Дверь поддалась, впуская в царство бумаги, канцелярского пластика и абсолютно бесполезных теперь электронных носителей, которые посматривали друг на друга со стеллажей, прятались в ящиках, покоились в начиненных полупроводниками гробах. У информации свои поколения и своя иерархия…
Зал казался огромным и напоминал лабиринт, где не так просто разглядеть боковые стены, а добраться до задней — целое приключение.
Город служил крупной базой флота — в те времена, когда были базы и флоты, поэтому данных хранилось превеликое множество. Ио ощутила легкое сожаление по поводу того, что все это богатство теперь никому не нужно. Ощутила — и отбросила его. Не сейчас. Её ждут.
Она достала из кармана и развернула старый план, с которого всё началось — сверить название. Итак, надо искать информацию по станции Ф-излучения и управляющему ей ИИ. Но где? Раньше это было легко. Попросить дежурного — и тебе быстро найдут всё, что надо. А сейчас… если нужное покоится в электронных недрах, то его всё равно что нет.
Ио принялась перебирать корешки папок на полках. Один стеллаж, другой, третий. Названия, простые и сложные, короткие и длинные, манили и обманывали. Сплетались в бесконечный хоровод символов, от которого слезились глаза.
— Тебе помочь? — растревожил застывшую тишину Эд.
Ио вздрогнула, вдруг осознав, что на какое-то время забыла о нём. Забыла, что нужно следить за каждым жестом, что рядом чужак, на чьей совести наверняка смерть кого-нибудь из её друзей. Может быть, даже Ли. Забыла настолько, что убрала лучевик в кобуру, чтобы удобнее было листать папки. А сейчас, вспомнив, обругала себя за глупость и… не стала доставать.
— Попробуй найти каталог. Такая штука, знаешь, в которой перечислено всё, что здесь есть, и сказано, где оно лежит, — она вернула ему ехидную улыбку и вновь погрузилась в записи.
— Лучше, чтобы там было написано крупными буквами, что это каталог, — по спокойному тону нельзя было понять, говорит ли Эд всерьёз. — А то мне будет сложно опознать список.
Он прошел к столику у входа и начал выдвигать ящики.
— На всякий случай откладывай в сторону всю проектную информацию по разработкам ИИ, — добавила она серьёзнее, не отрываясь от своих поисков.
Долгое время они перебирали бумаги молча, пересыпая минуты шелестом страниц, проваливаясь в этот шелест, как в трясину, в безумие — монотонное, тихое, незаметное.
— Как это началось? — голос чуть громче бумажного шороха, странная попытка сбежать от молчания в разговор ни о чем. Или напротив — о чем-то важном?
— Что? — Ио непонимающе подняла голову.
— Как это началось. Ну, тогда. Двадцать лет назад.
— Страшно, — она провела ладонью по лицу, словно пытаясь стереть воспоминания, проступающие под веками. Тщетно.
***
Память подобна забытым теперь подборкам видеофайлов. Ты открываешь ее и видишь картинки, слепки с событий, запечатленные мгновения. Но стоит остановиться, выбрать, выделить — и фигурки приходят в движение, а за моментом разворачивается история.
Клик!
Растерянная женщина — совсем юная, почти девчонка — передает врачу свёрток, из которого торчит сонное лицо младенца.
— Это общая проблема. Мы пока не понимаем, что происходит с детьми, — говорит доктор. — Вы, наверное, уже знаете, что никого из взрослых болезнь не затронула, верхняя граница находится примерно в районе пятнадцати лет. Сейчас изоляция в исследовательском центре будет лучшим решением. Один день выделят для посещений.
Его уносят, а она долго стоит у ворот — среди сотен таких же потерянных, ошарашенных матерей и отцов; кто-то рыдает взахлёб, кто-то храбрится и подбадривает других, кто-то продолжает спорить с человеком в белом халате. Она — невидяще смотрит в пустоту перед собой и не понимает, куда идти, что делать. Как быть.
— Эй, Ио? Ио… Всё будет хорошо, обязательно. Слышишь?
Кто-то обнимает её за плечи, чьи-то чужие, невероятно холодные руки. Нет, не чужие. Ли. Она механически кивает, хоть на самом деле не понимает, не слышит его слов. И только спрашивает беззвучно посиневшими губами:
— Что, если он умрёт? А я совсем не успела узнать его.
…даже тогда она не плачет.
Клик.
Воскресенье. Девять утра. С кораблей течет толпа — тревожная, шумная, дождавшаяся. День посещений!
— Уходите, — встречает их металлический бездушный голос, и громкоговоритель покрывается инеем. — Уходите. Посещений больше не будет.
— Доктор, — высокий мужчина, отстранив хрупкую девушку, проталкивается к воротам. — Доктор Аск! Отзовитесь! Скажите, в чем дело!
Ответа нет. Жестяные слова, которые звучат снова и снова. Мужчина — годы стерли имя, если даже Ио его знала — лезет через ограждение.
Луч проходит по телу взмахом косы. Нижняя половина тела падает на землю. Верхняя — спустя несколько секунд: пальцы не сразу отпускают прутья.
Кричит девушка.
Ио тоже кричит.
Клик.
Охранный робот заваливается набок. Из разбитого корпуса торчат провода.
Пять лет.
Пять лет они ведут бессмысленную партизанскую войну, которой не видно конца и края. Несколько уничтоженных автоматов с той стороны — и больше сотни погибших с этой.
Пять лет Ио учится убивать машины — и у неё получается, черт побери! Лучше, чем у кого-либо другого.
Ей говорят, что она одержима. Ей говорят, что она выгорает, что тоску и боль она подменяет злостью, что за близкой целью — прорвать охранное оцепление автоматов — она забывает другую, истинную.
Отчасти это правда. Ио давно не помнит лица своего сына. Но отлично помнит, кто его украл.
Клик.
— Это последний. Да, я уверена, я выслеживала их месяцами, я знаю их наперечет до последней царапины. Мы победили.
Она не ощущает триумфа — лишь серый пепел внутри.
Словно чувствует, что самое страшное только начинается.
Зато вокруг буйствуют эмоции. Радость. Предвкушение. Недоумение — неужели все? Растерянность — что им сказать спустя столько времени? Что спросить? Всё ли в порядке? Хотя какой порядок…
Миг восторга превращает боевой отряд в кучку растерянных людей. Они гурьбой заходят во двор.
Двое подростков у крыльца. Медленно, ошарашенно разворачиваются, смотрят…
…ветер треплет их волосы…
…смотрят на вошедших взрослых, и полудетские лица искажаются, будто соприкосновение взглядов пронзает болезненным электрическим разрядом. Потом они резко вскидывают руки. Ио ещё не понимает, что происходит, но за неё приказывает чутьё, выработанное годами боев:
— Назад! В укрытие!
Чутье ещё приказывает — стреляй! Но она пока не может поверить.
И, конечно, никто не бежит назад, не стремится упасть, сровняться с землей, стать невидимым.
Ведь это же дети, их дети!
Луч вспарывает толпу, и самые первые — самые любящие — оседают на растрескавшийся бетон.
— Уходите, — звонкий мальчишеский крик, полный отчаяния, ужаса, ненависти. — Прочь!
А из дверей лечебного корпуса скользящими тенями выходят и выходят дети — угрюмые, серолицые, чужие. Вооруженные и готовые биться насмерть. Впереди — девушки и парни постарше, за ними — ощетиненные, как волчата, подростки. К высоким окнам льнут перепуганные пятилетки, и почему-то кажется, что даже они сжимают в маленьких ручонках лучевики.
И Ио с кристальной ясностью впервые понимает по-настоящему: здесь нет её ребенка. Его больше нет — нигде.
***
Ио не переставала что-то открывать и переставлять, будто прячась за шорохом бумаги и пластика, но Эд с середины рассказа не прочел ни строчки. Книга, которая вряд ли могла быть каталогом, выпала из рук, и он не стал подбирать.
— Почему ты не выстрелила в меня сразу? — хотелось многое сказать, но первым почему-то вырвался этот дурацкий вопрос.
0
0