Киборг Bond X4-17
13 апреля 2191 года
Парни из отдела подкалывали Ларта, который зачастил в морг, хотя причин для его визитов туда и так хватало: то уточнить данные по очередному трупу с передозом, то узнать мнение специалиста по каком-нибудь особо сложному случаю… Ну, а что, судмедэксперт-то очень даже симпатичная, и если других сотрудников участка с завидным постоянством отваживает, то с Рэнтоном все как раз наоборот. Так что ничего страшного, что начальник пообсуждает очередного жмура, а потом и… в общем, убьет сразу двух зайцев — совместит приятное с… не очень приятным, но нужным.
Стоило Рэнтону подняться на первый этаж, как на комм пришел вызов от растрепанного и явно куда-то бегущего Селда:
— Ларт, ты где щас находишься?
— Иду к себе в кабинет, — сообщил инспектор. — А что случилось?
— Давай лети в конференц-зал! Шеф совещание назначил. Приказал собраться всем, даже Сволочь велел привести. А ты на вызовы со стационарки не отвечаешь. Давай! У тебя пять минут.
— О как! Сейчас заберу его из медблока и придем, — бросил старлей и отключился.
Bond дожидался его в приемной Шелда, сидел на стуле с неестественно ровной спиной и равнодушным лицом. Немного осунувшийся, немного взлохмаченный, в новеньком хрустящем комбезе взамен того… прожженого плазмой.
Ларт бегло оглядел кибера, на секунду задержав взгляд на небольшом сверточке, который Bond бережно прижимал к себе. Остатки пятикилограммового гостинца. «И куда в него столько влезло? — удивился инспектор. — Хотя, все-таки ускоренная регенерация, повышенный расход энергии, все такое. Надо купить еще шоколада парню, пусть восстанавливается. Или спросить, что ему нужнее. Кормосмесь, понятное дело, оптимально все сочетает, но на вкус — дерьмо полнейшее».
— Добрый день, шеф!
Киборг дисциплинированно поднялся при появлении командира. Стандартная формула приветствия слегка царапнула — ни намека на привычные подковырки с вечным «Ларри». Программное выражение лица, приветливая типовая улыбка с каким-то там номером. Но как бы хотелось, чтобы это не было утилитой, а… Ларт резко себя одернул — надо точно убедиться во всем, а не мечтать. Тем более, что их киборг только месяц, как проверку проходил. Вряд ли кибернетики не заметили бы каких-то там отклонений. Но вот такой знакомый и лукавый прищур синих глаз кажется совсем человеческим и искренним. «Да ладно уже перед самим собой юлить. И так все уже поняли, что нихрена Сволочь не обычный киборг. Сволочь? Или правильно называть его Bond’ом? Пора уже дать ему какое-нибудь нормальное, человеческое имя, а то— Сволочь… Не годится так!» — отвесил себе мысленный подзатыльник Ларт.
Инспектор чертыхнулся про себя, заверил какие-то документы у Шелдона, прикладывая палец в соответствующих окошечках, затем извиняющимся тоном сказал:
— Слушай, Пол, мне бежать надо, может на днях заскочу… тогда поболтаем?
Док только рукой махнул.
— Да у самого цейтнот начался. Вчера, как раз когда Селд ваш у меня загорал, привезли парня после пьяной потасовки в баре, показания чтобы снять. Дежурному подозрительным показалось, что он бледный слишком. Но держался бодрячком. На вопросы ответил, а кибер штатный на него пялится. Дежурный спрашивает, мол, в чем дело. Оказывается, бедро по касательной лазером задело, а этот тип молчит, как партизан… Ну, да ты его видел вчера. А парень этот странный такой, сразу официальное заявление накатал, что отказывается от госпитализации и претензий не имеет и впредь иметь не будет. Фактически задерживать его никто не собирался, но он попросился, чтобы его у нас в медблоке подлатали и еще пару-тройку дней перекантоваться, подлечиться. А то, что он ранен, типа, никто знать не должен, а то еще решат довести дело до логического завершения и теперь уже точно прикончат его. Тарлин возражать не стал, потому что парень этот пообещал оплатить все по полной и даже сверх того. Ну, я рану обработал, гель противоожоговый нанес, швы наложил, перевязал, вкатил новую порцию обезболивающего. И знаешь, что забавно? Он на Bond’а твоего похож. Пока перевязку делал, так на рану смотрел, а когда на гравиносилках в палату доставили, да на соседнюю койку с кибером переложили, то внимание обратил. Если бы Bond’у прическу другую сделать, то вообще не отличить. — Шелдон хохотнул: — Я-то знал, а ваш Селд, когда вечером на процедуру пришел, прифигел знатно. Лежат перед ним два молодца одинаковых с лица. Только по регенерационному модулю на ноге и определил, кто киборг, кто человек. А то чуть было тому парню булочки не сгрузил. А кибер твой, ничего, сам его булочкой угостил. Хорошая у него программа, душевная.
Ларт улыбнулся, мол, да, душевная, и поспешно попрощался с приятелем. И так уже почти пять минут прошло, а им еще до конференц-зала топать.
Bond шел за командиром, как и положено правильному телохранителю: с правого бока и отставая на полшага. Он заметил, что Ларт слишком внимательно изучал его документацию у врача, а по направлению и задержке взгляда определил, что инспектора заинтересовали его идентификационные данные, серийный номер, дата выпуска и тип процессора. Странно, к чему бы это? Что нового он там хотел найти? Уж о себе-то Сволочь знал все гораздо лучше кого бы то ни было: самый обыкновенный киборг-шпион со всеми вытекающими отсюда способностями и возможностями. Правильный киборг. Или Ларт что-то заметил? Нервный он сегодня какой-то, подозрительный. Данных для анализа недостаточно. Надо будет понаблюдать.
У входа в конференц-зал, Рэнтон спохватился, забрал у киборга пакет с остатками конфет и сунул к себе в барсетку. А то будет их боевая единица стоять как сиротинушка с кулечком. И так над ними все ржут… Ларт приложил палец к сенсору, дверь отъехала в сторону. Так и есть: уже все на своих местах, а они последние из опоздавших. Инспектор тихонько прошмыгнул к своим парням, плюхнулся на свободное место.
Киборг тенью встал за стулом хозяина. Привычно просканировал свою команду. Кажется, Мэш снова простудился. А Дживс снова не не спал всю ночь со своими младшими братьями-тройняшками — опять кофе глушит, и, похоже, уговорил уже шесть кружек. Bond незаметно изучал своих людей и машинально отмечал, что и парни поглядывают на него, а Селд даже приветливо подмигнул. Все-таки хорошие у него сейчас хозяева, и… как же не хватало ему в медблоке совместных голокомиксов с Дживсом, занятий с Мэшем и Селдом, шахматных баталий с Сээди. А еще, как ни странно, работы.
Вошел начальник участка полковник Тарлин — высокий подтянутый мужчина с обильной сединой в густых темных волосах. За ним — его заместитель, подполковник Кушер — лысеющий толстяк с острым носом и вечно недовольным выражением лица. Bond поймал на себе брезгливый взгляд последнего. Ну что поделать, Кушер ему тоже не нравился. Тут чувства были совершенно взаимны. Да подполковника вообще никто не любит за мелочный, склочный и мстительный характер. Офицеры дружно поднялись, приветствуя начальство.
— Садитесь, господа офицеры! — скомандовал полковник, отодвигая кресло, и тоже занял свое место. — Приступим! Итак, в ходе прошлой операции нам удалось взять почти всю группировку Сизого. К сожалению, самого босса мы упустили. Теперь наша задача во что бы то ни стало выйти на него и арестовать. Приставить к объекту наблюдателей не удается, так как при малейшем подозрении на слежку люди Сизого открывают стрельбу на поражение. Мы уже потеряли шестерых сотрудников. Пострадали мирные жители, которых приняли за наших агентов. Мы ищем способы добраться до него. Группа капитана Грэйвза вышла на некую Лору Свон, девицу элит эскорт-сервиса, чьими услугами на постоянной основе пользуется ряд VIP-клиентов, в том числе Альберт Сизов.
Худощавый брюнет кивнул, поднялся со своего места, вывел информацию на общий терминал, сделал рассылку. Офицеры открыли полученный от капитана файл.
«Лора Свон, возраст 27 лет, уроженка Спаркла, город Пайнвиль. С совершеннолетия проживает на Ферне, есть место постоянной регистрации — Нэвилл-сити. С того же самого времени работает девушкой по вызову. Последние четыре года официально — в модельном агентстве «Кэнди», неофициально — в эскорт-службе Мамаши Брукс, ориентированной на очень богатых клиентов, по каким-либо причинам предпочитающих секс-киборгам живых девушек и юношей».
По мере того, как Грэйвз докладывал, над голо-панелью всплывали вирт-окна с голограммами девушки. Дорогая одежда из последних модных коллекций, эксклюзивные украшения, ухоженные волосы и кожа… Кто-то из парней присвистнул: «Хороша цыпочка!» Ларт оглянулся на Bond’а — тот весь подобрался, словно легавая, почуявшая дичь.
— Только подобраться к этой «Цыпочке» никак не получается. Мы пытались выйти на Лору Свон через ее агентство, но там такие проверки в их конторе! Похлеще, чем на иной таможне. Мы и так, и этак пытались подослать туда нашего человека, не выходит, — рассказывал капитан. — Ну не вызывать же ее в самом деле на допрос в участок! Так мы ничего не добьемся. Да и основание для вызова нужно, а его нет.
Полковник кивнул. Грэйвз уже докладывал ему все это лично. И сам Тарлин читал выкладки аналитиков по данному делу. И видел озадаченные лица парней, что ясно говорили об отсутствии у них каких-либо идей. Взгляд на секунду задержался на киборге — все-таки Bond, а не DEX. И Тарлин приглашающе указал на большой вирт-экран, куда капитан дублировал информацию.
— Bond, подключиться к терминалу, проанализировать данные по делу Лоры Свон. Задача: организовать прямой контакт, наладить процесс доверительной коммуникации, не вызывающей подозрений. Цель: выйти на Альберта Сизова.
— Приказ принят, — отчеканил киборг.
Вот оно, счастье! Не надо ничего взламывать, сами пригласили и дали полный доступ ко всем файлам, относящимся к делу.
Запрос дополнительных сведений… Данные наружного наблюдения… Анализ голографий Лоры Свон и ее окружения…
Все пять групп в полном составе не сводили глаз с киборга. На их лицах читались разные эмоции — любопытство, интерес, скепсис. Взгляды переходили от неподвижно застывшего Bond’а на центральный терминал, в вирт-окнах которого с бешеной скоростью сменялись голографии, карты, таблицы, и обратно. Оперативники уже настроились на длительное ожидание, но уже через пару минут киборг отмер и доложил:
— Задание выполнено.
Тарлин поморщился, словно у него заболел зуб:
— Включи имитацию личности. Терпеть не могу вашу машинную речь.
Да с радостью!
— Есть, включить имитацию личности.
Ларт обернулся к киборгу: лицо Bond’а стало более живым, машинная поза сменилась на более свободное положение тела уверенного в себе человека. Инспектор с удивлением увидел перед собой молодого мужчину, с внимательными умными глазами, в глубине которых — или ему опять показалось — мелькнул азарт.
Когда совсем близко раздался приглушенный рык, Закат сначала застыл на мгновение, выцеливая зверя. Затем услышал скрип снега, тихий рассерженный голос:
— Ну, чего уставились? У, злой рок, был бы у меня меч…
Ломанулся напрямик сквозь сухие кусты, разодрав плащ, вывалился на поляну, натягивая тетиву. Взвизгнул волк, в бок которого вонзилась стрела, упал на снег, разбрызгивая кровь. Остальные сначала отпрянули от прижавшегося спиной к дереву Светозара, но вместо того чтобы сбежать, отчаянно атаковали сразу обоих. Закат успел выстрелить ещё раз, в упор, отскочил, прикрылся луком, так что зубы волка вонзились в дерево, а не в горло. Крутанулся, не выпуская обломки оружия, заставил зверя врезаться в дерево. Светозар отшатнулся от напавших на него, удачно пнул одного, но тут же взвыл, упав на землю. Закат схватил за загривок волка, вцепившегося в ногу Светозара, рванул, на какие-то полпальца разминувшись с наскочившим со спины…
Зазвучал охотничий рожок. На поляну выбежал Лист, всадил стрелу под самыми руками Заката, заставив волка наконец разомкнуть челюсти. Штанина Светозара быстро пропитывалась кровью, но звери не успели снова напасть — из леса с треском выломились остальные охотники. Потребовался всего десяток стрел, чтобы убедить даже самых голодных волков отступить. Тяжело дышал запыхавшийся Медведь. Похвалил Заката:
— Молодец, что услышал. — Добавил, обернувшись к Светозару, которому уже перевязывали рану, пока грубо, но надежно: — И ты молодец, что продержался. Хотя олух, на помощь надо было звать сразу и громко, — снова перевел взгляд на Заката, припечатал: — И ты олух! Сказал бы, что волчью стаю по следам не опознаешь… Много бы вы тут вдвоём навоевали, — посмотрел, как Светозар с Закатом неловко пожимают плечами — не подумали мол. Махнул рукой. — Ладно, чего уж там. Берём туши и пошли в деревню. Мяса с волков не возьмешь, но шкуры выделаем, будет польза.
— А олень? — неуверенно спросил Светозар.
— Какие уж тут олени, когда ты на одной ноге стоишь и мы такого шороху в лесу навели, — фыркнул оказавшийся рядом Щука. — Да и Большая охота до первой дичи идёт. Волчий нас, видать, ждёт год.
По пути в деревню Заката и Светозара то и дело хлопали по плечам, поздравляли — один услышал и помог, другой выжил чудом. Но всё равно чувствовалось повисшее в воздухе напряжение.
Никто не был виноват в нападении волков — не Светозар на них налетел, они его выследили. Кто-то неудачно пошутил, мол, приняли за оленя, но тут же стушевался, умолк. Пояснил Медведь — охота, на которой умирал человек, считалась худшей из всех возможных. Лучше неё была даже пустая, когда никакое животное не удавалось подстрелить до вечера, хотя она и грозила будущим голодом, или получившаяся сейчас волчья, обещавшая тяжёлый и опасный год, с угрозами, идущими от неведомых чужаков.
Смерть человека же, как оказалось, считалась верным знаком близящейся большой беды — такой страшной, что её никогда не дожидались. Снимались по весне, едва снег сходил, откочевывали всей деревней хоть к соседям, хоть даже в чисто поле.
Закату оставалось только дивиться, какими чудными тропами ходили ритуалы Тёмного Властелина, прежде чем по ним стали так гадать.
***
После охоты он вернулся было к Луже, но не успел ни руки помыть, ни толком рассказать любопытной старухе о произошедшем, когда в дверь постучала злющая Ро. Спросила с порога:
— Шить умеешь?
Закат кивнул, добавил на всякий случай:
— Пай умеет лучше.
— А зашить человека и не сомлеть сумеет? — с сомнением уточнила девушка.
Закат пожал плечами. Смотреть на самые разные раны и при этом тащить господина к алтарю Пай умел, но зашивать их раньше не доводилось.
— Значит, по пути и его заберём, — решила Ро. Уже на улице объяснила: — Этот дурак не позволяет себя раздеть, стесняется, видите ли! А подставлять волку причинное место не стеснялся!
Хотя Ро преувеличивала и пострадало у Светозара всё-таки бедро, но дотянуться и зашить его сам он не мог, Ежевичке и Ро не разрешал, а Дичка шить своего мужа боялась до дрожи в коленках. В результате, пока Ежевичка спорила со строптивым раненым, уже грозясь приласкать его по голове ухватом, Ро добежала до деревни и решительно разыскала «портных» нужного пола.
Почему она пошла именно к нему, Закат спрашивать не стал. Наверное, само собой выходило, что Тёмный Властелин должен уметь всё.
Пай на предложение помочь в лечении отозвался с жаром, чуть куртку не забыл. Должно быть, надеялся, что в будущем сможет не беспомощно наблюдать, как господин умирает, а лечить его даже без помощи чудесного алтаря.
Светозар сидел в домике знахарки на лавке, бледный от потери крови, но упрямо цепляющийся за пояс штанов. Ежевичка устроилась на корточках перед ним, всё ещё пытаясь убедить:
— … умрёшь же, глупый! Ох, а это что за подкрепление?
Ро быстро объяснила свою мысль, знахарка одобрительно кивнула, но вместо того чтобы сразу рассказать, что нужно будет делать, велела:
— Тащите в закуток стол и всё, что я тут разложила. Светозара положите прямо на него, штаны снимите или срежете, сами разберётесь. Дальше будете говорить мне, что видите, а я вам — что делать. Ясно?
Быстро стало понятно, что одним шитьём лечение не ограничится. Надо было ещё промыть рану, срезать рваные лохмотья кожи, которые уже никак не могли прирасти на место. Светозар шутил и бледнел всё сильнее, даже несмотря на обезболивающий отвар, Пай как мог отвечал, хотя цветом лица тоже мог поспорить с простыней. Закат слушал только Ежевичку и редкие вставки Ро, стараясь делать всё насколько возможно точно и чисто. Иглу и нить-жилу Ежевичка передала им за занавеску в котле, велела Паю опустить руки в ещё обжигающе горячую воду, подержать, и только тогда вылавливать инструмент. Закат прижимал к столу раненого — Светозар пытался лежать смирно, но всё равно иногда вздрагивал, что могло обернуться неверным стежком. Пай шил ровно, аккуратно, на время даже перестав перебрасываться со Светозаром шутками. Тому, впрочем, тоже стало не до них — к концу шва его била крупная дрожь и видно было, как он изо всех сил сжимает зубы, чтобы не стонать.
Однако Ежевичка их даже после идеально выполненного шва не отпустила, велев обложить рану лекарством из жира и трав и накрепко забинтовать. Последнее оказалось едва ли не самым сложным — объяснения были запутанными, как сами бинты, повязки всё время норовили сползти. В конце концов Ро просто потребовала накрыть самое дорогое для рыцаря чем-нибудь и ворвалась в закуток. В миг забинтовала как надо, резкими приказами заставляя Светозара поворачиваться в нужные стороны. Закончив, тут же сникла, ушла. Посмеивалась Ежевичка:
— Девка-девка, как сложность есть, так она всё правильно делает, а в обычной жизни дитя дитём.
Светозар после перевязки вдруг сообщил, что понял, что надо делать, и обещал завтра поменять бинты сам, но Ежевичка хотела убедиться в его понимании лично. Сидящая тут же Дичка только улыбалась, держа мужа за руку. Она впервые всерьёз испугалась и избавилась от страха, и была так захвачена пережитым, что не поддерживала ни Светозара, жаждавшего поскорей вернуться домой, ни лекарку, взывавшую к разуму рыцаря.
Закат не стал дослушивать спор, вышел из избы, сел на крыльцо, с которого недавно убрали снег. Он чувствовал себя странно пустым и усталым, на руках и одежде подсыхала кровь — волчья вперемешку с человеческой. Склонился вбок, к заметенной завалинке, опустил ладони в снег. Мороз пробирался под плащ, щекотал шею, студил непокрытую голову. Снег вокруг рук схватился тонкой мокрой корочкой от тепла, Закат скатал снежок — грязный, в багровых пятнах. Бросил без замаха куда-то в Ежевичкин огород, сейчас совершенно скрытый белым одеялом. Скрипнула дверь, за спиной остановился Пай.
— Господин?..
Закат поднял голову, посмотрел в такое же усталое лицо шута. Солнце, быстро бегущее зимой, стояло высоко — они не замечали время, занятые лечением Светозара, только сейчас по небу и навалившейся на плечи тяжести понимая — прошел далеко не один час.
— Ишь, расселись, — возмутилась вышедшая на порог Ежевичка тем чудным голосом, каким матери ругают забаловавших детей — вроде и сердится, а вроде и смешно ей. — Чего это вы вздумали у меня на пороге мёрзнуть? Идёмте, я вам воды солью, изгваздались же едва ли не по уши.
В холодной воде ещё не присохшая кровь быстро сходила с рук, расплывалась в кадушке кляксами. Странными рывками прыгала картинка перед глазами, будто Закат засыпал, и казалось, что капающее с пальцев алое никогда не остановится. Сколько раз он смывал с себя кровь? И ни разу — вот так, после того, как спас, а не убил кого-то.
Толкнула в плечо Ежевичка, Закат, очнувшись, взял полотенце, вытер чистые уже ладони. Поднял голову, ещё не зная, о чем хочет спросить, но бабка догадалась раньше, ответила:
— Лекарем тебе не стать, даже не пытайся. Кем бы ты ни был, ты воин. Можешь защищать жизни, можешь отнимать, но спасать так, как мы с Ро спасаем, не берись. Сейчас помог, молодец, может, и ещё поможешь. Но ты так жить не сможешь, сам же видишь. Не должен лекарь от одной зашитой раны уставать.
Он кивнул, признавая её правоту. Впрочем, ещё он мог оставаться Закатом, помощником старой корзинщицы. Это ему нравилось куда больше, чем обязанность быть воином.
В дверь постучали, из сеней высунулся Щука, стаскивая с головы припорошенную снегом шапку. Обрадовался:
— О, нашёлся!
— А ну кыш отсюда! Куда в валенках в дом? — Ежевичка замахала руками на уже шагнувшего в горницу Щуку. — Всё уже, всё, отпускаю я вашего именинника.
Закат приподнял брови. С учетом того, что имя своё он носил меньше полугода, именин у него быть никак не могло, а в какой день какой луны он родился и вовсе оставалось загадкой даже для него самого. Щуку это, однако, не смущало. Дождавшись Заката в сенях и зашагав вместе с ним и Паем к деревне, он объяснял на ходу:
— Ну какая разница-то, когда тебе какой год исполняется? Просто нам тебе кое-что подарить надо, вот и решили считать, мол, именины. А то такое без повода дарить нельзя, примета плохая.
Ян пошел в парк.
Были все те же пасмурные сумерки. Только снегопад прекратился. И то сказать, намело уже по щиколотку. Куда дальше-то? Тем более никто не убирает.
Зденек стоял у парковой решетки, счищал с нее снег, и скатывал в шарики. Снежки не кидал, не разламывал, а складывал на очищенное место, между прутьями.
– Привет, Зденек.
– Привет.
– Слушай… я тут познакомился с одним мальчиком… его Кристиан зовут. Он очень похож на тебя. Просто как две капли. Почему?
– Не знаю.
– Вы не братья?
– Может быть.
– Что значит, «может быть?». Слушай… мне все как-то странно отвечают. Словно есть какая-то тайна, которую я не должен знать.
Мальчик остановился. Осторожно положил последний снежный шарик на бордюр. Внимательно, по-взрослому посмотрел на Яна.
– Может быть. А может, ты просто задаешь неправильные вопросы. Может, у них у всех просто нет ответов на твои вопросы?
– Ну… вряд ли. Я спрашивал очень простые вещи. Почему так пусто на улицах и…
– А почему? – в глазах Зденека появился настоящий, неподдельный интерес.
– Я не знаю. Поэтому и спрашивал.
– А что тебе отвечали?
– Не помню. Разные глупости.
– Дай твою куртку.
– Опять замерз?
– Нет. Но она… только не обижайся.
– Не буду.
– Она пахнет по-другому.
– Как по-другому?
– По-правильному. А что ты еще спрашивал?
А действительно, что? Про странности. Про то, что снег не убирают. Про сумерки, которые не кончаются на улице, а в домах сутки текут ровно так, как им полагается. Глупости разные спрашивал.
Ян снял куртку, передал мальчишке. Тот уткнулся носом в воротник и закрыл глаза.
Что опять не так? В одном из домов пахло пирогами. В другом было много портьер и гобеленов, там пахло пылью.
– Зденек, скажи… чего вы боитесь?
– Я – ничего.
– А те, кто сидит по домам?
– Они…
Мальчик замялся, опустил взгляд. Несколько секунд переминался с ноги на ногу.
Потом быстро протараторил:
– Они боятся, что ты не придешь. Ну, что совсем ни к кому не придешь.
– Я?
– А кто. Конечно, ты.
– Вы все меня с кем-то путаете.
– Нет. Это же ты приходишь в сумерках? Ведь ты?
– Ну… в каком-то смысле. Ну, то есть, да. Раз у вас тут кроме сумерек ничего не бывает.
– Разве не бывает?
– Не бывает.
– А. Знаешь, мне надо бежать. Ну… ты приходи сюда еще, ладно?
Ян очень долго не решался позвонить в эту дверь. Не то, чтобы это была какая-то особенная дверь. Обычная, деревянная. С кованой ручкой и традиционным медным молоточком.
Но она что-то смутно напомнила ему. Так случайный фантик от карамели напоминает о детстве – тем, что он именно такой, какими вы менялись с друзьями тогда.
И еще, ему нужно было подумать над словами Зденека. Крепко и непредвзято.
Отрешиться от внешних условий, понять алгоритм. Сейчас как раз хорошо думается – нет снега, и в голове чисто и легко.
Что является причиной странностей?
Почему нет зеркал, и почему в городе все время полутемно? Почему никто не хочет прямо ответить на все вопросы? Почему они с такой тревогой смотрят на окна и двери, чего ждут от ночи? Чего боятся? Неужели и вправду того, что я к ним не приду? Да кто я такой? Что за важная такая персона?
Когда дверь открылась, и на пороге показался чей-то невысокий силуэт, Ян не стал ждать, когда его пригласят в дом. Сразу спросил:
– Скажите, кто я?
Зазвучал настороженный девичий голос:
– А… вы сами, разве, не знаете?
– Меня зовут Ян. Я приехал сюда недавно. Но кто я для вас?
Она отчетливо хихикнула:
– Для меня вы гость. Поздний. Немного сумасшедший. Проходите.
– А не страшно пускать на порог немного сумасшедшего позднего гостя?
– Нет, что вы. Вас все хвалят.
– Да ну?
– Да. Даже старый Милош Бортник. Ну, садовод, вы должны его помнить…
Ян вспомнил глуховатого ворчуна-старика и его комнату, заставленную ящиками семян.
– Помню. Но я был у него совсем недавно. Когда вы успели увидеться?
– Так он заходил днем к нашей… ой… что же это я вас на пороге-то держу? Заходите скорее!
Все повторилось.
И в этом доме все было так же, как в других домах. Уютно, чисто. Девушка мило щебетала весь вечер. Потом пришла нянька, выдворила юную хозяйку в спальню. Стала стелить постель на диване в гостиной, с опаской поглядывая на него. Ян, без особой надежды на правдивый ответ, спросил:
– Чего вы боитесь?
– Я?
– Все вы. Горожане. Люди.
– Ох, и не знаю, сударь. Может, смерти?
– Это понятно. А причем здесь я?
– Сударь, не морочьте голову старой женщине. Вы – сумеречный гость. Этим все сказано.
– Что – все? Представьте, что я не знаю! Я вообще ничего не знаю! Не понимаю…
– Вы запутались. – Женщина вздохнула. – Бывает. Здесь, когда метель, так одиноко. И ночью. Приезжие говорят, наш город угнетает. Люди в нем чувствуют себя маленькими и потерянными. И только статуи химер мрачно смотрят на них с высоты…
– Вы, должно быть, хорошо рассказываете сказки. Да?
– Ну, кто-то говорит, что и хорошо…
– Расскажите мне обо мне. Пожалуйста.
– Да что тут рассказывать? Пока сумеречный гость стучится в дома, все у нас будет хорошо. Но придет день, и… спите, сударь. Спите. Это нужнее. Это правильнее.
– Зденек, погоди. Постой!
– Но мне вправду пора.
Ян догнал мальчика и потопал по улице рядом с ним.
– Скажи, Зденек, а ты тоже не видишь зеркала? Ведь они есть, я прав? Они есть во всех домах. Скажи мне!
– Знаешь, я ведь не знаю, почему ты к нам приходишь. Ну, может, тебе эти зеркала и не нужны? Может, так и надо?
– Зденек… стой. Не несись. Ты же на самом деле Кристиан? Просто назвался чужим именем. Да?
Мальчик остановился, закусил губу.
– А если я скажу… ты что же, к нам больше не придешь?
– Я приношу счастье?
– Ты?
– Тогда в чем дело?
– Ни в чем.
– Зденек…
Он заныл:
– Ну, правда, ну что я такого сказал? Тебе что, плохо у нас, да?
Ян нахмурился, формулируя ответ.
– Не плохо. Но я словно на вокзале. Жду поезда, а его нет и нет. А вокруг люди… в целом хорошие люди, добрые. Но чужие. И они тоже чего-то ждут…
Пока он размышлял, Зденек потихоньку смылся. Ян решил, что стал хуже соображать. Медленнее. Неужели же виноват город? Не принял, не узнал, морочит голову, словно чужаку. Угнетает…
Однако остановки и переглядывания могли вызвать подозрения, поэтому Акайо просто шел привычным маршрутом. Ноги узнавали улицы, глаза норовили начать внимательно обшаривать тёмные переулки и встречных людей. Раз за разом он одергивал себя, и так погрузился в это, что едва заметил Ран, выскользнувшую из-за угла.
— Фейерверки, — она протянула ему аккуратно упакованную коробку, похожую на традиционный подарок. — Её уже вывели из казарм.
Акайо кивнул, передал коробку назад. Напомнил:
— Возвращайтесь домой.
Она чуть прищурилась, резко отступила в темноту, не ответив.
На миг подумалось: «Если план провалится, гейш я запомню такими, какой увидел Ран: напряженной, в сером платье, с переброшенной через плечо косой». Акайо выкинул мысль из головы. У них был план. Им нужно было действовать, чтобы он не провалился.
Они вывернули из-за угла точно, когда с другой стороны на узкую, вьющуюся между домами улицу вышли солдаты. Акайо пробежал по ним беглым взглядом, оценивая: впереди один с табличкой, двое с мечами, двое несут широкую балку осужденной, последние следят за спиной. Все, как они ожидали. На миг вскинул глаза на Симото, надеясь поймать её взгляд, но женщина смотрела в алеющее небо, возвышаясь над своей охраной, словно дерево над травянистым морем. Заплутавший в переулках ветер играл с её волосами, бросал в лицо — Симото только встряхивала головой, выше поднимая подбородок, ничуть не пряча нарисованного на щеках знака зла.
Акайо помнил, как сжимались другие, силясь устоять на брусе шириной всего в две ступни, нелепо сгибались, растопырив руки, или вовсе проделывали все дорогу на четвереньках, вцепившись в ненадежную опору. Тогда не думал об этом, а сейчас понимал — для многих пытка унижением была болезненней, чем сама казнь. Ведь не всех ждала смерть, многие отделывались потерей руки, уха, или несколькими десятками плетей, часто претерпевая муку за городом, там, где никто не мог их видеть или слышать. Но всем приходилось пережить путь через город.
Однако Симото держалась легко. Казалось, не её несут на смерть, но она позволяет солдатам сопровождать её.
Поравнялись — Акайо отступил, опустив голову, как договаривались. Считал мгновения, ожидая, пока пройдет замыкающая пара…
Грохнуло, в небо взвились ракеты, вспыхнули разноцветьем. Кадет сбился с шага, задрал голову, Акайо увидел, как ошалело приоткрылся его рот, успел подумать — совсем мальчишка. И ударил, стремительно и точно, как уже сто раз повторял в мыслях. С неба ещё сыпались искры, рядом охнули, Акайо подскочил, перехватил чужую руку, вывернул за спину, заставляя выпустить меч. Кто-то в темно-синем кимоно по простому врезал врагу по уху. Сзади выругались, резко сказала Тэкэра:
— Оставь. Он не успеет истечь кровью от такой раны, а нам надо спешить.
Всё закончилось в пару мгновений. Удивленно склонила голову к плечу Симото, успевшая соскочить с балки прежде, чем ее уронили.
— Кто вы?
Акайо, предоставив другим отвечать, поспешил к оброненной в пыль табличке, помог Иоле расправить подделку, в которую были завернуты фейерверки. Краем глаза следил, как кто-то маленький и хрупкий, похожий на юную ученицу гейши, но с брызгами крови на груди, взял Симото за руки.
— Мы не должны были вас отпускать.
Она прижала ладони к его щекам, стирая краску, позволяя Тетсуи вынырнуть из-под нарисованного лица. Улыбнулась задумчиво.
— Я столько раз пыталась встретиться со своей судьбой, но кто-то всегда заступал ей дорогу. Уже второй раз — вы.
— Не мы, — отрезал Джиро, быстро раздевающий лежащего на земле кадета. — Твоя Ран. Мы просто оказались подходящим инструментом. Тетсуи!
Тот быстро кивнул, кинулся помогать. Место было удачным, ни одной двери не выходило в узкий переулок, и все же задерживаться они не могли. Нужно было успеть снять грим, переодеться, перевязать парики, превратив их из сложных причесок в военные узлы — и все до того, как к ним заглянет случайный прохожий.
Голых солдат оттащили к стене, накрыли кимоно и испачканными в гриме тряпками. Наоки все-таки стянул куском ткани порезанную ногу одного, последним занял свое место в строю. Табличку взял Тетсуи, балка паланкина досталась Акайо и Джиро.
Отряд кадетов с осужденной покинули переулок.
Уже совсем стемнело, люди торопились зажечь фонари на углах домов. Отпрянула с дороги пара юнцов в одеждах писарей, низко склонили головы. Акайо привычно скользнул взглядом дальше, приметил подростка, попятившегося в темноту переулка. Подумал — или беглец, или воришка, а скорее и то, и другое.
Раньше Акайо доложил бы о нем командиру по возвращении. Сейчас только мысленно пожелал удачи. Подумал — а что могло заставить таких детей не убегать? Как вообще живут бедные дети в городе? Никогда раньше не интересовался, а ведь мог.
Из уличного шума вырвалась протяжная вибрирующая нота, в ответ дрогнула балка на плече — Симото переступила с ноги на ногу. Акайо заметил в неосвещенном углу высокой террасы фигуру с мандолиной, на миг встретился с ней взглядом. Вздрогнул, торопливо отвернувшись, и ещё долго не мог справиться с пробегающим по спине ознобом. Глаза старой женщины обожгли ненавистью.
Раньше он не замечал такие взгляды? Раньше он не забывал вежливо опускать голову при встрече со стариками.
Гомон накатывал волнами, в них лентами плыла музыка, склоненные головы сливались в рябь, отдельные приметы оседали в памяти мутной взвесью, которую тут же смывали следующие опущенные глаза. Оружие, длинная катана и короткий вакидзаси, оттягивали пояс, Акайо шагал, одновременно в настоящем и в прошлом, люди часто казались смутно знакомыми. Оставалось радоваться, что никто не станет вглядываться в лица кадетов.
Тетсуи шагал ровно, направляя их прямо к воротам. Табличка на высоком шесте сообщала всем, кто мог прочитать в плавающем свете фонарей — осужденная приговорена к казни за стенами. У них есть право выйти из города.
Стоящие стражей солдаты прочитали, или, возможно, просто не предположили, что отряд может направляться куда-то, кроме обычного места казни. Небольшой пустырь, яма рядом с которым всегда была наполовину полна праха, Акайо хорошо знал это место, как и путь к нему, и вес балки на плече. Единственная честь, к которой его никогда не допускали — приведение казни в исполнение, и сейчас он был этому рад. Он убивал в схватках, но ему никогда не приходилось заносить меч над безоружным. Тогда верный солдат империи не дрогнул бы, даже не понял бы нынешнего Акайо, содрогавшегося при мысли, что мог вспоминать не только дорогу, но и вес оружия в своих руках, падающее лезвие.
В отличии от Таари, милосердной безоговорочно, он всё ещё считал принцип равноценного наказания достаточно справедливым.
Но закон Империи зачастую судил жестче проступка.
Они скрылись за холмом, когда Симото легко спрыгнула на землю. Поклонилась:
— Благодарю. Что дальше?
— Вернемся в Цветочный квартал, — ответил Акайо, опуская больше не нужную балку на землю. — Ран сказала, через канал ведут опоры.
Симото кивнула, отбросила назад длинные волосы. Посмотрела серьезно, словно собираясь что-то сказать, но её перебила Тэкэра:
— Сначала остановимся у берега и сотрем у тебя с щек тушь! Хотя бы частично, чтобы выглядело просто грязью. У вас же сейчас людно и светло, даже если мы будем красться по окраинам.
Симото только улыбнулась в ответ.
Путь к каналу не занял много времени, в темноте за городом они быстро добрались до указанного Ран места. Нашли кривое деревце, растущее так низко, что мутная вода подмыла корни, обнажив их. Дни дерева были сочтены, однако счет этот был достаточно велик, чтобы выдерживать назначенную роль опорного столба.
Веревка была закреплена на той стороне, и требовалось только поднять её из воды. Тэкэра завязала хитрый узел на ветке так, чтобы веревка натянулась над каналом, словно перила, а после перехода её можно было бы освободить одним рывком, снова спрятав в коричневой воде.
— Ши не любит людей, — улыбнулась Симото, глядя почему-то не на канал и не на реку вдалеке, а на противоположный берег. Серое кимоно на груди покрылось пятнами туши, смытой с лица. — Но мы всегда умели с ней договориться.
Первой шагнула на едва угадывающуюся под водой опору. За ней последовал Тетсуи, Акайо, сняв сандалии и повесив их на шею, стал третьим.
Воды, отделенные от бурного течения реки, оказались теплыми и быстрыми, настойчиво толкающими в ноги. Они высоко поднялись после дождей, и опоры, прежде выступавшие над поверхностью, скрылись, заставляя идти след в след друг за другом, доверяясь Симото, помнящей, куда нужно ступать.
Шаг. Ещё шаг. Что-то сказала Симото впереди, но шум воды заглушил её голос. Тетсуи задержался на следующей опоре, и, чуть покачнувшись, прыгнул.
Ветер рванул куртку, сорвал парик, заставив тот, мгновение поболтавшись на воде черной кляксой, кануть в глубину. Но Тетсуи удержался, вцепившись в веревку, шагнул дальше, словно ребенок, очарованный чуждой песнью.
Акайо, оглянувшись, сказал в темноту:
— Одну опору смыло.
Темнота откликнулась многоголосьем, передавая сообщение.
Коричневая волна захлестнула ноги, Акайо крепче сжал пальцы на мокрой, поросшей водорослями веревке. Под босыми пятками скользило дерево, грозя сбросить в воду. Тогда Акайо разделил бы участь парика, уже, должно быть, проделавшего половину дороги к морю.
Им в любом случае предстояло последовать тем же путем, сдавшись на милость реки. Но не сейчас. Сейчас были равные шаги и Таари впереди, ждущая их в чайном доме вместе с Юки.
Последний прыжок, наконец под ногами оказались доски террасы-причала. Акайо оглянулся, протянул руку следующему за ним Кеншину, уже вдвоем они помогли Иоле и остальным. Когда Джиро последним прыгнул на причал, за веревку взялась Симото, потянула, дернула. На миг показалось, что это тайный знак, понятный дереву на том берегу — оно отпустило веревку, позволив той снова погрузиться в воду.
— За мной, — коротко велела Симото, неожиданно напомнив свою ученицу. Даже не обувшись, побежала вдоль причала, соскочила на привязанную у края лодку, с неё на соседнюю и на следующую террасу. Узкие палубы качались под ногами, грозя перевернуться, и они не спешили, перебираясь с одной на другую. Симото ждала в тени, из просвета между домами вырывался свет фонарей, музыка, голоса. Здесь песни мандолин были не редкими яркими лентами в общей серости, но главной темой, голосом Цветочного квартала. Таким же прекрасным, как и его лицо. Таким же фальшивым.
Акайо внимательно посмотрел на Симото, та улыбнулась.
— Мы всегда играли то, что хотели услышать гости. Я стала играть то, о чем пело сердце.
Отвернулась, торопясь продолжить путь. Они проскользнули за спинами увлеченной друг другом пары, перебрались через груду ящиков, промчались сквозь задние комнаты чьего-то дома. Почудилось, что кто-то шепнул вслед “Удачи, Водяная Ведьма”. Послышался смех Симото.
Она остановилась так внезапно, что Акайо едва не налетел на замершего рядом с ней Тетсуи.
Ран стояла в дверях их дома, неподвижная, без улыбки, и в то же время казалось — она бросилась в объятия подруги. Акайо видел только её и спину Симото, стоял молча, чувствуя — то, что сейчас происходит между ними, нельзя прерывать.
— Прости, — Симото первой протянула руки, еще не двигаясь с места. — Я не открывала глаза и думала, что вижу всё. Прости, Ран, сестра моя, сердце мое. Долгие дожди лились с неба, и я поверила, что на всей земле есть только дождь. Прости меня. Я отвернулась от тебя первой, я поверила, что ты могла меня предать. Прости. Я говорила с ветром, когда нужно было говорить с тобой.
— Да, — медленно кивнула Ран. — А я не пыталась тебя найти. Прости меня за это.
– Отличная идея. – Инна шмыгнула носом. – Правду говорят, что большинство священников – атеисты, духовная семинария быстро избавляет от иллюзий. Отец Алексий, правда, исключение, у него противоположная реакция – вместо того, чтобы презреть Бога, он презрел церковные догматы и верит в то, что ему больше нравится. Но я всё равно волнуюсь… Может, мне не уезжать? Подождать где-нибудь за территорией?
– Не волнуйтесь. Поезжайте домой. Павлика вам всё равно не отдадут, скажут, что вы его заразите.
– Вам его тоже не отдадут. Скажут, что вы… В общем-то, они не имеют права вам его отдавать, вы совершенно посторонний тут человек.
Об этом Ковалев не подумал.
– Будем уповать на здравомыслие батюшки, – сказал он.
Батюшка, как всегда, приехал за полчаса до начала молебна. Зоя, будто ожидая от Ковалева подвоха, устремилась к выходу, едва черный внедорожник остановился возле крыльца. Ну не бежать же ей наперерез?
Ковалев всё равно поднялся и шагнул батюшке навстречу, мучительно думая, как к нему обратиться, – ни «батюшка», ни «отец Алексий» почему-то никак не выговаривалось, казалось то ли дешевым фарсом, то ли унизительной формальностью, будто этими словами Ковалев расписывался в добровольном ему подчинении, назначал старшим по званию – или, еще хуже, переводил малознакомого человека в разряд уважаемого родственника. Никакие аргументы против этого не помогали. Зато вспомнилось, что этому человеку дядя Федя при встрече плевал под ноги…
И пока Ковалев мусолил на языке обращение к священнику, Зоя успела поцеловать батюшке ручку и встрять между ним и Ковалевым.
– Вы что-то хотели, Сергей Александрович? – спросила она и недовольно сжала губы.
– Да. Я хотел поговорить с отцом Алексием, – твердо ответил Ковалев.
– О чем? – продолжила Зоя, надеясь прикрыть батюшку своей не очень-то широкой спиной.
И Ковалев понял вдруг, что она ждёт от него ответа «не ваше дело». Он едва не ответил ей именно так, но вовремя прикусил язык.
– О крещении Павлика Лазаренко.
– Зоенька, погоди, – неуверенно кашлянул батюшка. – Разве можно спрашивать человека, о чем он хочет говорить со священником?
– Вряд ли Сергей Александрович собрался исповедаться в грехах.
– И всё же. У нас есть время, давайте присядем. – Батюшка кивнул на кресла и выразительно глянул на Зою, которая, должно быть, собиралась к ним присоединиться.
– Отец Алексий, я знаю, что собирается сказать Сергей Александрович. Он уверен, что мы готовы сделать Павлика инвалидом, лишь бы ввести в молельную комнату. И будет утверждать, что Павлик не хочет креститься. И то, и другое – полная ерунда, его ничем не подкрепленные… фантазии.
Слово «фантазии» она произнесла с особой интонацией. И батюшке пришлось выразительно посмотреть на неё ещё раз, чтобы она убралась восвояси.
– Я слушаю. – Батюшка ободряюще улыбнулся Ковалеву, садясь в кресло, и, надо сказать, улыбка его вызывала доверие.
– Я говорил Татьяне Алексеевне. И хочу повторить вам лично… Я не доверяю православным докторам и считаю, что обряд крещения может повредить здоровью Павлика Лазаренко. Не говоря о психологическом на него давлении со стороны педагогов… – Ковалев оглянулся на удалявшуюся Зоину спину. – И если кто-то попытается ввести его в молельную комнату, я сообщу об этом в органы опеки.
– Написать в органы опеки – ваше неотъемлемое право, – без вызова, а наоборот, будто с одобрением, ответил батюшка. – И забота о мальчике, о его здоровье, его душевном состоянии – это правильный, добрый поступок. Должен сказать вам по секрету, что органы опеки на этот счет имеют негласные указания сверху, а потому никому от заявления хуже не будет, разве что хлопотно: и мне, и Татьяне, и органам опеки – отреагировать на сигнал они обязаны. Тут дело в другом: я не верю, что Павлик искренне хочет креститься. И, тоже по секрету, Зоя Романовна на крещение смотрит как на магическое действо, как на снятие бабкой порчи или проклятия, а это нехорошо, не по-христиански, не по-божески. И я не стал бы его крестить, если бы дело было только в этом. Вряд ли вы читали монографию Татьяны, но я полностью уверен, что после крещения Павлику станет гораздо легче, и не от того даже, что он обретет ангела-хранителя, а лишь потому, что верит в свое исцеление таким путем. И мучительный для него выбор останется позади. Как священник я не должен его крестить, должен дождаться, когда он захочет прийти к Богу, а не спастись от кого-то или чего-то через магические заклинания. Но по-человечески я считаю, что с этим лучше поскорей покончить к вящей радости Зои Романовны.
Батюшка посмотрел на Ковалева вопросительно, будто искал одобрения.
– А я считаю, что ребёнка запугали нарочно, лишь бы он согласился окреститься.
– Даже если это так, что вполне вероятно, крещение все равно избавит его от страхов и благотворно скажется на здоровье.
– Я в этом сильно сомневаюсь. И, насколько мне известно, Татьяна Алексеевна была против крещения Павлика.
– Да, это я убедил её в том, что Павлику рано креститься. Но теперь я думаю иначе: мальчик весь извёлся из-за этого крещения, не знает, кого ему слушать. И надо бы, как в известной притче, отказаться от ребёнка, лишь бы не разрубать его пополам, но ведь не выйдет…
– И вы предлагаете отказаться от ребёнка мне? Я правильно понял? – осклабился Ковалев.
– Я думаю, что сейчас крещение для Павлика – наименьшее зло.
Ковалев готов был с этим согласиться, если бы не слова Инны о том, что одним уколом астму можно сделать стероидозависимой…
– Я должен быть уверен, что попытки снять приступ на входе в молельню не повредят его здоровью. Ни вы, ни я – не врачи.
– А кто сказал, что крестить непременно надо в молельне? Это можно сделать в другом месте, где у Павлика не случается приступ удушья. Только и всего. И я считаю, вам надо при этом присутствовать, чтобы убедиться: никакого насилия над ребёнком никто не совершит. Если, конечно, вам это не претит…
– Мне это, конечно, претит, – ответил Ковалев. – Но я всё же поприсутствую. Чтобы убедиться.
Влада появилась за несколько минут до конца процедур и, к счастью, не видела, как Ковалев говорил с батюшкой, – она бы, наверное, решение Ковалева не одобрила. Она бы вообще не одобрила его вмешательства в это дело.
На душе всё равно оставался неприятный осадок. Ковалев убеждал себя в том, что был последователен, а доводы батюшки – вполне логичны. Если здоровью ребёнка ничто не угрожает, какая разница, совершат над ним этот пресловутый обряд или не совершат, пусть он и трижды мракобесный. Так в чем же дело? Неужели так противно считать, что Зоя одержала победу? Какая разница, кто одержит победу, надо думать об интересах ребёнка, а не о собственных амбициях. И всё же… Ковалеву казалось, что он не оправдал надежд Павлика (надежды Селиванова не в счет). Но в чем же состояли эти надежды? В том, что Ковалев снимет с него бремя принятия решения, запретит его крестить – и Павлику не придется отвечать на вопрос, хочет он креститься или не хочет. Хоть он и маленький, но это решение должен принимать сам. И делать выбор за него – это неправильно.
Нет. Наверное, неприятный осадок остался лишь потому, что Ковалев был принципиально против любого крещения вообще. В том числе крещения младенцев родителями. Считал религию лишней в жизни любого человека. И вполне был согласен с Владой: в Бога верят только придурки. И не было у него в душе ни толерантности, ни веротерпимости, а это нехорошо. Наверное.
Между тем детей потихоньку готовили к явлению чуда – как крещеный Павлик сможет без страха войти в молельню. Нет, официально об этом не объявляли, но шептались, спорили: сможет или не сможет? И споры эти напоминали прогнозы футбольных болельщиков: так никто не желает проигрыша своей команде, даже тот, кто сомневается в победе.
Надо отдать Зое должное: крещение Павлика она превратила в некое общее дело, чтобы все присутствующие ощутили причастность к чуду, которое вот-вот состоится. И вместо молельни детей направили в столовую, где батюшка приготовился к проведению обряда.
Ане тоже хотелось поглядеть на крещение, и любопытство её было понятно, но Влада сказала, что не может принять в этом участие: без юбки и платка женщинам неприлично принимать участие в таких мероприятиях.
– Я не буду натягивать поверх брюк никакие покрывала. И полиэтиленовые мешки на голову напяливать не буду, – уперлась она, когда Аня принялась её уговаривать.
– Почему? – спросила та.
– Потому что это унизительно, – отрезала Влада. – Превращать себя в чучело на том основании, что у кого-то от вида твоих ног и волос текут слюни.
Вряд ли Аня поняла, что Влада имела в виду, её, скорей, убедил уверенный и бескомпромиссный тон матери – она легко смирилась с уходом домой.
Дети уже собирались в столовой, когда Ковалев неожиданно увидел в холле Ангелину Васильевну – она запыхалась, будто спешила.
– Здравствуйте, Сергей Александрович! – Она широко и красиво улыбнулась Ковалеву.
– Здравствуйте, – сдержанно ответил Ковалев и едва не спросил: «А вам-то что здесь понадобилось?»
Но она будто прочитала его мысли.
– Инка документы забыла, сейчас врач приедет, а полиса нет. Пришлось мне сюда тащиться. Извините, бегу – такси ждет.
Однако с Владой, которая одевала Аню, Ангелина раскланивалась гораздо дольше, несмотря на спешку.
– Серый, а ты почему ещё не одет? – спросила Влада, когда подошла к выходу с одетой Аней.
– Я задержусь ненадолго. Мне надо… – ответил он. – Ждите меня дома, будем двигать диван.
– Ладно. Потом мне расскажешь, что тебе было надо, – согласилась Влада. – Но если бы Инна Ильинична не заболела, я могла бы подумать что-нибудь не то. Слушай, а может, тебе Юлия Михайловна нравится? Она ещё ничего, не старая…
– Прекрати болтать ерунду при ребёнке, – проворчал Ковалев.
Тут как раз появилась Ангелина Васильевна и на крыльцо вышла вместе с Владой и Аней, что Ковалеву совсем не понравилось. Особенно то, что Влада мило с нею заговорила.
Столы в столовой передвинули к стенкам, на столике персонала, накрытом расшитой золотом скатертью, была расставлена церковная утварь, ни назначения, ни названий которой Ковалев не знал.
Селиванова не было. И Ковалев догадался: кто-то из врачей или сестер нарочно задержал его на процедурах. От греха. Растерянного Павлика за руку держала Юлия Михайловна, шепча ему на ухо то ли наставления, то ли успокаивающие слова. Павлик кивал ей молча и равнодушно.
Ковалев встал у стены, в сторонке ото всех, стараясь остаться незаметным, – не вышло. Зоя, зайдя в столовую, тут же заявила:
– Неприлично подпирать стенки во время богослужения. А ведь дети берут с вас пример!
Ричард Норвуд сам не знал, почему решил трахнуть эту секретаршу. Наверное, это просто вошло у него в привычку. В каждом новом месте — чай, кофе, детектив, не хотите попробовать наши бургеры или пиццу на вынос? Ага, конечно, сержант, вы идите вперёд, а я ещё раз просмотрю материалы дела. Везде находилась какая-нибудь Лили, Карла или Джессика, так поражённая его почти платиновыми волосами и новой униформой (ещё бы, после потных-то лысеющих деревенских копов!), что запрыгивала на его член в ту же минуту, как Норвуд с ней оставались одни. Обручальное кольцо Норвуд предусмотрительно убирал в чемодан.
В этот раз его вызвали в маленький городок по какому-то совершенно неинтересному делу — местные копы могли справиться и сами, будь у них хоть немного воображения и серого вещества в голове. Норвуд фыркнул в плечо сидящей на нём в позе наездницы Энн Джонсон (так значилось на ее бейдже). Даже в такой момент он не мог не думать, какие всё-таки потрясающие идиоты населяют просторы благословенной свободной страны, и что без него, детектива Ричарда Норвуда, полиция бы просто коллапсировала и преступники заполонили бы всё на свете.
Жалюзи отбрасывали на пол длинные тени, пыль колебалась в воздухе. Близился конец рабочего дня, и Норвуд шлепнул Энн по заднице, чтобы она поторапливалась. Откуда-то повеяло холодным воздухом и запахом машинного масла, резко стало неуютно. Норвуд перевёл взгляд на зеркало в дальнем углу и увидел в нём знакомый силуэт — человек со скейтом, настолько слитые друг с другом, словно они были одним целым.
— Блядь! — выругался Норвуд. Он почувствовал, что его член опадает.
— Что такое? — удивленно откликнулась Энн. — Тебе не нравится?
— Подожди. Ты тоже это видишь? — он указал в угол. — Там, в зеркале?
Энн поднялась с него и принялась застегивать лифчик.
— Ты странный. У нас тут нет никакого зеркала. Нам финансирование урезали, але, детектив. Это тебе не салон мод.
Норвуд заправил рубашку в брюки и подошёл к стене. Действительно, там было совершенно пусто.
Вечером он ехал в ближайший отель, и прохладный ветер шевелил высокие початки на кукурузных полях вокруг. Издалека Норвуд заметил несколько билбордов, реклама на них словно облупилась и выцвела от времени.
“Не ведите беспорядочные половые связи”, — говорилось на первом. Там была изображена счастливая семья с несколькими детьми.
“А то вам не поздоровится”, — было написано на втором. “Что за?..” — сказал Норвуд, но больше он ничего подумать не успел, потому что на третьем билборде ничего не было написано. Там был рисунок. Силуэт человека, выполняющего трюк на скейте, и красный фон. Как будто всё изображение было окрашено свежей кровью.
Не знаю, сколько и куда я шла – и не знаю, как умудрилась не попасть под машину. Видимо, случайное везение. А как меня Люси нашла, не знаю тем более. Но нашла же! Затормозила рядом со мной, посигналила и, когда я обернулась – отрыла дверцу своего «мини-купера».
Я села. Молча. Даже смотреть на Люси не хотелось, чтобы не видеть укора и разочарования. Сама знаю, что вела себя как последняя дура. Теперь знаю и больше ошибки не повторю. Но толку-то от заднего ума.
Однако Люси ничего насчет дуры не сказала. Вообще ничего не говорила до самой «Зажигалки». Привезла, за руку отвела к бару, сунула в руки что-то ледяное и шипящее. Отпив, я чуть не выплюнула мерзкую кислятину с убийственным содержанием ментола, но под строгим взглядом Люси все же проглотила.
В голове тут же что-то взорвалось, зашипело – и прояснилось. Словно пыльный мешок с меня сняли. Так что кислую дрянь я допила полностью и добровольно. А потом Люси повела меня на второй этаж, к двери с надписью «Посторонним вход воспрещен» и скалящимся черепом. Солидной такой двери, перед которой маячил то ли менеджер, то ли вышибала. Я ее еще в первый раз заметила, но не спросила, не до того было. Да и значения не придала. Подумаешь, дверь. Не Синей же Бороды комната!
То ли менеджер, то ли охранник сдержанно кивнул Люси и открыл перед ней дверь. За ней оказалась крохотная комнатка, похожая на шлюз: ни окон, ни мебели, ничего. Только вторая такая же дверь, а перед ней на маленьком столике разложены маски. Черные, белые и красные. Шелковые. Разного размера, от крохотных полумасок до закрывающих все лицо.
Люси взяла две белые, одну протянула мне. Помогла завязать сзади, а то у меня пальцы дрожали. И, прежде чем войти во вторую дверь, погладила меня по плечу.
– Ты можешь просто смотреть. Как захочешь.
На этот раз ощущение сна не было совсем. Я четко понимала, что это – явь. И что Люси ведет меня в закрытый клуб, где люди развлекаются как-то сильно нестандартно. Может даже противозаконно. Единственное, в чем я была уверена, так это в отсутствии наркоты. Почему? А потому что отлично помнила пару слов Дика на эту тему. И главное, его интонацию. Ну и в «Зажигалке» я не заметила никого, даже отдаленно напоминающего продавца сладкой смерти. У них такой, особенный, взгляд.
А вот за дверью ничего особенного не оказалось. Уютный полупустой зал, отделанный в духе западного салуна, камнем и деревом. Подиум с шестом, доходящий до середины зала, и небольшой танцпол. За барной стойкой – ковбой, чем-то напоминающий Олега Табакова в молодости, а на табуретах вдоль стойки – несколько одиночек, все в красных масках. В уголке лениво перебирает клавиши древнего пианино (на самом деле навороченного синтезатора «Ямаха») тапер в джинсах, белой рубашке и кожаном жилете.
Публика на первый взгляд была та же самая, что в общем зале, разве что все – в масках. В основном белых и красных. Но это на первый взгляд. Если присмотреться, то все оказывалось куда интереснее… не ошибаюсь, или вон та изысканная леди в красной маске носит ошейник и ест с рук у своего спутника?
– Нам фреш и что-нибудь легкое, – велела Люси официантке.
Я с интересом на нее глянула, ожидая увидеть девицу топлесс, или там с заячьими ушками. Ничего подобного. Белая рубашечка, зеленый шейный платок, зеленый фартук в пол. Строгая прическа, минимальный макияж. Это что, клуб баптистов?
Люси тихонько хихикнула.
– У тебя такой взгляд… расслабься. Тебя никто не покусает.
Я фыркнула и спрятала руки под стол, а то уже успела цапнуть салфетку и начать ее терзать.
В самом деле, надо расслабиться. Раз уж Люси сегодня играет в фею-крестную, будем пользоваться. Кстати, вот интересно…
– Почему ты привела меня сюда?
Люси пожала плечами:
– Такой огонь не должен пропадать зря. А если я ошиблась, то тебе пригодится как материал для романов. Но я не ошиблась. – Она пододвинула ко мне бутылочку минералки. – Тебе рассказать правила, или пока просто посмотришь?
– Я немножко в курсе, так что посмотрю.
Кивнув, Люси откинулась на спинку кресла и щелкнула пальцами. Тут же подскочил кто-то из служащих, склонился к ней.
– Майку от нас «Кровавую мери».
Официант смотался, а я удивленно глянула ему вслед: здесь Майк? Кажется, я не знаю о нем чего-то любопытного.
– Он же тут работает?
– Нет, только развлекается, – усмехнулась Люси. – Вообще-то Майк неплохой адвокат.
Упс, как-то неловко вышло. Принять адвоката за жиголо… и почему-то общаться с адвокатом мне уже не слишком хочется.
А тем временем бармен вручил одному из сидящих у стойки парней (их всего-то было трое) бокал и что-то шепнул. Парень в красной маске тут же обернулся, напоказ отпил из бокала, поставил его обратно на стойку и, соскользнув со своей табуретки, направился к нам.
Мне стало совсем неловко. Ну не знаю я, как тут принято общаться с сабами, тем более – с чужими… или не чужими? Как все сложно-то!
– Доброго вечера, прекрасные леди.
Майк опустился на одно колено, поцеловал руку Люси, а затем мне, задержав губы на моей коже чуть дольше. Ну да, я повторила за Люси. Я ж говорила, что обезьянство – наше все. Похоже, сегодня только на него вся надежда. Хотя, это ж Люси и Майк! Чего я боюсь-то? Не покусают.
– Рада тебя видеть. – Я улыбнулась Майку. – Присаживайся к нам.
Люси одобрительно хмыкнула, Майк сел в свободное кресло, а я… я подумала, что неплохо бы уже принести наш фреш. Мне срочно надо чем-то занять руки. И не ерзать, когда Майк на меня смотрит! Мне неловко, словно кто-то подглядывает мой неприличный сон. И я совершенно не представляю, что делать дальше! Что тут вообще принято делать? Для клуба БДСМ, как их описывают или показывают, все слишком прилично и скучно. Ни тебе стриптиза, ни плеток-наручников, ни голых девиц в цепях. Наверное, все же нетрадиционные баптисты.
– Перед шоу всегда тишина и покой, – тихо пояснил Майк, уловивший мое удивление. – Еще минут на десять. Может быть, пока пригласишь меня потанцевать?
– Да. – Я вскочила, словно меня в попу укусили. – Идем!
Схватив его за руку, потянула к танцполу: вот там я точно знаю что делать! Не то что в этих ваших закрытых клубах! И вести в танце я не буду. Не люблю, хоть и умею.
А танцевал Майк весьма неплохо для адвоката. Не как Джерри или Тошка, конечно. И не как Ирвин. Но вполне годно. На ноги не наступал и придерживал за талию очень даже галантно. Правда, никаких бабочек в животе, дрожи в коленках и прочих мистических явлений рядом с ним не наблюдалось, но оно, наверное, и к лучшему. Голову мне сегодня хочется сохранить ясной.
Несколько минут на танцполе этому весьма помогли. В смысле, ясности в голове. Заодно я более-менее рассмотрела посетителей, отметила кое-где вольность в одежде и тематические аксессуары вроде того же ошейника. И – явление еще человек двадцати, так что к концу нашего танца все столики были заняты. На миг мне даже показалось, что я увидела Джерри под белой маской – мелькнуло что-то взъерошенно-латинское, одетое в излюбленном им бомж-стайл. Но, по счастью, мужчина сел за столик совсем рядом с танцполом, и от сердца отлегло: не он, слишком массивен и татушек на открытых руках нет. А то коленки что-то задрожали.
К столику мы вернулись перед самым шоу. На всякий случай я решила кое-что уточнить у Люси. Чисто для спокойствия нервной системы.
– Мы не встретим тут Джерри?
– Ни в коем случае, – утешила меня Люси.
Вот теперь я была спокойна и готова наслаждаться шоу. Интересно же до безумия! Ни разу не была в подобных заведениях, что совершенно непростительно для писателя. Да здравствует матчасть! Вот прямо в ближайшем же романе и использую.
Для начала я использовала фреш, чтобы занять руки и промочить горло. Намек Майка (не вслух, боже упаси, исключительно пластикой) на тему «руки можно занять и мной» я проигнорировала, так что его забрала Люси. Усадила на пол рядом, позволила опереться согнутой рукой на свои колени и принялась перебирать волосы.
За наблюдением за ближними своими я едва не упустила начала шоу. Свет притушили так мягко, что я ничего не заметила, пока смолкшее фортепиано не сменилось тихими и тревожными звуками альт-саксофона и там-тама. Что-то восточно-европейское в этно-аранжировке, завораживающее и тягучее.
Зал замолк, затаил дыхание. Мое сердце тоже забилось быстрее: похоже, в этом клубе знают толк в шоу! Ну, что же будет?
Круг теплого света упал на подиум, высветил девушку. Без маски. Очень милую, тоненькую, с поднятыми вверх волосами, в длинной пышной юбке, белой блузе с открытыми плечами и корсаже.
Послышались аплодисменты.
Девушка робко улыбнулась публике, сделала книксен и подняла руки. С потолка спустилась цепь с наручниками, обитыми изнутри мягким. Девушка вложила в них запястья. Послышался щелчок, и тут в круг света вступил мужчина в безупречно-элегантном костюме от Армани. В руке он держал кнут, или что-то на него похожее, очень ковбойского (и устрашающего) вида.
На этот раз аплодисменты были куда горячее. Даже, можно сказать, восторженные были аплодисменты. Вряд ли его внешности: ну, довольно привлекательный коротко стриженый брюнет, какой-то хищный, но на мой взгляд – ничего особенного, если не считать особенным выпендреж с кнутом и галстуком.
«Не Джерри», – подумалось почему-то разочаровано.
– Корсар! Сам Корсар! – пронесся по залу шепоток.
Подходящее имечко для хищника. И извращенца.
Хм. Что это я? К чертям критицизм, любуемся шоу!
А любоваться было чем. Для начала – небольшой стриптиз. Корсар снял пиджак, сбросил на руки кому-то из официантов. Затем – галстук. Кажется, синий в золотых корабликах. И этим галстуком повязал поднятые руки своей нижней. У нее при этом сделалось такое счастливое лицо, словно ей миллион баксов дали. А затем…
На первом ударе я машинально зажмурилась, ожидая крика девы. Однако крика не последовало, лишь треск разорванной ткани, едва слышный стон и выдох зала, так что глаза я все же открыла. И дальше не закрывала – зрелище, хоть и крайне странное, завораживало. И возбуждало.
Кнутом Корсар владел виртуозно, словно с ним родился. А с девушкой обращался, как с хорошо настроенным музыкальным инструментом. Она вздыхала, стонала, а под конец кричала и подвывала – в такт ударам, выгибаясь то им навстречу, то в тщетной попытке увернуться. Но больше я смотрела на самого Корсара: что чувствует он? Растреплется ли его идеальная прическа, взмокнет ли белоснежная рубашка?
Не тут-то было.
Он наслаждался игрой – вниманием зала, откликом своей сабы, собственным совершенством. Но мимика оставалась почти спокойной, словно он не раздел девушку кнутом и не полосовал нежную кожу едва не до крови, а играл в покер с компанией таких же, как он, лощеных джентльменов.
Нет. Он мне не нравится. И я не хочу оказаться в положении этой девицы, даром что она кончает под кнутом. Но вот на его месте… если вместо девицы поставить кое-кого другого… да, я бы это попробовала. Но не здесь. Это слишком личное, чтобы выносить на публику. Особенно на знакомую публику.
Я так задумалась, что пропустила окончание шоу. Очнулась, только когда меня тронула за локоть Люси.
– Понравилось?
Кинув быстрый взгляд на подиум, где уже начался следующий номер – танцевали два парня, что-то похожее на корриду – я неопределенно пожала плечами. Честно, сама не понимаю, понравилось или нет. Взбудоражило, задело, но понравилось ли?
– Корсар редко дает шоу, так что тебе повезло.
– Он артист? – спросила я почти без надежды на «да», но вдруг? Профессиональное шоу все же совсем другое дело! С ним как-то проще, что ли…
Рядом с Люси тихо засмеялись, а я вздрогнула. Забыла про Майка. А он так и сидел на полу подле Люси, откинувшись ей на ноги, и выглядел довольным жизнью. Честно говоря, я совсем не так представляла сабов. То есть я слабо их себе представляла вообще, но уж точно не такими веселыми. Там же что-то такое с подчинением и болью, а тут… не саб, а котенок.
– Артист в душе. – Люси запустила пальцы в волосы Майка, ласково разворошила воронье гнездо, в которое превратилась его модная прическа. – Алекс Монтроз, хозяин юридической фирмы «Корсар» и непосредственный начальник Майка.
Я чуть не подавилась. Фамилию Монтроз я слышала от Фила, когда обсуждали юридическое сопровождение, и поняла, что это очень-очень круто.
Мне тут же вспомнилось опрометчивое предложение, адресованное Джерри: подать в суд.
Я невольно передернулась, представив лощеного извращенца с кнутом в зале суда. Нет уж, давайте обойдемся без такого счастья! Хватит с меня шоу.
– Он круто владеет кнутом. Но по мне это слишком… э…
– Слишком жестко? – переспросила Люси. – Если не уметь, то да. Можно покалечить. Вообще-то начинать лучше с чего-то поменьше и полегче. Хлыст, розги, стек, если тебе нравится что-то подобное. Или обычный широкий ремень. Дай.
Я воззрилась на нее в удивлении. Что дать? Но тут же поняла, что она обращалась к Майку: он непринужденно вытащил ремень из своих джинсов и протянул Люси. А он показала его мне:
– Вот такой. Возьми, примерься.
Мне показалось, что на меня сейчас смотрит весь зал. И что я – голая. Если бы это был сон, то на этом месте мне полагалось бы проснуться в холодном поту под смех сотни глоток. Но я не проснулась. И никто не засмеялся. Никто, кроме Люси и Майка, на меня и не смотрел, разумеется. Им своих развлечений хватало, вон кто-то неподалеку уже томно подстанывает не в такт музыке.
Украдкой оглядевшись, я нашла источник звуков через столик от нас и тут же отвернулась. Может данному солидному джентльмену и нравится, когда на него смотрят во время минета, а мне – нет.
Вообще мне тут некомфортно. Слишком все… короче, слишком.
– В другой раз, – покачала головой я, взяла свой недопитый фреш. – Пойду чуть проветрюсь.
Люси понимающе усмехнулась:
– За стойкой есть выход на балкон. Отличное тихое местечко.
Вот туда я и смоталась – подышать воздухом и попробовать разобраться в собственных чувствах. Странных и противоречивых.
Разобраться не вышло: я цедила фреш, смотрела на огни ночного города и не могла найти в своей голове ни единой мысли, одни только непристойные картинки и одно единственное имя: Бонни Джеральд. Наверное, это болезнь. Я ухитрилась им заболеть и не знаю, как вылечиться. Можно ли вообще вылечиться от помешательства?
– Вот ты где, – раздался за спиной знакомый голос.
Я выдохнула: слава богу, это не тот, о ком я думаю. Всего лишь Дик.
– У вас тут крайне любопытное шоу, – сказала я, не оборачиваясь.
– Сдается мне, тебе нужно кое-что другое.
Я вместо ответа фыркнула… и приготовилась слушать. То есть я прекрасно понимала, что Дик предложит что-то малоприличное, и мне надо бы сразу отказаться, даже не выслушивая… но… но какого черта? Я двадцать семь лет была милой, порядочной девушкой, чуть ли не образчиком добродетели, и что, кто-то оценил? Или это сделало меня счастливой? Ни-чер-та.
А Дик, как и положено змею-искусителю, продолжал:
– Что-то более реальное. И только для тебя. Я угадал? Можешь не отвечать. – Он хмыкнул и подошел совсем близко, встал рядом со мной и отпил из своего бокала. Судя по запаху, тоже фреш. Яблочно-морковный. – Иногда стоит позволить себе сделать то, что хочется. Не ждать от других, понимаешь? Просто взять и наплевать на «принято», «прилично» и «мама не одобрит». Ты взрослая девочка, а до сих пор сама себя не понимаешь. Пора бы разобраться, не находишь?
– К психологу не пойду, – буркнула я.
Дик засмеялся.
– И правильно. Плохой тебе не поможет, а хороший пришлет обратно ко мне. Что, Майк тебя не привлекает?
Я вздрогнула (почему меня опять насквозь видно?) и покачала головой.
– Он хороший, но…
– Тебе хочется другого. Расскажи, чего именно. Наверняка что-то да найдется.
– Я не… – начала я, но замолчала, не понимая: а что сказать? И зачем? И… страшновато, если уж на то пошло. Я себе-то не хочу признаваться, чего хочу на самом деле, а тут – почти незнакомому содержателю клуба. И, кажется, борделя.
– Да ладно. Все-то ты знаешь. – Дик снова отпил сок, несколько секунд помолчал. – И совершенно зря стесняешься.
А вот сочувствия не надо! Тоже еще, папочка нашелся!
Я резко обернулась к Дику, собираясь высказать ему все, что думаю о непрошенных советчиках… и устало выдохнула:
– Может и зря. Вообще зря я сюда приехала.
– Пройдет, – улыбнулся Дик. – Тебе просто надо расслабиться. Не здесь, а где-то в тихом уединенном местечке, ко взаимному удовольствию…
Мне вспомнился взгляд Майка на ремень в руках Люси и его разочарование, когда я этот ремень не взяла. Ведь ему же явно нравится! Еще бы я не умирала от стыда, только представив, как буду потом смотреть ему в глаза… дура, да? Ну уж какая есть. И мне хочется не Майка, а…
И совсем не обязательно краснеть! Бледнеть и заикаться – тоже! И вообще, я могу себе позволить хотя бы разочек попробовать. С кем-то, кому это нравится. И кто меня не знает. Да, главное – кто меня не знает и кому не придется потом смотреть в глаза.
– Сколько это будет стоить?
– Совсем другое дело! – хмыкнул Дик и подмигнул мне. – Как подруге Люси, две с половиной тысячи. Две мальчику, пятьсот за номер, девайсы и все прочее.
– Благотворительность или первая доза даром? – подняла бровь я. От названной суммы хотелось икнуть, несмотря на отсутствие комиссионных заведению, но в принципе чего-то такого я и ожидала. Покупку машины придется отложить, обойдусь подержанным байком, и бог с ним. Жила без роскоши, проживу и дальше. И, как ни странно, сейчас я чувствовала себя вполне уверено и не краснела. Вот точно, у лорда с базара научилась.
– Вклад в твое вдохновение. И ты подпишешь мне все твои книги. Идет?
– От такого предложения сложно отказаться…
– Вот и не отказывайся. К завтрашнему вечеру найдем подходящего мальчика. Красивого, опытного и здорового, у нас с этим строго. Или предпочитаешь не мальчика, но мужа? Черного, белого, латино? Огласи техническое задание, моя леди.
Запретив себе краснеть и заикаться, я огласила. Достаточно подробно, включая полную конфиденциальность. Пообещав, что даже под пытками не выдаст паролей с явками, и вообще завтра все будет в лучшем виде, Дик написал мне номер счета и адрес:
– В высшей степени нелюбопытный персонал и полное отсутствие журналистов и прочих неприятных личностей. Ну, ты понимаешь, не первый год замужем. Оплатишь после…
– Нет. Вперед. А то передумаю.
– Тоже верно, – согласился Дик, велел зайти в медкабинет сдать экспресс-анализ (у нас с этим очень строго!) и оставил меня офигевать от собственной распущенности, меркантильности и… смелости.
Нет, отчаянной храбрости. Без дураков.
И если кто-то скажет, что хорошо воспитанной интеллигентной девочке просто заказать себе шлюху на ночь – не верьте. Не знает, о чем врет.
***
Остаток вечера я провела дома, не включая телефон со скайпом и по самые ушки нырнув в роман. За ним и уснула. А наутро, едва выпив кофе, позвонила Филу. Суббота, может, и не самый подходящий день для общения с продюсером, но лучше я успею первой. Если успею, конечно. Что-то мне подсказывает, что Фил не будет удивлен моим желанием не появляться больше на репетициях.
Продюсер в самом деле не удивился. И даже не ругался. Очень вежливо и спокойно попросил еще обдумать свое решение, и если я уж совсем не смогу работать вместе с Томом и Джерри, то через неделю он найдет им другого ассистента, а меня отправит в отпуск, писать.
– Потребуются правки – приедешь на полчасика и все сделаешь. Романы на первом месте, Ти. И имей в виду, выход первой книги через две недели, к этому времени надо сделать буктрейлер. Кстати, сценарий я тебе скинул на мыло, в понедельник надо довести до ума, и в среду снимаем.
– Мне можно присутствовать? – обрадовалась я возможности слинять подальше от парочки козло-гениев.
Фил хмыкнул:
– Можно. Но в понедельник – на репетицию.
– Им будет спокойнее без меня, поверьте.
– Ти, не делай из мухи слона. Подумаешь, поцапались с Джерри, это нормальный рабочий процесс. Пройдет.
Пришлось согласиться. В смысле, в понедельник явиться на репетицию и изо всех сил постараться не убить мистера Джеральда, чтоб ему икалось сутки без перерыва. И вообще, до понедельника еще дожить надо.
К обеду я поняла, что дожить даже до сегодняшнего вечера – уже проблематично. Я уже раз двадцать вместо имени главного героя написала «Джерри», а вместо романтической сцены – зверское убийство. Никуда не годится! И Люси сегодня не поможет. Я, как последняя редиска, не перезвонила, хотя на телефоне было три пропущенных вызова от нее. И Манюне не позвонила, ограничилась привычным «все хорошо, но ужасно много работы, потом расскажу подробнее» по скайпу офлайн. Не подруга, а ехидна. Но мне отчаянно не хотелось ни с кем обсуждать мою сегодняшнюю эскападу с мальчиком по вызову. Вот сначала сделаю дурость, а потом буду каяться. Или не буду. Надоело жалеть о несделанном!
Так что расслабления и отвлечения ради я пошла в косметический салон. Обертывание для волос с лемонграссом и мятой, маникюр, педикюр и прочие маленькие женские радости оказались именно тем, что доктор прописал. Я так хорошо расслабилась, что едва не прозевала нужное время (и совершенно прозевала обед). Пришлось быстро-быстро вызывать такси, не заходя домой.
В тихом местечке звезд этак на шесть меня встретили улыбками и сдержанным интересом:
– Подать ужин в номер?
– Разумеется, – кивнула я. – На двоих.
Гулять, так гулять. Подумаешь, отдам еще баксов пятьсот за скромную трапезу. Или тысячу. Да плевать! Я их честно заработала, могу тратить, как хочу.
У меня поинтересовались, когда подавать и желаю ли я посмотреть карту вин?
От вин я отмахнулась. Вот чего сегодня не хочу, так это спиртного. А подавать… часа через полтора. И оставить столик прямо у входной двери.
Портье невозмутимо кивнул и все записал. А затем выдал мне ключи и объяснил, что домик под номером восемь располагается прямо по дорожке и направо, там есть указатель.
И вот я, независимо сунув большие пальцы в карманы джинсов и нахлобучив кепку козырьком назад, отправилась изучать гнездо порока. В крови кипел азарт пополам с любопытством, я чувствовала себя как в детстве, когда убегала с компанией таких же как я обормотов играть в индейцев. Одним из обормотов был, разумеется, Антошка. И сейчас мне остро не хватало его рядом. Потому что он бы точно сказал: «Молодец, Тишка. Давно пора сотворить что-нибудь этакое! А то совсем закисла после своего придурка Кобылевского!».
Не дождетесь! Киснуть – не наш метод.
Стоило вспомнить Тошку, как сама собой откуда-то взялась улыбка. И задор. И здоровая спортивная злость. Козлы кругом? А вот назло вам всем!..
И тут порывом ветра с меня сдуло кепку. От неожиданности я застыла на месте, не понимая, почему вдруг резко стемнело? Даже задрала голову… вовремя, главное, вовремя! Первая крупная капля упала мне прямо на нос. А вторая… вместо второй меня окатило потоком теплой воды. Тропический ливень, мать его, первый ливень в этой пустыне – именно сейчас!..
А потом позвонили от Дика, и…
Мы думали, что большинство наших приключений закончилось, а они взяли и продолжились. В этот раз получилось так, что в академии сапфирового клана сменился директор. Если кто забыл, то сапфировый клан драконов находится в полном подчинении у золотых, а те крутят как хотят, превращая бедных детей в фактически будущих слуг и рабов. Само паршивое в том, что выбраться из такого замкнутого круга у сапфировых никак не получается. И ничего нельзя сделать, пока они являются фактически собственностью золотых.
Новый директор стал по новому мести и ввел такие правила, от которых драконам стало дурно. Ладно уже там все эти заморочки типа мальчики ходят в брюках, а девочки в юбках до пола (мне интересно посмотреть, как они это будут выруливать на боевках и на физре), но ведь кроме этих глупостей драконятам еще и рацион урезали. Молодой растущий дракон должен много и разнообразно питаться, поскольку у него не только тело растет, но и вторая ипостась, и запас маны. А этот то ли сэкономить решил, то ли просто поиздеваться, но паек студентам урезали только так. Бастовать сапфировые просто не додумались. У них духу не хватает…
Сначала мы решили сделать обмен студентами, договорились и вроде как даже положили неплохое начало — обменялись двумя группами с каждой стороны — младшей и старшей. В принципе у нас-то сапфировым плохо не было, Шеврин их просто запер в столовой и сказал, что никаких занятий не будет, пока эти доходяги не отъедятся до божеского вида. Драконята и рады. А кто бы не радовался на их месте?
Нашим же студентам пришлось тяжелее. Не привыкшие к строгим ограничениям, они стали бунтовать. Началось все с обязательной формы — серой, блеклой и невзрачной. Наши студенты слишком привыкли к тому, что в Академии никакого дресс-кода нет и не было никогда. Ходи в чем хочешь, лишь бы не голый и тебе было удобно. Хоть в юбке, хоть в брюках, хоть в комбезе, хоть в собственной чешуе. На успеваемость натянутая на тело ткань никак не влияет, а дисциплина от длины шорт не зависит. В академии сапфировых такой номер не прокатил. Директора чуть удар не хватил, и ребятам приказали одеться «как подобает». Естественно, что как подобает они оделись, только вот модернизировали эту форму по своему вкусу. Что старшие, что младшие.
Дальше веселье пошло уже в столовой, поскольку подрастающим драконам, эсперам и синерианам, вошедшим в младшую группу, поданной еды не хватило. Ребята разочаровались как в меню, так и в количестве и размере порций. Впрочем, Шеврин ведь не даром обещал, что если они выживут в местных условиях, то все получат зачет автоматом. Ради зачета по выживанию студенты были готовы на все, а потому натащили с собой в пространственных карманах своей еды и на второй день пребывания устроили пир горой. Директор пил валерьянку пополам с коньяком, а после велел всех старших запихнуть в карцер, а младших просто по камерам. Увы, сидеть просто так им было скучно, а потому студенты стали перестукиваться морзянкой — весьма полезная вещь оказалась, не зря учили.
Лично я не понимаю, как можно добиться послушания и уважения, засадив подрастающий организм в холодный каменный мешок с блокатором магии да еще и с капающей холодной же водой. Как по мне, то проще обеспечить хорошие условия и нормальное преподавание, чем устраивать подобные экзекуции. Теперь стало ясно, почему сапфировые сидели тише мыши и клялись и божились, что сделают все, чего только мы пожелаем, лишь бы доучиться в нашей Академии.
К сожалению, мы не думали, что дойдет до подобного. Студентов следовало срочно спасать, причем всех — и наших, и просто сапфировых ребят. А вот как их спасти, если весь золотой клан считает, что так и должно быть? Это традиция, ослабление врага и чужого клана, это будущие слуги и пушечное мясо… зачем бы о нем заботиться?
Думать пришлось долго. Как сделать так, чтобы легально и абсолютно законно забрать всех студентов? Не войной же идти на золотых… Мы ведь так старались хоть как-то наладить отношения. В результате умная мысля как всегда пришла последней. У золотого клана огромные долги еще со времен прошлого главы, который не стеснялся тратить деньги на всякую дрянь. Нынешняя королева не выгребается в этих завалах, не успевает везде и всюду, поэтому долги остались, проблемы все так же копятся, а клан уже не на первом месте среди других…
Сначала я хотела просто купить академию. Всю, с потрохами. Забрать студентов и адекватных преподов, неадекватных оставить как есть и спать спокойно. Потом пришла мысль, что золотые не дадут так просто забрать студентов подчиненного клана, это раз, и два — вылупятся новые драконята, которым тоже надо будет где-то учиться, а золотой клан не захочет лишаться новых слуг. Потому я замахнулась на большее — выкупить сразу весь сапфировый клан, чтобы в будущем эта проблема не морочила мою многострадальную голову. Золотые смогут нанимать себе нормальных слуг и оплачивать их труд, в конце концов у них есть виверны, которых драконы ни во что не ставят. Так что… если надо, выкупим и виверн. Другое дело, что стоит такая потеха довольно дорого. Чтобы выкупить всех сапфировых, придется наделать целую гору золотых кристаллов. Но где наша не пропадала?
Как раз в это время Студент притащил нам нежданный сюрприз — еще одну параллель Шеата, на этот раз что-то вроде опалового дракона. «Что-то вроде» потому, что был этот парень довольно блеклым, слабым, с почти пустым резервом, каким-то задерганным, забитым… Посмотришь — и не поверишь, что это истинный дракон. Я сначала думала, что либрис по доброте душевной откопал какого-то полукровку, нуждающегося в лечении и кормежке, но когда тот сказал, что это Шеат… настоящий Шеат сам суть не разревелся.
— Короче, живите долго и счастливо! — напутственно проговорил либрис и смылся, ловко увернувшись от запущенного Шиэс тапка. Шеврин прошипел что-то непечатное, связанное с воспроизведением либрисов.
Сидевший на полу дракон вяло приподнял голову, в темных глазах неопределенного цвета заметалась паника. Он сжался в комок, превращаясь в живое воплощение боли. Смотреть на него такого действительно было больно. Я присела рядом, достала ему поднос с едой — больно уж худенький, будто сто лет не ел — и слегка коснулась тощей спины с выпирающими через рубашку позвонками. Дракон дернулся, будто от удара, хотя на самом деле мы все желали ему только добра.
— Давай поешь, потом будем разбираться, — поднос я держала рядом с его головой, чтобы он видел все блюда и знал — никаких ядов там нет.
Шиэс пристроилась слева, тоже разглядывая опалового. Странного цвета волосы — не то русые, не то светло-коричневые, прямо недошатен… Несколько еще не сошедших тонких шрамов на висках, весь бледный, но еще не блеклый, всего цвет на потерял. Дракон с опаской стянул большой пончик с сахарной пудрой и проглотил, почти не кусая. Даже особо челюсти не трансформировал. Я задумчиво кивнула сама себе. Шеврин срочно вызывал Ольта разбираться с еще одним шизиком в нашем дурдоме.
— Тебя как зовут-то? — Студент нам его так и не представил, вероятно, боялся получить тапкой от золотинки.
— Шерзин, — глухо проронил новоприбывший, протягивая тонкую лапку за бутербродом. Брать что-то посущественнее он то ли боялся, то ли стеснялся.
— Ты ешь, ешь…
Мы представились, Шиэс притащила целую кастрюльку супа, свято пообещав поварам все вернуть и даже почистить, новичок потихоньку отходил. Судя по всему он был забит побольше, чем Лэт, а значит, в его голове выгребать и выгребать…
Пришедший Ольчик схватился за голову, помянул нашего либриса добрым словом и тоже уселся на пол рядом с новеньким. Тот опасливо отодвинулся, не зная, чего ожидать от сверха.
— Не бойся, он тебя просто посмотрит, — я только успевала убирать посуду, аппетит у Шерзина выдался что надо.
— Вы меня бить не будете? — дракон напряженно крутил головой, не зная уже, на кого смотреть и кому верить.
— Ни в коем случае, — говорили мы с Шиэс почти хором. Опаловый разрешил Ольту немного помочь с головой и вяло притих, уткнувшись мне в плечо. Золотинка напряженно следила за его аурой, рассматривая все изменения. Зеленый сверх мрачнел и кривил лицо.
— Дело дрянь, но поправить можно, — наконец констатировал Ольтарен, отходя от нового пациента.
— Это ведь… действительно Шеат? — наконец решилась спросить я, на самом деле боясь узнать правду.
— Очень далекая параллель. Не знаю, где он его достал… — сверх поморщился и слегка хрустнул пальцами, будто готовясь к разминке.
— Не похож, — настоящий Шеат смотрел на своего очередного двойника с простым любопытством. Видимо, он уже привык к множеству разных версий самого себя.
— Я сам попросил меня забрать, — уже более ровно проговорил новенький, рассматривая своего основу со все тем же любопытством и странным интересом. Я же наконец поняла, что глаза у него темные, почти черные, потому и не удавалось точно понять оттенок в свете наших ламп. — Невозможно было… больше терпеть. Вот и попросился туда, где я буду нужен, меня не станут бить и унижать.
Новенькому предоставили самому решать, где он хочет жить. У нас или в другом гнезде, или же вообще отдельно. Все равно он будет под присмотром Ольта до тех пор, пока тот не поправит бардак в голове, а это может занять долгие годы. Тащить его сразу в гнездо тоже как-то… нечестно, по моему. Пусть привыкнет, подумает и решит, надо ли ему этот гемор вообще. Может он захочет быть в свободном плавании или основать собственное гнездо.
Мы же занялись тем, что и планировали изначально — сели дружной компанией создавать кристаллы для золотого клана. Дело это хлопотное и достаточно утомительное. Нужно ведь не просто создать кристалл, нужно наполнить его энергией под завязку. И тут уже дело такое… Решить вопрос помогло простое копирование — да, кристаллы будут одинаковой формы, но скопировать намного легче, чем заново создавать и заливать силу. На копию идет вполовину, а то и на треть меньше сил, чем на оригинал. Так что мы все сидели в кристаллах, кошка сперла зачем-то кристалл, дети таскали это добро туда-сюда (они же красивые, золотые, блестящие — ну как можно пройти мимо?), драконы порой забывались и начинали баловаться — делали себе минутные перерывы. А поскольку на это тратилась уйма силы, но целую ночь мы к себе таскали еду, чтобы не отвлекаться от процесса…
Сначала кристаллы были интересными. Потом они стали рутиной. Потом превратились в «проклятую хрень, когда же вас будет столько, сколько нужно?». В конце концов Шеврин создал сундук, сгреб в него все, что мы сделали, и объявил перерыв, в противном случае обещая нас всех покусать. Впрочем, мы сильно и не сопротивлялись. Я так и вовсе вырубилась, едва добравшись до подушки. Кажется, новенького закинули к нам, но это не точно…
Больница была именно такой, как ее себе и представлял Уилли Линдт. Маленькая, плохо оснащенная, но чистая и пропахшая карболкой. В палатах было мало больных, насколько он мог судить, шествуя в сопровождении пестрой компании. Лилиан держалась стойко, Миранда морщила нос и сдерживала позывы рвоты, Ясмина шагала впереди бодро и не оглядывалась. На третьем этаже слева по коридору Ясмина распахнула дверь последней палаты. Линдт машинально отметил, что рядом с палатой имеется пожарная лестница, ведущая во внутренний двор и, вероятно, на крышу. Палата была довольно большая, но в ней находилась только две койки. На одной лежала Юджина, закрытая одеялом до груди, на второй валялся скомканный плед и какие-то неопрятные тряпки. Видимо, Борис Казарин оборудовал там себе лежбище.
Уилли сразу посмотрел в сторону Бориса Казарина. Художник, сгорбившись, сидел в инвалидном кресле, его лицо заросло неопрятной щетиной, глаза ввалились, скулы обозначились. Под глазами залегли темные тени. Однако, он сидел рядом с кроватью Юджины как верный пес, и явно не собирался уходить. Уилли испытал к нему презрение. Молодая девка ушла с другим, обокрала Бориса, унизила его после стольких лет совместной жизни, а тот сидит рядом и тоскливыми глазами смотрит на ее полумертвое лицо. Воистину, Купидон посылает стрелы любви вслепую.
Казарин мутными глазами обвел вошедших в палату. Остановив взгляд на Лилиан Майер, он осклабился.
— Приветствую вас, госпожа Майер… Пришли разлучить меня с моей девочкой…
— Мы обсудим это позже, Борис, — с достоинством ответила Лилиан и попросила больничную сестру вывезти Казарина из палаты. Как только медсестра развернула инвалидную коляску к двери, художник стал буйствовать и сопротивляться. Ясмин Ленц подошла к Борису и взяла его за плечо со словами:
-Я же вас предупреждала. Малейшее неповиновение, и в палату вы больше не войдете, герр Казарин. К тому же, возле палаты будет выставлена охрана, и посторонним находиться здесь нельзя.
Казарин сник и позволил себя выкатить. Миранда присела на край постели Юджины, но уже через пару минут поморщилась и отошла к двери.
— Раны пахнут, — сказала она.
— Фрёкен, — укоризненно ответила ей вернувшаяся медицинская сестра, — этого просто не может быть. Мы обрабатываем всё очень тщательно. Швы наложены, раны чистые. Могу показать вам, перевязку мы делаем трижды в день.
Уилли смотрел на лицо Юджины-Лауры. Оно сплошь было покрыто синяками разного цвета, один глаз заплыл и не был виден. На голове была медицинская повязка, волосы были сбриты напрочь. Девушка была сильно изуродована. Сухие губы потрескались и местами кровоточили. Лилиан начала глухо всхлипывать.
— Уилли, ее надо во что бы то ни стало перевезти в Антверпенскую больницу, — старуха умоляюще смотрела на Уилли. – сделай же что –нибудь.
В палату вошел доктор Вебер. Уилли успел прочесть его фамилию на беджике халата. Доктор был молодым долговязым мужчина с аккуратной бородкой и яркими синими глазами. Он подошел к Лилиан и попросил ее пройти в свой кабинет. Все вышли из палаты, а Уилли задержался. Он внимательно рассматривал оборудование, стоявшее в изголовье Юджины и справа. Несколько тонких проводков тянулись к телу девушки, а на мониторе фиксировался уровень кровяного давления и другие показатели.
— Лаура подключена к аппарату искусственной вентиляции легких, — сообщила медицинская сестра.
— Почему? – удивился Линдт.
— Доктор не знает, почему Лаура не дышит сама. Чтобы вам было понятно, механизм комы до конца не изучен, некоторые больные могут дышать сами, у некоторых судороги, у всех по–разному проявляется, — с запинкой пояснила медицинская сестра.
— Ей делали трепанацию черепа? — спросил Линдт, на что сестра покачала головой и попросила выйти из палаты.
Линдт решительным шагом направился в кабинет доктора. Там уже был шум. Лилиан утверждала, что за ее внучкой плохой уход, а доктор успокаивающими жестами пытался остановить надвигающуюся истерику. В итоге, Лилиан снова разрыдалась, а Линдт попросил Миранду побыть с бабушкой в коридоре.
Из разговора с доктором Вебером Линдт понял, что ему ничего не известно о «подвигах» Лауры. Видимо, полиция не стала вводить его в курс дела. Линдт пригрозил Веберу судебными разбирательствами по поводу некачественно выполненного лечения и диагностики девушки. Молодой доктор держался спокойно, но было заметно, что он начал нервничать. О «Пивной Империи Майеров» слышал даже он, и неприятности ему были вовсе не нужны. Вебер рассказал, что Лауре зашили все раны на теле, сделали трепанацию черепа, откачав восемь миллилитров крови. Однако, он не гарантирует, что все сосуды перестали кровоточить, и что в черепной коробке не возникли новые гематомы. Лаура после операции не обследовалась. После того, как она впала в кому, ее подключили к аппарату искусственного дыхания, и стали ожидать развития событий. По мнению Вебера, с такой травмой, как у нее, выживание – сложный процесс. Однако, даже в его практике бывали случаи, когда пациент приходил в себя и даже возвращался к более или менее активной жизни. Учитывая молодой возраст девушки, и возможности современной платной медицины…
— Джет, как там?
Голос у инспектора был нервный.
— Как? Сидим, ждем. Мелисса полчаса назад сообщила, что дверь в семнадцатый тоннель закрыта. Дана пытается обойти преграду по коробам, но пока неизвестно, получится ли.
— У нас плохие новости. Наблюдатели сообщают, что в сторону города из пустыни идет колонна. У нас часа два форы, чтобы попасть в порт, уничтожить бандитов и телепортационное оборудование. Потом придется удерживать комплекс до прибытия помощи. Если она вообще прибудет. А мне нужны все резервы для обороны, на случай если наши выводы не верны, и гведи все-таки полезут в город.
— Мы не можем действовать быстрее. Но я, конечно, передам девочкам, когда они снова выйдут на связь, что время уходит. И, инспектор! Помощь придет.
— Вашими бы устами… до связи.
Джет подкинул в воздух и поймал круглый футляр от рации. Подкинул еще раз, снова поймал.
— Максим, дайте ваш…
— Зачем?
— Хочу понять, как она это делает.
Мелисса еще раз попыталась повторить героический подъем Даны по трубам, но втиснуть себя в узкую щель в потолке, куда Дана каким-то чудом ввинтилась, у нее так и не получилось.
Спрыгнула вниз. Если нельзя так, то может, найдется другой выход? К сожалению, и эта надежда была напрасной. Вызвала Джета, спросила:
— Может, мне вернуться? Попробуем найти другой путь.
— Погодите немного. Может, все еще получится.
Ждать Мелисса никогда не любила. Тем более ждать одной, в тишине и темноте.
Валентин Риммер задремал на посту, прислонившись спиной к охраняемой двери. И жутко испугался, проснувшись. Никого в коридоре не было. За дверью тоже стояла тишина. Но что-то его разбудило. Понять бы, что.
Он посидел, замерев, несколько минут, но это ни на миллиметр не приблизило его к разгадке. Заходить в комнату было боязно — ну, как в этот самый момент кто-то объявится в коридоре?
Наконец он решился дойти до выхода в зал ожидания и осмотреться.
Помещение казалось пустым. Может, все ушли? А про него и про пленника просто забыли?
Велли почувствовал себя немного увереннее хотя бы оттого, что в ближайшие минуты наверняка никто не сунется проверять, как он выполняет свои обязанности. А значит, можно поговорить с рыжим. Он, конечно, тот еще собеседник, особенно когда не в духе, но продолжить сидеть в одиночку, смотреть на стены и накручивать себя — это еще хуже. Да и проверить не мешает, как там. Может, уже помер, или еще не легче, сбежал?
Пленник не сбежал. Но время даром не потратил — вскарабкался в кресло, и теперь сидел там, как будто вежливый посетитель офиса, ожидающий своей очереди.
Велли сел на облюбованный диванчик, спросил:
— Что не спишь?
— Слушаю.
— Чего?
— Что-то происходит. Ваши беспокоятся.
— А… понятно. Я ничего не слышал.
— Еще бы. Ты храпел.
— Черт.
— Воды дай…
— Сам возьми.
— Тогда руки развяжи.
— Еще чего.
— Ну и ублюдок ты, Риммер.
— Еще слово скажешь…
— И что? Убьешь меня?
— Уйду.
— Ну, бывай.
Пустынник даже глаза прикрыл, демонстрируя, что ему все равно, здесь Велли сидит, или за дверью. Пауза затянулась. Велли сказал: «Сам ты ублюдок!». Но встал, и пошел к автомату. Разве взводный не говорил, что если пленник о чем-то попросит, то нужно дать?
Впрочем, Велли отыгрался, расплескав по дороге половину стаканчика. Остатки воды поднес к пересохшим губам рыжего, тот выпил принесенное в один глоток.
Этажом выше упало что-то тяжелое. Кто-то куда-то побежал по коридору. Вдали, возможно, снаружи, грохнуло.
— Началось? — Нервно спросил Валентин.
— Похоже что.
Велли почувствовал, как у него холодеют щеки. Началось… Полицейские пошли на штурм…
— Слушай, Риммер… ты не знаешь, где остальные пленники?
— Не имею представления. Мы не успели приехать, меня к тебе приставили.
— Жаль.
— Угу. Ни пожрать, ни поспать…
— Вот именно. Что будешь делать?
— Что скажут…
— Ты разменная монета, Риммер, и сам это понимаешь. Однажды нужно начинать действовать самостоятельно, если, конечно, хочешь жить.
Валентин прикусил губу и отвернулся. Однако уши себе заткнуть он не мог — это было бы уж совсем по-детски, — и потому продолжал слушать.
— Давай прикинем твои шансы. Вот сейчас ты услышишь приказ — беги, стреляй. И побежишь. Ты пойдешь против официальной власти, Риммер. Убивать служителей закона. И когда они победят, а они победят, вот увидишь, то тут два варианта. Или ты к тому моменту будешь лежать мертвый, или тебя будет ждать суровый, но справедливый суд. Но скорей всего, до суда ты все-таки не доживешь. Вы основательно разворошили нору маххо, а это, сам понимаешь, грозит большими неприятностями. Так какой вариант ты выберешь?
— Лажа. Мы прорвемся…
— Куда, а главное, зачем?
— Заткнись…
— Я так понимаю, эти варианты тебя не устраивают. Давай думать дальше.
— Сейчас предложишь помочь тебе, так? Я тебя выведу, а ты меня за первым поворотом прихлопнешь.
— Я не в форме. Я с тобой просто не справлюсь.
Велли вспомнил жесткое колено на своей шее, и только хмыкнул.
— Ладно, какие еще варианты?
— Какие… ты оставляешь меня здесь и прячешься. Хорошо прячешься. Чтобы до тебя не добрались ни свои, ни наши. Потом под шумок, возможно, сможешь убраться.
В голосе рыжего звучала такая неприкрытая издевка, что Валентин только скрипнул зубами. Продолжить разговор — он это точно знал — значит, поддаться искушению. Велли вышел и надежно запер дверь.
Он ждал, что в спину ему полетит какое-нибудь ругательство, но так и не дождался.
А через четверть часа Велли получил вызов по сети — всем наверх! Полицейские начали штурм.
Он замешкался. Черт знает, что его дернуло — вошел в комнату, перевернул пленника, и разрезал веревку на руках.
И только потом побежал, куда звали.