Заглушив мотор пикапа на обочине неподалеку от новеньких раздвижных ворот, Марко натянул кепку поглубже, сунул ключи зажигания в карман и отправился звонить в звонок. Сигналить перед воротами он не любил: слишком громко. Похоже, брата нет дома – когда он на месте, ворота перед Марко открываются, когда он проезжает раздвоенную оливу у поворота.
Позвонить он не успел, ворота разъехались, а из динамика донеслось хрипло-неприветливое:
– Добро пожаловать, синьор Марко! Мы не ждали вас так рано!
Конечно, не ждали. В этом доме его никогда не ждут, что бы ни говорил брат Джузеппе. И когда был жив отец, тоже не ждали – правда, и не притворялись, что всегда ему рады.
Марко и сам не рвался на виллу «Аквилоне», построенную отцом за пять лет до смерти. Марко вполне хватало фермы и старого дома, слишком старого и маленького для такого важного человека, как синьор Чезаре Кастельяро, депутат парламента и Глава Семьи. Когда отец только строил виллу, они с дедом (а заодно и с Марко) поругались. Дед отошел от дел в начале семидесятых, вернулся к любимым сырам, виноградникам и апельсинам, и настоял, чтобы старшего внука, Марко, к делам Семьи не привлекали вовсе.
«Не его это, – сказал дед, и Марко целиком и полностью с ним согласился. – Научу мальчика варить сыр и вино, должен же кто-то в этом доме продолжать традиции».
Отец злился, но спорить с дедом не посмел. Так и получилось, что старший брат, Марко Кастельяро, лишился наследства и стал фермером, а младший, Джузеппе – доном. Вот он с ранних лет был при отце, быстро стал его правой рукой, а после его глупой смерти в волнах родного Средиземного моря унаследовал и виллу, и счета, и заводы, и все то, о чем Марко предпочел бы не знать.
На вилле «Аквилоне» Марко не был с самой свадьбы брата – почти полгода. Синьор Кастельяро породнился с другом и партнером отца, синьором Сантиси. Невесте едва исполнилось девятнадцать, она была прекрасна и по уши влюблена в красавца Джузеппе, а на свадьбе пыталась свести с Марко свою лучшую подругу. Пыталась, пока не узнала, что из всего богатства у Марко – сыроварня, виноградник и пожилой пикапчик.
С одной стороны – обидно. С другой – слава Пресвятой Деве: подружка была уж очень страшненькая. Да и жениться пока Марко не собирался. Ему всего-то двадцать девять!
И в свои двадцать девять он оказался наедине с разваливающимся домом и никому не нужным урожаем. В стране кризис, сыр и вино не покупают, урожай апельсинов даже не снимали с деревьев – уборка обойдется дороже, чем заплатит перекупщик. Пожалуй, он до сих пор не продал дедову ферму под очередной туристический комплекс только из упрямства. Он обещал ее сохранить – и он ее сохранит.
Встречать его вышел Чичо, один из «ребят» Джузеппе. Длинный, вечно недовольный, с переломанным носом и заметной лысиной. Сегодня постную рожу Чичо кривила радушная улыбка, подходящая ему, как корове седло. А когда весь перекошенный улыбкой Чичо повел его во внутренний двор какими-то закоулками, Марко стало очень интересно: что же от него прячут?
Выяснилось это намного быстрее, чем хотелось бы Чичо.
Стоило Чичо усадить дорогого гостя за столик около фонтана и распорядиться, чтобы ему принесли сангрии, фруктов и ветчины, скрасить ожидание встречи с любимым братом, как на втором этаже распахнулось окно, и послышался душераздирающий визг. Марко вздрогнул, вскочил – и едва успел увернуться от вылетевшей из окна вазы.
Стоявший рядом Чичо побледнел, забегал глазами:
– Синьора нервничает, ничего страшного, – попытался он заглушить неразборчивый женский вопль. Подскочил, загораживая от Марко окно, потянул за руку: – Пойдемте в гостиную, там прохладнее! Анунца, неси лимонад в гостиную!
Из окна вылетел цветочный горшок, разбился у ног Чичо, обдав его землей и черепками. Лицо Чичо скорчилось в страдальческой гримасе, но он не отодвинулся, продолжая тянуть Марко:
– Прошу вас, синьор Джузеппе будет огорчен!
Марко поддался, вскочил на ноги – Чичо от неожиданности попятился, но тут же бросился обратно, поскользнулся на рассыпанной земле и упал, неловко подвернув руку.
– Если я увижу, что происходит в доме моего брата?.. о, дьявол! – на этот раз из окна прилетела тарелка, вскользь задела волосы Марко и разбилась о стену. Тарелку сопровождал ультразвуковой визг, похожий на «Убирайся!» – Чичо, какого дьявола тут делается?
– Вон из моего дома, шлюха! – послышалось из открытого окна. – Убью! Не смей, Анунца! Пусти! Я убью ее!..
На последнем вопле, переходящем в визг, в окне показалась девушка: она оперлась руками о подоконник, явно намереваясь спрыгнуть вниз. Марко не успел ее разглядеть, только черные спутанные волосы, падающие на лицо, и какую-то светлую разорванную одежду.
Обогнув попытавшегося его задержать Чичо и не обращая внимания на его страдальческую ругань, Марко кинулся к окну.
– Не надо, синьорина! Здесь высоко!.. – крикнул он, но девушка только кинула на него затравленный взгляд и забралась с ногами на подоконник… – Да стойте же!..
Коротко перекрестившись, она прыгнула вниз. Прямо в руки Марко.
«Успел, спасибо тебе, Пресвятая Дева!»
Успел, но на ногах не устоял. Поймав безумную синьорину, вместе с ней рухнул на каменные плиты дворика. Ногу прошила боль. А сверху тут раздался дикий вопль:
– Шлюха! Убью!
Из окна высунулась по пояс Лючия, жена Джузеппе, такая же растрепанная, с яростно горящими глазами и очередной вазой в руках. За нее тут же уцепились чьи-то руки, потащили ее обратно:
– Стойте, синьора, прошу вас! – панически причитала горничная. – Вы разобьетесь, синьора! Не надо!
– Держи ее, Анунца, я иду! – заорал Чичо, уже бегущий, прихрамывая, к двери в дом.
Все это Марко видел краем глаза, пока пытался снять с себя вцепившуюся в него синьорину. Она крупно дрожала, плакала и никак не желала его отпускать. А когда Марко все же удалось сесть (с ней на руках), подняла на него огромные перепуганные глаза и попросила:
– Выпустите меня отсюда, синьор, прошу вас!
Всего мгновение потребовалось Марко, чтобы оценить ее возраст, – лет восемнадцать, не больше – расцарапанное явно когтями синьоры Кастельяро лицо, опухшую скулу, заплаканные глаза и порванное домашнее платье.
– Выпущу. Только давай встанем.
– Спасибо, синьор!
Девушка послушно разжала руки, поднялась на ноги.
Босая. И ноги стройные, едва прикрытые обрывками подола. А сама с ужасом поглядывает то на окно, где продолжает скандалить с горничной синьора Кастельяро, то на дверь – откуда в любой момент может показаться сам синьор Кастельяро.
Что ж ты творишь, брат?
Взяв девушку за руку, Марко решительно повел ее к дверям, ведущим в холл первого этажа, подальше от взбешенной Лючии. Надо увести ее отсюда, а потом уже разбираться, что здесь творится.
Они почти успели добежать до калитки в стене, окружающей виллу. Но почти – не считается. Им оставалось двадцать шагов, не больше, когда ворота раскрылись, и въехал белый мерседес. Резко затормозил, задняя дверца распахнулась, и оттуда выскочил, как черт из табакерки, Джузеппе.
– Оставь ее, Марко! – велел он. – Какого дьявола, Селия? Иди сюда, быстро!
Девушка вздрогнула, опустила голову и обхватила себя руками, но к Джузеппе не пошла. Зато он уже шагал к ней с таким видом, будто сейчас посадит на цепь, как непослушную собаку. Из белого мерседеса вышли шофер и охранник, а из въехавшего следом второго – еще четверо. Все они уставились на Марко без малейшего дружелюбия.
– Здравствуй, брат. – Марко заступил брату дорогу, загораживая Селию собой.
За его спиной тихонько ахнули. Немудрено. Загорелый дочерна, с мозолистыми руками, в джинсовом комбинезоне, протертом на коленях, и растоптанных кроссовках он мало походил на брата вот этого лощеного синьора в белом костюме и при часах за десять тысяч баксов. Однако – брат. К тому же, старший.
– Марко, не лезь не в свое дело. – Джузеппе глянул на него фирменным отцовским взглядом, увидев который, Марлон Брандо повесился бы от зависти.
Марлон Брандо, но не Марко Кастельяро. Дедушка умел смотреть еще убедительнее, а Марко – если верить сотне родственников и сотне соседей – был похож на него как две капли воды.
– Это мое дело, Пиппо. – Он притянул Селию к себе, обнял за плечи. Разумеется, не отводя взгляда от глаз брата (давно Марко не называл его ласковым детским именем).
Мельком подумалось: патовая ситуация. Интересно, что бы на моем месте сделал дедуля? Оставил бы девушку на произвол Пиппо или рискнул быть убитым прямо тут? Интересно, готов ли Пиппо убить брата на глазах своих людей? Поссориться с синьором Сантиси ради чесотки в штанах – готов. Но брат…
Однако из пата их вывел грохот двери и быстрый стук каблучков. Пиппо обернулся как раз вовремя, чтобы поймать несущуюся прямиком на Селию синьору Кастельяро. На этот раз Лючия не вопила, зато у нее в руках было кое-что поувесистее вазы: бита, сорванная со стены в холле, где висела на память о дружеской встрече с американским сенатором, ярым поклонником бейсбола. Следом за Лючией бежали Анунца и хромающий Чичо, но они безнадежно отставали.
Джузеппе обернулся как раз вовремя, чтобы перехватить супругу и вырвать у нее из рук биту. Она молча сопротивлялась, лягнула мужа по колену и попыталась укусить, но подоспевшие «ребята» ее скрутили.
– Мой отец так этого не оставит, – прошипела она, сверля дрожащую Селию взглядом. – Я не позволю тебе родить ублюдка, шлюха!
– Лулу, успокойся. – Пиппо отряхнул испачканные брюки и укоризненно глянул на супругу. – Тебя это не касается. Вернись в дом, мы поговорим позже.
– Позже будет поздно! Или ты уберешь ее, или я возвращаюсь к отцу!
– Проводите синьору Лючию в ее комнату, и поаккуратнее. В ее положении вредно волноваться.
– Ах ты!.. – взвизгнула Лючия, извернулась и укусила державшего ее охранника за руку. Тот дернулся и ослабил хватку, а синьора вырвалась и снова кинулась к сопернице.
На этот раз ее поймал Чичо, потащил обратно – но Лючия внезапно успокоилась. Отступила от Марко и Селии, презрительно стряхнула руки Чичо:
– Не сметь. – И уставилась на мужа холодными змеиными глазами. – Убей ее ублюдка, или можешь забыть о наследнике и о дружбе с Сантиси. С девкой делай что хочешь, блудливый козел. Мне все равно, в кого ты суешь свой член, ко мне ты больше не притронешься.
Пиппо улыбнулся супруге так же холодно:
– Я рад, что ты пришла в себя, Лулу. Мы все решим. Ты же знаешь, ты мне очень дорога.
– Знаю, – Лулу оскалилась. – Решай сейчас, Пиппо.
Джузеппе перевел взгляд на Селию, потом на Марко. На миг показалось, что ему очень не хочется делать то, что он сейчас сделает. Что ему жаль эту девочку и ее нерожденного ребенка. Своего ребенка.
– Видишь, брат, это наше семейное дело. Оставь девушку. – Миг жалости прошел, и по глазам Джузеппе только слепой бы не понял: Селия не выйдет из этого дома живой, и не раз пожалеет, что не умерла сегодня.
– Не могу, Пиппо. Это наше семейное дело.
– Прошу тебя, Маркино.
Просишь отойти и не мешать убить девчонку, которой не повезло тебе понравиться? Отойти сейчас, а потом всю жизнь чувствовать себя последним трусом? Нет, Пиппо. Я пришел просить тебя о помощи, как брата, но не становиться одним из твоих жополизов. Есть вещи важнее… важнее всего.
Марко покачал головой:
– Я не могу оставить в твоем доме мою невесту и моего ребенка, Пиппо. Ей нужно домой.
Девушка рядом с ним вздрогнула, подняла голову и недоверчиво заглянула ему в лицо. Под настороженным взглядом брата Марко наклонился к ней, поцеловал в лоб и погладил по спутанным волосам.
Она еле слышно всхлипнула и прошептала:
– Не надо, синьор Марко, он же…
– Чш-ш. – Марко приложил палец к ее губам: не надо, чтобы прозвучало слово «убьет». Лучше держать огонь подальше от пороха. – Все будет хорошо, моя девочка.
– Твою невесту? – переспросил Джузеппе.
В залитом солнцем дворе повисла предгрозовая тишина. Лючия, раздувая ноздри, ждала расправы над соперницей и тем, кто посмел за нее заступиться. Боевики непроизвольно напряглись. Глупо. Марко безоружен – он пришел в дом брата, а не врага. А брат – молчал. По закаменевшему лицу было понятно: просчитывает последствия. Что ж, если Джузеппе сумел Бог знает сколько времени держать в своем доме любовницу и скрывать это от жены – может рискнуть еще раз. Его люди не проболтаются, что бы он ни сделал. Могла бы разве что Лючия, но ей нет резона губить репутацию собственного мужа. Если он, конечно, избавится от любовницы.
Бедная девочка.
– Да, Пиппо. Мою невесту. – Марко устало улыбнулся: что бы ты сейчас ни сделал, ты – мой брат. – Нам пора.
– Вот как… – Глаза Пиппо внезапно потеплели, стали похожи на человеческие, плечи расслабились. Бросив короткий взгляд на своих ребят, он махнул им: брысь. Те неуверенно послушались. – Хорошо, что ты заглянул ко мне, Маркино. В следующий раз приходи пораньше.
– Я не позволю! – Лючия шагнула к ним, уперла руки в бока. – Ублюдка не будет!
– Лулу, если ты еще раз назовешь моего сына ублюдком, я отрежу тебе язык. – Марко улыбнулся ей, как улыбался дедуля козлу по имени Баран: никто больше с дедулей спорить не решался.
– Пиппо! Он не смеет!.. – запал прошел, и Лючия стремительно превращалась в обиженную избалованную девчонку, какой всегда и была.
– Лулу, не надо оскорблять моего брата. Меня это огорчает. Иди к себе, дорогая, побереги нашего сына. Моего единственного сына. Ведь у нас будет мальчик, не так ли?
Синьора Кастельяро открыла рот, чтобы еще что-то возразить, но глянула на Марко, потом на Джузеппе, потом снова на Марко – и, развернувшись на каблуках, убежала в дом. Через мгновение хлопнула дверь.
Марко и Джузеппе облегченно вздохнули. Одновременно.
– Ты это серьезно, Маркино? – Джузеппе шагнул к Марко, с болезненным любопытством глянул на прижавшуюся к нему девушку.
– Более чем. В воскресенье мы поженимся. Тихо, без гостей.
Джузеппе кивнул, вздохнул.
– Береги ее. Твоя невеста – чудесная девушка. Жаль, что не удалось сегодня пообедать вместе, Лулу стала такой нервной, как понесла. Я приеду к тебе завтра, брат. Один.
Марко молча похлопал брата по плечу, еще раз поцеловал Селию в макушку и поднял на руки.
– Открой калитку, что ли, братишка. У меня руки заняты.
Пиппо так и стоял в открытых воротах, пока Марко усаживал Селию в пикапчик, заводил чихающий мотор и уезжал по пыльной дороге между старых олив. Пока Марко не проехал раздвоенную оливу у поворота, он каждый миг ожидал выстрела в спину, и только потом, на половине дороге домой, поверил: чудо случилось. А ему придется сходить к падре не только договориться о свадьбе, но и покаяться. Нехорошо так плохо думать о брате.
Дамблдор улыбнулся как человек, заранее уверенный в своём выигрыше, и предложил:
— А не могли бы вы, мой дорогой ма… Кроули, лично попросить это пожертвование?
— Дорогой Альбус, — подхватил ласковый тон Кроули, — вы словно сомневаетесь в возможностях нашего Попечительского совета.
— Скорее, в его желании тратить деньги на «увеселения, не относящиеся к обучению детей», — вздохнул Дамблдор. — Увы, Люциус Малфой не транжира.
— Даже когда речь идёт о престиже? — Кроули потёр руки. — Я не сомневаюсь в его щедрости.
Конечно же, Кроули не сомневался! Азирафель опустил взгляд, чтобы ничем себя не выдать, представляя, как новоявленный Тёмный Лорд собирает «добровольные пожертвования» со своих вассалов. Хорошо, что Дамблдор не знает об этих играх! С него сталось бы озадачить адептов тёмного Ордена оплатить ремонт стадиона или постройку новых теплиц. Мило улыбаясь и сетуя на подагру.
— Я в вас верю, дорогой Кроули. Пожалуй, мне следует больше доверять молодым, — Дамблдор поправил очки и продолжил: — Но прежде, чем мы подойдём ко второму состязанию Турнира, нас ждёт Святочный Бал.
— О нет! — Снейп прикрыл глаза ладонью.
— Вы что-то сказали, Северус?
— Альбус, а нельзя обойтись без бала? Если уж мы и так планируем повеселиться на Турнире? — кисло скривился Снейп. — Вы же сами знаете, каково это.
— Знаю, — мечтательно улыбнулся Дамблдор. — Это прекрасно.
— Может, ограничимся праздничным ужином? — предложила Хуч.
— Роланда! — глаза Макгонагалл стали едва ли не больше стёкол её очков. — Ты же всегда любила повеселиться…
— Я и сейчас люблю, — пробормотала Хуч, отворачиваясь от недавней подруги. — Но у меня могут быть особые обстоятельства.
Снейп, получивший поддержку, откуда не ждал, мгновенно воодушевился:
— Вот видите, Альбус! Этот бал никому не нужен! Пустая трата времени.
— А мне кажется, это будет мило, — Трелони, обычно предпочитающая отмалчиваться, вдруг встала и, по-цыгански тряхнув всеми своими шалями, блаженно зажмурилась. — Бал — это же так чудесно! Молодость! Страсть! У-ух!..
— Книги по порнографии, — ехидно закончила Хуч. — Уж вам бы помалкивать, дорогая Сибилла.
— А почему, собственно, нет? — Флитвик даже встал, чтобы его было лучше видно. — Мой хор как раз разучил несколько новых рождественских гимнов.
— Можете начинать их петь за завтраком, чтобы новизна никому не застила глаза, — перебила его Хуч. — Вот увидите, кроме геморроя этот бал нам ничего не принесёт!
— Как ты сказала, Роланда? — оживилась Спраут. — Похоже на название новой песни «Ведуний». Я запишу.
Хуч презрительно поджала губы:
— Это название болезни, Помона.
— Надо же… и что болит?
— В твоём случае — мозг!
— Не ссорьтесь, дорогие, — Дамблдор миролюбиво поднял вверх ладони. — Раз уж мнения у нас так радикально разделились, я предлагаю проголосовать.
«Против» подняли руки только Хуч, Снейп и Кроули. Азирафель решил воздержаться, потому что не видел в бале ничего плохого, но не хотел расстраивать Кроули разногласием по такому несущественному вопросу. Будто мало им было других расхождений во взглядах! Барти явно голосовал в соответствии с легендой: ведь все знали, что Хмури — человек Дамблдора, а сам он наверняка не собирался веселиться.
— Почти единогласно, — сладко улыбнулся Дамблдор. — Вот и славно! А теперь давайте обсудим обязательные танцы.
— Началось, — прошипел из своего угла Снейп.
Азирафель уже приготовился слушать ценные мнения коллег о том, какие танцы считать обязательными, но Дамблдор снова его удивил, обратившись с вопросом:
— А вы танцуете, дорогой Азирафель?
Вопрос застал врасплох, поэтому он покачал головой:
— Нет… — и твёрже добавил: — конечно, нет! Никогда не умел.
Азирафель лукавил. Немногим более чем сто лет назад он посещал один закрытый танцевальный клуб на Портленд-плейс, где разучил очень зажигательные па. Танец назывался «гавот», и было жаль, когда он окончательно вышел из моды. Тот клуб, кстати, просуществовал дольше, но Азирафель перестал его посещать — другие танцы его не прельщали, а регулярные странные намёки завсегдатаев клуба изрядно надоели.
— Жаль, — улыбнулся Дамблдор, — но я думаю, и без вас хватит волонтёров.
— Кого? — изумилась Спраут.
— Так у магглов называются люди, бескорыстно предлагающие свою помощь.
— Интересно, в чём? — хмыкнула Хуч.
— Роланда, мне, безусловно, нравится ваше революционное настроение, но постарайтесь держать себя в руках, — в тихом голосе Дамблдора зазвенел металл. — С этого дня, дорогие коллеги, и до… скажем, двадцатого декабря каждому из вас нужно будет провести занятие с участниками бала. Обычно это была обязанность деканов — не хмурьтесь, Северус, от этого появляются морщины, — но в этом году нам нужно собрать все свои силы, ведь речь идёт о престиже…
На этот раз все покидали собрание крайне недовольными. Даже Азирафель находился в лёгком недоумении из-за того, что оказался в этом «чёрном списке», что уж говорить о Кроули?! Он метался по гостиной Азирафеля, как тигр по клетке, бормоча что-то нечленораздельное. Наученные горьким опытом овечки сомкнули ряды и тревожно следили за его перемещениями, готовые начать движение. Азирафель же просто попросил у Винки какао с венской булочкой и решил, что посвятит свой урок истории танца — это решение окончательно примирило с действительностью. Наконец Кроули остановился, и на его губах заиграла настоящая дьявольская усмешка:
— Что ж, я научу их!
— Кроули…
— Ничего криминального… ничего, ангел… звездой этого бала буду я!
Уж в этом-то Азирафель не сомневался. Если Кроули хотел быть звездой, то оставалось только отойти в сторону, чтобы не растоптали фанаты.
— Не забудь пригласить Скитер, — только и смог ответить Азирафель.
— Уж ее-то непременно. А глава Попечительского совета будет в числе приглашённых?
Азирафель не был уверен, но подтвердил, так как маленькие чудеса никто не отменял:
— Разумеется.
Кроули снова усмехнулся, но больше на эту тему ничего говорить не стал, переведя разговор на возможности Карты в деле поимки нарушителей. Что навело на мысль:
— Послушай, а Карта может показать появление той-самой-собаки?
Кроули озадаченно уставился на него, а потом хищно оскалился:
— Ну, конечно же! Ещё Поттер… и братья Уизли…
— Ты меня не понял.
— Отлично понял, ангел! Я буду следить по Карте за Поттером и наверняка не пропущу появление адской сущности. Мне даже кажется, она будет обозначена красной точкой.
В этом Азирафель вовсе не был уверен, но не собирался отвлекать демона от цели. В конце концов, Армагеддон грозил всем, а Поттер был в нём ключевой фигурой. Кроули был слишком возбуждён, чтобы сидеть на месте, а булочки его не прельщали, воспитание овечек тоже не приносило былого удовольствия, поэтому Азирафель не удивился, когда тот сказал:
— Ты как хочешь, ангел, а я немного проветрюсь, — Кроули потянулся и, пританцовывая, направился к выходу, словно невзначай добавив: — Я собираюсь проехать вокруг озера на машине… если вдруг тебе это покажется интересным…
— Спасибо, но я лучше останусь здесь.
Азирафель проводил взглядом чем-то недовольного Кроули и, решив, что проветриться ему не помешает, спокойно выпил какао, насладился свежей выпечкой и, вспомнив о недавно обнаруженной кладовой, отставил в сторону чашку. Ему еще тогда показалось, что в глубине комнаты стоял стеллаж с книгами, и прямо сейчас захотелось в нём покопаться. В таких местах велик шанс отыскать настоящий бриллиант, а та коллекция, судя по всему, совершенно ничейная.
Комнату Азирафель нашёл сразу, но на этот раз она выглядела гораздо больше. И конечно же, в глубине обнаружились стеллажи с книгами. Оглядевшись, он не придумал ничего лучше, как подтащить поближе большое кресло, в котором удобно устроился, чтобы осмотреть находки. Чего здесь только не было! У Азирафеля даже затеплилась надежда обнаружить «Превосходные и Недвусмысленные Пророчества Агнессы Псих», но вместо этого он вытянул с полки «Волхование всех презлейшее» и погрузился в чтение.
Спи-усни, спи-засыпай,
спи, не бойся ничего,
ибо я с тобою — люб мне
сын О’Дубне, Диармайд.
«Сон Диармайда»
Однажды в жизни Ричарда всё стало хорошо.
Нет, не так.
Однажды в жизни Ричарда воцарился порядок.
Снова не то.
Однажды кто-то взял и воцарил в жизни Ричарда порядок там, где и без того всё было хорошо и под контролем.
Он начал приезжать на работу вдвое раньше обычного, потому что привык учитывать возможность пробок и форс-мажоров. Сначала подумал, что как-то пропустил открытие особо удачной развязки, но пробки и ДТП из города никуда не делись, просто они происходили где-то ещё. Всегда.
Он больше не тратил лишние полчаса каждый день, чтобы заново разложить документы, которые в присутствии Эйдана перемешивались сами собой.
У него перестал заканчиваться бензин, и несколько канистр он купил просто из чувства противоречия.
Последней каплей стал кофе, который больше не желал остывать. И дело было вовсе не в новой термокружке, Ричард ставил эксперимент. Поставил, плюнул и пошёл домой, не дожидаясь напарника, который, кажется, потерял совесть, и без того отсутствовавшую. Типично для него.
По-отдельности Ричард бы всё это запросто проигнорировал, но вот все вместе и после одного события…
На крыльце Ричард притормозил, чтобы закурить, шагнул было на лестницу и поскользнулся. Почти поскользнулся, но тут же снова оказался в устойчивом положении.
— Спи спокойно, я с тобою,
правнук Дубне, стройный муж,
я храню твой сон походный,
благородный Диармайд, — нараспев произнесли у него за спиной. — Осторожнее, Ричард. И спокойной ночи.
Ричард обернулся. Эйдан упорно смотрел поверх его плеча куда-то вдаль, видимо, на кирпичную трубу старинного завода. Возможно, даже стройную.
Ричард вздохнул. Он понятия не имел, кем был этот Диармайд, и не был уверен, что хочет знать. Когда Эйдан начинал вот так вот выражаться или вовсе в запале переходить на другой язык, не всегда было понятно, то ли он посылает к чёртовой бабушке через всех своих дедушек, то ли восхищается красотой вечернего неба на рассвете, то ли ещё что.
— Документы оставь, пожалуйста, в покое, — попросил он. — Я уже как-то привык, что они разбросаны. Спокойной ночи.