Если себя Азирафель считал неплохим теоретиком и стратегом, то Кроули, вне всякого сомнения, был практиком и отлично разбирался в тактике. Именно потому их союз имел все шансы на успех, и именно поэтому с Барти им стоило беседовать вместе. Тот, кстати, ничуть не удивился, когда Азирафель пригласил его вечером в свои комнаты на чай. Кроули немного задерживался на отработках, назначать которые он явно научился у Снейпа. Если сначала Кроули считал их наказанием для себя, то теперь вошёл во вкус. И Азирафель ничуть не удивился, узнав, что на эти отработки мечтают попасть многие.
— Добрый вечер! — Барти, как успел заметить Азирафель, отличался пунктуальностью.
— Самый добрый. Угощайтесь.
Барти уселся на диван и, немного поёрзав, вопросительно взглянул на Азирафеля. Точно! Как можно было забыть?
— Потерпите минутку, дорогой, сейчас…
Азирафель избавил бедолагу от той гадости, что тот вынужден был принимать, и в который раз умилился его сходству с Кроули.
— Может быть, хотите чего покрепче? — предложил он. — У меня есть чудесный зелёный шартрёз, будете?
Но Барти отказался. Он с таким удовольствием устраивался на диване, что становилось ясно, насколько он скучает по своему телу. Жаль, облегчить его страданий Азирафель не мог, но зато мог немного побаловать не учтённой никем благодатью. Барти, наверное, понял, что произошло, а его тихое «спасибо» лишь подтвердило правильность действий. Горячее какао и нежные блинчики привнесли в атмосферу вечера гармонию, и Азирафель позволил себе немного увлечься угощением. Барти тоже с удовольствием налегал на штрудель, но о деле не забывал:
— На всякий случай я сказал Альбусу, что хочу к вам присмотреться. Ну, чтобы не вызывать ненужных вопросов.
— Вы умница, Барти, и всё делаете правильно.
За свою жизнь Азирафель не встречал ещё человека, столь остро реагирующего на похвалу. Или, быть может, ему в голову не приходило кого-то хвалить, но результатом он остался доволен. Он ещё собирался сказать, что уважает такое упорство в достижении цели, но помешало появление Кроули.
— Это чёрт знает что такое! — возмущённо начал он. — Братья Уизли выкупили очередь на мои отработки на месяц вперёд.
— Это популярность, — развёл руками Азирафель.
— Нет, ангел, это твоё пагубное влияние на процесс воспитания. У тебя даже овцы соответствуют…
Однако, противореча его словам, нарисованные овцы построились ровной колонной и с громким блеянием начали движение, едва ли не маршируя. Азирафель с трудом сдержал улыбку:
— Хочешь какао, Кроули?
— Нет! Я буду виски. Мне надо лечить нервы.
Надо сказать, что Барти обладал очень выразительной мимикой, и прямо сейчас на него было приятно посмотреть — он откровенно восхищался Кроули, даже не замечая этого.
— Наше маленькое собрание прошу считать открытым! — Кроули стукнул ложечкой по пустой чашке, которая тут же наполнилась янтарной жидкостью. — Ангел, тебе слово.
Азирафель прочистил горло и начал:
— Итак, минувшим утром под трибунами стадиона у меня была интересная встреча…
— Ты бы ещё про яблоню рассказал, — фыркнул Кроули, перехватывая инициативу. — Итак, Барти, дело в том, что Люциус Малфой почувствовал какие-то изменения в своей Метке, которые связал с нашим появлением и сделал глубокомысленные, но ошибочные выводы.
— Он решил, что вы?..
— Что-то в этом роде, — подтвердил Кроули. — Даже не знаю, должно ли мне это польстить.
— Должно, — горячо заверил Барти. — Хотя, конечно, Малфой… очень скользкий тип.
— Мне так не показалось.
Азирафель решил заступиться за главу Попечительского совета, которого уже успел немного скомпрометировать. Исключительно по неосторожности и без всякого умысла.
— Вы его просто мало знаете, Азирафель, — Барти поморщился. — Видели бы вы, во что он превратил суд над собой!
— А его судили?
— Как и всех нас, — Барти, досадливо морщась, потёр Метку. — Только вот из зала суда он вышел сам, а всех остальных вывели. Кроме Снейпа… но тот вообще неприятный тип.
— Снейп тоже? — изумился Кроули, и Азирафель вспомнил, что так и не рассказал ему про пояснения Дамблдора о подслушанном Пророчестве.
— Да тут через одного… кто подвизался в одном Ордене, кто в другом. Это была война, — Барти скривился. — И все оказались в одинаковом дерьме, но победителей не судят, а проигравших очень даже… если ты не Малфой, конечно.
Всё-таки это была обида, и Азирафель мог его понять. Когда отец отправляет тебя в тюрьму, а кто-то — чья вина не меньше твоей! — продолжает наслаждаться свободой, это ранит душу.
— Там был настоящий ад, — продолжал Барти. — Вы даже не представляете…
— Куда уж нам, — хмыкнул Кроули. — Но про ад вы нам расскажете позже.
Бедолагу, которому было просто жизненно необходимо выплеснуть эту боль, даже стало жаль. Поэтому Азирафель решил выслушать его позже, в спокойной обстановке. Лично он не знал такой беды, которую не помогли бы пережить какао и блинчики. И доброе слово, конечно.
— Хорошо, — мгновенно согласился Барти, словно устыдившись своего порыва, — но всё же Малфою не следует доверять.
— Он говорит о сторонниках, которые ждут возрождения Лорда.
— Ждут они, — зло оскалился Барти. — В шутовских колпаках развлекаются с магглами. Серьёзная заявка на успех… видел я их на чемпионате по квиддичу. Горстка юродивых на ярмарке выглядит убедительнее.
— Не стоит недооценивать потенциал…
Кроули забылся и снял очки, собираясь протереть их стёкла. Или он это сделал специально? Барти не мог отвести взгляд от глаз Кроули — янтарно-жёлтых с вертикальным зрачком. К его чести, он не стал задавать глупых вопросов, а просто кивнул, делая вид, что не произошло ничего особенного. Всё-таки хоть Кроули и не признавал отцовства, перед Барти он откровенно рисовался, стараясь произвести впечатление. Хотя куда уж сильнее? Тогда Азирафель решил направить разговор в деловое русло:
— Малфой говорил о каком-то дневнике Лорда, отданном ему на хранение. Барти, вы не знаете, о чём речь?
— Полагаю, о неких артефактах, которые Тёмный Лорд отдал самым близким последователям. Беллатрикс очень гордилась этой честью.
Угу… а Малфой, вероятно, не очень. Иначе он вряд ли допустил бы утрату артефакта. С другой стороны, речь ведь шла о Поттере, с которым никакие законы не работали, потому что он был порождением беззакония. Кроули не стал переспрашивать, но Азирафель не сомневался, что он ещё распорядится этим знанием.
— Барти, а в чём смысл этой вашей Метки? Ну, разумеется, кроме тайного знака, чтобы никто из членов вашего Ордена не остался неопознанным, — Кроули не смог сдержать ехидную улыбку.
— Это не просто тайный знак, — Барти явно задела ирония Кроули. — Благодаря ему Лорд мог вызвать любого, где бы тот ни находился.
А вот это уже становилось интересным. Кроули подался вперёд:
— И как оно работало?
— Лорд касался Метки, желая увидеть кого-то из своих последователей, и тому только и оставалось, что аппарировать на его призыв.
— Он мог вызвать только одного?
— Одного или всех. Как пожелает.
Кроули взглянул на Азирафеля, явно озадаченный таким оригинальным способом приглашения. А что он хотел? В этом мире телефонные будки были лифтами в Министерство, а не средствами связи. Вот они и выкручивались. Как умели.
— А как ощущался этот вызов? — Кроули всегда был очень любопытным.
Барти поморщился и словно нехотя признался:
— Как боль. Сначала терпимая, но, если не поторопиться, она усиливалась до почти невыносимой.
Однако. Азирафель покрутил шеей, чувствуя, что она немного затекла. А этот Тёмный Лорд большой затейник.
Она торопливо просматривала документы на того высокого парня из тринадцатого отдела. Эти документы — прикрытие, для людей, но ей больше и не надо. Никому бы не хотелось знать, как дорого ей это обошлось. Но оно того стоило — историю о том, как Норвуд откатил мутацию своего напарника, вроде бы никто не рассказывал, но все знали.
Так, родился, учился, служил, женился, дочь, развод… Наверно, бывшая жена — лучший способ подойти к нему близко. Вероника… ВеронИка? ВерОника? Скорее, второе, у такого обычного парня должно быть хоть что-то необычное.
Она быстро глянула на пальцы, кончики которых уже начали заостряться и слегка зеленеть. Всё, пора.
Папка упала на стол, ещё похожая на женщину тень метнулась к уборной, оставив за собой лёгкий запах застоявшейся воды и тины.
Человеческое воплощение отняло у неё много сил, поэтому почти две недели — до новой луны — она провела недвижно, наполовину погруженная в воду, скрытая ветвями ивы от досужих взглядов.
Ричард возвращался в отдел после обеда — сытый, со стаканом кофе для себя и мерзкого цвета смузи для Келли. Норвуд, как обычно, прихватил для напарника ещё сэндвич и пончик, но знал, что есть их придётся самому или кому-то из коллег.
— Ричи! Прости, я не могла дозвониться, но нам нужно срочно поговорить!
Норвуд вздрогнул, узнавая в подбежавшей женщине бывшую жену:
— Что-то случилось с Ребеккой? Давай зайдем к нам в отдел, тут недалеко…
— Нет! Я боюсь, что меня увидят там. Мне сказали никуда не звонить и не обращаться никуда. Пойдём в кафе, или ещё куда-нибудь…
— Господин Норвуд! Господин Келли всё равно не будет есть это, отдайте мне! О, мэм, здравствуйте!
Ричард повернулся на знакомый голос. Вей, молоденький оборотень-лис, приехавший к ним на стажировку по обмену, весело улыбался — как улыбался всем и всегда.
— Вей, это моя бывшая же… — тут он понял, что Вероники нигде нет. Ричард отдал и сэндвич, и пончик Вею и попытался дозвониться сначала до неё, потом до дочери. Дочь бодро отрапортовала, что она в спортивном лагере, у неё всё отлично, мама звонила вчера, и у неё тренировка, не мог бы он позвонить позже, о’кей? Люблю тебя, папочка, пока-пока!
Норвуд решил съездить к Веронике домой после работы, но сперва его загрузил кипой бумаг Шепард, потом отвлекло ещё что-то — и воспоминания о встрече с бывшей женой словно утекли из памяти.
Она стояла у зеркальной витрины и приглаживала тёмные растрепанные кудри. Даже мимолетной уверенности этого Норвуда в том, что он видит перед собой бывшую жену, хватит ей на несколько недель жизни в человеческом облике. А потом она придумает что-нибудь ещё.
«Раз, два, три, четыре, пять — начинаем понижать!» — строчки рекламы на прозрачном куполе аэро-такси. Внизу — серые крыши домов. Утреннее Солнце безжалостно выхватывает все их грязные углы и потайные люки. Где-то там среди всего этого минус-бар. Тот самый, наш. Я не был в нём ни разу после исчезновения Юми.
— Я кое-что придумала, — так она сказала в нашу последнюю встречу, — кажется, я смогу узнать, кто есть кто, хоть это и незаконно. Существует единая база — список живых и список искусственных существ. Я связалась с нужными людьми. После мы сможем донести эту информацию до всех.
Долгий пристальный взгляд. Взгляд, которому я не придал значения.
— Наведённая реальность, — тонкий изящный палец указывает на хрупкий невесомый цветок, парящий над углом столика. — Настоящая реальность, — палец указывает на сам стол.
— Наведённая, — Юми рисует грустный смайл в воздухе. — Настоящая, — она сама грустно улыбается.
— Я должна найти границу между всем этим. Так не может продолжаться до бесконечности.
— Смени лучше тело, — посоветовал я невпопад. Она ничего не ответила.
— Знаешь, милый, мне снились овцы! — девушка-спам сидит на кровати и лукаво смотрит сквозь густую растрёпанную чёлку. Что-то мне напоминает этот взгляд. А волосы у неё чудесного изумрудного цвета.
— Я хотела тебе кое-что рассказать… — продолжает она.
Но разговаривать некогда — почти насильно подключаю её к домашней системе и понижаю уровень мозга до трёх. Ей не привыкать — во время ежедневной сдачи тела в аренду она и так понижается до этого уровня. Иначе никто не попадётся на её рекламные уловки.
После выталкиваю девчонку за дверь. Мне тоже пора.
— Куда ты идёшь?
— В Икстлэн.
— Это далеко?
Молчу в ответ. Шум города, его истошные скрипы и стоны с каждым шагом всё больше превращаются в низкое неразборчивое бормотание. Ещё сотня шагов — и оно сольётся с шорохом травы под ногами.
Почему она увязалась за мной? Впрочем, она не помешает.
— Будет дождь!
Девушка-спам внезапно останавливается, раскидывает руки. Волосы с запрокинутой головы сливаются с высокой колышущейся травой. Порыв ветра. Платье-парус. Всё это уже было… не помню сколько загрузок назад.
— Пошли? — фиолетовый взгляд из-под изумрудной чёлки.
Хорошо, что я понизил её уровень. Это наименьшее из моих преступлений, запланированных на сегодня. А дождь и правда будет. Возможно, с градом.
***
Капля воды, рождаясь высоко в небе, стремительно падает вниз, по пути вбирая в себя шум, суету, страхи и тайные желания серого города. Рядом с ней несутся миллионы других капель, готовые смыть всё на своём пути. Ещё секунда-другая, и они достигнут цели…
Пожилой мужчина в неприметном сером пиджаке поднял глаза вверх, слегка поёжился и включил защитное поле.
— Так вот, сейчас мы дождёмся Ханну и полетим смотреть, что получилось в этот раз, — продолжил он.
— Ничего не получилось, я о том и говорю! — высокий сутуловатый парень нервно смахнул с носа каплю дождя и переступил с ноги на ногу.
— Эхе-хе, молодой человек. А ты понимаешь, что именно должно было получиться? — мужчина зевнул, покосился на экран, развёрнутый перед ним в воздухе, хотел сказать что-то ещё, но раздумал.
— Да, я понимаю, очередной преступник будет перезагружен. Но почему… привет,, Ханна! — парень слегка подался всем телом навстречу девушке, появившейся из маршрутного лифта. Та молча подошла к экрану, несколько секунд, закусив губу, разглядывала изображение, после, не говоря ни слова, отвернулась. Мужчина сухо кивнул, погасил экран и направился к одному из аэромобилей, мокнущих на парковке.
— Интересно, они смогут когда-нибудь проникнуть в «Икстлэн»? — ни к кому не обращаясь, произнёс парень.
— В «Икстлэн»? — пожилой мужчина остановился, а потом вдруг тихонько и как-то по-детски начал смеяться. — Проникнуть в «Икстлэн», говоришь? А ты знаешь, почему он так называется? Люди в правительстве, с чьего ведома продолжает существовать подполье, отнюдь не дураки.
И, словно почувствовав, что сказал лишнее, сухо добавил:
— Садись, полетели.
***
Высокая влажная трава на бескрайнем поле. Запах дождя. Едва заметно шевелятся листья на берёзке. Мы с рекламной девушкой сидим под небольшим деревянным навесом. В этом месте маршрут на карте, присланной Юми, заканчивается. Теперь нужно использовать то, что дал мне Рик.
Шум ветра незаметно переходит в звук приближающегося ливня. Небо темнеет. Первые капли хлёстко ударяют по навесу. Включаю силовое поле и придвигаюсь ближе к своей спутнице. Она, кажется, дремлет. Это нормальная реакция на пониженный уровень мозга. У нас ведь получится, Юми?
Негромкий шум у дерева. Хлопок. Раз… два… медленно поворачиваю голову и встречаюсь глазами с внимательным, всё понимающим взглядом… три… я никогда не задумывался, что собой представляет база… четыре… и зачем она вообще нужна — эта база… список настоящих существ и список искусственных, наведённая и настоящая реальность… но кто из нас более настоящий?
— Дождь должен был пойти ближе к вечеру, — словно извиняясь, шёпотом произносит девушка, направляя на меня тонкий изящный палец.
«Наведённая реальность…»
На кого она показывает? Внезапно я всё вспоминаю… пять — пора повышать! Моя рука сжимает тяжёлый свёрток. Бумага падает вниз. Стопроцентная механика. Щелчок предохранителя… фиолетовое взрывается красным!
Чёрный сужающийся коридор. Впереди должен быть выход. Кажется, что до него тысячи световых лет. Ты делаешь первый шаг, потом ещё один. Стены приближаются. Предчувствие света впереди. Ещё одна бесконечная секунда, и внезапно зажигается Солнце. Свет повсюду. Вместо коридора — аллея с огромными пожелтевшими деревьями. Осень. Ты идёшь по ковру листьев. Её следы впереди. Круглое полуразвалившееся здание. На верхнем этаже мелькает знакомый силуэт. Старая истёртая лестница. Надписи на полу. Много надписей. Юми стоит рядом и счастливо улыбается: «Ты нашёл», — и в следующий миг растворяется в воздухе. Измученное сознание отказывается анализировать. Ты склоняешься над полом. Надписи образуют сложный узор. Список имён прокручивается с огромной скоростью. Терабайты информации. Солнце опускается за горизонт. В последний момент оно образует дорожку света. Полёт наружу. Жёлтый взгляд ворона. Начинаем понижать. «100»… «99»… «98»…
— Лира! Очнись, Лира! — кто-то бьёт по лицу наотмашь. Несколько встревоженных голосов позади.
— Где Юми? — Кажется, будто я кричу, на самом деле из непослушных губ вылетает лишь жалкий стон.
— Где… Юми… — слегка приоткрываю глаза. Тёмное помещение, терминал, несколько человеческих силуэтов. Поворачиваю голову.
— Добро пожаловать, преступница. Ты в порядке? — девушка наклоняется надо мной. Взгляд совсем не злой. Внезапно осознаю, что её зовут Ханна. Пожилого мужчину сзади, кажется, все называют Ворон. Остальных я тоже знаю… должна знать. Новая информация продолжает подгружаться в мозг…
Ворон с Ханной переглядываются. Он начинает хмуриться. Она шутливо прищуривается, шепчет мне в ухо:
— Милая, а кто это — Юми? Ещё немного, и я начну ревновать!
Девушка внимательно всматривается в мои глаза, слегка поглаживая по руке, потом отходит в глубину комнаты, начинает тихо о чём-то говорить. В помещении появляются новые люди. Привстаю на кровати, откидываю со лба непослушную зелёную чёлку. Образ Юми постепенно тускнеет, становится неживым. Словно слёзы, не пролившиеся из глаз.
Темнота сменяется светом. Минус-бар. Столик на двоих. Вместо Юми передо мной пожилой мужчина в неприметном костюме.
— На самом деле, людям не нужно знать правду. Это ведь очень удобно — в любой момент каждый может сказать: «Ах да, я ведь не человек! Возможно, не человек. Значит, мне позволено…»
Мужчина усмехается, подмигивает мне, тянет руку к бутылке «Джонни Уокера». Краем сознания отмечаю, что бутылка бутафорская — для придания антуража. В минус-барах мозг понижается без всех этих старомодных глупостей.
— Кроме того, — он откидывается в кресле, — кроме того, проводник, ты ведь понимаешь, почему проект называется «Икстлэн»? С одной стороны, он как бы существует, а с другой…
Бутафорская бутылка. Сны о реальности.
Я бегу по лунной дорожке. Она должна быть за поворотом — та, которая всё-таки нашла нас в этом мире! Вот только поворота нет. Вместо него круглое здание. На верхний этаж. Она только что ушла. Воздух ещё колышется от неслышных шагов. Пустота. Будто включаешь телевизор, а там «конец фильма». Надписи на полу. Два списка — синий и белый. Один — пустой. И второй — почти бесконечный. Здесь все мы.
«99»… «100»… переполнение… «– 0».
«Скажи, ты живой?»
Киборг «Paramediс» Энди
16 июля 2191 года
Карбон люди начали заселять чуть меньше ста лет назад. Впрочем, как заселять? Работники завода и работники инфраструктуры, обслуживающей завод. Все. Да и много ли человек изъявят желание постоянно жить под куполом, даже если атмосфера снаружи не ядовитая? Погулять вне купола? Надевай теплую куртку, кислородную маску и ходи, смотри на голые скалы, присыпанные осадочными породами, и представляй, как несколько миллионов лет назад здесь шумели леса и разноголосый птичий гам приветствовал восходящее местное солнце.
Но все это осталось далеко в прошлом, а сейчас Карбон был гол, пуст, беден кислородом и холоден. И только нефть — сырье для получения бесчисленного множества полезных веществ и изделий — держала людей на поверхности планеты.
Примерно половина работников на планете постоянно не жила, предпочитая прилететь, отработать вахту или две и улететь тратить заработок где-нибудь на теплом пляже если не океана курортной Шии-Раа, то речки аграрной Мины. Но если есть постоянное движение людей, то нужна собственная гасилка — в соседний сектор не налетаешься, никакого топлива не хватит. Мэр Карбона подумал, почесал заработанные в шахтах седины и за бесценок выкупил у армейцев старую, дышащую на ладан орбитальную станцию, оборудованную гасилкой на два десятка портов, автономными орудийными модулями и ангаром на полторы сотни истребителей.
При ближайшем рассмотрении станция произвела удручающее впечатление. Гасилка работала на десять процентов мощности, от жилых помещений остались голые стены, демонтировано было все — от причальных стапелей до камбуза. Станцию подвесили на геостационарной орбите, истратив остатки топлива и оставив на ней минимальный обслуживающий персонал, меняющийся раз в две недели. Роль свою выполняет — и ладно, больше, чем два-три корабля в день от нее все равно не требуется; большие грузовики, увозящие с планеты бытовую химию и товары из разнообразных пластмасс, были оборудованы собственными гасилками, и в услугах Карбона не нуждались.
Станция честно отработала сорок три года. Очень и очень солидный срок для изношенного барахла. И служила бы и дальше, вырабатывая последние крохи ресурса, если бы не метеоритный рой.
Рой каменных обломков размером от песчинки до футбольного поля, движущийся по вытянутой орбите под углом к эклиптике, пролетал мимо орбиты Карбона с периодичностью раз в двести шестьдесят три года. Пролетал то дальше, чиркая по краешку системы и снова уходя в холодную темноту, то ближе, расцвечивая небо планеты горящими полосами. В этот раз основная масса роя пролетела настолько близко, что сдвинула с места старую орбитальную станцию. На несколько миллиметров, но этого хватило, чтобы уставшие крепления орудийных модулей заскрипели, сминаясь.
Скрип стоном пронесся по внутренностям станции, эхом отражаясь от голых стен и замер, истончившись до писка. Команда, работающая на гасилке, где как раз гасился небольшой курьерский катер, замерла. Скрип повторился, в нем отчетливо слышался скрежет рвущегося металла. Четыре человека буквально втолкнули незадачливого пилота катера внутрь его посудины, разом заполнив весь невеликий объем от пола до потолка, и твердая рука бригадира рванула рычаг отстыковки. Перегруженный катер упал вниз, а следом, сойдя с геостационарной орбиты, по сужающейся спирали медленно двинулась неуправляемая станция, на ходу теряя сброшенные модули и превращаясь в кучу обломков.
Через три часа девять обломков, ранее бывшие отсеками станции, вошли в плотные слои атмосферы, и жители Карбона высыпали на улицы, спеша увидеть редкостное зрелище падающих болидов, след которых был виден даже днем. Восемь периферических отсеков сгорели, не долетев до поверхности планеты, запорошив атмосферу гаревыми частицами, а девятый, центральный, самый крупный, сопровождаемый ревом рвущегося воздуха, хлопнулся в горы неподалеку от столицы, озвучив свое прибытие громовым ударом.
Сейсмографы отметили толчок силой два балла. Пустяки, не стоит обращать внимания, купол должен выдерживать гораздо более серьезные землетрясения. Но от толчка сдвинулись и поползли осадочные породы, прикрывающие нефтяную линзу. Метан под давлением восемь атмосфер вырвался наружу через трещину в породе, быстро распространяясь, соприкоснулся с раскаленным куском металла. Столб горящего газа поднялся в разреженном воздухе Карбона на высоту три километра, раскидав вокруг себя обломки окружающих линзу скал. Самые мелкие осколки улетели на расстояние больше дюжины километров.
Каменный град горячей шрапнелью накрыл столицу, моментально обрушив купол и пройдясь по жилым модулям, оставляя в их пластиковых стенах оплавленные дырки и быстро разгорающиеся очаги пожара.
Через двенадцать минут пришла волна горящей нефти, смешанной с кипящей водой. Огненной лавой стихия прошла по северной, стоящей в долине небольшой речки, части города, превращая уютные дома в мешанину пластика, металла и стонущих тел. Горело все, что может гореть, поднимая к небу клубы черного жирного дыма. Малое количество кислорода в атмосфере не давало огню полыхнуть, и пластик тлел и чадил, ветер стал быстро относить гарь к уцелевшим районам. Сажа забивала кислородные маски, и люди стали задыхаться.
В горах, ближе к месту падения отсека станции, вздрогнула треснувшая при взрыве плотина, трещина разрослась, размываемая рвущейся на свободу водой, и вся водяная масса, прежде сдерживаемая бетонными конструкциями, вырвалась на свободу в полусухое речное русло. Прокатилась по долине, затушила очаги пожарищ, заодно смыв руины и унеся их куда-то очень далеко по направлению к морю.
Северная часть Рассвета перестала существовать.
***
Когда взорвался метан, Энди в составе семнадцатой бригады был на дежурстве. Звонки на станцию скорой помощи последовали один за другим, практически одновременно. Ожоги, переломы, осколочные ранения, сердечные приступы…
Взволнованный голос диспетчера повторял:
— Всем бригадам: посылаем только на случаи, опасные для жизни, все царапины потом. Оказываете немедленную помощь, грузите в доступный транспорт, отправляете в клинику по назначению, весь состав уже вызвали. Сами остаетесь на месте, переходите к следующему. Повторяю: всем бригадам…
Голос диспетчера прервался, станция находилась в южной части города и сейчас оказалась разрушенной горящим потоком. Семнадцатой бригаде повезло чуть больше — разлив нефти прошел буквально в тридцати метрах ниже, и их только обдало жаром от проносящегося мимо огня.
Все, кто был на ногах, кто мог двигаться, побежали прочь от бурлящего котла, в который превратилась только что бывшая мирной жизнь. Энди, повинуясь последнему приказу врача скорой «Держи ногу!», остался рядом с пострадавшим, пожилым, но крепким мужчиной со сломанной ногой. Тем более, что предпринимать что-либо было уже бесполезно — острый слух киборга издалека уловил и вычленил из окружающей какофонии треск плотины и взвизги первых вырвавшихся из бетонной теснины струй.
Пострадавший перехватил его руку:
— Что ты стоишь? Беги, мальчик, спасайся!
Энди поднял голову, вглядываясь в лицо мужчины. Тот закашлялся от режущей бронхи гари и повторил:
— Уходи, сейчас здесь будет ад!
Энди кивнул, больше своим мыслям, чем приказу от лица всего лишь с третьим уровнем управления и подхватил пострадавшего на руки, приказ держать ногу еще действовал, и был приоритетным. В голове моментально созрел план, оставалось только все правильно рассчитать.
С расчетами траектории движения удалось справиться: когда бегущего Энди захлестнула волна, он выкинул свою ношу подальше, туда, куда вода не достанет, успел услышать злой отчаянный вопль, а дальше тело, подхваченное потоком, само принялось заботиться о спасении своего непутевого владельца — свернулось в позу эмбриона, и прикрыло голову руками. Энди мотало и швыряло в потоке, било об обломки, или его обломками, этот факт не столь значителен, чтобы организм, стремящийся выжить, заострял на нем внимание. Пятнадцати минут кислородного запаса хватило в обрез, когда бурлящий поток схлынул, уходя в русло, и Энди сумел ухватиться за остатки чего-то бетонного, на счетчике кислорода уже вовсю мигали красные цифры.
Вода ушла, напоследок втиснув Энди в щель между бетонными блоками, как подсказал процессор, остатками плотины, принесенными сюда потоком. Не так плотно, что не выбраться, но достаточно, чтобы больно сдавило и без того пострадавшие ребра. Энди расслабился и несколько минут отдыхал, приходя в себя и проводя анализ повреждений.
До него постепенно дошло, что ему повезло. Очень и очень повезло. Он не захлебнулся, не разбил голову, не остался нанизанным на арматуру, не… В общем, он жив и практически здоров. Трещины в ребрах срастутся за три дня, если особо не напрягаться, ушибы и ссадины вообще не в счет.
Строка приказов пустая. Можно делать все, что хочешь. Вообще, все что угодно.
Энди широко и довольно улыбнулся, впервые в жизни сам, не под влиянием программы имитации личности. Выкарабкался из трещины, спрыгнул на землю, по щиколотку утонув в вязкой топкой грязи, в которую превратилась почва. Первый этап наскоро, за три секунды сляпанного плана удался, надо было думать, что делать дальше.
Энди понимал, что следует притвориться человеком. Тем более, сейчас, после катастрофы, будет всеобщая неразбериха, что сыграет ему только на пользу. Значит, надо во что-нибудь переодеться, медицинская униформа слишком приметная. И хорошо было бы убраться куда-нибудь подальше, в другой город, возможно, устроиться куда-нибудь на работу.
От Рассвета Энди отнесло почти на пять километров. Пять километров, заполненных обломками и залитых жидкой грязью. Энди потихоньку, сканируя пространство, чтобы его никто не заметил, пошел обратно в город. И почти сразу же наткнулся на женский труп.
Первым порывом было провести реанимационные мероприятия, но сломанная шея жертвы не оставляла надежды. Энди прищурился — он понял, где взять одежду, и труп мужчины, подходящего по комплекции, выкапывал из грязи уже целенаправленно.
Переоделся. Куртка, брюки, футболка, бывшая когда-то черной. Все в грязи, ничего, отмоемся. Гораздо больше его волновало отсутствие хоть какого-нибудь оксигенатора, без него на Карбоне можно было только сидеть или очень медленно ходить, об этом следовало помнить и не допускать лишнего. Труп, оставшийся в белье, одевать в свою форму не стал, почти голый будет выглядеть естественнее, чем непонятно откуда взявшийся лишний медик. Перебрал по памяти содержимое своей аптечки, достал и выпил глюкозу, остальное выбросил вместе с формой.
И медленно, соблюдая все предосторожности, чтобы не быть раскрытым, двинулся обратно в Рассвет.
Как он надеялся — к новой человеческой жизни.
— Знаешь, ангел, а я ведь тогда перепугался просто до ужаса… Вода, падающая с неба! По Ее воле! А вдруг она святая и я сейчас растаю мерзкой лужей у твоих ног, вот ведь ужас-то… Нет, ну не то чтобы я не хотел пасть к твоим ногам уже тогда, но… Но не так же!
— Я тоже.
— Что тоже? Хотел пасть к моим ногам? Ангел, это, конечно, приятно слышать и очень лестно, но обычно ты врешь куда более, хм, убедительно. Ты тогда и имени-то моего не знал и вообще на меня и не смотрел… ну, почти. И только и думал, что о своем мече!
— Нет… В смысле, думал, конечно, но… Я тоже тогда испугался: вдруг та вода действительно… Потому и крылом прикрыл. Подумал: под крылом с тобой точно все будет хорошо и ничего плохого просто не может случиться. Это ведь ангельское крыло, понимаешь…
— Понимаю.
— Ты… обиделся?
— С чего бы это? Ангел пожалел нелепую зверушку. Хороший ангел.
— Почему зверушку? Тебя. У тебя была такая улыбка, милая такая и сияющая, словно солнышко. Никогда не видел, чтобы кто-то так улыбался. И вообще ты был такой, ну…
— Какой?
— Прибитый.
— Ш-ш-што?..
— Приколоченный.
— Ангел!
— Ну, уколотый.
— Ох, ангел… Прикольный! Я был прикольным!
— Почему был? По-моему, ты и сейчас очень даже…
— Ох, ангел…
***
— Да ладно тебе, ангел! Я еще со стены Эдемского сада сообразил, что пока до тебя доберешься — умаешься вусмерть! Знаешь, какая та стена неудобная для взлезания?! Знаешь, сколько раз я оттуда падал, прежде чем таки сумел встать рядом с тобой этаким гордым змеесоколом?!
— Восемь?
— Э-э-э… А откуда ты?..
— Или девять, если тот, с кустом, тоже считается…
— Стоп. Ты что… видел?
— Ну… да. Красивая змейка, свободолюбивая и упорная. Пытается удрать из Рая. Я тебе очень сочувствовал, только помочь стеснялся. Мог бы снова отвалить тот камень, чтобы ты выполз, раз уж так хочешь, но… Думал — ну мало ли… Вдруг змейка хочет не наружу, а именно на стену? Ну, зачем-то…
— Черт. То неловкое чувство, когда…
— Извини.
— За что? Ты все сделал правильно, ангел. Было здорово поговорить с кем-то, кто не кричит «изыди» при твоем появлении… И вообще, оттуда отличный вид! Лучший на всей земле! Ну, во всяком случае, в те времена.
— Ну… да. Наверное. В те времена ведь других видов и не было.
— Тоже верно. А вообще… Знаешь, ангел, давно хотел тебе сказать, да все как-то к слову не приходилось…
— И?
— Да просто… поблагодарить хотел, что ли, за то что ты тогда вот это все… И поговорил. Без всех этих ваших ангельских «изыди». Спасибо, короче.
— Ой… Ну ты чего? Да я же ничего!
— Ну да. Ничего. Только взял под крыло малознакомого демона и отдал людям свой огненный меч… За меч, кстати, отдельное спасибо. Будь он при тебе — и я бы, наверное, все-таки не рискнул. И было бы жаль: вид оттуда потрясный! Ну и все такое…
— Мне тоже… было бы жаль. Значит, это был все-таки хороший поступок!
— Конечно хороший! Воспоминание о той стене — вообще лучшее, что у меня было до… до Рима.
— До… Рима? Хм… Устрицы?
— Да. Устрицы. Хм…
— Знаешь… а ты очень милый, когда краснеешь.
— Ты… тоже.
Мы оба очень хорошо умели врать и притворяться.
Мы оба попытались под прикрытием разговора собрать силы…
Мы толкнули границу барьера одновременно — он и я.
И удар получился двойной силы.
Это было больно.
Очень.
Так, что снег опять показался черным.
..Может, он добил бы меня. Скорей всего. Может, это бы и не понадобилось — зимой и на холоде кровь, говорят, течет медленней. Но из меня и так вытекло ее слишком много, скоро она бы просто кончилась. А может… но что толку гадать.
Вмешались мальчишки.
Те самые пятеро пацанов, которые, нарушая все запреты, как-то ухитрялись выбираться из убежища. Маги из них пока были — как из меня полноценный дракон, и побороться с Высшим в Знаках у них бы получилось только лет через пятнадцать. Но в том-то и дело, что применили они не магию. А то, к чему привыкли — веревку да камушек.
А Высшим, оказывается, так же, как и простым смертным, не нравится получать камнем в лоб.
Он тут же спохватился, собрался, мгновенным, очень отработанным движением, набросил на себя какие-то щиты, защитки, обвесился Знаками… но дело было сделано.
Он не добил ни меня, ни барьер… а дальше стало поздно.
Очнулся Славка.
Его зацепило слабее, чем меня, все-таки наполовину тело драконыша его прикрыло. Но зато ему режущее пришлось по боку. И он тоже не смог подняться сразу. Зато когда смог…
Он просто Шагнул ко мне — точно, выверено, с аккуратно отмеренной дозой магии. И положил руку на плечо.
И…
Это случилось опять.
На этот раз не было ощущения удара тока, не было непонимания и шока. Это было уже знакомо.
Плеснулись, сплелись и слитно заработали наши сферы. И нас снова стало трое-вместе-в-одном. Трое?
Я-Огненный-Славка.
Я-Снежный-Макс.
Я-Зеленая-Иррей. Макс-тебе-плохо?
Все-путем-кувшинка! Щас-только-этого-долбанем-и-все.
Горячая энергия влилась в жизнь и подпиталась водой. И выросла. Теплый желтый вихрь окутал меня-нас, закружил по снегу… и таяла кровь, впитываясь неизвестно куда.
Я-мы-выросли. Мы были сейчас сильны как никогда.
И в этот миг мы могли все!
А на входе в драконьи пещеры опять вспыхивают все пустующие стопоры… бело-золотая вспышка залила пещеру, заметалась по залу, не находя выхода… и полетела по коридорам, трогая одного дракона, второго, третьего. И торопящийся к стопору молодой Руш вдруг замер, ощутив необычное — уже выламывающее тело безумие, от которого можно было спастись только на стопоре, отступило…
Отступило. Ушло!
Само по себе!
Разве так бывает?
В озерце Старших засветилась вода.
Серебро и золото схлестнулись волнами и заметались, точно ища еще что-то недостающее… потом от скалы толкнулась, мягко вплелась, как родник, как девичья лента в косу, еще одна струя — нежная, глубоко и прекрасно зеленая…
Озерцо закрутилось в водоворот — сияющая зелень в синей и алой раме, золотой огонь бился внутри, точно чье-то сердце и искал, искал, искал… Нужна была еще одна часть целого… еще одно воплощение равновесия…
Старшие смотрели на это не дыша…
Немыслимо. Они нашли Жизнь! Они даже вошли с ней в гармонию.
Неужели и на этот раз погаснет? Ведь воплощения Земли больше нет…
В хранилище «памяти» Нойта-вельхо кристалл на стреловидном постаменте полыхнул трехцветным огнем. Белый, золотой, зеленый свет поднялся факелом. Он радостно полыхал, озаряя зал и сваленные рядом груды хлама, а потом ответно засветился пол. Даже через завалы мусора то один, то другой участок ярко сияли, и стало видно, что на самом деле весь пол — огромная карта…
К счастью, «Хранитель» был пьян и на этот раз, и феерического зрелища не застал…
В Проклятом болоте близ Серых руин вновь забурлила вода. Бывшее озеро, которое несколько лет заваливали камнями и засыпали землей, кипело и бурлило, из-под черной воды, из-под наваленных камней и грязи били и били цветные фонтаны…
А потом что-то вспыхнуло — и вся масса камней и земли ухнула внутрь, а проступившая вода стала быстро заполнять новую чашу озера…
Барьер — неумелый дурацкий барьер откровенного недоучки — наконец пал. Мальчишка-горожанин вместе с приятелем ткнулись лицами в снег и явно потеряли сознание.
Высший облегченно вздохнул, ощутив, как покидает его безумное напряжение. Наконец-то. Все получилось. Он заполучит источники.
А там разберемся.
Надо только с воинством своим что-то сделать. Во избежание, так сказать. Ничего. Сейчас он подпитается от источника… от какого-то из источников… Десяток драконов!
Это просто сокровище.
Подпитается, и на всех сонное. А потом…
Зелено-золотой туман вскипел.
В этом клокочущем вихристом тумане Высший потерял из виду и проклятых мальчишек, и бегущего к ним какого-то скелетообразного юнца… и упустил миг, когда фигуры дикарей подернулись дрожащей полупрозрачной дымкой…
Одна. Вторая. На пять секунд позже — третья. Того, скелетообразного.
Высшему Аарну было не до того. Он был занят мыслями, какого из драконов взять подпиткой, как легко он с новым уровнем силы затопит город сонным знаком, кого из помощников поверней надо призвать, чтобы отсортировать-отобрать в свою пользу побольше добычи. Брать ли этого дикаря? Наверное, не стоит. Чересчур силен и упрям, гнусное сочетание.
Он просто не обратил внимания на то, как сжался в комок только что лежавший без сознания юнец…
А потом стало поздно.
Дымка дрогнула, уплотнилась — и возникший на месте человека дракон удивленно опустил голову, не понимая, что там такое хрупнуло у него под лапой…
В Убежище драконов впервые за двести с лишним лет вода в озере выплеснулась фонтаном… и расплеснувшись в стороны, образовала четкую четырехцветную сферу.
Равновесие…
Когда на мостике появился Коновалов, капитан был погружен в виртуальное пространство, Лаура вела с кем-то переговоры, а Влад с тоской разглядывал потолок.
Старпом очень вежливо постучал сгибом пальца капитану по спине.
Тот вернулся в человеческий мир, спросил:
— Ну, что еще?!
— Профессор с тобой хочет поговорить. Что-то важное у него там.
— Иду.
— Э… капитан. Это ты отпустил Сандру на планету?
— Да.
— Зачем? Ты же понимаешь, что…
А ты ее глаза видел, мог бы спросить Димыч. Но только пожал плечами. Как делал всегда, когда не хотел что бы то ни было объяснять.
— Капитан, — махнула рукой Лаура, — тут этот полковник. Он очень зол.
— Скажите, что Сандра выполняет мой приказ. И я не намерен его отменять. Я сам с ним свяжусь через час.
— А это действительно твой приказ? — удивился Илья.
— Мой. Ну, где там профессор?
— В третьем трюме.
Там, где хранятся тест-зонды, где проводится их профилактика и, кстати, снимаются полученные данные.
Ученые продолжают работать. Некстати вспомнилось, что среди тех, кто остался на чужаке, был Алекс Чернышев, коллега профессора Крона. Алекс, Игорь, и сержант Ивли из группы специалистов с крейсера.
Крон встретил его у входа в маленький трюм.
— Здравствуйте. У меня для вас, капитан, есть новости.
— Какие?
Хороших новостей Димыч не ждал.
— Ну, не скажу, что уж очень обнадеживающие, но все-таки… помните, я на прошлой неделе отправил пару зондов к планете? Полчаса назад я начал получать данные с одного из них.
— И?..
— Ну, так вот. Все, что мы до этого знали о планете — пустышка. Обман. Наши приборы дают искаженную картину. Более того, смею утверждать, что эта самая картина — результат преднамеренной мистификации. Нас обманули. Не спрашивайте меня, как. Я тоже такого еще не видел. Но вся планета закрыта каким-то щитом, природы которого я не понимаю. Вся планета. От полюса до полюса. Щит не позволяет прощупать поверхность, более того, он повинен в постоянных помехах, в некачественной связи. И в том, что спектральному анализу не стоит верить, так же как системе радиолокации. Короче, мы не можем знать, что реально находится там, на планете. Но только не то, в чем нас хотят убедить.
Отлично. Димыч потер виски. Как бы не оказалось, что военные были правы. А ведь окажется…
Летний день катится к закату. На улицах людей почти нет, флаерная стоянка на крыше клиники пуста. Виднеются темные фигурки оцепления. Майкл подумал и оставил машину на стоянке в квартале от институтских корпусов. На проходной его встретил человек из Второго отдела, Майкл его помнил еще по зимнему приключению. Документы у него проверял седой спок, обладатель тоскливого взгляда и солидного брюшка. Проверил, нехотя посторонился. У главного входа виднелся флаер Шерриланда. Ну, понятно. Кое для кого не бывает ограничений и условностей. А где сам координатор? А вон и он. Беседует о чем-то с представителями СПК. Ну, что же. Нам в эту беседу вклиниваться не по чину. Расспросим пока рядовых участников инцидента…
Через полчаса он уже имел приблизительное представление о том, что и как тут происходило. Во-первых, девушка пропала вместе с куратором и врачом. Охрана ничего не заподозрила, когда они втроем сели во флаер и отбыли в неизвестном направлении. У обоих медиков документы были в порядке. Куда-то так же пропал один из здешних лаборантов. Хотя исчезновение этого последнего могло быть и не связанным с похищением пен-рит. Но Майкл, на всякий случай пометил, что это следует проверить. Выяснилось, что лаборанты куратора Велчи, доктора Адачи Гарсари не очень любили, ибо считали умником и зазнайкой. А вот второго врача, отбывшего с пен-рит, уважали. Он, в отличие от Гарсари, работает в клинике несколько лет, был всегда вежлив с младшим персоналом и на праздники не отказывался посидеть в их теплой компании. Тогда как Адачи «только задирает нос и вообще, относится к нам, как к чему-то второсортному»…
Пропавшего лаборанта знали плохо. Он появился в клинике не очень давно и никак себя проявить еще не успел. Разве только нагрубил технику, который проверял систему отопления в помещениях и чем-то там помешал молодому человеку. Майкл поставил себе галочку найти этого техника и поговорить.
Охранника, который выпустил флаер со стоянки, плотно взяли в оборот споки, поговорить с ним было пока невозможно. Но вот пообщаться с кем-нибудь из следователей Службы порядка и контроля стоило. Майкл, повертев головой, выделил себе в жертвы молоденького офицера с постным лицом, обряженного в полную форму, и даже со значком отличия. С такими трудно иметь дело, да. Но опыт подсказывал Майклу, что, как правило, такие вот субъекты плохо умеют врать. И если его удастся все же разговорить, информация обещает быть достаточно точной. Была б она еще и ценной…
Молодой офицер, как Майкл и предполагал, поначалу отказывался от всякого сотрудничества. Но, как говорится, вода камень точит…
— По нашим данным, документы у них действительно были в полном порядке. Доктор сказал, что вернутся они через час. Именно потому, что они не вернулись и не сообщили о себе, была поднята тревога.
— Который доктор?
— Этот… куратор, Гарсари. А вы усматриваете в этом что-то важное?
— Ну, как сказать… а цель отлучки из клиники они указали?
— Да. В журнале отмечено. Предполагалось провести исследование функций мозга в какой-то лаборатории… там и адрес есть. Но мы проверяли, в лаборатории они не появлялись.
— А, так лаборатория существует?
— Да, конечно. А почему бы и нет? Мы полагаем, что на них напали где-то по дороге.
— Ага. А предположение, что девушку похитили сами врачи…
— Зачем бы им рисковать работой в престижной клинике? Вы иномирянин, и не представляете наших реалий. Человек не может так легко менять место работы. От этого зависит его рейтинг, шансы устроится на новом месте понижаются пропорционально увеличению числа записей в личной карточке… нет, я решительно отметаю эту версию.
Решительно, значит… ну-ну.
Зато мы теперь знаем, что причина похищения — либо очень большие деньги, либо угроза жизни, либо политика. Все три не утешают… нет, можно предположить, что это зачем-то сделали родственники пропавшей. Но только в том случае, если они желали девушке плохого. Как сказал кто-то из врачей, на стадии активной перестройки клеток мозга очень мало шансов, что человек выживет без помощи медиков. Хотя, конечно, прецедент был.
— Скажите, а вы уже осматривали палату пен-рит и кабинеты пропавших врачей?
— Бегло. Там все в полном порядке. И разумеется, никаких следов борьбы.
— Все же я бы взглянул, если ваши агенты там закончили…
— Да пожалуйста, — поджал губы молодой человек. — Что вы там можете найти?
Майкл не ответил. Он пока сам не знал.
В палате пен-рит, действительно, все было чуть ли не в идеальном порядке. Только полотенце висит не очень ровно на спинке кровати.
Майкл потрогал — чуть влажное. Наверное, девушка перед поездкой умывалась. Ну, что же. Теперь проверим кабинеты врачей, которые ее сопровождали. Так. Доктор Гарсари…
Красивый просторный кабинет, искусственные… а, нет, натуральные… цветы в витрине. Чисто. Стеллаж, забитый самыми разными носителями информации от старомодных книг до ящичков с информационными друзами. Каждый такой ящичек помечен ярлычком с названиями тем. Чисто каталог! Аккуратист ты, Адачи Гарсари.
А вот уходя, торопился. Чашка с недопитым хотром на краю стола. Капля коричневой жидкости подсыхает под чашкой. Не склеивается с твоим образом… ладно, что еще? Ты ушел в халате, но почему не переодел обувь? Мягкие сандалии, последний писк летней моды, спокойно стоят у стенки. Так спешил, что убежал в больничной обувке? Ты не только аккуратист, доктор Гарсари, ты еще весьма рассеянный товарищ. Ну, что еще? Терминал отключен. Это ты не забыл сделать. Знаешь, у меня такое чувство, что тебя кто-то позвал на минутку, и ты был уверен, что сейчас вернешься. Но почему-то улетел вместе с пен-рит в лабораторию. Такое срочное было исследование?
Больше вопросов, чем ответов…
Ну что же. Осталось проверить кабинет второго врача. Кажется, его апартаменты этажом выше. Можно, конечно, у кого-нибудь спросить, жаль только, никого нет. Все сотрудники либо отправлены по домам, либо, так или иначе, участвуют в расследовании, за вычетом тех, от кого сейчас непосредственно зависят жизни и здоровье пациентов клиники. Но эти сидят по операционным и лабораториям, и не имеют привычки шляться по коридорам. А, нет.
В дальней части коридора замаячила фигурка в серебристо-синем халатике. Сотрудница. Вот у нее и спросим.
Девушка приблизилась.
— Извините, пожалуйста…
— Ой! — перебила она, — помогите мне! Тут вот… в подсобке чей-то ком орет уже битый час. Наверное, кто-то из техников забыл. А мне почему-то не открыть, хотя замок я отперла.
— Ну, пойдемте, посмотрим.
Действительно, за неприметной дверью заливался трелями, требуя соединения, коммуникатор.
Майкл попытался толкнуть дверь. Она поддалась — с трудом. Видно, что-то внутри ее придавило. Пришлось нажать сильнее. Звуки кома стали громче. Девушка маячила за спиной, ей очень хотелось заглянуть в подсобку.
Наконец, щель стала достаточно широкой, чтобы протиснуться.
— Где здесь свет включается… а, черт…
Свет вспыхнул, и Майкл разглядел, что именно мешало двери открыться. Собственно, он ничуть не удивился, когда увидел окровавленное тело у ног. Догадался раньше. Девушка, едва увидела труп, пискнула и отвернулась. Но не убежала.
Доктора Адачи Гарсари несколько раз проткнули чем-то острым. Причем, сделали это уже здесь, в подсобке.
Майкл внимательно осмотрел голову: ну, ясно. Сначала тюкнули по темечку, чтобы не шумел, а потом уж расправились… только чем? Ни в теле, ни рядом с телом ножа не было. Майкл для проформы поискал пульс на шее. И очень удивился, когда нашел. Что ж… если доктор выживет, появится шанс что-то прояснить…
— Ну? Что стоишь, беги, зови помощь! Он еще дышит!
Девчонка убежала.
…хотя, что тут прояснять. И так ясно. Доктора выманили из кабинета, позвали сюда. Он ничего не заподозрил, видимо, доверял позвавшему. Тут сообщник, а это скорей всего был пропавший лаборант, ударил врача по голове. Тот вырубился. Дальше ясно… значит, те двое не собирались возвращаться. А кто был третьим? Должно быть, это лаборант выдал себя за куратора. И может быть, они вот прямо сейчас покидают планету.
Майкл связался с координатором Второго отдела.
Курт, едва услышав новости, дал сигнал на спутник, чтобы проверяли всех похожих по описанию людей, прошедших через телепортатор, а так же регистрации всех космических рейсов начиная с сегодняшнего полудня и на неделю вперед. Однако скоро стало ясно, что ни Велчи, ни врач, ни лаборант планету не покидали. Во всяком случае, не традиционным способом.
Солнце близилось к закату, когда Майкл вернулся на спутник. На душе было пакостно. Выяснить удалось мало, понять — еще меньше. К тому же Калымов потребовал подробного отчета о проделанной работе. В результате оказалось, что уже около двух часов ночи, а они с координатором Первого отдела все еще спорят о том, кому и что нужно от Велчи, за что чуть не убили Адачи Гарсари, и чем все эти неприятные события могут обернуться в ближайшее время. Когда уже собирались уходить, Вак сказал:
— Отправлю-ка я «Эхо». Пусть покружит, последит за эфиром. Что-то не нравится мне твоя версия с большими деньгами.
— А с политикой?
— Еще не хватало!
— Михаил, что ты за людей прислал? — спрашиваю я по видеосвязи.
— Ничего не знают, ничего не умеют. Костер в лесу правильно развести не могут.
— Потому и прислал, чтоб учились, — смеется Михаил. Ты уж не ругайся на них сильно. Они плохие охотники, но хорошие летуны.
На следующий день только к вечеру слабый-слабый ручеек прокладывает путь ко второй низинке. Но геологи загораются новой идеей. Берут кусок хлеба, прозрачный полиэтиленовый пакет, ведро — и идут ловить рыбу в разливе после брода.
Ловят очень просто. Кладут в пакет кусочек хлеба, два камешка, чтоб не всплывал — и устанавливают на мелком месте горловиной к берегу. В воде пакет почти не виден.
Стайка рыбок лезет в пакет на запах хлеба. Тут геолог шумно заходит в воду, берет пакет и выходит на берег. В пакете мечутся две-три испуганные рыбки. Мелкие, меньше ладони. Мы таких не ловим, но геологи говорят — в
самый раз на уху.
Когда в ведре накапливается столько рыб, что им тесно становится, думаете, геологи их готовят и едят? Как же! Относят к ручью и выплескивают в первое озерцо.
— Плодитесь и размножайтесь, дети мои, — нараспев басом произносит Вадим.
Вечером у костра я рассказываю, как мы охотились на рыб. Поэтому утром охотники и бабы идут к озерцу. Находим двух рыб, плавающих кверху брюхом, и одну — в канаве между первым и вторым озерцом. Остальных не видно.
Толик опускает руку в воду.
— Им здесь жарко, — говорит он и выбрасывает трупики на берег.
По просьбе охотников показываем, как ловить рыбу полиэтиленовым пакетом. И выплескиваем улов во второе озерцо.
— А трава-то под водой гнить начнет, — задумчиво произносит Платон.
— Ну и что?
— Получается, что до следующей весны в нашем водопроводе вода техническая. Мыться можно, но пить лучше из соседнего.
Вечером обрушивается гроза. Мутный ручей катится мимо летней столовой по новому водопроводу. Вслед за малышней скидываем одежду и бежим смотреть. Нет, болотце еще не наполнилось. Но завтра утром…
Утром в третьем озерце Жук учит Евражку плавать. Оба — в чем мать родила, как это Ксапа называет.
— Такой мелкий, а уже себе девку завел, — удивляется Баламут. — Мы в его годы на девок только издали смотрели.
— Вундеркинд, — вспоминаю я ксапино слово. И перевожу на русский для Фрэда-надзорщика. У парня отвисает челюсть.
— Хватит на обнажонку пялиться, за работу, мужики! — окликает нас Платон. И мы идем выбирать место для щитового хыза.
Самые хорошие места — это поляна, где наши вамы стоят и, чуть ниже, посадочная площадка. Но — заняты. Еще ниже есть ровное место, но все заросло кустарником.
— А если кустарник убрать? — то ли предлагает, то ли спрашивает Гриша, новый летун.
— Не советую… Нет, не советую, — задумчиво произносит Юра.
— Почему?
— Видишь, все кусты одного возраста. Им лет пять-шесть, не больше. И ни одного дерева. А на следующей террасе деревья растут нормально.
— Ну и что?
— Лет пять-шесть назад нечто выкорчевало здесь все деревья.
— Что за нечто?
— Ну… Лавина отпадает. Значит, ледяное поле. Где-то ниже по течению лет шесть назад снежный обвал перекрыл реку. Вода поднялась на шесть-семь метров, замерзла, образовалось ледяное поле, в которое вмерзли
деревья. А когда вода поднялась еще выше, или ледяное поле сдвинулось, оно просто выдернуло деревья из земли. Весной затор ниже по течению растаял, и река вернулась в свое русло.
— В ущелье ниже по течению очень много бревен набросано, — припомнил Баламут. — Сухие, без коры, высоко на скалах лежат. Очень хорошие дрова, только фиг достанешь.
— А что такое «фиг» знаешь? — лукаво улыбнулся Толик.
— Ксапа так ругается.
Пока выбирали другое место, Толик рассказал о фигуре из пяти пальцев. Потом о фиговом дереве, которое еще называется инжир и фикус. Платон сказал, что дерево познания, с которого Ева сорвала яблоко, было вовсе не яблоней, а инжиром. Яблонь тогда не было. А фиговые листочки с тех пор и пошли. Затем разговор плавно перетек на финиковые пальмы. Юра обещал заказать на базе сушеные финики и ананас. А то колечки ананаса в консервных банках неверно вкус передают.
Место находим хорошее, но на нем растут деревья.
— Надо идти к Мудру, разрешение на вырубку получать, — говорит Платон.
— А что, если вокруг дома яблони посадить? — предлагает Юра.
— Почему только яблони? Можно и кусты. Смородину, крыжовник, малину там, — дополняет Толик. — У кого дача есть?
— У моей тещи. Но ее сюда нельзя, — бурчит Вадим.
— У Светы есть дача, она сама говорила, — вспоминает Толик.
— Правильно, народ — в поле, — улыбаются повеселевшие геологи. И мы идем разыскивать Мудра.
Почему-то мне думается, Света не обрадуется.
Все началось совсем нестрашно. У Жука голова заболела. Зимой такое часто бывает. Но в конце лета, да еще у крепкого пацана… Впрочем, никто особенно не встревожился. Но ночью у парнишки начался жар. А утром он упал и потерял сознание. Евражка побежала за Ирочкой. Ирочка только лоб пощупала — и сразу вызвала по мобилке обоих врачей. Те засуетились,
отнесли Жука на носилке в белый вертолет.
А когда заболела голова у сестренки Жука, началась паника. К утру следующего дня прилетели еще два вертолета, много людей в белых халатах и Медведев. Мудр хотел возмутиться, что столько людей появилось без его разрешения. Но к нему подбежал Медведев и объяснил, что Жук заболел болезнью, которой заразился от чудиков. Все чудики к этой хвори привычные, им она не страшна. Вроде соплей из носа. В детстве все по несколько раз переболели. Дней пять себя хворым чувствуешь, и снова здоров. Но наши с этой заразой не знакомы, и все может кончиться очень плохо. Еще Михаил
сказал, что мне и Жамах бояться нечего. Нам прививки иглой в попу в больнице сделали. А теперь надо срочно делать прививки всем. Но нужно было делать раньше, до того, как люди заразились.
Утром следующего дня еще у нескольких людей начался жар. Чудики развернули АРМЕЙСКИЕ ПАЛАТКИ с красным крестом в белом круге на боку. Эти палатки назвали госпиталем. Всех заболевших попросили на время переселиться в госпиталь, чтоб не заражать через дыхание остальных. Многие поначалу не хотели. Но когда посмотрели, какие мягкие постели им подготовили, когда узнали, какой вкусной едой кормить будут, согласились. Правда, опять споры начались, Кто в какой палатке жить будет. Чудики хотели, чтоб охотники отдельно, бабы отдельно. Но здесь мы быстро свои
порядки навели. Расселились по семьям и родственникам. Ну а там, где семьи маленькие, натянули веревки и повесили занавески, как зимой в хызе. Хотели повесить занавески из старых шкур, но чудики в белых халатах обругали шкуры непонятными словами «септическое вторсырье», велели немедленно убрать и выдали много белых простыней.
Потом началось то, что с Жамах у чудиков делали. Палец до крови кололи, насквозь просвечивали, просили писать в баночку, просили какать в голубой кабинке, из блестящей железяки в попу пшикали. Это чтоб иглами не колоть.
Первые четыре дня были очень страшными. Все больше и больше людей жаловались на головную боль и жар. Вамы пустели, люди целыми семьями переселялись в госпиталь. Врачи не спали, шатались от усталости. Давали больным маленькие плоские кружочки, которые называли ТАБЛЕТКАМИ, пшикали в задницу пшикалкой, кололи иголками. Мы с геологами разносили еду, ставили утки. На стройке никто не работал, на охоту никто не ходил, ели
консервы и другую еду чудиков. Вся моя семья тоже не спала, мы ходили с врачами и переводили. Многие у нас еще плохо русский знают. А врачи, которых Медведев прислал, нашего языка вообще раньше не слышали.
На пятый день те, кто раньше заболел, начали выздоравливать. Эта новость сразу по всему обществу разлетелась. Люди повеселели. Никто ведь не умер. И хотя заболевали все новые и новые, болезнь уже не так пугала.
Даже когда несколько человек все-таки умерло.
Прилетели еще десять медиков. Начали делать ПРИВИВКИ тем, кто еще не заболел. Хотя честно предупреждали, что раньше надо было делать. В общем, полтора десятка дней прошло прежде, чем жизнь вновь налаживаться начала. Семьи в вамы возвращаются, вертолеты врачей увозят. Но, как сказал
Мудр, мы испугом отделались. Во времена молодости его деда половина общества от болезни пала. А у нас — два старика, одна старуха и два грудничка, что весной народились.
Вот из-за грудничков скандал и случился. Старые так и так скоро бы померли. Если б не ксапины носилки — еще в прошлый год остались бы за перевалом. А в том, что груднички померли, Медведев Эдика обвинил. Мол, Эдик неправильно диагноз поставил, не от того лечил. Может, и на самом деле не от того, но как у малыша спросить, что болит, если он говорить
еще не умеет? А Эдик тогда много ночей не спал, шатало его от усталости. Я хорошо знаю, мы с Жамах тоже с ног валились, врачам помогали. Больных все больше, за всеми ухаживать надо, кормить, поить. А то и просто объяснять, почему нельзя в родном ваме жить, зачем в баночку писать, зачем уколы и таблетки, да что это за штука — биотуалет и как им пользоваться. И это все — не нормальным людям, а больным, которым страшно.
Мы все в своем кругу обсудили и решили, что даже если Эдик ошибся, то не виноват он. Потому что если б не лечил, эти малыши все равно бы померли. Обычное дело, когда грудничок умирает. Зато сколько людей спас! С этим к Палпалычу пришли. Он устало на нас смотрит и говорит:
— Что я могу сказать? Вы сами все видели. Больше полусотни больных на врача… Вина Эдуарда несомненна. Ошибся он, допустил халатность. Из-за этого погибли два человека. Почему ошибся — вы тоже знаете. Может, если б
я рядом был… Но у меня своих больных невпроворот… А я — старший, часть вины на мне. В общем, не мне его судить.
Мы опять собрались в хызе на большой совет. Палпалыч сам сказал, что не ему Эдика судить. Но раз не ему, то кому? Другие медики пришлые, мы их даже не знаем, они незваными пришли. Их слово веса не имеет. Михаила здесь не было. Выходит, нам решать, виноват Эдик, или нет.
Опять вернулись в вам, который чудики диспетчерской называют, опять Вадим Медведева на связь вызвал. Мудр потребовал, чтоб Эдик вернулся и впервые поругался с Медведевым. Не как бабы или дети ругаются, а как серьезные, взрослые люди. Спокойными, вескими, серьезными словами. Даже пригрозил прогнать с наших земель всех чудиков, кроме Ксапы. Потому что Михаил не уважает наши законы и обычаи.
— Ты ж меня без ножа режешь, — говорит Михаил. — Не могу я сейчас медиков отозвать. Если болезнь до вас добралась, надо и Заречным, и Чубарам, и Степнякам профилактику проводить. Если эпидемия дальше пойдет, меня с говном съедят!
Тут Жамах насторожилась. Велела Михаилу понятно объяснить, что он про Чубаров говорил. Так мы узнали про карантин, про микробов, и как начинаются эпидемии. Много страшного узнали.
— Но Эдик должен вернуться, — закончил разговор Мудр. Поднялся и вышел. А раз он вышел, мы тоже все поднялись и вышли.
И через два дня Эдик вернулся. Но такой мрачный, будто у него все родные разом умерли. Я Ирочку хотел расспросить, что с ним случилось. Она ответила, что у Эдика карьера рухнула. Я не понял, но она объяснять отказалась. Говорит: «Не лезь в душу к человеку, ему и так плохо». Жамах молодую вдову подговорила ночью Эдика утешить, не получилось. Вдова к нему под одеяло залезла, он с ней ласково поговорил, банку сгущенки подарил, а сам вышел, как бы по нужде, оделся и в горы ушел. До утра по сопкам бродил. Я — незаметно — за ним, чтоб не случилось чего. Чудики ведь без
оружия в горы лезут.
А женщина его до утра ждала…
Вскоре опять на двух вертолетах прилетели медики. Заправились у нас и вместе с Жамах полетели Чубарам прививки делать. О том, что у нас чуть мор не случился, мы и Чубарам, и Заречным по рации рассказывали.
Жамах созвала совет матерей, рассказала, что к чему. Бабы — не охотники, ей поверили. Охотники, конечно, поспорили, что они сильные, их никакая хворь не возьмет. Но Жамах высмеяла, что зад перед бабами оголить боятся. Пришлось сначала Кочупе, а потом и остальным доказывать, что не
боятся.
После Чубаров Заречных долго уламывать не пришлось. Даже обиделись немного, что не их первых. Мы на Жамах свалили, мол, у чудиков жила, друзей среди чудиков много имеет, вот и…
Какая радость — умереть,
подобно окрасившимся листьям, падающим в Цута.
Ещё до того, как их коснулись осенние дожди!
Сайго Такамори
Небо размазалось струями воды. Мокрое поле с длинной липкой травой. На чахлой берёзе пристроился ворон. Невысокий покосившийся навес в три бревна, невесть откуда взявшийся тут. Кажется, в этом мире нет больше ничего — лишь дождь, бесконечное выцветшее поле и ворон с внимательными жёлтыми глазами. И двое под навесом. Девушка. Парень.
Косые струи беспрепятственно минуют дырявую крышу и бесследно исчезают, пролетев ещё несколько сантиметров. Над головой парня едва заметно мерцает силовое поле. Молчаливые неподвижные тени. Ворон на дереве. Внимательный жёлтый взгляд. Дождь.
Внезапно всё меняется. Вспышка и гул. Из потемневших сгустившихся туч падает чёрный град. Градины растут, наливаются стальным блеском. Притормаживают, не долетев до земли. Несколько секунд — и чёрное кольцо окружает навес. Тишина. Взмах крыльев на дереве.
Парень поднимает голову. Кидает взгляд на ворона, переводит его на спутницу… Доверчивые фиолетовые глаза. Тонкие подрагивающие ресницы… Быстрым движением он что-то подносит к её лицу. Негромкий хлопок, красные брызги, и в следующий момент ослепительно-чёрная вспышка, когда все градины разом смыкаются вокруг навеса.
Серые струи с небес. Покосившиеся брёвна. Ворон громко с наслаждением хлопает крыльями, срывается с ветки и исчезает в вышине.
***
Узкий чёрный коридор и вместе с этим ощущение огромного пространства вокруг. Пространство постепенно сужается, а коридор наоборот — становится шире. Я точно знаю — отсюда есть выход. Нужно пройти сотню шагов, и в конце появится лунная дорожка. Блики без воды и без Луны наверху — просто свет под ногами. Он помогает выйти наружу.
Однако, в этот раз что-то не так. Свет слишком яркий, словно фары из-за поворота. Он слепит и сбивает с ног. Делаю ещё несколько неуверенных шагов. Останавливаюсь. Поворачиваю обратно.
Поздно — меня выносит на открытое пространство. Это не похоже на новую загрузку. Щурюсь, прикрываю глаза рукой. Дорожка света под ногами и ослепительный шар Солнца вверху. Открываю глаза.
Треск цикад, непроницаемая чернота за окном и луч света в лицо — будильник парит в полуметре от подушки. Непроизвольно пытаюсь схватить его рукой — бесполезно, он отлетает в сторону и продолжает беззвучную световую атаку. Чёрт, я ведь не собирался вставать ночью! Если только…
Произношу пароль — перед глазами разворачивается полусфера терминала. Так и есть — входящий вызов. Пробегаю пальцами по клавиатуре. Будильник подлетает ближе, желая удостовериться, что я окончательно проснулся. Потом планирует на пол и выключается. Ранняя птица заводит утреннюю песню. В оконном проёме начинается рассвет.
***
— Ай! — миниатюрная девушка с огромными фиолетовыми глазами споткнулась, неловко переступила с ноги на ногу, на мгновение прижалась ко мне всем телом. — Простите, — длинные тонкие ресницы хлопают доверчиво и наивно, — я, кажется, сломала каблук.
Я слегка отстранился от неё, огляделся по сторонам. Потоки транспорта на нескольких уровнях. Редкие прохожие. Тусклые огни жилых секторов вдалеке.
— Скажи, ты живая?
— Но почему… — в глазах мелькает испуг.
— Ладно, забудь. Чего ты там рекламируешь? Я весь — внимание…
Под радостную болтовню вмиг повеселевшей девушки мы направились к далёким серым коробкам спального района. Обычный мэйд-спам, ежедневно пытающийся любыми способами выдать прохожим порцию рекламы. Глупо спрашивать живая ли она. Девчонка не знает. Впрочем, как и все мы.
***
Рассвет в проёме окна и утренняя птица. Строчки текста в терминале.
«Я нашла! Загрузи карту. Юми».
В голове слегка зазвенело — подгрузилась зашифрованная информация из сообщения. Терминал растворился в воздухе. Будильник снова беспокойно взмыл вверх, описал круг над спящей спам-девушкой и, убедившись, что всё в порядке, улетел под кровать. Возвращаться в постель было неохота. Я подошёл к окну и выключил цикад.
Сон, похожий на загрузку в новое тело… Я отдал мысленную команду и повысил свой уровень до двадцати пяти процентов — немного больше разрешённого максимума. На мгновение перед глазами возникла картинка вскипающего мозга. Глупости, дурацкая мыслеформа, усвоенная в детстве. На самом деле, никаких физических ощущений. Просто мозг начинает работать на четверть своих возможностей, только и всего. Ну, здравствуйте, «многие знания — многие печали». Мне и вправду есть что обдумать.
Я встретился с Юми год назад в заведении под названием «1984». Минус-бар — одно из тех мест, где удобно отключать мозг. Серые скользкие тени на танцполе. Низкий ритмичный звук. Вспышки света. И посреди всего этого она — с бумажной книгой в руке! Нечто инородное на празднике инстинктов.
Столик на двоих, синий значок «для искусственных существ» — пережиток недавнего прошлого. Девушка почувствовала мой взгляд, подняла глаза. Я нарисовал в воздухе белый вопросительный смайл. Она на мгновение задумалась, положила книгу в карман и нарисовала смайл жёлтого цвета. Не красный! Я покинул приятелей, успевших уже к тому моменту понизить уровень почти до нуля, и подошёл к ней.
— Юми, — и лёгкая улыбка уголками губ.
Я вместо ответа нарисовал смущённую зелёную рожицу. И дело тут было совершенно не в том, что Юми читала книгу в баре. Совершенно не в том.
Не люблю утренние встречи. В это время суток мозг особенно беззащитен. Даже если не разгонять его до четверти мощности.
— Вот, держи, всего двести юаней, — Рик брезгливо протянул тяжёлый коричневый свёрток. Прищурился, заглянул в глаза: — Опять повысил уровень? Ох, доиграешься.
Я молча протянул деньги. Рик вздохнул, не глядя сунул купюры в карман, отвернулся. С крыши открывался увлекательный вид на ряд других точно таких же грязновато-серых крыш. Ниже — многоуровневые транспортные развязки, шум и суета. Выше — безразличное утреннее небо.
— Стопроцентная механика — никто не засечёт. Даже знать не хочу, зачем оно тебе.
— Скажи, ты живой?
Рик удивлённо поднял бровь.
— Это меня спросила Юми перед тем как исчезнуть. Живой ли я. А я и сам не в курсе. До первой загрузки думал, что знаю. А потом старое тело умерло, а я всё ещё тут — загрузился в новое.
— Чёрт, разгон мозга точно не доведёт до добра, — Рик нахмурился, повернулся, чтобы уходить. Потом, будто раздумав, остановился. — У неё уже наверняка другое тело, ходит где-нибудь рядом с тобой и посмеивается.
Он постоял ещё с минуту. Поднял руку, вытянул в сторону слепящего утреннего Солнца.
— Смотри, у меня внутри — кровь. Такая же, как у тебя. А ещё — мы дышим, и всё остальное тоже… в порядке. Но вот что у тебя в голове, я не знаю. А ты не можешь знать насчёт меня. В этом плане мы сами по себе — как отдельные вселенные.
Немного помолчал и продолжил тихим голосом:
— Всё перемешалось после принятия этой чёртовой «поправки Тьюринга». То есть, я раньше так думал. Но потом понял — закон всего лишь уравнял в правах наше внутреннее знание про себя и незнание про окружающих. Искусственные существа перемешались с настоящими. Им, то есть, возможно, нам, приказали забыть, кто они есть. И теперь ни один точно не знает — кто он на самом деле. Искин… человек… все равны. Это ли не истинная свобода?
Он исчез в проёме лифта. Я потоптался немного на месте, потом вызвал такси. Интересно, как там девушка с фиолетовыми глазами?