– Domine Iesu, dimitte nobis debita nostra, – руки дрожали, но Гвэн продолжала молиться у неровно горящего и дергающегося от каждого выдоха огонька. – salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent. Amen. (О, милосердный Иисус! Прости нам наши прегрешения, избавь нас от огня адского, и приведи на небо все души, особенно те, кто больше всего нуждаются в Твоём милосердии. Аминь).
Огонек, плавающий на масляной волне куском промасленного фитиля, на секунду погас, под стук взволнованного сердца и отчаянный вздох, но, каким-то чудом решил разгореться снова и дальше гореть ровненхонько и не чадить. Гвэн осенила себя крестным знамением.
– Дурной знак. – Отметила Руригва. ̶ Как бы чего не вышло…
– Нет, меня более не интересуют ни знамения, ни гадания! Люди так стремятся заглянуть туда, за край возможного, но никто не может предсказать даже собственный следующий день, и не прилетит ли случайный камень в голову, и не прекратит ли жизнь самым нелепым и непредсказуемым образом! Ты заметила? Ни один шарлатан не говорит: «Завтра иди другой дорогой, а то обольют помоями, и день не задастся, и год будет потерян», нет! Они лишь, с умным видом, заставляют нас верить в предрешенность судьбы, в то, что вселенной и звездам есть до нас какое-то дело.
– А в Бога верить хорошо, понятно и безмятежно. – Кивнула старуха, ухмыляясь, ей, в ее возрасте, было не грешно говорить подобные святотатства. – Бог всегда поможет, главное, молись почаще, и деревни не будут гореть, чума отступит, а дети перестанут умирать… да? Ты, главное, жертвуй соборам больше.
– Ты права, но, все же, думать, что у жизни есть какой-либо высший смысл, и что мы не одиноки, мне сейчас очень нужно.
– Все нити в твоих руках, девочка, верь в себя.
– Вот именно, в себя, а не в глупые предсказания о свадьбах. – Ухмыльнулась Гвэн. Пора собираться.
Отбор оказался куда проще, чем она думала. Первым шагнул крепкий моряк с рыжей квадратной бородой и квадратными широкими плечами, с одним глазом, в рваной шляпе и с матерой мудрой усмешкой.
– Сколько вам зим? – поинтересовалась Гвэн.
– Сорок семь, госпожа. – Тон был уважительным, вся суть и лицо этого человека говорили об исполнительности и рискованности за правое дело. За поясом был увесистый, явно используемый, меч, а в сапоге крепкий короткий клинок.
– Имя?
– Харди. – Девушка кивнула. Моряк отошел за ее спину.
Вторым привлек ее внимание высокий худой мужчина, стоявший поодаль. Его лысая голова сверкала в свете ночи, взгляд голубых глаз говорил о твердом принципиальном характере и скрытых духовных практиках. За счет этого, здоровье этого человека было средним. Он не отличался физическими данными.
– Стихия? – будущая королева заставила моряка вздрогнуть от неожиданности, но кому, как ни ей разбираться в своих подданных. Команда уважительно застыла, переваривая, что среди них затесался давно знакомый им, тайный маг.
– Ментальный урон, госпожа. Мне тридцать пять. Зовут Трент. – Несмотря на радостное согласие и магические данные, Гвэн еще пару минут думала, смешно сжимая губы и подбородок приложенным указательным пальцем.
– Ты выдержишь дорогу? – обходя вокруг него, и вздыхая о неподобающей худобе найденного мага, наконец, спросила, девушка.
– Многие недооценивают ментальную практику. – Вытянувшись в струну, куда-то высоко вдаль обратив свое лицо, выкрикнул Трент.
– Воля – хорошее качество, во многом мне близкое. – Кивнула госпожа. Маг встал за ее плечо.
Третьим привлек ее внимание крепкий русый мужчина, ладно подстриженный, побритый, со смешной яркой родинкой над губой. Он был увешан небольшими мешочками, несколько поясных сумок, увеличительное стекло на цепочке, жилет со множеством карманов. Необычный вид дополнял странный свежий и пряный запах.
– Вы работаете на кухне? – спросила Гвэн.
– Нет, госпожа. Я командный врач и готов к опасному переходу. – Мужчина смешно показал абсолютно чистые ладони, затем покопался в одной и сумок, но так и не достал никаких удивительных зелий. – Двадцать пять лет врачебного стажа. Ранее служил при дворе Вашего дяди.
– Имя? Возраст? – девушка удивилась такому большому стажу, хотя человек выглядел очень молодо. Причин увольнения спрашивать не стала. В штате всегда было немало целителей. Если не был убит, значит, не участвовал ни в каких тайных заговорах, не травил и не опаивал, а не поладить с дядей было вполне обычным делом.
– Зедекиа. Мне сорок три зимы. – Девушка кивнула. Врач был нужен обязательно, удивительно, что капитан позволил его забрать, рискуя оставшейся командой.
– Меня возьмите, госпожа. – На середину палубы сам выступил красивый мужчина с темно-русыми кудрявыми волосами, широкими мускулистыми плечами, серыми глазами, остающимися серьезными, несмотря на улыбающееся лицо. Меня зовут Линдси, мне двадцать девять. Я местный кок, но еще больше меня любят за мою игру. – он достал из-за спины потертую, видавшую виды, лютню. Его крепкие руки напоминали ветви, красуясь красивым здоровым рельефом мышц. Гвэн вспомнила о мифах древней Эллады, глядя на этого парня и сразу кивнула. Радость парня выразилась коротенькой ободряющей трелью, выданной по дороге со своего места. Дальнейший выбор проходил в хорошем настроении и с ощущением предстоящего успеха.
Команда позволяла себя рассматривать, в поисках подходящего кандидата. Пару раз моряки качали головой, показывая, что не готовы сорваться с места, из-за разных личных причин. Гвэн уже хотела прекратить подборку, чуя, что через два шага подойдет к храмовнику. Еще не видя, но уже чувствуя, по стихающим разговорам команды, расступающейся и ожидающей их диалога.
Внезапно на середину вылетел юный мальчишка, юнга, который прислуживал капитану, и был очень смышленым и юрким. За пределами палубы поднялся шум. Юнгу явно хватились.
– Возьмите меня, госпожа! Меня зовут Макей. Мне всего пятнадцать, но я Вам точно пригожусь. – Парень показал скованные руки. Железные кандалы, соединенные короткой цепью, чуть звякнули и остались на мокрых досках палубы. Рука дернулась, пропадая из виду на долю секунды, и вот, в ней уже белеет платок, ее собственный Гвинелан платок! Девушка удивленно открыла рот, когда следом за парнем сюда прибежал сам капитан и двое его помощников. Юнга мгновенно скрылся за стоящими позади моряками, уходя от поисков.
– Я тебя беру! – поторопилась, как можно громче, заявить Гвен, прекращая на корню начинающийся скандал. Ее слово было более веским. Капитан, уже открывший рот, лишь махнул рукой, видя, как его пройдоха встает за спиной девушки, широко улыбаясь.
– Ох, и намучаетесь Вы с ним…
Неожиданно, ситуация изменилась. В сторону новой избранной команды двинулся, сам собой, без приглашения, злой, как грозовая туча, Росланг.
– Пять человек уже выбраны, Алан. – Усмехаясь, заметил капитан. – Юнга оказался нужнее тебя.
– Официально я не вхожу в вашу команду. Я априори был сопровождающим ее высочества. Им и останусь. – Храмовник исподлобья гневно оглядел всех несогласных и положил уже собранный вещмешок рядом с бортом.
– Нет. – Твердо и уверенно сообщила Гвен. Вместо радости ее охватила непередаваемая злость. Казалось, что она сама готова порвать его на мелкие кусочки, и он для нее враждебнее и опаснее самого Шеллерта и иже с ним.
– Госпожа не имеет права приказывать мне. Я подчиняюсь своему ордену. – Был ответ.
– Ты служишь своей стране. И стране ты необходим здесь! Ты позаботишься об оставшейся команде и, также, в твою обязанность войдет подать весть Лизарду в Порт-Артур о сборе ополчения и официально объявленном военном положении. – Девушка позволила себе гневную искру в глазах и добавила тоном играющего со своей добычей хищника, – только Тебе я могу доверить столь Важное задание, Алан.
– Справедливо. – Отозвался капитан, и все стали расходиться.
Шлюп был весь прогнивший и скользкий. Не хватало одной доски на правом борту. Шестеро должны были проплыть на нем всего несколько метров до относительно крутой скалы. Мальчишка принес довольно крепкий хороший лук и колчан со стрелами. Гвен, в который раз, убедилась, что выбор того стоил.
Уже спустившись, и оторвавшись от судна, они услышали, как команда сверху начала переполох. Раздавались крики: «Корабль! Корабль, отчаливаем!». Капитан решил увести неприятеля за собой и повел судно дальше, махнув уплывающей шлюпке погасить огонь.
Между двух уступов была совсем небольшая заводь, где, благодаря, Харди уместилась лодочка. Моряки схватились руками за каменный берег и убрали весла, слушая происходящее из этого укромного уголка. Сначала послышался легкий плеск с корабля, словно в их сторону бросили мешок с припасами, или типа того, а затем только звуки дальней погони. Чем это закончилось – осталось тайной. Подъем начали только ближе к утру.
«Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?»
Первое посягательство, вторжение реальности — гул. Накатывает, заливает нестойкий, едва пробудившийся слух подобно приливной волне, которую гонит своим притяжением планетарный спутник. Корделия видела, как это происходит. Океан, дремлющий, неподвижный, неуязвимый в своей грандиозности, вдруг срывается с места и ползет, шипя и взрываясь брызгами по каменистой, зазубринах отмели, слизывая ее, как подтаявший шоколад.
У Геральдики в отличии от Земли было два естественных спутника. Если первый мог соперничать с Луной и размерами, и красотой, и силой воздействия, то второй представлял собой лишь асимметричный обломок, похищенный планетой из астероидной стаи. Этот второй спутник, державшийся на орбитальных задворках, был слишком слаб, чтобы производить значимое сотрясение вод, но раз в год эти два спутника, как вошедшие в лад музыканты, объединяли свои усилия и в результате этих усилий приливные волны геральдийских океанов несли свою кинетическую ярость на десятки километров в глубь суши. Разрушения, шипение, вой — все это приходило позже, когда инерционные силы орбитального дуэта накладывались одна на другую, а увертюрой служила безобидная капель, шорох потревоженной гальки, плеск и журчание. Вода просачивалась и заполняла прибрежные пустоты, стекала в неровности и щели. Вползала вкрадчивым, безобидным пришельцем, который размягчал прибрежный песчаник. Беззаботные обитатели прибрежных пустот, лазов и пещер, не обладая ни памятью, ни воображением, поначалу только сторонились, подбирая лапы, хвосты и щупальцы, взбирались выше, а то и резвились в неглубоких лужах, пока младший ущербный брат на дальней орбите не догонял старшего и не удваивал его силы. Вот тогда журчащий ручеек и обращался в сокрушительное цунами. Океанская холка горбилась, круглилась, океан будто выгибал затекшую спину, а затем с громоподобным выдохом гнал эту скопившуюся усталось на цепенеющий берег.
Возникла ассоциация с первой, относительно безобидной фазой. Гул ровный, усыпляющий, чем-то неуловимо знакомый, приветливый своим слаженным многоголосием. Исполнителей несколько, все с мощными глотками, но поют складно, в унисон. Гул этот протекает и просачивается в уши, как первая, еще обванчиво ласковая волна. Сознание, едва освободившись из безвременья, как те прибрежные пустоты, безмолчно и сумрачно. Лишь слабо обозначенные пределы.
Корделия еще не уверилась полностью в его природе, эмпирически доказуемой или потусторонней. Она здесь? Или… там? У нее в последнее время вошло в привычку задавать этот вопрос. То и дело решает эту дилемму. Уже пора определиться с симптомами. Дурнота, головокружение и гул. Втекает, вползает посредством ушей, заливает виски, затылок, даже перебивает дыхание. Заполняет те гипотетические пустоты, где пребывает сама личность.
Гул пугающе знакомый, но и чуждый, вырывающий из беспамятства клочья прошлого, пятна воспоминаний, образы, почти несочитаемые, детали огромной, с целую жизнь, головоломки. Этот необъятный многоуровневый пазл умело разбит и старательно перемешан. Она мучительно эти детали примеряет и складывает. Она… Это она помнит. Базовые данные наличествуют. До них легко дотянутся. Имя,возраст. Происхождение. Чем дальше, к горизонту событий, тем данные добываются с меньшим усилием, складывается и сопрягается. Неизвестный злоумышленник, с ментальным молотом, потрудился над сутками, непосредственно прилегающими к настоящему. Вчера, позавчера… А последние часы и вовсе во мраке. Тьма почти осязаемая, ее можно потрогать, помять и даже слепить из нее неровный податливый шар. Но извлечь понятное и полезное из этого сгустка невозможно. Впрочем, если найти в этом клубке оборванную нить, ухватить и потянуть…
Точкой отсчета послужит этот стекающий гул. Он не раздражает и не пугает. Он уводит к далекому ощущению безопасности, к уверенности в благополучном исходе. Почему? Потому что… потому что именно так сливались в единое звучание восемь маршевых двигателей «Подруги смерти», двигателей межзвездной яхты класса А-плюс. Она определенно слышит их низкое, почти инфразвуковое пение. И даже ощущает вибрацию. Едва заметную, опознаваемую лишь опытными космолетчиками.
Итак, яхта. Или что-то ей родственное. Но не «Подруга смерти». Свое межзвездное обиталище она узнала бы сразу, не пришлось бы строить предположения и выводить сложные ассоциации. То гражданское судно, не военное. Как подвывают термоядерные турбины военных корветов она знает. Запомнила на всю жизнь. Отличит по тональности крейсер от линкора. Военные турбины не отличаются деликатностью. Они звучат грозной увертюрой. Так мелодично порыкивают на повышенных оборотах двигатели комфортабельных прогулочных ковчегов. Следовательно, военные в происходящем не участвуют. Хорошо это или плохо?
Глаза ее пока закрыты. Она еще живет заполняющимся слухом, беспорядочно мечущимися обрывками памяти и пробуждающимся самосознанием тела. Оно постепенно обретает чувствительность и определяет свои границы. И та поступающая от внешних рецепторов, регистрирующих давление и сжатие, информация сигнализирует о некой неправильности, скованности и неудобстве. Тело лежит на боку, скула раздавлена чем-то твердым, создающим в зоне соприкосновения область болезненности. Неприятное, тянущее ощущение в плечах и запястьях. Корделия сделала попытку пошевелиться и обнаружила причину дискомфорта. Ее руки связаны за спиной. Она попробовала еще раз. Да, так и есть. Правда, запястья не перетянуты и пальцы почти не онемели, легкая заторможенность. Путы широкие и щадящие. Но открытие этой физическое несвободы послужило своеобразным будильником, отрезвляющей пощечиной, мотивируя на выброс адреналина. Сознание мгновенно очистилось от спасительной мути, мысли перестроились в четко организованный список, в вопросы, требующие немедленного ответа.
«Где я?»
Корделия открыла глаза. Правильно, она лежит на боку, ноги согнуты, руки за спиной. Достаточно просторное полупустое помещение. Нет, не каюта. Грузовой отсек. Часть занята контейнерами, но тот угол, где лежит она, пуст. Не совсем, слева от нее что-то громоздкое и продолговатое, с прозрачным верхом.
Транспортировочный модуль. В таких тяжелых, громоздких ящиках перевозят киборгов. Удобно и безопасно. С минимальными затратами. Сунул в трюм и забыл до посадки. Еще один удар по надпочечникам. Еще один аварийный выброс. Печень исторгла разогретую кровь, направляя к сердцу. Корделия сделала над собой усилие и села. Подняться сразу не удалось. Голова кружилась и колени не давали двигательной упругости. Мышцы затекли. Тогда она поползла, снова перекатившись на бок и отталкиваясь ногой, как веслом. Транспортировочный модуль для киборгов. И там внутри… Мартин. Парализованный, порабощенный имплантатами изнутри, в цифровой коме. Лепестком догорающего в адреналиновом пожаре рассудка она отметила, что дисплей модуля, на который выводятся данные о физическом состоянии объекта, пуст и даже не подмигивает глазком режима stand-by, но пробиться к сознанию этот глас рассудка не мог. У нее уже молотом стучало в висках: Мартин! Мартин! Они схватили Мартина! «Мозгоед» разбит! Его заманили в ловушку, а ее обманули. Мартина схватили еще на «Сагане». Он здесь, в этом модуле, в грузовом отсеке неизвестного корабля.
Благодаря судорожному сокращению мышц, прогнавших кровь через сосуды и капилляры, ей удалось подняться. Последние три шага она бежала… Ткнулась лбом в холодную пластиковую поверхность. Пусто. Внутри никого нет. Транспортировочный модуль деактивирован. Кровь отхлынула. Корделия мгновенно ослабела, ноги подкосились, и она сползла на металлизированное покрытие. Сознанем вновь помутилось. В висках все еще стучало.
Теперь успокоиться, взять себя в руки и все обдумать. Она закрыла глаза и начала дышать с равными паузами на вдохе и выдохе, встраивая мысли в этот устойчивый ритм.
Итак, возвращаемся к списку вопросов. К попытке реконструировать ближайшее прошлое. Пока неясные всполохи. Как она здесь оказалась? Она не помнит. Не знает. А что она помнит? Бирюзовое озеро на Асцелле. Глубокий, насыщенный, неземной цвет. Она сама на берегу… Что потом? Разговор с Гриффитом. Нет, сейчас это неважно. Это уже в прошлом. Стоит в графе «издержки». Не все сделки и не все проекты завершаются безусловным успехом. Бывают и провалы. Это провал. Сокрушительный, но не смертельный. Она справится. Она еще не искала выход, не вертела в мысленном барабане в поисках решения. Рано. Еще не отделила от надежд и запретных мечтаний, от эмоциональных привязок, от которых была несвободна в силу своей женской природы.
После катастрофы шестнадцать лет назад она как будто от этих слабостей излечилась, обозначив их как бесполезные атавизмы в ее психо-эмоциональном устройстве. Осталась видимость женщины. Эта видимость часто играла ей на руку, вводя противника в заблуждение. Матерый хищник видел перед собой существо слабое, неустойчивое, слезливое и покорное.
Она вспомнила, как в начале ее бизнес-карьеры один из конкурентов, опьяненный близостью добычи, наставил на нее свой бластер, требуя продать доставшиеся по наследству акции «Holonet News». Он не сомневался! Он верил в себя. Он — мужчина, огромный альфа-самец, рыком подавляющий самок своего гарема. А она смотрела на него и… улыбалась. Улыбалась. С ласковой снисходительностью. Он возвышался над ней, жестикулировал, строил устрашающие гримасы, а ей было смешно. Она видела перед собой не грозного хищника с играющей под шкурой мускулатурой, а мелкое, агрессивное существо, целящееся в пятку. Она не боялась. Ей было с чем сравнивать. Ей, заглянувшей в черный, нависающий зрачок космоса, в жерло ненасытной пустоты, где она уже растворялась, куда срывались ее еще живые, дышащие молекулы. Она видела размеры этого чудовища, этого вселенского монстра, по сравнению с которым она была только вспышкой, искрой на кипящей поверхности газового гиганта. И ее, побывашую в пасти этого чудовища, пытается напугать некто, сравнивый по возможностям с комаром. Она так ясно, так отчетливо представила себе это абсурдное соперничество, что не могла удержаться от смеха. И тот, локальный хозяин жизни, испуганный, отступил.
Она тогда ничего не подписала. Она жила одним днем, последним. Завтра для нее не существовало. Чего ей было бояться? Нечего. Но тогда в первые годы борьбы за обанкротившиюся «Holonet News» она была одна. У нее не было Мартина. Как бы она поступила сейчас? Сейчас она бы уступила. Она стала сильнее и одновременно с этим уязвимей. Ей было что терять.
Корделия постаралась устроиться поудобней, прислонившись к транспортировочному модулю. Он уже не внушал ей ужаса, ни отвращения. Скорее дарил надежду. Мартин свободен. А она… она справится. Ей нужно собраться, восстановить события последних суток. Что она помнит? Кажется, она совершила необъяснимую глупость. И эта глупость носит имя Алекс Ван дер Велле. Память становилась все сговорчивей. Давала справки и снабжала четкими иллюстрациями. Она повела себя с пресловутой женской нелогичностью. Профессор Гриффит произнес над ней окончательный приговор. Она почувствовала себя отвергнутой, брошенной, ненужной, и вот таким ассиметричным способом попыталась вернуть себе почву под ногами. Возможно, будь у нее больше времени, она бы восстановила баланс без дополнительных противовесов. А годом раньше ей бы и времени не понадобилось. Но годом раньше у нее не было Мартина.
Почему ее привлек именно он, этот породистый, молодой делец? Этот рафинированный продукт галактического истэблишмента? Алекс тоже своего рода аристократ, но его древо произрастает не в Священной земле Гроба Господня, а на удобренных долговыми расписками банковских делянках. Он — плоть от плоти могущественной финансовой элиты Земли, давно распустившей свои кредитные щупальца на другие звездные системы. В жилах этого успешного менялы течет не кровь, а ликвидность.
Свое собственное участие в этой эскападе она худо-бедно объяснила, а вот почему он подписался на участие? Вопрос остается открытым. И примитивным сексуальным интересом на него не ответишь. Любая другая женщина могла бы себе польстить, выбрав именно эту версию, но только не она. «Вы привлекательны, я — чертовски привлекателен. Чего зря время терять?» Бессмертная мотивация. Но Алекс ван дер Велле экземпляр особой породы. Его холодный ум финансиста не перебьют никакие гормоны. Дебет, кредит, положительное сальдо. Либидо тут бессильно. Он прилетел на Асцеллу с определенной целью. И с ней он тоже встретился не случайно. Ему что-то от нее нужно. Но что? Семейка Рифеншталей подбивает клинья? Но они при финансовом интересе всегда начинают с переговоров, предлагают сделку. Облачившись в смокинг и натянув белые перчатки, финансисты обрели так необходимую им респектабельность. И не рискнут этой респектабельностью ни при каких условиях. Если бы им понадобился ее голоканал или холдинг, ей бы предложили хорошую цену. Так было с «Solar24». Канал перекупили за полтора миллиарда. Хотя аналитики оценивали компанию в 800 миллионов. Владелец уступил без боя. И на вырученные деньги уже основал новую голостудию. Ей они бы тоже сделали выгодное предложение, предложили бы слияние с более крупным холдингом. И только после ее отказа прибегли бы к таким радикальным мерам. Угрозы, шантаж, похищение. Но ничего этого не было.
Алекс возник из ниоткуда в амплуа светского льва. И принялся ее соблазнять. Зачем? Не согласуется с его рациональным мышлением. Представитель семейства Рифеншталей не самоутверждается количеством женщин, он самоутверждается количеством приобретенных активов. Или она, в его понимании, и есть такой актив? Потому что она с Геральдики? Аристократка? Рифенштали задумали разбавить кровь менял кровью благородного сословия? Не лишено смысла. Аристократы с Геральдики до сих пор держаться особняком и не одобряют бизнес деятельности в своих рядах. Согласно средневековым догмам дворянин — это охотник и воин, а торговец — существо презираемое. И это в двадцать втором веке. Неистребимые предрассудки. Браки не поощрялись. Но с ней, дамой независимой, состоятельной, пусть даже с пятном на происхождении, у Рифеншталей могло получиться. Вот только зачем это ей? Зачем ей обзаводиться такими родственниками? Она уже поплатилась за свое легкомыслие, за женскую свою нелогичность. Тосковала по Мартину, а в постель отправилась с первым встречным. И очнулась в грузовом отсеке неизвестного корабля.
Алекс? Это устроил Алекс? Но зачем? Зачем ему ее похищать? Последнее что она помнит, это молодая женшина в гравикресле. Эта женщина ждала ее на аллее, ведущей к арендованному коттеджу. Почему обязательно ждала? Или ждала, но не ее… Что она вообще там занималась? Еще накануне Корделия обошла бы эти гравиносилки стороной. А тут… Пребывала в уверенности, что в этом тщательно охраняемом поселении, где расположены частные, пекущиеся о своей репутации клиники, с ней ничего не может случиться. И Вадим ее в этом уверил. Убедил оставаться на Асцелле, пока он ищет кукловода, стоящего за попыткой похищения. И она послушалась. Куда спешить? Мартин на «Мозгоеде», в безопасности. И скоро вернется домой. А вот вернется ли она? Может быть, так и сгинет в пустом грузовом отсеке. Ей выстрелят в голову из бластера и вышвырнут в открытый космос. Или сразу вышвырнут. И никто ее не найдет. Ее тело — песчинка. Даже не песчинка, элементарная частица. Она уйдет в пустоту, которая ее ждет. Бегемотик останется один.
Нет, сейчас времена изменились, он уже не подопытный экземпляр. У него есть паспортная карточка, есть деньги. И еще — у него есть друзья. Ему помогут. Его защитят. Он научится жить один. Мартин умный мальчик. Он справится. А вот она его больше не увидит. Даже если так, не ей пенять на судьбу. Судьба подарила ей целый год счастья. Подлинного, самой высшей пробы, а в том, что она это счастье не уберегла, никто не виноват. Только она.
Корделия снова поменяла положение тела, попыталась пристроить сведенные за спиной руки так, чтобы избежать затекания. Вспомнила, как Мартин учил ее протаскивать свое тело через связанные руки, чтобы руки оказались впереди. Киборгу это удавалось без труда, даже с риском вывиха, а вот она застревала, капризничала и ленилась. Твердила, что ей это умение не понадобится. Даже ее хваленая интуиция ничего ей не подсказала.
«Прости меня, бегемотик, прости. Я все испортила. Все погубила. И тебя не уберегла, и сама влипла».
Снова легла на бок, подтянула колени к животу и даже попыталась заснуть. Где-то далеко внизу все так же басовито гудели двигатели.
Из дремы ее вырвал свист пневмопривода, втянувшего створку двери, как иссохший язык. В проеме возникла фигура. Женская. Гостья, не спеша, преодолела порог и то небольшое расстояние, что отделяло ее от пленницы. Свет стал ярче и резче. Корделия болезненно зажмурилась. Женщине на вид было лет тридцать. Одета в элегатный брючный костюм цвета топленых сливок с золотой отделкой по шву, что, по мимолетному мнению Корделии, было лишним. Но костюм дорогой, похоже, что разработан модельерами Коррино. И прическа у новоприбывшей так же соответствует последнему тренду. Безупречный макияж, свежий цвет лица. Корделия невольно поежилась. Долгие годы вынужденной публичности приучили ее к необходимости соблюдать дресс-код. Внешность медийной персоны это своего рода доспехи, защитное поле. А у нее сейчас нет никакой защиты. Она выглядит жалкой, потрепанной. На ней все то же вечернее платье, в котором она отправилсь на свидание к ван дер Велле. Натянула его, когда покидала спальню неожиданного любовника, рассчитывая через несколько минут оказаться в душе. Это платье помялось, истрепалось и кое-где зияло прорехами. В нем было холодно и неловка. Какая у нее прическа и как она выглядит после ночевки на голом полу, Корделия старалась не думать. Но это неизбывное, женское, при взгляде на цветущую, ухоженную соперницу, сразу взыграло холодной желчью.
Незнакомка подошла ближе, потом шагнула в сторону и села на угол контейнера. И тут Корделия ее узнала. Это была та самая блондинка, расслабленно парящая в гравикресле. Та самая, с кем говорил Алекс, и которая поджидала ее у коттеджа.
— Рада, что вам лучше, — с чуть заметной насмешкой произнесла Корделия. Возникшая в теле неловкость побудила пойти в наступление.
— Да, — любезно согласилась гостья, непринужденно закидывая ногу на ногу и демонстрируя туфельки из кожи леразийской ящерицы. Снова дом Коррино. — Рассчитываю на скорейшее выздоровление в самое ближайшее время.
— Вы проходите интенсивный курс?
— Да, и предписанное лечение дает положительную динамику. А если вы этому лечению посодействуете, то выздоровление наступит еще раньше.
— Чем же я могу помочь?
Эту блондинку она определенно знала задолго до встречи на Асцелле. Слишком все узнаваемо, и тембр голоса, и манера выговаривать гласные, и поворот головы, и неосознанные жесты. Корделия ее знает. Они встречались, говорили, спорили, даже угрожали друг другу. Но это было давно. Очень давно.
— Так я могу помочь? — повторила свой вопрос Корделия, чтобы обрести, в конце концов, определенность. Когда диагноз будет поставлен, проще будет назначить лечение.
— Можете, — согласилась гостья.
— Чем же?
— Например, исчезнуть.
Корделия не удивилась. Она ждала чего-то подобного.
— А что вам это даст?
Блондинка чуть подалась вперед.
— Это даст мне утраченное имя и будущее, которое у меня украли.
Корделия закрыла глаза, открыла и в упор взглянула на собеседницу.
— Камилла… — выдохнула она.
— Она самая. Твоя лишенная наследства, изгнанная из отчего дома, проклятая сестра Камилла.
Корделия усмехнулась.
— Очень поэтично, но на Шекспира не тянет. Мы с тобой не сыновья графа Глостера. В отличие от незаконнорожденного Эдмонда я на тебя не клеветала. Решение о наследстве принял наш отец. Я среди наследников не значилась. Отец оплатил мое образование в университете и купил матери дом на Аркадии. На большее мы не рассчитывали. Он со своей стороны не проявлял особого желания меня признавать. Он женился на девушке своего круга, своего сословия, на аристократке из рода Гонзага-Мышковских. Все строго по канону, в угоду всем геральдийским хартиям. И то, что он по прошествии времени изменил решение, со мной прямой связи не имеет.
— Ну, разумеется, — хмыкнула Камилла, — ты здесь совершенно не при чем. Невинная жертва. Явилась однажды и лишила нас всего, дома, имени, чести и будущего.
Корделия устало вздохнула. Было время, когда она оправдывалась, предлагала перемирие, соглашение по разделу имущества. Она засылала парламентеров, нанимала посредников, действовала через адвокатов. Однажды, измотанная этой бесконечной тяжбой, почти отравленная лившейся на нее грязью, она попыталась отказаться от свалившегося на нее наследства. Но выяснилось, что она и этого сделать не может. Один из пунктов завещения покойного Карлоса-Фредерика гласил, что в случае отказа его дочери Корделии от имени и владений Трастамара, все эти земли будут порезаны на мелкие наделы и отданы под застройку, леса вырублены, а на берегах озер и рек появятся лесопилки и деревообрабатывающие комбинаты. Обманутый супруг предпочел уничтожить уникальные фамильные земли, но не позволить воспользоваться доходами с них вероломной супруге. Корделия ужаснулась, когда адвокат это озвучил. Она вновь, в который раз, попыталась найти компромисс с семьей отца. Но была грубо отвергнута. И настолько грубо и бесцеременно, что даже ее закаленное шебскими кровососами и улиточками терпение лопнуло. Она внезапно успокоилась, разом отменила все ранее запланированные консультации с адвокатами по наследственному праву и объявила, что готова следовать последней воле отца.
С тех пор судьба родственников ушла в нижнюю строку ее интересов. Раз в полгода она давала задание своей службе безопасности, и сотрудники Ордынцева составляли для нее краткий доклад по состоянию дел семьи Мышковских-Трастамара. Так она узнала, что старшая сестра Камилла вышла замуж за некого Войчинского, средняя сестра подалась в активистки «Живых» и отправилась на какую-то планету насаждать экологические ценности, младший брат умер от передоза, а мать попала в клинику для душевнобольных. Прочитав о смерти того самого наследника мужского пола, чей ДНК-тест и послужил причиной разразившейся катастрофы, Корделия не испытала ни сожаления, ни угрызений совести. Всего лишь строка в сводке происшествий. Ее вины в том нет. Она пыталась помочь, но наследница разорившихся, но кичливых и заносчивых Мышковских приказала выставить ее вон, как настырную нищенку. Ну что ж, каждый делает тот выбор, который в данный момент полагает правильным.
Пожалуй, Камилла была единственной ее настоящей родственницей, и это родство подтверждалось ДНК-тестом. К ее судьбе Корделия тоже время от времени проявляла интерес и находила, что сестрица на фоне прочего семейства выглядела наиболее деятельной. Замуж вышла неудачно, но вполне удачно развелась, оттяпав у супруга львиную долю нажитого имущества. Затем жила самостоятельно, никому не позволяя ни руководить, ни направлять. Судя по коротким справкам СБ, Камилла промышляла мелким мошенничеством и была на этом поприще довольно удачлива. Во всяком случае, ни в тюрьму ни в черные списки мафии не попала. Со временем ей даже разрешили вернуться на Геральдику, резидентом которой она по-прежнему значилась. На планете у нее остались двоюродные тетки по материнской линии и целая армия кузенов. Ей было куда возвращаться. Но вернуться заносчивая дочь князей Мышковских могла только в статусе победительницы, с восстановленным именем и обретенным богатством.
— Послушай, Камилла, — устало начала Корделия, — все это было решено и установлено не мной. Это постановление суда. Твоя мать судилась не один год. Подавала один иск за другим. И ничего не добилась. Только на судебные издержки потратилась. Это не я, это наш отец. Над завещанием работали его юристы, старые и опытные. Меня никто не спрашивал. Никто. И я нничего не могла изменить. Я же хотела… Ты же знаешь, наш отец-самодур и это предусмотрел. Если бы я отказалась от наследства, вам бы оно не досталось. Даже если бы вы меня убили…
Корделия смолкла. У нее першило в горле. Хотелось пить. Она устала. И замерзла.
— Да, убить тебя это не выход, — ядовито констатировала Камилла. — Иначе я бы давно это сделала. И получила бы удовольствие.
— Вероятно, батюшка подозревал об этих твоих наклонностях и подстраховался.
Наследница Мышковских усмехнулась.
— Конечно, подозревал. Он же мой отец. А ты разве теми же наклонностями не отличилась?
Корделия пожала плечами.
— Не знаю. Не пробовала.
— Врешь. Ты не хуже меня это умеешь. Только действуешь чужими руками. Играешь в праведницу, в честную, добродетельную вдовицу. Какой девиз у твоего чертова канала? Факты и обязательства?
— Нет, уже новый.
— Это какой же?
— 100% искренности, — пробормотала Корделия.
— Ах да, ты же у нас киборгофилка. Обзавелась хорошеньким кибер-мальчиком. Ничего удивительного. Нормальному мужику ты не нужна. С твоим-то характером да не первой молодости. Злобная, расчетливая стерва. А твой кибермальчик справляется? Или даже у него в программном обеспечении бывает сбой?
Корделия уперлась затылком в корпус модуля. Эта детская истерика ее утомляла. Заметно было, что Камилла не раз воображала эту речь победительница, но в самый ответственный момент большую ее часть забыла. Всплывали только отдельные фразы.
— Чего ты от меня хочешь? Убить? Убивай. Только владелицей земель Трастамара тебе не стать. Моя насильственная смерть или исчезновение так же предусмотрены в завещании. Но уже мной. Это мне посоветовал адвокат. Если я исчезну или меня убьют, все земли и прочая недвижимость переходят под протекторат регентского совета. А холдинг тем более тебе не достанется, ты станешь убийцей, но ничего не приобретешь взамен.
— Я же сказала, что давно бы сделала это, если бы твоя смерть принесла дивиденды. Поэтому я не имею намерений тебя убивать. Во всяком случае, пока.
— А что ты намереваешься? Взять за меня выкуп? Тоже не имеет смысла. Как только станет известно о похищении, на мои счета и на счета холдинга будет наложен арест. Никто из руководства не пойдет на переговоры с похитителями. Я запретила. Можешь резать меня на куски в прямом эфире. Не поможет. Ты же знаешь, мои дела ведет авшурская юридическая контора, а их не купить, не запугать. Разборки хумансов их не касаются.
В лице Камиллы что-то неуловимо изменилось. Корделия изобразила сочувствие.
— А ты не знала? Ну извини. Тебе достанется только труп.
Неожиданно Камилла соскочила с контейнера, бросилась к Корделии и ударила ее по лицу. Голова Корделии мотнулась, она ударилась затылком о корпус модуля. В висках застучало, нижняя губа стала соленой и мокрой.
— Ну как же так, сестрица? Так переговоры не ведут. При отсутствии выдержки выгодных условий тебе не выторговать.
Камилла занесла было руку для второго удара, но передумала. Корделия улыбнулась окровавленными губами.
— Вот, уже лучше. Теперь у тебя есть шанс. Если хочешь, я дам тебе несколько уроков. Как вести переговоры и как заключать выгодные сделки.
— Я тебя убью…
Корделия снова пожала плечами.
— Об этом ты уже поставила меня в известность. А я предупредила тебя о последствиях. Может быть, покончим с прелюдией и перейдем к основной части? Обсудим взаимные претензии? Чего ты собственноо от меня хочешь? Если твоей целью является мое устранение, невзирая на все негативные последствия, то делай, что задумала, и не трать попусту время. Или ты как в плохих сериалах, жаждешь сыграть злодейскую мизансцену, чтобы потешить уязвленное эго? Ну давай, играй. Попинай меня ногами.
— Я могу и последовать твоему совету, — прошипела Камилла.
— Не стесняйся. Яви свою благородную, аристократическую ярость.
Камилла вскочила, но сразу села. Глаза ее сверкали. Корделия снова улыбнулась.
— Вот мы и выяснили, что сама мизансцена не более, чем антураж. Идем дальше. Выкуп отпадает. Я уже объяснила, что это невозможно. Кстати, можешь проверить. Запроси через своих юристов. У тебя же есть юристы? Надежные, грамотные? Если нет, могу порекомендовать.
— Да знаю я про твои условия с выкупом. Слышала. И не собиралась я за тебя ничего просить.
— Тогда отрой мне наконец сакральную тайну бытия. Чего ты хочешь? Может быть, я все-таки смогу помочь?
Камилла неожиданно успокоилась. Расслабилась. Стиснутые пальцы разжались. Мяч был на ее стороне.
— Можешь, — почти ласково подтвердила она, — очень даже можешь. И уже… помогаешь.
— Каким же образом? Я еще ничего для тебя не сделала.
— Напротив. Ты уже стала заложницей. Ценным призом. Который можно выгодно обменять.
Корделия изобразила удивление.
— Ты отдашь меня в качестве вознаграждения?
— Не совсем. Я возьму за тебя выкуп. Только не деньгами. Я возьму его кое-чем другим. Вернее, кое-кем.
— Не понимаю.
— Да брось. Все ты понимаешь. Кто согласится пожертвовать собой ради тебя? Да никто. Дураков нет. Даже твоя мать вряд ли согласится. А вот среди не-людей такие найдутся. Твой очаровательный кибермальчик. Как его там? Мартин? Он же тебе предан. Прямо как собака. Только свистни, он и прибежит.
Корделия почувствовала, что ей не удается вдохнуть. Она ждала чего-то подобного, подозревала, что разговор непременно зайдет о Мартине, но малодушно рассчитывала, что все происходящее бегемотика не коснется.
— Так это ты? Там, на «Сагане»?
Камилла состроила гримасу непослушной девочки, которую вынуждают сознаться в малозначительном преступлении.
— Да, я. А что? Неплохо было задумано, и могло бы сработать, если бы не эти… как их… чокнутые.
— Зачем тебе Мартин? Он всего лишь киборг.
— Уникальный киборг, единственный, разумный, с привнесенной личностью исходника.
— Разумный — да, но что касается личности исходника — чушь. Ему закачали архив семьи Каленберг, но это всего лишь информация, это не воспоминания и не чувства.
— Никто и не утверждает, что перенос личности был совершен в полном объеме, но тем не менее попытка была. Но гораздо ценнее его изначальная разумность, симбиоз мозга и процессора. Человек с кибернетическими возможностями. Сверхчеловек. Виток эволюции. Этот кибермальчик дорого стоит, очень дорого. Я намерена его продать.
— И… покупатель есть?
Камилла улыбнулась, не скрывая торжества.
— Есть. Даже два.
— Сколько дают?
— Первый двадцать. Миллионов, разумеется.
Корделия присвистнула.
— Щедро. А второй?
— Второй пока не знаю.
— Думаешь, даст больше?
— Не сомневаюсь.
— Первый это случаем не ван дер Велле?
Камилла устроилась на контейнере более непринужденно, как в кресле у камина.
— Возможно. Второго угадаешь?
— Если бы «DEX-company» все еще была в силе, я бы, не колеблясь, назвала бы Бозгурда. Найджел отдал бы и больше, чтобы избежать окончательного краха. Но «DEX-company» больше нет. Следовательно, это кто-то другой. Кто-то, кто помимо Бозгурда, осознает подлинную ценность Мартина. Для большинства он всего лишь разумный киборг, один из бракованных, удачно избежавший утилизации. Разумные киборги уже не внушают такой священный ужас. Совет Федерации дал им статус полноценных граждан. На страже их интересов стоит ОЗК во главе с Кирой Гибульской. Разумных киборгов только жалкая доля процента от общего числа продукции «DEX-company», но их вполне достаточно, чтобы воспринимать их пусть как редкое, но уже не уникальное явление. Двадцать миллионов за одного из них никто не даст. Даже миллион наскрести будет затруднительно. Остается очень небольшая группа людей, кому известна тайна создания Мартина. И состоятельный персонаж, способный выложить за него требуемую сумму, только один.
— И кто же это? — Камилла явно наслаждалась.
— Я. За мою жизнь выкуп взять ты не можешь, а вот получить отступные за жизнь Мартина вариант вполне жизнеспособный. И наиболее безопасный. Только подлинный знаток даст настоящую цену. Для дикаря с какой-нибудь Танзании-18 «Мона Лиза» только раскрашенный кусок ткани. А вот для собирателя антиквариата…
Камилла склонила голову набок.
— Да, сестрица, ты действительно… неглупа.
Корделия в очередной раз пожала плечами.
— Это несложно. Я не раз и не два просчитывала этот вариант. Рано или поздно кто-то обязательно покусится на Мартина в попытке заработать. Вот только конкурирующего покупателя я не учла. Допускала его существование гипотетически, но не могла определить мотив, да еще за такую цену. Но у Рифеншталей этот мотив есть. Не знаешь, какой?
Теперь пришла очередь Камиллы пожимать плечами.
— Не знаю, да и, по правде говоря, не хочу знать. Какая разница? Главное, что они платят.
— Заключи сделку со мной. Я дам больше.
— Я могу заключить сделку с вами обоими. И получить в два раза больше.
— Это как?
— Возьму деньги у Алекса, а киборга не отдам. Потом точно так же возьму деньги у тебя. Сорок лимонов лучше чем двадцать.
— Кинешь Рифеншталей? Не советую.
— Я в любом случае буду вынуждена это сделать, если, как ты предлагаешь, заключу сделку с тобой. Если уж рисковать, так по крупному.
Корделия покачала головой.
— Здесь существенная разница. Кинуть на деньги или нет. Если ты расторгнешь сделку, то разрушишь их планы, но не посягнешь на деньги. Из тех денег, которые ты получишь от меня, ты легко заплатишь неустойку. Они, конечно, будут недовольны и занесут тебя в список «неблагонадежных», но не будут преследовать. Совсем другое, если ты возьмешь их деньги, но не отдашь стулья.
— Какие стулья?
— Неважно. Так говорят. Утром — деньги, вечером — стулья. Но использовать один из методов великого комбинатора по отъему денег я не рекомендую. Это тебе не провинциальное казино обчистить. Да, да, наслышана о твоих подвигах. У меня все ходы записаны. Ты по молодости своей и неопытности сунулась в игры больших серьезных дядей. И эти дяди тебя не простят. Если ты возьмешь у них деньги и не отдашь товар, они сочтут это за оскорбление. За плевок. Это будет означать, что ты их ограбила. Ты украла их деньги. Ты понимаешь, что это значит? Понимаешь, что значит украсть деньги у Рифеншталей? Безопасней ограбить цыгана. Даже если ты три раза перекроишь себе лицо, пять раз сменишь имя и местожительства, тебя все равно найдут. Через пять, через десять и даже через двадцать лет. Не найдут тебя, найдут твоих детей. Найдут и убьют. Тебе это надо?
Камилла закусила губу. Похоже, что с этой точки зрения она сложившуюся ситуацию не рассматривала. Цифра 40 миллионов туманила и мутила разум.
— Ну что ж, — произнесла она после некоторых раздумий, — тогда мне проще придерживаться первоначального плана. Выманить твоего кибермальчика, отдать его Алексу, а тебя отправить в вакуум.
Корделия кивнула.
— Тоже вариант. Ничуть не хуже прочих. То есть, расторопность и профессионализм моей службы безопасности ты не учитываешь, не говоря уже о галаполиции и федеральных спецслужбах? Они ведь наверняка тебя уже вычислили. Вадим — персонаж упорный и крайне подозрительный. Он не отступит.
— Но ты же сама говорила, что кинуть Рифеншталей гораздо рискованней.
— Да, рискованней. И повторяю свой совет. Заключи сделку со мной. Потому что, кроме денег, у меня есть то, что Рифенштали никогда тебе не дадут.
— И что же у тебя есть?
— Владения Трастамара.
Камилла выгнула бровь.
— А это тут с какого боку? Ты же не можешь мне их отдать.
— Не могу, но все-таки ты можешь их получить. И совершенно законно. Без убийств и шантажа.
— Да неужели? Ты пять минут назад весьма убедительно мне доказывала, что я никогда их не получу. Потому что ты позаботилась о том, чтобы я не стала наследницей.
— Я себя обезопасила на случай покушения. Но наш отец не так прост. При всем своем самодурстве и деспотизме он позаботился о том, чтобы родовые земли Трастамара принадлежали его потомкам, а не ушли на сторону.
— То есть? Я не понимаю. Он же лишил своих детей наследства.
— Да, лишил. Но не окончательно. В завещание есть оговорка. И эта оговорка стала мне известна только пару месяцев назад.
— Что за оговорка?
— Он называет меня полноценной наследницей всей движимой и недвижимой собственности Трастамара с правом передачи по прямой линии. То есть, я имею право все завещать своим детям.
— Но у тебя их нет.
— Именно. Крайний срок 45 лет. Если по достижении этого возраста у меня все еще не будет прямых наследников, то право наследования переходит к ближайшему члену семьи, способному доказать генетически свою принадлежность к роду Трастамара, то есть, к тебе.
Камилла растерянно заморгала.
— Так я… что же это… я могу стать наследницей?
— Можешь. Тебе осталось подождать два года. Тихо, спокойно подождать, не устраивая ни убийств, ни похищений, и не влезая в авантюры. Я могу подписать письменное обязательство и назначить тебя наследницей официально. Вернуть тебе законный статус. Но свое поведение тебе придется пересмотреть. Потому что при малейшем подозрении суд может признать тебя недобросовестной наследницей. Спроси у своего юриста. Он тебе расскажет.
— Но за эти два года ты еще успеешь обзавестись ребенком. Ну или клоном.
Корделия покачала головой.
— Нет, клон в качестве наследника не признается. Только два полноценных родителя и ребенок должен быть рожден естественным путем.
— А ты…
— Я не могу родить. Я бесплодна. Думаешь, зачем я отправилась на Асцеллу? Чтобы в клинике Гриффита обзавестись генетически безупречным эмбрионом.
— Но у тебя…
— … ничего не получилось. — Корделия закрыла глаза. — Все эмбрионы погибли.
Камилла встала и нервно прошлась по отсеку. Затем обернулась к сводной сестре.
— А ты мне тут часом лапшу на уши не вешаешь, спасая своего кибермальчика?
«Хотелось бы…», подумала Корделия.
— Не вешаю. Ты можешь все это проверить. Свяжись с клиникой и с моим адвокатом Соломоном Голдсбергом. Я дам разрешение, и они предоставят тебе всю необходимую информацию. — Корделия облизнула сухие губы таким же сухим языком. — И… дай мне воды.
Камилла направилась к двери. Задержавшись, бросила:
— Я должна подумать.
— Думай, — безропотно согласилась Корделия. Сил больше не было. — Только пусти меня, наконец, в комнату для девочек. Ты же не опустишься до плебейской мести?
Не ответив, Камилла вышла.
Минуту спустя явился хмурый громоздкий субъект с перебитым носом. Развязал Корделии руки и отвел в крошечную каюту. Потом ей дали переодеться и проводили в душ.
Полчаса спустя Корделия легла на узкую койку (каюта предназначалась не для пассажиров, а для обслуживающего персонала) и закрыла глаза. Через несколько часов станет известно, удалось ли ей, хромая и подпрыгивая, увести голодную змею от выпавшего из гнезда подлетка.
— Гей, славяне! Подъем, племя неудачников! — будит геологов и летунов Вадим.
— Чего так неласково? — интересуется кто-то.
— А за что вас хвалить? Идею с водопроводом провалили. Десять лбов, а глупее одной бабы.
— Ну, шурфовку-то провели. Местами до трех метров, — вяло
отбрехивается кто-то. — Подожди, а что не так с водопроводом?
— Сходи, посмотри.
— Что они шумят? — сонно спрашивает Жамах.
— Не знаю. Что-то с водопроводом. Вадим говорит, Ксапа умнее всех нас вместе взятых.
— Это точно, — Жамах переворачивается на бок, ко мне спиной, и вновь засыпает. Олежек всю ночь не давал нам спать. Но что там с водопроводом? Засыпанное старое русло размыл?
Одеваюсь и иду выяснять. Вроде, все нормально. Ливень наполнил три озерца и почти заполнил болотце. День-другой — и водопровод заработает.
— Да-а-а… Это мы не продумали, — говорит за моей спиной Платон. — Такую воду пить нельзя.
И пинает головешки костра. Малышня вчера весь день таскала из третьего озера сучья, палки и сухие стволы деревьев, чтоб не напороться брюхом на сук, когда купаешься. Как муравьи весь день работали. Сложили большую кучу. Хорошие дрова будут, когда высохнут. Под конец за камни
принялись, чтоб ноги не портить. Из камней очаг сложили. Все правильно сделали, подальше от деревьев, чтоб пожара не было. Воду, конечно, замутили, но муть осядет.
— Муть осядет, — говорю. — Не здесь, так в болотце.
— Они же завтра снова купаться придут.
— Ну да. Здесь вода самая теплая из трех озер. Я сам сюда после работы купаться приду.
— Нельзя пить воду из лужи, в которой кто-то купался, — объясняет мне Юра. — Заболеть животом можно. Думаешь, ребятня писать на берег выходила? Я не хочу пить воду, в которую кто-то писал. В такой даже посуду мыть нельзя.
Тут мы слышим гул авиетки. Он совсем не такой, как у вертолета, потише и на две октавы выше, как Сергей говорит.
— Опять начальство, — хмурится Платон. — Идем, встретим.
Это не начальство. Точнее, Питер-надзорщик тоже прилетел. Но за ним из авиетки вылезает Ксапа! Двигается она осторожно, экономно, как Жамах после болезни. Правая рука висит на перевязи.
— Только не обнимай меня! — восклицает она. — Ребра переломаешь, они еще не срослись. Я из больницы сбежала! Можешь аккуратно взять на руки и отнести в вам.
Я так и делаю. Ксапа ослабела, и любое усилие вызывает у нее одышку. Дышит мелко, но часто. Глубоко дышать ей больно.
— Ерунда это все! — утверждает она. — Я на поправку пошла! Видели бы вы меня неделю назад. Есть не могла, на капельницах жила. Да, у вас бульончика не найдется для дистрофика? Мне сейчас полагается есть понемногу, но часто.
Целый день к нам гости ходят. Все новости по десять раз
рассказывают. Я с Кремнем меняюсь, чтоб на охоту не ходить. Жамах с кем-то меняется. Вечером Света приходит знакомиться, жалуется, что на нее решили сельское хозяйство свалить.
На следующий день Ксапа, опираясь на палку, идет смотреть новостройку. Мы как раз собираемся заливать бетоном ленточный фундамент.
— Отряд! Становись! Равняйсь, смирно! Равнение на середину! — рявкает Платон.
— Через четыре года здесь будет город-сад! — хором кричат шабашники, выстроившись в линию.
— Вольно. Разойдись!
Тут мимо проходит Света с пустым ведром. Шабашники переглядываются, торопливо вновь выстраиваются в линию.
— Три — четыре! — командует Платон.
— И на Марсе будут яблони цвести! — дружно орут парни.
— Ах вы, суслики! — кричит Света и бросается на них, размахивая пустым ведром. Шабашники разбегаются с веселыми воплями. А Ксапа в очередной раз выслушивает, сколько яблонь и смородины будет посажено вокруг хыза.
— Клык, бери лимузин, — Платон кивает на экскаватор, — и прокати Оксану по всем объектам.
Кто не понял, по всем объектам — это вдоль нового водопровода. Но тут возникает сложность. В кабину вдвоем мы не помещаемся. Чтоб на подножке ехать, нужно двумя руками держаться. А водить экскаватор Ксапа не умеет. Но геологи быстро соображают. Стелют в ковш, который большой, который
спереди, брезент, сверху кидают тюфяк. Получается мягко и удобно. Я сажусь за руль и неторопливо еду вдоль трассы водопровода. Евражка, конечно, на подножке.
— Ксапа Давидовна, это есть выдающийся нарушение техники безопасности, — кричит нам вслед Фрэд-надзорщик. Мы ему руками машем. То ли «привет», то ли «отвяжись».
Назад Ксапа идет пешком. А Еврежка отгоняет экскаватор на стройку. Я уже давно замечаю — геологам только бы канаву с отвесной стенкой найти. Полдня восхищаться могут, землю в пальцах мнут, камешки рассматривают.
— Клык, какие же вы молодцы, что бассейн вырыли, — радуется Ксапа. — Детишки плавать научатся.
— А Вадим говорит, из-за них воду пить нельзя.
— Пить из старого будем. Бассейн важнее!
До родного вама так и не доходим. Ксапа в вам к Мудру заглядывает. И через три слова, поздороваться толком не успели, уже спорят. Я один домой возвращаюсь. Мечталки нет, Жамах нет, одна Лава с тремя малышами возится. По шкурам перед собой разложила, пройти страшно. Как будто у Баламута своего вама нет! Ну, раз так… Велю ей похлебку в котле
разогреть, выдаю пару консервных банок и поручаю накормить Мудра и Ксапу. А то ведь они до вечера голодные проспорят.
Эта нахалка без спроса тащит из рюкзака Жамах рацию и вызывает Туну. Ну совсем степнячки от рук отбились. Отругал ее хорошенько, чтоб по чужим вещам не лазала, потом пришлось банку сгущенки дать. Терпеть не могу, как степнячки плачут. Как дети — во весь голос.
Приходит Туна, приносит четвертого малыша. Один начинает ныть, остальные подхватывают. Ужас! Бегу на стройку, там спокойнее.
Вечером два события случаются. Первое — Сергей геологов из дальней разведки привозит. Они где-то по дороге девку-айгурку отловили. Говорят, за ней охотники гнались. Сергей машину между ними и девкой посадил. Охотники вертолета испугались, остановились. А Бэмби девку догнала, остановила, уговорила в вертолет сесть.
Когда мы степнячку ловим, руки-ноги свяжем, если время есть, на плечо забросим и несем как тушу оленя. Бывает, по голове стукнем, чтоб не вопила. А чудики, наоборот, накормили, напоили, нож на ремне подарили. С другой стороны на ремень фляжку подвесили. И все это — вшестером, с улыбками и смешками. Девка не знает, кому досталась. Из языка Чубаров всего десяток слов знает, а Бэмби по-айгурски вообще не понимает.
И вот Бэмби таскает айгурку за руку по всему поселку, лопочет сразу на четырех языках. У нас народ к новичкам привычный. Видят, нож да фляжка на поясе — значит, девка чудиков. Не трогают. Только испуганная Евражка к Жамах прибегает жаловаться, да Жамах хмурится, желваками играет.
Тут другое событие начинается. Открытие второго водопровода. По канаве слабенький-слабенький ручеек путь прокладывает, а чудики раздеваются до трусов, глиной на груди полосы рисуют, прыгают вокруг, в железные кастрюли стучат. Вокруг малыши в восторге скачут. Дикари на воле, как Ксапа говорит. Айгурка испугана, а Бэмби ее за руку к нам тащит. Чудики за руки хватаются, хоровод устраивают. И меня втягивают, и Жамах, и всех, кто рядом. И Бэмби с айгуркой. Бедная девка только тут понимает, что на какой-то праздник попала, улыбаться начинает.
Затем чудики лезут отмываться в холодную воду. А кто поумнее — бежит к третьему озеру. Ну а дальше — как всегда. Котлы, полные супа, щей и мяса, шашлык над углями, бутыли с квасом и соком.
Пока все едят, уважаемые люди собираются вокруг костра Мудра и решают, пусть для начала Бэмби за айгурку отвечает. А что с ней делать, решим, когда девка говорить научится. Зовем Бэмби, и Жамах объясняет ей наше решение. Радуется, бестолковая. Еще не знает, какая ответственность
— контактером быть.
— С этим надо что-то делать, — жалуется Ксапа непонятно на что. — все слишком быстро развивается.
— Да что за беда? — удивляется Жамах. — Объясни толком.
— Экспансия в этот мир слишком бурно нарастает. Да ты не знаешь этого слова. Я должна тебе расстановку сил показать, иначе не поймешь.
Ксапа зажигает электрический фонарь, вешает повыше, решительно сдвигает все вещи к стенкам. И рисует круг на земляном полу.
— Это мир, откуда я пришла.
Рядом появляется второй круг.
— Это наш мир.
Сбоку появляются еще два круга.
— Это миры, которые открыли америкосы и австралийцы. У нас на Земле много народов. Народ — это племя по-вашему. Только большое-большое. Самый сильный народ — американцы. Когда мы дразнимся, их америкосами зовем.
Самый многочисленный — китайцы. Всем народам нужны металлы и нефть. Металлы ты видела, а из нефти делают ту вонючку, которая в бочках, на которой наши машины летают и ездят. Ну, еще много чего нам надо. И особенно — земли. Тот народ, который открыл новый мир, становится очень
сильным и богатым.
— Понятно, — кивает Жамах. — Но я была в вашем мире. Он богаче нашего.
— Погоди, не перебивай. Ваш мир тоже очень богатый. Только богатства вашего мира пока в земле лежат. Вы о них не знаете, вам они пока как бы и не нужны. И самое плохое — ваши земли уже заняты. На них вы живете. А пройдет время, и те богатства, которые в земле, вам самим потребуются.
Жамах ничего не сказала, только посмотрела словно сквозь стену вама в ту сторону, откуда вертолеты чудиков прилетают, да желваками заиграла.
— А теперь — о расстановке сил. Америкосы и австралийцы очень не хотят, чтоб мы, русские, ваш мир осваивали. Сейчас они самые сильные, а с этим миром мы наравне с ними силу получим. Они двумя руками против колонизации этого мира. Мол, занят уже, и не фиг русским тут делать.
— Колонизация — это что за слово?
— Колонизация — это когда мы лезем к вам в мир и тут живем как дома. Хызы строим, детей заводим… Учти, нас очень-очень много.
— Ясно, продолжай.
— Остальные народы тоже не хотят, чтоб мы усилились. Но они сами хотят поймать новые миры, поэтому открыто выступать за запрет боятся. А вдруг им тоже обитаемый мир попадется? Их тактика — тянуть время. Чтоб ни вашим, ни нашим. В общем, за три года мышиной возни образовались две главные силы. Это комитет по надзору, цель которого следить, чтоб русские не обижали бедных аборигенов. Вас, то есть. А на самом деле, всеми силами тормозить освоение этого мира. Самый главный у надзорщиков — Питер. Ты его
видела, он со мной прилетал.
А с другой стороны — квартирьеры во главе с Михаилом Медведевым. Ты его тоже хорошо знаешь. Медведев выглядит скромно, но за ним стоят огромные силы. Он к президенту без стука входит.
— Кто такой президент?
— Самый главный у нас. Вроде Мудра здесь. Когда мы что-то решаем, слово президента самое веское. Так вот, цель Медведева — протолкнуть в этот мир как можно больше всего из нашего мира. Людей, вещей, обычаев, знаний. А цель надзорщиков — не допустить этого. И те, и другие делают
вид, что все это — для пользы местных жителей. Такие у нас дурацкие законы. Все знают, что ложь, но обязаны подчиняться.
И вот тут начинается самое интересное! Из-за наших дурацких законов слово Мудра, оказывается весомее слова президента. Хотя у Мудра меньше тысячи человек, а у президента — больше ста миллионов. И вот Михаилу
приходится подлаживаться под слова Мудра. Разрешил Мудр еще двух шабашников прислать — Михаил завтра же их пришлет. А с ними — много-много вещей. Чтоб мы, значит, привыкали. И не сомневайся, самые лучшие пришлет.
Только опять заковыка. Все подряд присылать нельзя. Особенно оружие. Надзорщики очень строго следят, чтоб в этот мир не попало, чего нельзя.
— Но если Михаил присылает только то, что Мудр разрешил, то чего мы боимся?
— Перехода количества в качество. Загляни завтра в любой вам. Везде пустые консервные банки для чего-то приспособлены. Скоро бабы жить без них не смогут. А год назад о них кто-нибудь слышал? И так во всем. У нас уже
половина как чудики одеваются. Хоть на себя посмотри. А через год и заречные так одеваться будут. Через десять лет половина народа на русском будет лучше меня говорить. Этот мир постепенно станет русским. Чего и добивается Михаил.
— Так нам-то что делать?
— Кабы я знала. Русским этот мир все равно рано или поздно станет. Но надо, чтоб при этом он себя не потерял, вот что главное! А как это сделать — не знаю.
— И на елку влезть, и жопу не поцарапать… Ты что глаза вылупила?
— Жамах, у нас точно так же говорят.
— Так я эту присказку от Толика слышала.
Я была уверена, что военные попытаются со мной поговорить, убедить вернуться. Вряд ли вышлют погоню или попытаются действительно сбить.
Так и получилось. На самом деле я благодарна той женщине, которая меня уговаривала. Мы общались почти час, и в этот час у меня не было повода копаться в себе, сомневаться в себе. Но прошло время и ее голос все-таки умолк, я осталась одна. Я и космос. Я и мысли. Никаких таких особенных надежд, никаких иллюзий. Прошло слишком много времени.
Но как же трудно представить, что его больше нет. Нет на свете, нигде. Совсем.
Почему же тогда я лечу туда? Зачем я лечу? Чтобы найти тело? Да нет никакого тела. Может, там внизу и поверхности никакой нет. Хотя, кто-то говорил, что есть. Или это я себя уговариваю?
Искин тоже молчит. Он умница, заговаривает, только когда к нему обращаются. Или когда есть реальная опасность для корабля и экипажа.
Смотрю на часы. Вроде бы пора поговорить с Димычем.
— «Корунд», на связи «Фотон-1». У меня все нормально. Продолжаю полет.
— Сандра, погоди, не отключайся.
— Что, Дим?
— Есть новости о планете. Не плохие и не хорошие, просто новости.
— Да?
— Если в двух словах, то планета покрыта каким-то щитом, который искажает показания наших приборов. Так что мы не знаем ни точного состава атмосферы, ничего. Будь там осторожней.
— Спасибо, Дим.
Я отключилась.
Значит, щит… ну, пусть будет щит. Какая разница? Впрочем, это добавляет ребятам шанс выжить. Один на миллион.
К тому же, через несколько часов я буду знать о планете больше, чем все остальные в этом мире.
— Здравствуйте, Валентин Александрович.
— Что-то еще случилось?
Калымов находился у себя в кабинете, Димыч прекрасно видел знакомый стеллаж за его спиной.
— Да. В общем, я отпустил Сандру туда. На планету.
Вак молчал. Долго. Потом вздохнул:
— И что мне прикажешь с тобой делать?
Димыч нейтрально пожал плечами.
— Поговорите с Альфредом Кроном. Думаю, вам будет интересно…
— Хорошо. Привет, Фред. Что у вас?
— Основной пакет я выслал эксклюзивкой. Уже должен быть у вас. А теперь подробности…
Калымов выслушал подробности, и они ему не понравились.
— Так какого черта туда понесло Сандру?! Димыч, она у вас, кажется, пассажир!
— Пассажир. Вак, она вытащила девять человек. Одна.
— И ты ее отпустил…
— Седых остался на чужаке. И она все же хороший пилот. Один из лучших.
— Наделали дел… как дилетанты. Как чайники, м-мать… Ладно… прикинем шансы.
— Какие там шансы? Я в чудеса не верю, — обозлился Димыч.
— Шансы на ее возвращение. С новостями или без. И как будем отбрехиваться от военных. Мог и объяснить, кстати, раз сама она не в состоянии посчитать, что живых она там не найдет.
— Она знала.
— М-мать… Ты хоть понимаешь, что сейчас мне рассказываешь? Фактически, получается, ты выдал ей санкцию на самоубийство. Повелся на истерику…
— Да не было никакой истерики. Вак, вы что, Сандру не знаете?
— Я, может, и знаю. Вот только с Землей сейчас общаться буду я, а не ты. Что я скажу? Отправили катер разведать местность? Детский лепет…
— Она вернется.
— Сомневаюсь.
— Увидите.
— Все. До связи.
Калымов откинулся в кресле и несколько минут сидел так с полуопущенными веками. Как же не вовремя!
Потом поднялся, переключил канал связи и позвал:
— Дэн, вы сейчас где?
— Как вы распорядились. Болтаемся на орбите, наблюдаем. Дик спит, Берти здесь рядом. И кое-что, кстати, уже наловили. Эх, нам бы искин помощнее… Тут одна прогулочная яхта такие забавные переговоры ведет, что мне прямо хочется познакомиться с ее хозяевами поближе.
— Некогда, Дэн. Скинь информацию Шерриланду, он в курсе наших поисков. А сами начинайте готовить «Эхо» к дальнему перелету. Сейчас давайте на станцию, а там… Вылетаем через четыре… нет, через три часа.
— Ок. Куда на этот раз?
— Лучше тебе не знать.
— Так все равно узнаю, Валентин Александрович! Мне же курс прокладывать.
— Вот тогда и узнаешь. Все. Работайте.
Курт, на которого навалились свои проблемы, только покачал головой и выставил на место «Эхо» дежурный катер с базы. Майкл неожиданно заявил, что хотел бы проконтролировать все сам. Координатор Второго отдела, занятый улаживанием конфликта с местным правительством, возмутившимся усилением на Флоре военного присутствия Солнечной, согласился без колебаний. Но не прошло и нескольких часов, как Майкл вновь вышел на связь.
По флорианскому времени была глубокая ночь.
— Курт, не спите?
— Три часа ночи. Разумеется, я не сплю. Что-то срочное?
— Извините. Думаю, да. Похоже, за яхтой наблюдаем не только мы…
Связист катера, на борту которого в данный момент находился аналитик, перекинул на открытый канал трансляцию переговоров яхты, так что Майкл, общаясь с начальством, оставался в курсе происходящего.
— Еще чего не хватало. Выяснили, кто?
— С военной стратегической базы одновременно отчалили четыре катера. Их курсы не дают повода усомниться в цели.
— Военные…
Майкл секунду помолчал, вслушиваясь в трансляцию. Потом огорошил своего временного шефа еще одной новостью:
— Так, а это у нас кто? Встречным курсом к той же яхте идут еще два корабля. Класс неопределим. А суденышко-то пользуется популярностью!
— Оставайтесь на связи, продолжайте наблюдение. И не вмешивайтесь…
— Вы о нас плохо думаете. Продолжаем наблюдать…
— Да, кстати. По твоим прогнозам, кто успеет первым?
— Военные. Им ближе. Или мы. Но тогда военные прищучат уже нас.
— Понятно.
Курт разорвал соединение. Затем выбрался из-под одеяла — он все-таки спал — и отправился приводить себя в порядок. Предстоял серьезный разговор с директором Бюро, который, разумеется, против открытой конфронтации с ВС. Да еще по такому дурацкому поводу.
Но, раз уж всем нужны интересные пен-рит профессора Ханчиэни, то Второй отдел ничуть не хуже этих самых «всех»…
Тем более что как раз Второй отдел смог узнать кое-что о другой стороне жизни и деятельности известного ученого.
— Не вся. Я расскажу тебе потом, — пообещала Марина, отгоняя непрошенные воспоминания.
Но поздно, черты испанского дона уже таяли, ротонда расплывалась, а шум водопада все больше походил на шелест моря за бортом.
Нет, не хочу снова туда, нет!
Марина попыталась удержать ускользающий сон…
— Тоньо? Тоньо! — позвала она, схватившись за его руку.
Тщетно. Пальцы сомкнулись на пустоте, лицо Тоньо исказилось презрительной ухмылкой, такой чужой и такой знакомой… Мечта неудержимо превращалась в кошмар, привычный, как «Pater noster».
— Я приду на праздник, в Малагу!.. — крикнула она исчезающему Тоньо, уже проваливаясь на несколько лет назад, точно зная, что это все сон, и не в силах ни что-то изменить, ни проснуться.
Она снова была на «Розе Кардиффа», но не капитаном, а юнгой. Последний день — юнгой. Последний день веры в то, что она — просто человек, обыкновенная девушка, пусть и с капелькой удачи.
Марина замешкалась перед меловым кругом ровно на один миг, поймать взгляд Неда и ободряюще ему улыбнуться.
«Я справлюсь, Нед, не беспокойся за меня».
Она врала. Выходить с ножом против капитана Фитиля — сущее безумие. Но других вариантов не было. Или дуэль — или стать его девкой. Нет уж. Наследница герцогства и валлийская графиня — слишком жирный кус для мелкого пройдохи, подавится. Даже если Марина при этом погибнет, все равно. Нет.
Второй взгляд она бросила в утреннее море. Мертвый штиль. Самое время команде законопослушного купца и самую малость пирата развлечься. Кровью и смертью, как в старых валлийских сказках.
— Вперед, юнга, не дрейфь! — выкрикнул Смолли.
Жадные взгляды, тесный круг. Вся команда высыпала на ют, даже марсовый слез, чтобы ничего не пропустить.
Фитиль — раздетый до пояса, загорелый и поджарый ублюдок выше Марины на голову и тяжелее в полтора раза — уже ждал, ухмыляясь и красуясь. Не верил, что его может завалить юнга. Да что там юнга — девчонка шестнадцати лет!
— Еще не поздно передумать, малыш Морган, — ласково предложил Фитиль, выразительно похлопывая ладонью по бедру. — Иди ко мне, я все прощу!
Загоготал, донельзя довольный собой.
Из толпы матросов тоже раздались смешки, но намного меньше, чем ожидал Фитиль. Не иначе, Нед постарался. Напомнил джентльменам, что за три года, что на «Розе Кардиффа» ходит юнга Морган, удача от них не отвернулась ни разу. А может быть, рассказал им одну из своих страшных сказок о морских духах и прочей небывальщине.
Жаль только, все это просто байки. Юнга — всего лишь юнга.
Всего лишь?
Нет.
Я — Генри Морган, дитя фейри, морское счастье. Я — воплощенная удача!
— Я не прощу, Фитиль, — ровно сказал Генри Морган, бросая еще один взгляд в море. Его море. — Ты нарушил клятву, ты умрешь.
Генри Морган переступил черту, оставив Марину где-то далеко на берегу.
Дуэль началась, матросы разом заткнулись и уставились на бойцов.
Фитиль сделал шаг, вальяжный и расслабленный, сверкнул на солнце нож, блеснули злые глаза. Шаг мягкий, по дуге, чтобы оказаться между противником и солнцем.
Морган тоже шагнул по дуге, щурясь на солнце и оценивая серьезность намерений Фитиля. Судя по наглой ухмылке, капитан не собирался убивать юнгу, лишь поглумиться и сломать. Что ж, это была его ошибка. Уже вторая.
Фитиль действовал предсказуемо. Бросился, нанес короткий колющий удар и отскочил, донельзя довольный результатом: левое плечо Моргана онемело, кровь из раны брызнула на палубу.
Кровь морского счастья. Твоя последняя ошибка, Фитиль.
Морган отступил на шаг, потом еще — почти до борта, позволяя Фитилю поверить в свой испуг и растерянность. Но на самом деле ни испуга, ни растерянности не было. Генри Морган слушал море. Почти как обычно — течения, ветра, рыбы в глубине… Почти. Сегодня море отзывалось совсем иначе. Сегодня он сам был морем, и море гневалось. Морю было больно. Море желало убрать с палубы этого наглого глупого человечка, бестолково размахивающего окровавленным ножом, как будто нож может что-то сделать морю.
Смешно!
Морган улыбнулся.
Фитиль бросился снова — нервничает. Сообразил, но поздно. Море уже услышало зов крови, море идет. Они — совсем близко, слышишь, Фитиль, этот крик, так похожий на детский?
Словно во сне, Морган ускользал от ударов ножа — холодное железо причиняло слишком много боли, а человек двигался слишком медленно. И пока еще ничего не понимал.
На миг мелькнула мысль: может быть, не стоит?.. Капитан был добр, учил Моргана всему, что умел сам, заботился целых три года… Может быть, дать ему шанс?
Следующий удар Морган принял на свой нож, крутанул — и оружие Фитиля брякнулось на палубу. Всего лишь финт, показанный Недом, для него не нужно силы, лишь ловкость и капелька удачи. Правда, плечо все равно вывихнуто, слишком тяжел капитан. Но это уже неважно. В этой дуэли победит не тот, у кого здоровы руки.
Фитиль замер, оглянулся, не выпуская из виду Моргана. Сжал зубы, увидев свой нож у ног Неда, в дюйме за меловой чертой. На миг в его взгляде мелькнуло сомнение: не может юнге настолько везти просто так!
Ну же, остановись! Слышишь, море уже гудит, и те, в волнах, встревоженно кричат. Это твой последний шанс, Фитиль!
Но сомнение в глазах капитана исчезло. Моргану даже показалось, что Фитиль сейчас подберет свой нож, наплевав на законы дуэли.
— Правила, — уронил Нед и отшвырнул окровавленный нож ногой. За борт.
Матросы молча поддержали: давай, капитан, развлеки свою команду!
Капитан коротко ощерился на Неда, так же молча обещая спустить с него шкуру. Потом засмеялся, снова шагнул к Моргану. К беспомощному юнге, который теперь и ножа бы не удержал — правая рука повисла, как и раненая левая.
Вот только здесь не было беспомощного юнги. А были — морское счастье и его море, его братья и сестры, его ветра и течения.
— Остановись, капитан, — попросил Морган. — Или мы убьем тебя.
— И не мечтай, малыш, — ухмыльнулся капитан вопреки страху в собственных глазах. Фитиль понял, жаль только, уже не мог остановиться. — Я тебя и без…
Договорить он не успел. Слова потонули во внезапном гуле.
Гул нарастал быстро, страшно.
Всего удар сердца — и день превратился в сумерки.
Сначала обернулись матросы, кто-то перекрестился, кто-то помянул Дейви Джонса. Последним обернулся Фитиль. А Генри Морган и так видел это. Сам был этим. Волной. Гигантской, мутной, поднявшейся безо всякого ветра волной, которая сейчас потопит их всех. Фитиля, Неда, Смолли, «Розу Кардиффа»…
— Нет! Только Фитиля, остальных — не трогать! — велел Морган. Кажется, даже вслух.
Нед никогда не врет, удовлетворенно подумал Генри Морган, когда под неслышные за грохотом воды вопли матросов волна обрушилась на палубу.
Обрушилась, завертела, оглушила — и отступила, смыв меловой круг и унеся с собой все байки и небывальщину. Отступила мягко и незаметно. Словно приснилась.
Марина осознала себя живой, лежащей на палубе. Сверху покачивался мокрый парус с зацепившейся за канат длинной водорослью. И долго, невозможно долго, над «Розой Кардиффа» висела тишина. Плотная, удушающая тишина. Она забивалась ватой в уши, прижимала к палубе. И вдруг, разом взорвалась тонкими и резкими криками — так кричат дети или неупокоенные души. И еще селки.
Через мгновенье крики селки заглушил вопль. Вой. В нем не было ничего человеческого. Словно того, за бортом, жрали заживо.
Этот вопль рос, ширился, лез в голову, выворачивал наизнанку… Подбросил с палубы… Нет, не с палубы. С постели.
Марина резко, рывком, села, выхватывая из-под подушки нож. Огляделась: все в порядке. Пол не качается, с щелястого потолка не льется вода, за окном кричат рыбные торговки, а не голодные селки. Она в таверне Джона Серебряной Ноги, в задней комнате. Именно здесь она и заснула после вчерашней попойки на всю Тортугу.
Она дома.
Выдохнув, она потерла висок тыльной стороной ладони. На миг зажмурилась до радужных пятен перед глазами. Отогнала последние отголоски безумного вопля из кошмара.
Сон, это был всего лишь сон. А Марина — дома, в безопасности.
Надо позвать Неда, умыться. Снова надеть камзол и образ бешеного пирата Генри Моргана, ведь внизу его ждут Торвальд Харальдсон и до дьявола дел. Не время быть нежной барышней и тосковать по родному Уэльсу.
Надо взять себя в руки, сейчас же!
Она бросила нож обратно на подушку, открыла рот, чтобы позвать Неда, и закрыла. Потому что нож зазвенел как-то неправильно. Не обо что ему было на подушке звенеть. Или было?
Обернувшись, Марина замерла.
Рядом с ножом лежала золотая птица. Растрепанный, словно из всполохов пламени, феникс. Тот самый феникс. Месса, апельсины, Тоньо, гневное курлыканье огненной птички…
Жар залил сначала шею, затем щеки, поднялся к ушам. Слишком живо вспоминалась бесстыдно сладкая греза, отдавалась тяжестью внизу живота, и губы сами собой ловили то ли прохладный мандариновый шербет, то ли губы испанского дона.
Марина встряхнула головой, прогоняя наваждение, и осторожно тронула птичку.
Золото, всего лишь золото. И неожиданное разочарование, словно она впрямь ожидала, что феникс затрепыхается и сам взлетит ей на руку.
Это была брошь. Очень странная, сделанная вроде и небрежно, но в то же время четко прорисованные мелкие перышки и даже коготки на птичьих лапках требовали редкого мастерства. И материал… золото, но почему-то разных оттенков, от почти белого до алого, и эти оттенки перетекали друг в друга, играя живым пламенем в ее руке.
Осторожно погладив феникса, словно тот был живым, Марина приколола его на свой берет. Что ж, раз феникс настоящий — значит, она все делает правильно. Наверное. Все равно страшно, и надо бы спросить Кассандру, но… потом.
Сейчас она не в силах думать о сказках, лучше вернуться к простой и понятной реальности.
— Нед! — позвала она вполголоса.
Одноглазый пират услышал и пришел. Тут же, словно ждал под дверью.
Он всегда слышал и всегда приходил вовремя.
Если себя Азирафель считал неплохим теоретиком и стратегом, то Кроули, вне всякого сомнения, был практиком и отлично разбирался в тактике. Именно потому их союз имел все шансы на успех, и именно поэтому с Барти им стоило беседовать вместе. Тот, кстати, ничуть не удивился, когда Азирафель пригласил его вечером в свои комнаты на чай. Кроули немного задерживался на отработках, назначать которые он явно научился у Снейпа. Если сначала Кроули считал их наказанием для себя, то теперь вошёл во вкус. И Азирафель ничуть не удивился, узнав, что на эти отработки мечтают попасть многие.
— Добрый вечер! — Барти, как успел заметить Азирафель, отличался пунктуальностью.
— Самый добрый. Угощайтесь.
Барти уселся на диван и, немного поёрзав, вопросительно взглянул на Азирафеля. Точно! Как можно было забыть?
— Потерпите минутку, дорогой, сейчас…
Азирафель избавил бедолагу от той гадости, что тот вынужден был принимать, и в который раз умилился его сходству с Кроули.
— Может быть, хотите чего покрепче? — предложил он. — У меня есть чудесный зелёный шартрёз, будете?
Но Барти отказался. Он с таким удовольствием устраивался на диване, что становилось ясно, насколько он скучает по своему телу. Жаль, облегчить его страданий Азирафель не мог, но зато мог немного побаловать не учтённой никем благодатью. Барти, наверное, понял, что произошло, а его тихое «спасибо» лишь подтвердило правильность действий. Горячее какао и нежные блинчики привнесли в атмосферу вечера гармонию, и Азирафель позволил себе немного увлечься угощением. Барти тоже с удовольствием налегал на штрудель, но о деле не забывал:
— На всякий случай я сказал Альбусу, что хочу к вам присмотреться. Ну, чтобы не вызывать ненужных вопросов.
— Вы умница, Барти, и всё делаете правильно.
За свою жизнь Азирафель не встречал ещё человека, столь остро реагирующего на похвалу. Или, быть может, ему в голову не приходило кого-то хвалить, но результатом он остался доволен. Он ещё собирался сказать, что уважает такое упорство в достижении цели, но помешало появление Кроули.
— Это чёрт знает что такое! — возмущённо начал он. — Братья Уизли выкупили очередь на мои отработки на месяц вперёд.
— Это популярность, — развёл руками Азирафель.
— Нет, ангел, это твоё пагубное влияние на процесс воспитания. У тебя даже овцы соответствуют…
Однако, противореча его словам, нарисованные овцы построились ровной колонной и с громким блеянием начали движение, едва ли не маршируя. Азирафель с трудом сдержал улыбку:
— Хочешь какао, Кроули?
— Нет! Я буду виски. Мне надо лечить нервы.
Надо сказать, что Барти обладал очень выразительной мимикой, и прямо сейчас на него было приятно посмотреть — он откровенно восхищался Кроули, даже не замечая этого.
— Наше маленькое собрание прошу считать открытым! — Кроули стукнул ложечкой по пустой чашке, которая тут же наполнилась янтарной жидкостью. — Ангел, тебе слово.
Азирафель прочистил горло и начал:
— Итак, минувшим утром под трибунами стадиона у меня была интересная встреча…
— Ты бы ещё про яблоню рассказал, — фыркнул Кроули, перехватывая инициативу. — Итак, Барти, дело в том, что Люциус Малфой почувствовал какие-то изменения в своей Метке, которые связал с нашим появлением и сделал глубокомысленные, но ошибочные выводы.
— Он решил, что вы?..
— Что-то в этом роде, — подтвердил Кроули. — Даже не знаю, должно ли мне это польстить.
— Должно, — горячо заверил Барти. — Хотя, конечно, Малфой… очень скользкий тип.
— Мне так не показалось.
Азирафель решил заступиться за главу Попечительского совета, которого уже успел немного скомпрометировать. Исключительно по неосторожности и без всякого умысла.
— Вы его просто мало знаете, Азирафель, — Барти поморщился. — Видели бы вы, во что он превратил суд над собой!
— А его судили?
— Как и всех нас, — Барти, досадливо морщась, потёр Метку. — Только вот из зала суда он вышел сам, а всех остальных вывели. Кроме Снейпа… но тот вообще неприятный тип.
— Снейп тоже? — изумился Кроули, и Азирафель вспомнил, что так и не рассказал ему про пояснения Дамблдора о подслушанном Пророчестве.
— Да тут через одного… кто подвизался в одном Ордене, кто в другом. Это была война, — Барти скривился. — И все оказались в одинаковом дерьме, но победителей не судят, а проигравших очень даже… если ты не Малфой, конечно.
Всё-таки это была обида, и Азирафель мог его понять. Когда отец отправляет тебя в тюрьму, а кто-то — чья вина не меньше твоей! — продолжает наслаждаться свободой, это ранит душу.
— Там был настоящий ад, — продолжал Барти. — Вы даже не представляете…
— Куда уж нам, — хмыкнул Кроули. — Но про ад вы нам расскажете позже.
Бедолагу, которому было просто жизненно необходимо выплеснуть эту боль, даже стало жаль. Поэтому Азирафель решил выслушать его позже, в спокойной обстановке. Лично он не знал такой беды, которую не помогли бы пережить какао и блинчики. И доброе слово, конечно.
— Хорошо, — мгновенно согласился Барти, словно устыдившись своего порыва, — но всё же Малфою не следует доверять.
— Он говорит о сторонниках, которые ждут возрождения Лорда.
— Ждут они, — зло оскалился Барти. — В шутовских колпаках развлекаются с магглами. Серьёзная заявка на успех… видел я их на чемпионате по квиддичу. Горстка юродивых на ярмарке выглядит убедительнее.
— Не стоит недооценивать потенциал…
Кроули забылся и снял очки, собираясь протереть их стёкла. Или он это сделал специально? Барти не мог отвести взгляд от глаз Кроули — янтарно-жёлтых с вертикальным зрачком. К его чести, он не стал задавать глупых вопросов, а просто кивнул, делая вид, что не произошло ничего особенного. Всё-таки хоть Кроули и не признавал отцовства, перед Барти он откровенно рисовался, стараясь произвести впечатление. Хотя куда уж сильнее? Тогда Азирафель решил направить разговор в деловое русло:
— Малфой говорил о каком-то дневнике Лорда, отданном ему на хранение. Барти, вы не знаете, о чём речь?
— Полагаю, о неких артефактах, которые Тёмный Лорд отдал самым близким последователям. Беллатрикс очень гордилась этой честью.
Угу… а Малфой, вероятно, не очень. Иначе он вряд ли допустил бы утрату артефакта. С другой стороны, речь ведь шла о Поттере, с которым никакие законы не работали, потому что он был порождением беззакония. Кроули не стал переспрашивать, но Азирафель не сомневался, что он ещё распорядится этим знанием.
— Барти, а в чём смысл этой вашей Метки? Ну, разумеется, кроме тайного знака, чтобы никто из членов вашего Ордена не остался неопознанным, — Кроули не смог сдержать ехидную улыбку.
— Это не просто тайный знак, — Барти явно задела ирония Кроули. — Благодаря ему Лорд мог вызвать любого, где бы тот ни находился.
А вот это уже становилось интересным. Кроули подался вперёд:
— И как оно работало?
— Лорд касался Метки, желая увидеть кого-то из своих последователей, и тому только и оставалось, что аппарировать на его призыв.
— Он мог вызвать только одного?
— Одного или всех. Как пожелает.
Кроули взглянул на Азирафеля, явно озадаченный таким оригинальным способом приглашения. А что он хотел? В этом мире телефонные будки были лифтами в Министерство, а не средствами связи. Вот они и выкручивались. Как умели.
— А как ощущался этот вызов? — Кроули всегда был очень любопытным.
Барти поморщился и словно нехотя признался:
— Как боль. Сначала терпимая, но, если не поторопиться, она усиливалась до почти невыносимой.
Однако. Азирафель покрутил шеей, чувствуя, что она немного затекла. А этот Тёмный Лорд большой затейник.
Она торопливо просматривала документы на того высокого парня из тринадцатого отдела. Эти документы — прикрытие, для людей, но ей больше и не надо. Никому бы не хотелось знать, как дорого ей это обошлось. Но оно того стоило — историю о том, как Норвуд откатил мутацию своего напарника, вроде бы никто не рассказывал, но все знали.
Так, родился, учился, служил, женился, дочь, развод… Наверно, бывшая жена — лучший способ подойти к нему близко. Вероника… ВеронИка? ВерОника? Скорее, второе, у такого обычного парня должно быть хоть что-то необычное.
Она быстро глянула на пальцы, кончики которых уже начали заостряться и слегка зеленеть. Всё, пора.
Папка упала на стол, ещё похожая на женщину тень метнулась к уборной, оставив за собой лёгкий запах застоявшейся воды и тины.
Человеческое воплощение отняло у неё много сил, поэтому почти две недели — до новой луны — она провела недвижно, наполовину погруженная в воду, скрытая ветвями ивы от досужих взглядов.
Ричард возвращался в отдел после обеда — сытый, со стаканом кофе для себя и мерзкого цвета смузи для Келли. Норвуд, как обычно, прихватил для напарника ещё сэндвич и пончик, но знал, что есть их придётся самому или кому-то из коллег.
— Ричи! Прости, я не могла дозвониться, но нам нужно срочно поговорить!
Норвуд вздрогнул, узнавая в подбежавшей женщине бывшую жену:
— Что-то случилось с Ребеккой? Давай зайдем к нам в отдел, тут недалеко…
— Нет! Я боюсь, что меня увидят там. Мне сказали никуда не звонить и не обращаться никуда. Пойдём в кафе, или ещё куда-нибудь…
— Господин Норвуд! Господин Келли всё равно не будет есть это, отдайте мне! О, мэм, здравствуйте!
Ричард повернулся на знакомый голос. Вей, молоденький оборотень-лис, приехавший к ним на стажировку по обмену, весело улыбался — как улыбался всем и всегда.
— Вей, это моя бывшая же… — тут он понял, что Вероники нигде нет. Ричард отдал и сэндвич, и пончик Вею и попытался дозвониться сначала до неё, потом до дочери. Дочь бодро отрапортовала, что она в спортивном лагере, у неё всё отлично, мама звонила вчера, и у неё тренировка, не мог бы он позвонить позже, о’кей? Люблю тебя, папочка, пока-пока!
Норвуд решил съездить к Веронике домой после работы, но сперва его загрузил кипой бумаг Шепард, потом отвлекло ещё что-то — и воспоминания о встрече с бывшей женой словно утекли из памяти.
Она стояла у зеркальной витрины и приглаживала тёмные растрепанные кудри. Даже мимолетной уверенности этого Норвуда в том, что он видит перед собой бывшую жену, хватит ей на несколько недель жизни в человеческом облике. А потом она придумает что-нибудь ещё.
«Раз, два, три, четыре, пять — начинаем понижать!» — строчки рекламы на прозрачном куполе аэро-такси. Внизу — серые крыши домов. Утреннее Солнце безжалостно выхватывает все их грязные углы и потайные люки. Где-то там среди всего этого минус-бар. Тот самый, наш. Я не был в нём ни разу после исчезновения Юми.
— Я кое-что придумала, — так она сказала в нашу последнюю встречу, — кажется, я смогу узнать, кто есть кто, хоть это и незаконно. Существует единая база — список живых и список искусственных существ. Я связалась с нужными людьми. После мы сможем донести эту информацию до всех.
Долгий пристальный взгляд. Взгляд, которому я не придал значения.
— Наведённая реальность, — тонкий изящный палец указывает на хрупкий невесомый цветок, парящий над углом столика. — Настоящая реальность, — палец указывает на сам стол.
— Наведённая, — Юми рисует грустный смайл в воздухе. — Настоящая, — она сама грустно улыбается.
— Я должна найти границу между всем этим. Так не может продолжаться до бесконечности.
— Смени лучше тело, — посоветовал я невпопад. Она ничего не ответила.
— Знаешь, милый, мне снились овцы! — девушка-спам сидит на кровати и лукаво смотрит сквозь густую растрёпанную чёлку. Что-то мне напоминает этот взгляд. А волосы у неё чудесного изумрудного цвета.
— Я хотела тебе кое-что рассказать… — продолжает она.
Но разговаривать некогда — почти насильно подключаю её к домашней системе и понижаю уровень мозга до трёх. Ей не привыкать — во время ежедневной сдачи тела в аренду она и так понижается до этого уровня. Иначе никто не попадётся на её рекламные уловки.
После выталкиваю девчонку за дверь. Мне тоже пора.
— Куда ты идёшь?
— В Икстлэн.
— Это далеко?
Молчу в ответ. Шум города, его истошные скрипы и стоны с каждым шагом всё больше превращаются в низкое неразборчивое бормотание. Ещё сотня шагов — и оно сольётся с шорохом травы под ногами.
Почему она увязалась за мной? Впрочем, она не помешает.
— Будет дождь!
Девушка-спам внезапно останавливается, раскидывает руки. Волосы с запрокинутой головы сливаются с высокой колышущейся травой. Порыв ветра. Платье-парус. Всё это уже было… не помню сколько загрузок назад.
— Пошли? — фиолетовый взгляд из-под изумрудной чёлки.
Хорошо, что я понизил её уровень. Это наименьшее из моих преступлений, запланированных на сегодня. А дождь и правда будет. Возможно, с градом.
***
Капля воды, рождаясь высоко в небе, стремительно падает вниз, по пути вбирая в себя шум, суету, страхи и тайные желания серого города. Рядом с ней несутся миллионы других капель, готовые смыть всё на своём пути. Ещё секунда-другая, и они достигнут цели…
Пожилой мужчина в неприметном сером пиджаке поднял глаза вверх, слегка поёжился и включил защитное поле.
— Так вот, сейчас мы дождёмся Ханну и полетим смотреть, что получилось в этот раз, — продолжил он.
— Ничего не получилось, я о том и говорю! — высокий сутуловатый парень нервно смахнул с носа каплю дождя и переступил с ноги на ногу.
— Эхе-хе, молодой человек. А ты понимаешь, что именно должно было получиться? — мужчина зевнул, покосился на экран, развёрнутый перед ним в воздухе, хотел сказать что-то ещё, но раздумал.
— Да, я понимаю, очередной преступник будет перезагружен. Но почему… привет,, Ханна! — парень слегка подался всем телом навстречу девушке, появившейся из маршрутного лифта. Та молча подошла к экрану, несколько секунд, закусив губу, разглядывала изображение, после, не говоря ни слова, отвернулась. Мужчина сухо кивнул, погасил экран и направился к одному из аэромобилей, мокнущих на парковке.
— Интересно, они смогут когда-нибудь проникнуть в «Икстлэн»? — ни к кому не обращаясь, произнёс парень.
— В «Икстлэн»? — пожилой мужчина остановился, а потом вдруг тихонько и как-то по-детски начал смеяться. — Проникнуть в «Икстлэн», говоришь? А ты знаешь, почему он так называется? Люди в правительстве, с чьего ведома продолжает существовать подполье, отнюдь не дураки.
И, словно почувствовав, что сказал лишнее, сухо добавил:
— Садись, полетели.
***
Высокая влажная трава на бескрайнем поле. Запах дождя. Едва заметно шевелятся листья на берёзке. Мы с рекламной девушкой сидим под небольшим деревянным навесом. В этом месте маршрут на карте, присланной Юми, заканчивается. Теперь нужно использовать то, что дал мне Рик.
Шум ветра незаметно переходит в звук приближающегося ливня. Небо темнеет. Первые капли хлёстко ударяют по навесу. Включаю силовое поле и придвигаюсь ближе к своей спутнице. Она, кажется, дремлет. Это нормальная реакция на пониженный уровень мозга. У нас ведь получится, Юми?
Негромкий шум у дерева. Хлопок. Раз… два… медленно поворачиваю голову и встречаюсь глазами с внимательным, всё понимающим взглядом… три… я никогда не задумывался, что собой представляет база… четыре… и зачем она вообще нужна — эта база… список настоящих существ и список искусственных, наведённая и настоящая реальность… но кто из нас более настоящий?
— Дождь должен был пойти ближе к вечеру, — словно извиняясь, шёпотом произносит девушка, направляя на меня тонкий изящный палец.
«Наведённая реальность…»
На кого она показывает? Внезапно я всё вспоминаю… пять — пора повышать! Моя рука сжимает тяжёлый свёрток. Бумага падает вниз. Стопроцентная механика. Щелчок предохранителя… фиолетовое взрывается красным!
Чёрный сужающийся коридор. Впереди должен быть выход. Кажется, что до него тысячи световых лет. Ты делаешь первый шаг, потом ещё один. Стены приближаются. Предчувствие света впереди. Ещё одна бесконечная секунда, и внезапно зажигается Солнце. Свет повсюду. Вместо коридора — аллея с огромными пожелтевшими деревьями. Осень. Ты идёшь по ковру листьев. Её следы впереди. Круглое полуразвалившееся здание. На верхнем этаже мелькает знакомый силуэт. Старая истёртая лестница. Надписи на полу. Много надписей. Юми стоит рядом и счастливо улыбается: «Ты нашёл», — и в следующий миг растворяется в воздухе. Измученное сознание отказывается анализировать. Ты склоняешься над полом. Надписи образуют сложный узор. Список имён прокручивается с огромной скоростью. Терабайты информации. Солнце опускается за горизонт. В последний момент оно образует дорожку света. Полёт наружу. Жёлтый взгляд ворона. Начинаем понижать. «100»… «99»… «98»…
— Лира! Очнись, Лира! — кто-то бьёт по лицу наотмашь. Несколько встревоженных голосов позади.
— Где Юми? — Кажется, будто я кричу, на самом деле из непослушных губ вылетает лишь жалкий стон.
— Где… Юми… — слегка приоткрываю глаза. Тёмное помещение, терминал, несколько человеческих силуэтов. Поворачиваю голову.
— Добро пожаловать, преступница. Ты в порядке? — девушка наклоняется надо мной. Взгляд совсем не злой. Внезапно осознаю, что её зовут Ханна. Пожилого мужчину сзади, кажется, все называют Ворон. Остальных я тоже знаю… должна знать. Новая информация продолжает подгружаться в мозг…
Ворон с Ханной переглядываются. Он начинает хмуриться. Она шутливо прищуривается, шепчет мне в ухо:
— Милая, а кто это — Юми? Ещё немного, и я начну ревновать!
Девушка внимательно всматривается в мои глаза, слегка поглаживая по руке, потом отходит в глубину комнаты, начинает тихо о чём-то говорить. В помещении появляются новые люди. Привстаю на кровати, откидываю со лба непослушную зелёную чёлку. Образ Юми постепенно тускнеет, становится неживым. Словно слёзы, не пролившиеся из глаз.
Темнота сменяется светом. Минус-бар. Столик на двоих. Вместо Юми передо мной пожилой мужчина в неприметном костюме.
— На самом деле, людям не нужно знать правду. Это ведь очень удобно — в любой момент каждый может сказать: «Ах да, я ведь не человек! Возможно, не человек. Значит, мне позволено…»
Мужчина усмехается, подмигивает мне, тянет руку к бутылке «Джонни Уокера». Краем сознания отмечаю, что бутылка бутафорская — для придания антуража. В минус-барах мозг понижается без всех этих старомодных глупостей.
— Кроме того, — он откидывается в кресле, — кроме того, проводник, ты ведь понимаешь, почему проект называется «Икстлэн»? С одной стороны, он как бы существует, а с другой…
Бутафорская бутылка. Сны о реальности.
Я бегу по лунной дорожке. Она должна быть за поворотом — та, которая всё-таки нашла нас в этом мире! Вот только поворота нет. Вместо него круглое здание. На верхний этаж. Она только что ушла. Воздух ещё колышется от неслышных шагов. Пустота. Будто включаешь телевизор, а там «конец фильма». Надписи на полу. Два списка — синий и белый. Один — пустой. И второй — почти бесконечный. Здесь все мы.
«99»… «100»… переполнение… «– 0».
«Скажи, ты живой?»