Старуха не то по молчанию, не то по лицу угадала его мысли.
— Вот скромник нашелся! Девкам-то разное нравится. Вот мой покойный муж как раз навроде тебя был, так пока я его на свадебный холм не затащила, все наши невесты за ним бегали. Волос длинный, вьётся круто, отлив медный, ух! Сзади посмотришь — огонь-девка, хоть ты косу заплетай, а спереди лицо, будто из камня вырезали. Красиво…
Закат на миг всерьез усомнился, правда, ещё не понял, в чём: в своей памяти или в глазах Лужи. Нет, волосы в самом деле отросли уже ниже плеч, но медь тут причем? Сколько он себя помнил, даже в самых старых снах, волосы у него всегда были чёрные, как смоль.
Подумать над этим или проверить он, впрочем, не успел.
— Ой, заболтались! Допивай давай, остыло, и беги скорей!
Бежать, однако, не пришлось. По сторонам холма, где дожди ещё не успели окончательно размыть угли праздничного костра, только выстраивались женихи с невестами. Через макушку они друг друга не видели, и туда-сюда бегали, якобы скрытно, гонцы — руководили, кого куда ставить, чтобы на гребне не пришлось местами меняться, не перед той невестой оказавшись. За спинами женихов толпились друзья и семьи, ближе всех стояли отцы или братья, которым выпала честь вести родича вверх по склону. Закат нашел Светозара, подошел ближе. За спиной у рыцаря было вовсе не так пусто, как тот, должно быть, боялся.
— Хорошего утра, — весело поприветствовал пришедшего Щука, — самое то, чтобы жениться!
Поболтать, впрочем, времени не нашлось — Закату вручили полосу тёмной ткани, Медведь, тоже оказавшийся в числе «родичей» рыцаря, объяснил:
— Как Мох скажет про «ищите свое счастье» — глаза ему завяжешь и за руку вверх поведешь. Там трижды посолонь прокрути за плечи и вперёд пусти. Но так, с прицелом, сам понимаешь, — подмигнул хитро. — Оно-то каждый год кто-нибудь не того обнимает, а потом, уже повязки сняв, меняются, но лучше бы обойтись.
Закат кивнул, запоминая. На вершину холма поднялся Мох, видимо, отвечавший за все ритуалы в деревне. Поднял руки к небу, возвестил неожиданно громким и сильным голосом:
— Ночь кончилась! И кончается одиночество пяти парней и пяти девиц. Но глаза наши могут ошибаться, и руки наши, и друзья. Не ошибается только сердце. Так слушайте же его, ищите свое счастье на гребне, и оно подскажет вам, что сказать!
Мох заковылял вниз по склону, Закат быстро, поглядывая на соседей, завязал глаза Светозару. Взял за руку, повел за собой, стараясь не вырываться вперёд из цепи женихов с провожатыми, но и не отставать. Это оказалось не сложно — рыцарь даже не видя шел легко, только раз споткнулся о камень, который Закат, не заметив, перешагнул. И то улыбнулся:
— Отлично, должны же быть какие-то трудности!
Дичка вышла точно им навстречу, из-за её плеча улыбалась Крошка, удивительно высокая для своего имени женщина. Остановились друг напротив друга, Закат и названная мать невесты крутанули своих подопечных раз, другой… Придержали за плечи, давая вернуть равновесие. Отпустили. Те шагнули вперёд, сначала неуверенно, затем будто почувствовав друг друга. Столкнулись точно на гребне, обнялись, приникли друг к другу губами под восходящим солнцем. Закат отвернулся, смущенный. Остальные провожатые спускались вниз, и он присоединился к ним. Клятвы, что шептали сейчас на холме, были не для чужих ушей, пусть даже это были уши самых близких родственников.
***
Праздник был одновременно похож и непохож на тот, с которого началась его жизнь в Залесье. Снова богатый крестьянский стол, снова гусляр-Мох и танцы. На торцах широкого стола уместились молодожены, три пары с одной стороны, две с другой. Заката, как названного родича жениха, посадили поближе. Впрочем, с учетом количества женихов и невест, родичами им приходилась почти вся деревня, кроме, разве что, новоприбывших. Один такой, однако, оказался напротив Заката. Невысокий, похожий на мельника пришелец вызывал необъяснимое беспокойство, пока Закат не присмотрелся к его движениям, а присмотревшись, не отвёл взгляд. Несмотря на непримечательную внешность и округлое брюшко, этот человек был воином. Очень хорошим, талантливым, таким, которых называют «от судьбы». Не всякий рыцарь смог бы с ним потягаться, да и в себе Закат не был бы уверен, доведись ему сражаться с этим человеком.
— За молодых! — Разбойник поднял чашу, глядя на Заката. — Всех сразу и каждого в отдельности.
Пришлось отвечать. Глиняные бока кружек столкнулись, звякнули, плеснула жидковатая бражная пена. Разбойник, выпив до дна, хлопнул ладонью по столу, улыбнулся широко, блеснув ровными зубами.
— Чтобы им жилось счастливо и спокойно под любой дланью.
— Что ты имеешь в виду? — тон этого человека странным образом заставлял Заката искать подвох в его словах.
— Ну как же. Была деревня под Тёмным, будет под Светлым. Был рыцарь — идеал идеалов, будет крестьянин, твой вот названный брат, — разбойник налил себе еще браги, пока Закат решал, считать его слова оскорбительными, или всё-таки нет. Сообщил развязно: — Ничего против тебя не имею, Тёмный. Только Тёмный ли ты, а? Выполняешь ли роль, которую тебе подарили?
Их взгляды встретились. Разбойник подмигнул, вскочил вдруг из-за стола.
— Ну-ка, танцы!
Празднующие как будто только этого и ждали. Тренькнул гуслями Мох, затянули песню невесты, уже жены. Утонул в поднявшемся шуме голос Заката, потерялся в толпе странный человек.
Только после праздника, помогая убирать со столов посуду, Закат спросил, кто это был.
— Левша-то? — переспросила Горляна, вытирая со лба брызги воды. Она оттирала самый большой и противный горшок, милосердно отобрав его у рвавшейся помочь Ро. — Путник он, торговец бродячий. Пришел, когда ты раненый лежал, купил немного зерна. Сегодня утром говорил, что сразу после праздника отправится в путь.
— Он не сказал, куда?
— На восток вроде, за Чёрный замок. А что?
— Ничего, — Закат покачал головой, задумчиво глядя меж домов туда, где темные туши холмов и гор закрывали небо. — Мы с ним говорили на празднике.
— А-а, — Горляна фыркнула, приналегая на горшок, — ну ясно. Ро тоже сама не своя ходила, когда с ним на улице столкнулась. Такой, видать, человек, умеет сказать что-то важное.
Закат отнюдь не был уверен, что ему сказали важное, и не думал, что стоит спрашивать Ро, о чем она говорила со странным прохожим. Он бы на ее месте делиться такими откровениями не стал.
***
Он пишет письмо. Быстрый почерк, из-за неравномерной, несмотря на остро заточенное перо, линии буквы похожи на раны на бумаге. Ни одного черновика рядом. Темный Властелин ухмыляется, щедро присыпая ровные строки песком. Он не ждет не только согласия, но и вообще какого-либо ответа, но ему хочется послать это письмо — издевательскую пародию на обычаи страны той девушки, которую он назначил своей невестой. И пусть благодарят судьбу все художники его земель за то, что он не требует написать свой портрет!
— Пламя!
В окно просовывается узкая морда, под потолком комнаты мгновенно собираются дымные облака. Темный Властелин протягивает письмо через плечо.
— Отнесешь это нашим непокорным прибрежным жителям. Во дворец, — он оборачивается, вкладывая письмо в протянутую когтистую лапу. Лицо прорезает неприятная усмешка. — Лично в руки принцессе.
***
После свадеб дни потекли медленно и сонно. Закат снова работал у Лужи — пора корзин кончилась, началось время лаптей. Лыко для них приносили все, кто хоть ненадолго отправлялся в лес охотиться, заготавливать дрова или собирать поздние яблоки. Самой сложной частью плетения оказались задники, с которых начиналась работа, так что Лужа, сидя на крыльце, делала для Заката заготовки. Ночи становились все длинней, холодало, и очень кстати пришелся плащ, прежде заменявший спавшему на сеновале Паю одеяло. Самого Пая пригласили перезимовать Светозар с Дичкой — новую избу они, правда, еще только строили, но Лист выделил молодым домик-времянку, в котором много лет назад сам жил с женой. Конечно, на настоящую избу времянка не слишком походила — четыре стены да крыша, ни сеней, ни подклети, но, по крайней мере, в ней была печь, а для разделения на комнаты можно занавеску повесить. Благодарный Пай тут же вызвался помочь со стройкой, и втроём они взялись за дело с таким усердием, что в деревне стали даже говорить о том, что дом успеют возвести до снега.
Для Заката всё это значило, что его слуга не останется без крыши над головой, а сам он может не мерзнуть, сидя во дворе в рубашке. Ворот плаща, правда, приходилось стягивать нитью, намотанной между двумя воткнутыми в ткань прутиками. Хотя все в деревне и знали о том, кто он, Закату всё равно не хотелось использовать единственную имеющуюся у него фибулу — зубчатую корону Тёмного Властелина, отданную Паем.
Через несколько дней, впрочем, стало понятно, что плащ не спасает от осенних дождей. Закат ежился, но упрямо продолжал переплетать боковину лаптя, прикрывая его от все чаще стучащих по макушке капель.
— Всё, хватит и мою больную спину студить, и твою здоровую тоже, — Лужа с трудом встала, смахивая с пухового платка бисером блестящие капли. — Пошли в дом. И вообще, переезжай уже ко мне. У Горляны жильцов хватает, а тебе не придется каждый день через всю деревню бегать.
Спорить было не о чем — в старостином доме на самом деле поселилась большая часть бывших разбойников. Ютились вшестером в двух комнатах, но наотрез отказываясь стеснять самого Заката. Он был почти уверен, что причина скорее в страхе, чем в вежливости, и от этого чувствовал себя совсем неловко.
Лужа устроила ему постель на лавке, сама обосновавшись на печи — мол, и до кухни ближе, и старым костям полезней.
В первую ночь Закат никак не мог уснуть — лезло в голову видение о маленькой хатке, пришедшее, когда он лежал в забытьи после схватки с медведем. Сон о женщине, которая спала на такой же лавке под окном. Которая умерла на ней же.
***
Мальчик идёт по лесу, пиная валяющиеся на земле шишки. Его послали за грибами, но дождей не было слишком давно. Когда он вернется ни с чем, его снова побьют. Потом вступится мама, и её побьют тоже.
Он наподдает шишке со всех сил, на глаза наворачиваются злые слёзы — вот бы можно было так же… Вот бы скорее вырасти. Вот бы всем показать!
— Зачем же ждать, малыш? Только пообещай мне кое-что взамен.
Шишка, прокатившись по ковру иглицы, останавливается у чудного рыжего сапога. Мальчик медленно поднимает голову…
0
0