На площадь Саркан, по обычаю, пришёл по сумеркам, когда в небе догорели последние отблески багрового солнца, а тьма ещё только стала сгущаться и пока что опасливо отступала от робких языков факелов. Было шумно, да и людей собралось много: из развлечений поединки всегда оставались любимым зрелищем. Заезжих бардов да сказителей в их глухомань заносило нечасто, да и то лишь по зимнему времени с санными обозами, а иных гостей и того реже доводилось видеть. Зато на бои собирались поединщики со всей округи, а тут на порубежье хороших бойцов было с избытком — можно и размяться, и повеселиться как следует. Поначалу мальчишки затупленными мечами рубятся или деревянными дубинами машут, а под конец уже настоящие бои открывают, где можно оружие выбирать на обе руки.
Жеребьёвка началась, и Саркан встал в очередь. Его уже успел поприветствовать с десяток бойцов, и несколько бойких девиц украдкой одарили знаменитого поединщика манящими и весьма нескромными взглядами. Он не показывал лица, закрывался низко надвинутым капюшоном серого, порядком потрепанного плаща. А во время боя обматывал голову куском серого холста, оставляя лишь узкую щель для глаз. Но его неизменно узнавали, хотя многие носили двойные мечи за плечами и простую серую одежду. А после его побед другие бойцы также стали прятать лица — только вот зачем уподобляться в такой мелочи, если мечи в руках словно мёртвые? Чтобы выиграть бой, клинок должен летать, петь вечную песнь жизни и славить небо, напиваться кровью, а не пластать воздух, будто поединщик колом, наспех из плетня выдернутым, размахивает.
Очередь двигалась споро — бои до первой крови обычно долго не велись. Довольно малейшей царапины, что нательную рубаху рудой окрасит, — и следящий бойцов останавливал. А кто жеста не слушался, на того могли и бадью воды студёной выплеснуть — по зимнему морозу колодезная водичка хорошо остужала даже самые горячие головы. Да и за такими бойцами наблюдать было скучно — слишком сильно сторожились. Впрочем, и награда за такой бой была мелкой — пара медяков победителю. А вот за кровавые потехи отсыпать могли и пригоршню золота.
Саркан прищурился, небрежно повел плечами под распахнутым тулупом — спину протянуло острой болью. Но сдержался, только зубами скрипнул — ничего, перетерпит, только злее биться станет. Саркан глянул на опоясанный верёвками пятак, где сошлась первая пара на смерть. Всё равно ведь нарочно до смерти не зарубятся, разве только чуток покалечатся. Вот в прежние времена, когда с дальних поместий да лесных подворьев бойцы сходились, — вот тогда на поединки любо-дорого поглядеть было. Руда во все стороны плескала. А сейчас махач, и ничего больше. Ставок он делать не стал — и так ясно, что кряжистый мужик проиграет, слишком медлителен, хотя и бьёт резче, да и силы не занимать. Так и вышло — совсем юный, однако более шустрый парнишка ловко увернулся из-под верхнего рубящего удара да полоснул поперек живота. Саркан принюхался — кровь была свежей и пахла вкусно. Но нельзя. Потом он поохотится.
Ещё шесть боев, таких же скучных, ещё шесть раз пятак заливали водой — схватывалась по такому морозу она почти сразу, так что лапти да кожаные подошвы поединщиков скользили знатно. Но вот и последнего невезучего бойца за ноги утянули в бок — вроде и дрался пристойно, однако на меч напоролся и, видно, не оклемается.
Когда вестник выкрикнул его имя, Саркан шагнул вперед, на ходу сбрасывая тулуп, и перед самой верёвкой скидывая с ног валеные из шерсти сапоги. Босиком удобнее будет. Он даже улыбнулся, когда почувствовал нежные прикосновения холода к ногам и плечам — родная стихия. Самый лучший друг и самый заветный враг. Мороз и холод порождали новое тело, они же и губили прежнее. Саркан глубоко вдохнул и единым рывком перемахнул через натянутые по грудь верёвки.
— Завяжите очи, — хрипло бросил он. — Я повышаю ставки. Согласен выйти против четверых бойцов.
Люди дружно ахнули, в тот же миг к нему бросились Свен и Гринька — закадычные трактирные приятели, с которыми не по одной кружке медовухи пропустил, принялись разубеждать. Мол, куда против четверых-то, тебе и двоих достаточно, особенно коли очи завязаны будут.
— Локоть золотых, — сквозь зубы рыкнул Саркан.
— Поддерживаю, — густо пробасил купец Вилько.
Саркан усмехнулся — он был уверен, что его вызов примут. Да и золото он чуял — здесь локтей шесть ещё у людей по торбам да кошелям припрятано.
— Ставлю три меры, — выкрикнул кто-то из кузнечной слободки. Слишком уж с той стороны несло каленым железом да рудным огнем.
— Две меры, что не справится.
— Серебряную голову!
Люди азартно заспорили, стали торговаться. Саркан вновь передёрнул плечами — страшная зима будет в этом году, раз его болью пробирает так рано, хотя ещё до карачуна три седмицы.
— Ведро золотых.
— Два локтя.
Саркан медленно повернулся вокруг, подставился, позволяя себе завязать глаза плотным куском черной ткани — видно, кто-то плащ отдал на благое дело. От одежды пахло квашеной капустой и тёплой печкой. Саркан содрогнулся — жар печки и горящих поленьев напоминал пыточную. Кажется, больше ставок не будет. Да и поединщиков уже выбрали — глупцы едва не передрались за право выйти на круг. Ещё бы: победившему достанется мер пять, а то и шесть серебра, локоть золота — даже если и вдвоём на ногах останутся, или втроём — всё равно не в убытке. Да и заметно, как все уже прикинули, что с двумя знаменитый поединщик справится, но вот против четверых умелых бойцов он ведь ещё ни разу не выходил.
— До смерти, — хрипло провозгласил Саркан, — и без пощады.
Ему не нужно было видеть людей — он их и так чуял. Их одежда пропиталась ароматами печного дыма и недавнего обеда. Опытные бойцы перед дракой животы предпочитали не набивать, но днём запросто могли плотно перекусить. А ещё эти люди слишком громко двигались: они дышали, шаркали ногами по льду, поскрипывали снежными крупинками, шелестели рубахами. Да и движение меча можно услышать — у каждого клинка свой голос, когда он режет воздух. Надо только сделать вид, что супротив четверых биться ему нелегко.
Саркан почти не бил в ответ, он легко в последнее мгновение уклонялся от замахов, подныривал под разящую руку, не позволяя загнать себя в угол. Дважды он даже нарочно подставился под меч — от таких царапин вреда для него особого не будет, зато нападающие слегка расслабятся — уж больно обильно кровь из ран хлещет. Но ведь бой-то до смерти и без пощады, потому не страшно. Первого он уложил точным ударом в горло и чуть провернул меч — не для того чтобы добить, просто следовало быстро выдернуть клинок и закрыться от слишком умелого вспарывающего удара. С выпущенными кишками даже он долго не продержится, так что пришлось. Второго добивать не стал — метким пинком переломил ему колено и вторым ударом отшвырнул к верёвкам, а то его сотоварищи уже в раж вошли, легко могли бы затоптать. Третий мягко осел на лёд, придерживая впившийся под рёбра меч. А четвертый сам подставился — напал сбоку, позабыв, что Саркан обоерукий боец, а перекинуть клинок в другую длань можно мгновенно.
После того как упал последний, он ещё поводил мечом из стороны в сторону, убеждая толпу, что и вправду ничего не видит. Люди потрясённо молчали, но даже если и кинутся мстить за братьев, сыновей — то он и с остальными справится. И тогда охоту можно будет не откладывать. Здесь всего пару сотен человек — можно начать пир, а на остатки добычи и лесное зверьё подтянется. Но не бросились, разразились восторженными воплями, славя мастерство умелого бойца. Так тому и быть — пускай и дальше живут, он найдёт себе пищу в другом месте. А сюда снова придет развлечься, как и приходил всю осень, лето и весну. Саркан сорвал повязку, оглядел себя — ясно теперь отчего рот слюной наполнился: полегшие бойцы его с головы до ног своей рудой обляпали. Тяжело ступая и пошатываясь, чтобы все видели, как ему тяжко пришлось, он подошел к следящему за своим выигрышем.
Монет оказалось много — благо кто-то из девок бросил ему прочную торбу. Пересыпав монеты и поблагодарив помощников, Саркан кивком подозвал трактирщика, не глядя зачерпнул из меры с золотушками.
— Всем медовухи. Да побольше. — И ссыпал ещё пару пригоршней в услужливо подставленный подол жонки трактирщика. И лишь затем позволил накинуть себе на плечи тулуп.
Бочки с медовухой прикати прямо к пятачку, тут же разложили и костры для жаркого. Когда люди разгулялись настолько, что даже стали петь, Саркан, наскоро распрощавшись, двинулся за околицу. Ему предстоял неблизкий путь, да и засиживаться у людей не стоило — спину уже вовсю полосовали плети боли, так что сдерживаться было трудно. Но одно дело, если крутить его начнет в лесу — волки, пусть и голодные, к нему подступиться не отважатся, — и совсем другое, если обряд накроет посреди селища. Но обошлось, пусть и почти бегом, а по свежему снегу да бездорожью пробираться тяжело, но до темной звезды он успел добраться до запрятанной в гущаре пещеры.
— Ты долго, — навстречу ему высунулась огромная драконья голова и приветливо пыхнула дымом. Саркан зажмурился — драконий огонь был похож на тепло далёких звёзд, вроде бы и не обжигает, но окутывает каким-то ледяным холодом. — Я беспокоился.
— Напрасно. — Саркан быстро высыпал монеты и бережно подгребал их к бокам лежащего дракона. — Я вернусь к тебе, даже если меня убьют… ты же знаешь, господин. Скажи, этого золота хватит или надо ещё сходить?
— Сейчас да, — огненный дракон с любовью подгрёб горы монет передними лапами. — Это будет всего лишь двухсотая линька. Она не сложная, а вот следующая будет хуже. Там у меня на шкуре будет струиться черная вязь.
— До следующей ещё долго. — Саркан уселся возле драконьей пасти и привычным жестом почесал под нижней челюстью — самое чувствительное место на непробиваемой даже каленым копьем шкуре. — Целых десять лет. Спи, не бойся. Я не уйду. Вот смотри — снова цепь надел, — и в подтверждение своих слов застегнул на себе ножные кандалы. — Я не уйду, только ненадолго на охоту, а потом вернусь. Спи. Хочешь, я расскажу тебе про ледяного дракона, который своим дыханьем сковывает землю и погружает всё живое в вечный сон…
0
0