На дне скользили крупные камни, между ними взметались облачка ила, оседали на ногах щекотными крупицами. У водопада этот лёгкий текучий покров давно размыло водой, камни обкатывало до гладкости, потом ломало и они вновь скалились острыми краями. Один такой впился в ногу, Акайо охнул, пошатнулся, выпустил пальцы Таари. Не упал, но она надавила на плечи, предлагая опуститься на колени. Скользнул в её руках кусок мыла, Акайо потянулся было за ним, но Таари только шлепнула его по пальцам.
Жесткая ветошь под её уверенными движениями выцвела из черного в серый, прошлась по его груди, стирая вместе с пылью и потом напряжение. Таари наклонялась над ним, тянула за руки, прикосновением требуя повернуться. Он закрыл глаза, слушая шум водопада и леса, плеск воды вокруг них. На макушку полилась набранная в горсть вода, невесомой шапкой легла пена. Тонкие пальцы прошлись от затылка вверх, Акайо чуть запрокинул голову, наслаждаясь лаской.
В темноте он чувствовал каждое движение — как она переступала с ноги на ногу, обходила его вокруг, отбрасывала собственные падающие на лицо пряди.
Она коснулась его подбородка, потянула, движением приказывая встать. Велела:
— Не открывай глаза.
Толкнула в грудь, заставляя сделать шаг назад. Поддержала за локоть, когда он поскользнулся на камнях, положила узкую ладонь на горло, чуть сжала. Он улыбнулся. Хотел сказать «я люблю тебя», хотел сказать «я твой». Хотел…
Задохнулся в потоке воды, невольно открыл глаза, перехватил её запястье.
— Руки, — резко одернула Таари.
Он замер. Не сумев разжать пальцы, продолжал цепляться за неё, как утопающий, но не пытался вырваться. Смотрел сквозь заливающую лицо воду, как она улыбается, разевал рот, пытаясь глотнуть воздуха, чувствовал себя рыбой на суше — безголосой, беспомощной в чуждой, смертельной стихии.
И не выдержал, дернулся вперед, вырвался из водопада. Закашлялся, упал на колени, вздрагивая.
Таари склонилась над ним, погладила по голове. Обхватила лицо ладонями.
— Не бойся. Я не дам тебе утонуть.
Он кивнул. Он ни на миг не сомневался в ней, просто…
Просто что? Он, бывший генералом Ясной империи, отдавший свою жизнь во имя долга, боится? Он — и не может побороть страх смерти?
Стыд заставил отвести глаза. Встать навытяжку, сказать тихо:
— Прости меня. Я готов.
Таари смотрела, чуть склонив голову набок. Шагнула ближе, тело к телу, обхватила его затылок, притянула к себе… И поцеловала в щеку, нежно, словно прикосновение бабочки. Шепнула:
— Ты ничего не должен, Акайо. Я просто предлагаю игру. Ты можешь отказаться.
— Я не хочу отказываться, — быстро отозвался он. — Я не боялся раньше и не хочу бояться сейчас.
Она тихо засмеялась, дыхание щекотало ухо.
— Бояться смерти — правильно. Это значит, тебе есть зачем жить. Но не надо бояться меня. Я никогда не позволю тебе умереть, Акайо.
Он кивнул. Сглотнул. Попросил, теперь искренне:
— Пожалуйста, сыграй со мной. Я хочу. Я боюсь, но я хочу попробовать.
Она улыбнулась, довольно и хищно, как могла бы улыбаться тигрица. Отодвинулась. Велела:
— Руки за спину.
Одна её ладонь легла на плечо, вторая, снова, на горло. Лёгкий толчок — и он стоит под потоками воды. Сначала спокойно, глядя в лицо Таари, впившись пальцами в собственные локти. Потом — судорожно открыв рот и едва удерживаясь от того, чтобы вдохнуть воду. Потом перед глазами начало темнеть. Он чувствовал, как дрожит горло в её руке, как он всё-таки вдыхает воду пополам с воздухом, как дёргается в захлебывающихся вздохах грудь. И как вдруг стало легко. Как запрокинулась безвольно голова, как закатились глаза, повисли вдоль тела руки. Он не падал только потому что она держала — и в то же время оставался в сознании. Воздуха хватало, чтобы не умирать, но не хватало, чтобы бояться. Он сглотнул, захрипел, выгибаясь, чувствуя, как прошивают его иглы острого наслаждения. Словно в самом деле — последние в жизни.
Он вдруг понял, что уже не стоит в водопаде, а лежит на боку, вытащенный на берег. Тело всё ещё колотила дрожь, скорее приятная, чем нет. Таари сидела рядом и выполаскивала пену из своих волос. Оглянулась на него, спросила:
— Пришел в себя?
Он кивнул. Медленно подполз к ней, припал губами к полускрытой водой ноге. Она брызнула ему в лицо пеной с пальцев и тут же обняла так крепко, что он догадался:
— Ты испугалась?
— Глупый, — тихо отозвалась она. — Конечно. Ты же совсем не умеешь контролировать своё состояние. Хорошо, что я чувствовала пульс, и, как только заметила, что ты начал проваливаться, вытащила.
Помолчала, зарывшись носом в его мокрые волосы. Спросила:
— Ты помнишь, как тебе было?
— Очень хорошо, — уверенно ответил он.
И это было правдой. В её руках, в потоках воды он не думал, не боялся, не беспокоился…
«Не был» — подумал Акайо и вздрогнул от этой мысли. Этого ему хочется? Исчезнуть, раствориться в хоть и любимой, но чужой воле? Ответил себе — да. На миг показалось, что с самого начала хотел именно этого, едва ли не с той минуты, когда очнулся в больнице, но он одернул себя. Этого не могло быть. Этого не должно было быть.
Таари встала, выскользнув из его объятий. Отжала волосы, начала одеваться, тоже, видимо, думая о своем. В ночной темноте казалось, что кожа её светится, как луна, тело скользило в полосатой тени тростников, такое красивое и изящное, что перехватывало дыхание.
Он обожал её. Боготворил её. Он падал в этот восторг, как в море, оглушенный, слепой, желающий лишь остаться навеки в его глубине.
Таари оглянулась. Спросила негромко:
— Что с тобой?
Он покачал головой, не умея объяснить. Любые слова были бы слишком похожи на глупое обвинение — ты так прекрасна, что я мечтаю в тебе утонуть. Но это ведь не её забота. Море всегда остается морем, научиться плавать — дело ныряльщика.
***
Звук храмового гонга выдернул его из сна, больше похожего на больное забытье, чем на отдых. Тяжелый гул уже затихал, а он смотрел в синее небо, пустой, как суп бедняка, сваренный из обрезков бамбука и щепоти риса. Слышно было, как собрали пиалы, понесли мыть к ручью вместе с котелком. Рюу спросил:
— Кто сегодня в храм? Я точно пойду, мы же ещё не спешим?
Таари отказалась, а Акайо неожиданно для себя встал, кивнул:
— Я с тобой.
Вышел на лестницу вместе с Рюу, Кеншином и Наоки, сделал первый шаг вверх по ступеням. Молитва предкам не шла на ум, вместо неё отчетливо и горько вставали вопросы.
Кто он? Зачем он живет?
Старые ответы погибли в крепости, оказавшейся лабораторией, а новых так и не родилось. Не считать же ответом это чуть приугасшее чувство, желание быть рядом с Таари? Он ведь думал когда-то, что похож на имперскую жену, которым правила предписывали быть не столько человеком, сколько частью супруга.
Нужна ли Таари такая часть? Хочет ли он жить только ради того, чтобы быть рядом с ней?
Нет. Даже если окажется, что ей подходит человек, не существующий за пределами отношений, он не хочет быть таким.
Но для чего ему жить? Что можно сделать своим смыслом?
Храм приближался, рядом шли люди, традиционная одежда сливалась в единый поток. Кажется, в Эндаалоре у каждого своя цель — что-то доказать, выяснить… Интересно, что было смыслом жизни у Лааши. Жалко, теперь не спросишь.
Лестница кончилась, а ответ не появился. Акайо отодвинулся от входа, замер в углу, потерянный. Мимо прошел монах, Акайо подавил желание поймать его за рукав. Спрашивать здесь о смысле жизни — все равно что расписаться в предательстве. В Ясной империи жили, чтобы служить, каждый был шестерёнкой в огромном механизме. Другого ответа не могло быть.
Подошел Кеншин, остановился рядом, не глядя в лицо. Спросил:
— Идём обратно? Не хочу слушать легенду.
Акайо кивнул. Сейчас он почти злился на себя за то, что поднялся сюда, очевидно ведь было, что в храме он ответа не найдет. Ответы на такие вопросы всегда таятся внутри собственного сердца. Спросил вдруг:
— Почему ты не пошел в деревню? Даже если бы тебя узнали…
— Потому что не хотел вспоминать, — резко бросил Кеншин. Посмотрел внимательно, уточнил неожиданно спокойно: — Что ты на самом деле хочешь спросить? Как я смог жить после этого?
Акайо кивнул с облегчением. Кеншин поджал губы, уставился под потолок храма. Сказал:
— Захотелось. Знаешь, просто жить — уже очень хорошо.
Отошел, начал спускаться вниз по бесконечной лестнице. Акайо смотрел ему вслед, вспоминая — да, он прав. Только недавно слова «просто жить» отвечали на все вопросы. Но сейчас хотелось большего. Ворочался в груди затолканный в дальний угол свиток, разворачивалась измятая бумага.
«Я хочу изменить Империю. Мы уже это делаем — и мы можем больше». Акайо досадливо отбросил настырную мысль, но она ускользала, словно лепесток на ветру, вилась вокруг заманчивым отблеском фейерверка. Говорила — подними голову. Попробуй. Поверь.
За спиной начали стягиваться на проповедь люди, Акайо, не желая слушать, вышел к лестнице. Медленно пошел вниз.
В конце концов, поиск смысла тоже может быть смыслом. Поверить в то, что его смысл недостижимей звезд, было намного сложней.
***
На стоянке Наоки, спустившийся сразу после Акайо, предложил:
— Давайте наймём лодку? Если за деревней свернуть направо, то можно выйти к Волосам Мамору, мосткам через болота. За ними будет река, по ней можно быстро спуститься почти к самой столице.
Иола стоял рядом, молчанием поддерживая предложение, и Таари только кивнула:
— Вы знаете дорогу лучше меня. Нам нужно в конце концов подойти к столице, а как мы это сделаем — не важно.
Сборы не заняли много времени, Акайо подставил плечо под балку паланкина, впереди взялся Рюу, почему-то ненавидевший быть вторым. Таари предложила Симото сесть в корзину, та покачала головой.
— Я живу, пока мои ноги измеряют мой путь, как звук живет лишь пока дрожит струна.
Поэтичный, ничего не объясняющий отказ.
Настаивать и переспрашивать никто не стал, тем более что женщина и правда пошла наравне с остальными, ничуть не замедляя их. Акайо заметил, как с подозрением, едва ли не со злостью смотрит на неё Джиро, задумался о причинах. Они могли говорить вчера, после тренировочного боя, когда сам Акайо купался… Тонул в водопаде.
Мысли снова вернулись к смыслу жизни. Вместе с сердцем стучало в груди — Империя, его дом, несовершенный, но такой дорогой ему. Помочь, сделать лучше.
Мечте было все равно, как он это сделает, мертвец, раб, почти что чужак.
Он медленно выдохнул, сосредоточившись на дороге. Решил внимательней смотреть вокруг и продолжать думать. Сдался самому себе, согласился — ладно, я правда этого хочу. Еще не знаю как, но хочу.
Стало легче.
***
Волосы Мамору начинались даже не как мостки, а как крутая лестница, наполовину вырубленная в земле, наполовину покрытая бамбуковым скелетом подпорок. Пройти по такому с паланкином было невозможно, во всяком случае, не с сидящей внутри Таари. Она как раз вышла, покачала головой, изучив склон.
— Мы здесь не спустимся.
0
0