Норт тихо спал в нашей комнате. Все ещё слабый, но уже вне опасности.
Остальная наша команда сидела в столовой. Мы с Даном были ещё все красные от нападения микро-нежити. Удивительно, что эльтаимы не восприняли это облако микро-насекомых за нападение. Слишком неопасные создания задавили нас числом. Эдвин думал. И был, как всегда, суров. Все ждали моего решения.
Я, ничуть не страшась, высказалась, что бой должен состояться. Всё дело в том, что этот бой должен произойти сегодня, а как выйти без Норта в нашем угрюмом составе – мы не знали.
— Ребят, я сейчас почти неуязвима. Шагриус, ныне покойный маг смерти, сказал, что подвергаясь нападению, я только стану сильнее магически. Они там просчитывают возможности моей крови на пределе. В лучшем случае, меня не тронет ни одна нежить — лишь ластиться подойдут, а заклинания я просто перехвачу, создав для вида что-нибудь общеизвестное.
Подмигивать, во время создания заклинаний врагам одним глазом, наблюдая за плетениями — вообще оказалось не только удобно, но до смешного угрожающе! Другие команды уже шепчутся, что мне невозможно причинить вред, потому, что я призрак, который остался и управляет нежитью, ради командной победы.
— Вы еле пережили первый бой — кто знает, что вам ещё приготовили! — отрезал Эдвин.
— Ты не прав. Я уничтожила гнездо отступников там, в осеннем лесу Некроса. Это я превратила нашу страну в вечно-ледяную пустыню… нет ордена отступников — лишь жалкие недобитые и разрозненные маги, которых не оказалось в замке во время нападения. Их было больше сотни, Эдвин! Что они нам теперь могут сделать? Нет Гаэр-аша. Нет больше его подавления воли. Я полностью уверена в победе. Риска нет. Вот только говорить министру Рханэ, пока что не хочется, да, наверное, и никогда не захочется.
— С одной стороны я согласен, — проговорил Дан, — но с другой… Риск есть всегда. Мы еле выжили в прошлый раз. Мы, с эльтаимами, сильнейшие из адептов Некроса: некромант, тёмный лорд и магианна смерти. Нельзя позволять самоуверенности застить глаза. Но с другой стороны, если боя не будет — не будет победы! А в случае проигрыша, Рию отдадут в подарок, опозорив на оба королевства. Танаэш — парень неплохой, с ним можно договориться, но я не уверен, что такая сила, как магия смерти, для пользы королевства не перевесит чашу весов. Да и симпатии тоже нужно принимать в расчёт. Мы должны победить — по-другому нельзя никак.
Для Геро осень рядилась в золото и осыпала дарами. Ему не приходилось с ней торговаться.
Вот он закинул голову и взглянул на могучее дерево, чьих спящих наследников бережно баюкал в руке. Похоже, благодарил. Вот безумец. Благодарить дерево! Кем он себя возомнил? Св. Франциск, по слухам, перед самой своей кончиной просил прощения у осла. Не задумал ли Геро ему уподобиться?
К своему ужасу она заметила, что по стволу дуба, по кроне будто катится рябь. Но ветра нет. Соседние деревья неподвижны. Это, скорей всего, она сходит с ума.
Клотильда закрыла глаза. А когда открыла, Геро уже не было в парке. Побитая желтизной крона дерева пребывала в дремоте. Там, где Геро, бледный всадник теряет силу. Если бы она могла остаться, то смерть обошла бы её стороной.
Но остаться она не могла. Она завязла в придворной игре, её влечет азарт и холодок страха под сердцем. Азарт, он как вино, манит и пьянит. А ещё — гордыня, жгучая, ненасытная. Увидеть их всех проигравшими, побеждёнными. Убедиться в своем таланте кукловода. Она тянет за ниточки, а они танцуют. Её самодовольная мать, её слабосильный братец, и великий визирь Ришелье.
Шахматы, она любит играть в шахматы, но фигуры в её партии живые. Те, кто на вершине, всегда ведут Большую игру. Это единственное, что горячит их кровь и заставляет бежать по застывшим жилам. Это дает им ощущение жизни, иллюзию божественности. Они мнят себя вершителями, но деревья им не кланяются в знак признательности. За ними следует всадник. С мечом и адом за плечами.
Она могла бы выйти из игры и остаться. Или Геро мог бы поехать в Париж. Почему ей раньше не пришло это в голову?
Она могла бы раздобыть ему титул! Мало ли при дворе проходимцев, кто скрывает за пышным именем своё сомнительное происхождение. Почему бы не украсить титулом того, кто действительно этого достоин?
Геро должен быть польщён. Он ещё не получал подарков без оговорённых условий. Все подарки выступали как следствие. Всегда присутствовала причина. Причина присутствовала и на этот раз, но была очевидна только ей. Геро о ней не догадывался.
— Хочешь стать графом?
Замешательство, недоумение. Он сразу насторожился. Стал искать её, эту причину. Тайный мотив, корысть. Что от него потребуется взамен? Какая услуга? Конечно же подумал о дочери. Какая опасность грозит девчонке? Не потребует ли герцогиня в обмен на титул отказаться от дочери?
Читать его мысли так просто.
— Зачем? – спросил Геро.
Она увернулась от ответа. Не объяснять же ему в самом деле, что она боится всадника.
— Тебе не нужен титул?
— Титул получают по праву рождения или за военные заслуги. У меня нет ни того, ни другого.
Как же он всё-таки наивен! И верит в то, что говорит. По праву рождения или за военные заслуги! Как же! Он, как дитя, верит в небылицы.
Герцогиня засмеялась. А разве он не слышал, что титул ещё и покупают? Кем были предки её матери, Марии Медичи, прежде чем породнились с королями? Ростовщиками.
А если заглянуть ещё дальше, то первый Медичи был аптекарем при дворе Карла Великого. Даже Лоренцо Великолепный не имел титула, ибо Флоренция была республикой, а вот своему сыну Джулиано он купил герцогский титул. Ибо титул — это такой же товар, как и все остальное.
Ещё забавней звучит его утверждение относительно военных заслуг. Тут и ходить далеко не надо. Герцог де Люинь, покойный коннетабль, фаворит Людовика. Ни земель, ни титула. Единственное преимущество – ловкий папаша, который пристроил сынка в королевскую свиту.
— Таких дворян в свите десятки, никто не помнит их имён, ибо вся их ценность в бессмысленной толкотне у двери, но ему повезло. Де Люинь сумел очаровать юного Людовика.
В силу своего положения, — дофин, наследник престола! — а также врожденных качеств её брат был очень одинок. Мать его не любила, даже не отказывала себе в удовольствии закатить сыну звонкую оплеуху безо всякой причины.
Отец был занят любовными похождениями, незаконнорожденные братья ненавидели, сёстры держались особняком, и маленький дофин вымешал свою горечь на птичках — воробьях, синицах и скворцах, на которых расставлял силки в парке Фонтенбло.
Придворные им пренебрегали — за исключением тех, кого удерживали непосредственные обязанности и жалованье.
Центром притяжения для тщеславной мошкары служил сначала король Генрих, а после его смерти королева-регентша и её фаворит, который уже мысленно примеривал корону.
Сосланный в парк болезненный, мрачный наследник интереса не вызывал. Он не имел никакой власти, за ним не стояла армия, а любовник матери принуждал его снимать шляпу. Никто не верил, что эта жалкая, долговязая тень когда-нибудь вступит на престол и преисполнится королевского величия. И даже если вступит, останется фигурой декоративной, номинальной.
Людовик, умом не блиставший, но от природы подозрительный, хорошо это понимал. Он страдал от того скрытого презрения, которое его окружало. Никто не имел над ним власти, кроме отца и матери, никто не смел его одернуть, наказать, но вместо с тем его никто не замечал. Его обходили стороной. Он был одинок.
Клотильда знала по себе, каких ненасытных, безжалостных чудовищ порождает в неокрепшей душе это одиночество, какое жгучее желание отомстить, причинить боль, заставить себя видеть и с собой считаться.
Людовик в детстве мстил птицам, возможно, за их непростительную, ничем неограниченную свободу, ибо для птиц он не был даже наследником, а всего лишь одним из двуногих. В более зрелом возрасте он готовился мстить людям. Люинь, неожиданно став другом скучающего дофина, невольно сыграл роль спасителя. Этот ничем не примечательный дворянин неожиданно сделал правильную ставку – он подружился с заброшенным, презираемым наследником: усовершенствовал его метод охоты на несчастных птичек. Люинь разделил забаву принца. И со временем это небольшое вложение в, казалось бы, проигрышное предприятие окупилось сторицей. Дворянин весьма сомнительного происхождения стал герцогом и коннетаблем Франции.
— Де Люинь не захватил Ла-Рошель, не разгромил Великую Армаду, не сверг с престола Филиппа Испанского, но ради него Людовик восстановил должность коннетабля. Бездарный вояка получил армейское звание, не сделав ни единого выстрела. Те маленькие города в Беарне не в счёт, они сдались от страха. Он получил титул и земли, он вошел в Королевский совет, он сверг Кончини. По какому праву? По праву рождения? По праву доблести? Вздор! По праву королевской прихоти. Все его заслуги состоят в том, что он сумел угодить королю.
Она привела и второй пример, весьма схожий с первым. Фаворит Якова Стюарта и первый министр Карла Первого. Джордж-Вилльерс, герцог Бэкингем! Этому смазливому проходимцу впервые за пятьдесят лет присвоили титул герцога. И это в пуританской Англии! Опять же, ни подвигов, ни доблести, ни взятых крепостей, ни каравана с испанским золотом.
— Этот старый греховодник Яков именовал его в своих письмах… женой, — понизив голос, добавила герцогиня. – И не постеснялся объявить об этом во всеуслышание перед Парламентом. Каково?! И никто не посмел возразить, никто не усомнился в титулах и правах этого господина. Воля помазанника божьего превыше всего.
Геро выслушал её речь с превеликим вниманием. Он только слегка поморщился при упоминании особых «заслуг» великолепного Бэкингема. Но продолжал гнуть своё, то ли прикидываясь, то ли в самом деле пребывая в неведении.
— Я не понимаю, зачем мне титул.
Клотильда задумчиво его разглядывала.
— Я в который раз спрашиваю себя. Что это? Гениальное притворство или неведение? Предположим, неведение. Ибо притворство по-прежнему не находит у меня никаких объяснений. Ты, как малое дитя, не понимаешь предназначения многих предметов, и потому отвергаешь. Но твое кажущееся неведение может исходить из гордыни. Это особый вид тщеславия, средство, чтобы подчеркнуть своё незамутнённое первородство. Мученичество от презрения. Ты желаешь отделить зёрна от плевел. Ты зерно, а я — плевел. Ты выше этой суетной мороки, этой тщеславной ярмарки. Титул тебе не нужен. Ты хорош и без него. Он не затронет твоей сути, не изменит тебя.
Он снова ей возразил.
— С титулом следует родиться. Тогда он полезен и важен. А мне он как драгоценная безделушка. Именно что тешить тщеславие. Титул ничего не изменит. Не вернёт мне свободу и не воскресит жену.
Клотильда поняла, что ей придется приоткрыть завесу над истиной. Само собой, она не станет ему рассказывать о стуке призрачных копыт, о пустых глазницах, о крадущихся тенях в снежных доспехах, об аде, следующем за всадником, об умирании и печати. Он, пожалуй, сочтет её безумной.
Для Геро четыре всадника – это вестники Апокалипсиса, их пришествие состоится в некоем туманном будущем по воле Отца нашего небесного. Ибо кроме Него день тот никому неведом. А тут вдруг она утверждает, что эти господа на разноцветных клячах шныряют по земле каждый год. Нет, для Геро будет объяснение попроще.
— Но если титул тебе не нужен, то он пригодится мне.
— Вам? Зачем?
— Затем, чтобы бывать с тобой при дворе.
Но он отказывался понимать:
— Зачем?
Ей придётся объяснить. Придётся признаться в мелочном тщеславном капризе. Что, собственно, не так уж далеко от истины. Кроме её страха, есть ещё и он, этот тщеславный интерес, такой смешной и где-то забавный.
— Я хочу бывать с тобой на людях. Хочу подняться с тобой по парадной лестнице Лувра или Фонтенбло. Хочу, чтобы все на тебя смотрели.
Геро ошеломлён. Ничего удивительного. Для него подобный мотив смешон. Он мужчина. Ему требуется что-то грандиозное, судьбоносное, спасение чьей-то жизни или целого государства. Ему не понять, что женщина, при самых головокружительных безумствах, довольствуется малым. Для неё покорение города ничего не значит, если вместе с этим городом ей не удастся заполучить мужчину.
Мужчина — её единственная, ценная добыча.
Женщина не командует армией и не ведет сражений, если она не Жанна д’Арк. Она не свергает и не казнит королей, если она не Изабелла Французская. Что же ей остается? Чем похвалиться? Как потешить самолюбие?
Остаются драгоценности и мужчины. Мужчины даже предпочтительней. Сама природа женщины нацелена на обольщение и порабощение мужчины. А через мужчину — порабощение мира. Мужчина — это основное орудие женщины, её стенобитное орудие, посредством которого она возьмёт и крепости, и города.
Ценность женщины определяется стоимостью пленённого ею мужчины, того мужчины, которого ей удалось обольстить и удержать. Она выставляет его напоказ, как мужчина выставляет напоказ голову загнанного кабана или оленя. Редко какой сын Адама догадывается о той участи, что ему уготована – быть выставленным в зале охотничьих трофеев. Гордыня застилает им разум. Они даже не подозревают, что на них охотятся. Как не подозревают об этом мухи, прежде чем запутаться в паутине.
Мужчины верят в свою богоизбранность, в своё первородство. Разве не сотворил Господь Бог Адама по образу своему? Разве не его, мужчину, назначил наместником за Земле? Мужчины уподобили Бога самим себе, чтобы подкрепить свое могущество. Точно так же поступили бы те же мухи, чтобы устрашить паука. Но даже этот небесный защитник, этот носитель возмездия, не смог уберечь их от участи охотничьего трофея. Женщина появляется при дворе и демонстрирует всем эту пресловутую голову.
Нет, герцогиня не хотела оскорбить Геро столь низменным сравнением. Под определение кабаньей головы мог подойти кто угодно, даже её августейший брат, но только не Геро.
Геро — это добытая со дня моря жемчужина, трофей ныряльщика, рискнувшего жизнью, познавшего удушье и саму смерть, прежде чем её добыть. Это драгоценность, артефакт, извлечённый из-под развалин погибшего и затопленного храма той страны, которую Платон назвал Атлантидой. Такой артефакт существует в единственном экземпляре. Это не кабан, один из множества прожорливых и клыкастых, а легендарный единорог, которого никто никогда не видел, символ чистоты и невинности.
Предъявить свидетелям такого зверя означало увековечить своё имя в веках.
Клотильда прикрыла глаза и даже вообразила, как это будет. Она, в сопровождении свиты, поднимается по парадной лестнице в Фонтенбло. Она будет как всегда в чёрном, но добавит больше кружев и жемчуга. И шея её будет полностью открыта, чтобы сверкать белизной. С чёрным бархатом это будет смотреться ослепительно.
Рядом с ней Геро. Она слегка опирается на его руку. Его она в чёрное не оденет. Слишком мрачно. У него чёрные волосы и смуглая кожа. Это необходимо подчеркнуть. Он будет одет в серебристое или цвета слоновой кости. Так же с жемчужной отделкой. Он будет слегка смущён, как это свойственно новичкам, но в то же время будет держаться гордо и с достоинством. Будет время от времени покрываться румянцем тайного удовольствия. Поглядывать из-под густых, мальчишеских ресниц, как он это умеет.
Клотильда услышала быстро пробежавший шепот.
— Кто это? Кто?
Почувствовала завистливые взгляды. Мужчины тоже будут завидовать. Потому, что никогда не окажутся на его месте. Потому, что тяжёлому коротконогому кабану не угнаться за единорогом.
А она, герцогиня, будет сохранять презрительное спокойствие, как бы утверждая этим, своей невозмутимостью, убеждённостью и бесстрастием, незыблемость своей победы.
Поимка и приручение таинственного единорога непостижима лишь для погонщика кабанов, а для неё, утончённой, возвышенной, одарённой вкусом и разумом, вполне по силам. Пусть другие, менее притязательные, утешаются тем, что их кабан обрастает золотой щетиной, что он безмерно силён, властвует над стадом, вспарывает животы собак и лошадей загнутыми клыками, вытаптывает поля и перегрызает глотки — у неё все атрибуты животной мужественности вызывают скорее тошноту, чем восхищение. Она не нуждается в золотой щетине, ибо богата, и в управлении стадом, ибо обладает властью, она умеет ценить другие таланты и качества, умеет видеть эфирный свет.
Вот что она вообразила за тот короткий миг, когда веки её опустились. Торжество — сладостное, женское торжество. Попрание и посрамление всех соперниц, всех придворных красавиц и волшебниц.
— Все хотят выглядеть пристойно. Одеваются в перья и украшают себя листьями. Но я предпочитаю ходить голой. Как в эдемском саду, ещё до грехопадения. Во всяком случае, если речь идёт о тебе. Зачем мне лгать? Я предлагаю тебе титул вовсе не из благородных побуждений, моя цель не возвысить тебя, моя цель – собственное удовольствие. Впрочем, ты и без меня это знаешь.
Крик ангела меняет окружающее пространство, Азирафаэлю не нужно было выходить на улицу, чтобы это чувствовать, и защитная сфера нисколько этому не мешала: она защищала от тех, кто хотел бы проникнуть извне без согласия находящихся внутри, но ничуть не препятствовала им самим. В крике ангела нет ничего, не подчиняющегося законам физики: он просто нормализует вибрации этого мира, настраивая их в правильном ритме, устраняя диссонансы и заставляя вселенские струны звучать в гармоничной тональности. Служит своеобразным камертоном, не более.
Азирафаэль заваривал в большой чашке какао и улыбался. Он знал, что:
… сидящий в кресле у окна пожилой мужчина на той стороне улицы поморщился и потер грудь, но сбойнувший было водитель сердечного ритма уже снова работал нормально, словно и не имел никогда заводского дефекта, из-за которого должен был выйти из строя намного раньше положенного;
… неудачно упавшая с крыши кошка упала удачно, на все четыре лапы, и даже не выронила из пасти пойманную птичку (да. птичку было жалко до слез, но тут ничего не поделаешь, и котят, пищащих на чердаке, Азирафаэлю было все-таки жальче);
… заигравшийся на тротуаре малыш отвлекся на кошку и позволил мячу укатиться на мостовую (и лопнуть там под колесом вывернувшего на полной скорости из-за угла внедорожника — на этот раз лоплун только мяч);
… говорящая по телефону секретарша: “да, да, я уже почти в офисе…” вдруг поняла, что говорит в пустоту и абонент вне зоны, замедлила шаг и внезапно резко и сильно захотела выпить кофе — еще не зная, что за стойкой в ближайшем кафе ждет ее судьба для долго и счастливо;
… пришедший за объяснениями Гавриил долго стоит перед входом у рыжей колонны, и в глазах его медленно тают гневные фиолетовые молнии. Так и не решившись постучать, он уходит по улице, ведущей к парку, но на полпути останавливается, достает смартфон и, набрав единственный вбитый в быстрый набор номер, говорит хмуро и вместе с тем почти просительно: “Надо поговорить… придешь?”
… а в задней комнате книжного магазина на превращенном в импровизированное гнездо диване медленно поднимает голову черно-алая змейка, и…
— Ангел?
Какао льется на стол, но это уже неважно. От кухонного отсека до задней комнаты больше десятка шагов, да еще огибать длинный шкаф. Проще чудеснуть напрямую (еще раз прости, Гавриил).
— Я здесь, мой дорогой. Все хорошо.
Кроули поворачивает лицо на голос, морщится, пытается сесть, упираясь локтями, снова падает на подушку. Тянется к повязке на глазах. Азирафаэль ловит его руку, успокаивающе стискивает сухие теплые (теплые!) пальцы:
— Ш-ш-ш… Все в порядке.
— Ангел! Что за…
Язык у Кроули еще не до конца восстановился, и потому на самом деле это звучит скорее похоже на: “Аггео, фхо ха…”, но Азирафаэль понимает и улыбается, часто моргая (почему-то глаза щиплет, словно от яркого света или дыма), и снова успокаивающе пожимает узкие пальцы.
— Все в порядке, мой дорогой. Все в порядке.
Что не мешает ему, впрочем, продолжить, добавив в голос чопорности и стараясь не улыбаться:
— Но если ты хочешь, чтобы я тебя понял, тебе придется приложить к этому некоторые усилия.
“А я тебе помогу” — остается невысказанным.
Секунду помедлив, Кроули сплетает свои пальцы с пальцами Азирафаэля. И стискивает их в ответ.
***
При общей своей стабильности и неизменности Рай никогда не бывал одинаковым. Не то что некоторое время подряд, а вообще никогда. Азирафаэль это помнил, хотя и старался пореже сюда заглядывать. Последние дни не в счет.
Нет, ослепительная белизна, пустота, прозрачные стены и огромные пространства, от которых можно было словить приступ агорафобии, оставались неизменными при любых раскладках, но вот мелочи… Форма одежды. Музыка сфер. Архитектура высоких (неизменно очень высоких!) сводов. Заоконные пейзажи и другие вроде бы малосущественные детали — не зря же считается, что дьявол именно в них.
Вот, например, гироскутеры…
— Я не права, кое-что общее между Михаил и Дагон все-таки есть, — задумчиво сказала Всевышний, провожая взглядом Архистратига, как раз проезжавшую мимо Того Самого Кабинета по каким-то своим архангельским делам, наверняка очень важным. — Если не принимать во внимание окраску и форму крыльев (которые, как ты, надеюсь, уже понял, есть не более чем условность), то у них равные статусы: они обе стоят по правую руку своих главнокомандующих. Они обе, по сути, главы силовых ведомств. Но разве этого достаточно для возникновения чего-то большего, чем чисто профессиональный интерес?
Азирафаэль не ответил, тоже провожая взглядом Главу воинства Ангелов и архангелов. Выглядела та как всегда подтянуто, деловито и невозмутимо, истинный образец для подчиненных. В сторону Азирафаэля и Всевышнего даже не покосилась, но Азирафаэль этого и не ждал: он уже давно понял, что стены Того Самого Кабинета имеют одностороннюю прозрачность. И вполне может быть, с той стороны они вовсе не выглядят стенами Того Самого Кабинета. Рай постоянно меняется, оставаясь неизменным, в этом его суть.
— Может быть, и нет между ними больше ничего общего, а? Ну раз даже я об этом ничего не знаю. Может быть, они как раз на противоположностях сошлись? Тоже ведь вариант, если разобраться, не из последних. Впрочем, и ладно, одной проблемою меньше.
Азирафаэль опять промолчал. Михаил ему не нравилась, причем не нравилась как-то особенно. Не то чтобы он любил остальных ангелов (особенно тех, которые норовили засадить в солнечное сплетение или пытались заставить его отказаться от суши), но в отношении Михаил чувствовал что-то более острое и личностно окрашенное. Что-то, в чем явственно прослеживалось влияние полотенца и желтой резиновой уточки.*
— Невозможно дать свободу воли тому, кто ничего не хочет решать сам.
Свободу воли невозможно забрать извне, только изнутри. Только сам. Свободу помочь, пусть даже от этого вовсе не всем будет так уж и хорошо, вспомним хотя бы льва. Свободу шагнуть под чужое крыло, пусть даже от этого и никому не будет плохо.,
— А знаешь. что самое забавное? Армагеддон. То, что вы так к нему все готовились и были уверены… Я ведь никогда его не планировала, это приписали уже потом, много позже. Как и точную дату. Но вы так готовились, так старались… Было жалко портить вам игру. — Всевышний хмыкнула, покачала головой. И вдруг добавила совершенно серьезным тоном: — Никогда не думала, что понадобится его сорвать для того, чтобы вы снова начали сотрудничать.
__________________________________________
ПРИМЕЧАНИЕ
* — Если бы среди книг Азирафаэля было побольше тех, которые могли бы заинтересовать Адама (например, “Конец детства”) — что маловероятно,— и если бы Азирафаэль их все прочитал — что вероятно еще менее, — то, вполне возможно, многое стало бы ему куда более понятным.**
** — Ну или ему стоило бы поговорить с Кроули. И тот, возможно, вспомнил бы, как обсуждал с каким-то малознакомым писателем за бутылкой неплохого вина концепцию воспоминаний о будущем и их влияния на психику. ***
*** — Вино действительно было неплохое.
Всё когда-нибудь заканчивается: терпение, нервы, патроны…
Народная мудрость
На земле и в Аду. Всё ещё день 1-й.
После встречи с «сыном», демон выпросился отдохнуть в пентерном зале башни за книгами, а Фабиус, разогнав слуг и отказавшись от общества Саймона, который пытался напоить его успокаивающим отваром, отправился к мосткам и долго бродил у воды, пытаясь думать о том, что же будет с ним и с миром.
Себя он ставил по обычаю всех людей на главное место, но душой был сейчас маленьким и слабым, а потому мысли его разлетались и повисали в пустоте усталости.
Фабиус не умел быть слабым, а сильным не давала себя ощутить запоздалая дрожь страха. Он пытался планировать что-то на завтра, а возвращался к размышлениям о том, что было бы, поступи он сегодня как-то иначе? Неужели весь мир мог рухнуть, если бы он, маленький никчёмный человек не сумел встать вровень с самим Сатаной?
Как же могло так случиться, чтобы от его выбора зависело так много? Может, это был сон? Вдруг он присядет сейчас на берег, закроет глаза и всё развеется, сгинет?
И Дамиен. Он же… Она! Как всё это понять?
Фабиусу давно надо было бы отдохнуть, полежать в покое, поберечь ноги и сердце, а он всё бродил туда-сюда, и Магистр Грабус застал его врасплох.
Однако и Грабус был уже совсем не так заносчив и резок в суждениях, как прежде, ведь к тому моменту члены Совета Магистериума успели многажды убедиться, что магия их, если и работает, то так вяло и не периодично, что возлагать на неё большие надежды было бы опрометчиво. А, значит, не стоит ссориться и с хозяином острова, что дал им пищу, кров и защиту.
Праведный гнев магистров слегка поутих, а может даже и не слегка, и теперь лишь сам Грабус топорщил волоски на голой стариковской шее, да и то больше от холода, остальные же маги чаще пришибленно кивали.
Стал ли магистр Грабус вежливее? Ну, нет, тут не помог бы и сам Сатана. Характер у старика был всё-таки двухсотлетней выдержки. Да и другие магистры быстро пришли ему на подмогу.
Магистры долго спорили с Фабиусом тонкими напряжёнными голосами, Грабус даже ногами топал … Кончилось тем, что Фабиус велел оседлать Фенрира, неудобных гостей вновь погрузили в возок, застелив его на этот раз для приличия ковром, и все вместе поехали общаться с крещёными.
Но единения магистры достигли совсем не потому, что Грабус сумел достучаться до совести Фабиуса, которая в последние дни обросла слоем жира не меньше, чем в кулак. Просто крещёные могли вот-вот сообразить, что не только мир изменился, но пали и магические оковы, не пускающие их на остров Гартин. А видеть чернь у себя на острове Фабиус не хотел даже в страшном сне.
Понятное дело, что магистр Фабиус не стал огорчать Борна приглашением в эту поездку. Демон читал в башне учебник по стихосложению, сильно заинтересовавший его, пока Фабиус улаживал с магистрами дела земные.
Однако когда повозка достигла холма, у которого крещёные жгли свои костры и варили похлёбку, демон сам вырос рядом с конём Фабиуса.
Фенрир доверчиво потянулся к инкубу, и не прогадал, получив яблоко.
– Ты знаешь, – сказал Борн, похлопывая коня по морде. – Мне кажется, я сочинил свои первые стихи. Слушай!
Он поднял руку и торжественно продекламировал:
– Наутро выпал снег и сгладил…
Закончить ему не дали.
– Вот он! – заорал бельмастый. – Наш бог!
Крещёные тут же кинулись к Борну, окружили и его, и Фабиуса, к счастью, не успевшего спешиться, и возок с магистрами.
– Бог! Наш бог! – кричали крещёные и тянули к Борну руки.
Тот морщился и не подпускал их близко.
Фабиус с облегчением размышлял о том, как им повезло, что хотя бы инкуб сохранил магию: «Видно, магии в нём немеряно, он же – голая стихия тьмы, – думал магистр. – Эвона как… А вот в человеке-то – разного намешано… А души людей? Куда же они пойдут после смерти?»
Борн устал, он хотел размышлять о стихах, и крещёные быстро ему наскучили.
– Прочь, – сказал он. И видя, что его не понимают, возвысил голос. – ИДИТЕ ПРОЧЬ! НЕТ НИКАКОГО БОГА!
– Бога нет! Он сам сказал мне об этом! – воскликнул бельмастый, в экстазе закатил глаза и рухнул под ноги коню Фабиуса.
Фенрир захрапел, прижимая уши. Магистру Фабиусу стоило большого труда удержать его.
– Зачем вам Бог? – хмурился Борн, видя, что расходиться крещёные не собираются. – Бог не может существовать здесь, у него нет здесь цели. Люди – пища для демонов, потому демоны существуют. Чем должен быть занят ваш бог?
– Он должен учить людей!
– Охранять их своею милостию!
– Дать нам жисть вечную!
– Да что вы будете с ней делать, придурки! – не выдержал Грабус, высунув нос из повозки.
Фабиус фыркнул, осмыслив слова инкуба по-своему.
– А ты подумал о том, что людям-то – совсем не нужны демоны? – спросил он. – Люди-то демонов не едят!
И маг расхохотался, успокоив этим Фенрира. Тот знал – раз хозяин смеётся – битвы не будет.
Борн почесал надбровье, размышляя.
– Так ты и не увидишь их больше. Они не сумеют теперь так ловко входить снизу, если, конечно, люди опять не нарушат договор с миром вещным, развалив его на куски.
– Вещным?
– Прошлый мир ваш – был миром слов, этот – есть мир вещей. Стихии, сплетаясь, создают вещи текущего мира. Договор с ними требует веры в эти вещи, а не в огненные глубины Ада.
– А зачем этот договор стихиям? Они чем питаются?
– Восхищением, маг. Они создают мир, чтобы вы любовались им. Их пространство растёт от радости людей.
Крещёные внимали Борну, не смея даже шептаться во время его разговора с магом. Фабиус же откровения демона не привык принимать за полновесную монету, и во всём искал скрытый или двойной смысл.
– А как же церкви? – спросил он. – Что они будут делать? Собирать для стихий радость?
– Церкви Сатаны скоро уйдут в небытие. Забудутся людьми. Станут страшными сказками. Ты видел сердцем, как церкви рушились, и я свидетельствую тебе – в каждом из ваших городов церкви лежат сейчас в руинах, и священники ушли из них. Теперь вы всего лишь смертны и можете распоряжаться своими душами как угодно.
– Значит, мы свободны теперь от Ада после смерти? – уточнил маг.
– Вы свободны исключительно от воли Ада брать с вас оговорённое. Но не от Ада, как собственного выбора души.
– Как это? Я не понял… – магистр почесал бороду. – Мне подумалось, ты сказал, что наши души больше не пойдут в Ад?!
– Если такова будет их воля. Учти, что многие души алкают Ада уже своею тяжестью. И душа не спросит тебя словами. Пресыщенная, она камнем рухнет в подходящий адский котёл.
– А если она захочет иного пути, то куда же она пойдёт?
Борн пожал плечами и неопределённо указал вокруг себя, потом ткнул пальцем в небо.
– Мир изменился, маг. Кто знает наверняка? – он задумчиво посмотрел вверх. – Ищите, пробуйте. Главное – у вас появилось право искать собственные пути. Может быть, где-то вы обретёте и желанное бессмертие? Некий эликсир? А может быть, там, в вышине, действительно есть боги, и с ними можно будет заключить договор? – Борн задумчиво обвёл глазами внимающих ему крещёных и неожиданно рассмеялся. – Вот только я не знаю, чем они питаются!
Фабиус покачал головой. Нет, ему больше не нужен был эликсир, длящий сознание без возможности жить полною чашей. То, как он жил, отняло у него и жену, и сына. Теперь он будет жить громко, быстро, наслаждаясь и страдая!
– Нет! – воскликнул магистр Фабиус. – Нам не нужна такая вечная жизнь, за которую потребуют плату. Мы будем искать свои дороги.
Крещёные возроптали.
– А как же мы без бога? – зачастил бельмастый. – Во что мы будем верить, а?
– Верьте в то, что его нет, – предложил Борн.
– А сможем ли мы? Ведь это – очень тяжёлая вера, – усомнился бельмастый.
– Сможете, – успокоил демон. – Верьте в свободу выбирать. В то, что каждый имеет право и силу идти куда угодно – при жизни и после смерти.
– А там, в небе, есть благостные места? Где не будет боли, страдания? – спросил бельмастый.
– Наверное, – пожал плечами Борн.
– Тогда мы будем верить в то, что лучшая жизнь ждёт нас после смерти! Там, в небе! – загудели крещёные.
Борн посмотрел на них, как на идиотов, но люди уже были счастливы.
Крещёные успокоились, глаза их наполнились радостью, они оставили Борна и стоящих с ним, ушли в свой лагерь.
Фабиус хмыкнул.
– Осталось узнать, заразна ли эта новая ересь?
– Я тебя уверяю, ещё как заразна! – нахмурился демон.
Магистр Грабус откашлялся.
– Именем Сатаны!.. – начал он и осёкся. А потом продолжил, и голос подвёл его, задрожав. – Что же будет в нашем мире без магии? Что будем хранить мы?
– Власть и знания, – сказал Фабиус. – Мне и раньше этого хватало.
– Не расслабляйтесь, маги, – сощурился демон. – Церкви Сатаны рухнули. В городах ваших поселились страх и безвластие, ведь люди напуганы, а у властей больше нет магии, чтобы быстро призвать их к порядку.
– А как же мы сможем… э-э?.. – пробормотал магистр Грабус Извирский.
– Ручками, ножками и мозгами. Так, как было у вас до Договора с Адом. Разве что добрый совет могу дать: поспешите в столицу! Смутное время первым наступит в самых крупных городах. Там есть, что делить.
– Дашь ли ты нам повозку, почтенный Фабиус? – жалобно попросил обычно важный магистр Икарбарус.
Фабиус кивнул. В этом он магам отказать не мог, хотя повозки было, конечно, жалко.
– А займёшь ли ты своё место среди нас? – робко продолжал белобородый магистр – Поедешь ли с нами?
Фабиус покачал головой.
– А если твари снова полезут из-под земли? – спросил магистр Тогус, сжимая на груди пустой камень.
Фабиус Ренгский замялся – его камень был цел, но что было в нём толку?
Борн же подсмеивался, глядя на борьбу чувств на лицах людей. Наконец подсказал.
– Бойтесь теперь черни, магистры. Черти хитры. Но потяжелевший мир ваш значительно свяжет их силы. Если полезут, то нескоро, – усмехнулся он недобро. – В аду сейчас хватает проблем и без мира людей.
– Но как же ты? Ведь ты не испытываешь недостатка в магических силах, инкуб? – мрачно промолвил Тогус.
Он всё ещё сомневался в необратимости произошедшего, хотя сам видел то, что довелось всего пятерым из рода людей.
– Я – изгой, – пожал плечами демон. – Я создал этот мир таким, каков я сам: свободным и чужим своему прошлому. Создал, заключив договор между стихиями и мною. Я – в его праве, он – в моём. Наверное, я тоже что-то приобрёл от этого договора. По крайней мере, я чую, что он даёт мне силы быть. Я же даю ему магию.
– Значит мы теперь – твои дети? – испугался Грабус. – Что же ты будешь делать с нами?
Борн задумался. У него был слишком маленький опыт взаимоотношений с детьми.
– Я попробую любить вас, как любил Аро, – сказал он. – А уж там – как получится.
***
Старый Пакрополюс сразу понял, что Ад изменился бесповоротно: запах пропал. Прекрасный пряный запах кипящих в котлах душ! Он и без того слабел день ото дня, а тут и вовсе иссяк.
Пакрополюс вылез из лавы и поёжился: стало холоднее, зябче. Он понял, что опять проспал важное.
По ощущениям выходило, что Верхний Ад никак не может больше существовать без Правителя. Кончились его стихийные силы, остыли котлы, и надо срочно сажать кого-то на трон. Того, кто согреет собою холодное железо и даст волю огню.
Шипя от боли в костях и почёсываясь исподтишка, старый демон начал озираться, расширяя сознание. Но выяснить ему ничего не удалось – недоумение вокруг царило воистину адское.
Так было, пока в коридоре, что вел к тронному залу, не появилась Тиллит.
Она, не глядя ни на кого, двигалась вперёд. Туда, где прошла не самая плохая часть её жизни – в огромный зал, плитки мозаики которого были сделаны из золота и урана.
Там возвышался огромный железный трон с камином под ним, там раньше проходили балы и советы, а сейчас царило унылое запустение, и сталактиты уже спустили с потолка свои длинные зубы, пытаясь дотянуться до сталагмитов.
Все, даже самые безмозглые свиномордые черти, видели – демоница что-то знает. И разномастное население Верхнего Ада потекло потихоньку к тронному залу.
Тиллит вошла, и Адская Книга тут же возникла перед нею и всеми, кто поспешил следом. Книга раскрылась, листы её пришли в движение. Буквы на одной из страниц вспыхнули и изменились!
– Что это было? – спросил старенький облезлый чёрт, потому что все прочие молчали по глупости или от большого ума.
– Договор между землёй и Адом изменился! – громко и яростно крикнула Тиллит.
Ей никого не хотелось посвящать в подробности, но безмолвная толпа сородичей бесила её ещё больше.
Эти-то – чего молчат? Это она, Тиллит, бывшая супруга правителя, потеряла всё! Борн не захотел, чтобы она осталась с ним в его новом мире! Старому же миру – она тем более не нужна!
Тиллит оглядела в последний раз стены тронного зала, покрытые уродливыми шишками каменных наростов, и пошла прочь.
– А как же души? – понеслось ей вслед.
– Кто теперь будет наполнять наши котлы?
– Опять питаться слепой рыбой и скальными червями?
Жители Ада роптали, но ответить им было некому. В верхнем Аду маловато было старых и мудрых, ибо они стремились туда, где погорячее, а немногие, помнящие былые времена, предпочитали молчать.
Слова – это тоже ответственность, особенно, когда перед тобой толпа, где ответственных нет. Того и глядит посадят на трон да заставят командовать. И одно дело трон – в годы изобилия, совсем другое – в беду. Да и не факт, что не испепелит железо и золото очередного кандидата.
– Да не иссякнут ваши души, идиоты! – бросил в сердцах какой-то бес, которого утомили стенания глупцов. – Всё равно найдутся те из людей, что дуром полезут прямо в наши котлы. Жили ж мы как-то раньше!
– Жили, но не без Правителя, – возразил ему другой. – Без правителя Верхний Ад может и остыть.
Какой тут поднялся вой. И только черти о чём-то тихо шептались у входа в тронный зал.
***
В маленькой бане из-за клубов пара не было видно вообще ничего, но Борн всё просил:
– Ты бы парку поддал, маг?
– Да ты уже прожарил меня насквозь, адское создание! – хохотал Фабиус, но плескал травяной отвар на каменку.
Клубы пара рвались вверх, Борн дышал с шумом, с наслаждением хлебая пряный запах.
– Эх, ещё бы немного серы… – пробормотал он и блаженно вздохнул. – А что если я усядусь прямо на камни, а ты польёшь меня сверху?
– Да я ж тебя не разгляжу! – маг зафыркал, охаживая себя по бокам веником.– Вот лучше я и тебя дубовым!
– Не надо меня дубовым! Давай тот, смолистый! Из пихты! А где водка?
– В предбаннике, во льду.
– Во льду?
– Водка должна быть ледяная! Учить тебя ещё и учить! А ну, подставляй спину!
Фабиус размахнулся веником и, кажется, попал.
– Ну как тебе, а? – спросил он для верности.
– В нижнем Аду любят погорячее, но для верхнего – сгодится!
– То-то же! Не знал, про такой Ад на земле, да, инкуб?
***
– И тогда бог сказал мне…. – бельмастый сделал паузу и обвёл глазами крестьян и мелких деревенских барыг, собравшихся у самого большого трактира на въезде в Лимс. (Там ночевали все, кто не успел попасть в город до закрытия ворот). – Смотри, сказал он. Я есть, но меня нет!
Он задрал палец и посмотрел на открывших рты слушателей.
– Поняли?
Слушатели вразнобой закивали и замотали головами.
– То-то и оно! То-то и оно, – провозгласил бельмастый. – Сложны слова его! Но принёс он нам новый мир свой. И сказал, что спасутся те, кто уверует, что там, за облаками, наши души ждёт жизнь вечная!
***
Алисса ударила мерина вожжами. Темнело. Впереди виделся уже огромный холм. А от холма, как ей сказали, дорога заворачивает прямо к гартинскому мосту.
Она так устала, что едва не засыпала сидя. А дорога всё тянулась, словно хотела выпить из неё последние силы. Будто и не дорога это была, а змея, разлёгшаяся на всю даль…
Тут кошка скрипуче замяукала, и Алисса проснулась.
Мерин едва тащился. Холод сковал Алиссу, обнял, словно змея из сна. Проснулась бы она, не замяукай это несчастное приблудившееся создание?
Алисса набросила поверх плаща старую скатерть, крикнула изо всех сил и ударила коня вожжами. Они доедут. Такую ли они пережили сегодня тьму?
***
Борн и Фабиус, распаренные сидели на мостках. Маг уговаривал демона искупаться после бани в ледяной воде Неясыти, Борн слабо отнекивался. Он едва согрелся, и тут же его охватила тоска, к которой нетрезвый маг никак не мог проявить сочувствия.
– Кто я здесь? – размышлял Борн вслух. – Чужак? Адская тварь без рода и племени?
Маг кидал в воду огрызки яблок. Впрочем, ответ последовал:
– Мне-то похуже, – пробормотал он. – Я-то – совсем никто. Какой же я магистр магии? Магии-то у меня больше никакой нет.
Фабиус сжал на груди магистерский камень – красивую безделушку – и усмехнулся: происшедшее несколько болезненно, но всё ещё веселило его. Он покосился на задумчиво бубнящего Борна. И чего отнекивается? В бане парился, водку пил… Самое время окунуться в Неясыть!
Фабиус хмыкнул в бороду и схватил инкуба за руку, чтобы сигануть с ним вместе с мостков в ледянючую воду!
Схватил, однако, неловко. Всё-таки не каждый день человек хватает вот так, запросто, демона.
Кожа инкуба оказалась слишком горячей и гладкой, ладонь Фабиуса соскользнула на браслет из окаменевшей адской тварюшки, зацепилась кольцом за костяной выступ, браслет лопнул…
Борн вскочил, зажимая пальцами дыру. Браслет был его последней связью с миром Ада, где он родился и вырос, символом того, что тварь может уцелеть везде, если… Если…
В ладонь ткнулось что-то тёплое, живое и влажное.
Демон разжал руку. Из дыры в оболочке браслета выглянула радостная плоская морда.
– Локки… – потрясённо пробормотал демон.
Тварюшка выпростала длинное зелёное тельце с лапками и крыльями, как у летучей мыши, и уставилась на него блестящими хитрыми глазами. А потом расправила мягкие, ещё влажные крылья, и полезла по плечу, щекотно цепляясь крохотными коготками.
– Вот она, настоящая адская тварь! – расхохотался Фабиус. – И Междумирье её не берёт! – Ну, а ты чего разнылся, демон? Не хочешь купаться, так скажи, что нам делать с… – Фабиус развёл руками.
Борн хмыкнул. Найдя сына, который оказался дочерью (ну и что из того?), он больше не покидал его мысленно, видел и слышал везде. И он знал, что именно в этот момент сонная Малица, давно уложившая девушку в постель, пришла забрать у неё книгу, которую та читала при свече.
– Спать бы уже, – сказала кухарка, зевая.
– Да как я усну, Малица?
Девушка отложила книгу, но так и осталась сидеть в подушках, не желая засыпать. Тоненькая, с короткими мальчишескими волосами, едва до плеч, она выглядела переболевшей горячкой, и так же лихорадочно блестели ее глаза.
– Не могу я уснуть. Я всё время думаю, как же отец сможет понять меня, если я сама себя не понимаю? Да и точно ли ты знаешь, Малица, что именно он – мой отец?
– А то кто же? Ты росла здесь, на наших глазах. А то, что внутри у тебя демон, так и не такие, бывает, живут и пашут землю. Спи, завтра, глядишь, выпадет снег. Белый-белый. Видала, какие тяжёлые нанесло к вечеру тучи?
– А какой он, твой снег, Малица? – спросила девушка, зябко кутаясь в одеяло.
– Вот и увидишь. Спи!
Борн улыбнулся.
– А какую книгу она читала? – ревниво спросил Фабиус.
Инкуб непонимающе обернулся к нему:
– Ты видел?
Фабиус почесал влажную бороду и тоже уставился на инкуба.
Локки, балансируя хвостом, стал перебираться с левого плеча демона на правое. Морда у него была предовольная.
***
В этот самый миг черти тащили Пакрополюса в тронный зал, чтобы его старой задницей проверить, испепелит ли адский трон очередного кандидата в правители или нет.
Им нечего было терять. Изжарится Пакрополюс, ну и бес с ним, а если железное кресло выберет старого демона, то у чертей на руках ещё останется 4 карты выгоды! Это же прекрасные перспективы для манипуляции троном, верно?
Бедный Пакрополюс едва не откусил от страха язык, когда руки его коснулись короны, а седалище – трона.
Однако верхний Ад не содрогнулся, золото не расплавилось под ногами страдальца, да и вообще ничего особенного не случилось. В Аду – это и есть самое знаменательное и торжественное событие – ничего не случилось!
Несколько мгновений в тронном зале было тихо. Потом Пакрополюс дрожащими руками водрузил корону промеж ушей, и черти радостно загалдели. Верхний Ад был спасён.
Наверное.
***
В мире людей воцарение адского правителя завершило утверждение нового Договора, и поверженные церкви Сатаны вспыхнули в этот миг все разом.
Адский пепел чёрными хлопьями падал всю ночь. Наутро же выпал снег и сгладил лишние краски. Чёрное стало белым, сравнялось в цвете с высокой чистотой неба.
В этот год в мир людей пришла необычайно ранняя и суровая зима. Она заставила их позабыть многое из того, чем жили они последние двенадцать сотен лет.
Казалось бы, разве можно забыть двенадцать веков за одну зиму?
Но ведь годы, когда они текут без перемен, легко сливаются в один страшный звенящий миг. И вот этот миг оборвался, а время потекло по другому руслу. И будущее, как ни крути, всегда страшнее прошлого.
Прохлада, которую принесла буря, вскоре выстудила кузов, и Дана забралась с ногами в кресло, чтобы было не так холодно. Бандиты в машину не вернулись, из этого можно сделать вывод, что где-то рядом есть нормальное укрытие.
Отрезанная от опасности опасностью куда более серьезной, Дана смогла даже заснуть. И пускай сон ее был тревожен и неглубок, он все равно дал отдых измученному сознанию. Дана искала выход, и не находила. Она была убеждена, как только Хейн получит требуемое, он тут же убьет их обоих. Наплевав на все свои обещания.
Поиск выхода, мысль, запущенная по кругу. Как узнать, сколько всего бандитов? Кто будет противостоять Бродяге, и что предпримет андроид, если сочтет, что его хозяйке грозит непосредственная опасность?
Ответов не было.
Так она маялась до утра. То, что оно пришло, это самое утро, стало ясно, когда за окном немного посветлело. Дана выбралась из своего кресла, стуча зубами, приникла к окну. В сумеречном свете было видно, как скользит пылевая поземка по поверхностям дюн. Их контуры от этого казались смазанными.
И все-таки это означало, что буре приходит конец. Может, удастся сейчас выбраться? Перебраться в кабину кара, соединиться с его управляющим узлом…
Неужели же идея не стоит попытки?
В таком случае, чего мы ждем?
Очень хотелось пить и есть. Но в кузове не было даже тени съестного. Что же, это отличная отговорка на случай, если ее поймают.
Вперед!
Дверь была заперта. Разумеется, кто же оставит пленницу за открытой дверью? Даже сильно хромую и голодную пленницу. Но замок у кузова вовсе не предназначен, чтобы под него сажали людей. Это совсем несложный замок, настроенный на электронный сигнал. И сенсор у него где-нибудь под обшивкой…
Можно даже попробовать просто отжать язычок, вот только подходящего инструмента, жаль, нет…
Хотя, почему это нет? Вот эта стальная пластинка, часть крепежной конструкции одного из кресел, вполне может подойти.
Замок сопротивлялся почти час, и взят был скорей измором, чем ловкостью рук. Дана сама удивилась, как ей хватило сноровки и терпения, чтобы проделать этот трюк. Фокусы с замками ей редко удавались. Помнится, это сильно раздражало мастера Рэма, и он даже один раз обозвал ее притворщицей. А потом еще один раз — бездарью.
Сегодня тоже гордиться было нечем. С этим самым замком мастер справился бы за секунду, причем, не повредив внутренней обшивки. А может, и того меньше.
И все же, путь свободен!
Дана чуть приоткрыла дверцу и задохнулась от холодного воздуха, состоящего из колких песчинок. Песок тут же набился в нос, попытался залепить глаза, пристал к губам. Про волосы и говорить нечего.
Но отступать поздно.
Дана закрыла лицо рукавом куртки, и спрыгнула в песок. Ногу прошило нешуточной болью, и она несколько секунд стояла, прижавшись лбом к металлу кузова — казалось, любая попытка сделать шаг приведет к падению. Потом все же двинулась. Ощупью, зажмурив глаза. По полшажочка за минуту.
Только добравшись до кабины она поняла, какую ошибку совершила: здесь, снаружи, она не может потратить час на взлом. Силы кончатся раньше. Да ей отсюда, с земли, до проклятого замка даже не дотянуться!
И что теперь? Возвращаться назад?
Ну уж, нет. Пусть это глупо, пусть это — истинное самоубийство, но другой попытки сбежать может и не будет. В конце концов, здесь наверняка есть другие машины…
Сквозь прищуренные веки, сквозь ресницы, она попробовала оглядеться. Это возможно, если смотреть по ветру, прикрывая ладонями глаза.
Всего машин — четыре. Но три стоят компактной группой под защитой темной скалы. От Даны их отделяет метров пятнадцать.
Пятнадцать метров ветра и стелющегося песка. Без поддержки, без опоры. Ну? Пойдешь?
Да. Нельзя бояться.
И она пошла. Ветер уже не сбивал с ног, но мелкий, струящийся змейками песок мгновенно набился в обувь. Ноги утопали по щиколотку и глубже, и с каждым шагом все трудней было вытаскивать их из песка. Шаге на седьмом она упала. В страхе обернулась назад — кар был уже далеко. Теперь казалось проще как-нибудь доползти до машин, маячащих впереди, чем вернуться к нему.
Но ползти по песку, подволакивая больную ногу, тоже оказалось неудобно. Неудобно, но надо, надо. Пока есть силы и видна цель.
Второй раз Джет проснулся от тишины: бурю за окном словно выключили. Светало. Бродяга все так же сидел рядом, на пассажирском сидении, кажется, даже позу не поменял. Не было слышно и храпа Стефана. Джет обернулся и увидел, что тот не спит, а хмуро смотрит в заоконный сумрак.
Там и вправду было на что посмотреть: дюны напоминали закаменевшее море. Причем, не просто море, а дикий ледяной океан, исхлестанный дождями, подернутый туманом: именно такой эффект добавлял пейзажу гонящий поземку ветер. Грозная стихия. Мрачная и неживая…
Но этот ветер уже не сможет быть препятствием для кара. Можно ехать.
Ехать, да. Но что дальше? Ну, не верил он, что бандиты вот просто так, по доброте, отпустят Дану. Даже если Бродяга и вправду отдаст им вожделенные коды.
Он повернулся к андроиду, спросил:
— Как собираешься действовать?
— Собираюсь пойти туда. Без вас — нет необходимости рисковать твоей жизнью и его жизнью — Бродяга кивнул на Стефана. — Шансов у нас с Даной мало, около семи к ста. Но эти семь я собираюсь использовать.
Стефан прокашлялся:
— Я бывал у красных камней. Это группа скал в пустыне, кольцевая группа. Но в северной части скалы низкие. Так, торчат несколько зубов… внутри оазис. Есть колодец, его еще кхорби делали. Под скалами сложено укрытие. Наверняка бандиты заночевали там. И наверняка пленница тоже там. К кольцу можно подобраться незаметно — с юга.
Джет и Бродяга переглянулись. Поверить? Стефан ничем еще не доказал, что достоин доверия. Впрочем, его бросили умирать. Скорей всего, он крепко обижен на Хейна, и именно этим продиктовано его поведение.
Если его предложение — не хитроумная ловушка.
Джет перевел взгляд на предмет своих раздумий. Стефан выглядел каким-то усохшим. Словно за ночь стал меньше ростом и вдобавок похудел.
Утром вообще все выглядит несколько иначе. Проще, яснее.
Джет прикинул в уме, каковы будут шансы, если все же действовать сообща. Пожалуй, шансов будет больше.
— Геройство, оно конечно, хорошо, — сказал он. — Но в данном случае… твой план действий… не кажется правильным.
Слова подбирались с трудом, и он успевал в уме бранить себя за косноязычность.
Бродяга качнул головой:
— Вы мне ничем не обязаны. Да и в противном случае…
Стефан перебил его:
— Я не договорил. Мое предложение такое: машину оставляем внизу. Я показываю вам место… в скалах есть оборудованный наблюдательный пункт. Ну, на случай, если лагерь нужно будет защищать. Точка дает прекрасный обзор на вход в кольцо, но при желании стрелок сможет контролировать и большую часть лагеря… Кстати, с андроидом могу пойти я.
Джет выдохнул, прогоняя мрачные предчувствия. Он и сам готов был пойти в лагерь бандитов с Бродягой — если бы был хоть единый шанс, что его выпустят оттуда живым.
— Тебе-то это зачем? — мрачно спросил он у Стефана.
— Мне-то? — ощерился тот, — есть, зачем!
— Хочешь отмстить Хейну?
Ответ прозвучал через минуту. Джет даже решил, что их невольный спутник не собирается развивать эту тему. И в его голосе Джету послышался вызов и предупреждение.
— Я действительно не человек Эннета. Я человек Саата.
— Этот Саат — у него своя банда?
Но ответил не Стефан, а Бродяга:
— Вряд ли. Саат-саа, нам про него говорил Меас, помнишь? Стефан, поправьте, если я ошибусь. Среднего роста, глаза серые. Возраст около тридцати пяти. Два пулевых ранения. А, да. Рыжий. Так?
— Три ранения. Но в целом… вы знакомы?
Бродяга хмыкнул:
— Было дело. Пожалуй, прав Меас — нам следует встретиться. Мне не нравится идея с вашим участием, но это действительно добавляет Дане шансов, потому отказываться не буду. Но отправляться надо прямо сейчас. Иначе будет слишком жарко.
Джет еще раз прикинул, можно ли доверять такому добровольному помощнику. По словам Бродяги, вроде, можно. Но вообще-то очень не хочется.
— Значит, Саат. И что же он делает в пустыне?
— Живет. Ну? Принимаете мое предложение?
— Пожалуй, да. Единственное, твоя рана…
— Потерплю.
— Снаряжение…
И тут Джета осенило: плащ-то для Стэфана похоже, был!
Он вытянул из-под сиденья пакет с имуществом покойного Николаса Митчелла.
— Держи. Пригодится.
Но Стефан почему-то долго не распаковывал пакет, вглядываясь в узор на желтой ткани.
Потом медленно спросил:
— Откуда это у вас плащик Ники?
— Ники?
— Ник Митчелл, предприниматель из Руты. Он иногда помогал мне с доставкой почты там, где сеть работает ненадежно.
— К сожалению, должен сообщить, что ваш знакомый погиб.
— Черт. Как, если не тайна?
— Не тайна. Его убили…
Джет подумал, и пересказал максимально урезанную версию происшествия. В конце концов, об этом даже городской Ньюс сообщал…
Реакция Стефана оказалась неожиданной:
— Выходит, это я его подвел. Я попросил его поговорить с хозяйкой… — он кивнул на Бродягу, — с его хозяйкой. Чтобы была поосторожней. Караван Танхо, с которым Ники обычно путешествует к своим поставщикам, как раз шел на восток. Ники не отказался, он все равно собирался навестить дядюшку… Выходит, кто-то из людей Хейна нас все-таки выследил. То-то мне все казалось, что за мной шли от лагеря… одно непонятно, почему тогда меня сразу не убили?
Джет вернул разговор к главной теме:
— Значит, вы с Бродягой идете к базе бандитов; дальше?
— Потом я попробую бандитов отвлечь. Бродяга поговорит с Хейном и попытается вывести Дану. А вы Джет, будете прикрывать отход.
— Мне не нравится.
— Время, — напомнил Бродяга. — Время уходит.
— Змей, подожди… дело в том, что их некуда разместить… в офисе нет свободного места. В доме место есть, две комнаты и чердак… но мне всех не прокормить, да и занять нечем, а в деревне они могли бы работать… охранять чего-нибудь или рыбачить… двоих могу оставить в доме, а остальных увези, если есть, куда.
— Даже так? Ладно, понял. Тогда берите вот его, в клубе у него была кличка Дохлый. Он разумен и… он мой друг. Его имя Дамир. И… вот эта Irien… тоже… да, вот эта. Её имя Варя, она сама выбрала, – и показал на бледную худую девушку в длинном банном халате, вошедшую в кабинет, – а остальных увезём.
Тощий DEX, сидящий перед Родионом, повернул голову и в упор уставился на Нину, и ей мгновенно пришло в голову, что терять ему уже нечего! Сейчас рванёт – и всё кончено. Он и так почти труп!
Находящийся в кабинете Хельги едва заметно двинулся вперёд, но Нина остановила его, постаралась взять себя в руки и успокоиться, думая: «Всё в порядке и всё нормально. Всё отлично, всё просто здорово. Опасного DEX’а Змей бы мне не посоветовал. Ему можно доверять… хочется верить…» Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, она обратилась к парню:
— Здравствуй! Твоё имя Дамир? Хорошее имя… по-арабски «железный», по-русски уменьшительное от Далимир. Далёкий-мирный. Я знаю, что ты разумен, Змей наверняка успел тебе кое-что сообщить. Я его усыновила… пока только по обряду, документы пока не оформлены. Если хочешь, будешь жить у меня и охранять мой дом и двор. Карина, я беру его и вот эту девочку домой, — повернувшись к Irien’ке, сказала:
— А ты у нас Варя? Или Варенька. Тоже имя хорошее. Вас двоих возьму домой… а за остальными прилетит Змей. Подождём.
***
И снова Платон ставит чайник, и снова Мышка достаёт чашки, а Василий делает заказ на доставку дроном выпечки. Привезённым киборгам до полного выздоровления будет даваться только кормосмесь, поэтому за столом с чашками чая сидят только люди и некоторые киборги ОЗРК… и надо чем-то себя занять в ожидании.
Мысли Нины ходят по кругу: «Охранник в доме уже есть, Радж справляется, второй вроде не нужен… но он друг Змея, и так будет лучше… Змей тоже когда-то своё имя сам назвал… и тоже был на грани срыва, и ему тоже смерть избавлением казалась, вероятно. Змей рыболовством занимается, и Дамира можно обучить рыбачить, на реке и в городской черте часто рыбаки сидят с удочками на льду… но вообще-то у него программа должна быть и такая. А Варю… её можно занять вязанием, и потом вещи сдавать в лавку при музее… так и Платон вяжет, зачем вторая вязальщица?.. чем же её занять?.. пусть помогает Раджу тогда… свистульки раскрашивать…»
— Родион, пока ждём, поставь, пожалуйста, Варе программы по домоводству… вязание-шитьё-готовка-уборка… если уже есть подобные программы, то обновить и оставить. И убери лишнее заодно. И местный календарь, и диалект, если не трудно… обоим.
— Без проблем! Сейчас сделаю!
Тем временем Василий подал ещё по пачке кормосмеси тем, кому можно и нужно, потом, не спрашивая разрешения, вышел на лестницу и встретил дрон из круглосуточной кондитерской – и принёс в кабинет три пиццы, коробку с булочками и тортик. Мышка снова поставила чайник, Платон снова расставил чашки, а Нина, спокойно наблюдая за тем, как Василий режет пиццы и торт, продолжила думать:
«Новый дом на острове… классическая помещичья усадьба… потом на островах построится деревня – и будет новая точка на карте. Как же назвать? Змеево? Сомово? Или иначе? Змей Горынович будет жить на острове… с тремя головами-братьями… двоих усыновила, придётся со временем и этого Дамира усыновить, скорее всего… но видно будет. Кто ещё может похвастать, что усыновлённый киборг является основателем нового населённого пункта на планете? Да никто! Так что – всё правильно делаю… так, как надо… как всем нам надо…»
***
Вскоре на двух флайерах прилетели Некрас и Ратмир, с ними прилетел Змей. Гости привезли два мешка копчёного мяса сома, корзину с молочкой, корзину с домашним хлебом, две большие банки мёда и тёплые комбинезоны, куртки и шапки для киборгов. Часть рыбы сразу раздали вымытым и подлеченным киборгам, остальное Мышка убрала в холодильник в смотровой. А для гостей снова был поставлен чайник – и, пока Родион и Карина оформляли документы на опекунство на Некраса и Ратмира, гости могли отдохнуть за чашкой чая с булочками.
Карина, внимательно просматривая документы на киборгов, временами не спеша поднимала голову и задумчиво переводила взгляд с Ратмира на Некраса и обратно. Оно, конечно, хорошо бы устроить подопечных в тепло и сытость – а в деревенских домах и отопление хорошее, и с едой проблем нет, но… как уже сказали ей гости, первое время киборгам придётся спать на полу и в тесноте… даже если пару дней. А если для них не будет нормальных условий до лета? Это как-то совсем не то, что она предполагала.
И она осторожно говорит:
— Всего их девять. Двух берёт Нина Павловна. Возьмёте семь киборгов? Всех сразу? Четыре DEX’а — парень и три девушки, один Mary и два Irien’а – девушка и парень… оба они только что прооперированы.
— Парня DEX’а на охрану медпункта, потому как Декабря я возьму с собой, когда поеду на учёбу, — спокойно ответил Ратмир, — девчонок DEX к Мире в комнату, пусть и её охраняют, и жить учатся… если будут в деревне девушки, Мире не придётся на посиделки в другие деревни летать, в нашу деревню парни придут… будет, с кем братьям побузить-подраться-поплясать. Этот Mary выглядит лет на сорок… в помощь Маю, на обработку молока, заодно ветеринаром будет, вызову Драгана, программу поставим… а девчонки Irien… вообще-то не очень и нужны… но можно выделить им отдельную комнату, под крышей, например, в доме Некраса, и пусть вместе с Майей плетут кружева. Летом за ягодами ходит будут. Разместим всех… но пару дней, пока сделаем небольшую перестановку, придётся на лавках и на полу. Но не более двух ночей… разместим.
Некрас его поддержал:
— Для парней поставим двухъярусные кровати, девушкам комнату выделим, и всё нормально будет. Все поместятся… большой чердак как можно назвать иначе? Мансарда? Будет там жильё, но через пару дней, когда ремонт сделаем, а пока в доме на лавках поспят.
Когда все киборги были подлечены, накормлены, вымыты, переодеты и зарегистрированы, Некрас и Ратмир засобирались лететь обратно. Семерых киборгов усадили в два флайера, а так как свободного места уже не оставалось, то Змей решил остаться до утра – и потому Ратмир и Некрас улетели без него. Начинался субботний день, у Нины был законный выходной, и Змей мог на несколько часов зайти к ней домой. Обратно он хотел улететь на её флайере, отправив его потом обратно на автопилоте.
***
Флайер Нины вместил бы всех пятерых киборгов, если бы они сели поплотнее, но нарушать правила воздушного движения не хотелось, и потому Василий отправился в музей пешком – и сразу же из кабинета позвонил и отчитался о прибытии.
Когда прилетели домой, Нина первым делом познакомила Дамира и Варю с Раджем и Кузей, затем показала кухню и комнаты, пришедшего с гулянки кота и указала на места для сна:
— Радж теперь может спать на диване в мастерской, Платон займёт диван в гостиной, Дамир и Варя разместятся в киборгских комнатах. Пока у меня есть деньги, купим вам всем одежду получше… располагайтесь. Еда и вода без ограничений. Змей, покажи дом и двор, а мне надо поспать всё-таки… хоть пару часов. Потом тебя отвезу.
У Нины от усталости закружилась голова и она чуть не упала, если бы Платон не поддержал её и не усадил на диван. Радж мгновенно принёс таблетку и воду, но она отказалась:
— Все нормально, ребята. Просто очень устала… уже почти четыре утра… хорошо, что завтра не на работу. Я посплю немного, и всё пройдёт.
Но принять лёгкое снотворное всё же согласилась. И ушла в спальню.
***
Проснувшись почти в десять, Нина в толстом халате вышла из спальни, и, направляясь в ванную, первым встретила в гостиной Платона:
— Доброе утро! Как отдохнули?
— Доброе! – поздоровался Платон. — Кофе и булочки с корицей… я сам испёк! Дамир и Варя на чердаке, Радж снег разметает, Змей в мастерской. Василий у калитки, он опять торт принёс, но ведь мои булочки лучше торта… мы позавтракали, но торт не тронули, Вас ждём.
Нина поблагодарила его и прошла в ванную.
***
Завтрак был удивительно хорош – такие булочки с корицей для Нины даже мэрьки, имеющие специальные программы, не пекли! А не имеющий таких программ Irien смог. И кофе был просто отличным – и сразу поднялось настроение, и захотелось что-то такое сделать… что-нибудь эдакое… полезное и хорошее.
И тут же на кухне появился Василий, почуявший изменение настроения хозяйки:
— А мы тут с ребятами посовещались и решили ремонт сделать! Вы ведь не против? Вчера деревенские говорили о ремонте мансарды, чтобы девочек поселить… а давайте мы здесь чердак… ну, то есть… мансарду отремонтируем и следующих киборгов можно будет поселить здесь!
Заметив, как изменилось выражение лица Нины – с радостно-удивлённого на настороженное, пришедший вместе с ним Змей попытался объяснить:
— Сама же говорила, что надо в доме что-то менять… а Варя дизайнер интерьеров… она и Дамир до спортклуба у одного хозяина были, владельца салона дизайна. Она и предложила ремонт… всех комнат дома… вот смотри, – и открыл скинутый Кузе файл с проектом. С чердака спустились Дамир и Варя и встали у стенки.
Голограмма показывала нынешнее внутреннее устройство всего дома, а также отдельно первого этажа и чердака, запущенного и неуютного. И тут же возникло следующее изображение – то, как всё должно быть сделано. Нина стала просматривать планы будущего переустройства каждой комнаты.
Комната Миры в этом проекте была оклеена обоями песочно-желтого цвета. Вместо узкой кровати стоял диван золотистого цвета со спинкой и двумя подушками. У окна стояло такого же цвета раздвижное кресло. Стол был заменен на более современный и более удобный, рядом стоял небольшой стул. На столе — мини терминал, на стене вместо картины — небольшой головизор. На окне новые шторы – и тоже песочно-жёлтого цвета. Люстра заменена на несколько маленьких светильников, исчез большой шкаф, появились два шкафчика меньшего размера. Стало будто просторнее. И светлее.
Такие же изменения предполагались и в гостиной, и в мастерской, и в её спальне – новые обои, новые шторы и занавеси, новый линолеум и новая мебель, и всё в её любимом коричневом цвете, но разных оттенков – от бледно-золотистого до тёмно-бежевого. Проект переделки чердака она рассматривала особенно долго – это решения было поистине гениальным!
— Вот теперь это можно действительно назвать мансардой! – восхищённо выдохнула Нина.
Мансарда на голограмме превратилась в квартиру-студию с отделкой стен, пола и потолка под светло-коричневое дерево. На полу был постелен новый линолеум, под скошенной крышей с одной стороны стояли две кровати (явно её полуторка и из комнаты Миры) и диван из мастерской, с другой – стопка сдутых надувных кроватей. В середине – свободное пространство, которое может быть игровой зоной. В вымытом и вычищенном шкафу, перенесённом из комнаты Миры, было постельное бельё, а невысокие стеллажи с книгами и сундуки с игрушками словно отделяли игровую зону от спален. Но более всего поразили Нину крошечная, всего полтора на полтора метра, кухня рядом с окном и новый санузел с душевой, поставленный отдельным блоком рядом с лестницей, — и она с удивлением уставилась на гордого Змея, который продолжал говорить:
— …можно кладовку разобрать, а коробки с бумагами и альбомами поднять на чердак. Там будет удобно и тепло, можно и кровать поставить, поместится… и в мастерской новый диван и двухъярусную кровать…
— А за чей счёт? – остановила его Нина. — Это всё дороговато получается.
— За мой. Я оплачу, то есть… мы все оплатим, — Змей улыбнулся и добавил: — Мы уже скинулись вместе… то есть, тут часть моих денег, Василий добавил, Трише позвонили, он перевёл полсотни, Фрол перевёл полторы сотни, Пламен прислал двадцать галактов, Рик и Рудж прислали по сорок… мы молодцы? Прежний, доклубный, хозяин Вари был владельцем салона дизайна, относился к ней, как к дочери и обучал её, а Дамир был охранником этого же салона… их вместе продавали, и вместе в клуб купили. Я показал ей и Дамиру дом, и она предложила сделать ремонт и сделала проект. Я сообщил всем нашим, и они прислали деньги, кто сколько смог… даже Динара прислала десять галактов. Ей открыли именную карточку и теперь она копит приданое на свою свадьбу с младшим сыном хозяина конефермы… через полтора года.
— Спасибо! Сынок… — и в порыве благодарности Нина на миг обняла DEX’а. — Какой же ты взрослый стал! Какие же вы все у меня… замечательные!
Тонкие белые пальцы стремительно метались над столешницей из горного хрусталя, разноцветные льдинки входили в пазы с лёгким перестуком. Витраж рос на глазах. Иногда на него с потолка падала прозрачная капля.
И застывала.
– Он ушёл?
– Да, моя Королева… – Керелинг почтительно склонил голову. – Но он вернётся. Так было, так будет…
Пальцы заметались быстрее, дробное стаккато льдинок лишь подчеркнуло ледяную неподвижность лица, прекрасного и юного. Молодая – слишком молодая! – Королева чуть склонила голову, и Керелингу на миг показалось, что лёд её прозрачных глаз дал трещину – но нет, белое лицо оставалось бесстрастным.
– Он не вернётся.
Керелинг позволил себе лёгкую усмешку – Королева была юна и многого не понимала. Она и Королевой-то стала совсем недавно, почти случайно, никто не ожидал. Не мог ожидать. Так получилось. Но теперь она – Королева, и слово её – закон. Что там слово! Желание. Мимолётный каприз. А Керелинг опытен. Он сумеет успокоить и уберечь, пусть даже для этого иногда и приходится объяснять очевидное.
– Он возвращался уже дважды. Они всегда возвращаются. Стоит лишь подождать. А это совсем нетрудно — для Королевы. Он вернётся.
– Не в этот раз. Я сама выжгла ростки шипоцвета в его крови. Он больше не выживет здесь. Он даже дороги сюда больше найти не сможет…
– Жаль, – Керелинг пожал плечами без особого сожаления. Значит, не показалось, и на белых пальцах действительно темнеют следы ожогов. – Он был неплохим в своём роде. Активный такой. Я даже боялся, что у нас закончатся принцессы. Мог бы вполне ещё раз. Или даже два…
Кусочек мозаики упал со стола и покатился по полу. Королева не подняла головы.
– Трёх вполне достаточно.
Керелинг опять пожал плечами, но ничего не сказал. Это был её выбор и право, выбор и право Королевы, пусть даже и очень юной. Как и тогда, три раза назад, когда этот странный кай умирал в её саду, добрую половину которого он всё-таки умудрился разворотить своим изломанным кораблём, к тому времени уже окончательно мёртвым.
Он явился незваным и неподготовленным, он был чужим этому миру, и сок шипоцвета не пел в его крови, оберегая, ведя и завораживая. Он очень скоро умер бы, даже рук марать не пришлось – энергия утекала из его повреждённого скафандра, как снежная пыль сквозь пальцы. И Керелинг уже обдумывал, в какой уголок сада поместить его замёрзшее тело в качестве ещё одного украшения, пусть и не совсем трофея… Но право и выбор Королевы всё изменили.
– Я ведь не для этого тогда… просто он умирал… Я не хотела, чтобы – так…
Керелинга пробрала внезапная дрожь. Перехватило дыханье.
Она, конечно же, слишком юна, слишком неопытна, и это многое объясняло, но не настолько же… Она что – пытается оправдаться? И перед кем – перед ним?
Королева?!?
– Пусть лучше – так. Пусть… живёт. А мы найдём кого-нибудь… другого. Правда, Керелинг?
– Как будет угодно моей Королеве… – Керелинг снова склонился в глубоком поклоне, в привычном ритуале пряча непривычное замешательство.
– Мы обязательно найдём… Так будет лучше.
На почти законченный витраж снова упала капля.
С потолка.
Королевы не плачут, даже самые юные…
из «Легенды о Юной Королеве и её Первом Керелинге»
Девочка шла хорошо. Быстро так шла, красиво – Керелинг даже залюбовался, глядя, как длинная тень скользит за ней по белой равнине. Натыкаясь на неровности льда, тень ломалась и дёргалась, словно живая. Тяжёлый глайдер девочка оставила ещё у границы паковых льдов – над полюсами этой планеты электроника дохла быстро и надёжно. Оленя пришлось бросить у первой гряды, лезть в торосы он отказался категорически – жалобно верещал, тряс лобастой башкой и упирался всеми шестью лапами, выпучивая глазки на стебельках и нервно сворачивая хоботок. Правильный был олень, хорошо обученный. Вингельд, надо отдать ему должное, умеет делать проводку на высоком уровне – и зверя правильного подобрал, и про лыжи не забыл. Девочка не опоздает.
Вторую гряду она прошла, почти не сбавив хода, плазмобой дважды чавкнул, подсвеченные изнутри торосы засияли гирляндой праздничных фонариков – и вот тебе готовый тоннель на ту сторону. И снова скольжение по белой равнине.
Керелинг нахмурился
– Ей не хватит заряда, если и дальше будет так неэкономно…
– Хватит! – Скильт разулыбался и пояснил, не отрывая глаз от следящего кристалла. – Она нашла три кармана. А-8, Б-14 и… Е-9
Теперь ясно, почему Скильт довольный такой – один-два кармана-захоронки на линиях А или Б находили практически все девочки, третий – редко, тем более не на основной трассе, а на боковом ответвлении Е. Это надо постараться, чтобы так провести.
– Мастерская работа.
Лицо Скильта позеленело от удовольствия, уши сложились, но он тут же принял вид как можно более серьёзный и независимый. И спросил озабоченно:
– Как думаешь, к восходу Второй Луны дойдёт?
– Раньше. – Керелингу даже не надо было смотреть на экран, чтобы ответить. Лишний вопрос. Она хорошо идёт.
Осталось совсем немного. Скоро всё будет позади, кончится безумное напряжение последних дней. И будет большой праздник – самый главный праздник уходящего века, праздник, которого так долго ждали.
Ещё совсем немного подождать – и эта девочка избавит Королеву от очередного кая…
Королева умеет всё.
В её саду самые вкусные льдынки и самые прекрасные гальдэоусы, никому больше из клана таких не вырастить, как ни старайся. В её саду снег белее и лёд прозрачней. И даже зеркальный шипоцвет цветёт у неё в саду, а все знают, какой он капризный и как трудно ему угодить.
Королева умеет всё. В том числе и дарить красоту прикосновением, а поцелуем – бессмертие. Её безукоризненно белая кожа и ослепительно снежные волосы никогда не меняют оттенка, а глаза темны, холодны и прозрачны, словно весенний лёд на глубокой реке.
Королева умеет всё. Даже летать в междумирье, и не просто летать – поднимать за собою других, тех, чьи глаза способны увидеть и оценить красоту такого полёта, но чьих сил не хватает, чтобы летать одним, без опоры на её незримые крылья.
Королева умеет всё.
Вот только изгонять каев она не умеет. Да и не королевское это дело, на то у каждой Королевы есть свой Керелинг.
Королевский сад прекрасен в любое время и при любом освещении – на то он и королевский. Даже днём, когда безжалостное солнце пытается уничтожить его хрупкую красоту. Зря пытается. Это ведь сад Королевы, а что против Королевы какое-то там солнце? Его лучи разбиваются вдребезги о тонкие льдинки ветвей, режутся острыми гранями прозрачных арок и беспомощно бьются в ловушке кристаллической паутины, осыпая всё вокруг сверкающей пылью. Днём Королевский сад ослепителен, на него нельзя долго смотреть, если не хочешь потерять зрение. Но самому Керелингу этот сад больше нравился на закате одной из лун, вот как сейчас. День Керелинг вообще не любил, и хорошо, что он бывает так редко.
Но даже в Королевском саду повседневные дела и заботы не отпускали Керелинга. Он шёл, не столько наслаждаясь, сколько подмечая, удостоверяясь и планируя. Вот, к примеру, оплавленный ледяной комок – всё, что осталось от беседки у поворота к ажурной горке. Напомнить Скильту, чтобы его ребята восстановили её – девочка не церемонилась, плавила всё подряд по пути и рядом. А Королеве нравилась та беседка.
Выстрел из плазмобоя хорош высокой скоростью испускаемого заряда. Шарики перегретой плазмы крохотные, а скорость их такова, что распространиться в стороны энергия почти не успевает, и потому в этот раз сад мало пострадал, есть чем гордиться. Лишь обрезало кроны деревьев вдоль дорожки, спалив серебристое кружево веток до самых стволов. Правда, покрытию самой дорожки повезло куда меньше. Ледяные плитки под ногами оплавлены, от бывшей мозаичной структуры и следа не осталось. Да ещё и непривычно гладкие они теперь, почти скользкие. Впрочем, это как раз пока убирать не стоит, а местами неплохо бы ещё и подплавить, пригодится для намеченного на завтра праздника. Пусть молодежь развлекается.
Завтра будет праздник, танцы на льду мёртвого озера, промороженного до самого дна, песни и состязания в ловкости – например, кто быстрее залезет на дерево, не потревожив на нём ни одной снежинки? Завтра откроют окно между мирами, и самые достойные юноши будут стрелять в него иглами зеркального шипоцвета. И испорченная дорожка завтра окажется как нельзя кстати, дополнительное украшение праздника, лишняя игровая площадка. На ней можно устроить катания на дальность. А вот беседку всё же надо бы успеть поправить…
Керелинг шёл по краю дорожки легко, почти не оставляя следов, и рассматривал то, что осталось от ледяной мозаики. Ничего не осталось – во всяком случае, там, где прошла девочка. Впрочем… В расплескавшихся у ног разноцветных и совершенно лишённых внутренней логики цветных переливах что-то есть. Может быть, Королеве понравится, и она сохранит этот странноватый узор не только на время праздника. Как сохранила зеркальную горку, прошитую сотней узких извилистых туннельчиков – у позапрошлой девочки оказалось странное оружие, и чувство юмора не менее странное. Зеркальную горку теперь называют Ажурной, и она – одно из главных украшений сада.
В царстве острых граней и прямых линий проплавленная дорожка с текучим разноцветным узором смотрелась чужеродно, но от этого не менее завораживающе. Словно непокорный стебель цветка, не желающий подчиняться законам симметрии – кажется, в одном из прошлых миров были такие. И венчалась она тоже своеобразным цветком с неровными лепестками – проплавленной дырой в ледяной стене дворца.
Силовую защиту с наиболее ценных участков сада уже сняли, и Керелинг свернул направо, не доходя до дворцовой стены – он шёл не сюда, просто сделал крюк, чтобы оценить нанесённый ущерб. Оценил и остался доволен. Зря предусмотрители беспокоились, ущерб не слишком велик, да и дорожка красивая получилась. Позже можно будет поставить вопрос и об эксперименте с четырьмя карманами. Но об этом мы подумаем позже…
Стоило отойти от оплавленного участка на несколько шагов, и первая же задетая ветка осыпала серебристой пыльцой – льдынки цвели, и все самые важные эльфийские проблемы им были до пестика.
А вот на деревьях у пострадавшей дорожки пыльца спеклась, покрыв уцелевшие веточки тонким панцирем, глянцевым и прозрачным, с весёлыми искорками. Тоже красиво, но как-то печально. Оставлять, скорее всего, не стоит. Единичное дерево будет смотреться жалко, а если сохранить всю дорожку целиком, вместе с деревьями вдоль неё… красиво, кто спорит, только вот не много ли чести обычной девочке с горячей кровью и плазмобоем наперевес? Впрочем, плазмобой себя оправдал, достойное оружие. Аккуратное. Пожалуй, стоит именно его подсунуть и следующей, а то мало ли что она с собою притащить догадается?
В глубине сада за дворцом мозаика была в полном порядке. И деревья с полупрозрачными стволами и пушистым кружевом веток. И ледяные скульптуры под ними. Галерея трофеев – это место всегда защищали особо. Вряд ли ещё у какой Королевы наберётся столько, и Керелинг по праву мог гордиться – больше половины скульптур стоят здесь только благодаря его усилиям и расторопности. Это ведь именно он сумел правильно и вовремя организовать их эвакуацию, когда Королева бросала клич: «Мы улетаем». Уже четыре раза, между прочим.
Королева была умна и всегда точно знала, когда пора улетать. Вот только больше её ничего не заботило. Будет новый мир, будет новая жизнь, а, значит, и новые трофеи, остальное всё мелочи и не стоит внимания. Но на то и есть у каждой Королевы личный Керелинг, чтобы подумать о мелочах. И он не намерен был ничего оставлять наглым захватчицам. Не их это трофеи. Сами пусть добывают.
Пока мясо варится, сижу, обхватив коленки, размышляю. Стратег девятого легиона слышал, что железный дом стоит на своем месте. Штабные офицеры это тоже слышали. Что это не тот дом, никто не знает.
А сейчас этот дом колесит где-то по пустыне. Но бунтари во Дворце этого узнать не должны. И что здесь сегодня произошло, не должны узнать. И что у нас всего шесть байков, не должны узнать. Иначе нам потом плохо будет. Бунт подавят, а мстители останутся…
— Мальчики, — скулю я не меняя позы. — Из тех воинов, что сейчас
в песках пустыни, никто не должен вернуться живым. Иначе всем будет очень плохо.
— Тебе виденье было? — спрашивает Пуррт, встав передо мной на
четвереньки. Ничего не отвечаю, только в глаза ему печально смотрю. Пусть прямой вопрос, но он рыжий, как и я.
— Ладно, извини. Но это пойдет как твое третье желание.
— Забудь про эти глупости. Мы на войне.
— Э, сестренка, ты настоящей войны не видела…
Сходила к байку, выдернула стрелу из фары. Вернулась, постучала древком ему по колену. — Она настоящая!
Раздался дружный хохот.
— Сознайся, Пуррт, Миу тебя умыла как маленького!
— Сдаюсь, сдаюсь! Вы, парни, не видели, как прошлой ночью она
курьеру голову снесла. Одним движением!
Все, началось хвастовство. Это надолго. Поднялась, проверила свет в поселке. Лампы на столбах зажглись. Есть будем не при факелах. Достала планшетку и обозвала себя самой глупой сороконожкой! Потом последовательно отключала запись с регистраторов шести байков. Осталась запись с моего
ошейника, двух костюмов и трех орнитоптеров. Посмотрела в словаре, что такое орнитоптер и поняла, орнитоптеры — это белые птицы, что летали над оазисом, глаза и уши Стаса. А костюмы?
Вызвала на экран план оазиса, на него наложила координаты костюмов и своего ошейника. И пошла, пошла, пошла, уткнувшись носом в планшетку, пока точки на экране не слились. Огляделась. Под ногами — пепел палатки, передо мной — угли сгоревшего шкафа, куча обгорелого постельного белья.
Пнула эту кучу ногой, а под ней — доспехи иноземцев цветов клана.
Взвизгнула от восторга, сгребла в охапку и побежала к мужчинам. Пуррт сразу понял, что я разыскала, обрадовался, Шурру объяснил. Парни разложили доспехи на земле, проверили и надели.
— Они точно стрелу держат? — спросил Шурр.
— Если из арбалета в упор, то не всегда. А из лука не пробить,
— сообщила я.
— Здорово! Поедим и пойдем на ночную охоту.
— А они на ночную охоту не пойдут?
— Обязательно пойдут, — улыбнулся дядя Трруд. — Только нас здесь уже не будет. Кончим есть и улетим.
— Ой!
— Не бойся, дочка. Им до нас три стражи добираться. Торопиться
некуда.
— Я не об этом волнуюсь. На всех байков не хватит. Пуррт с Шурром на охоту улетят, я полечу к Владыке. У вас только три байка останутся. Надо вас научить автобус водить. Его ни один скакун не догонит.
Обучиться захотели все! Но я отобрала троих: двух девушек и Щинарра. Все равно он никудышний воин, раз из лука не стреляет. А девушки байк водить умеют, им проще. В сложности вдаваться не стала, показала основное. Газ, тормоз, как рулить, как фары включать. На экран вывела карту, связала автопилот с ретрансляторами. В случае чего, с теми, кто в кабине, всегда
смогу поговорить.
Пока крутили круги на автобусе, мясо сварилось. Чиновники предложили выпить вина иноземцев, но дядя Трруд запретил: враги рядом, и ночь предстоит непростая. На самом деле, если отъехать на автобусе в пустыню подальше в любую сторону, то можно спать до утра спокойно. Вслух этого не сказала, на ухо шепнула.
Ели с фарфора, как во Дворце. Другой посуды не осталось. Дико это смотрелось — ночь, пустыня вокруг, сидим на песке и едим с фарфора. Наелись от пуза. Спать захотелось. Но я проследила, как в кузов автобуса погрузили оружие, три байка, еду, посуду, котлы, бочку с водой, как автобус включил фары и ушел на юг, в пустыню.
— Миу, у меня тут с байком такая история… Взгляни опытным глазом, — говорит Пуррт. Подхожу к его байку, он открывает багажник, свечу туда фонариком. А там… Кошели с деньгами. Много!!!
— Это ты с убитых снял? — шепчу.
— Ну да. Нам надо будет на что-то мясо покупать. Иноземцы улетели, а наши деньги — тю-тю!
— Вы из Дворца голышом летели, потому что у тебя багажник был забит… Ой не могу! — согнулась пополам от смеха. — Голые, но сказочно богатые!
— Кончай ржать. Может, их где-то под пальмой прикопать?
— Можно. Только не под пальмой. Шурр!!! Разыщи лопату!
Сложили кошели в ведро, зарыли у стены подстанции, рядом с дверью. А на стене я написала углем по-русски:
ВХОД
И нарисовала стрелку, указывающую на дверь. А ниже написала:
Я, МИУ, ЗАРЫЛА ДЕНЬГИ
ПОД ЭТОЙ НАДПИСЬЮ.
Многие наши уже умеют читать по-русски. А чужие подумают, что надпись относится к тому, что за дверью. Правда, я хитрая?
Отдала резак Пуррту, инфракрасные очки — Шурру и проводила их на ночную охоту. Одна осталась в поселке… Заглянула в холодильник — там уже холодно. Выключила свет на столбах, печально прошлась вдоль пожарища… Пакет НЗ! Вчера я выкинула его из байка, так и лежит на песке. Подогнала байк, закинула назад, в багажник. Вытащила из кабины трубовоза канистру с водой. Она большая, чуть ли не с меня весом. Но много воды в пустыне не бывает. Запихнула в багажник и полетела к Рыжим
скалам.
Страшно. Что меня там ждет? Звездочки ясные, сделайте так, чтоб все было хорошо. Очень прошу!
Мелкая встретила меня у входа в пещеру суровой, заплаканной
мордашкой. Схватила за руку и повлекла внутрь.
— Вернулась, рыжая! Где так долго пропадала? — обрадовался мне лекарь.
— Воевала. Как Владыка?
— Поправляется. Не буди его, пусть поспит.
— А Линда?
— А с иноземкой плохо.
— Миу, это ты? — донеслось из-за ширмы. — Подойди ко мне.
Ой, звездочки ясные, как Линда осунулась. Губы ссохлись, словно воском натерты, щеки ввалились, волосы растрепаны, под глазами круги.
— Что в мире происходит? Почему связь не работает? Я Прронырру каждый час наружу гоняю, он ни до кого дозвониться не может.
— Связь я отключила, чтоб бунтари между собой говорить не смогли.
Главу Службы пахотных земель и главу Службы оросительных каналов я казнила. Римма девятого легиона и его советника мы с Пурртом казнили. Главу Службы закона и порядка, Дядю Трруда, Шурра и еще девятерых вытащила из казематов Дворца, сейчас они в безопасности. Бунтарей, что напали на поселок, мы из оазиса прогнали. Их было больше трехсот, сейчас осталось около двухсот. К утру останется еще меньше. Но поселок сгорел, связь с
хозяином сгорела.
— А люди живы?
— Все наши живы. Они уехали в пустыню на каналокопателе. Те, кого мы с Пурртом спасли, тоже в пустыне, но на автобусе. Шурр с Пурртом сейчас охотятся на бунтарей. В общем, у нас все хорошо. Да! Самое главное — я послала курьеров в восьмой и десятый легионы. Через неделю от девятого легиона одно название останется.
— Ты молодчина, Миу, какая же ты молодчина! Теперь меня слушай. Нет, позови сначала лекаря и Амарру.
Когда мы втроем собрались у ее ложа, Линда обвела нас оценивающим взглядом и произнесла:
— Итак, мальчики, девочки, похоже, я доигралась. Если за сутки лучше не станет, ногу придется ампутировать. Миу, ты с резаком знакома?
— Да, госпожа.
— Тогда резать будешь ты, — Линда откинула одеяло, обнажив ногу, оттянула повязку и провела авторучкой линию прямо по ноге. — Отрежешь по метке. Решительно и плавно. Быстро резаком не веди, но и не тяни.
— Я знаю, госпожа.
— Откуда?
— Мы с Пурртом резали головы бунтарям.
— И ты?
— Прошу меня простить, госпожа, — я склонилась в поклоне
провинившейся рабыни.
Глаза Линды удивленно расширились, но через секунду она кивнула.
— Я тебя поняла, рыжая. Запомни, решительно, но плавно. Но, перед тем, как резать, надо наложить жгут. Вот здесь, — она провела вторую линию у самого паха. Мы с лекарем понимающе кивнули.
— После того, как Миу отрежет мне ногу, ты обработаешь культю,
— обратилась она к лекарю. — Умеешь это делать?
— Да, госпожа. Я начинал практику еще на войне.
— Миу, один резак я где-то потеряла, постарайся его найти. Второй — здесь.
— Первый я взяла, госпожа, когда за лекарем летела. Он сейчас у
Пуррта.
— Хорошо. Тогда вы свободны, а ты, Миу, задержись.
— Госпожа, я бы не стал тянуть с ампутацией, — возразил лекарь.
Нога Линды опухла и приобрела нездоровый красный цвет с синеватым отливом. Наверно, лекарь прав. Как жалко. Я даже всхлипнула.
— Выше нос, ребята. Время у меня еще есть. Миу, ты должна наладить связь. Я не могу, а у Прронырры руки не из того места растут. Вся надежда на тебя.
Я оглянулась на штабель красных ящиков в углу Они все были раскрыты, их содержимое разложено на полу.
— Ой. Я такой не видела.
— Не бойся. Это железо сделано для дальнего космоса. Его по другому просто невозможно собрать. В ящике есть инструкция, но читать долго. Я короче объясню.
Я присмотрелась к тому, что разложено на полу. Металлические штанги разной длины, кабели, четыре шара размером больше моей головы, куб одна грань которого представляет собой панель управления с маленьким экраном, складной компьютер, который люди зовут ноутом, и ящик энергоблока. Два последних мне знакомы, остальное в первый раз вижу.
— Эта установка — не то, что была у нас в лагере. Она дает не только связь, но и направление на источник сигнала, — продолжила Линда. — Но направление нам не надо, поэтому юстировка не нужна. А правильно воткнуть кабели сможет даже обезьяна.
— Но Прронырра…
— Не надо о грустном. Ты знаешь, что такое тетраэдр?
— Слово слышала.
— Это простейший правильный многогранник в форме пирамидки. Такая пирамидка, все стороны которой — треугольники. Тебе нужно собрать ее из шаров и штанг. Шары — это антенны, а штанги — просто штанги. Обеспечивают точное расстояние между шарами. Сложность в том, что в центре пирамидки должен висеть тот ящик. Он — самый главный. В нем вся начинка.
— Госпожа, ты собирала раньше эту штуку?
— Нет, но видела издали, как это парни делали. Они ее за четверть часа собрали. Ничего сложного в этом нет. Длинные штанги свинчиваются из двух половинок. Короткие — для центрального ящика. У них диаметр меньше, ты их не перепутаешь.
Я осмотрела один из шаров. С одной стороны на нем три отверстия побольше, расположены треугольником, а в центре этого треугольника — отверстие поменьше. Вставила в центральный блок электроники четые короткие штанги — три снизу, вроде ножек, одну — сверху. Получился ящик на ножках. Надела на ножки шары.
— Молодец, Миу, — подбодрила меня Линда. — теперь соедини шары штангами. Эта штука работает очень просто. Шары на разном расстоянии от источника сигнала. Поэтому сигнал, который до них доходит, имеет разную мощность. Чем дальше, тем слабей. Центральный блок сравнивает мощность сигналов и высчитывает, с какой стороны пришел сигнал. Различие мощности
очень маленькое, в двадцатом знаке после запятой, поэтому собирать все надо очень точно.
Соединить шары штангами у меня никак не получалось. Малейший перекос — и они уже не входили в отверстия. Я поняла Прронырру, убедилась, что у меня руки тоже не из того места растут. Линда сначала давала советы, потом просто тихо плакала.
Только через две стражи я поняла, как собрать эту штуку. Секрет в том, что все четыре шара надо двигать к центру одновременно. То есть, если вас четверо, вы соберете эту штуку за долю стражи. Но одной… Я еще пол стражи бегала вокруг пирамидки, поочередно сдвигая шары на чуть-чуть. Наконец, они все щелчками оповестили, что встали как надо.
С кабелями на самом деле оказалось все просто. В чужие разъемы они не всовывались, а длины хватало только до своих гнезд. Я разобралась и с кабелем питания, и с кабелем от ноута. Не прошло и трех страж, как я справилась! Гордая собой, обернулась к Линде.
Линда наполовину скатилась с матраса, лежала лицом на каменном полу. Я подбежала к ней. Она дышала ровно, но была без сознания. Я побежала за лекарем, растолкала, схватила за руку, повлекла к Линде.
— Поверь мне, девочка, так для нее лучше, — сказал мне лекарь,
осторожно укладывая ее на матрас. — У нее страшные боли в ране при малейшем движении. Даже от ударов сердца. Перебит кровеносный сосуд, который на их языке называется вена, но госпожа уверяет, что от этого таких болей быть не может. Если б она была из прраттов… Я бессилен.
— А что она сама говорит?
— Она думает, что стрела была отравлена. Но я осмотрел наконечник, следов яда на нем нет.
— Я должна связаться с Мартой! Госпожа скажет, что делать!
Бросилась к пирамидке, включила источник питания. На нем загорелся экранчик. Включила ноут. Он тоже заработал. А как включить связь? На ящике все надписи на незнакомом языке. Половина букв русские, а половина — непонятные. Даже те надписи, которые из русских букв, в слова не складываются.
Подбежала к упаковочным ящикам, разыскала книжечку-инструкцию. О, звезды!!! Она не по-русски написана!!!
Подавила панику, вытерла слезы. Я обязана разобраться с этим ящиком. Снова открыла инструкцию. Кроме слов, в ней есть картинки. На первых нарисовано, как собрать пирамидку. Это я сделала. Дальше — куда втыкать кабели. Тоже сделала. Ага! Палец на картинке указывает, как включить источник питания. Уже включила. Перелистываю. Вот нужная картинка. Палец указывает на центральный блок пирамидки. Что у нас там? Там тумблер.
Сверху написано «ON», снизу — «OFF». Тумблер смотрит вниз. Две буквы и три буквы… Наверно, это переводится как «да» и «нет» по-русски. Все автоматы на подстанции включаются вверх. Надо рискнуть. Протягиваю руку и решительно переключаю тумблер вверх.
ПОЛУЧИЛОСЬ!!! Ящик ожил!
— Миу, что ты делаешь? — спрашивает лекарь, внимательно наблюдая за моими руками.
— Этот ящик — большая звонилка. Я должна поговорить с госпожой Мартой, она скажет, что нам делать.
— Ты раньше работала с этим ящиком?
— Нет, господин. Есть книга, в которой написано, что надо делать. Но она на незнакомом мне языке.
— Да помогут тебе звезды, милая.
Я присмотрелась к экранчику на центральном ящике. А ведь несколько слов на этом языке я знаю! Они иногда выскакивают на экранах байка и другой техники. Test — это тест! Ящик проверяет себя. Объяснила это лекарю. Вот тест закончился, эти слова Линда мне тоже переводила. Они значат, что тест завершился правильно. И зеленый огонек тоже об этом говорит. Все как на байке. Ящик работает!
Перебежала к ноуту. Поверх всех окон выскочило знакомое меню. Все строки в нем непонятные, только одна читается. На ней написано «Русский».
— Этот ящик спрашивает, на каком языке я хочу с ним говорить,
— объясняю лекарю и тыкаю в нужную строку пальцем. Снова получилось! Все слова на экране меняются на знакомые.
— Обнаружено новое оборудование. Это станция дальней связи
«Диорама-М». Новое оборудование подключено и готово к работе, — читаю я вслух выскакивающие надписи. — Получается!
Сворачиваю лишние окна, которые предлагают обучить меня работе на компьютере и отъюстировать станцию. Выискиваю на экране картинку, на которой нарисована пирамидка. Вот она! И подписана — «Диорама». Тыкаю в нее пальцем. Ой, просит зарегистрироваться. Торопливо набираю, что меня зовут Ррумиу, что планета или страна — Ррафет. Что такое код связи, не знаю, забиваю туда номер своей звонилки. Совсем непонятные поля не
заполняю вообще. Жму «далее». Получилось! «Станция дальней связи «Диорама» готова к работе». Получилось! Спасибо, звездочки, спасибо, спасибо, спасибо!
Ой! А что дальше делать? Надо указать, с кем я хочу говорить, задать диапазон, канал, индекс связи, еще что-то… Торопливо листаю книжечку. Вот — на картинках ноут, как его включать. Это я сделала. Вот окошки на экране. Дальше, дальше, дальше… Вот моя картинка!
Набираю те же цифры, что на картинке, жму «Ок».
— Связь установлена, — произносит автоматический голос. И добавляет что-то на незнакомом языке. Торопливо включаю переводчик в ошейнике.
— Слышит меня кто-нибудь? Пожалуйста, ответьте стажерке… — прошу жалобно.
— Спик ин инглиш, плиз. Ай донт спик рашен, — тут же откликается мужской голос. «Говорите по-английски, пожалуйста. Я не говорю по-русски», — переводит ошейник.
— Я не говорю по-английски.
«Ай донт спик инглиш», — подсказывает ошейник.
— Ай донт спик инглиш, — послушно повторяю я.
— О’кей. Вайт, плиз, — отозвался голос, и заиграла негромкая музыка.
— Велели подождать, — перевела я лекарю и снова повернулась к ноуту.
— Консультационный центр дальсвязи, русский сектор. С кем я говорю? — красивый мужской голос, чуть с ленцой.
— Я Коррбут Ррумиу Фаррамовна, стажерка.
— В чем у вас проблема?
— У нас беда, господин. Госпожа Линда ранена, без сознания лежит. Если завтра ей лучше не станет, приказала ногу отрезать. Я собрала пирамидку, но не знаю, как госпожу Марту позвать. А книжка на незнакомом языке написана, — под конец я не удержалась, всхлипнула.
— Стоп, не все сразу. Кто такая Линда?
— Госпожа Линда — стажерка. Мы сейчас в пещере, прячемся от врагов.
— Линда ранена в ногу?
— Да, господин. Ее ранили, когда она спасала Владыку. Владыку тоже ранили.
— Двое раненых, и вам нужна медицинская помощь, я правильно понял?
— Да, господин. Очень нужна. Но я не знаю, как позвать госпожу
Марту.
— Госпожа Марта врач?
— Да, господин. Но она улетела на планету обезьян.
— А вы где?
— Мы на Ррафете. Так наш мир называется.
— Не знаю такого. Какая у вас станция? Которую вы пирамидкой назвали.
— Кажется, «Диорама-М».
— Подождите минуту, я наведу справки.
— Опять просят подождать, — обернулась я к лекарю.
— С кем ты сейчас говорила? — поинтересовался он.
— С иноземцами, которые говорят на языке наших иноземцев.
— Девушка, вы на связи? — ожил ноут. — Что ж вы сразу не сказали, что в дальнем космосе? Ррафет — это же кошачий мир, так?
— Да, господин.
— Меня Глеб зовут. Кто у вас начальник партии?
— Влад Коррбут. Он тоже улетел на планету обезьян. Из наших остались только Линда и я. Мы стажеры. А тут — бунт! Девятый легион захватил Дворец, захватил Столицу, сжег наш поселок в оазисе. У нас в палатке все сгорело, и связь, и компьютеры. Я не могу Владу рассказать, что с нами случилось. Собрала пирамидку, но не знаю, как ее настроить. Я никогда этого не делала.
— Румиу, никуда не исчезайте со связи, я сейчас свяжусь с КомКоном. Постарайтесь пока включить видео.
Я внимательно осмотрела экран, нашла меню настроек и включила видео. На экране появилось знакомое окно видеосвязи, а в нем — пустое кресло. В маленьком окошке — мы с лекарем.
— Опять попросил подождать, — шепнула я лекарю.
Вскоре в комнату вбежали два человека.
— Так, а где Румиу? — спросил тот, что моложе. По голосу я узнала Глеба.
— Здравствуйте, я Ррумиу, — изобразила намек на поклон с ладошками на плечах. — Глеб, можешь звать меня Миу.
— Спят, значит! Глеб, дай им СОС на аварийной частоте, а когда
забегают, выведи на общее поле, — рявкнул второй, пожилой.
— Есть, Семен Семеныч! — откликнулся Глеб и защелкал чем-то на своем столе. Мой экран поделился на четыре маленьких. В одном я с лекарем, в другом — Глеб, в третьем — Семен Семеныч, четвертый — пустой.
— Это вы — стажерка Корбут Румиу? — спросил Семен Семеныч. Я
оглянулась на лекаря, потом вспомнила про человеческую вежливость.
— Да, это я, господин. Говорите мне «ты».
— Ты в одиночку собрала «Диораму-М»?
— Да, господин. Я виновата, долго копалась. Но госпожа Линда потеряла сознание, а книжка на незнакомом языке.
— Покажи книжку… Так и есть. Открой посередине.
— Ой… — Стало так неудобно! Я открыла посередине, а там написано по-русски. Человек усмехнулся.
— Не ты первая на это попалась. Но собрать «Диораму-М» в одиночку… За сложность сборки ее сняли с производства и заменили на «Диораму-М2».
— …Ты с дуба рухнул? Повторяю, на одной из ваших планет ЧП!
Есть… Миу, у вас убитые есть? — Глеб громко ругался с кем-то невидимым и неслышимым.
— Да, господин, много убитых и раненых. Но убитым помощь не нужна.
— Слышал? У вас есть убитые и раненые. Но Румиу говорит, что убитым уже все равно.
— Забегали, — улыбнулся мне Семен Семеныч. — Румиу, кто рядом с тобой?
— Это наш лекарь. Врач по-вашему. Но он никогда не лечил людей и не знает вашего языка.
Неожиданно на свободном экране появился хозяин. Одет он был странно, но я его сразу узнала. По глазам, наверно, потому что лицо было закрыто маской.
— Миу, доклад!
— У нас бунт. Девятый легион занял Столицу и Дворец. Линда увезла Владыку из Дворца, но их обоих ранили. Во Дворце много убитых. Линда приказала отрезать себе ногу, если завтра не будет помощи. Бунтари убили Кррину. Бунтари сожгли поселок, но мы прогнали их из оазиса. В оазисе их было триста тридцать — триста пятьдесят. Теперь осталось около двухсот. У нас убитых нет. Я вчера ночью казнила глав Служб оросительных каналов и
пахотных земель, а Пуррт — римма девятого легиона. Мы вывели из казематов Дворца Трруда, Шурртха, главного полицейского и еще девятерых. Я вызвала на помощь восьмой и десятый легионы. Доклад окончен, — протараторила на одном дыхании. Столько раз повторяла, что доклад уже от зубов отскакивает.
— СОС подтверждаю. У вас сутки, чтоб оказать помощь, — произнес хозяин.
— Вы все слышали? У вас сутки на оказание помощи, — грозно повторил Семен Семеныч кому-то невидимому.
— Но седьмая зона дальности…
— Это ваши проблемы, — повысил голос хозяин. — Миу, почему раньше не сообщила?
— Сначала я лекаря из Дворца вытаскивала, потом гонцов за помощью послала и снова во Дворец полетела. А потом бунтари поселок сожгли, и все сгорело. Компьютеры, связь, припасы, все-все-все. А дальше бой с бунтарями начался. Только с темнотой закончился. Потом я холодильник чинила, чтоб мясо не испортилось. И только затем сюда прилетела. А тут оказалось, что
Прронырра не сумел справиться с «Диорамой». Я ее собрала, и сразу…
— Ясно. Что во Дворце?
— Во Дворце бунтари. Школа гвардии в осаде. Я говорила с наставниками школы, велела им не высовываться, ждать легионы.
— Марр жив?
— Вчера был жив, а потом я звонилки отключила, чтоб бунтари между собой не могли говорить.
— Умница. Еще что-то важное есть?
— Я велела Шурру и Пуррту убить всех, кто напал на оазис. Чтоб никто не вышел из пустыни. Они сейчас на охоте.
— Ты сказала, их двести. Это по сто на каждого?
— Да, хо… Влад.
— Какое у них оружие?
— Луки, арбалеты… Они на байках.
— Понятно. Тогда есть шанс. Миу, продержись еще сутки-двое. Помощь идет.
— Слушаюсь, господин мой, — я слабо улыбнулась и всхлипнула.
— Последняя новость! К вам на помощь летит сам Богдан Борисыч на звездолете класса «Призрак». Вылетает через полчаса. Быстрее него у нас никто не летает! — Глеб радовался как маленький ребенок. А на меня навалилась усталость.
Прибежала мелкая. Сказала, что ее смена кончилась, и убежала будить Прронырру. Но, как только он поднялся, вернулась и принялась расспрашивать, что это такое, и кто на экране.
— Миу собрала пирамидку и позвала на помощь иноземцев, — объяснил ей лекарь. — Они уже плывут к нам.
Познакомила мелкую с Глебом, строжайше наказала ничего не трогать, проверила Линду и папу.
— Все, моя смена тоже кончилась, — доложила лекарю и рухнула на подстилку.
В четверг они всё-таки сделали остановку. Променад носил комбинированный характер: небольшая разминка с установкой кое-какой селенологической аппаратуры. Алекс не возражал. Сидя на корточках над вскрытым блоком бурового разведчик-анализатора, Вика украдкой наблюдала за движениями партнёра. Алекс Мур работал ловко и быстро, и Вика почему-то вдруг вспомнила их первую встречу на международном тренинге; Евразийская Недрологическая Ассоциация время от времени проводила подобные мероприятия, приглашая на них молодых специалистов из капстран Северо-Американского Альянса, Британской Коалиции и Неприсоединившейся Аравии. Перед глазами вспыхнули огни небоскрёбов Шанхая, сорокаметровые фонтаны, летучие баллоны ветровых энергостанций и высокий сероглазый американец с гипнокурсом базового русского и модной по тому сезону причёской «бешеный дикобраз». У них закрутилось как-то сразу, почти без всякого разгона: прогулки по набережной, танцы, маленькие китайские ресторанчики, потом номер в отеле «Алмазный дракон», две недели безумной всепожирающей страсти. Вика рассталась с Алексом без особой надежды на ещё одну встречу (общение по электронке отпадало потому, что большинство посланий и туда, и оттуда банилось штатовской системой безопасности). Но они встретились снова, совсем уж неожиданно, на Луне, на станции «Эскалибрус», куда после аварии трёх подряд «шатлов-моди» русским и китайцам пришлось перебрасывать аварийный запас продовольствия и сменных пластин лучевой изоляции. Вика столкнулась с Муром в переходе, ведущем к складам, и вдруг отчётливо поняла, что любит Алекса нисколько не меньше, а может, даже и больше, чем два года назад, и всегда любила, и намеренна любить дальше, изо всех сил. Уже четыре года длился их тайный лунный роман, они встречались урывками, контрабандой, подгоняя друг под друга сроки своих длинных вахт, обманывая начальство, друзей, систему и, наверное, самих себя…
Вика вздохнула. Она поглядела направо, где высилась изрытая складками равнодушная громада хребта Монс Волф, освещаемая диском Земли, затем налево, где в пологой ложбинке тлели огоньки «гильгамеша».
— Я закончил, — раздался в наушнике голос Алекса.
Здесь, в стороне от баз и торных маршрутов, парочка достаточно безбоязненно пользовалась стандартными узкорадиусными передатчиками.
— Отлично, — похвалила Вика. — Остался ещё один.
Алекс в несколько длинных прыжков взобрался на холмик, где девушка крепила к грунту опорные ножки бурового агрегата. Бесшумно защёлкнув корпус, Вика поднялась на ноги.
— Я понял! — радостно сообщил Алекс, останавливаясь напротив подруги. — Вы, русские, просто хитрые эксплуататоры, используете любовь и братство, как рычаги давления и психообработки. Ещё немного — и я набью на груди серп и молот.
Вика засмеялась.
— Но, если честно, — Алекс понизил голос, — ходить голыми куда интереснее, чем рыться в реголите.
— Если ходить голыми три дня подряд, то можно набить к этому интересному делу оскомину, — безжалостно сказала Вика
— Оскомину?
— Когда зубам кисло.
Алекс кивнул, запоминая.
— Обычно, — Вика сделалась серьёзной, — в реальном поиске, я намечаю десяток перспективных площадок, если есть результат, то две включаю в отчёт, а другие две оставляю на потом, чтобы оправдывать наши с тобой уик-энды. Прошлый поиск был не очень удачным.
— Сочувствую, — сказал Алекс. — Но, когда вернёмся, опять будем ходить голыми.
— И обмажемся вареньем, — добавила Вика
— А, что, есть варенье? — Лицо Алекса сделалось хищным.
Вика развела перчатками:
— Варенья нет. Варенье мы с тобой в прошлый раз съели, обе банки. Но насчёт бонусов я что-нибудь придумаю … Гляди. — Она подняла руку указывая на север. — По-моему над хребтом идёт беспилотник.
Они принялись смотреть на север, где над скалами действительно летела светящаяся точка. Алекс приложил к шлему перчатку.
— Слушай, — сказал он как бы между прочим. — А тебе не видно: наш аппарат или ваш? У тебя на визоре зум получше.
Вика услышала напряжение в голосе Алекса, она опустила визор и попыталась рассмотреть:
— Вроде наш… а может и ваш. Отсюда не разобрать
— Не боишься, что твои нас сдадут? — спросил Алекс очень серьёзно. — Потом будут разные вопросы…
Вика покрутила головой:
— Даже если камера чего и снимет, то ребята на пульте меня прикроют.
— Ты в этом уверена?
— А то, — сказала Вика. — Стась ни за что не станет говорить такие вещи начальству, не сказав сначала мне, и Аймо тоже, а Олег, по-моему, вообще ко мне неровно дышит.
— Хороший стимул, — пробормотал Алекс, в его голосе прозвучали нотки скепсиса.
— Какой уж есть. Знаешь лучший?
Беспилотник поравнялся с наблюдателями и начал удаляться. Алекс, вытянув шею, с беспокойством следил за удаляющимися огоньками выхлопа.
— Я плачу Райсу раз в месяц, чтобы быть уверенным на сто процентов, — сказал он наконец. — Это гораздо надёжнее.
— Ну, тогда не о чем беспокоиться, — Вика весело похлопала его перчаткой по плечу. — Пошли анализатор ставить, а то время уже к обеду.
— Пошли, — задумчиво согласился Алекс.
Он ещё раз оглянулся на огонёк в чёрном небе и попрыгал вслед за Викой.
Однажды я задумалась над довольно интересным вопросом — наша шайка собрана уже почти как год назад, но я так и не знаю их фамилий! Имена-то знаю, а вот с фамилиями как-то туго. Ладно, Шеат отступник, полностью лишенный всех привилегий, в том числе и родового имени, а приставка Ар Кер всего лишь часть его имени, а не фамилия, как я раньше считала.
Не придумав ничего умного, я пошла нервировать Шеврина.
— Слушай, а какая твоя фамилия? — спросила я его, когда дракон расслабился, не чувствуя подвоха, и мирно жевал в столовой здоровенный бутерброд, больше напоминающий гамбургер из двух батонов и огромной отбивной.
Шеврин чуток подавился, прокашлялся, я его даже похлопала по спине скорее в качестве моральной поддержки, чем для реальной помощи.
— А у меня не фамилии, — прохрипел дракон и запил неудачно проглоченный кусок стаканом вишневого сока. — Я твою беру.
— Вот черт… — тихо хрюкнула в кулак я, представляя себе это во всех документах. Шеврин Тьелэсс, Шеат Тьелэсс… м-да…
— Не, а что? Я вообще из другой вселенной, параллельной, к здешнему клану драконов смерти никак не отношусь. И там тоже был изгнанником, родовое имя мне не грозит. А подписываться как-то надо, — Шеврин в пару укусов уничтожил свой бутерброд и взялся за пирог со сливами.
— Да ничего, только фамилия тоже не моя, — прыснула я уже громче. — Это фамилия Лиана, если ты не забыл, есть у меня и такой супруг…
— Ну ничего, будем родней, — фыркнул дракон, притягивая к себе блюдо с пирогом полностью — один кусочек его не удовлетворил.
— Да, вот только семья Лиана никак не будет рада обретению в клане еще и дракона. Мало им жен, одной темной, а другой чокнутой, мужа-демона, так теперь еще и муж-дракон появился…
— Ну… вообще-то мы все взяли твою фамилию… точнее, Лиана, — задумчиво ковырнул пирог Шеврин, на мгновение отрывая взгляд от тарелки. — Мы все отступники, нам терять нечего. Ольт сказал, что раз все берут, то и он возьмет… Так что он теперь тоже Тьелэсс…
Ругаться у меня сил не было. Я сползла по стулу от смеха, представляя себе реакцию семейки Лиана. Невольно к ним приписалась куча драконов, сверхи, демоны, синериане и черт знает кто еще в будущем припишется. А взятие родового имени или фамилии, если современнее, означает, что вся эта шарашка принадлежит к семейству демиургов. Или по крайней мере, хоть как-то к нему относится.
Сама я Лиана старалась не беспокоить — он и так достаточно загружен делами в Совете, плюс Лисанна беременная наверняка выматывает нервишки, плюс Твэл со своей любвеобильностью… Бедному демиургу прохода не дают. Куда еще мне туда лезть?
Я уже не помню причину, по которой отказалась от фамилии Твэла. Впрочем, Олла Ар Грах… нет, как-то не звучит. Да и не подписывалась я нигде на свадьбе, так что вправе оставить себе любую фамилию, какую пожелаю. Захочу — и подпишусь фамилией кого-нибудь из оставшейся троицы эльфов. Они ведь тоже мужья. Своя собственная огрызочная фамилия Делине не вязалась никуда. Особенно учитывая то, что синериане сами себе придумывают имена, поскольку их «родителям» зачастую вообще нет дела до потомства, а еще в половине случаев эти «родители» друг друга уничтожают, распадаясь на десятки, а то и сотни мелких огрызков.
А фамилия Лиана пришлась ко двору, прилипла как родная. И надо же — понравилась драконам! Написать ему, что ли, а то вдруг родня прочухает, что вылезло из какой-то дыры семейство Тьелэсс и всюду лепит свои печати с подписями? Или не стоит дергать по такому пустяку загнанного светлого демиурга? Небось ему Совет все мозги выкушает…
— Напиши, — серьезно кивнул Шеврин. Карие глаза ехидно блеснули, наполняясь легкой чернотой. — То-то он обрадуется!
— Вообще-то читать мысли неприлично! — вскидываюсь я, пытаясь не сбить рукой заставленный всякими вкусностями стол. Яблоко бы стащить…
— Да что там читать, ты вообще вслух бубнишь, — отмахнулся Шеврин и сунул мне яблоко, притянув его с другого края стола. — А твои хотелки уже последняя собака знает, так что жуй и пиши.
Легкий шлепок по плечу меня немного отрезвил. Чертовы драконы, они не только читают мысли, они все чувствуют, все знают, все предугадывают. Вот так даже и подумать ничего нельзя.
Я откусила яблоко и включила комм. Надо Лиану все же сказать, не хватало еще скандала с клановыми демиургами. Эх, спросила на свою голову!