Ей пришлось вернуться в гостиную. И там у нее возникло странное ощущение. Ей показалось, что прямо перед ней водрузили огромное, в человеческий рост, зеркало. Но отражение в этом зеркале дает только некоторые, особо важные совпадения с оригиналом, расходясь в такой немаловажной детали, как принадлежность к женскому полу. Этим ее отражением был мужчина. Граф де Монтрезор. Он стоял, скрестив руки на груди, прислонившись к каминной полке. До того, как она вошла, граф смотрел на огонь, а затем взгляды их встретились. И тогда Клотильда поразилась их неожиданному сходству. Граф не настолько хорошо владел собой, чтобы в отличии от нее надежно скрывать свои чувства. Он прилагал к тому все возможные усилия, прятал свое искаженное лицо в отблесках пламени, чтобы те, кто наблюдал за ним, приняли бы лицевую судорогу за чехарду огненных пятен. Он надеялся скрыть за пробегающей тенью гуляющие под кожей желваки. Возможно, что в глазах прочих зрителей этот спектакль был удачен, но только не в глазах той, кто познала те же раздирающие чувства и готова была с той же мученической готовностью погрузить и лицо, и руки, и душу в очистительное пламя.
Подобно ей граф был безжалостно отвергнут. Жанет все же вышла победительницей из этого поединка, герцогиня в ней не ошиблась. Ее прежнее разочарование явилось от излишней поспешности. Но Клотильда не чувствовала удовлетворения. Каким-то невероятным усилием ей удавалось поддерживать внешнюю невозмутимость, а может быть и саму форму тела, где за внутренним фасадом гудела пустота. Начался обратный процесс самопожирания и разлодения. То слоновидное существо, с драконьим гребнем, в сверкающей чешуе, что вырвалось четверть часа назад наружу, чтобы насладиться трапезой, теперь, заглотав лишь воздух, обернуло свою ненасытную пасть к хозяйке, вернее, к своему человекоподобному двойнику. И принялось за десерт. Неизбежные последствия. Она знала об этом, как знает о муках похмелья запойный пьяница, как извещен об объятиях виселицы вор, как обучен всем церемониям на эшафоте государственный изменник. Она давно не дебютантка. Она уже проходила все назначенные ей мытарства. Она встречалась со своим чудовищем, знала его зубы, она виделась со старухой, она хладнокровно спускалась в чистилище, но подобно всем вышеперечисленным персонажем, которых наслаждение грехом и безумством делает нечувствительными к доводам рассудка,она вновь пила допьяна и решалась на разбой.
Тот, кто сидел напротив нее, еще не был достаточно опытен в похмелье. Он не понимал его очищающего значения и упивался подступившей яростью. Он еще не укрощен и не обучен. Урок, преподанный ему Жанет, один из первых. Он еще не понимает, что разбуженное им чудовище, того же облика, родственное с ее темным обитателем, приступает к опустошительной трапезе. Он еще не подозревает, что, когда это чудовище закончит, от него останется пустая оболочка. Тонкая, как бумага. С ней это стало происходить быстрее, маятник, качнувшись, быстро совершал зеркальный разворот, а у него это произойдет медленнее и мучительнее, ибо тяжелому чугунному шару предстоит увязнуть в гордыне и недоумении. Пройдет немало времени, и будет совершено немало ошибок, прежде чем этот редут будет сокрушен и наступит подлинное осознание. Только избавит ли это от мук? У нее это осознание наступило, но лишь удвоило грех. Ей уже не воскликнуть с мольбой «Прости, Господи, ибо не ведаю…» Она ведает, видит, осознает, только остановить свой маятник не в силах. Так чей же грех чернее, его, слепого невежды, или ее, искушенного мудреца?
А Жанет все не было. Беспокойство проявила и герцогиня де Шеврез. Она бросила вопросительный взгляд на Монтрезора. Жанет дала ему отпор, отпор неожиданный, унизительный для баловня судьбы, отказа прежде не знавшего. Впрочем, охотничий замок герцогини Ангулемской не Лувр, где непосвященный рискует заблудиться в лабиринте тайных покоев, и не остров Крит, где за темным поворотом, в неосвященном тупике, поджидает Минотавр. Тот, кто может быть отмечен титулом, не бродит в полумраке, он давно здесь. Или она. Ее придворная дама, Анастази де Санталь, так же отсутствовала. Она как раз и могла покинуть гостиную раньше, чтобы из предосторожности проследить за гостьей. Следовательно, скоро вернет беглянку.
Клотильда взялась за бокал, но сразу же поставила его на место. У нее дрожали руки. Приступ бессильного отчаяния, отвращения усиливался. Подступало раскаяние, негодования на собственную несдержанность, на барскую вспыльчивость. Вновь этот нестерпимый галдеж в голове, когда каждая из ее уменьшенных копий, каждая со своей правотой, с апломбом римского сенатора, кричит о собственной невиновности. Одна оправдывает: имела, дескать, право. По рождению, по титулу. Другая стыдит: «Вы позволили себе произнести непристойность». Третья обвиняет: «Ты причинила ему боль. Ты его ранила. Нанесла ущерб единственному мужчине, кто оправдывает твое существование как женщины». Четвертая склонна увещевать: «Дорогая, не пора ли вам превозмочь вашу несдержанность? С вашей-то ясностью ума, с вашим опытом пора бы вам излечиться от девичей обидчивости».
А что же она сама, подлинная? Она опустошена. Уничтожена. Ей все же удалось сделать глоток. В комнате стало как-то светлее. Она стала различать слова. Ей нельзя сидеть вот так, неподвижно, это привлекает внимание. Ей будут задавать вопросы. Она не граф де Монтрезор, чье поражение вызывает лишь благодушное сочувствие. Она принцесса крови, чье унижение будет стоить обидчику жизни.
Внезапно появилась Жанет. А за ней Анастази. Жанет выглядела, как птица, которую внезапно вынесли на свет. Вид у нее странный. Она напоминает кошку, которую хозяин выдернул из драки. И застигнутая врасплох этим вмешательством, кошка повисла в воздухе, растопырив бесполезные когти. Она и в ярости, и в растерянности. Клотильда усмехнулась. Неужели неудачливый поклонник так оскорбил ее, что она все это время искала пусть к отмщению? Если так, то заметив своего врага, она, чего доброго, бросится на него. Кулаки у нее сжаты, глаза сверкают, и вид очень решительный. Жанет явно не принадлежит к числу женщин, кто оправдывает оскорбительные действия мужчин страстью, или даже находят себя польщенными. Но Жанет графа не замечала. Она смотрела прямо перед собой с той же пугающей сосредоточенностью, с какой готовилась к скачке. В ней шла какая-то борьба. Щеки у нее горели. Затем она огляделась, но опять же, без всякого интереса к графу. Но взглянула на хозяйку. Клотильда не ошиблась. Жанет смотрела на нее. Смотрела, будто не узнавая, будто некто, выдававший себя за сводную сестру, предстал в своем подлинном обличье. Клотильда чувствовала неловкость. Почему эта выскочка так на нее смотрит? Взгляд нехороший, сверлящий. Но в это время Анастази что-то шепнула за спиной княгини. Жанет вздрогнула и отвела взгляд. Анастази продолжала что-то шептать. И ярость Жанет угасла. Ее плечи обмякли, опустились веки, пальцы, сведенные, скрюченные, распрямились, а кисти рук подрезанными цветами опустились вдоль тела. Что пообещала ей придворная дама? Сыграть роль Немезиды?
0
0