— Это… тяжело, — она впервые за все время оторвалась от бумаг и посмотрела прямо, не пряча глаз. — Тяжелее, чем я думала.
Свет, падающий из зарешеченного окна, рисовал по её лицу мягкой кистью. Горький изгиб губ, высокие скулы, тонкий шрам на виске. Короткие волосы взъерошены и перевиты пылью. И кожа — удивительного цвета, смуглая, тепло-золотистая, какой никогда не встречалось у его ровесниц.
— Ну и потом, — Ио улыбнулась скомкано, словно через силу. — Ты ведь тоже не стал стрелять.
— На улице? Если бы ты знала… — он закусил губу, слова давались нелегко, и он не мог сказать, не оборвет ли их груз тонкую струну не-недоверия. — Если бы знала, как всё время хочется выстрелить. Любому из нас на моем месте хотелось бы… с тех самых пор. Это вне рассуждений.
— Почему? Откуда это? Как вы вообще там живёте и, черт побери, — казалось, что, начав задавать вопросы, она уже не могла остановиться, — как могли не заметить, что мы с вами не воюем? Сколько у вас потерь за все эти годы? Не знаешь точно? А мы — считаем. Двадцать два. Двадцать два человека за пятнадцать лет, и каждый, кто оказался настолько неосторожен, чтобы попасть — казнит себя до сих пор.
Она словно выдохлась или пожалела о сказанном: резко замолчала и отвернулась в сторону.
Порыв шагнуть ближе; порыв спрятаться; порыв добраться до оружия. Они сплелись водоворотом, и Эд покачнулся. Вздрогнул, будто вопросы были выстрелом в упор.
— Почему? Откуда? Не знаю. У меня так было, сколько себя помню. Кто тогда был постарше — говорят, после того, как мы сперва заболели, а потом выздоровели и… изменились. Мы чувствуем друг друга, не видя. А вас — нет! И для нас вы… — «монстры в обличье человека», хотел сказать он. Не смог. — Угроза. У меня этот рефлекс почему-то развит слабее. Я подозревал, что вы мажете нарочно. Другие — нет. — Снова помолчал, ожидая чего-то, но она не отвечала. — А сейчас мы все больны, Ио. С тех пор, как вы что-то сделали, и ослабло излучение. Это как голод. Не знаю, что будет дальше.
— Мы пытались отключить его совсем, — Ио с силой провела пальцами по лбу, словно пытаясь унять бьющийся под кожей жар. — Некоторые из нас — на самом деле, почти все — считали, что это должно вернуть… вас. Будто с этой пропастью что-то ещё можно сделать. Будто мы не чужие, и двадцать лет ничего не значат. Двадцать лет — вся ваша жизнь и половина нашей. А получилось, что стало только хуже.
Она покачала головой и отняла руки от пылающего лица.
— Знаешь что? Давай-ка продолжим поиски. Что бы там ни было потом, прежде всего надо понять, как отключить чертов ИИ.
И снова — шорох бумаги, пылинки, вьющиеся на свету, молчание. Но теперь иное, проросшее тонкими ниточками понимания.
Эд все больше тяготился чувством собственной бесполезности, беспомощности, неумением ориентироваться в этих папках, томах, коробках. Он никогда не видел таких больших хранилищ информации. Да, собственно, знал лишь одно — находившееся в старом военно-исследовательском комплексе, ставшем для них домом и крепостью. Впрочем, там было почти пусто — говорили, что важное эвакуировали полвека назад, во время неожиданной и беспощадной войны ИИ.
Он интересовался чтением больше многих, но знал о библиотеках и архивах мало, и сейчас листал, не понимая толком, что ищет и как узнает, если найдет. То и дело поглядывал на сосредоточенную Ио: и просто так, и надеясь на её успех — то ли чудесный, то ли закономерный.
Но первому, как ни странно, повезло именно ему: раздосадованный собственной никчемностью, Эд пнул нижний ящик стола, который до того безуспешно пытался вскрыть культурно, и деревянная планка повисла на одном шурупе. Он ухмыльнулся и, отодрав её, полез изучать добычу.
Первый же журнал заставил его насторожиться. Вместо знакомых уже непонятных абзацев эти страницы были испещрены отдельными строками. Короткое название, буква, несколько цифр.
— Ио?.. — он еще не понимал, как пользоваться списком, но чувствовал, знал, что это — настоящая удача. — Кажется, я нашел… каталог?
Она оказалась рядом мгновенно, словно их не разделяло полкомнаты; в груди полыхнуло — привычной нутряной ненавистью и чем-то еще, незнакомым, обжигающим.
— Эй, да ты счастливчик! Теперь всё пойдет быстрее. Ну-ка… — она быстро принялась листать, потом остановилась, заскользила пальцем по странице: Ирригация северных территорий, Искажение волн, Искусственный Интеллект. — Вот оно. Сектор бета, двенадцатый стеллаж.
Проектов по ИИ оказалось несколько, но общий каталог заботливо подсказал, где найти локальный, более подробный перечень. Когда Ио брала папку с надпись «Станция Ф-излучения (проект СФИнкс)», у неё дрогнула рука, но Эд сделал вид, что не заметил; поглядел через плечо.
— Что там?
Его дыхание шевелило каштановые волосы, сдувая с них пыль, по телу раз за разом пробегала дрожь, и оказалось крайне трудно сосредоточиться на документах.
— Технические характеристики, тонны кода, какие-то цифры… Я понимаю в этом не больше твоего. Надеюсь, они оставили для нас большими буквами надпись «пароль», — короткий смешок, скрывающий безнадежность. — О, здесь текст на почти человеческом языке. Хоть что-то понятное…
Она перебралась на подоконник, поближе к свету, небрежно отложила в сторону открытку-закладку — осколок чьей-то памяти. Взгляд Эда бегло зацепил старое фото в оттенках сепии: красивая девушка в светлом платье смеётся, раскинув руки, волосы летят по ветру, волны ласкают хрупкие щиколотки. Надпись от руки наискосок, тонкая, истертая временем: «Над прошлым, настоящим и будущим имеет власть человек». И подпись: «С любовью, А.»
Почему-то странный привет из времени, которого он не застал, из времени счастливого, полного надежд и открытий, заставил Эда почувствовать себя обделенным. Его поколение не знало такой беззаботности, не играло в догонялки с прибоем. Его поколение родилось с оружием в руках и четким маркером свой-чужой. Точнее — их сделали такими, но какая теперь разница…
Думая обо всем этом, он отвлёкся и не заметил, когда настроение Ио поменялось. Когда лихорадочно бегающие по страницам пальцы застыли и дыхание стало тихим-тихим, словно она боялась шевельнуться.
0
0