Кроули был далёк от сочувствия, особенно к прошлому, но Метка его явно заинтересовала:
— Вы же не станете возражать… — он скривился, как после дешёвого виски, и почти приказал: — Дайте мне руку.
Барти не возражал, даже когда Кроули принялся сначала поглаживать Метку, а потом и вовсе лизнул её, прикрыв глаза, словно к чему-то прислушиваясь. Азирафель с интересом наблюдал: ему и раньше приходилось сталкиваться с проявлениями необычной демонической чувствительности, но сейчас тот явно обнаружил что-то загадочное. Ладонь Кроули на несколько мгновений замерла над мордой змеи, прежде чем её накрыть.
— Он наносил её огнём?
— Да, — лицо Барти вытянулось от удивления. — Но как вы…
— Мне и в голову не могло прийти, что этот ритуал не только станет известным где-то ещё, но и будет так извращён, — Кроули взглянул в глаза Азирафелю. — Ты ведь понимаешь, ангел? Ты ведь всё понимаешь?
Но Азирафель мог только догадываться. Может, Барти не преувеличивал, когда говорил про ад? А Кроули вдруг раздвинул пальцы и зашипел, пристально глядя змее в нарисованные глаза. Когда та начала извиваться, он облизнулся, и Азирафелю почудилось, что кончик языка демона раздвоился. А вот Барти, похоже, испытывал нешуточную боль, потому что побледнел и вжался в диван, стараясь не двигаться, а над губой у него выступили бисеринки пота. Но при этом он терпеливо молчал.
Наконец Кроули закончил. Всё ещё продолжая удерживать руку Барти, он плеснул в чашку виски и проследил, чтобы тот его выпил. Глотками, как воду.
— Ненавижу несвободу, — прошептал Кроули, отстраняясь.
Барти потрясённо разглядывал чистую кожу руки, где минуту назад красовалась Тёмная Метка. Азирафелю стало интересно, что всё же сподвигло Кроули настолько вмешаться в дела смертных, но он не спешил задавать вопросы. Во-первых, потому что догадывался, что именно может услышать в ответ, а во-вторых, ему не хотелось ещё больше шокировать Барти.
— Но как? Я же теперь… не с Ним… получается…
— Вы теперь можете быть с кем угодно, — усмехнулся Кроули. — Или без этого украшения вам вдруг расхотелось воскрешать Тёмного Лорда?
— Нет, но…
А ответил Кроули уже Азирафелю. На незаданный вопрос. Как умел лишь он:
— Свобода выбора, ангел. Желание, воля, умение принимать собственные решения… всё то, чего Она лишила…
Кроули замолчал и отвернулся. Эта фраза не нуждалась в продолжении. И ангелы, и демоны были лишь проводниками Её воли. Так задумывалось изначально. Именно в этом был план. Гениальный в своей непостижимости. И именно с ним Азирафель пытался сверяться, проживая среди смертных и подталкивая их к свету. Несильно, лишь немного направляя и подсвечивая путь. Фигурально выражаясь. А Кроули должен был, наоборот, подталкивать их к тьме. Но потом что-то пошло не так.
Азирафель мог с точностью назвать то самое мгновение, когда это началось, тот самый миг. Миг, когда он вдруг понял, что в их Соглашении с Кроули не будет ничего дурного, если они оба станут придерживаться нейтралитета, оставляя право выбора человеку. В конце концов, разве не так Она задумывала изначально? Зачем-то же Она наделила людей свободой воли? Разве не в гармонии всё дело? Не в красоте? Не в любви?
— Но… — быстро охмелевший Барти с трудом подбирал слова. — Получается, я вышел из Ордена? И что теперь делать?.. Как жить?.. И зачем?..
Кроули щёлкнул пальцами, погружая его в сон.
— Ну, ангел, теперь ты понял, что этот идиот не может быть моим сыном?
— У вас много общего, — Азирафель попытался улыбнуться, хотя ему и было слишком грустно. — Вы оба скатились по наклонной, и оба любите задавать вопросы.
Кроули скептически ухмыльнулся:
— Ну-ну… как же ты любишь всё романтизировать! Попробуй расспросить этого идиота про его прыжок в озеро кипящей серы. Думаешь, ад внизу? Как бы не так. Каждый несёт в себе частичку ада… разумеется, кроме тебя, ангел!
Пока Азирафель раздумывал над ответом, Кроули, наплевав на приличия, приложился к горлышку бутылки, осушая её почти до дна. Всем своим видом он показывал, что разговор окончен, и для подстраховки разбудил Барти очередным щелчком пальцев.
— Всё ещё жалеешь, что я стёр рабское клеймо? Могу нарисовать другое. Точно такое же, даже лучше… потому что через него нельзя будет наказать… просто картинка, соглашайся.
— Кроули, не надо! — Азирафель попытался унять разошедшегося демона.
— А почему нет, ангел? Мальчик не знает, каково это быть свободным… а свободу надо ценить! К свободе надо стремиться… за неё надо рвать глотку… зубами…
— Кроули, ты пьян.
— Да. И что с того? Скажу больше, я не хочу трезветь, потому что так меньше болит. Вот он подтвердит, — Кроули ткнул пальцем в сторону. — Скажи, Барти? А?
Азирафель, разумеется, одобрял свободу выбора, но не когда так корёжит того, кто для неё не создан.
— Кроули, давай уже трезвей.
Он взглянул на Азирафеля с непонятной тоской и, пробормотав, что тот из него вьёт верёвки, избавился от избытков алкоголя в организме. Разумеется, Кроули ничуть от этого не повеселел, поэтому сразу же заставил протрезветь Барти. Наверняка, чтобы не страдать в одиночку.
— Итак, Барти, — мрачно начал Кроули, — Метку я тебе возвращать не стану. Исключительно потому, что тогда я стану твоим хозяином, а для меня радость владения таким идиотом слишком сомнительна.
— Кроули, зачем… — попытался остановить его Азирафель.
— Хозяином? — переспросил ошарашенный таким поворотом Барти.
— А кем ещё? Тот, кто ставит рабское клеймо, автоматически становится хозяином.
— Но…
— Не ожидал? Думал, вступил в элитный клуб? Ха! Когда же вы все поймёте, что цена есть даже у какой-то дурацкой утки в пруду, а не только…
— Кроули… — попытался предостеречь Азирафель.
— Я всё сказал, — тот с усмешкой показал ладони, — и умываю руки.
— Но вы сами… — Барти прикусил губу и явно не собирался сдаваться. — У вас же тоже есть Метка.
— Где?
— Здесь, — он осторожно потёр правый висок.
Точно! За все эти годы крошечная чёрная змейка, украшающая Кроули, настолько примелькалась, что Азирафель перестал её замечать, считая чем-то вроде родимого пятна. Он никогда не спрашивал, откуда взялся этот знак, и, очевидно, правильно делал. Кроули скривился и начудесил себе небольшое зеркало, в которое принялся пристально изучать чёрные завитки змеиного тела. Когда он недовольно нахмурился, Азирафель не выдержал:
— Тебе идёт.
— Да неужели?
— Да, — Азирафель одобрительно улыбнулся. — Что бы это ни означало, оно выглядит… как это?.. стильно!
— Да?! — глаза Кроули округлились.
— Да. Именно стильно. И красиво, — Азирафель несколько раз кивнул, подтверждая свои слова. — Красиво.
Кроули смотрел на него с таким подозрением, что можно было подумать, будто Азирафель признался в организации преступного синдиката. А что здесь такого? И змейка красивая, и сам Кроули тоже… очень неплох, особенно на вкус Азирафеля, в жизни которого неугомонный демон успел уже занять особое место, и общение с которым стало своеобразной привычкой. Именно привычкой, от которой почти невозможно отказаться… ну, или не почти…
Взгляд Кроули смягчился, и в нём появилось что-то такое, чему Азирафель не мог подобрать названия. Как наваждение… казалось, вот-вот, ещё немного… и даже время чудесным образом будто остановилось, чтобы дать возможность понять…
— Это не клеймо, — вдруг прохрипел Барти. — Я понял…
Кроули моргнул и отвёл взгляд. Волшебство развеялось, словно его и не было.
Протиснувшись боком в дверь и втащив следом слегка пошатывающегося Ричарда, Эйдан решительно свернул в спальню. Не нужно было быть ши, чтобы знать: первым делом после 48-часового дежурства Ричард пойдёт за кофе. А потом за отчётами. У кофе и Ричарда Норвуда определённо была какая-то связь, природу которой Эйдан постичь не мог. Бороться он не пытался, но иногда жизнь требовала обходных путей. Вот и сейчас Эйдан сгрузил Ричарда на кровать, а на кухню пошёл сам.
Конечно, у Ричарда не было там никаких пучков мелиссы. И зверобоя. И вообще пучков. Но, если допустить, что это не только его кухня, а тётушка не обидится…
Эйдан помахал тетушке О’Рейли, сидящей там, где раньше был холодильник, и потянулся к свисающим с потолка пучкам трав.
— А она бы сейчас, наверное, сказку потребовала, — пробормотал Ричард, когда Эйдан всучил ему кружку. — А потом котёнка, игрушку, как у Лили, и свозить её в Диснейленд, потому что я опять задержался на работе и ей пришлось сидеть с соседкой…
— Ты сейчас о ком вообще?
Про какую-то «неё» Эйдан слышал впервые и страшно удивился. Да, в другой жизни у Ричарда были жена и дочь, но в другой. До Эйдана.
— Я просто подумал, — судя по голосу, Ричард уже засыпал, — как было бы здорово, если бы у меня была ещё одна дочка. То есть ужасно сложно, конечно, кому нужен такой папа, как я, но… А сказки ей бы ты рассказывал. А ты чего меняешься? Мы ж дооома…
Эйдан с трудом мог представить, как сейчас выглядит. Он взмахнул крыльями, неловко взгромоздился на спинку кровати и уставился на спящего Ричарда.
Люди таким не шутят. Ричард таким не шутит, особенно с ним. Он не стал бы, а значит, все серьёзно. Ричард попросил.
Но с их происхождением. Но с их работой. Но это чудовищно сложно. Но вдруг он, Эйдан, сделает всё не так. Но Ричард ему доверяет, он пригласил его в дом, он спит в его присутствии, он попросил. Но…
Каждый раз, когда Эйдан у себя внутри говорил «но», где-то по краям вероятностей пробегала она. Как будто она уже была здесь.
Такая живая.
Такая тёплая.
Такая их.
И Эйдан мог бы рассказать ей сказки, много сказок.
Но у неё не было имени, а это, конечно, непорядок, без имени позвать нельзя.
Эйдан устроился рядом с Ричардом, зажмурился и обнял покрепче.
Ena. A ‘ dol dhuinn. A ‘ dol dhachaigh.
*Эна, как и Эйдан, происходят от aodhán — «огонь».
**»Эна. Иди к нам. Иди домой».
Костя проснулся от того, что об его ноги, заковыристо при этом прошипев, споткнулись в третий раз.
̶ Эй, а поосторожнее нельзя? ̶ раздражённо сообщил он тёмному сырому пространству вокруг.
На него не обратили внимания. На небольшом кораблике суматоха, связанная с так внезапно налетевшим шквалом продолжалась всю ночь. Люди перетаскивали с места на место вещи, заново закрепляя их, и, сквозь зубы желая нанявшему команду Донсезару счастливого плавания и самого благополучного возвращения домой. В прокуренных и ополоснутых элем глотках эти призывы звучали весьма удручающе.
Под утро ветер из шквалистого, постепенно, сделался ровным и интенсивным, а затем, просто свежим. Если бы не сломанные мачты, кораблик бы мог весело скользить по волнам. Однако, шхуну, лишённую управления, болтало из стороны в сторону, а команда неистово продолжала таскать груз с места на место, не предпринимая каких-либо толковых мер к сохранению устойчивости и плавучести маленького судна. Воздух настолько пропитался влагой, что эта гнетущая сырость, проникшая везде, внушила людям дополнительный страх перед черной плещущейся за бортом водой. Ураган, постепенно рассеявшийся в электрических разрядах грозы, ушёл далеко на запад, но низкое атмосферное давление не предвещало впереди ничего утешительного. В десять по часам стало понятно, что их плавсредство, хоть и очень медленно, но непрерывно погружается в воду. До команды, наконец, дошёл постулат о спасении утопающих, и экстренно проведённая ревизия трюма, выявила течь. Воду откачали помпой, и плавучесть была восстановлена. Только к сумеркам морским авантюристам удалось установить подобие мачт и натянуть рваную, кое-как залатанную парусину. Ткань затрещала, но, мужественно поймав воздушную струю, понесла ботик с «везунчиками» вперёд.
Кто-то из команды обнаружил большой глиняный кувшин с тщательно запечатанной крышкой и пломбой, в виде то ли крокодила, то ли ящера, крест на крест пересечённого пиками. Внутри что-то маняще плескалось.
К вечеру люди устали настолько, что когда ополоумевший боцман, совмещавший с этой почётной должностью не менее почётную профессию кока, заиграл на дудке, даже Донсезар, зажмурившись от подступившей жадности, не стал сопротивляться и поковырял пломбу, через какое-то время люди ощутили манящий терпкий запах хорошего вина…
Перед ужином зажгли фитиль единственного тусклого корабельного фонаря и, закрепив рулевое скрипящее колесо курсом на северо-запад, устремились на заслуженный отдых.
К ночи море совсем притихло. Повреждённый, но не побеждённый, кораблик нёсся с попутным ветром вперёд, изредка обрызгиваемый волнами.
Ребята, в отличие от забегавшейся команды, тихо просидели в углу маленькой каюты, никому не мешая. Попытки призвать Константина на помощь в перетаскивании больших тюков ни к чему не привели. Человек Константин был, в принципе, не против, но вот Дракон Констан, взявшись охранять свою женщину любой ценой, не желал с ней расставаться. Эмили хихикала и продолжала сидеть в тёплом углу, как в гнезде. Ей было приятно. Но «голод не тётка», и запах варёного картофеля, сдобренного салом, выманил девушку из угла, а вместе с ней был вынужден идти и её спутник. К моменту начала ужина они, тем не менее, достаточно сильно опоздали и потому, зайдя в кубрик, были встречены красными лицами и покладистыми характерами всей компании, после выпитого только что терпкого напитка.
С парочкой щедро поделились съестным и даже налили немного густой красной жидкости. Эми понюхала и поморщилась. В усадьбе ей наливали только разбавленное вино. Она не любила кислятину, предпочитая пить щербет. А вот Костя повёл себя как-то странно. Он посмотрел на подружку, щёлкнул зубами и, сообщив сидящим напротив «чин чин», одним махом опустошил свой стакан. После этого, обхватив Эми двумя руками, и, крепко прижав её к себе… громко засопел носом.
Спустя три часа, когда развеселившаяся Эмили почти охрипла, распевая под громкие аплодисменты незамысловатые детские песенки, а десятилитровый сосуд иссяк, встал вопрос транспортировки из кубрика её спутника. Весёлые краснолицые матросы поставили парня на ноги, и последний, с выражением полного блаженства на лице, был извлечён на палубу и перетащен в их каюту. Эми, хихикая, закрыла дверку и услышала:
– А хорошая у него девчонка, смешная!
– Не про тебя эта птица-то, смотри не обидь!
– Да, ты посмотри, какая пьянь с ней плывет-то. Хиляк! Плюнуть и растереть! С глотка упал. Не-е-е-ет такой девчонке муж нужен. И чем я плох!?
– Дурак ты, потому и плох! Не вздумай даже смотреть завтра в её сторону. Ящер он за свою самку весь род истребить может.
– А что за ящер-то?
– Я знаю? Может, и дракон. Вон, как на него вино-то подействовало. Редкий сорт. Драконье…
***
Под утро на море опустился густой туман. Ветер совсем стих, а достаточно быстро бежавший по волнам кораблик закачался лодочкой, среди полного штиля и повис рваными парусами. Укутанный туманом и влажной стёганой курткой рулевой тихо дремал, лёжа у штурвала. В полной глухой молочной тишине никто не услышал и не ощутил приближения чего-то большого. Маленькая шхуна, словно испугавшись за свою судьбу, вдруг самостоятельно качнулась и, резко выпрямившись на подбежавшей волне, смогла разбудить сладко храпевшего сторожа…
– При такой погоде и до чахотки не далеко, – сообщил окружающему пространству зевающий и вздрагивающий от холода вперёд смотрящий.
Он потянулся и, наконец, поднял глаза. На тихо ожидающий своей участи кораблик из тумана двигалась плохо очерченная гора, скрипящая бортами большой бригантины. Человек заметался, закрутил колесом и, поняв неизбежность столкновения, в отчаянии схватил с вечера приготовленные весёлой командой, но не использованные по причине грандиозного подпития, аккуратно лежащие на палубе пачки петард. Миг. И пространство взорвалось искрящими огнями.
В ответ из тумана послышались заунывные удары колокола. В первые несколько минут похоронный звон звучал по курсу, впереди; затем немного сместился и, к облегчению высыпавшей на палубу команды, наконец, сбоку.
– Разойдёмся, – облегчённо смог разжать челюсти Донсезар.
– Погодите радоваться, они остановились, – зловещим шёпотом сообщил боцман. – Не нравится мне эта посудина…
В пустом огромном пространстве моря, среди постепенно рассеивающегося, хоть и продолжающего серыми клоками висеть над водой, тумана откуда-то сверху раздались, словно стрекотание цикад, громкие резкие свистки. Стоящие на баркасе люди увидели нацеленные на них ружья, и, постепенно, под лучами восходящего солнца памятником встала громада корабля, с чёрно-белым флагом.
– Искатели… – сообщил кто-то из стоящих.
– Пираты, – резюмировал боцман.
– Работорговцы, – резко побледнев, прошептал Донсезар.
***
Косте снился кошмар. Липкий, навязчивый, крепко держащий детский ужас. Опять, как в далёком детстве, маленький мальчик летел сквозь огромный бесконечный чёрный коридор, к одиночеству, тоске и несбыточной мечте найти родных и свой дом. Вокруг была только ночь. «Эмили-и-и-и…», – смог пошевелить он губами. Но только тьма гулким многоголосым колоколом ударила его по затылку.
Он очнулся от дикой пульсирующей головной боли. В нос ударил запах тухлятины. Какой-то смеси гниющей рыбы и нечистот, в затхлом застоявшемся воздухе. Он, с трудом, открыл глаза и попытался пошевелиться. Первая попытка, произведённая им ещё в полузабытьи, оказалась безуспешной, и парень, по очереди разлепив вначале правый, а потом, с некоторыми затруднениями, и левый глаз, тупо уставился в обозримое пространство. Вокруг него, пристегнутые одной общей цепью, содержащей звенья бесконечно дорогого «хладного» железа, сидели люди. Он же, вспомнив про свою маленькую подружку, и, не найдя её рядом, резко дёрнулся, и, застонав, замер. Голова болела немилосердно. Через несколько минут, во время которых несчастный мозг пытался как-то проанализировать ситуацию, заскрипела небольшая дверка, и, вместе с солнечным светом, в трюм спустился человек, спешно натянувший на лицо платок. Следом шли ещё двое.
– Какая вонь! – скривился вошедший. – Ну?! Где этот, который девкин-то? Показывай дракона!
Люди неторопливо прошли между рядами и остановились напротив страдающего Константина.
– Кажись, этот…
– Мдя, дракон не дракон, но ящерица, точно. – Первый из подошедших протянул кручёную толстую плеть и сунул под подбородок, поднимая склонённую голову. Какое-то время человек рассматривал Костину физиономию, а потом издевательски извиняющимся тоном сообщил.
– Рептилоид, из благородных. Продадим. Смотрите, чтоб не сдох. Эй, ничего личного, парень! Просто бизнес!
Процессия развернулась и проследовала к солнцу, ветру и свежему воздуху.
Вслед им отчётливо донеслось:
– Я найду тебя, капитан!
Лиэль смотрела, как по проходу храма идут их с Тиль новые друзья и невольно гордилась. Вон какие они сильные и грозные! От гоблинов в прошлый раз одни угольки остались. Вряд ли с женщинами-стражницами они обошлись так же сурово. Они же предупредили — не отдатите, применим силу, а не стали сразу рубить всех направо-налево.
Первым шагал Тиор. Молнии он уже погасил, это было никчему. Полы его длинного кафтана и концы широко пояса развевались при каждом шаге. Выражение его белых, незрячих глаз было сложно понять, но само лицо было строгим и непреклонным. Лиэль вдруг впервые осознала, что этот юноша — такой приятный в общении, заботливый и отзывчивый, каким она успела его узнать, — на самом деле является сыном самого могущественного властелина Оромеры и королевы эльфов Таурардона. Сейчас это было видно невооруженным взглядом, а сила, исходившая от него, просто давила. Раньше Лиэль подобного не замечала. Наверное, он как-то маскировал ее.
Похоже, Змеиный Король тоже почувствовал и осознал то, что для того, чтобы стереть с лица континента его крошечное королевство, вот этому существу даже не потребуется вызывать на помощь кого-либо из подданных его отца. Поэтому он встал из-за стола, сделал несколько шагов навстречу дракону и церемонно поклонился. Тиор с достоинством кивнул.
— Крайт Девятый иммир Эффу к вашим услугом, Ваше Высочество! Для меня большая честь принимать у себя в храме сына самого Повелителя драконов! Прошу, присаживайтесь к столу! Отведайте плодов, выращенных на землях моего народа, — Змей сделал широкий жест в сторону стола, за которым сидели Лиэль и Тиль. — Милости прошу! Приглашаю также и ваших спутников.
Тиор снова кивнул, но вначале обратился к девушкам:
— Лиэль, Тиль, вы в порядке?
— Да, — ответила княжна, покосившись на телохранительницу.
Дракон качнул головой и Лантирэль скользнул к Тиль, провел ладонью над ее головой, затем перед лицом, девушка глубоко вздохнула и обвела собравшихся в храме уже совершенно ясным взором.
— Было произведено ментальное воздействие с помощью сложного зелья, введенного в вену, — громко заявил эльф. — Имеются остаточные следы снотворного. — Затем он проделал те же манипуляции с Лиэль и заключил: — С княжной все в порядке.
Тиор медленно повернул голову к Змеиному Королю и тот едва заметно вздрогнул под тяжелым взглядом незрячих глаз дракона.
— Произошла досадная ошибка! — торопливо сказал иммир Крайт. — Мои подданные доставили сюда ваших спутниц — драгханскую княжну и ее телохранительницу, приняв их за обычных путешественниц.
— А обычных путешественниц, значит, можно одурманивать для своих гнусных целей? — голосом Тиора можно было заморозить небольшое озерцо.
Змеиный Корольявно растерялся, но тут из толпы прислужниц старшей жрицы шагнула одна из женщин.
— Позвольте мне все объяснить, Ваше Высочество! — глубоким грудным голосом произнесла она и одним движением сбросила окутывающий фигуру плащ.
Лиэль удивленно распахнула глаза: невысокая стройная женщина оказалась невероятной красавицей с золотистыми глазами с вертикальным зрачком и густыми темными волосами, уложенными в высокую прическу, перевитую жемчужными нитями, с тончайшим красным покрывалом богатым шитьем. Одета она была в легкие свободные шаровары и вышитую бисером и жемчугом безрукавку. Но самое главное, ее обнаженные руки, кроме пальцев, шея, плечи грудь и даже частично лицо были покрыты отливающей бронзой змеиной чешуей.
— Королева! — прокатился слаженный вздох по толпе эффу и они стали опускаться на колени.
Женщина недовольно нахмурила тонкие черные брови и сделала знак, чтобы все удалились. Стражницы и прислужницы поспешно вышли из храма, осталась только старшая жрица.
— Приветствую вас, Ваше Высочество! — Змеиная Королева приложила сложенные ладони ко лбу, затем к груди и глубоко поклонилась.
Ее супруг повторил ее жест.
Тиор ответил ей более почтительным кивком.
— Прошу вас, не откажите почтить своим присутствием наш праздник, — снова поклонилась женщина. — Прошу также и ваших спутников присоединиться к нам.
— Благодарю, Ваше Величество! — принял приглашение дракон.
Королева прошла к столу и заняла место хозяйки, Змеиный Король вернулся на свое место во главе стола.
— Прошу вас, Ваше Высочество! — женщина предложила Тиору место по правую руку от себя.
Тиор опустился на широкую скамью, покрытую ковром. Лиэль осталась сидеть по правую руку от Короля, а Тиль по левую. Королева указала Лантирэлю место по левую сторону от себя. Пустынная кошка и медведица превратились в девушек и сели одна рядом с Тиором, другая — с Лантирэлем. Пес перекинулся в мужчину с черной шевелюрой с рыжими висками и вместе с гномами уселся на свободные места.
— Позвольте представиться, Королева Змей, иммира Ситра, — сказала женщина. — А теперь я хотела бы объяснить, что произошло.
Она поведала то же самое, что и Змеиный Король уже рассказал Лиэль. Еще раз попросила прощения за недоразумение, ведь обычно девушек выбирали одиноких, которых никто потом не искал.
— Отчего же не искал, — возразил Тиор. — Здесь присутствует сыщик, господин Луи Босерон, которого наняли родители одной из девушек, похищенных вашими прислужницами. Да и наши спутницы, княжна Лиэль и ее телохранительница были отнюдь не одинокими. Так в чем же дело? Почему их похитили, иммира Ситра?
Королева вздохнула:
— Дело в том, что с нашим родом все совсем непросто. Он обречен на угасание. У нас не только не рождаются девочки, но и мальчики могут появиться на свет далеко не у всех женщин. У наших жриц есть особые амулеты, которые помогают определить тех девушек, которые совместимы с нашими мужчинами и могут произвести на свет дитя. Хотя бы мальчика. Найти таких девушек чрезвычайно сложно. Ко всему прочему это обязательно должны быть человеческие девушки, без примеси крови других рас. За год удается отыскать не более двух, и невероятная удача — если трех. У эффу другая крайность — рождаются только девочки. Но они не совместимы с мужчинами нашего рода. Зато могут иметь дочерей от мужчин любых других рас. В этом году нам несказанно повезло. Вначале жрицы нашли ту самую девушку, которую, вероятно, разыскивает господин Босерон. — Королева повернула голову в сторону сыщика. — Ее зовут Мариса Викс. — Мужчина кивнул. — Если вам будет угодно, вы сможете отправиться в нашу резиденцию и поговорить с ней. Если она захочет вернуться, мы не станем насильно удерживать ее. — Затем иммира Ситра снова обратилась к Тиору: — Ваших спутниц наши жрицы обнаружили в последний момент. Наверное, они просто потеряли голову от радости, раз позабыли об осторожности и похитили девушек, у которых были спутники, которые стали бы их искать. Приношу свои извинения за это досадное недоразумение.
— Но почему вы все-таки применяете снотворное и одурманивающие средства? — подал голос Лантирэль.
За столом повисла тишина.
Киборг Bond X4-17
Дата: 13 апреля 2191 года
Инспектор Рэнтон жил в микрорайоне в десяти минутах лета от участка. Bond смотрел на скопление одинаковых, как семена мака в коробочке, типовых двадцатиэтажек и удивлялся — если бы не отличие в оттенке пастельных цветов, люди, наверняка, путали бы свои дома. Таксофлайер приземлился на площадке, окруженной корпусами, окрашенными в белый и светло-бирюзовый. Невысокие, аккуратно подстриженные кусты перемежались пестрыми клумбами с местными и привозными цветами. На детских площадках с яркими снарядами играла детвора, на скамейках в тени увитых зелеными лианами навесов сидели женщины — по-видимому, матери или няньки сорванцов.
— Мило тут у вас, — заметил Ларс, когда таксофлайер взлетел.
— Да? — удивленно вскинул брови задумавшийся о чем-то Рэнтон. — Наверное, я уже как-то перестал обращать на это внимание. Замотался с работой.
— Бывает, — сочувственно улыбнулся Bond.
Ларт покосился на него, но ничего не сказал. Принять разумность киборга было просто. Чисто логически. А на деле инспектор еще немного напрягался, когда тот выдавал что-то типично человеческое. Все-таки нужно немного времени.
Лифт был тоже типичный — серебристый полированный металл стенок с заковыристыми граффити, грязноватый пол и нервирующее мигание светильника на потолке. Рэнтон смотрел на все это и словно видел впервые. Он-то давно привык не замечать этих мелочей, а вот как отнесется к ним Харальд…
— Твою мать! — Ларт хлопнул себя ладонью по лбу так звонко, что стоящий за его спиной киборг попытался заглянуть ему в лицо через плечо. — Ну надо же было забыть!
— Что случилось, Ларт? — озабоченно спросил Bond.
— Я же так и не закончил ремонт в спальне! — в голосе инспектора прорезалась легкая паника. — Черт! И к парням Харальда ни к кому не поселишь. У них вообще крошечные квартирки.
Лифт остановился на двенадцатом этаже, они вышли на площадку, свернули налево и двинулись по коридору. У двери с номером 12/13 Ларт приложил ладонь к сенсору, огонек мигнул, сменившись на зеленый, створка с тихим шипением скользнула в сторону.
— Заходи, — тяжело вздохнул Рэнтон. — Кинь пока свой пакет вот сюда, — он махнул рукой на консольный столик, стоящий справа от двери.
Ларс вошел, положил вещи, куда было велено, сделал несколько шагов и огляделся.
Квартирка была небольшая, с очень лаконичной обстановкой. Стены были выкрашены в белый цвет, пол тоже белый, разве что более теплого, сливочного оттенка. Прямо напротив входа, чуть вправо располагалась маленькая гостиная. Слева в ней был устроен кухонный уголок с минимумом самых необходимых шкафчиков для хранения посуды и продуктов, с посудомойкой и утилизатором в нижних секциях, с мойкой и варочной панелью, с встроенный в боковой шкаф многофункциональной микроволновкой. Справа похожей панелью отсвечивал маскирующийся под стену холодильник. Кухонный стол перетекал в обеденный, к которому были придвинуты три пластиковых стула на металлических ножках. Дальше стоял диван, обтянутый эко-кожей в таких же сливочных тонах, что и пол. Перед диваном на полу лежал ковер с низким ворсом с серо-белым геометрическим узором. В торце гостиной располагалось большое окно со сдвинутыми в данный момент в сторону серовато-бежевыми шторами. Перед окном на полу стоял довольно высокий круглый пуф, обтянутый серебристой ворсистой тканью. Напротив дивана на стене висел головизор, на белых полках сбоку и над ним стояли книги — настоящие, бумажные, как определил киборг, — и несколько безделушек вроде фигурных ваз. Под головизором висела массивная полка, служившая еще и в качестве закрытой тумбы. Над диваном нависал простой металлический торшер на гибкой ножке. Стены квартиры были чисто-белыми, только над диваном был нанесен фактурный абстрактный рисунок в серых тонах. По бокам от входа две двери — направо туалет, в котором стояли также стиральная и сушильная машины, налево — ванная с душевой кабиной и умывальником. Слева за углом прихожей у стены размещался шкаф-купе с зеркальными дверцами. Симметрично от гостиной располагалась спальня, дверь в которую была закрыта.
— У меня тут бардак, — смущенно пробормотал Рэнтон. — Я же из-за ремонта в спальне тут и сплю, и вообще…
Пожалуй, слово «бардак» было слишком громким для небольшого беспорядка, который наблюдался в Лартовом жилище. Ну, малость затоптан белоснежный пол, а на дверцах шкафа, холодильника и микроволновки виднеются отпечатки пальцев и ладоней. Ну, подумаешь, на тумбе под головизором притулился субноут, навалена куча распечаток, среди которых затерялась пара упаковок от еды из доставки да пара пивных банок. На диване комом сбиты простыня, одеяло и пара подушек, а под диваном сиротливо валяются три грязных носка. В раковине несколько тарелок, вилка и кружка. В вазе на пуфе кучка смятых оберток от шоколада и конфет. В специальной подставке на кухонном столе вверх донышками торчат пять винных бутылок. Полных. Ну, это не удивительно, по наблюдениям Bond’а Рэнтон не злоупотреблял спиртным, хоть и позволял себе пропустить порой с парнями пару-тройку кружек пива после работы.
— Не паникуй, шеф, — похлопал Ларта по плечу киборг. — Не так уж все катастрофично. Полчаса работы и будет у тебя идеальный порядок. У меня же стоит программа по уничтожению улик, — он многозначительно подвигал бровями.
Рэнтон невольно улыбнулся, припомнив, как Bond заметал следы на Селдов день рождения.
— Это ты еще не все видел, — хмыкнул он.
— Ну так показывай, оценим масштабы предстоящих работ, — пожал плечами Ларс.
— Ну, пошли, — Ларт приглашающе мотнул головой.
Спальня была маленькой, всего два с половиной метра в длину и в ширину. Дверь располагалась в правом углу. В центре комнаты стояла двуспальная кровать, основание которой было обтянуто коричнево-бежевой тканью, ей же были обтянуты и панели в изголовье кровати, достающие до самого потолка. По бокам от кровати размещались узкие шкафы из светло-коричневого пластика, имитирующего древесину, с зеркалами на дверцах. Похожий шкаф, только наполовину белый, стоял в левом от двери углу. К кровати был придвинут белый комод и такой же письменный стол, на котором вверх ногами лежали банкетка, обитая черной эко-кожей и белый компьютерный стул. На самой кровати лежало большое круглое зеркало и свернутый в рулон серый ковер. Вся мебель, а также изголовье кровати были тщательно укрыты и даже оклеены защитной пленкой, которая покрывала и пол из покрытия под светлое дерево. Шторы с окна были сняты, круглый светильник на потолке тоже обернут пленкой.
— Собственно говоря, я планировал освежить свою берлогу, а потом предложить Линн переехать жить ко мне, — начал рассказывать Ларт. Объяснять, кто такая Линн, он не стал — Bond и так был в курсе, как зовут девушку командира. — Не нравится мне район, в котором она живет. Да и вообще мы уже четыре года встречаемся, пора бы уже съехаться. Нанял, как положено, бригаду отделочников с парой Mary. Видел, как они мне гостиную сделали?
— Отлично, — одобрительно кивнул киборг.
— Ну вот, обои они мне в спальне на стену поклеили. На одной стене. Потолок отделали. А потом у меня внезапно кончились деньги, — уныло констатировал Рэнтон. — Ну а потом пошло дело с файерболами, да так все и зависло. Вон, видишь, даже краска осталась, чтобы покрасить торцевые стены. Целых два двухлитровых баллона. Да руки так и не дошли.
— Ну, что я тебе скажу, шеф, — обозрев фронт работ, сказал Ларс, — глаза боятся, руки делают. Давай мы с тобой поступим так: ты занимаешься уборкой в гостиной — все-таки ты лучше знаешь, что где должно быть, а я покрашу твои стенки, сниму пленку и вымою пол. Годится?
— А ты сможешь? У тебя же нет утилит от Mary, — скептически посмотрел на него Рэнтон.
— Ларт, ну я же киборг в конце концов! Покрасить стенку много ума не надо, а я это сделаю ровнее и быстрее. Логично?
— Логично. Тогда давай перекусим и вперед.
— Давай.
Рэнтон показал Bond’у, куда повесить куртку и убрать пакет с вещами, затем они разогрели пиццу и съели ее, запивая газировкой. Почему-то после того, как Ларт поделился с киборгом своими проблемами, стало легче воспринимать его как человека. Вот он сидел, внимательно слушал, задавал какие-то уточняющие вопросы, мягко улыбался, когда Рэнтон рассказывал про Линн. Ни дать, ни взять — обычный сотрудник, который впервые оказался у него в гостях. Ларт даже украдкой вздохнул с облегчением. Потом он сходил в ванную, переоделся в домашнее, а вернувшись, обнаружил киборга, стоящего посреди гостиной в одних трусах.
— Ты это чего? — удивленно спросил он.
— Не хочу запачкать одежду, — пояснил Ларс. — У тебя нет чего-нибудь, чтобы голову обмотать?
— Может, тебе дать что-нибудь надеть, чтоб не голышом работать?
— Да не надо, — отмахнулся Bond. — С тела краску легче смыть, чем с одежды, а вот с волос проблематичнее.
— Ну, как хочешь, — пожал плечами Рэнтон. — На вот тебе тапки одноразовые. Потом просто выкинем. И вот еще респиратор не забудь.
— Да зачем? Я просто фильтрацию включу… — начал, было, отказываться Ларс.
— Ничего не знаю, — категорично заявил Ларт. — Твоя регенерация для других целей нужна, так что не выпендривайся.
— Есть, шеф! — козырнул Bond и нацепил респиратор.
Они прошли в спальню, Ларт покопался в шкафу, вручил киборгу старую, чудом сохранившуюся с юности красную бандану с белыми черепами и пошел прибираться в гостиной.
Ларс повязал бандану на голову, взял баллон с краской, изучил инструкции, взболтал хорошенько и принялся быстро, но тщательно распылять на стены. Через десять минут все было готово.
Когда Рэнтон, собравший грязное барахло и загрузивший стиральную машину, вышел в прихожую, то столкнулся там с Bond’ом, покрытым белыми крапинками и чрезвычайно довольным.
— Шеф, я все, — доложил он. — Теперь часик подождать, пройти вторым слоем и можно убирать пленку.
— Ну ты даешь! — присвистнул Ларт. — Быстро.
— Ага, — широко улыбнулся киборг. — Дай мне губку или тряпку и моющие средства — пока краска подсыхает, займусь уничтожением отпечатков пальцев.
Рэнтон принес из ванной все необходимое, а потом ошарашенно застыл посреди прихожей, наблюдая, как по квартире носится торнадо в синих трусах и красной бандане.
– Domine Iesu, dimitte nobis debita nostra, – руки дрожали, но Гвэн продолжала молиться у неровно горящего и дергающегося от каждого выдоха огонька. – salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent. Amen. (О, милосердный Иисус! Прости нам наши прегрешения, избавь нас от огня адского, и приведи на небо все души, особенно те, кто больше всего нуждаются в Твоём милосердии. Аминь).
Огонек, плавающий на масляной волне куском промасленного фитиля, на секунду погас, под стук взволнованного сердца и отчаянный вздох, но, каким-то чудом решил разгореться снова и дальше гореть ровненхонько и не чадить. Гвэн осенила себя крестным знамением.
– Дурной знак. – Отметила Руригва. ̶ Как бы чего не вышло…
– Нет, меня более не интересуют ни знамения, ни гадания! Люди так стремятся заглянуть туда, за край возможного, но никто не может предсказать даже собственный следующий день, и не прилетит ли случайный камень в голову, и не прекратит ли жизнь самым нелепым и непредсказуемым образом! Ты заметила? Ни один шарлатан не говорит: «Завтра иди другой дорогой, а то обольют помоями, и день не задастся, и год будет потерян», нет! Они лишь, с умным видом, заставляют нас верить в предрешенность судьбы, в то, что вселенной и звездам есть до нас какое-то дело.
– А в Бога верить хорошо, понятно и безмятежно. – Кивнула старуха, ухмыляясь, ей, в ее возрасте, было не грешно говорить подобные святотатства. – Бог всегда поможет, главное, молись почаще, и деревни не будут гореть, чума отступит, а дети перестанут умирать… да? Ты, главное, жертвуй соборам больше.
– Ты права, но, все же, думать, что у жизни есть какой-либо высший смысл, и что мы не одиноки, мне сейчас очень нужно.
– Все нити в твоих руках, девочка, верь в себя.
– Вот именно, в себя, а не в глупые предсказания о свадьбах. – Ухмыльнулась Гвэн. Пора собираться.
Отбор оказался куда проще, чем она думала. Первым шагнул крепкий моряк с рыжей квадратной бородой и квадратными широкими плечами, с одним глазом, в рваной шляпе и с матерой мудрой усмешкой.
– Сколько вам зим? – поинтересовалась Гвэн.
– Сорок семь, госпожа. – Тон был уважительным, вся суть и лицо этого человека говорили об исполнительности и рискованности за правое дело. За поясом был увесистый, явно используемый, меч, а в сапоге крепкий короткий клинок.
– Имя?
– Харди. – Девушка кивнула. Моряк отошел за ее спину.
Вторым привлек ее внимание высокий худой мужчина, стоявший поодаль. Его лысая голова сверкала в свете ночи, взгляд голубых глаз говорил о твердом принципиальном характере и скрытых духовных практиках. За счет этого, здоровье этого человека было средним. Он не отличался физическими данными.
– Стихия? – будущая королева заставила моряка вздрогнуть от неожиданности, но кому, как ни ей разбираться в своих подданных. Команда уважительно застыла, переваривая, что среди них затесался давно знакомый им, тайный маг.
– Ментальный урон, госпожа. Мне тридцать пять. Зовут Трент. – Несмотря на радостное согласие и магические данные, Гвэн еще пару минут думала, смешно сжимая губы и подбородок приложенным указательным пальцем.
– Ты выдержишь дорогу? – обходя вокруг него, и вздыхая о неподобающей худобе найденного мага, наконец, спросила, девушка.
– Многие недооценивают ментальную практику. – Вытянувшись в струну, куда-то высоко вдаль обратив свое лицо, выкрикнул Трент.
– Воля – хорошее качество, во многом мне близкое. – Кивнула госпожа. Маг встал за ее плечо.
Третьим привлек ее внимание крепкий русый мужчина, ладно подстриженный, побритый, со смешной яркой родинкой над губой. Он был увешан небольшими мешочками, несколько поясных сумок, увеличительное стекло на цепочке, жилет со множеством карманов. Необычный вид дополнял странный свежий и пряный запах.
– Вы работаете на кухне? – спросила Гвэн.
– Нет, госпожа. Я командный врач и готов к опасному переходу. – Мужчина смешно показал абсолютно чистые ладони, затем покопался в одной и сумок, но так и не достал никаких удивительных зелий. – Двадцать пять лет врачебного стажа. Ранее служил при дворе Вашего дяди.
– Имя? Возраст? – девушка удивилась такому большому стажу, хотя человек выглядел очень молодо. Причин увольнения спрашивать не стала. В штате всегда было немало целителей. Если не был убит, значит, не участвовал ни в каких тайных заговорах, не травил и не опаивал, а не поладить с дядей было вполне обычным делом.
– Зедекиа. Мне сорок три зимы. – Девушка кивнула. Врач был нужен обязательно, удивительно, что капитан позволил его забрать, рискуя оставшейся командой.
– Меня возьмите, госпожа. – На середину палубы сам выступил красивый мужчина с темно-русыми кудрявыми волосами, широкими мускулистыми плечами, серыми глазами, остающимися серьезными, несмотря на улыбающееся лицо. Меня зовут Линдси, мне двадцать девять. Я местный кок, но еще больше меня любят за мою игру. – он достал из-за спины потертую, видавшую виды, лютню. Его крепкие руки напоминали ветви, красуясь красивым здоровым рельефом мышц. Гвэн вспомнила о мифах древней Эллады, глядя на этого парня и сразу кивнула. Радость парня выразилась коротенькой ободряющей трелью, выданной по дороге со своего места. Дальнейший выбор проходил в хорошем настроении и с ощущением предстоящего успеха.
Команда позволяла себя рассматривать, в поисках подходящего кандидата. Пару раз моряки качали головой, показывая, что не готовы сорваться с места, из-за разных личных причин. Гвэн уже хотела прекратить подборку, чуя, что через два шага подойдет к храмовнику. Еще не видя, но уже чувствуя, по стихающим разговорам команды, расступающейся и ожидающей их диалога.
Внезапно на середину вылетел юный мальчишка, юнга, который прислуживал капитану, и был очень смышленым и юрким. За пределами палубы поднялся шум. Юнгу явно хватились.
– Возьмите меня, госпожа! Меня зовут Макей. Мне всего пятнадцать, но я Вам точно пригожусь. – Парень показал скованные руки. Железные кандалы, соединенные короткой цепью, чуть звякнули и остались на мокрых досках палубы. Рука дернулась, пропадая из виду на долю секунды, и вот, в ней уже белеет платок, ее собственный Гвинелан платок! Девушка удивленно открыла рот, когда следом за парнем сюда прибежал сам капитан и двое его помощников. Юнга мгновенно скрылся за стоящими позади моряками, уходя от поисков.
– Я тебя беру! – поторопилась, как можно громче, заявить Гвен, прекращая на корню начинающийся скандал. Ее слово было более веским. Капитан, уже открывший рот, лишь махнул рукой, видя, как его пройдоха встает за спиной девушки, широко улыбаясь.
– Ох, и намучаетесь Вы с ним…
Неожиданно, ситуация изменилась. В сторону новой избранной команды двинулся, сам собой, без приглашения, злой, как грозовая туча, Росланг.
– Пять человек уже выбраны, Алан. – Усмехаясь, заметил капитан. – Юнга оказался нужнее тебя.
– Официально я не вхожу в вашу команду. Я априори был сопровождающим ее высочества. Им и останусь. – Храмовник исподлобья гневно оглядел всех несогласных и положил уже собранный вещмешок рядом с бортом.
– Нет. – Твердо и уверенно сообщила Гвен. Вместо радости ее охватила непередаваемая злость. Казалось, что она сама готова порвать его на мелкие кусочки, и он для нее враждебнее и опаснее самого Шеллерта и иже с ним.
– Госпожа не имеет права приказывать мне. Я подчиняюсь своему ордену. – Был ответ.
– Ты служишь своей стране. И стране ты необходим здесь! Ты позаботишься об оставшейся команде и, также, в твою обязанность войдет подать весть Лизарду в Порт-Артур о сборе ополчения и официально объявленном военном положении. – Девушка позволила себе гневную искру в глазах и добавила тоном играющего со своей добычей хищника, – только Тебе я могу доверить столь Важное задание, Алан.
– Справедливо. – Отозвался капитан, и все стали расходиться.
Шлюп был весь прогнивший и скользкий. Не хватало одной доски на правом борту. Шестеро должны были проплыть на нем всего несколько метров до относительно крутой скалы. Мальчишка принес довольно крепкий хороший лук и колчан со стрелами. Гвен, в который раз, убедилась, что выбор того стоил.
Уже спустившись, и оторвавшись от судна, они услышали, как команда сверху начала переполох. Раздавались крики: «Корабль! Корабль, отчаливаем!». Капитан решил увести неприятеля за собой и повел судно дальше, махнув уплывающей шлюпке погасить огонь.
Между двух уступов была совсем небольшая заводь, где, благодаря, Харди уместилась лодочка. Моряки схватились руками за каменный берег и убрали весла, слушая происходящее из этого укромного уголка. Сначала послышался легкий плеск с корабля, словно в их сторону бросили мешок с припасами, или типа того, а затем только звуки дальней погони. Чем это закончилось – осталось тайной. Подъем начали только ближе к утру.
«Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?»
Первое посягательство, вторжение реальности — гул. Накатывает, заливает нестойкий, едва пробудившийся слух подобно приливной волне, которую гонит своим притяжением планетарный спутник. Корделия видела, как это происходит. Океан, дремлющий, неподвижный, неуязвимый в своей грандиозности, вдруг срывается с места и ползет, шипя и взрываясь брызгами по каменистой, зазубринах отмели, слизывая ее, как подтаявший шоколад.
У Геральдики в отличии от Земли было два естественных спутника. Если первый мог соперничать с Луной и размерами, и красотой, и силой воздействия, то второй представлял собой лишь асимметричный обломок, похищенный планетой из астероидной стаи. Этот второй спутник, державшийся на орбитальных задворках, был слишком слаб, чтобы производить значимое сотрясение вод, но раз в год эти два спутника, как вошедшие в лад музыканты, объединяли свои усилия и в результате этих усилий приливные волны геральдийских океанов несли свою кинетическую ярость на десятки километров в глубь суши. Разрушения, шипение, вой — все это приходило позже, когда инерционные силы орбитального дуэта накладывались одна на другую, а увертюрой служила безобидная капель, шорох потревоженной гальки, плеск и журчание. Вода просачивалась и заполняла прибрежные пустоты, стекала в неровности и щели. Вползала вкрадчивым, безобидным пришельцем, который размягчал прибрежный песчаник. Беззаботные обитатели прибрежных пустот, лазов и пещер, не обладая ни памятью, ни воображением, поначалу только сторонились, подбирая лапы, хвосты и щупальцы, взбирались выше, а то и резвились в неглубоких лужах, пока младший ущербный брат на дальней орбите не догонял старшего и не удваивал его силы. Вот тогда журчащий ручеек и обращался в сокрушительное цунами. Океанская холка горбилась, круглилась, океан будто выгибал затекшую спину, а затем с громоподобным выдохом гнал эту скопившуюся усталось на цепенеющий берег.
Возникла ассоциация с первой, относительно безобидной фазой. Гул ровный, усыпляющий, чем-то неуловимо знакомый, приветливый своим слаженным многоголосием. Исполнителей несколько, все с мощными глотками, но поют складно, в унисон. Гул этот протекает и просачивается в уши, как первая, еще обванчиво ласковая волна. Сознание, едва освободившись из безвременья, как те прибрежные пустоты, безмолчно и сумрачно. Лишь слабо обозначенные пределы.
Корделия еще не уверилась полностью в его природе, эмпирически доказуемой или потусторонней. Она здесь? Или… там? У нее в последнее время вошло в привычку задавать этот вопрос. То и дело решает эту дилемму. Уже пора определиться с симптомами. Дурнота, головокружение и гул. Втекает, вползает посредством ушей, заливает виски, затылок, даже перебивает дыхание. Заполняет те гипотетические пустоты, где пребывает сама личность.
Гул пугающе знакомый, но и чуждый, вырывающий из беспамятства клочья прошлого, пятна воспоминаний, образы, почти несочитаемые, детали огромной, с целую жизнь, головоломки. Этот необъятный многоуровневый пазл умело разбит и старательно перемешан. Она мучительно эти детали примеряет и складывает. Она… Это она помнит. Базовые данные наличествуют. До них легко дотянутся. Имя,возраст. Происхождение. Чем дальше, к горизонту событий, тем данные добываются с меньшим усилием, складывается и сопрягается. Неизвестный злоумышленник, с ментальным молотом, потрудился над сутками, непосредственно прилегающими к настоящему. Вчера, позавчера… А последние часы и вовсе во мраке. Тьма почти осязаемая, ее можно потрогать, помять и даже слепить из нее неровный податливый шар. Но извлечь понятное и полезное из этого сгустка невозможно. Впрочем, если найти в этом клубке оборванную нить, ухватить и потянуть…
Точкой отсчета послужит этот стекающий гул. Он не раздражает и не пугает. Он уводит к далекому ощущению безопасности, к уверенности в благополучном исходе. Почему? Потому что… потому что именно так сливались в единое звучание восемь маршевых двигателей «Подруги смерти», двигателей межзвездной яхты класса А-плюс. Она определенно слышит их низкое, почти инфразвуковое пение. И даже ощущает вибрацию. Едва заметную, опознаваемую лишь опытными космолетчиками.
Итак, яхта. Или что-то ей родственное. Но не «Подруга смерти». Свое межзвездное обиталище она узнала бы сразу, не пришлось бы строить предположения и выводить сложные ассоциации. То гражданское судно, не военное. Как подвывают термоядерные турбины военных корветов она знает. Запомнила на всю жизнь. Отличит по тональности крейсер от линкора. Военные турбины не отличаются деликатностью. Они звучат грозной увертюрой. Так мелодично порыкивают на повышенных оборотах двигатели комфортабельных прогулочных ковчегов. Следовательно, военные в происходящем не участвуют. Хорошо это или плохо?
Глаза ее пока закрыты. Она еще живет заполняющимся слухом, беспорядочно мечущимися обрывками памяти и пробуждающимся самосознанием тела. Оно постепенно обретает чувствительность и определяет свои границы. И та поступающая от внешних рецепторов, регистрирующих давление и сжатие, информация сигнализирует о некой неправильности, скованности и неудобстве. Тело лежит на боку, скула раздавлена чем-то твердым, создающим в зоне соприкосновения область болезненности. Неприятное, тянущее ощущение в плечах и запястьях. Корделия сделала попытку пошевелиться и обнаружила причину дискомфорта. Ее руки связаны за спиной. Она попробовала еще раз. Да, так и есть. Правда, запястья не перетянуты и пальцы почти не онемели, легкая заторможенность. Путы широкие и щадящие. Но открытие этой физическое несвободы послужило своеобразным будильником, отрезвляющей пощечиной, мотивируя на выброс адреналина. Сознание мгновенно очистилось от спасительной мути, мысли перестроились в четко организованный список, в вопросы, требующие немедленного ответа.
«Где я?»
Корделия открыла глаза. Правильно, она лежит на боку, ноги согнуты, руки за спиной. Достаточно просторное полупустое помещение. Нет, не каюта. Грузовой отсек. Часть занята контейнерами, но тот угол, где лежит она, пуст. Не совсем, слева от нее что-то громоздкое и продолговатое, с прозрачным верхом.
Транспортировочный модуль. В таких тяжелых, громоздких ящиках перевозят киборгов. Удобно и безопасно. С минимальными затратами. Сунул в трюм и забыл до посадки. Еще один удар по надпочечникам. Еще один аварийный выброс. Печень исторгла разогретую кровь, направляя к сердцу. Корделия сделала над собой усилие и села. Подняться сразу не удалось. Голова кружилась и колени не давали двигательной упругости. Мышцы затекли. Тогда она поползла, снова перекатившись на бок и отталкиваясь ногой, как веслом. Транспортировочный модуль для киборгов. И там внутри… Мартин. Парализованный, порабощенный имплантатами изнутри, в цифровой коме. Лепестком догорающего в адреналиновом пожаре рассудка она отметила, что дисплей модуля, на который выводятся данные о физическом состоянии объекта, пуст и даже не подмигивает глазком режима stand-by, но пробиться к сознанию этот глас рассудка не мог. У нее уже молотом стучало в висках: Мартин! Мартин! Они схватили Мартина! «Мозгоед» разбит! Его заманили в ловушку, а ее обманули. Мартина схватили еще на «Сагане». Он здесь, в этом модуле, в грузовом отсеке неизвестного корабля.
Благодаря судорожному сокращению мышц, прогнавших кровь через сосуды и капилляры, ей удалось подняться. Последние три шага она бежала… Ткнулась лбом в холодную пластиковую поверхность. Пусто. Внутри никого нет. Транспортировочный модуль деактивирован. Кровь отхлынула. Корделия мгновенно ослабела, ноги подкосились, и она сползла на металлизированное покрытие. Сознанем вновь помутилось. В висках все еще стучало.
Теперь успокоиться, взять себя в руки и все обдумать. Она закрыла глаза и начала дышать с равными паузами на вдохе и выдохе, встраивая мысли в этот устойчивый ритм.
Итак, возвращаемся к списку вопросов. К попытке реконструировать ближайшее прошлое. Пока неясные всполохи. Как она здесь оказалась? Она не помнит. Не знает. А что она помнит? Бирюзовое озеро на Асцелле. Глубокий, насыщенный, неземной цвет. Она сама на берегу… Что потом? Разговор с Гриффитом. Нет, сейчас это неважно. Это уже в прошлом. Стоит в графе «издержки». Не все сделки и не все проекты завершаются безусловным успехом. Бывают и провалы. Это провал. Сокрушительный, но не смертельный. Она справится. Она еще не искала выход, не вертела в мысленном барабане в поисках решения. Рано. Еще не отделила от надежд и запретных мечтаний, от эмоциональных привязок, от которых была несвободна в силу своей женской природы.
После катастрофы шестнадцать лет назад она как будто от этих слабостей излечилась, обозначив их как бесполезные атавизмы в ее психо-эмоциональном устройстве. Осталась видимость женщины. Эта видимость часто играла ей на руку, вводя противника в заблуждение. Матерый хищник видел перед собой существо слабое, неустойчивое, слезливое и покорное.
Она вспомнила, как в начале ее бизнес-карьеры один из конкурентов, опьяненный близостью добычи, наставил на нее свой бластер, требуя продать доставшиеся по наследству акции «Holonet News». Он не сомневался! Он верил в себя. Он — мужчина, огромный альфа-самец, рыком подавляющий самок своего гарема. А она смотрела на него и… улыбалась. Улыбалась. С ласковой снисходительностью. Он возвышался над ней, жестикулировал, строил устрашающие гримасы, а ей было смешно. Она видела перед собой не грозного хищника с играющей под шкурой мускулатурой, а мелкое, агрессивное существо, целящееся в пятку. Она не боялась. Ей было с чем сравнивать. Ей, заглянувшей в черный, нависающий зрачок космоса, в жерло ненасытной пустоты, где она уже растворялась, куда срывались ее еще живые, дышащие молекулы. Она видела размеры этого чудовища, этого вселенского монстра, по сравнению с которым она была только вспышкой, искрой на кипящей поверхности газового гиганта. И ее, побывашую в пасти этого чудовища, пытается напугать некто, сравнивый по возможностям с комаром. Она так ясно, так отчетливо представила себе это абсурдное соперничество, что не могла удержаться от смеха. И тот, локальный хозяин жизни, испуганный, отступил.
Она тогда ничего не подписала. Она жила одним днем, последним. Завтра для нее не существовало. Чего ей было бояться? Нечего. Но тогда в первые годы борьбы за обанкротившиюся «Holonet News» она была одна. У нее не было Мартина. Как бы она поступила сейчас? Сейчас она бы уступила. Она стала сильнее и одновременно с этим уязвимей. Ей было что терять.
Корделия постаралась устроиться поудобней, прислонившись к транспортировочному модулю. Он уже не внушал ей ужаса, ни отвращения. Скорее дарил надежду. Мартин свободен. А она… она справится. Ей нужно собраться, восстановить события последних суток. Что она помнит? Кажется, она совершила необъяснимую глупость. И эта глупость носит имя Алекс Ван дер Велле. Память становилась все сговорчивей. Давала справки и снабжала четкими иллюстрациями. Она повела себя с пресловутой женской нелогичностью. Профессор Гриффит произнес над ней окончательный приговор. Она почувствовала себя отвергнутой, брошенной, ненужной, и вот таким ассиметричным способом попыталась вернуть себе почву под ногами. Возможно, будь у нее больше времени, она бы восстановила баланс без дополнительных противовесов. А годом раньше ей бы и времени не понадобилось. Но годом раньше у нее не было Мартина.
Почему ее привлек именно он, этот породистый, молодой делец? Этот рафинированный продукт галактического истэблишмента? Алекс тоже своего рода аристократ, но его древо произрастает не в Священной земле Гроба Господня, а на удобренных долговыми расписками банковских делянках. Он — плоть от плоти могущественной финансовой элиты Земли, давно распустившей свои кредитные щупальца на другие звездные системы. В жилах этого успешного менялы течет не кровь, а ликвидность.
Свое собственное участие в этой эскападе она худо-бедно объяснила, а вот почему он подписался на участие? Вопрос остается открытым. И примитивным сексуальным интересом на него не ответишь. Любая другая женщина могла бы себе польстить, выбрав именно эту версию, но только не она. «Вы привлекательны, я — чертовски привлекателен. Чего зря время терять?» Бессмертная мотивация. Но Алекс ван дер Велле экземпляр особой породы. Его холодный ум финансиста не перебьют никакие гормоны. Дебет, кредит, положительное сальдо. Либидо тут бессильно. Он прилетел на Асцеллу с определенной целью. И с ней он тоже встретился не случайно. Ему что-то от нее нужно. Но что? Семейка Рифеншталей подбивает клинья? Но они при финансовом интересе всегда начинают с переговоров, предлагают сделку. Облачившись в смокинг и натянув белые перчатки, финансисты обрели так необходимую им респектабельность. И не рискнут этой респектабельностью ни при каких условиях. Если бы им понадобился ее голоканал или холдинг, ей бы предложили хорошую цену. Так было с «Solar24». Канал перекупили за полтора миллиарда. Хотя аналитики оценивали компанию в 800 миллионов. Владелец уступил без боя. И на вырученные деньги уже основал новую голостудию. Ей они бы тоже сделали выгодное предложение, предложили бы слияние с более крупным холдингом. И только после ее отказа прибегли бы к таким радикальным мерам. Угрозы, шантаж, похищение. Но ничего этого не было.
Алекс возник из ниоткуда в амплуа светского льва. И принялся ее соблазнять. Зачем? Не согласуется с его рациональным мышлением. Представитель семейства Рифеншталей не самоутверждается количеством женщин, он самоутверждается количеством приобретенных активов. Или она, в его понимании, и есть такой актив? Потому что она с Геральдики? Аристократка? Рифенштали задумали разбавить кровь менял кровью благородного сословия? Не лишено смысла. Аристократы с Геральдики до сих пор держаться особняком и не одобряют бизнес деятельности в своих рядах. Согласно средневековым догмам дворянин — это охотник и воин, а торговец — существо презираемое. И это в двадцать втором веке. Неистребимые предрассудки. Браки не поощрялись. Но с ней, дамой независимой, состоятельной, пусть даже с пятном на происхождении, у Рифеншталей могло получиться. Вот только зачем это ей? Зачем ей обзаводиться такими родственниками? Она уже поплатилась за свое легкомыслие, за женскую свою нелогичность. Тосковала по Мартину, а в постель отправилась с первым встречным. И очнулась в грузовом отсеке неизвестного корабля.
Алекс? Это устроил Алекс? Но зачем? Зачем ему ее похищать? Последнее что она помнит, это молодая женшина в гравикресле. Эта женщина ждала ее на аллее, ведущей к арендованному коттеджу. Почему обязательно ждала? Или ждала, но не ее… Что она вообще там занималась? Еще накануне Корделия обошла бы эти гравиносилки стороной. А тут… Пребывала в уверенности, что в этом тщательно охраняемом поселении, где расположены частные, пекущиеся о своей репутации клиники, с ней ничего не может случиться. И Вадим ее в этом уверил. Убедил оставаться на Асцелле, пока он ищет кукловода, стоящего за попыткой похищения. И она послушалась. Куда спешить? Мартин на «Мозгоеде», в безопасности. И скоро вернется домой. А вот вернется ли она? Может быть, так и сгинет в пустом грузовом отсеке. Ей выстрелят в голову из бластера и вышвырнут в открытый космос. Или сразу вышвырнут. И никто ее не найдет. Ее тело — песчинка. Даже не песчинка, элементарная частица. Она уйдет в пустоту, которая ее ждет. Бегемотик останется один.
Нет, сейчас времена изменились, он уже не подопытный экземпляр. У него есть паспортная карточка, есть деньги. И еще — у него есть друзья. Ему помогут. Его защитят. Он научится жить один. Мартин умный мальчик. Он справится. А вот она его больше не увидит. Даже если так, не ей пенять на судьбу. Судьба подарила ей целый год счастья. Подлинного, самой высшей пробы, а в том, что она это счастье не уберегла, никто не виноват. Только она.
Корделия снова поменяла положение тела, попыталась пристроить сведенные за спиной руки так, чтобы избежать затекания. Вспомнила, как Мартин учил ее протаскивать свое тело через связанные руки, чтобы руки оказались впереди. Киборгу это удавалось без труда, даже с риском вывиха, а вот она застревала, капризничала и ленилась. Твердила, что ей это умение не понадобится. Даже ее хваленая интуиция ничего ей не подсказала.
«Прости меня, бегемотик, прости. Я все испортила. Все погубила. И тебя не уберегла, и сама влипла».
Снова легла на бок, подтянула колени к животу и даже попыталась заснуть. Где-то далеко внизу все так же басовито гудели двигатели.
Из дремы ее вырвал свист пневмопривода, втянувшего створку двери, как иссохший язык. В проеме возникла фигура. Женская. Гостья, не спеша, преодолела порог и то небольшое расстояние, что отделяло ее от пленницы. Свет стал ярче и резче. Корделия болезненно зажмурилась. Женщине на вид было лет тридцать. Одета в элегатный брючный костюм цвета топленых сливок с золотой отделкой по шву, что, по мимолетному мнению Корделии, было лишним. Но костюм дорогой, похоже, что разработан модельерами Коррино. И прическа у новоприбывшей так же соответствует последнему тренду. Безупречный макияж, свежий цвет лица. Корделия невольно поежилась. Долгие годы вынужденной публичности приучили ее к необходимости соблюдать дресс-код. Внешность медийной персоны это своего рода доспехи, защитное поле. А у нее сейчас нет никакой защиты. Она выглядит жалкой, потрепанной. На ней все то же вечернее платье, в котором она отправилсь на свидание к ван дер Велле. Натянула его, когда покидала спальню неожиданного любовника, рассчитывая через несколько минут оказаться в душе. Это платье помялось, истрепалось и кое-где зияло прорехами. В нем было холодно и неловка. Какая у нее прическа и как она выглядит после ночевки на голом полу, Корделия старалась не думать. Но это неизбывное, женское, при взгляде на цветущую, ухоженную соперницу, сразу взыграло холодной желчью.
Незнакомка подошла ближе, потом шагнула в сторону и села на угол контейнера. И тут Корделия ее узнала. Это была та самая блондинка, расслабленно парящая в гравикресле. Та самая, с кем говорил Алекс, и которая поджидала ее у коттеджа.
— Рада, что вам лучше, — с чуть заметной насмешкой произнесла Корделия. Возникшая в теле неловкость побудила пойти в наступление.
— Да, — любезно согласилась гостья, непринужденно закидывая ногу на ногу и демонстрируя туфельки из кожи леразийской ящерицы. Снова дом Коррино. — Рассчитываю на скорейшее выздоровление в самое ближайшее время.
— Вы проходите интенсивный курс?
— Да, и предписанное лечение дает положительную динамику. А если вы этому лечению посодействуете, то выздоровление наступит еще раньше.
— Чем же я могу помочь?
Эту блондинку она определенно знала задолго до встречи на Асцелле. Слишком все узнаваемо, и тембр голоса, и манера выговаривать гласные, и поворот головы, и неосознанные жесты. Корделия ее знает. Они встречались, говорили, спорили, даже угрожали друг другу. Но это было давно. Очень давно.
— Так я могу помочь? — повторила свой вопрос Корделия, чтобы обрести, в конце концов, определенность. Когда диагноз будет поставлен, проще будет назначить лечение.
— Можете, — согласилась гостья.
— Чем же?
— Например, исчезнуть.
Корделия не удивилась. Она ждала чего-то подобного.
— А что вам это даст?
Блондинка чуть подалась вперед.
— Это даст мне утраченное имя и будущее, которое у меня украли.
Корделия закрыла глаза, открыла и в упор взглянула на собеседницу.
— Камилла… — выдохнула она.
— Она самая. Твоя лишенная наследства, изгнанная из отчего дома, проклятая сестра Камилла.
Корделия усмехнулась.
— Очень поэтично, но на Шекспира не тянет. Мы с тобой не сыновья графа Глостера. В отличие от незаконнорожденного Эдмонда я на тебя не клеветала. Решение о наследстве принял наш отец. Я среди наследников не значилась. Отец оплатил мое образование в университете и купил матери дом на Аркадии. На большее мы не рассчитывали. Он со своей стороны не проявлял особого желания меня признавать. Он женился на девушке своего круга, своего сословия, на аристократке из рода Гонзага-Мышковских. Все строго по канону, в угоду всем геральдийским хартиям. И то, что он по прошествии времени изменил решение, со мной прямой связи не имеет.
— Ну, разумеется, — хмыкнула Камилла, — ты здесь совершенно не при чем. Невинная жертва. Явилась однажды и лишила нас всего, дома, имени, чести и будущего.
Корделия устало вздохнула. Было время, когда она оправдывалась, предлагала перемирие, соглашение по разделу имущества. Она засылала парламентеров, нанимала посредников, действовала через адвокатов. Однажды, измотанная этой бесконечной тяжбой, почти отравленная лившейся на нее грязью, она попыталась отказаться от свалившегося на нее наследства. Но выяснилось, что она и этого сделать не может. Один из пунктов завещения покойного Карлоса-Фредерика гласил, что в случае отказа его дочери Корделии от имени и владений Трастамара, все эти земли будут порезаны на мелкие наделы и отданы под застройку, леса вырублены, а на берегах озер и рек появятся лесопилки и деревообрабатывающие комбинаты. Обманутый супруг предпочел уничтожить уникальные фамильные земли, но не позволить воспользоваться доходами с них вероломной супруге. Корделия ужаснулась, когда адвокат это озвучил. Она вновь, в который раз, попыталась найти компромисс с семьей отца. Но была грубо отвергнута. И настолько грубо и бесцеременно, что даже ее закаленное шебскими кровососами и улиточками терпение лопнуло. Она внезапно успокоилась, разом отменила все ранее запланированные консультации с адвокатами по наследственному праву и объявила, что готова следовать последней воле отца.
С тех пор судьба родственников ушла в нижнюю строку ее интересов. Раз в полгода она давала задание своей службе безопасности, и сотрудники Ордынцева составляли для нее краткий доклад по состоянию дел семьи Мышковских-Трастамара. Так она узнала, что старшая сестра Камилла вышла замуж за некого Войчинского, средняя сестра подалась в активистки «Живых» и отправилась на какую-то планету насаждать экологические ценности, младший брат умер от передоза, а мать попала в клинику для душевнобольных. Прочитав о смерти того самого наследника мужского пола, чей ДНК-тест и послужил причиной разразившейся катастрофы, Корделия не испытала ни сожаления, ни угрызений совести. Всего лишь строка в сводке происшествий. Ее вины в том нет. Она пыталась помочь, но наследница разорившихся, но кичливых и заносчивых Мышковских приказала выставить ее вон, как настырную нищенку. Ну что ж, каждый делает тот выбор, который в данный момент полагает правильным.
Пожалуй, Камилла была единственной ее настоящей родственницей, и это родство подтверждалось ДНК-тестом. К ее судьбе Корделия тоже время от времени проявляла интерес и находила, что сестрица на фоне прочего семейства выглядела наиболее деятельной. Замуж вышла неудачно, но вполне удачно развелась, оттяпав у супруга львиную долю нажитого имущества. Затем жила самостоятельно, никому не позволяя ни руководить, ни направлять. Судя по коротким справкам СБ, Камилла промышляла мелким мошенничеством и была на этом поприще довольно удачлива. Во всяком случае, ни в тюрьму ни в черные списки мафии не попала. Со временем ей даже разрешили вернуться на Геральдику, резидентом которой она по-прежнему значилась. На планете у нее остались двоюродные тетки по материнской линии и целая армия кузенов. Ей было куда возвращаться. Но вернуться заносчивая дочь князей Мышковских могла только в статусе победительницы, с восстановленным именем и обретенным богатством.
— Послушай, Камилла, — устало начала Корделия, — все это было решено и установлено не мной. Это постановление суда. Твоя мать судилась не один год. Подавала один иск за другим. И ничего не добилась. Только на судебные издержки потратилась. Это не я, это наш отец. Над завещанием работали его юристы, старые и опытные. Меня никто не спрашивал. Никто. И я нничего не могла изменить. Я же хотела… Ты же знаешь, наш отец-самодур и это предусмотрел. Если бы я отказалась от наследства, вам бы оно не досталось. Даже если бы вы меня убили…
Корделия смолкла. У нее першило в горле. Хотелось пить. Она устала. И замерзла.
— Да, убить тебя это не выход, — ядовито констатировала Камилла. — Иначе я бы давно это сделала. И получила бы удовольствие.
— Вероятно, батюшка подозревал об этих твоих наклонностях и подстраховался.
Наследница Мышковских усмехнулась.
— Конечно, подозревал. Он же мой отец. А ты разве теми же наклонностями не отличилась?
Корделия пожала плечами.
— Не знаю. Не пробовала.
— Врешь. Ты не хуже меня это умеешь. Только действуешь чужими руками. Играешь в праведницу, в честную, добродетельную вдовицу. Какой девиз у твоего чертова канала? Факты и обязательства?
— Нет, уже новый.
— Это какой же?
— 100% искренности, — пробормотала Корделия.
— Ах да, ты же у нас киборгофилка. Обзавелась хорошеньким кибер-мальчиком. Ничего удивительного. Нормальному мужику ты не нужна. С твоим-то характером да не первой молодости. Злобная, расчетливая стерва. А твой кибермальчик справляется? Или даже у него в программном обеспечении бывает сбой?
Корделия уперлась затылком в корпус модуля. Эта детская истерика ее утомляла. Заметно было, что Камилла не раз воображала эту речь победительница, но в самый ответственный момент большую ее часть забыла. Всплывали только отдельные фразы.
— Чего ты от меня хочешь? Убить? Убивай. Только владелицей земель Трастамара тебе не стать. Моя насильственная смерть или исчезновение так же предусмотрены в завещании. Но уже мной. Это мне посоветовал адвокат. Если я исчезну или меня убьют, все земли и прочая недвижимость переходят под протекторат регентского совета. А холдинг тем более тебе не достанется, ты станешь убийцей, но ничего не приобретешь взамен.
— Я же сказала, что давно бы сделала это, если бы твоя смерть принесла дивиденды. Поэтому я не имею намерений тебя убивать. Во всяком случае, пока.
— А что ты намереваешься? Взять за меня выкуп? Тоже не имеет смысла. Как только станет известно о похищении, на мои счета и на счета холдинга будет наложен арест. Никто из руководства не пойдет на переговоры с похитителями. Я запретила. Можешь резать меня на куски в прямом эфире. Не поможет. Ты же знаешь, мои дела ведет авшурская юридическая контора, а их не купить, не запугать. Разборки хумансов их не касаются.
В лице Камиллы что-то неуловимо изменилось. Корделия изобразила сочувствие.
— А ты не знала? Ну извини. Тебе достанется только труп.
Неожиданно Камилла соскочила с контейнера, бросилась к Корделии и ударила ее по лицу. Голова Корделии мотнулась, она ударилась затылком о корпус модуля. В висках застучало, нижняя губа стала соленой и мокрой.
— Ну как же так, сестрица? Так переговоры не ведут. При отсутствии выдержки выгодных условий тебе не выторговать.
Камилла занесла было руку для второго удара, но передумала. Корделия улыбнулась окровавленными губами.
— Вот, уже лучше. Теперь у тебя есть шанс. Если хочешь, я дам тебе несколько уроков. Как вести переговоры и как заключать выгодные сделки.
— Я тебя убью…
Корделия снова пожала плечами.
— Об этом ты уже поставила меня в известность. А я предупредила тебя о последствиях. Может быть, покончим с прелюдией и перейдем к основной части? Обсудим взаимные претензии? Чего ты собственноо от меня хочешь? Если твоей целью является мое устранение, невзирая на все негативные последствия, то делай, что задумала, и не трать попусту время. Или ты как в плохих сериалах, жаждешь сыграть злодейскую мизансцену, чтобы потешить уязвленное эго? Ну давай, играй. Попинай меня ногами.
— Я могу и последовать твоему совету, — прошипела Камилла.
— Не стесняйся. Яви свою благородную, аристократическую ярость.
Камилла вскочила, но сразу села. Глаза ее сверкали. Корделия снова улыбнулась.
— Вот мы и выяснили, что сама мизансцена не более, чем антураж. Идем дальше. Выкуп отпадает. Я уже объяснила, что это невозможно. Кстати, можешь проверить. Запроси через своих юристов. У тебя же есть юристы? Надежные, грамотные? Если нет, могу порекомендовать.
— Да знаю я про твои условия с выкупом. Слышала. И не собиралась я за тебя ничего просить.
— Тогда отрой мне наконец сакральную тайну бытия. Чего ты хочешь? Может быть, я все-таки смогу помочь?
Камилла неожиданно успокоилась. Расслабилась. Стиснутые пальцы разжались. Мяч был на ее стороне.
— Можешь, — почти ласково подтвердила она, — очень даже можешь. И уже… помогаешь.
— Каким же образом? Я еще ничего для тебя не сделала.
— Напротив. Ты уже стала заложницей. Ценным призом. Который можно выгодно обменять.
Корделия изобразила удивление.
— Ты отдашь меня в качестве вознаграждения?
— Не совсем. Я возьму за тебя выкуп. Только не деньгами. Я возьму его кое-чем другим. Вернее, кое-кем.
— Не понимаю.
— Да брось. Все ты понимаешь. Кто согласится пожертвовать собой ради тебя? Да никто. Дураков нет. Даже твоя мать вряд ли согласится. А вот среди не-людей такие найдутся. Твой очаровательный кибермальчик. Как его там? Мартин? Он же тебе предан. Прямо как собака. Только свистни, он и прибежит.
Корделия почувствовала, что ей не удается вдохнуть. Она ждала чего-то подобного, подозревала, что разговор непременно зайдет о Мартине, но малодушно рассчитывала, что все происходящее бегемотика не коснется.
— Так это ты? Там, на «Сагане»?
Камилла состроила гримасу непослушной девочки, которую вынуждают сознаться в малозначительном преступлении.
— Да, я. А что? Неплохо было задумано, и могло бы сработать, если бы не эти… как их… чокнутые.
— Зачем тебе Мартин? Он всего лишь киборг.
— Уникальный киборг, единственный, разумный, с привнесенной личностью исходника.
— Разумный — да, но что касается личности исходника — чушь. Ему закачали архив семьи Каленберг, но это всего лишь информация, это не воспоминания и не чувства.
— Никто и не утверждает, что перенос личности был совершен в полном объеме, но тем не менее попытка была. Но гораздо ценнее его изначальная разумность, симбиоз мозга и процессора. Человек с кибернетическими возможностями. Сверхчеловек. Виток эволюции. Этот кибермальчик дорого стоит, очень дорого. Я намерена его продать.
— И… покупатель есть?
Камилла улыбнулась, не скрывая торжества.
— Есть. Даже два.
— Сколько дают?
— Первый двадцать. Миллионов, разумеется.
Корделия присвистнула.
— Щедро. А второй?
— Второй пока не знаю.
— Думаешь, даст больше?
— Не сомневаюсь.
— Первый это случаем не ван дер Велле?
Камилла устроилась на контейнере более непринужденно, как в кресле у камина.
— Возможно. Второго угадаешь?
— Если бы «DEX-company» все еще была в силе, я бы, не колеблясь, назвала бы Бозгурда. Найджел отдал бы и больше, чтобы избежать окончательного краха. Но «DEX-company» больше нет. Следовательно, это кто-то другой. Кто-то, кто помимо Бозгурда, осознает подлинную ценность Мартина. Для большинства он всего лишь разумный киборг, один из бракованных, удачно избежавший утилизации. Разумные киборги уже не внушают такой священный ужас. Совет Федерации дал им статус полноценных граждан. На страже их интересов стоит ОЗК во главе с Кирой Гибульской. Разумных киборгов только жалкая доля процента от общего числа продукции «DEX-company», но их вполне достаточно, чтобы воспринимать их пусть как редкое, но уже не уникальное явление. Двадцать миллионов за одного из них никто не даст. Даже миллион наскрести будет затруднительно. Остается очень небольшая группа людей, кому известна тайна создания Мартина. И состоятельный персонаж, способный выложить за него требуемую сумму, только один.
— И кто же это? — Камилла явно наслаждалась.
— Я. За мою жизнь выкуп взять ты не можешь, а вот получить отступные за жизнь Мартина вариант вполне жизнеспособный. И наиболее безопасный. Только подлинный знаток даст настоящую цену. Для дикаря с какой-нибудь Танзании-18 «Мона Лиза» только раскрашенный кусок ткани. А вот для собирателя антиквариата…
Камилла склонила голову набок.
— Да, сестрица, ты действительно… неглупа.
Корделия в очередной раз пожала плечами.
— Это несложно. Я не раз и не два просчитывала этот вариант. Рано или поздно кто-то обязательно покусится на Мартина в попытке заработать. Вот только конкурирующего покупателя я не учла. Допускала его существование гипотетически, но не могла определить мотив, да еще за такую цену. Но у Рифеншталей этот мотив есть. Не знаешь, какой?
Теперь пришла очередь Камиллы пожимать плечами.
— Не знаю, да и, по правде говоря, не хочу знать. Какая разница? Главное, что они платят.
— Заключи сделку со мной. Я дам больше.
— Я могу заключить сделку с вами обоими. И получить в два раза больше.
— Это как?
— Возьму деньги у Алекса, а киборга не отдам. Потом точно так же возьму деньги у тебя. Сорок лимонов лучше чем двадцать.
— Кинешь Рифеншталей? Не советую.
— Я в любом случае буду вынуждена это сделать, если, как ты предлагаешь, заключу сделку с тобой. Если уж рисковать, так по крупному.
Корделия покачала головой.
— Здесь существенная разница. Кинуть на деньги или нет. Если ты расторгнешь сделку, то разрушишь их планы, но не посягнешь на деньги. Из тех денег, которые ты получишь от меня, ты легко заплатишь неустойку. Они, конечно, будут недовольны и занесут тебя в список «неблагонадежных», но не будут преследовать. Совсем другое, если ты возьмешь их деньги, но не отдашь стулья.
— Какие стулья?
— Неважно. Так говорят. Утром — деньги, вечером — стулья. Но использовать один из методов великого комбинатора по отъему денег я не рекомендую. Это тебе не провинциальное казино обчистить. Да, да, наслышана о твоих подвигах. У меня все ходы записаны. Ты по молодости своей и неопытности сунулась в игры больших серьезных дядей. И эти дяди тебя не простят. Если ты возьмешь у них деньги и не отдашь товар, они сочтут это за оскорбление. За плевок. Это будет означать, что ты их ограбила. Ты украла их деньги. Ты понимаешь, что это значит? Понимаешь, что значит украсть деньги у Рифеншталей? Безопасней ограбить цыгана. Даже если ты три раза перекроишь себе лицо, пять раз сменишь имя и местожительства, тебя все равно найдут. Через пять, через десять и даже через двадцать лет. Не найдут тебя, найдут твоих детей. Найдут и убьют. Тебе это надо?
Камилла закусила губу. Похоже, что с этой точки зрения она сложившуюся ситуацию не рассматривала. Цифра 40 миллионов туманила и мутила разум.
— Ну что ж, — произнесла она после некоторых раздумий, — тогда мне проще придерживаться первоначального плана. Выманить твоего кибермальчика, отдать его Алексу, а тебя отправить в вакуум.
Корделия кивнула.
— Тоже вариант. Ничуть не хуже прочих. То есть, расторопность и профессионализм моей службы безопасности ты не учитываешь, не говоря уже о галаполиции и федеральных спецслужбах? Они ведь наверняка тебя уже вычислили. Вадим — персонаж упорный и крайне подозрительный. Он не отступит.
— Но ты же сама говорила, что кинуть Рифеншталей гораздо рискованней.
— Да, рискованней. И повторяю свой совет. Заключи сделку со мной. Потому что, кроме денег, у меня есть то, что Рифенштали никогда тебе не дадут.
— И что же у тебя есть?
— Владения Трастамара.
Камилла выгнула бровь.
— А это тут с какого боку? Ты же не можешь мне их отдать.
— Не могу, но все-таки ты можешь их получить. И совершенно законно. Без убийств и шантажа.
— Да неужели? Ты пять минут назад весьма убедительно мне доказывала, что я никогда их не получу. Потому что ты позаботилась о том, чтобы я не стала наследницей.
— Я себя обезопасила на случай покушения. Но наш отец не так прост. При всем своем самодурстве и деспотизме он позаботился о том, чтобы родовые земли Трастамара принадлежали его потомкам, а не ушли на сторону.
— То есть? Я не понимаю. Он же лишил своих детей наследства.
— Да, лишил. Но не окончательно. В завещание есть оговорка. И эта оговорка стала мне известна только пару месяцев назад.
— Что за оговорка?
— Он называет меня полноценной наследницей всей движимой и недвижимой собственности Трастамара с правом передачи по прямой линии. То есть, я имею право все завещать своим детям.
— Но у тебя их нет.
— Именно. Крайний срок 45 лет. Если по достижении этого возраста у меня все еще не будет прямых наследников, то право наследования переходит к ближайшему члену семьи, способному доказать генетически свою принадлежность к роду Трастамара, то есть, к тебе.
Камилла растерянно заморгала.
— Так я… что же это… я могу стать наследницей?
— Можешь. Тебе осталось подождать два года. Тихо, спокойно подождать, не устраивая ни убийств, ни похищений, и не влезая в авантюры. Я могу подписать письменное обязательство и назначить тебя наследницей официально. Вернуть тебе законный статус. Но свое поведение тебе придется пересмотреть. Потому что при малейшем подозрении суд может признать тебя недобросовестной наследницей. Спроси у своего юриста. Он тебе расскажет.
— Но за эти два года ты еще успеешь обзавестись ребенком. Ну или клоном.
Корделия покачала головой.
— Нет, клон в качестве наследника не признается. Только два полноценных родителя и ребенок должен быть рожден естественным путем.
— А ты…
— Я не могу родить. Я бесплодна. Думаешь, зачем я отправилась на Асцеллу? Чтобы в клинике Гриффита обзавестись генетически безупречным эмбрионом.
— Но у тебя…
— … ничего не получилось. — Корделия закрыла глаза. — Все эмбрионы погибли.
Камилла встала и нервно прошлась по отсеку. Затем обернулась к сводной сестре.
— А ты мне тут часом лапшу на уши не вешаешь, спасая своего кибермальчика?
«Хотелось бы…», подумала Корделия.
— Не вешаю. Ты можешь все это проверить. Свяжись с клиникой и с моим адвокатом Соломоном Голдсбергом. Я дам разрешение, и они предоставят тебе всю необходимую информацию. — Корделия облизнула сухие губы таким же сухим языком. — И… дай мне воды.
Камилла направилась к двери. Задержавшись, бросила:
— Я должна подумать.
— Думай, — безропотно согласилась Корделия. Сил больше не было. — Только пусти меня, наконец, в комнату для девочек. Ты же не опустишься до плебейской мести?
Не ответив, Камилла вышла.
Минуту спустя явился хмурый громоздкий субъект с перебитым носом. Развязал Корделии руки и отвел в крошечную каюту. Потом ей дали переодеться и проводили в душ.
Полчаса спустя Корделия легла на узкую койку (каюта предназначалась не для пассажиров, а для обслуживающего персонала) и закрыла глаза. Через несколько часов станет известно, удалось ли ей, хромая и подпрыгивая, увести голодную змею от выпавшего из гнезда подлетка.
— Гей, славяне! Подъем, племя неудачников! — будит геологов и летунов Вадим.
— Чего так неласково? — интересуется кто-то.
— А за что вас хвалить? Идею с водопроводом провалили. Десять лбов, а глупее одной бабы.
— Ну, шурфовку-то провели. Местами до трех метров, — вяло
отбрехивается кто-то. — Подожди, а что не так с водопроводом?
— Сходи, посмотри.
— Что они шумят? — сонно спрашивает Жамах.
— Не знаю. Что-то с водопроводом. Вадим говорит, Ксапа умнее всех нас вместе взятых.
— Это точно, — Жамах переворачивается на бок, ко мне спиной, и вновь засыпает. Олежек всю ночь не давал нам спать. Но что там с водопроводом? Засыпанное старое русло размыл?
Одеваюсь и иду выяснять. Вроде, все нормально. Ливень наполнил три озерца и почти заполнил болотце. День-другой — и водопровод заработает.
— Да-а-а… Это мы не продумали, — говорит за моей спиной Платон. — Такую воду пить нельзя.
И пинает головешки костра. Малышня вчера весь день таскала из третьего озера сучья, палки и сухие стволы деревьев, чтоб не напороться брюхом на сук, когда купаешься. Как муравьи весь день работали. Сложили большую кучу. Хорошие дрова будут, когда высохнут. Под конец за камни
принялись, чтоб ноги не портить. Из камней очаг сложили. Все правильно сделали, подальше от деревьев, чтоб пожара не было. Воду, конечно, замутили, но муть осядет.
— Муть осядет, — говорю. — Не здесь, так в болотце.
— Они же завтра снова купаться придут.
— Ну да. Здесь вода самая теплая из трех озер. Я сам сюда после работы купаться приду.
— Нельзя пить воду из лужи, в которой кто-то купался, — объясняет мне Юра. — Заболеть животом можно. Думаешь, ребятня писать на берег выходила? Я не хочу пить воду, в которую кто-то писал. В такой даже посуду мыть нельзя.
Тут мы слышим гул авиетки. Он совсем не такой, как у вертолета, потише и на две октавы выше, как Сергей говорит.
— Опять начальство, — хмурится Платон. — Идем, встретим.
Это не начальство. Точнее, Питер-надзорщик тоже прилетел. Но за ним из авиетки вылезает Ксапа! Двигается она осторожно, экономно, как Жамах после болезни. Правая рука висит на перевязи.
— Только не обнимай меня! — восклицает она. — Ребра переломаешь, они еще не срослись. Я из больницы сбежала! Можешь аккуратно взять на руки и отнести в вам.
Я так и делаю. Ксапа ослабела, и любое усилие вызывает у нее одышку. Дышит мелко, но часто. Глубоко дышать ей больно.
— Ерунда это все! — утверждает она. — Я на поправку пошла! Видели бы вы меня неделю назад. Есть не могла, на капельницах жила. Да, у вас бульончика не найдется для дистрофика? Мне сейчас полагается есть понемногу, но часто.
Целый день к нам гости ходят. Все новости по десять раз
рассказывают. Я с Кремнем меняюсь, чтоб на охоту не ходить. Жамах с кем-то меняется. Вечером Света приходит знакомиться, жалуется, что на нее решили сельское хозяйство свалить.
На следующий день Ксапа, опираясь на палку, идет смотреть новостройку. Мы как раз собираемся заливать бетоном ленточный фундамент.
— Отряд! Становись! Равняйсь, смирно! Равнение на середину! — рявкает Платон.
— Через четыре года здесь будет город-сад! — хором кричат шабашники, выстроившись в линию.
— Вольно. Разойдись!
Тут мимо проходит Света с пустым ведром. Шабашники переглядываются, торопливо вновь выстраиваются в линию.
— Три — четыре! — командует Платон.
— И на Марсе будут яблони цвести! — дружно орут парни.
— Ах вы, суслики! — кричит Света и бросается на них, размахивая пустым ведром. Шабашники разбегаются с веселыми воплями. А Ксапа в очередной раз выслушивает, сколько яблонь и смородины будет посажено вокруг хыза.
— Клык, бери лимузин, — Платон кивает на экскаватор, — и прокати Оксану по всем объектам.
Кто не понял, по всем объектам — это вдоль нового водопровода. Но тут возникает сложность. В кабину вдвоем мы не помещаемся. Чтоб на подножке ехать, нужно двумя руками держаться. А водить экскаватор Ксапа не умеет. Но геологи быстро соображают. Стелют в ковш, который большой, который
спереди, брезент, сверху кидают тюфяк. Получается мягко и удобно. Я сажусь за руль и неторопливо еду вдоль трассы водопровода. Евражка, конечно, на подножке.
— Ксапа Давидовна, это есть выдающийся нарушение техники безопасности, — кричит нам вслед Фрэд-надзорщик. Мы ему руками машем. То ли «привет», то ли «отвяжись».
Назад Ксапа идет пешком. А Еврежка отгоняет экскаватор на стройку. Я уже давно замечаю — геологам только бы канаву с отвесной стенкой найти. Полдня восхищаться могут, землю в пальцах мнут, камешки рассматривают.
— Клык, какие же вы молодцы, что бассейн вырыли, — радуется Ксапа. — Детишки плавать научатся.
— А Вадим говорит, из-за них воду пить нельзя.
— Пить из старого будем. Бассейн важнее!
До родного вама так и не доходим. Ксапа в вам к Мудру заглядывает. И через три слова, поздороваться толком не успели, уже спорят. Я один домой возвращаюсь. Мечталки нет, Жамах нет, одна Лава с тремя малышами возится. По шкурам перед собой разложила, пройти страшно. Как будто у Баламута своего вама нет! Ну, раз так… Велю ей похлебку в котле
разогреть, выдаю пару консервных банок и поручаю накормить Мудра и Ксапу. А то ведь они до вечера голодные проспорят.
Эта нахалка без спроса тащит из рюкзака Жамах рацию и вызывает Туну. Ну совсем степнячки от рук отбились. Отругал ее хорошенько, чтоб по чужим вещам не лазала, потом пришлось банку сгущенки дать. Терпеть не могу, как степнячки плачут. Как дети — во весь голос.
Приходит Туна, приносит четвертого малыша. Один начинает ныть, остальные подхватывают. Ужас! Бегу на стройку, там спокойнее.
Вечером два события случаются. Первое — Сергей геологов из дальней разведки привозит. Они где-то по дороге девку-айгурку отловили. Говорят, за ней охотники гнались. Сергей машину между ними и девкой посадил. Охотники вертолета испугались, остановились. А Бэмби девку догнала, остановила, уговорила в вертолет сесть.
Когда мы степнячку ловим, руки-ноги свяжем, если время есть, на плечо забросим и несем как тушу оленя. Бывает, по голове стукнем, чтоб не вопила. А чудики, наоборот, накормили, напоили, нож на ремне подарили. С другой стороны на ремень фляжку подвесили. И все это — вшестером, с улыбками и смешками. Девка не знает, кому досталась. Из языка Чубаров всего десяток слов знает, а Бэмби по-айгурски вообще не понимает.
И вот Бэмби таскает айгурку за руку по всему поселку, лопочет сразу на четырех языках. У нас народ к новичкам привычный. Видят, нож да фляжка на поясе — значит, девка чудиков. Не трогают. Только испуганная Евражка к Жамах прибегает жаловаться, да Жамах хмурится, желваками играет.
Тут другое событие начинается. Открытие второго водопровода. По канаве слабенький-слабенький ручеек путь прокладывает, а чудики раздеваются до трусов, глиной на груди полосы рисуют, прыгают вокруг, в железные кастрюли стучат. Вокруг малыши в восторге скачут. Дикари на воле, как Ксапа говорит. Айгурка испугана, а Бэмби ее за руку к нам тащит. Чудики за руки хватаются, хоровод устраивают. И меня втягивают, и Жамах, и всех, кто рядом. И Бэмби с айгуркой. Бедная девка только тут понимает, что на какой-то праздник попала, улыбаться начинает.
Затем чудики лезут отмываться в холодную воду. А кто поумнее — бежит к третьему озеру. Ну а дальше — как всегда. Котлы, полные супа, щей и мяса, шашлык над углями, бутыли с квасом и соком.
Пока все едят, уважаемые люди собираются вокруг костра Мудра и решают, пусть для начала Бэмби за айгурку отвечает. А что с ней делать, решим, когда девка говорить научится. Зовем Бэмби, и Жамах объясняет ей наше решение. Радуется, бестолковая. Еще не знает, какая ответственность
— контактером быть.
— С этим надо что-то делать, — жалуется Ксапа непонятно на что. — все слишком быстро развивается.
— Да что за беда? — удивляется Жамах. — Объясни толком.
— Экспансия в этот мир слишком бурно нарастает. Да ты не знаешь этого слова. Я должна тебе расстановку сил показать, иначе не поймешь.
Ксапа зажигает электрический фонарь, вешает повыше, решительно сдвигает все вещи к стенкам. И рисует круг на земляном полу.
— Это мир, откуда я пришла.
Рядом появляется второй круг.
— Это наш мир.
Сбоку появляются еще два круга.
— Это миры, которые открыли америкосы и австралийцы. У нас на Земле много народов. Народ — это племя по-вашему. Только большое-большое. Самый сильный народ — американцы. Когда мы дразнимся, их америкосами зовем.
Самый многочисленный — китайцы. Всем народам нужны металлы и нефть. Металлы ты видела, а из нефти делают ту вонючку, которая в бочках, на которой наши машины летают и ездят. Ну, еще много чего нам надо. И особенно — земли. Тот народ, который открыл новый мир, становится очень
сильным и богатым.
— Понятно, — кивает Жамах. — Но я была в вашем мире. Он богаче нашего.
— Погоди, не перебивай. Ваш мир тоже очень богатый. Только богатства вашего мира пока в земле лежат. Вы о них не знаете, вам они пока как бы и не нужны. И самое плохое — ваши земли уже заняты. На них вы живете. А пройдет время, и те богатства, которые в земле, вам самим потребуются.
Жамах ничего не сказала, только посмотрела словно сквозь стену вама в ту сторону, откуда вертолеты чудиков прилетают, да желваками заиграла.
— А теперь — о расстановке сил. Америкосы и австралийцы очень не хотят, чтоб мы, русские, ваш мир осваивали. Сейчас они самые сильные, а с этим миром мы наравне с ними силу получим. Они двумя руками против колонизации этого мира. Мол, занят уже, и не фиг русским тут делать.
— Колонизация — это что за слово?
— Колонизация — это когда мы лезем к вам в мир и тут живем как дома. Хызы строим, детей заводим… Учти, нас очень-очень много.
— Ясно, продолжай.
— Остальные народы тоже не хотят, чтоб мы усилились. Но они сами хотят поймать новые миры, поэтому открыто выступать за запрет боятся. А вдруг им тоже обитаемый мир попадется? Их тактика — тянуть время. Чтоб ни вашим, ни нашим. В общем, за три года мышиной возни образовались две главные силы. Это комитет по надзору, цель которого следить, чтоб русские не обижали бедных аборигенов. Вас, то есть. А на самом деле, всеми силами тормозить освоение этого мира. Самый главный у надзорщиков — Питер. Ты его
видела, он со мной прилетал.
А с другой стороны — квартирьеры во главе с Михаилом Медведевым. Ты его тоже хорошо знаешь. Медведев выглядит скромно, но за ним стоят огромные силы. Он к президенту без стука входит.
— Кто такой президент?
— Самый главный у нас. Вроде Мудра здесь. Когда мы что-то решаем, слово президента самое веское. Так вот, цель Медведева — протолкнуть в этот мир как можно больше всего из нашего мира. Людей, вещей, обычаев, знаний. А цель надзорщиков — не допустить этого. И те, и другие делают
вид, что все это — для пользы местных жителей. Такие у нас дурацкие законы. Все знают, что ложь, но обязаны подчиняться.
И вот тут начинается самое интересное! Из-за наших дурацких законов слово Мудра, оказывается весомее слова президента. Хотя у Мудра меньше тысячи человек, а у президента — больше ста миллионов. И вот Михаилу
приходится подлаживаться под слова Мудра. Разрешил Мудр еще двух шабашников прислать — Михаил завтра же их пришлет. А с ними — много-много вещей. Чтоб мы, значит, привыкали. И не сомневайся, самые лучшие пришлет.
Только опять заковыка. Все подряд присылать нельзя. Особенно оружие. Надзорщики очень строго следят, чтоб в этот мир не попало, чего нельзя.
— Но если Михаил присылает только то, что Мудр разрешил, то чего мы боимся?
— Перехода количества в качество. Загляни завтра в любой вам. Везде пустые консервные банки для чего-то приспособлены. Скоро бабы жить без них не смогут. А год назад о них кто-нибудь слышал? И так во всем. У нас уже
половина как чудики одеваются. Хоть на себя посмотри. А через год и заречные так одеваться будут. Через десять лет половина народа на русском будет лучше меня говорить. Этот мир постепенно станет русским. Чего и добивается Михаил.
— Так нам-то что делать?
— Кабы я знала. Русским этот мир все равно рано или поздно станет. Но надо, чтоб при этом он себя не потерял, вот что главное! А как это сделать — не знаю.
— И на елку влезть, и жопу не поцарапать… Ты что глаза вылупила?
— Жамах, у нас точно так же говорят.
— Так я эту присказку от Толика слышала.
Я была уверена, что военные попытаются со мной поговорить, убедить вернуться. Вряд ли вышлют погоню или попытаются действительно сбить.
Так и получилось. На самом деле я благодарна той женщине, которая меня уговаривала. Мы общались почти час, и в этот час у меня не было повода копаться в себе, сомневаться в себе. Но прошло время и ее голос все-таки умолк, я осталась одна. Я и космос. Я и мысли. Никаких таких особенных надежд, никаких иллюзий. Прошло слишком много времени.
Но как же трудно представить, что его больше нет. Нет на свете, нигде. Совсем.
Почему же тогда я лечу туда? Зачем я лечу? Чтобы найти тело? Да нет никакого тела. Может, там внизу и поверхности никакой нет. Хотя, кто-то говорил, что есть. Или это я себя уговариваю?
Искин тоже молчит. Он умница, заговаривает, только когда к нему обращаются. Или когда есть реальная опасность для корабля и экипажа.
Смотрю на часы. Вроде бы пора поговорить с Димычем.
— «Корунд», на связи «Фотон-1». У меня все нормально. Продолжаю полет.
— Сандра, погоди, не отключайся.
— Что, Дим?
— Есть новости о планете. Не плохие и не хорошие, просто новости.
— Да?
— Если в двух словах, то планета покрыта каким-то щитом, который искажает показания наших приборов. Так что мы не знаем ни точного состава атмосферы, ничего. Будь там осторожней.
— Спасибо, Дим.
Я отключилась.
Значит, щит… ну, пусть будет щит. Какая разница? Впрочем, это добавляет ребятам шанс выжить. Один на миллион.
К тому же, через несколько часов я буду знать о планете больше, чем все остальные в этом мире.
— Здравствуйте, Валентин Александрович.
— Что-то еще случилось?
Калымов находился у себя в кабинете, Димыч прекрасно видел знакомый стеллаж за его спиной.
— Да. В общем, я отпустил Сандру туда. На планету.
Вак молчал. Долго. Потом вздохнул:
— И что мне прикажешь с тобой делать?
Димыч нейтрально пожал плечами.
— Поговорите с Альфредом Кроном. Думаю, вам будет интересно…
— Хорошо. Привет, Фред. Что у вас?
— Основной пакет я выслал эксклюзивкой. Уже должен быть у вас. А теперь подробности…
Калымов выслушал подробности, и они ему не понравились.
— Так какого черта туда понесло Сандру?! Димыч, она у вас, кажется, пассажир!
— Пассажир. Вак, она вытащила девять человек. Одна.
— И ты ее отпустил…
— Седых остался на чужаке. И она все же хороший пилот. Один из лучших.
— Наделали дел… как дилетанты. Как чайники, м-мать… Ладно… прикинем шансы.
— Какие там шансы? Я в чудеса не верю, — обозлился Димыч.
— Шансы на ее возвращение. С новостями или без. И как будем отбрехиваться от военных. Мог и объяснить, кстати, раз сама она не в состоянии посчитать, что живых она там не найдет.
— Она знала.
— М-мать… Ты хоть понимаешь, что сейчас мне рассказываешь? Фактически, получается, ты выдал ей санкцию на самоубийство. Повелся на истерику…
— Да не было никакой истерики. Вак, вы что, Сандру не знаете?
— Я, может, и знаю. Вот только с Землей сейчас общаться буду я, а не ты. Что я скажу? Отправили катер разведать местность? Детский лепет…
— Она вернется.
— Сомневаюсь.
— Увидите.
— Все. До связи.
Калымов откинулся в кресле и несколько минут сидел так с полуопущенными веками. Как же не вовремя!
Потом поднялся, переключил канал связи и позвал:
— Дэн, вы сейчас где?
— Как вы распорядились. Болтаемся на орбите, наблюдаем. Дик спит, Берти здесь рядом. И кое-что, кстати, уже наловили. Эх, нам бы искин помощнее… Тут одна прогулочная яхта такие забавные переговоры ведет, что мне прямо хочется познакомиться с ее хозяевами поближе.
— Некогда, Дэн. Скинь информацию Шерриланду, он в курсе наших поисков. А сами начинайте готовить «Эхо» к дальнему перелету. Сейчас давайте на станцию, а там… Вылетаем через четыре… нет, через три часа.
— Ок. Куда на этот раз?
— Лучше тебе не знать.
— Так все равно узнаю, Валентин Александрович! Мне же курс прокладывать.
— Вот тогда и узнаешь. Все. Работайте.
Курт, на которого навалились свои проблемы, только покачал головой и выставил на место «Эхо» дежурный катер с базы. Майкл неожиданно заявил, что хотел бы проконтролировать все сам. Координатор Второго отдела, занятый улаживанием конфликта с местным правительством, возмутившимся усилением на Флоре военного присутствия Солнечной, согласился без колебаний. Но не прошло и нескольких часов, как Майкл вновь вышел на связь.
По флорианскому времени была глубокая ночь.
— Курт, не спите?
— Три часа ночи. Разумеется, я не сплю. Что-то срочное?
— Извините. Думаю, да. Похоже, за яхтой наблюдаем не только мы…
Связист катера, на борту которого в данный момент находился аналитик, перекинул на открытый канал трансляцию переговоров яхты, так что Майкл, общаясь с начальством, оставался в курсе происходящего.
— Еще чего не хватало. Выяснили, кто?
— С военной стратегической базы одновременно отчалили четыре катера. Их курсы не дают повода усомниться в цели.
— Военные…
Майкл секунду помолчал, вслушиваясь в трансляцию. Потом огорошил своего временного шефа еще одной новостью:
— Так, а это у нас кто? Встречным курсом к той же яхте идут еще два корабля. Класс неопределим. А суденышко-то пользуется популярностью!
— Оставайтесь на связи, продолжайте наблюдение. И не вмешивайтесь…
— Вы о нас плохо думаете. Продолжаем наблюдать…
— Да, кстати. По твоим прогнозам, кто успеет первым?
— Военные. Им ближе. Или мы. Но тогда военные прищучат уже нас.
— Понятно.
Курт разорвал соединение. Затем выбрался из-под одеяла — он все-таки спал — и отправился приводить себя в порядок. Предстоял серьезный разговор с директором Бюро, который, разумеется, против открытой конфронтации с ВС. Да еще по такому дурацкому поводу.
Но, раз уж всем нужны интересные пен-рит профессора Ханчиэни, то Второй отдел ничуть не хуже этих самых «всех»…
Тем более что как раз Второй отдел смог узнать кое-что о другой стороне жизни и деятельности известного ученого.
— Не вся. Я расскажу тебе потом, — пообещала Марина, отгоняя непрошенные воспоминания.
Но поздно, черты испанского дона уже таяли, ротонда расплывалась, а шум водопада все больше походил на шелест моря за бортом.
Нет, не хочу снова туда, нет!
Марина попыталась удержать ускользающий сон…
— Тоньо? Тоньо! — позвала она, схватившись за его руку.
Тщетно. Пальцы сомкнулись на пустоте, лицо Тоньо исказилось презрительной ухмылкой, такой чужой и такой знакомой… Мечта неудержимо превращалась в кошмар, привычный, как «Pater noster».
— Я приду на праздник, в Малагу!.. — крикнула она исчезающему Тоньо, уже проваливаясь на несколько лет назад, точно зная, что это все сон, и не в силах ни что-то изменить, ни проснуться.
Она снова была на «Розе Кардиффа», но не капитаном, а юнгой. Последний день — юнгой. Последний день веры в то, что она — просто человек, обыкновенная девушка, пусть и с капелькой удачи.
Марина замешкалась перед меловым кругом ровно на один миг, поймать взгляд Неда и ободряюще ему улыбнуться.
«Я справлюсь, Нед, не беспокойся за меня».
Она врала. Выходить с ножом против капитана Фитиля — сущее безумие. Но других вариантов не было. Или дуэль — или стать его девкой. Нет уж. Наследница герцогства и валлийская графиня — слишком жирный кус для мелкого пройдохи, подавится. Даже если Марина при этом погибнет, все равно. Нет.
Второй взгляд она бросила в утреннее море. Мертвый штиль. Самое время команде законопослушного купца и самую малость пирата развлечься. Кровью и смертью, как в старых валлийских сказках.
— Вперед, юнга, не дрейфь! — выкрикнул Смолли.
Жадные взгляды, тесный круг. Вся команда высыпала на ют, даже марсовый слез, чтобы ничего не пропустить.
Фитиль — раздетый до пояса, загорелый и поджарый ублюдок выше Марины на голову и тяжелее в полтора раза — уже ждал, ухмыляясь и красуясь. Не верил, что его может завалить юнга. Да что там юнга — девчонка шестнадцати лет!
— Еще не поздно передумать, малыш Морган, — ласково предложил Фитиль, выразительно похлопывая ладонью по бедру. — Иди ко мне, я все прощу!
Загоготал, донельзя довольный собой.
Из толпы матросов тоже раздались смешки, но намного меньше, чем ожидал Фитиль. Не иначе, Нед постарался. Напомнил джентльменам, что за три года, что на «Розе Кардиффа» ходит юнга Морган, удача от них не отвернулась ни разу. А может быть, рассказал им одну из своих страшных сказок о морских духах и прочей небывальщине.
Жаль только, все это просто байки. Юнга — всего лишь юнга.
Всего лишь?
Нет.
Я — Генри Морган, дитя фейри, морское счастье. Я — воплощенная удача!
— Я не прощу, Фитиль, — ровно сказал Генри Морган, бросая еще один взгляд в море. Его море. — Ты нарушил клятву, ты умрешь.
Генри Морган переступил черту, оставив Марину где-то далеко на берегу.
Дуэль началась, матросы разом заткнулись и уставились на бойцов.
Фитиль сделал шаг, вальяжный и расслабленный, сверкнул на солнце нож, блеснули злые глаза. Шаг мягкий, по дуге, чтобы оказаться между противником и солнцем.
Морган тоже шагнул по дуге, щурясь на солнце и оценивая серьезность намерений Фитиля. Судя по наглой ухмылке, капитан не собирался убивать юнгу, лишь поглумиться и сломать. Что ж, это была его ошибка. Уже вторая.
Фитиль действовал предсказуемо. Бросился, нанес короткий колющий удар и отскочил, донельзя довольный результатом: левое плечо Моргана онемело, кровь из раны брызнула на палубу.
Кровь морского счастья. Твоя последняя ошибка, Фитиль.
Морган отступил на шаг, потом еще — почти до борта, позволяя Фитилю поверить в свой испуг и растерянность. Но на самом деле ни испуга, ни растерянности не было. Генри Морган слушал море. Почти как обычно — течения, ветра, рыбы в глубине… Почти. Сегодня море отзывалось совсем иначе. Сегодня он сам был морем, и море гневалось. Морю было больно. Море желало убрать с палубы этого наглого глупого человечка, бестолково размахивающего окровавленным ножом, как будто нож может что-то сделать морю.
Смешно!
Морган улыбнулся.
Фитиль бросился снова — нервничает. Сообразил, но поздно. Море уже услышало зов крови, море идет. Они — совсем близко, слышишь, Фитиль, этот крик, так похожий на детский?
Словно во сне, Морган ускользал от ударов ножа — холодное железо причиняло слишком много боли, а человек двигался слишком медленно. И пока еще ничего не понимал.
На миг мелькнула мысль: может быть, не стоит?.. Капитан был добр, учил Моргана всему, что умел сам, заботился целых три года… Может быть, дать ему шанс?
Следующий удар Морган принял на свой нож, крутанул — и оружие Фитиля брякнулось на палубу. Всего лишь финт, показанный Недом, для него не нужно силы, лишь ловкость и капелька удачи. Правда, плечо все равно вывихнуто, слишком тяжел капитан. Но это уже неважно. В этой дуэли победит не тот, у кого здоровы руки.
Фитиль замер, оглянулся, не выпуская из виду Моргана. Сжал зубы, увидев свой нож у ног Неда, в дюйме за меловой чертой. На миг в его взгляде мелькнуло сомнение: не может юнге настолько везти просто так!
Ну же, остановись! Слышишь, море уже гудит, и те, в волнах, встревоженно кричат. Это твой последний шанс, Фитиль!
Но сомнение в глазах капитана исчезло. Моргану даже показалось, что Фитиль сейчас подберет свой нож, наплевав на законы дуэли.
— Правила, — уронил Нед и отшвырнул окровавленный нож ногой. За борт.
Матросы молча поддержали: давай, капитан, развлеки свою команду!
Капитан коротко ощерился на Неда, так же молча обещая спустить с него шкуру. Потом засмеялся, снова шагнул к Моргану. К беспомощному юнге, который теперь и ножа бы не удержал — правая рука повисла, как и раненая левая.
Вот только здесь не было беспомощного юнги. А были — морское счастье и его море, его братья и сестры, его ветра и течения.
— Остановись, капитан, — попросил Морган. — Или мы убьем тебя.
— И не мечтай, малыш, — ухмыльнулся капитан вопреки страху в собственных глазах. Фитиль понял, жаль только, уже не мог остановиться. — Я тебя и без…
Договорить он не успел. Слова потонули во внезапном гуле.
Гул нарастал быстро, страшно.
Всего удар сердца — и день превратился в сумерки.
Сначала обернулись матросы, кто-то перекрестился, кто-то помянул Дейви Джонса. Последним обернулся Фитиль. А Генри Морган и так видел это. Сам был этим. Волной. Гигантской, мутной, поднявшейся безо всякого ветра волной, которая сейчас потопит их всех. Фитиля, Неда, Смолли, «Розу Кардиффа»…
— Нет! Только Фитиля, остальных — не трогать! — велел Морган. Кажется, даже вслух.
Нед никогда не врет, удовлетворенно подумал Генри Морган, когда под неслышные за грохотом воды вопли матросов волна обрушилась на палубу.
Обрушилась, завертела, оглушила — и отступила, смыв меловой круг и унеся с собой все байки и небывальщину. Отступила мягко и незаметно. Словно приснилась.
Марина осознала себя живой, лежащей на палубе. Сверху покачивался мокрый парус с зацепившейся за канат длинной водорослью. И долго, невозможно долго, над «Розой Кардиффа» висела тишина. Плотная, удушающая тишина. Она забивалась ватой в уши, прижимала к палубе. И вдруг, разом взорвалась тонкими и резкими криками — так кричат дети или неупокоенные души. И еще селки.
Через мгновенье крики селки заглушил вопль. Вой. В нем не было ничего человеческого. Словно того, за бортом, жрали заживо.
Этот вопль рос, ширился, лез в голову, выворачивал наизнанку… Подбросил с палубы… Нет, не с палубы. С постели.
Марина резко, рывком, села, выхватывая из-под подушки нож. Огляделась: все в порядке. Пол не качается, с щелястого потолка не льется вода, за окном кричат рыбные торговки, а не голодные селки. Она в таверне Джона Серебряной Ноги, в задней комнате. Именно здесь она и заснула после вчерашней попойки на всю Тортугу.
Она дома.
Выдохнув, она потерла висок тыльной стороной ладони. На миг зажмурилась до радужных пятен перед глазами. Отогнала последние отголоски безумного вопля из кошмара.
Сон, это был всего лишь сон. А Марина — дома, в безопасности.
Надо позвать Неда, умыться. Снова надеть камзол и образ бешеного пирата Генри Моргана, ведь внизу его ждут Торвальд Харальдсон и до дьявола дел. Не время быть нежной барышней и тосковать по родному Уэльсу.
Надо взять себя в руки, сейчас же!
Она бросила нож обратно на подушку, открыла рот, чтобы позвать Неда, и закрыла. Потому что нож зазвенел как-то неправильно. Не обо что ему было на подушке звенеть. Или было?
Обернувшись, Марина замерла.
Рядом с ножом лежала золотая птица. Растрепанный, словно из всполохов пламени, феникс. Тот самый феникс. Месса, апельсины, Тоньо, гневное курлыканье огненной птички…
Жар залил сначала шею, затем щеки, поднялся к ушам. Слишком живо вспоминалась бесстыдно сладкая греза, отдавалась тяжестью внизу живота, и губы сами собой ловили то ли прохладный мандариновый шербет, то ли губы испанского дона.
Марина встряхнула головой, прогоняя наваждение, и осторожно тронула птичку.
Золото, всего лишь золото. И неожиданное разочарование, словно она впрямь ожидала, что феникс затрепыхается и сам взлетит ей на руку.
Это была брошь. Очень странная, сделанная вроде и небрежно, но в то же время четко прорисованные мелкие перышки и даже коготки на птичьих лапках требовали редкого мастерства. И материал… золото, но почему-то разных оттенков, от почти белого до алого, и эти оттенки перетекали друг в друга, играя живым пламенем в ее руке.
Осторожно погладив феникса, словно тот был живым, Марина приколола его на свой берет. Что ж, раз феникс настоящий — значит, она все делает правильно. Наверное. Все равно страшно, и надо бы спросить Кассандру, но… потом.
Сейчас она не в силах думать о сказках, лучше вернуться к простой и понятной реальности.
— Нед! — позвала она вполголоса.
Одноглазый пират услышал и пришел. Тут же, словно ждал под дверью.
Он всегда слышал и всегда приходил вовремя.