одному делать. Но зато было шумно и весело.
Вторую книгу Кррина сканировала сама. На третьей Ррада увлеклась рассказом о библиотечном деле. В каком порядке книги по полкам расставляются, как каталог заполняется, как по каталогу нужную книгу найти. Я тоже слушала с интересом. Нас этому не учили. Библиотекарь слушал-слушал, перебил и начал уточнять и углублять.
— Деда, кто рассказывает, ты или я? — возмутилась Ррада.
— Молчи, женщина. Ты и половины не расскажешь из того, что поведаю я! — воскликнул он. — Идемте, дамы, не будем отвлекать юное дарование от работы.
И увел нас с Крриной в другой конец библиотеки. Смешно, у нас
ошейники на шее, и вдруг — дамы. А юная свободная девушка делает мою работу… Это добром не кончится!
В общем, выслушали рассказ о том, как определять, на какую полку ставить книгу и как заполнять на нее формуляр. Потом быстро досканировали стопку книг по медицинскому искусству, и я слила работу на свою планшетку.
А на ррадину записала все то, что мы раньше насканировали. Довольные собой и жизнью, вышли из библиотеки. И тут на нас набросилась целая стая учителей. Точнее, не на нас, а только на Кррину. Меня просто не замечали.
— Где ты пропадала и чем занималась, лентяйка?
— Если рабыне позволено будет ответить, знакомилась с трудами великих мужей по медицине и исцелению ран, — скромно присела в полупоклоне Кррина.
— А до этого?
— Скажи им, что вы изучали принципы классификации и основы
каталогизации объектов хранения, — услышала я в ошейнике насмешливый голос Стаса. Поклонилась и повторила. Учителя непонимающе уставились на меня.
— Это значит, учились архивному делу, — услышала я за спиной
библиотекаря. — Вы, молодежь, не понимаете, как важно поддерживать порядок в голове и мыслях.
— Хорошо, но до этого? Вы на две стражи отлучались из Дворца.
— Если позволено будет сказать, бестолковая рабыня обучала Кррину водить байк. Ну, летать по небу. Двух страж мало, но основы мы прошли. Доверенной рабыне Владыки просто необходимо это умение.
Этой фразой я повергла учителей в шок.
— Ручаюсь вам, господа, девушки не бездельничали, — вступился за нас библиотекарь. И мы были отпущены.
Тепло попрощавшись с Крриной, я поспешила к своему байку. Небо уже начало темнеть, да и желудок напоминал о себе. А до дома еще полстражи лететь. Это хорошо, что успели сегодня книги по медицине закончить. Одну заботу с плеч долой.
Подняла байк в небо и направила к дому. Даже не задумалась, куда лететь. Как-то само собой получилось. Удивилась себе только когда увидела впереди отблеск последних лучей заходящего солнца на куполе железного дома.
А внизу какой-то праздник намечается. Яркие огни горят. Столы прямо под открытым небом накрыты, вокруг них народ суетится. Все радостные, меня заметили, руками замахали. Линда двумя руками указывает прямо перед домом садиться.
— Слава героям! — провозгласил хозяин, как только байк коснулся песка. Голос его прозвучал громко и величественно. Как в Амфитеатре, когда Мухтар голос артиста в черные ящики направлял.
— Барра! Барра! Барра! — закричали все. Это что, мне???
— Слушайте, слушайте, слушайте! Сегодня Корбут Ррумиу добилась утверждения нового закона, запрещающего отрубать хвосты рыжим детям! — громкий, уверенный голос хозяина заполнил пространство. Звездочки вечерние, Коррбут Ррумиу — это же я…
— По нашему древнему обычаю — качать героя!
Люди подняли меня на руки, отнесли подальше от байка и подкинули в воздух. Я взвизгнула. Поймали и еще раз подкинули. И еще раз. Подбежали наши, и я взлетела особенно высоко. Поймали, но пошатнулись и повалились на песок всей толпой, с визгом и со смехом. Образовалась куча-мала, а я — сверху!
— Поднимайтесь, это еще не все!
Распутались, поднялись, выстроились.
— Недавно Ррумиу вступила в новую жизнь, — продолжил хозяин. — По нашим обычаям пришло время вручить ей документы гражданина нашей страны. Свидетельство о рождении, паспорт и единая электронная карта, — хозяин поднял над головой, а потом отдал мне документы. А Марта вручила кожаный чехол для них — бумажник называется. Показала, как свернуть и убрать в
бумажник лист свидетельства о рождении и велела отнести в каюту.
— Поторопись! Столы накрыты, все есть хотят, но без тебя не начнут. Ты сегодня герой дня.
Звездочки ясные, что же это делается? Неужели этот праздник из-за меня?
Воздух — холодный, пронизывающе-ледяной… Пахнет землёй… древностью… но вовсе не гробницей! Будто насыщен озоном, как после грозы… но ощущение скорее не свежести, а сладости. И в то же время атмосфера кажется полной скрытой энергии, как… молоко матери? Никак не привыкну, что теперь помню его вкус!
«Пол» под ногами – или земля? небо? — слегка пружинит. Серая, как пасмурный день, поверхность где-то там, вдали, сливается с «потолком». Небо? Облака? Или…, Впрочем, неважно. Важны лишь ОНИ — сидящие напротив меня… вернее — висящие на том же сером ничто.
Похожи на старые, покрытые пылью времён каменные статуи, монументы-идолы самим себе… и в то же время — ОНИ живые. Их взгляды неотрывно следят за мной, расхаживающим перед ними по старой преподавательской привычке…
Все — тут. Большинство я не могу даже опознать: лазуритовое ожерелье — видимо, Инанна-Иштар… Похожа на неё, но без ожерелья и мрачная — Эрешкигаль… Рядом с ней, с серповидным мечом — Нергал… Длиннобородый старец в тюрбане—Шамаш… Рядом с ним—Энлиль… Скипетр с двумя львиными головами — бог-воин Нинурта… Чуть в стороне—несомненно, Гор с головой сокола… С египтянами проще: Озирис, Анубис, Амон-Ра… Не ошибёшься!
Боюсь, моя лекция о сути христианства и об изменениях в мире Духа, произошедших с момента засыпания Древних, не пользуется особенным успехом. Не похоже, чтоб насылатель на Месопотамию чумы и засухи особенно проникся словами, что Бог пришёл на Землю и принял смерть за людей. А вот эта мучительница и убийца своей сестры — что Бог есть Любовь… О реакции членов ацтекского пантеона не хочется даже думать…
Во взгляде Энлиля читается очевидный когнитивный диссонанс. Эрешкигаль смотрит на меня с неприязненным недоверием. Кажется, фразу «Смерть! Где твоё жало?» она приняла на свой счёт… Нергал—с явным непониманием. Инанна-Иштар—с нескрываемым подозрением… и опаской. Она выглядит наименее самоуверенной из всех—с момента рассказа о воскресении Лазаря…
Ну, похоже, всё, что от меня зависит, я сделал. Предложить слушателям задавать вопросы? Или…
Будто кто-то иронично хмыкнул мне в ухо. Что ж — теперь время Пославшего меня!
Отхожу в сторону, и на месте моей «кафедры» из серого ничто сформировался столб света… Будто колонна, снизу и сверху упирающаяся в бесконечность.
Древние пришли в движение—будто заворочались на своих местах. Реакция на их лицах читалась самая разная—от открытого ужаса до напряжённого внимания. Эрешкигаль откровенно сглотнула слюну. У Энлиля глаза просто-таки полезли на лоб. Подозрение на лице Инанны стало уже каким-то совершенно отчаянным…
В световом столбе оформилась человеческая фигура—и Иисус Назаретянин улыбнулся Древним Богам. Кажется, на этот раз он выглядел как-то иначе… Значительно выше ростом. Шире в плечах… И борода какого-то другого фасона. Ответом Ему стало лишь поражённое молчание. А Инанна только обречённо улыбнулась в ответ—и пробормотала:
— На этот раз у тебя получилось, Гильгамеш…
В этот раз черная пустота знатно над нами поиздевалась. Нет, она не подбросила очередных осьминогов, енотов, белок и тушканчиков (да, и такое разумное оказывается есть). Все намного хуже. На этот раз нам досталось целых три золотых дракона. Взрослый, паренек лет восьми-девяти на вид и… новорожденная девочка. Это явно было драконы не из нашего золотого клана, поскольку у них все кадровые перестановки закончились, и народ перестал подыхать пачками. Да и не попадали к нам золотые, на перерод шли.
Я была в капитальном таком ступоре. Взять их — означает заработать себе новый головняк с золотым кланом. Мало нам серебряные утром крови попили, желая укокошить парочку своих же детишек. Мол, они померли уже, так пусть будут мертвыми окончательно. И плевать, что этим детям теперь заказана дорога в клан. Плевать, что они не претендуют пока ни на что из кланового имущества или привилегий. Они просто хотят жить. Хоть как-то. А им плевать. Я действительно не понимаю серебряных. Они так запросто вычеркнули из жизни ребенка-боевика и ребенка-дипломата (из соответствующих ветвей клана), будто бы им их родила какая-то бомжичка на вокзале, а не жительница клана. Им действительно плевать на этих детей, они просто ищут способ выкушать нам мозги, раз это не удается с Шеатом.
А теперь еще и золотые неизвестно откуда. Лицо взрослого дракона мне казалось чертовски знакомым. Нет, это не очередная параллель Шеата, слава всем богам. Но он был явно похож на кого-то, кого я хорошо знала и часто видела в золотом клане, поскольку иначе не запомнила бы. Характерный разрез глаз, орлиный нос (скорее всего ломаный-переломанный), горько поджатые губы… похож. Но на кого?
Хуже дело обстояло с ребенком. Брать его — хана башке, я же с ума сойду от воплей младенца. И ведь расти эта зараза будет годами, годы и годы возни с мелким сопливым драконенком… В такие моменты я дико жалею, что драконы растут очень долго. А не взять… если уж пустота выкинула в жарильню, значит они нам для чего-то нужны? Быть может, они все сыграют в будущем какую-то роль? Может имеет смысл дать им шанс на жизнь?
Я метнулась к тому, кто меня сразу не пошлет. К Шиэс. И прямо спросила:
— В пустоте есть три золотых дракона. Один вообще младенец. Что с этим делать?
Золотинка схватилась за голову.
— Совсем младенец? — неожиданно растеряно спросила она.
— Полностью. Скорей всего, новорожденная девочка, очень уж маленькая, — я руками показала размер свертка с ребенком.
— Дело плохо, — призналась дракоша. — А мать?
— Матери нет, есть взрослый мужчина, может быть отец, и маленький мальчик лет девяти.
— Тогда все очень плохо, — Шиэс нервно заходила из угла в угол. — Маленьких драконов должна кормить только мать или кормилица из родного клана. Если мы попросим золотых выделить кормилицу… — дракошка открыла экран, рассматривая всю колоритную троицу, — то они могут их забрать к себе. Тем более, — она внимательно присмотрелась к потеряшкам, — что дети из правящей ветви, то есть принц и принцесса…
— Бля… — у меня возникло стойкое желание побиться головой об стенку. — Ну почему нам так везет? И вообще, дракона что, нельзя кормить коровьим молоком или там смесью какой?
— Нельзя, нужен точный состав материнского молока. И подходящая энергетика, — понурилась Шиэс, не прекращая беготни туда-сюда. Разнервничалась…
— Блинский блин! И где я возьму золотую дракониху-кормилицу? — мне это все показалось каким-то фарсом. — Ну давай сделаем ему это самое молоко и зальем из бутылочки, делов-то? Вон у людей дети из бутылочек пьют все до года, а то и дольше…
— Нельзя из бутылочки, — тихо произнесла золотинка, еще больше понурившись. — Наши дети должны пить молоко нормально, тогда они будут сильными и здоровыми.
Мне откровенно хотелось убиться об стенку. Млекопитающие драконы. Новорожденные младенцы. Долбанный золотой клан. И все это висит вот сейчас над душою, мешая просто взять и забрать.
— Ладно, предлагаю компромисс, — развожу руками. — Поскольку ни ты, ни я его кормить не будем «природным способом», я так вообще улечу со взорванной крышей, то давай сделаем ему бутылочку в виде сиськи и пусть пьет так. Точнее ей, это девочка.
А как по мне, то что девочка, что мальчик — один хрен, младенец. Чертов младенец, который будет орать, ныть, требовать жрать, сраться и ссаться под себя туеву хучу лет. Ну почему инкубаторные драконята уже в драконьей форме с рождения и с ними проще? Намного ведь проще! Корма насыпали, воды налили, навоз убрали. Как в курятнике, чес слово!
— Как вариант… — задумчиво протянула Шиэс, видимо, прокручивая в голове идею, — в принципе, можно.
Забирать потеряшек пошла опять же я. И сильно об этом пожалела. Обнятые драконы потянули столько энергии, что резерв с непривычки ухнул вниз, едва не прекратив подпитку академских. Но все достаточно быстро прекратилось, стоило драконам из душ оформиться в нормальные тела и ступить на корабль. Нет, ну на кого же все-таки похож этот золотой?
— Благодарю, — хрипло каркнул воин, прижимая к себе ребенка. После жарильни у него наверняка пересохло горло. И только вдоволь напившись, он немного прояснил ситуацию: — Видите ли, у нас случился небольшой… как бы это правильно назвать?
— Переворот? — подсказала Шиэс, уже определив роли этих ребят.
— Ну можно и так сказать, — согласился золотой. Старший паренек, уже теперь ясно видно, что брат малявки, настороженно жался к ноге воина, боясь отойти даже на шаг. Ужас. Что же у них такого произошло? — Я спасал детей нашей королевы. Только умоляю — не делайте им ничего… Иначе я буду вынужден… — он кивнул на появившийся на поясе меч, скорее больше ритуальное оружие, поскольку дракон сам по себе оружие и не слабое.
— Да что вы, мы как раз думаем, как оградить вас от нашего золотого клана… Королева-то наша, а вот совет… — я развела руками. — Совет может вас потребовать к себе как истинных золотых драконов. Свежая кровь и все такое…
— Тем более правящая, — хмыкнула Шиэс, кивая на детей. Мальчонка потупился. Воин покрепче прижал к себе малышку. — И если весь совет взбунтуется против королевы… будет паршиво.
— Ну не будем им вообще ничего говорить, — я скрестила руки на груди, создавая отдельную небольшую комнатку для мелкой — держать ее вместе с остальными сорванцами было очень большой глупостью. В комнатке же стало появляться все необходимое для ребенка: кроватка, столик, шкафчик с одеждой и все такое. — Хватит вон, сказали серебряным за их же детей, родных, не из другого измерения. И что? Их хотят обратно убить. Прах к праху, так сказать. И не гребет, что эти дети вырастут в воинов и просто драконов… пусть и не клановых.
Мы обустроили новых драконов. Старший мальчик, назвавшийся Нитавиар, был поселен вместе с нашими мелкими, благо места хватало. А собственно воин с маленькой принцессой поселились в новой детской. Это что-то на подобие карманного измерения, чтобы им никто не мешал и местные золотые не лезли куда ни попадя.
Я, конечно, предполагала, что это будет полный трэш, но чтобы настолько… Оклемавшаяся дракошка дала жару и среди ночи устроила концерт. На концерт сбежались все, уже прознав о новых обитателях корабля. Успокоили ее ненадолго — новорожденная просыпалась каждые час-полтора и продолжала концерт по заявкам. В конце концов, психанув, мы назначили дежурства.
Мало того, что я еле держала крышу в порядке, пытаясь не поубивать всех окружающих, так еще и у Шиэс началось аналогичное схождение с ума. Судя по ее прерывистому рассказу в моменты ночного затишья (мы решили, что раз поспать не получается, так хоть поговорим всей семьей), у золотинки когда-то давно был сын. Увы, сын сей потерялся в веках и ее перерождениях, и что с ним стало, остается только гадать. Вполне возможно, что он не дожил до нынешних времен даже перерожденным.
Проревелись мы тогда знатно. Шеврин даже валерьянку приносил, чтоб нервишки успокаивать. Мне вообще кажется, что наше мироздание решило нас всех конкретно торкнуть нашими фобиями. И одним младенцем убило двоих зайцев — меня и Шиэс. В принципе, ничего ужасного в этой маленькой дракошке не было, ну орет она, конечно, да… серьезно. А вот сам факт возни с таким маленьким ребенком добивал.
А наутро меня добил Шеат. Окончательно и бесповоротно. Как раз была моя очередь переодевать драконенка — ну да, срут они тоже много, как и жрут — вот и вышло, что я с ней возилась. А он зашел и не пойми для чего взял и сказал:
— Вот видишь, ничего-то ты не боишься, ты просто не хочешь возиться с детьми.
От таких слов я нечаянно выронила малышку из рук. Спасла только хваленая реакция ее телохранителя — Атара — и мои щупы, вырвавшиеся из колен. Ребенка удалось удержать в считанном полуметре от пола.
— Что ты такое говоришь? — мой голос предательски дрогнул. Не боюсь? Да я здесь всю ночь трясусь, держусь, чтобы вовремя создавать этой малявке, кстати, еще безымянной, молоко их специфическое. Держусь из последних сил, чтобы не сорваться и не расхреначить в приступе паники половину корабля. Утешаю Шиэс, которая в похожем состоянии — да, ей больно понимать, что ее единственный ребенок потерян. Ей больно заново переживать вот это вот все, это ненастоящее материнство. Даже Шеврин и Хэль, пришедшие посмотреть на новеньких, не сказали ни слова. Может быть подумали, но не сказали подобной глупости!
— Знаешь, если ты такой умный и считаешь, что это легко, то следующую ночь дежуришь ты, — отрезала я, сглатывая слезы. — Один. Отвечаешь за ребенка головой.
Самое большее, чего мне тогда хотелось — залезть в саркофаг, может быть забрать туда Шиэс, и прореветься от всей души на мягкой жилетке. Я тут стараюсь, пытаюсь, держусь в сознании как могу и даже ни слова не сказала ни разу, что мне неприятно или что у меня крыша едет. А он вот так возьми и скажи. Получается, я для чего-то притворяюсь? Для чего? Чтобы не дай боги не трахнуться с ним? Не было печали!
Половину дня я тупо просидела под боком у Ольчика, выливая ему свои переживания. Сверх был единственным, кто ни разу никогда меня ни в чем не упрекнул. Он отлично знает, что я не притворяюсь. Он прекрасно понимает, что меня действительно кроет от возни с детьми. Что глядя на этого младенца, я вспоминаю своих, тех, кого бросила. Нет, я никогда не скажу: это было для их блага, это было потому, что… Нет. Я признаю, что сделала все именно ради себя. Ради своей собственной жизни. Я слишком хотела жить, чтобы становиться инкубатором. И сейчас я тоже слишком хочу жить.
Да, эгоистично, не спорю. Но где вы видели синерианина-альтруиста? Я вот чет сколько ни живу, а никак не встречу. Ну не хочу я посмертный памятник с подписью: «Она родила двенадцать детей разных рас и скончалась». Не хочу. И не считаю нужным доказывать обратное. Если кому-то нужно — лаборатория и все необходимое оборудование у нас есть. А весь этот бред про натуралистичность… увольте. Даже маленькая принцесса спокойно себе пьет молоко из искусственной сиськи, над которой проржалась вся семья.
Назвали мы мелкую Алетой. Точнее, пока драконы спорили и шумели на тему более благозвучного имени, я ляпнула первое пришедшее в голову. Мелкая согласно зафыркала, вопрос был решен.