Тем временем в ратуше
— Ну что? Группа Альт?
— Отходим.
— Группа Бена?
— Сделано.
— Где вы?
— Практически на входе в город.
— Группа Ульвиу?
— Задание выполнено. Мы на подходе. Все прошло отлично!
— Группа Сета?
— Все по плану, долг гостеприимства выполнен! Думаю, недовольных нашим приемом не останется!
— Группа Живин?
— Мины заложили, подходы замаскировали, время синхронизировали, все правильно!
— Правильно, — выдыхает бледная усталая женщина. — В том-то и дело, что неправильно. Но тут, как ни крути, хорошо все равно не будет…
— Как раз так и правильно!
— Мы их предупредили. Не послушали — сами виноваты.
— И потом — не смертельные же мы мины заложили? Все может быть обратимо.
— Если мы сами выживем…
А на улицах города, в подворотнях и тупиках то тут, то там слышался шорох — остатки завоевателей стремительно уходили в Шаг. Да, там Нойта-вельхо. Там злобный Высший. Там насмешки собратьев…
Ну и дракон с ними!
Жизнь дороже! Им обещали победу, славу, магию, повышение ранга, разрешение на невест из своих… что из этого сгодится покойнику? А они точно будут покойниками, если не уйдут из этого драконом поцелованного города!
А может… все-таки стоит остаться?
Они уходили. Кто-то удирал не оглядываясь, прямо из домов и сараев, куда их загнали «дикие», кто-то вставал и «Шагал» прочь, не смея глянуть на горожан, кто-то угрожал, что еще вернется…
Но они уходили.
Город устоял?
В лагере. Высший.
Он не признавал невезения — умный и упорный человек всегда подстроит обстоятельства под себя. Он не выносил оправданий — только ничтожества пытаются обелиться в чьих-то глазах… Но дракон побери! Ведь в самом деле не по-вез-ло!
Так или иначе, отвечать не пришлось.
Низкий, дрожащий, тяжелый гул вдруг прокатился над городом. Мягко дрогнул воздух, и на миг будто заложило уши, как иногда бывает при Шаге в горную местность… Что за…
А потом неизменное холодноватое сияние барьера, намозолившее всем глаза не хуже снега, внезапно… погасло.
Высший Арн пораженно всматривался в городскую стену, видимую теперь без всяких помех.
Гул стих. Воздух снова замер в стылой неподвижности. Барьер исчез.
Получилось. Ай да молодец, Арни!
Ну, теперь весь Круг у меня будет ходить как по зернышку (прим автора: послушно).
— Поразительно… как вам удалось?
— Что ж… — Хайки чужая удача по вкусу, конечно, не пришлась. Старый завистник теперь изойдет двойным количеством сплетен. — Следует поздравить вас с успехом, коллега Арн.
— Мое имя — Аарн!
— Разумеется, коллега… просто поразительно, как забывчивы и рассеянны порой бывают люди. Даже маги. Вы не напомните мне… а то я что-то запамятовал… короля, который удостоил вас такого высокого имени? Видите ли, имя «Аарн», то есть «Власть», дают обычно именно королям, принцам и родственникам королевской семьи.
Сволочь старая!
Это ж практически прямое обвинение в самозванстве! Высший Арн никогда не прощал сомнений в своем происхождении, но Хайки ему пока не по зубам… хотя, может, после сегодняшнего… если все-таки удастся подмять краповых…
И тут появились первые штурмовики.
Три фигуры в подпаленных полушубках тяжело падают в снег. Так выходят из Шага зеленые неопытные новички, а Высший брезгливо морщится, но сказать ничего не успевает — на утоптанную тропинку кучей рушатся еще несколько человек. И не поднимаются. И еще. И чуть подальше — еще пятеро…
Войско возвращается в лагерь?
Но почему?
Что происходит?
Неужели… Нет, не может быть, чтобы штурмовики-вельхо… чтобы вообще вельхо, какие б ни были… чтобы они удрали от дикарей? То же… немыслимо…
— Что здесь творится? — выразил непонимание Диссе. — Это доставляют пленных? Но почему сюда? Или… — в голосе проскользнул намек на догадку. — Или вы заранее договорились, чтобы лучших дикарей сразу доставляли вам? До общей дележки? Не слишком красивый поступок, коллега!
Пленных… На миг не надежда даже, а некая тень надежды, коснулась его мечущихся в панике мыслей… и тут же пропала. Нет, это не победное возвращение с добычей. Это бегство. Они удирают.
А платить — ему?!
Что-делать-что-делать-что-делать-что-делать-теперь?!
А снег все темнел под новыми и новыми человеческими телами. Обожженными. Ранеными, в драных полушубках без рукавов. Нервно озирающимися по сторонам. Боязливо втягивающими головы в плечи. И совсем не похожими на победителей… над лагерем раскатились ругань и вопли:
— Лекаря! Лекари есть?
— Какого тебе лекаря, сваливаем! Предупреждали же!
— На помощь!
— Да тут скорей дракона дождешься, чем помощи…
— Пятеро богов, Пятеро богов… кто-нибудь, кто-нибудь скажите… вы не видели моего брата? Он с пятеркой Косматого ушел.
— Раскатали твоего Косматого — в гладкого.
— Как?!
— Лекаря!
— Вы как хотите, а я уношу ноги…
— Испугался дикарей?
— А ты нет?
— Дикари, ха! Нет уж, мне пора! И кто умный, смотается со мной!
— Лекаряяяя!
Но о лекарях перед битвой никто не думал. Так что…
— ..и я донесу свое негодование до Круга, будьте уверены! — продолжал свое кудахтанье разобиженный коллега.
— Да протри же ты глаза, Диссе! — рявкнул сварливо Хайки. — Какие пленные? Это доблестное войско нашего А-арна… храбро драпающее с поля боя. Просрали битву века, а, коллега?
Высший кое-как улыбнулся белыми от ярости губами:
— Не думаю, что все так безнадежно, коллега Хайки…
— Бесишься, а вежливый, а? — ухмыльнулась старая сволочь, сама начисто наплевав на всяческую вежливость. — Понадобилась-таки наша помощь, верно, Арн? Сначала посмеяться хотел, а теперь занадобилось?
Самое поганое, что Диссе — тварь прилипчивая! — кивал на каждое слово старого мерзавца.
— Вы ошибаетесь…
— Ну нет, драгоценный наш коллега. Уж я-то не ошибаюсь! И за наше оружие цену возьму настоящую! Чтоб закаялся впредь даже думать обмануть старого Хайки! Понял, мелочь ты раздувшаяся?
Это было оскорбительно. Это было гнусно, невозможно, отвратительно, невыносимо. Но у него не было сейчас другого выхода. Если он хочет получить оружие, ему придется смириться. Пока, это только пока, временно. Позже он постарается уладить этот вопрос. Позже.
— Вы предельно ясно объяснили, уважаемый Хайки. У вас редкостный дар убеждения. Как и умение выбирать момент. Я это всегда отмечал. Так что насчет договора на оружие? Обговорим детали?
И они бы обговорили, наверное…
Но разом случилось несколько событий. Сердитый гул, сменившийся тихим шелестом. Несколько искристых молний. И застилающий все грохот, от которого снег вздыбился прямо под ногами, и… все пропало.
Долгое, очень долгое время спустя Высший смог приоткрыть глаза. Небо клубилось серыми облаками. Скоро будет снег… да, снег… слишком много снега вокруг…
Раньше он любил снег. Зима — это меньше работы. Меньше опухающих от воды пальцев… Но даже тогда он не мог просто лежать и смотреть.
А почему он лежит сейчас?
Он же должен был… он сторговался с этими двумя обиралами о цене за их распроклятую помощь, за оружие, и.. и что-то случилось. Что?
Грохот и серое облако. Как будто одно из тех спустилось, с неба. И потом… потом он ничего не помнит.
Арн с усилием оторвал голову от мерзлой земли. И взглянул прямо в чьи-то неживые глаза. Дрррраконий зад! Мать… Пятеро богов! Он закрутил головой, лихорадочно подмечая все новые и новые детали кошмара.
Диссе с платком в руках. У него было много раздражающих привычек, и эта — всюду таскать раздушенный платочек — просто бесила! Только сейчас и платок, и сам вельхо — каменные… Рядом — каменный же Хайки с навеки замершей на лице презрительной гримасой. Окаменевшие трубы оружия… Каменный барельеф у стены — вжавшийся в нее парень. Окаменевшая скульптурная группа — человек на коленях рядом с другими. Кто-то все же нашел лекаря. И дальше статуи. Целый сад статуй…
— Ш-што эт? Шшшто то, а? — проговорил кто-то рядом.
Чуть не всхлипнув от того, что рядом обнаружился кто-то живой, Высший обернулся. Это был один из его воинов, чей-то там родственник, за него хлопотали, кажется…
— Шшто этто? — продолжил чей-то родственник. — Они говорили, чтобы сразу уходить, они предупреждали… а я не думал… а они… А меня не зацепило! И меня, и вас… Нас вон тот сарайчик прикрыл, с сеном. Повезло… пповезло, да?
— Кто… кто говорил?
— Ну эти, из города. Дикие… они нас выпустили и предупредили, чтоб мы быстро уходили… многие ушли. А я…
Дальше Высший не слушал.
Ушли! Некоторые ушли.
Они же молчать не будут! Они же расскажут, напридумывают, они..
Он же теперь… его же…
Острый страх, приправленный дикой вспышкой бешества полыхнул как вулкан.
— А-а-а-а-а!!! — заорал он.
И бросился вперед. В город.
Ведим прошёлся по гостиной – многое изменилось… и в книжном шкафу на освобождённой средней полке он заметил несколько фигурок и тарелку с хлебом перед ними. Божница с идолами! – и с подношением!
Неужели мама действительно в это всё верит? Подошёл поближе и всмотрелся – Род, Сварог, Лада, Перун, Велес, Макошь… боги — защитники семьи и дарители судьбы. Да, есть вера старым богам… особенно у тех, кто живёт по их заповедям. При отце мать не смела даже достать идолов из комода, а теперь они стоят на самом виду и перед ними хлеб! Она действительно верит в их защиту?
Внезапно пришла запоздалая догадка – значит, она верит и в карму и все эти киборги выкуплены для того, чтобы он вернулся домой!
Закон кармы — как ты обращаешься с киборгом, так и киборг станет обращаться с кем-то близким тебе, с кем-то из твоих родных… мать всегда верила в это, хотя он не воспринимал это всерьёз… и значит, она верит сейчас… может быть, поэтому его и спасала Кора, рискуя всем. А ведь она могла оставить под обвалом и уйти одна… и была бы свободна. DEX’а в густом лесу не найдёт никто — если DEX сам не захочет этого.
Сколько же всего киборгов усыновила мать? Троих — или больше? Змей, Влад, Ворон, Злата… или ещё есть? Получается, у него есть братья и… сестра? Одна такая сестра — или ещё есть? Надо хоть познакомиться с ней… но завтра… или позже.
Сегодня надо показать Коре город и сходить в местный офис ОЗРК… и вдруг подумал: «Так ведь всех киборгов спасаем, а не только разумных. Значит, название должно быть немного короче — Общество Защиты Киборгов. ОЗК. Всех киборгов спасать надо, а не только разумных… да и как узнать без сканирования — разумен ли киборг? — если он сам не признается? Никак…»
— Ведим, тебе плохо? Как спалось? Утро доброе.
— Мама, мне… хорошо. Доброе утро. Мама, ты его любишь?
— Его? – не поняла она, — кого?
— Платона этого.
— Не знаю… но он меня любит. Ценит. Охраняет. Твой отец меня так не берёг, как этот киборг. Люблю ли? Не знаю… но, наверно, всё-таки да. Но брак этот фикция… только чтобы в общине сплетен не было. Чтобы Змей смог жениться достойно. Чтобы Влад когда-нибудь смог хотя бы познакомиться с девушкой из местных… он ведь армейский… твой отец мне его отдал из лаборатории. Полтора процента жизни в нём было! Его таким привезли из какой-то армейской части… как и выжил…
— И теперь он тоже твой сын? Как же так?
— Змей побратался с ним. А брат моего сына… получается, что мой сын. И твой брат тоже. Семья должна быть большой… а скоро и внуки, может быть, будут…
Ведим взглянул на мать так, словно она сказала что-то совершенно непотребное:
— Какие внуки? Ты усыновила киборгов! Они же…
— Стерильны? Да, они стерильны. Но ведь не кастрированы… надеюсь, ты знаешь разницу между этими понятиями. Существует ЭКО, и инкубаторы… существует клонирование. И если Кора не сможет выносить твоего ребёнка, то яйцеклетку для ЭКО у неё извлечь возможно. Спроси у отца… ты его уже видел? Он женился… кстати, ты скоро обретешь ещё одного брата. Сводного. Или сестру. Вера беременна… ты уже успел с ней познакомиться?
Ведим помотал головой:
— Некогда было… потом позвоню. Он женат? Уже интересно! Значит, у меня есть мачеха? И будет отчим? Отчим-Irien! Вообще круто, не находишь?
— Так у меня и брат названный Irien есть… а у него есть девушка. Она DEX. И они хотят венчаться в один день с нами. Стефан и Агния. А у Стефана есть ещё одна названная сестра. И она вполне себе человек, и тоже вышла замуж за киборга. Её Игорь тоже Irien, но разума пока не проявил. И у них есть дети… шестнадцать мальчиков, выращенных в инкубаторах. Ты против?
Ведим только покачал головой:
— Мне надо это обдумать.
И пошел в освободившуюся ванную.
***
Весь этот день Ведим показывал Коре город — и вспоминал его сам. Сходил в музей, медленно прошёл по всем залам — и платил за себя и за Кору, не признаваясь, чей он сын. И только после того, как посмотрел все выставки, пошёл в просветительский отдел.
Предупреждённый Платоном Василий сначала долго наблюдал за парой через камеры слежения, и только когда они вошли в зал на третьем этаже «своей» башни, послал Коре запрос на связь. Она удивилась, но доступ дала, и Василий закидал её вопросами:
/Как долетели? Как разместились? Где уже побывали? Я с Ниной Павловной полжизни отработал! Лучше всех её знаю!
Кора ответила:
/Ну и гордись неделю! Со мной её сын. Если ты не в курсе.
Но при встрече скинула несколько записей. И получила ответ:
/Так я тоже ей не чужой. Вечером с Грантом зайдём. Кстати, у Фомы тоже DEX. Фёдор. Сообщу ему о вас. Пока.
***
Фома гостей уже ждал в кабинете просветотдела, и даже велел мэрьке согреть чайник и сгонял её в столовую за булочками. Друзья долго рассматривали один другого, пока, наконец, Фома не пригласил Ведима за стол, на котором уже стояли чашки с чаем.
— Может, познакомишь с девушкой? – спросил Фома. – Ты женат?
— Это и есть моя жена… — обернулся Дим к высокой девушке в красно-белом платье, — Кора. А это мой друг и двоюродный брат Фома… и его друг… Фёдор ведь друг тебе или просто машина?
— Уже друг… но ещё не брат. Это тётя Нина половину DEX’ов усыновила…
— Половину? Кого ещё? Про Змея, Влада, Ворона знаю… ещё кто-то есть? Рассказывай.
Они проговорили почти час – пока не закончился рабочий день Фомы, и он не стал собираться домой к жене и детям. Прощаясь, он сказал, что вечером зайдёт в гости к тёте Нине.
И потому Ведим по пути к дому зашёл в кондитерскую и купил любимый торт матери – шоколадно-вишнёвый – и песочных пирожных для себя и Коры.
***
К семи часам вечера в доме Нины опять собрались гости – пришли Карина с Леоном и Эва с Бернардом. Светлана осталась дежурить в офисе на пару с Родионом, но отпустила Златко и Хельги. Пришли Фома с Илоной с тремя киборгами – и мэрька с детьми сразу расположилась в песочнице. Нина пригласила Эку с Аргусом, и они привезли в подарок от Прохора Петровича четыре огромных арбуза и десятикилограммовый ящик черешни.
После торжественного чаепития и знакомства часть гостей осталась за столом, Irien’ы поднялись в мансарду играть в кубики, а Нина позвонила Змею и Фролу – и те стали рассказывать гостям о своих достижениях.
Кора ходила по дому, наблюдая и записывая все, что делают люди и киборги. Сначала шокировало то, что Илона спокойно оставляет своих детей с явно бракованными Алёной и Алией — но то, что она обращается с ними как с подружками, шокировало ещё больше. Илона не сменила имя подаренной Борисом мэрьке — она так и осталась Алёной.
Ведим с Кариной спорили о делах ОЗРК — Карина пыталась его убедить в важности психотерапии при спасении сорванных киборгов, Ведим считал, что трудоустройство намного важнее:
— …а как иначе? Они должны же как-то зарабатывать на свою жизнь?
— Весь в мать! Она считает так же… но курс психотерапии ещё никому не помешал.
— А кто выявил разумность у Леона и Ларисы? Труд или психотерапия?.. и кто первой начал с ним разговаривать?..
Спор продолжался, каждый стоял на своём, Нина переходила от одной группы гостей к другой, Платон держался рядом и мог подсказать или что-то подать или подержать при необходимости.
Потом ели арбузы и черешню, и Платон вновь собрал все семена («А вдруг сможем вырастить?»), потом Златко и Светлана танцевали, и к ним вышли все желающие, и Платон пригласил Нину… разошлись по домам почти в полночь, уставшие, не договорившие – но довольные.
***
После ухода гостей Нина снова попросила Платона согреть чайник. Было ощущение незаконченности, словно что-то нужно было сделать и это что-то осталось не сделано — но все были дома и дома всё было в порядке. Но это ощущение не оставляло и тревожило – и она стала думать, что же не так?
Чего-то не хватало. Или кого-то… чайник вскипел, но пить не хотелось… одной. Ведим ушёл спать… какой-то он не такой, как раньше… самостоятельный и женатый. Он чем-то явно недоволен… но чем? Тем, что кабинета отца больше нет? Так и отца в доме нет тоже… у него своя жизнь, и скоро свой ребёнок будет. Тем, что его комната отдана Раджу под мастерскую? Так ему это явно нужнее… неужели рассчитывал, что она останется в неизменном виде? Скорее всего – да. И она на самом деле не хотела ничего менять в ней. Но пришлось.
И почему Ведим не писал и не звонил? Боялся за Кору? Вначале – скорее всего так и было. Но сейчас уже существует ОЗРК и он сам – глава отделения на Эфесе Клинка… много времени прошло, а он не счёл нужным позвонить сам… почему? Нет ответа.
Платон, ходивший следом, исчез… но из дома не выходил — Кузя сообщил бы об этом. «Спросить его? Подумает, что не доверяю… но где он?» — Нина медленно прошлась по опустевшему дому, насыпала коту сухого корма… и все-таки спросила у искина, где Платон.
— В спальне, шьёт, — мяукнул пони-кот и исчез.
Платон действительно обнаружился в спальне — и действительно что-то шил, пристроившись на углу маленького столика с бесшумной швейной машинкой.
— А я тебя потеряла, — тихо сказала ему Нина, — а ты здесь… раньше без меня ты сюда не входил… что это?
— Я же обещал, что сошью тебе платье на свадьбу. Смотри! – и Irien развернул и показал свою работу.
Платье было нежно-бежевого цвета, простое и строгое, почти в пол и с рукавами до середины предплечья, но при этом очень нарядное и с едва заметной вышивкой жёлтыми нитками по вороту и на плечах.
— Я же сказал, что сам сошью тебе платье… ты забыла? Ты не готовишься к свадьбе?
— Это просто формальность. Обмен венками на капище. И всё.
— Это совсем не просто и совсем не формальность. Для меня это всерьёз и навсегда. Это клятва перед идолами богов… даже несмотря на то, что я их никогда не видел… да и для местных крестьян она большее значение имеет, чем запись в ЗАГСе. Ты не хочешь этого? Тебя никто не сможет заставить… но я всё равно люблю тебя.
— Я не знаю… меня и в прошлый раз не особо спрашивали. И теперь мимо меня всё делается… и по-прежнему от меня ничего не зависит. Вы вдвоём всё решили… с волхвом… сказали, что так надо. А кому это надо больше — ему или тебе? Если ему — то зачем? Если тебе — то тоже непонятно.
— Я люблю тебя… эта свадьба изменит и мой статус. Если я буду женатым, то девушки перестанут на меня смотреть… мне не нужно их внимание, поверь мне. Теперь только ты будешь смотреть на меня, только для тебя я буду танцевать, только для тебя… всё, что захочешь.
— Сам-то веришь?
— Давай всё же полетим, отпразднуем Купалу… ты опустишь венок на воду, а я его достану… вместе найдём цветок папоротника и загадаем желание. А потом ты решишь сама, пойдём мы на капище или нет. Если откажешь, настаивать не буду. Но постараюсь уговорить тебя на следующий год пойти со мной на Купалу.
— Никогда не ходила в лес на Купалу. Никогда не пускала венок… поздно мне уже. Мне пятьдесят скоро…
— И поэтому всё это нужно сделать. Поверь мне, нужно. Давай так. Если мы найдём цветок папоротника, то ты выйдешь за меня замуж.
— Хорошо… уговорил. Себе-то сшил рубашку? Сшей и себе тоже.
— Всенепременно.
***
Летнее солнцестояние — день Купала – обычно отмечали три дня, с двадцатого по двадцать второе июня. Где-то праздновали все три дня, в городе праздновали один день, в музее проводили мастер-классы… и готовились к предстоящему дню города, который планировался через неделю и имел все шансы плавно превратиться в праздник мастеров.
Темой этого праздника стала глиняная игрушка. Просветители готовили мастер-классы, научники уговаривали мастеров из деревень прилететь и строчили статьи о древнем привезённом со Старой Земли промысле и готовились к проведению конференции на эту тему. Отдел фондов совместно с рекламщиками создали видеобуклет о коллекции именно местных глиняных игрушек – и даже вскользь упомянули Н.П. Сомову, проработавшую на коллекции «ДПИ» полжизни.
Василий прислал Нине это видео сразу, как только получил его от Зои – практически одновременно с директором. В пятиминутном ролике показывались игрушки Ворона под слова: «…наши славные научные сотрудники обнаружили этого мастера в заброшенной деревне, где он до сих пор живёт с сестрой…». Стало как-то даже обидно – теперь-то уже можно было сказать, что игрушки лепит разумный Irien, случайно купленный и поселенный на острове. И Ворон приглашён на праздник не был – то ли забыли, то ли не сочли нужным, то ли решили, что Irien’у не место среди мастеров.
Борис Арсенович готовил киборгов к конкурсу программистов, уже учитывая наличие в городе отделения ОЗРК – ещё неделю назад отправил Лёню в Серебрянку узнавать о списании киборгов с рудников и с приказом списанных выкупать и везти в лабораторию. При этом Борис запретил лаборантам тестировать киборгов до полного их восстановления.
В результате к девятнадцатому июня в офисе бывшего филиала бывшей «DEX-компани» было собрано полтора десятка DEX’ов, восемь Irien’ов и шесть Mary, которых кормили вволю, ничего не заставляли делать и лечили. И от этого им было ещё страшнее.
Пушистик поселился в кармане сюртука Азирафеля, проводя там большую часть времени. Выбирался он только в спокойной обстановке, например, когда Азирафель собирался поработать, или же во время трапез в Большом Зале. Если в библиотеке Пушок спокойно устраивался на открытой книге, требуя чесать мягкое брюшко, то во время обеда он забирался на плечо Азирафеля и разглядывал происходящее, попискивая, когда Кроули начинал на него едва слышно шипеть. Идеальный питомец.
Накануне прибытия гостей Азирафель решил ещё раз поговорить с Кроули про важность первого впечатления, эпатаж и соблюдение традиций. Всё-таки престиж школы — это не пустой звук.
— Кроули, — начал он, входя в его комнату, — ты помнишь девятнадцатый век?
— Да, ангел, а какое это имеет отношение…
— Все эти традиционные костюмы из тончайшей шерсти, шёлковые сорочки, цилиндры, перчатки из нежнейшей лайки, трости, — Азирафель со значением взглянул на Кроули.
Тот пожал плечами:
— Помню, конечно, но всё ещё не понимаю, к чему ты клонишь.
— Тебе был к лицу тот костюм. Помнишь? Мы в тот день плотно пообедали…
— Ты плотно пообедал, ангел.
— …и отправились кормить уток в Сент-Джеймсский парк.
— Ты тогда ещё что-то говорил о братании с врагом, — едко заметил Кроули.
Азирафель не любил вспоминать ту ссору, тем более её обсуждать.
— Ты тогда отлично выглядел, — улыбнулся он. — И ничем особенным не выделялся в толпе.
Конечно же, Азирафель немного покривил душой, потому что Кроули всегда выделялся, но сейчас речь шла не об этом.
— Ангел, ты зашёл поговорить со мной о старых добрых временах? — Кроули с подозрением прищурился. — Или решил меня отвлечь от вопросов о твоих провокациях?
— Не понимаю, о чём ты.
— О журналах, дорогой ангел! Тех самых, распространение которых не поощряется в закрытых школах.
— О, ты об этом! — улыбнулся Азирафель, вспоминая маленькое фривольное чудо.
— Именно! — Кроули усмехнулся и ехидно поинтересовался: — Ты специально выбрал альбом выпускников семьдесят второго года для своих махинаций?
— А что с ними не так?
— Хотя бы то, что сейчас многие из тех выпускников сделали карьеру, стали приличными членами общества… Ангел, ты ведь это не специально затеял?
— Но… — Азирафелю было неловко признавать, что он об этом не подумал. — Дурацкие условности! В человеческом теле нет ничего порочного.
— Ох, ангел! Я же говорю, тебе и в голову не придёт, до чего способны додуматься смертные. Да что тебе! — Кроули поморщился. — Я даже представить себе не мог, что им понадобится головотяпная машина. Или электрический стул. А пытки? Думаешь, это кто-то из наших? Напрасно! Всё сами… всё.
— Тебе не кажется, что ты ушёл от темы журналов? Я всё ещё не понимаю, из-за чего столько шума.
Кроули приподнял бровь и весело фыркнул:
— В том году закончил школу нынешний председатель Совета попечителей, и если судить по количеству фотографий, он был звездой выпуска. Филч получил массу положительных эмоций, хотя и был несколько фраппирован.
М-да! Неудобно получилось.
— Но ты ведь всё исправил?
— Как всегда, ангел.
Значит, и говорить больше было не о чем.
— Так вот, Кроули, я подумал, что тебе бы не составило особого труда выглядеть чуть презентабельнее. Хотя бы во время встречи гостей. Первое впечатление, все дела.
— А чем тебе не нравится мой нынешний вид? — Кроули озадаченно взглянул на свои брюки, вызывающе обтянувшие длинные ноги.
— Нравится, — ничуть не покривил душой Азирафель, — но здесь так не принято. Представь, как бы тебя приняли в обществе в девятнадцатом веке, заявись ты на раут в таком виде.
Нельзя сказать, что слова Азирафеля привели Кроули в восторг, но, по крайней мере, он задумался, и, зная его, можно было ожидать правильные выводы.
***
Гости прибывали вечером, и по этому поводу даже отменили последние уроки, что привело Кроули в отличное настроение.
— Как раз успею написать пару поурочных планов, — сообщил он Азирафелю, направляясь к себе.
— Прости?
— Ну, это типа отчётов, что я писал Вниз. Кругом сплошная бюрократия.
— Но ты ведь сам говорил, что те отчёты… — забеспокоился Азирафель. — Что они несколько…
— Неправдоподобны? — подсказал Кроули. — Есть такое. Так ведь кто виноват, что их никто не проверяет?
— Кроули, Дамблдор не такой.
— Да брось ты! Бюрократия везде одинаковая, и что пишут в отчётах, абсолютно никого не волнует. Лишь бы они были.
— Кроули, но ты ведь не пишешь там всякую чушь?
— Я?! Ни в коем разе! Если только слегка приукрашаю. Самую малость. Но всё основывается на реальных событиях.
— Как с ребёнком?
— С ребёнком я не виноват. Это наверняка монашки напутали. Кто ж знал, что в ту ночь кто-то ещё решит разродиться? Точно не я!
Азирафель мог напомнить, что Кроули должен был проследить, кому отдаёт ребёнка, но решил не посыпать солью старые раны. Особенно накануне важного события, испортить которое было бы по меньшей мере невежливо.
— Хорошо, — согласился со всеми доводами Азирафель, — пиши, что хочешь, но, пожалуйста, не забудь позаботиться о внешнем виде.
— Это же так очевидно!
Азирафель и представить не мог, что его дружеский совет приведёт к такому результату. Кроули понял его слова слишком буквально и облачился, кажется, в тот самый наряд. Во всяком случае, никаких отличий Азирафель не заметил — Кроули словно сошёл с гравюры девятнадцатого века. Вот только вместо того, чтобы слиться с толпой, он, наоборот, привлек к себе внимание, как свеча, горящая в стакане. «Очевидно» ему! Кто же так делает?! Не мог же Кроули издеваться над ним? Нет, не мог.
Кроули появился в тот момент, когда все гости уже расселись по местам, но ещё не увлеклись угощением и не перестали разглядывать всё вокруг. Одновременно с ним из двери напротив в Большой Зал вошёл и Люциус Малфой. Он на мгновение замер, заметив конкурента по эффектному появлению, но тут же взял себя в руки и приветственно кивнул, направляясь к столу.
Дамблдор молитвенно сложил ладони и устроил подбородок на кончиках пальцев. Как уже успел понять Азирафель, директор Хогвартса питал слабость к хорошим зрелищам. И его можно было понять! Если Кроули всегда выбирал тёмные тона в одежде и сейчас был в чёрном, то его безусловный оппонент выбрал для торжества такой светло-сливочный тон, что его можно было счесть белым, а традиционная для волшебников мантия развевалась подобно шлейфу платья. Кроули и Малфой, как хорошие танцоры, сошлись в центре зала и одновременно поклонились приветствовавшей их публике.
— Пижон! — отчётливо пробормотал Снейп, сидевший неподалёку, и Азирафель был с ним полностью согласен.
К столу Кроули и Малфой подошли вместе, и теперь можно было разглядеть, что у них даже трости венчали похожие навершия в виде змеиных голов. Впрочем, трость Кроули выглядела солиднее изящного стека Малфоя. Кто зааплодировал первым, Азирафель не заметил, но братья Уизли выразили одобрение свистом, и их поддержали сокурсники. Наверное, даже многочисленные репетиции не увенчали бы этот выход таким успехом, как случайная импровизация. Даже появление шармбаттонских вейл не наделало столько шума, что уж говорить о суровых выходцах Дурмштранга.
Когда Кроули с видом победителя уселся рядом, Азирафелю очень захотелось сказать ему о том, что, советуя внимательнее отнестись к выбору одежды, он имел в виду совершенно иное. Что не стоило привлекать к себе столько внимания, особенно той блондинки, от которой просто разило скандалом. Что вообще-то они лишь гости в этом мире. Что надо быть осмотрительнее, чёрт его дери! Но вместо этого Азирафель лишь улыбнулся и сказал:
— Кроули, передай мне, пожалуйста, вон то пирожное.
Как-то само собой сложилось, что Ричард с Эйданом после завершения крупного дела, просто попить пива на выходных или посмотреть бейсбольный матч собирались дома у Ричарда. Это даже было разумно: у Ричарда была гостевая спальня, был садик перед домом, где можно сделать барбекю, от здания участка ехать, опять же, было ближе, тогда как у Эйдана не всегда можно было найти лишний стул для гостя, ванная комната выглядела так, будто пережила ещё Великий чикагский пожар, а стены были столь тонкими, что ты волей-неволей знал все подробности из жизни соседей. Но у Эйдана была и ещё одна причина — дом Ричарда Норвуда. О, этот дом был не просто зданием, набитым мебелью, нет, это был самый настоящий дом, человеческое жилище. Без приглашения Ричарда никто из знакомцев и родственничков Эйдана не смог бы и порог перешагнуть.
Устраиваясь на диване, Эйдан сдвинулся чуть ближе к левой ручке, привычно вписавшись во вмятину в подушке. Пока Ричард аккуратно вешал свой пиджак в шкаф, убирал пистолет в сейф и доставал запасное полотенце для гостя, можно было положить ноги на журнальный столик, который так удобно стоял перед диваном. По мнению Ричарда, стол был предназначен исключительно для еды и чашек с кофе, иногда — для папок с делами, но уж точно не для ног, поэтому важно было успеть их убрать, как заслышатся шаги в коридоре. Да, Ричард не будет злиться, но они оба так устали, что и огорчать его не хочется, да…
Ричард тихо вошел в гостиную, подошел к спящему напарнику и накинул на него плед, висевший на спинке дивана. Бессонница — такое же профессиональное заболевание полицейских, как и алкоголизм, и раз уж Эйдан смог уснуть, то будить его не стоит. Обсудить, что и в каком виде они будут включать в официальный отчет, можно и с утра. Он погасил свет, закрывая за собой дверь, оставив Эйдана спать на диване крепким и мирным сном ши, у которого есть своё собственное место в доме и жизни человека, дарованное добровольно. Ведь любой ши знает, что нет магии надежнее и защиты крепче, чем та, что не выпрошена обманом, не обменяна на услугу, не вытянута принуждением.
Домой я возвращалась в совершенно растрепанных чувствах. Несмотря на все доводы рассудка, было дико обидно: меня отодвинули в сторону, меня забыли. Он бы мог позвать меня с собой в Лондон! Но не позвал. Просто бросил на ходу: отвезите мисс домой. Словно только что не…
А что не? У нас чуть не случился умопомрачительный секс? Так не случился же. И почему я так уверена, что для Ирвина он был бы таким же сумасшедше прекрасным, как для меня? Может, у него таких мисс в каждом городе по дюжине.
Может, по дюжине, а может – и нет… Может, я у него одна! Он так на меня смотрел…
И еще в глубине души теплилась надежда: с лордом Говардом-старшим все не так плохо, и падение чего-то там на сколько-то там не равнозначно падению Тунгусского метеорита прямо на компанию Ирвина. Отчаянно хотелось ему помочь, поддержать… поехать за ним в Сибирь…
Воображение уже рисовало чопорные похороны под моросящим дождем, одинокую фигуру в траурном костюме, злорадных конкурентов, приносящих соболезнования – какая потеря, сразу и отец, и все состояние, не желаете ли продать вашу яхту по сходной цене? И, разумеется, я. Как жена декабриста. Верная, нежная, понимающая. Рядом.
Ага. Жены поехали за декабристами в Сибирь и испортили им всю каторгу.
Остыньте, мисс Ти. Вам даже номера телефона не оставили, а вы – в Сибирь!
В общем, выйдя из такси… Да-да, такси! На белом лимузине милорд уехал сам, и нам было совсем не по дороге! Выйдя из такси, я прямиком направилась в ближайшую кофейню, приводить рассудок в норму с помощью кофеина и интернета. В конце концов, пора бы мне что-нибудь узнать о милорде, кроме цвета глаз и умения обалденно целоваться.
Узнать «что-то еще» оказалось проще простого. Все новостные ленты, относящиеся к экономике и культуре, были забиты сообщениями примерно одинакового содержания: у лорда Стивена Говарда, председателя совета директоров компании «Драккар инкорпорейтед» и владельца контрольного пакета акций этой же и еще десятка других компаний помельче, случился инфаркт на нервной почве. Оказывается, сегодня с утра что-то такое произошло на биржах, что акции «Драккара» обвалились, обнаружились какие-то кредиты, неустойки и бог знает что еще… У меня голова заболела от финансовой терминологии и газетного нагнеталова. Поняла я только одно: происки конкурентов увенчались успехом, Ирвин рискует остаться сиротой и разориться.
Ужасно.
Особенно ужасно то, что я ровным счетом ничем не могу ему помочь.
Хотя… если милорду придется продать яхту, самолет, родовое поместье и зарабатывать написанием мемуаров, я смогу научить его жить на триста баксов в месяц, покупать шмотки на китайском рынке и ездить в метро. Да, представляю Ирвина в метро в час пик!
Я рассмеялась и утерла слезы. Черт знает, от смеха или от сочувствия. Метро в час пик – фигня. А вот когда умирают родители… У Ирвина по крайней мере есть шанс попрощаться с отцом. У меня такого шанса не было.
В тоске и задумчивости я вернулась домой. Дело было к вечеру, разделить этот вечер традиционно было не с кем, и я еще немного пошарила в сети на предмет семейства Говардов. Ничего особенно интересного там не нашла – ни скандалов, ни разводов, ни любви, ни ненависти. Образцово-показательное семейство. Лорд Говард-старший унаследовал компанию отца, развил и приумножил, вышел на новые рынки и все такое. Женился после тридцати на юной леди, через несколько лет родился сын и наследник, за ним – дочь, которая сейчас заканчивает обучение в Сорбонне и уже работает дизайнером в семейном предприятии. Про Ирвина в сети было до смешного мало: занимается семейным бизнесом и благотворительностью, один из самых завидных холостяков Англии, увлекается парусным спортом, гольфом и мотоциклами. Что неудивительно, ведь «Драккар» производит самые лучшие и самые дорогие байки в мире. Что-то вроде «Бентли», только двухколесные. Ну и много всякого прочего, от соковыжималок до комплектующих космических станций.
На эти мотоциклы я глянула, разумеется. И не поняла, почему они не летают? Стоят-то примерно как самолет. И еще парочка интересных фактов: на рекламных фотках байков «Драккар» – Бонни Джеральд. Одна из самых дорогих коллекций байков, включающая в себя одиннадцать «Драккаров», принадлежит ему же.
Я фыркнула. Зачем нормальному человеку одиннадцать байков? Даже больше, ведь это только «Драккары»! Солит он их, что ли? Мне бы одного хватило.
Подумала – и облегченно выдохнула. Сегодня я весь день не думала о Бонни! Мало того, при взгляде на его фотки мое сердце не пропустило удара. Так, слегка ускорилось. Самую малость. И пафосную сучку, которая блистала рядом с ним, даже не захотелось убить. Так только, чуток взгрустнулось: Бонни со скандальной поп-дивой смотрится куда органичнее, чем со скромной писательницей.
Что ж, древний русский способ под названием «клин клином» неожиданно сработал. И это – к лучшему. Мне надо не по мужикам страдать, а роман писать. Между прочим, мне за это деньги платят!
***
На следующий день я явилась на работу в драных джинсах и кедах: так бежать удобнее. Хорошо хоть не слишком проспала. Нежно послала в болото Тома, которому срочно понадобилась свежая газета. Мимоходом шлепнула по заднице Гюнтера (бывшего официанта Зажигалки и будущую звезду Бродвея). Подмигнула Барбаре, которую пригласила на свой страх и риск…
Ага, именно так звали девочку с косичками, которой наши гении велели сначала школу закончить, а потом только приходить. Выглядела она в самом деле на четырнадцать, не больше. Тоненькая, маленькая, фигурка модельная до жути (читай, одни кости), юбочка в клеточку, личико наивное, и в довершение образа две соломенные косички. Танцевала она отлично, пела и того лучше, хоть тембр тоже немного детский. Гении не на пустом месте сделали на нее стойку, но вот спросить возраст не удосужились. Сразу выгнали. А я позвонила, с благословения Люси, и позвала на репетицию. Авось не убьют.
Расцеловав Люси и получив от нее «одобрямс» в виде большого пальца вверх, обернулась – и едва не расшибла нос о чей-то татуированный торс в белой рубашке нараспашку.
Не сложно догадаться, чей, да? Везет мне!
Сказав про себя веское русское «мля!», лучезарно улыбнулась мистеру Джеральду. И не подумаю извиняться! А будет орать – уйду сегодня же, даже понедельника ждать не стану.
– Хай, detka, – задумчиво улыбнулся он и прошел мимо.
Ни мата, ни «сделай кофе, раз уж ты здесь». Нашего тирана и деспота кто-то подменил. Зря подменил, когда тиран не орет – глупое сердце трепещет и невесть на что надеется.
Я не успела задуматься над вопросом, и почему я такая дура, как какой-то дебил шлепнул меня по заднице. Подпрыгнув, я обернулась, готовая убивать… и бросилась на шею Тошке.
– Ты приехал! Наконец-то! – А ведь я напрочь забыла, что он обещался вернуться в четверг, вот до чего клины-то доводят! Но как вовремя, как же вовремя! Мне срочно нужен нормальный, разумный и привычный друг рядом.
Меня сгребли на руки, покружили немножко под одобрительный свист труппы (и ревнивое сопение Тома) и поставили обратно на пол, но из объятий не выпустили.
– ЛА тебе к лицу, – подмигнул Тошка. – Прям цветешь.
Вот уж точно, цвету. В смысле, пока обойдемся без ягодок!
Ответить Антошке я не успела, потому что Том внезапно вспомнил о репетиции. Тремя хлопками в ладоши прекратил веселье и обратился к труппе, нарочито не глядя на Тошку:
– Господа артисты, начнем со сцены перед собором. Элли, ты пока за Квазимоду… – Он поморщился: Элли он назначил дублершей, а «настоящей» Квазимоды еще не нашел. То есть «детей на работу мы не берем».
Они не берут, а мы – берем. По блату.
– Секунду, Том! – вклинилась я. – Это Барбара Купер, ей девятнадцать. Ты же дашь ей шанс? – Я вытащила из-за спин остальных артистов «дитя» и подтолкнула вперед.
– Даст, конечно, – поддержала меня Люси. – Он же не зверь какой.
Барби, на этот раз вместо косичек сделавшая два задорных хвостика, похлопала глазками а-ля кукла Барби и изобразила книксен.
– Я буду очень хорошо работать, масса Том!
Труппа заржала, как стадо коней. Том секунду обалдело смотрел на это дело, потом грозно спросил у Люси:
– Это что такое?
– Организованная преступность, сэр! – ответили мы хором.
Том не выдержал, тоже заржал. Махнул рукой, мол, хрен с вами, уговорили.
И репетиция пошла своим чередом.
Я устроилась с ноутом в уголочке, писать роман и краем глаза наблюдать за постановкой. Только краем! И не за Бонни Джеральдом. Он безумно хорош, кто бы спорил, а когда работает – и вовсе… все-все. Не смотреть на Бонни. Не думать о Бонни. Не сравнивать Бонни и Ирвина. И вообще, я не такая дура, чтобы предпочесть галантному милорду это хамское парнокопытное…
Или больного ублюдка, с которым я кончаю по шесть раз?
Вот зачем я вспомнила, зачем! Опять коленки дрожат, в животе трепещет, все тело заливает жар и хочется такого, о чем в приличном обществе даже думать нельзя.
Нет. Никаких больных ублюдков! Никаких Бонни. Мистер Джеральд и только мистер Джеральд.
Минутка аутотренинга помогла. Благо, никто на меня не орал, печенек не требовал и вообще на меня внимания не обращал. Я на него – тоже. У меня работа, да. За этой работой я об обеде чуть не забыла. Чуть, потому что живот подвело. Шутка ли, до часа дня – только три чашки кофе.
Гениальным проглотам, которые на кастинге получаса без кофе и пироженки прожить не могли, и вовсе пришлось напоминать об обеде.
– Уже? Мы еще ничего не сделали! – совершенно натурально удивился мистер Джеральд и обернулся к мокрому и несчастному Гюнтеру ака Крысолов. – Перерыв не касается беременных каракатиц, которые путаются в щупальцах. К концу обеда чтоб делал эту связку с закрытыми глазами!
Мы с Люси дружно решили, что мы – ансамбль, а не каракатицы. Несчастному Гюнтеру Люси нежно помахала ручкой от двери и сбежала.
– Бросила бедного мальчика, ай-ай-ай, – я пихнула ее в бок.
Люси рассмеялась:
– Сам хотел славы, сам пусть ее глодает.
– Аминь.
За обедом мы всей труппой трепались обо всякой ерунде, Тошка и Барби со всеми знакомились – во время репетиции было не до того. Сэм (тенорок из ансабля, дублер Фебюса) подколол Антошку, мол, прыгнуть в постель к Тому и получить роль – фигня, ты попробуй, удержись до премьеры. Красивых задниц-то в ЛА много. Антошка солнечно улыбнулся и собрался уже адекватно ответить, но Люси хлопнула по столу ладонью.
– Цыц, змеята. Завидовать молча. И во избежание недопонимания: или мы команда, или кто-то идет на хер. Еще вопросы?
– Никак нет, мэм! – звонко отозвалась Барби. – Есть завидовать молча!
– Так-то. – Люси подмигнула мне. – Ну, кому мороженое?
Мороженое было всем, и пицца на вынос – страдающему за идею Гюнтеру. С него, бедняжки, пот лил градом, но связку он отработал. Тщеславие, мой любимейший из грехов, как говорил Аль-Пачино в «Адвокате дьявола».
С обеда господа режиссеры, против обыкновения, вернулись мрачными и злыми. Синьор Пьетро их невкусно накормил, что ли? Том показательно страдал, мистер Джеральд очень правдоподобно изображал Аццкого Прынца из анимешки, актеры впахивали, как ошпаренные волы… короче, через полчаса такого дела мне пришлось закрыть ноут и заняться спасением утопающих. Сначала я работала мамочкой для Гюнтера: посмотрев пресловутую связку, мистер Джеральд выразил сомнение в способности пьяных ужей доползти хотя бы до конца первого акта, не собрав на себя все тухлые яйца Города Ангелов. Честно, я даже немного восхитилась: новый образ высокомерной сволочи удался ему еще лучше, чем скандального козла. Даже рабочая майка-алкоголичка засияла белизной королевских горностаев, а корона и вовсе потолок поцарапала.
Короче, я отпаивала Гюнтера попеременно кофе и минералкой, кормила пиццей и выслушивала все, что он думает об этом мюзикле и этих гениях. Правда, вместо того чтобы разумно и логично плюнуть на весь этот дурдом и вернуться официантом в «Зажигалку», он пообещал им всем показать… и отправился репетировать свою партию в одно рыло.
Потом мне на руки свалилась Синди. Знойная брюнетка с изрядной долей мексиканской крови и изумительным нью-йоркским выговором. Потрясающий профессионал, смотреть как она работает – одно удовольствие. Немудрено, она на Бродвее уже лет пять, и с гениями не в первый раз. Правда, опять всего лишь дублершей, и когда гении найдут «ту самую» Клодину, Синди вернется в ансамбль.
Я не слышала, что ей сказали мультяшные злодеи, но этот кризис погасить кофе и минералкой уже не удалось. В ход пошла тяжелая артиллерия: шоколад и пирожные. Также мне пришлось выслушать душещипательную историю ее давнего романа с Томом, роли в провалившейся «Стране Оз» год назад… Пользуясь случаем, я даже спросила ее, какого черта бродвейские режиссеры делают в ЛА?
Синди воззрилась на меня в таком удивлении, что даже шоколадку жевать забыла.
– Так они всегда ставят в ЛА, а показывают на Бродвее.
– Зачем? Это же неудобно!
Синди искренне засмеялась:
– Ну ты даешь. Том ненавидит Нью-Йорк, он там кашляет и страдает. Джерри тоже считает, что там слишком холодно и море не то. Так что они проводят на Бродвее от силы месяц. Недели три-четыре на оркестровые репетиции и предпоказ, еще неделю – премьерные спектакли. Потом сматываются обратно в ЛА, страдают от того что без них все разваливается и этот спектакль непременно освищут, попутно раздают интервью об упадке современного искусства, через пару месяцев берутся ставить новый мюзикл… ну и приезжают летом на «Тони». В этом году получат свои «Тони» за режиссуру и хореографию в шестой раз. – Синди забыла о своих слезах и мечтательно возвела глаза к потолку: – На следующий год я тоже получу «Тони» за Клодину. Лучшая женская роль.
Ох уж эти актеры! Сначала они плачут, жалуются на гадов-тиранов-козлов режиссеров, а потом бегут к ним с воплем «где моя роль, скорее дайте мне роль, о великие гении!»
Что в России, что в Америке.
Хотя у нас черта с два кто-то будет репетировать в Москве, чтобы потом повезти в Питер. Или нет, не так. Если репетировать в Сочи, а показывать в Москве – в этом есть смысл.
– Слушай, что на них сегодня нашло?
Синди оглянулась и понизила голос, хотя чего оглядываться в комнатке размером три на три, никого кроме нас и электрочайника тут нет.
– Наш инвестор того. Обломался. Вот и злятся.
Я заинтересованно подалась вперед, и Синди радостно выложила последнюю сплетню: компанию «Драккар» продают по частям, семейство Говардов разорено, а значит – постоянный инвестор денег не даст. Нет у него больше денег…
То есть – мюзикл по моему сценарию не поставят? Мои книги не выпустят? Как же не вовремя!.. и как некрасиво. У Ирвина отец в больнице, а я думаю об издании книг. Стыдно!..
– …так что мистеру Штоссу придется искать других инвесторов, а связываться с Томом и Джерри дураков нет, они хоть и гении…
– Так гении же! Каждый год по премии, почему не хотят?
Синди сделала совсем таинственное лицо, глаза у нее загорелись, хоть сейчас снимай в роли «первой сплетницы класса».
– Там такие люди замешаны! Сенаторы! Сицилийская мафия!
Я чуть не засмеялась. Кто-то тут слишком любит «Крестного отца».
– Прямо мафия?
– Говорят, Джерри из Семьи. Расплевался с доном, тот обиделся… мол, теперь кто посмеет помогать гаденышу, тот Семье не друг. Ну и вот!
– Кино и немцы, – хмыкнула я.
– Ага! – с энтузиазмом согласилась Синди, даром что ни черта не поняла насчет немцев. – У тебя ж ноут есть, давай, покажу…
Еще полчаса мы лазили по сети. Синди оказалась права, в новостях семейству Говардов прочили быстрое разорение и чуть ли не судебное преследование. Говард-старший по-прежнему находился в клинике, в тяжелом состоянии. Говард-младший, его мать и сестра отказывались давать комментарии… о, нет! Буквально на моих глазах в сеть ворвалась свежайшая новость! Лорд Говард младший подтвердил помолвку с Кирстен Лундгрен, дочерью и наследницей нефтяного магната, какой-то там номер в списке Форбс… Слияние капиталов, реорганизация компании… преодоление кризиса…
Подтвердил? Помолвку? Черт.
– Ух ты! – Синди быстро листала фотографии блондинистой невесты Ирвина. Дорогой, лощеной стервы. – Красотка! Настоящая леди! Какое платье, ты глянь!..
Я не хотела смотреть на платье. И на Ирвина, который с каменной рожей давал интервью прямо около клиники, где лежал его отец, тоже. Все равно доносились обрывки: сэру Стивену Говарду лучше… старые друзья семьи… договор о браке десять лет назад… прекрасное взаимопонимание… свадьба, как только лорд Говард поправится…
– Ну вот, значит, деньги на постановку найдутся, – бодро сказала я.
Наверное. И мои книги, может быть, издадут. Потом. Но вот завтрака на яхте с Ирвином больше не будет. Нет, я не надеялась, что милорд сделает предложение мне. Я ему не пара по всем параметрам: капитала нет, аристократических предков нет, блондинистой красоты нет… короче, даже думать об этом не хочу.
У нас мог быть милый, ни к чему не обязывающий и очень приятный романчик. Встреча-другая. Разговоры об искусстве. Танцы. Пикировки. Секс.
Черт. Он почти женат! Вчера он, скотина такая, тоже был почти женат! Уже десять лет, как помолвлен! Скотина!
Я чуть не треснула по ноуту, так мне хотелось кого-то убить.
Синди явно заинтересовалась моей неадекватной реакцией, уже раскрыла рот, чтобы спросить, но меня спас гневный рык Джерри из-за стенки.
– Кой черт унес Клодину? Синди, на сцену, мать твою, где ты шляешься?
Разумеется, Си подорвалась и умчалась на зов Гения. А я осталась наедине с фотографией Ирвина и леди-как-ее-там-нефтяной-принцессой. То, что фотка была сделана несколько лет назад на каком-то официальном приеме, дела не улучшало.
Они давно помолвлены. Они скоро поженятся. Лорд Ирвин продолжит спонсировать культуру. И я никогда больше не приму его приглашения на крикет.
Все. Закончили эту историю. Живем дальше.
Я зло утерла глаза рукавом и хмыкнула: правильно не стала краситься. Макияж – зло. Дурацкие мечты – зло. Найду себе нормального парня, без миллиардов, яхты и гениальности.
А может, и с гениальностью. Может, я приручу дикого козла Бонни-Джерри. Он, по крайней мере, не женат и не помолвлен. И я теперь знаю его маленький секрет. В конце концов, я писатель, а не лохушка из Нижних Валенков с тремя классами церковно-приходской.
Приручу! Тем более, у меня и сообщница нарисовалась. Синди очень хочет роль Клодины, а еще она замужем и в тотализатор «кто первым трахнет Джерри» не играет.
Ха. Я могла бы неплохо заработать, предъявив фотку с субботнего свидания… интересно, сколько? И как быстро после этого меня съедят?..
Я — специалист. Дипломированный. Моя основная специализация — делать жёлтые огонёчки синими.
Но при этом я не «узкий», что бы там кто ни говорил. Они говорят — подобен флюсу. И хихикают. Они полагают — смешно. Мне — нет. Но не потому, что я себя считаю узким специалистом и обижаюсь. Это не так. Просто у меня нет чувства юмора.
Я потому и комедии не смотрю. Мне от них плакать хочется. Человек падает в лужу — это смешно? У меня есть знакомый аутист, я по нему в универе социальную практику отрабатывал. Так вот, он смеялся, когда идущий в парк монор проехал мимо остановки, так и не открыв дверей. Мне не было смешно, но я хотя бы мог понять. Он ведь подумал, что монор пошутил. Потому и смеялся. Так на то он и аутист. А почему смеются те, кто себя считает нормальными, я не понимаю. И больше не пытаюсь понять. Надоело.
Закончится этот рейс — попрошу вернуть меня в одиночный патруль. Всё равно адаптация не удалась. И не удастся, что бы там Док ни говорил. Я не стану одним из них. Даже пытаться не буду. Не хочу.
Док называет это негативным мышлением, которое надо преодолевать. А зачем? В патруле никто не заставит меня смотреть комедии. Никто не будет хихикать и перешептываться при моем появлении. Никто не станет ругаться, что я опять не так одет и делаю не то. А работа та же самая — только кнопок поменьше, да сигналы не жёлтый-синий-красный, а оранжевый-зелёный-синий. Красный тоже есть, но он редко бывает. Запомнить несложно. Оттенков и сочетаний побольше, конечно, и их тоже запоминать надо, но зато никто не мешает. Не стоит над душой. Не хихикает вслед. Просто сигналы разного цвета — и всё.
О, кстати. Желтый сигнал. Пора.
Встаю с койки, на которой лежал. Я давно проснулся, просто вставать не хотелось — зачем? Сигнал был синим, а выходить в коридор просто так…
Больше — не хочу.
Умываюсь. Чищу зубы. Одеваюсь. Расчесываться не надо — Док хорошо поработал, больше волосы у меня не растут. Мне нравится — удобно и аккуратно. Я знаю, что меня называют лысым уродом. Во всяком случае — раньше называли. Не обижаюсь. На что? Ведь правда — лысый. И не красавец. Вот старший конвоя бригадир Майк — красавец, это да. А толку? Девушек трое, а красавец один. Где уж тут выспаться, каждое утро из новой каюты выходит. К концу рейса от него только тень остается. Глаза красные, руки трясутся. Так что это хорошо, что я — урод.
Смотрю на своё отражение, тщательно проверяю одежду. Последнее время они не хихикают, но лучше пусть я буду уверен, что всё в порядке. Надеваю рабочий фартук и проверяю содержимое карманов. Я сам его обновил после окончания прошлой вахты, но порядок есть порядок.
Выхожу в коридор.
Конечно же, бригадир Майк тут как тут. Делает вид, что он просто так завис в самом узком месте коридора у моей капсулы, а вовсе не меня караулит. Повадился проверять, даже девушек своих забросил. Ну, так смотри, проверяй — вот он я. Я всегда сигнал с упреждением ставлю, чтобы не опаздывать. Вот и сейчас — до начала моей вахты ещё куча времени.
Здороваюсь, но он, конечно же, не отвечает. Даже не смотрит в мою сторону. Недоволен — опять не поймал. Это у него пунктик такой — поймать на каком-нибудь нарушении. Я бы мог заложить Кэт — та четвертую вахту пропускает. Но не буду. Пусть пропускает. Мне не трудно, а пятнадцать реалов не лишние. Надеюсь, она и сегодня не придет.
Протискиваюсь мимо бригадира Майка — коридор в этом месте очень узкий, а он и не подумал отодвинуться. Мелкая месть за то, что не сумел ни на чем поймать. Морщусь — пахнет от него неприятно. То ли не мылся, то ли подцепил что. Может, потому и злится, и девушек забросил. И чего он гермошлем никогда не надевает, вонял бы себе в гермошлеме… Сказать, что ли, Доку?.. Впрочем, не моё дело.
Иду по коридору. Гравитацию после аварии полностью не восстановили, но мне так даже больше нравится. Тело невесомое, лёгкое, и только ботинки липучками по полу шлеп-да-шлеп. Можно по потолку пройти, или по стене. Я на днях так и сделал. Не в коридоре, конечно, чего тут интересного? В смотровой. Прогулялся между обзорными экранами, пока не видит никто. Они вблизи такие огромные! Снизу кажется — совсем плоские и прямо на обшивку приклеены. А на самом деле за ними до обшивки — больше моего роста. И всё забито какими-то непонятными трубами и проводами. Я особо рассмотреть не успел — наткнулся на механика и удрал. Нет, он не ругался, он, может, меня и не заметил совсем, но зачем рисковать? Лучше я попозже ещё разок там прогуляюсь — никто ведь не запрещал мне этого, правда?
Коридор выводит к центральному стволу. Тут тоже нет гравитации. На всякий случай проверяю клавишу лифта, но она не реагирует. Вот интересно — а если бы починили? Пришлось бы, наверное, воспользоваться, раз уж нажал. А я куда больше люблю летать. Удачно, что лифт не работает.
Открываю расположенный рядом шлюз на аварийную лестницу, протискиваюсь и толкаю себя вниз. Скобы проносятся мимо, время от времени бью по ним ладонью, сначала ускоряясь, потом — тормозя.
Выхожу на нужном ярусе. Всё как обычно, и даже то, что Кэт меня не ждет — тоже уже стало обычным. Впрочем — смотрю на часы — у неё ещё четыре минуты до официального начала вахты. Можно и подождать. Здесь гравитация есть, но слабая и нестабильная, словно кто-то подергивает тебя за ноги. Потому липучек не отключаю.
Слежу за стрелкой. Мне торопиться некуда. Кэт так и не появляется, и я начинаю работать один. Провожу магнитным ключом по приёмнику на двери первой камеры, прикладываю палец. Гудение, щелчок — меня опознали и разрешили доступ. Набираю определенную последовательность цифр. Снимаю приподнявшуюся панельку. Перевожу влево рычаг. Теперь можно достать использованный диск фильтра, что я и делаю. Кладу его в левый карман фартука. Из правого достаю новенький, выщелкиваю из упаковки, вставляю в гнездо. Бросаю съеживающуюся на глазах упаковку на пол — это не мусор, она сделана из инертного кислорода. Удобная штука, эти упаковки. Распадаются на молекулы в течение минуты после извлечения диска. Туда добавили что-то, чтобы кислород не загорелся, когда снова газом становится, а то ведь и до пожара недалеко. Гравитация снова скачет, и какое-то время упаковка просто висит в воздухе. Потом всё-таки падает. Морщусь — неприятно, когда тебя дёргают за ноги. Теперь — рычаг и всё прочее в обратной последовательности. Убедиться, что огонёк над панелькой стал синим — и можно переходить к следующей двери.
Это моя работа — менять цвет огоньков с желтого на синий. Несложная, но мне нравится. Особенно — запах озона. Триста две камеры — это триста две упаковки. Люблю этот запах. Жаль, что приходиться надевать респиратор. Но Док говорит — это отрава, хоть и приятно пахнет. Доку можно верить. Он не любит шутить. Хороший человек.
Медленно продвигаюсь вдоль дверей, задерживаясь у каждой не дольше положенного. Иногда моё присутствие замечают и пытаются заговорить. Не люблю пустые разговоры, тем более во время работы. Не замедляю движения. За мной по коридору движется полоса синих огоньков, вытесняя желтые. Это красиво.
Покончив со своей половиной, смотрю на часы. Уложился с запасом. Бригадир Майк ни к чему не сможет придраться, даже если проверит. Но он никогда не спускается на рабочий уровень. Наверное, знает, что тут ко мне придраться не сможет даже он — я ведь специалист и работаю очень быстро. Поэтому он и караулит перед вахтой у каюты — надеется, что просплю. Проспать кто угодно может.
Мутное, плохо видимое пространство окружило меня со всех сторон. Я вырывалась как могла, но моих сил не хватало. Мне казалось, словно у меня отняли что-то важное, что-то такое, без чего я не смогу существовать. Я не видела ни себя, ни того, что меня окружает…
А потом все замелькало как калейдоскоп. Чужеродная конструкция корабля, даже не космического корабля, а что-то вроде платформы без верха. На ней стояла женщина и двое мужчин. Все холеные, красивые, какие-то… словно ненастоящие. Будто бы взятые с картин художника-перфекциониста, сделавшего свои творения идеальными. Вот только их лица серьезны, даже сердиты, женщина зла и недовольна.
— Эта падаль не сдохла! — она не говорит, а шипит, тыча пальцем с длинным золотым когтем во что-то, лежащее на краю платформы.
— Ну конечно, попробуй убей это дерьмо, — фыркнул один из мужчин. Его голос был слегка нервным, будто бы он боялся чего-то или просто волновался.
— Этого не может быть! — женщина взвизгнула на длинной ноте, от чего мне показалось, что мои уши заложило. Но… у меня нет ушей. И мне нечем слышать. И нечем видеть. А я вижу и слышу. Это все так странно…
Женщина опустилась на корточки, разглядывая странную комковатую массу под ногами. Она брезговала ее касаться, даже придержала изящным жестом длинные золотистые локоны, чтобы те ненароком не испачкались…
— Живая, сволочь! Без души, а живая, — вынесла вердикт она, брезгливо поджав губы, словно бы ее заставили смотреть на что-то настолько мерзкое, что и вообразить нельзя. Красивая, холеная, брезгливая…
Я мучительно пыталась вспомнить. С этой женщиной было связано нечто важное, нечто такое, что должно было приоткрыть мне секрет всего происходящего здесь и сейчас. Но вспомнить не могла, и это меня выбивало из колеи. Мне просто… нечем помнить. Я оглядывалась и вертелась, но никак не могла найти ни рук, ни ног, ни туловища, а ведь по идее они должны быть. В голове плескался мутный туман, но я стала подозревать, что и головы как таковой у меня тоже нет. Тогда что же я такое? И что разглядывает та блондинка у себя под ногами?
— Они же должны разлагаться вроде? — доселе молчавший самый молодой мужчина тоже подошел поближе. — А тления нет.
— Все мертвое разлагается, тупица! А она живая. Живучие твари. Нам бы вашу живучесть. Проклятый хаос! — блондинка разорялась, ее спутники — такие же блондины — молча слушали, стараясь не перебивать.
— Давай быстрее, некогда копаться… — наконец тормознул ее старший спутник. Какие-то они все невыразительные, блеклые, неправильные… Мне бы хотелось понять, кто они, но понимать было нечем. Я могла только видеть и стараться запомнить. На будущее. Для…
— Выброси эту падаль. Унеси туда, откуда она пришла. Незачем нам здесь это плазменное дерьмо, — распорядилась блондинка. Ее слова что-то всколыхнули во мне, но я так и не смогла понять, что же это такое. Не вспомнить. Не узнать. Не разобраться в происходящем…
— Сделаю, — коротко отрезал старший и подхватил валяющуюся на платформе массу. Не руками, а какой-то силой. Руками брать побрезговал, ишь ты…
Тем временем блондинка приблизилась ко мне и схватила меня, стоило ее спутнику исчезнуть. Я не могла понять, как можно меня схватить, если меня-то как бы и нет. Но ее хватка была крепкой и болезненной. Держала она не руками, а тоже какой-то силой, поскольку руки эта женщина уперла в бока и плотоядно облизнулась, показывая кончики острых клыков.
— Ну вот ты и доигралась, моя милочка, — нахально произнесла она, сдавливая хватку. Говорить или кричать я не могла. Оставалось только молчать и ждать, пока она выговорится. Не может не выговориться. У нее на лице написано, как она хочет высказать мне все, что ей накипело. Вот только… за что? Что же нас всех здесь связывало?
— Много крови ты мне попила, — начала свою речь блондинка, — много силы я на тебя потратила. На вас обоих. Ну ничего, теперь-то я уж отыграюсь… за все. Ты, мелкая порочная паскудина, испортила мне все планы. Ты отняла у меня того, кто принадлежал мне. Ты заставила потратить столько силы, сколько я ни на один проект не тратила! И ты за это заплатишь…
Туман в голове усиливался. Я не могла этому сопротивляться. Голос блондинки становился все тише, ее змеиное шипение доносилось до меня как будто сквозь преграду.
— Теперь ты заплатишь за все мои унижения! Ты будешь мучиться долго, это я тебе обещаю. Ответишь за каждое свое преступление, за все отнятые жизни. Ха! И что же он в тебе нашел такого, чего нет во мне?
Униженная оскорбленная женщина — что может быть хуже? Ей не нужно от меня ничего, кроме моих мучений. Но я не помню… что ей сделала. Ничего не помню. Мне нечем помнить. Нечем думать… Меня, фактически, и нет.
Сила давит остатки меня, превращая в крохотный комочек. Ни вскрикнуть, ни выругаться, ни отпроситься… ничего нельзя сделать. Я проваливаюсь куда-то в глубину и черноту, в темноту, во что-то такое, чему нет объяснения. И на фоне всей этой круговерти слышится змеиный шепот блондинки, нашептывающей кары на каком-то чужом, непонятном языке…
Абсолютная темнота сменилась привычной темнотой спальни. Сон. Дурацкий, тупой сон… А хотя… Я вдохнула и выдохнула, заставляя свое тело вспомнить, что оно есть. Память потихоньку возвращалась, подсказывая, что я дома — в безопасности и в кругу семьи. Рядом те, кто сможет меня защитить и кого буду защищать я. И поскольку никто из драконов и сверхов не проснулся, то я не кричала. Три плюса к карме за это.
Помнится, позавчера Шеат ночью кричал. Уж не знаю, что ему такое приснилось, но орал как резанный. А может и приснилось, как я его режу, мало ли. Серебряный не признался, молчал, аки партизанин на допросе, а нам всем больше хотелось спать, чем выпытывать у него подробности его кошмаров. Захочет — расскажет, а пока боги с ним…
У нас хватало работы и без мозгоклюйства друг друга. Стахановскими темпами выгребли еще один мир одного из студентов, помогли ему там навести порядок и разрешили студентам создавать там новых обитателей. Может и жестоко, а как иначе? Всех адекватных забрали, а больных на голову у нас самих хватает. После такого грех было не отоспаться вволю… И тут кошмары.
Насколько я смогла понять, то, что я увидела, помнить мне вообще не положено. Это память не плазмы, не мозга и не крови. Это память души. Как и откуда взялся этот огрызок, мне остается лишь гадать. Блондинкой была та самая ныне уже покойная дракошка, желающая заполучить себе в постельные игрушки Шеата. А вот кто были те мужики, остается загадкой. Наверняка ведь золотые драконы, но кто… С каждой минутой, проведенной в реальности, сон становился все более расплывчатым. Стирались из памяти лица, пропадали слова, стихали звуки. Припомнить лица этих парней я не смогла бы даже на очной ставке. Как теперь понять, не бродит ли где приспешник этой мымры среди золотого клана? А их было целых двое. И оба могут наделать много проблем при желании.
Проклятая память… Я помассировала виски и отодвинула Шеата, на этот раз крепко спящего, чтобы выйти подышать воздухом. Куда-нибудь, хоть в корабельную оранжерею — новую человеческую блажь… Лишь бы подумать в тишине и покое. Получается, эта сцена касалась конкретно меня-духа, то есть, того, что останется от меня, когда мое тело уничтожат. Или же когда с помощью какой-либо магии мою душу отделят от тела, что и было продемонстрировано. Плазменное тело тогда не погибло. Вот уж воистину она права — живучее дерьмо. Не погибло, не пропало, не приняло чужую душу, а послушно дожидалось, пока я смогу вернуться. Хоть как-нибудь, хоть ненадолго. Помнится, его где-то подобрали Тэд и Тоси… Вот только где? И когда? Вот в чем вопрос. А еще вопрос в том, сколько прошло времени с того момента. Сто лет? Тысяча? Несколько тысяч? Никто не знает. Никто не скажет.
У Шеата спрашивать бесполезно. У остальных тем более. Параллельные драконы прожили каждый свою историю, у каждого из них были свои временные рамки. Висс и прочие сверхи понятия не имели, что где-то там в космических глубинах кипят страсти-мордасти между драконами и синерианкой, а потому у них тоже спрашивать бесполезно. Разве что у Студента спросить, но не думаю, что он сможет ответить что-то внятное. Его дело следить за вселенной, а не за отдельным огрызком плазмы. Да и что либрису какая-то там тысяча лет? Проживет и не заметит. А мне почему-то вопрос времени показался важным. За такой срок драконы могли нарастить мощь или… умереть как-нибудь, как и их золотая сородичка. А могли сделать вид, что они добропорядочные граждане клана и вообще, какие такие разборки и сведения счетов? Ничего не знаем, ничего не видели и не слышали. Иди-ка ты отсюда со своей шизой в голове, пока мы не пожаловались королеве.
Буду думать. Для чего-то этот обрывок пришел, значит у него есть какая-то своя функция и цель. Что-то в нем такое имеется.