— Какой мой ник? — открываю глаза и шепчу поверх щелканья счетчика. Ведущий смотрит пьяно и осуждающе. Понимаю — торкнуло. Меня всегда пронимает до чертиков, когда вспоминаю. А покупателей так вовсе не остановить. Столбик растёт, обесценивая счастье буквально на глазах.
— Зрачки!
Пытаюсь сдержать удивление, но не получается. Оценщик краснеет под изучающим взглядом.
— Вы тоже знаете об этой фишке? — чтобы не показать волнения, сжимаю мобильник в руке.
В тишине щелкает счетчик ставок, напоминая пение цикад. Двое. Вечер. Дорога до вокзала.
— Да… Какие-то обрывки воспоминаний, — отводит взгляд в сторону. Закрылся. Рано… Ок. Я не тороплюсь!
Счетчик замолкает. Порядок действий неизменен. Лицитатор снимает сливки, мне глоточек, остальное в недра матрицы. Мобильник вибрирует. Перевожу деньги на счет Лешке. У него тройня. Сам три года без работы. Порадуется. Главное, чтоб жена поняла правильно. Я же её поняла.
— Почему вы не боролись? — Оценщика не отпускают мои воспоминания. Меня тоже.
— Я думала, он учится для меня. Она была опытней. — Оправляю юбку. Привлекая внимание к бедрам.
— А сейчас? — Он скользит взглядом по моей фигуре.
— А сейчас я готова к третьей фазе, — говорю, поглядывая на забытый планшет. Разговор по душам не входит в мои планы.
— Что ставим? — в голосе разочарование.
Главное — не сбиться, не перескочить к финалу. Желание настолько сильно, что хочется кричать.
Дыши. Дыши! Глубоко. Раз, два… Раз.
Молчание затянулось. Спасибо, что ведущий оценивает не только мои воспоминания, но и реальность. У меня есть время на отдых.
— Боль.
Краснеет. Причем очень мило. Со щек румянец стекает на шею, теряясь за воротом белоснежной сорочки.
Вводит название нового лота. Моментальный отклик. Покупатели ждут файла. Закрываю глаза и выпускаю прошлое наружу. Стриптиз души, а кожу пронзают тысячи мелких иголок, входят внутрь и скачивают память. Я незаметно отключила анестезию, и мышцы сводит судорогой. Да так мощно, что начинаю кричать. Последнее, что вижу, погружаясь в прошлое, вскочившего с места Генку. Он вспомнит! Вспомнит! Осталось два шага. Восемнадцать…
— Вставай, чего разлеглась!
Открываю глаза, вижу кафель. Белый, в тонкую паутинку из серебряных нитей. Я лежу, касаясь голым животом холодного пола, и пытаюсь уснуть. Но уборщице пох, я мешаю мыть пол.
— Шла бы ты домой, чего разлеглась? — тычет в бок мокрой тряпкой. Торопит, бесит.
Мычу что-то, но вразумительно послать нет силы. Господи, дай мне поспать! Час! Всего лишь час, и мне станет лучше.
— Встань, — новый удар холщового комка в бок, и я вскакиваю, яростно пинаю ведро, разливая воду, больше похожую на помои, и выбегаю из женской уборной.
— Ветрова, ты почему в таком виде? — Ректор стоит, широко расставив ноги. Ловит прогульщиков, чуть ли не за уши втаскивая в кабинет для личной беседы. Потом волочишь ему в пакете: бутылки, конфеты, духи для толстожопой женушки. Лишь бы не отчислил. Поймал и меня: скалится, как блудливая псина, почуявшая течную сучку. Твоя правда. Первый день месячных, и я себя не контролирую.
— Плохо мне.
Одергиваю свитер, прикрывая голый живот, отряхиваю джинсы и кривлюсь от новой схватки. Говорят — рожу, и все как рукой… Может, ректора трахнуть. Боль унять и заработать очки на не отчисление. Морщусь.
— Пойдем-ка. — Берет под локоть, толкает в сторону. Тускло освещенный коридор. Глубже. Глубже… В переход между корпусами, низкие потолки давят на мозг, спотыкаюсь. Твердая рука обнимает за талию, поднимает с пола.
Петрович несёт меня через коридор, не обращая внимания на взгляды сокурсников и прочих студентов, педагогов, зрителей. Дверь вышибает ногой и кладёт на стол.
— Пила? — нервно стирает пот со лба и наливает полный стакан из высокого графина.
А я теряюсь в чувствах, которые тянут низ, вниз, в ад. Молча мотаю головой. Нет. Не курила. Не ширялась. Просто всегда так, в первый день… Всегда.
Ректор улыбается. Умеет читать мысли? Или думает о своем?
— Дома-то чего не осталась?
Дома? Лучше здесь — на полу в сортире, чем там, где в жопу пьяные предки.
— Ладно. Ты поспи пока. Я через час вернусь.
Закрывает дверь, а я проваливаюсь в темноту. Благодарно сжимая в руке пуговицу. Отвалилась с пиджака.
Счетчик щелкал медленно, но верно. Растеряны. Довела до пика и скинула вниз.
— Мы теряем популярность, — хмыкает лицитатор.
Генка… Неужели не помнит? Я вот жила все это время — ради этой встречи. Больно-то как. То хорошо, то больно. Дура…
— Облом с БДСМ, да?
Встаю. Устала: сидеть, думать, манипулировать. Остался один шаг. Всего один. Щелкнуло в последний раз. Смотрю на экран мобильника. Несмотря на то, что потеряли клиентов, цена была выше, чем за историю с лифтом. Перевод на счет одинокого пенсионера. Деньги продлят годы жизни. Всегда оставайся человеком. Даже если выглядишь как ссучившаяся псина.
— Сколько вам лет?
— Много…
— Выглядите прекрасно.
Тоже встает. Снимает пиджак, ослабляет узел галстука. Слежу за его движениями, словно изголодавшийся зверь. Впитывая все, до мельчайших подробностей, чтобы файлы памяти заполнились под завязку. Мне так не хватало этих деталей.
— Как вы попали в эту систему? — Обвожу рукой стены.
Пустые стены. Кофе с молоком. Даже окон нет. Донор, ведущий и покупатели. Время летит незаметно.
— По рекомендации, — и вновь закрылся.
Впрочем, я не хочу знать, как. Главное, что я нашла его. На это ушли годы.
— Продолжим? — теперь вопрос задаю я.
Генка морщится. Последние воспоминания пришлись ему не по вкусу. Но ведь кто-то купил. Жаль, нельзя узнать, кто. Впрочем, какой в этом смысл? Главное — расплатиться с теми, через кого перешагнула, чтобы повзрослеть.
— Продолжим, — Генка вздыхает и поднимает планшет с сидения. Стучит по клавиатуре на мониторе. Запускает новый стринг с продажей. И замирает в ожидании темы.
— Наваждение…
Вводит и замирает, перед тем как отправить.
— Уверены?
— Да…
Сажусь в кресло, отдаваясь приборам. Анестезию включаю, превышая дозу. Не хочу чувствовать. Тема страданий позади. Теперь апогей охоты. Зрачки расширены. Почти сливаются с радужкой. Генка подходит ближе, кладет руки на мою талию, словно тиски. Склоняется вплотную — лицом к лицу, глаза в глаза. Зрачки — его и мои — теперь одинаковые. Вспомнил.
— Катька, — шепчет, обдавая горячим дыханием, и я теряюсь в аромате ментола и ранней осени, теряюсь и не хочу, чтобы меня нашли: — Я не смогу отключить эту бандуру. Какого хрена?
— Глаза Петуха, помнишь? — успеваю прошептать в ответ и проваливаюсь в прошлое.
Я молода, красива, мне двадцать один, а он безнадежно женат. Первый мужчина — пик детских заблуждений.
Мы останавливались у каждого дерева. Насытиться друг другом казалось невозможным. Тропинка через лес. За углом виднеются крыши дачных домиков. Ночь. В прорехах листьев звезды. Запрокидываю голову, и он закрывает мне рот ладонью. Листва скрывает нас, стон прячется в ладони.
— Катька… — Понимаю, что нам нужно остановиться. Но не могу.
— Ты как наркотик. Слышишь?
Я слышу. Знаю. И сама подсаживаюсь. Глубоко. В себя. До самого дна, до границы, до боли.
— Катька… — Снова чувствую ладонь на раскрытых губах, впиваюсь зубами в мякоть, и Генка отдергивает руку. Кричу так, как хотелось: захлебываясь счастьем и болью. Эхо теряется в сосновом бору, убегает в поле, срывает с веток уснувших птиц.
— Сумасшедшая…
Знаю!
В первый и последний вечер счастья, перед побегом, шла до края и с обрыва вниз, чтобы потом упасть на дно, в самокопание, самоедство, в тлен.
Аукцион воспоминаний создали для нуждавшихся.
Донорам — деньги, покупателям — эмоции. Первого и последнего у меня с лихвой. Почему не поделиться. Ведь тот, кто платит, не видит наших имен и лиц. Это стриптиз души.
Счетчик щелкал словно бешеный. Все звуки слились в один.
Несмотря на двойную дозу, последнее воспоминание отняло остаток сил. Меня предупреждали. Максимум — три. Потом, если в генах был сбой, возможны последствия.
Почему дети, рожденные в тисках околоплодного пузыря, считаются везунчиками? Счастье только в том, что ты остался живым и не задохнулся…
На пике, когда стон счетчика замрет в тишине, на Генкин счет поступит всё отработанное. Цель достигнута — расплачусь по счетам за вехи взросления, за самые яркие мгновения. Повезет — получу своё…
Открываю глаза и смотрю на ведущего. Стоит на коленях. Напротив. Глаза в глаза. Рожденная в рубашке, со смещенным градусом удачи. Не стала бороться за мужчину, а спустя годы вернулась, когда он остался один.
— Сумасшедшая, ты, Катька, — Генка улыбается.
— Чего это вдруг?
Я не понимаю, чему он радуется. Деньги ещё не перечислены. Счетчик не останавливается.
Генка кончиками пальцев касается моей щеки. Чувства возвращаются. Жить буду. А Генка, наваждение мое, продолжая улыбаться, с силой бросает гаджет, и тот ударяется в стену. В наступившей тишине считаю осколки на полу. В руке весело вибрирует мобильник. Всё четко и никакого сбоя. Деньги переведены на счет, но это уже не так важно.
Генка склоняется к моим губам:
— Сумасшедшая, и всё…
0
0