– Отличная идея. – Инна шмыгнула носом. – Правду говорят, что большинство священников – атеисты, духовная семинария быстро избавляет от иллюзий. Отец Алексий, правда, исключение, у него противоположная реакция – вместо того, чтобы презреть Бога, он презрел церковные догматы и верит в то, что ему больше нравится. Но я всё равно волнуюсь… Может, мне не уезжать? Подождать где-нибудь за территорией?
– Не волнуйтесь. Поезжайте домой. Павлика вам всё равно не отдадут, скажут, что вы его заразите.
– Вам его тоже не отдадут. Скажут, что вы… В общем-то, они не имеют права вам его отдавать, вы совершенно посторонний тут человек.
Об этом Ковалев не подумал.
– Будем уповать на здравомыслие батюшки, – сказал он.
Батюшка, как всегда, приехал за полчаса до начала молебна. Зоя, будто ожидая от Ковалева подвоха, устремилась к выходу, едва черный внедорожник остановился возле крыльца. Ну не бежать же ей наперерез?
Ковалев всё равно поднялся и шагнул батюшке навстречу, мучительно думая, как к нему обратиться, – ни «батюшка», ни «отец Алексий» почему-то никак не выговаривалось, казалось то ли дешевым фарсом, то ли унизительной формальностью, будто этими словами Ковалев расписывался в добровольном ему подчинении, назначал старшим по званию – или, еще хуже, переводил малознакомого человека в разряд уважаемого родственника. Никакие аргументы против этого не помогали. Зато вспомнилось, что этому человеку дядя Федя при встрече плевал под ноги…
И пока Ковалев мусолил на языке обращение к священнику, Зоя успела поцеловать батюшке ручку и встрять между ним и Ковалевым.
– Вы что-то хотели, Сергей Александрович? – спросила она и недовольно сжала губы.
– Да. Я хотел поговорить с отцом Алексием, – твердо ответил Ковалев.
– О чем? – продолжила Зоя, надеясь прикрыть батюшку своей не очень-то широкой спиной.
И Ковалев понял вдруг, что она ждёт от него ответа «не ваше дело». Он едва не ответил ей именно так, но вовремя прикусил язык.
– О крещении Павлика Лазаренко.
– Зоенька, погоди, – неуверенно кашлянул батюшка. – Разве можно спрашивать человека, о чем он хочет говорить со священником?
– Вряд ли Сергей Александрович собрался исповедаться в грехах.
– И всё же. У нас есть время, давайте присядем. – Батюшка кивнул на кресла и выразительно глянул на Зою, которая, должно быть, собиралась к ним присоединиться.
– Отец Алексий, я знаю, что собирается сказать Сергей Александрович. Он уверен, что мы готовы сделать Павлика инвалидом, лишь бы ввести в молельную комнату. И будет утверждать, что Павлик не хочет креститься. И то, и другое – полная ерунда, его ничем не подкрепленные… фантазии.
Слово «фантазии» она произнесла с особой интонацией. И батюшке пришлось выразительно посмотреть на неё ещё раз, чтобы она убралась восвояси.
– Я слушаю. – Батюшка ободряюще улыбнулся Ковалеву, садясь в кресло, и, надо сказать, улыбка его вызывала доверие.
– Я говорил Татьяне Алексеевне. И хочу повторить вам лично… Я не доверяю православным докторам и считаю, что обряд крещения может повредить здоровью Павлика Лазаренко. Не говоря о психологическом на него давлении со стороны педагогов… – Ковалев оглянулся на удалявшуюся Зоину спину. – И если кто-то попытается ввести его в молельную комнату, я сообщу об этом в органы опеки.
– Написать в органы опеки – ваше неотъемлемое право, – без вызова, а наоборот, будто с одобрением, ответил батюшка. – И забота о мальчике, о его здоровье, его душевном состоянии – это правильный, добрый поступок. Должен сказать вам по секрету, что органы опеки на этот счет имеют негласные указания сверху, а потому никому от заявления хуже не будет, разве что хлопотно: и мне, и Татьяне, и органам опеки – отреагировать на сигнал они обязаны. Тут дело в другом: я не верю, что Павлик искренне хочет креститься. И, тоже по секрету, Зоя Романовна на крещение смотрит как на магическое действо, как на снятие бабкой порчи или проклятия, а это нехорошо, не по-христиански, не по-божески. И я не стал бы его крестить, если бы дело было только в этом. Вряд ли вы читали монографию Татьяны, но я полностью уверен, что после крещения Павлику станет гораздо легче, и не от того даже, что он обретет ангела-хранителя, а лишь потому, что верит в свое исцеление таким путем. И мучительный для него выбор останется позади. Как священник я не должен его крестить, должен дождаться, когда он захочет прийти к Богу, а не спастись от кого-то или чего-то через магические заклинания. Но по-человечески я считаю, что с этим лучше поскорей покончить к вящей радости Зои Романовны.
Батюшка посмотрел на Ковалева вопросительно, будто искал одобрения.
– А я считаю, что ребёнка запугали нарочно, лишь бы он согласился окреститься.
– Даже если это так, что вполне вероятно, крещение все равно избавит его от страхов и благотворно скажется на здоровье.
– Я в этом сильно сомневаюсь. И, насколько мне известно, Татьяна Алексеевна была против крещения Павлика.
– Да, это я убедил её в том, что Павлику рано креститься. Но теперь я думаю иначе: мальчик весь извёлся из-за этого крещения, не знает, кого ему слушать. И надо бы, как в известной притче, отказаться от ребёнка, лишь бы не разрубать его пополам, но ведь не выйдет…
– И вы предлагаете отказаться от ребёнка мне? Я правильно понял? – осклабился Ковалев.
– Я думаю, что сейчас крещение для Павлика – наименьшее зло.
Ковалев готов был с этим согласиться, если бы не слова Инны о том, что одним уколом астму можно сделать стероидозависимой…
– Я должен быть уверен, что попытки снять приступ на входе в молельню не повредят его здоровью. Ни вы, ни я – не врачи.
– А кто сказал, что крестить непременно надо в молельне? Это можно сделать в другом месте, где у Павлика не случается приступ удушья. Только и всего. И я считаю, вам надо при этом присутствовать, чтобы убедиться: никакого насилия над ребёнком никто не совершит. Если, конечно, вам это не претит…
– Мне это, конечно, претит, – ответил Ковалев. – Но я всё же поприсутствую. Чтобы убедиться.
Влада появилась за несколько минут до конца процедур и, к счастью, не видела, как Ковалев говорил с батюшкой, – она бы, наверное, решение Ковалева не одобрила. Она бы вообще не одобрила его вмешательства в это дело.
На душе всё равно оставался неприятный осадок. Ковалев убеждал себя в том, что был последователен, а доводы батюшки – вполне логичны. Если здоровью ребёнка ничто не угрожает, какая разница, совершат над ним этот пресловутый обряд или не совершат, пусть он и трижды мракобесный. Так в чем же дело? Неужели так противно считать, что Зоя одержала победу? Какая разница, кто одержит победу, надо думать об интересах ребёнка, а не о собственных амбициях. И всё же… Ковалеву казалось, что он не оправдал надежд Павлика (надежды Селиванова не в счет). Но в чем же состояли эти надежды? В том, что Ковалев снимет с него бремя принятия решения, запретит его крестить – и Павлику не придется отвечать на вопрос, хочет он креститься или не хочет. Хоть он и маленький, но это решение должен принимать сам. И делать выбор за него – это неправильно.
Нет. Наверное, неприятный осадок остался лишь потому, что Ковалев был принципиально против любого крещения вообще. В том числе крещения младенцев родителями. Считал религию лишней в жизни любого человека. И вполне был согласен с Владой: в Бога верят только придурки. И не было у него в душе ни толерантности, ни веротерпимости, а это нехорошо. Наверное.
Между тем детей потихоньку готовили к явлению чуда – как крещеный Павлик сможет без страха войти в молельню. Нет, официально об этом не объявляли, но шептались, спорили: сможет или не сможет? И споры эти напоминали прогнозы футбольных болельщиков: так никто не желает проигрыша своей команде, даже тот, кто сомневается в победе.
Надо отдать Зое должное: крещение Павлика она превратила в некое общее дело, чтобы все присутствующие ощутили причастность к чуду, которое вот-вот состоится. И вместо молельни детей направили в столовую, где батюшка приготовился к проведению обряда.
Ане тоже хотелось поглядеть на крещение, и любопытство её было понятно, но Влада сказала, что не может принять в этом участие: без юбки и платка женщинам неприлично принимать участие в таких мероприятиях.
– Я не буду натягивать поверх брюк никакие покрывала. И полиэтиленовые мешки на голову напяливать не буду, – уперлась она, когда Аня принялась её уговаривать.
– Почему? – спросила та.
– Потому что это унизительно, – отрезала Влада. – Превращать себя в чучело на том основании, что у кого-то от вида твоих ног и волос текут слюни.
Вряд ли Аня поняла, что Влада имела в виду, её, скорей, убедил уверенный и бескомпромиссный тон матери – она легко смирилась с уходом домой.
Дети уже собирались в столовой, когда Ковалев неожиданно увидел в холле Ангелину Васильевну – она запыхалась, будто спешила.
– Здравствуйте, Сергей Александрович! – Она широко и красиво улыбнулась Ковалеву.
– Здравствуйте, – сдержанно ответил Ковалев и едва не спросил: «А вам-то что здесь понадобилось?»
Но она будто прочитала его мысли.
– Инка документы забыла, сейчас врач приедет, а полиса нет. Пришлось мне сюда тащиться. Извините, бегу – такси ждет.
Однако с Владой, которая одевала Аню, Ангелина раскланивалась гораздо дольше, несмотря на спешку.
– Серый, а ты почему ещё не одет? – спросила Влада, когда подошла к выходу с одетой Аней.
– Я задержусь ненадолго. Мне надо… – ответил он. – Ждите меня дома, будем двигать диван.
– Ладно. Потом мне расскажешь, что тебе было надо, – согласилась Влада. – Но если бы Инна Ильинична не заболела, я могла бы подумать что-нибудь не то. Слушай, а может, тебе Юлия Михайловна нравится? Она ещё ничего, не старая…
– Прекрати болтать ерунду при ребёнке, – проворчал Ковалев.
Тут как раз появилась Ангелина Васильевна и на крыльцо вышла вместе с Владой и Аней, что Ковалеву совсем не понравилось. Особенно то, что Влада мило с нею заговорила.
Столы в столовой передвинули к стенкам, на столике персонала, накрытом расшитой золотом скатертью, была расставлена церковная утварь, ни назначения, ни названий которой Ковалев не знал.
Селиванова не было. И Ковалев догадался: кто-то из врачей или сестер нарочно задержал его на процедурах. От греха. Растерянного Павлика за руку держала Юлия Михайловна, шепча ему на ухо то ли наставления, то ли успокаивающие слова. Павлик кивал ей молча и равнодушно.
Ковалев встал у стены, в сторонке ото всех, стараясь остаться незаметным, – не вышло. Зоя, зайдя в столовую, тут же заявила:
– Неприлично подпирать стенки во время богослужения. А ведь дети берут с вас пример!
0
0