Тэдфилд, 2019 год часть 4
Азирафаэль замирает под ним.
— Прошу прощения?
— Я взял тебя с собой в Японию в далеком 1986-м году на один обед, один, ангел! А потом ты только и делал, что таскал меня по всему Лондону, когда мы вернулись…
— О, хм… Правда?
— …пробуя каждый ресторан, каждое благословенное блюдо в меню…
— Ты преувеличиваешь, мой дорогой, всё было совсем не так!
— …заказывая на дом всё, что тебе особенно понравилось…
Поцелуй Азирафаэля эффективно заставляет его замолчать, ангел сжимает затылок Кроули, целует и скользит жадными руками по его коже, пока Кроули не утыкается носом в горло Азирафаэля. Он трётся о бёдра демона, медленно, провокационно и грязно, и желание Кроули столь яростно, что кажется, будто простыни под ним вот-вот вспыхнут, испепелённые чистой похотью. Кроули рвано дышит и прикусывает мочку уха Азирафаэля, выдыхая:
— Всё, что ты хочешь, ангел. Только скажи.
— Я… я хочу… — глаза Азирафаэля закрыты. Его член сильно прижимается к члену Кроули, его голова откидывается назад, чтобы подставить горло под губы, жадные до поцелуев. — Я…
От их поцелуев бёдра Азирафаэля раздвигаются ещё на дюйм, а потом его ноги и вовсе обхватывают Кроули за талию; Кроули догадывается, о чем думает Азирафаэль, но мучительно жаждет услышать, как он это скажет.
— Скажи мне…
— Эта… штука… у тебя в коридоре. Эта скульптура… — Азирафаэль стискивает волосы Кроули в кулаке и тянет его вверх, чтобы иметь возможность поцеловать в челюсть, а Кроули вцепляется кулаками в подушки, чтобы не разорвать ангела на части, потому что хочет его почти нестерпимо. — Та, которая выглядит так, будто они… ну, ты понимаешь. Может быть, мы могли бы… Так.
— А. — Кроули ухмыляется, высовывает язык, чтобы ощутить в воздухе желание Азирафаэля. — Значит, ты знаешь об этом акте, не так ли?
— Ну право же, Кроули, — фыркает Азирафаэль, даже сейчас умудряясь говорить в достаточной мере чопорно. — Я ангел, а не идиот. — Кроули легонько проводит ногтями по задней стороне бедра Азирафаэля, отчего тот стонет и царапает ногтями спину Кроули. — А мы можем? Это… приятно?
— Ангел, я прослежу, чтобы это было так, — рычит Кроули, поддергивая колени Азирафаэля и поудобнее устраивая его ноги вокруг своей талии, когда Азирафаэль резко вдыхает, — и это последние слова, сказанные им в течение некоторого времени.
***
После Кроули обвивается вокруг Азирафаэля, который лежит, закрыв лицо рукой, и покрывает поцелуями его предплечье до тех пор, пока Азирафаэль не сдвигает руку, позволяя Кроули переместиться выше и осыпать поцелуями его разгоряченное лицо и до красноты искусанные губы.
— Покажи мне, — просит Кроули, стараясь не показать, что его блаженное посткоитальное удовлетворение уже превратилось в холодный ужас, потому что нет пути назад после того, что они только что сделали.
Все их другие поцелуи и прикосновения сегодня вечером были ничто по сравнению с этим, с Азирафаэлем, дрожащим и бьющимся в конвульсиях под Кроули, кричащим от блаженства, когда его руки крепко, как стальные ленты, обхватили спину Кроули, на этот раз не прячась, но позволяя Кроули видеть всё, каждую частичку его желания, и пить беспомощные звуки удовольствия прямо из его рта.
— Кроули… — вздыхает Азирафаэль.
— Пожалуйста, — выплевывает Кроули почти жалобно, давя остатки гордости. Когда дело касается цвета крыльев его ангела ни о какой гордости не может быть и речи, и Азирафаэль перекатывается на бок с легким стоном и протягивает Кроули крыло, чтобы тот просунул в него пальцы, ища проблеск серого.
— В этом нет никакого греха, — повторяет Азирафаэль, глядя не на свои крылья, а на лицо Кроули с такой нежностью, что тому становится больно. — Я в полном порядке.
— Но как же так? — Кроули требует ответа, почти рыча, потому что как это может быть, что Азирафаэль, теперь действительно потерявший всю свою былую невинность во всех смыслах этого слова — при этом так и не Пал? Кроули по собственному опыту знает, что подобная терпимость отнюдь не принята Наверху.
В ответ Азирафаэль целует его, поглаживая большим пальцем вдоль скулы.
— Ты же знаешь, что говорят люди, мой дорогой. Amor vincit omnia. Любовь побеждает всё.
Это нелепая, романтическая идея, и сотни проклятых душ Внизу опровергают её, но прежде чем Кроули успевает возразить, Азирафаэль изящно меняет тему разговора.
— Ты помнишь, что сегодня нас казнят?
— Да.
Пальцы Кроули непроизвольно сжимают запястный сустав в верхней части левого крыла Азирафаэля, заставляя ангела вздрогнуть и осторожно вывернуть крыло из рук Кроули.
— И ты знаешь, что мы должны сделать. Пророчество Агнессы.
Кроули берёт руку Азирафаэля и целует его ладонь.
— Я не хочу, чтобы ты спускался туда, ангел. Это настоящий Ад. Это… — Кроули подыскивает нужные слова. Азирафаэль никогда не видел Преисподней и, вероятно, даже не способен её вообразить. — Там повсюду боль, несчастье и мучение, и я не хочу, чтобы ты был рядом с ними. — Он сжимает руку Азирафаэля, но тот, к сожалению, не соглашается. Он просто наблюдает за Кроули с грустной улыбкой, как будто ждёт, когда тот догонит его и поймёт.
— Ты такой умный, ангел, — пытается оправдаться Кроули. Может быть, лесть поколеблет сопротивление Азирафаэля. — Я верю, ты сможешь придумать другой выход.
Но Азирафаэль только переплетает свои пальцы с пальцами Кроули.
— Другого выхода нет. Если я не пойду вместо тебя, то ты приговоришь меня к смерти в адском огне.
— Но вашим свойственно божественное милосердие, ангел! И вообще, — Кроули цепляется за воспоминания об их разговоре в пабе, — тебе будет больно. Ангел в теле демона? Это невозможно.
— Невозможно для других, — медленно произносит Азирафаэль, и Кроули на мгновение почти отвлекается на тот факт, что ангел, даже лежа голым в постели Кроули, умудряется сохранять серьёзный нравоучительный вид. — Но для нас никаких трудностей не возникнет. Для нас это сработает.
— Почему?
Азирафаэль улыбается ему, и Кроули согласен быть трижды благословен, если в этой улыбке нет изрядной толики сволочизма.
— Потому что мы слишком долго жили среди людей. Мы отуземились. Я уже не совсем ангел, а ты уже не совсем демон. — Он облизывает губы и осторожно продолжает: — «Я послал свою Душу через Невидимое, через записи загробной жизни, чтобы произнести заклинание; и мало-помалу моя душа вернулась ко мне и ответила: «Ты сам — Рай и Ад». — Азирафаэль делает паузу, чтобы прикоснуться губами к щеке Кроули, и шепчет: — Небеса — это лишь видение исполненного желания, а Ад — тень от души в огне».
Это отрывок из одной из многочисленных поэтических книг Азирафаэля; Кроули будет трижды благословен, если помнит, какой именно, но слова и тон ангела, полные абсолютной спокойной уверенности, успокаивают, и он закрывает глаза, глубоко вздыхая.
Наверняка должны быть убедительные аргументы, которые заставят Азирафаэля отказаться от этого безумного плана, и блестящая альтернатива тоже наверняка где-то есть, и Кроули соберет их в одно мгновение. Возможно, потребуется чуть больше минуты, потому что сейчас три часа ночи, и хотя технически ему не нужно спать, но многовековую привычку не так легко отбросить, даже ради Азирафаэля. Кроули пытается подавить зевок.
— Спи, если хочешь, — говорит Азирафаэль, подсунув руку под шею Кроули и притягивая его к себе. — У нас ещё есть время.
— У нас ещё много времени, — твердо говорит Кроули, обнимая Азирафаэля за талию и проводя пальцем по его спине. — И мы не станем следовать этому плану только потому, что так говорит какая-то безумная старая пророчица.
— Хм. — Азирафаэль щелкает пальцами, и в комнате становится темно. — А у тебя, наверное, есть идеи получше.
— Да. И мой план… Мой план… — изгиб шеи Азирафаэля тёплый и пахнет восхитительно, и Кроули утыкается в него носом и всё ещё обдумывает ответ, когда его одолевает сон.
***
Кроули давно не мог согреться — пожалуй, с тех пор, как покинул Средиземное море в 473-м году, но сегодня он просыпается от приятного жара и тихо шипит от удовольствия, отогреваясь.
Чья-то рука касается его щеки.
— Мой дорогой.
Элли была плохой матерью хотя бы потому, что не просто не заехала в школу за Томом, но и забыла, что его учительница хотела с ней встретиться и поговорить. Пришлось звонить и извиняться, обещая, что ничего подобного больше не повторится. Няня Фреда, кстати, тоже как-то странно смотрела на Элли, будто хотела что-то сказать, но не решалась. В принципе, такая нерешительность вполне устраивала Элли — подозрения, что Фред подхватил от Олли несколько не самых лучших слов, только крепли, а оправдываться уже не осталось сил. Чтобы окончательно принять всё это, Элли заказала доставку еды и расслабилась. В конце концов, не может человек быть идеальным во всём, а даже Харди признал, что она неплохой коп.
Правда, расследование буксовало. Ей не удалось ничего узнать о состоянии Торна, а уж о том, чтобы добыть результаты экспертизы, оставалось лишь мечтать. Но с этим мог помочь Харди, который не оставил службу в полиции и знал кого-то в управлении Глазго. Элли записывала вопросы на разноцветные листочки, и когда их накопился целый ворох, пошла в «офис» и наколола их все на стену. Вышло даже живописно и довольно наглядно. С таким стендом действительно легче думалось. Когда Элли третий раз прикрепляла листок с надписью «Саймон Роу», хлопнула дверь:
— Мам, мне кажется, Фред хочет спать.
— Почему ты так решил, милый? — Элли рассеянно смотрела на надпись «будильник».
— Мам, заканчивай уже. Фред съел акварельные краски.
— Хорошо… а какого цвета?
— Зелёного! Мам!
До Элли, наконец, дошёл смысл сообщения.
— В смысле «съел краски»?! А где был ты?
— Делал уроки. Миссис Трауб как раз хотела тебе сказать, что я не всё успеваю…
Определённо, Элли была плохой матерью!
Ещё через час, когда Фред был отмыт и уложен в кровать, а Том чистил зубы, готовясь ко сну, Элли вдруг пришла в голову чудесная идея. Она на цыпочках дошла до «офиса» и набрала номер Харди. Похоже, он только её и ждал, потому что ответил после первого гудка.
— Рассказывайте, Миллер!
Элли коротко рассказала о разговоре с Лизой, подтвердила, что всё записала, пожаловалась на отсутствие доступа к материалам следственной экспертизы и перешла к главному:
— Харди, мы должны увидеть их брачный контракт.
— Зачем?
— Они спят в разных комнатах, у неё есть любовник, про него мы ничего не знаем. Так какого чёрта они ещё вместе?
— Мне нравится ход ваших мыслей, продолжайте.
— Вас завтра отпустят?
— Если вы за мной приедете.
— Конечно, приеду, — Элли почесала кончик носа. — Вам когда запрограммируют прибор?
— Только что закончили. Утром будет контроль показаний.
— И всё? — нос снова зачесался.
— Да, — Харди помолчал и озадаченно продолжил: — Миллер, что вы там делаете?
— Уже ничего, сэр. Я приеду утром.
— С первыми лучами солнца, пожалуйста.
— Это уж как получится.
На большом листке Элли написала «рогипнол» и, прикрепив его над всеми бумажками, нарисовала от него три стрелки — к Торну, Лизе и Роу. После чего отправилась спать с чувством выполненного долга.
— Мам, чего так рано?..
— Том, вставай, мы уже снова опаздываем, — после хлопьев с молоком Элли пришлось переодевать Фреда, и она была не расположена к долгим разговорам. — Быстро!
Бурчал Том всю дорогу до школы. Похоже, он понимал, что его не слушают, и в очередной раз менял тему разговора.
— Мам, а ты ещё поедешь в Бродчерч?
— Зачем?
— Ну… — Том замялся, но продолжил. — На суд.
— Слушанье по его делу будет в Уэссексе. Это больше формальность. Нужно лишь ответить на один вопрос — виновен или нет, и…
— Ты поедешь? — перебил её Том.
— Конечно.
— Понятно… а я?
— Ты хочешь?
— Наверное… наверное, мне это надо.
Везти ребёнка на такое мероприятие Элли не хотелось, но и для отказа не было веских причин.
— Я подумаю, — пообещала она и остановилась, понимая, что ещё несколько шагов, и уткнётся прямо в машину Лизы Торн. — Поторопись, милый.
Том пробурчал что-то невнятное и направился в школу, а Элли быстро развернула коляску и покатила Фреда в сторону дома. Беседовать с Лизой и впускать её в свою частную жизнь она точно не собиралась. Сейчас точно.
Пунктуальность няни была, пожалуй, самым огромным из её достоинств. Элли быстро передала ей Фреда и поспешила к машине. Конечно, Харди хотел, чтобы она появилась раньше, но тут уж ничего не поделать. Элли без проблем добралась до госпиталя и уже через несколько минут выслушивала рекомендации дежурной сестры, которая явно любила поговорить.
— Простите, мэм, я тороплюсь, — прервала поток её красноречия Элли и устремилась в знакомую палату.
Полностью одетый Харди сидел на подоконнике и уныло разглядывал улицу.
— А вы не торопитесь, Миллер.
— Выслушивала инструкции, как вам правильно спать.
— Не начинайте…
— Даже не собиралась. Вам настроили кардиостимулятор?
— Да.
— Как вы себя чувствуете?
— Пойдёмте уже, Миллер. Пустые разговоры можно вести и в машине.
Элли оглядела палату:
— У вас много вещей, сэр?
— Вообще нет.
— Это хорошо. Какую руку вам нельзя поднимать?
Харди тяжело вздохнул и сжал губы, показывая, что разговор окончен.
— Да не за что, сэр. Заботливость — моя вторая натура.
Харди фыркнул и, подхватив небольшую сумку, первым вышел из палаты. Чтобы показать ему, как работает вежливость, Элли остановилась у дежурной сестры и сердечно её поблагодарила за хорошее отношение. Харди всем видом показал, как его утомляют социальные связи, и выскользнул из отделения.
— И как вы с ним живёте? — посочувствовала медсестра. — Тяжёлый характер.
— Что вы, — Элли широко улыбнулась. — Он очень милый.
— Вам лучше знать…
В машине Харди сразу пристегнулся, придерживая ремень рукой, и Элли поняла, что он задевает послеоперационный шов, очевидно, причиняя боль.
— Может, вам будет лучше на заднем сидении?
— Мне отлично, Миллер. Ведите машину.
Вот и заботься о таком!
— Как скажете.
Харди немного поморщился, устраиваясь удобнее и прислушиваясь к своему состоянию, но когда заговорил, его голос был совершенно обычным. Зря, наверное, Элли представляла нечеловеческие муки, но она не слишком разбиралась в операциях.
— Сегодня после обеда мне пообещали дать копию полицейского допроса Лизы и выписку из больничной карты Торна.
— Оперативно.
— Копию брачного контракта мне посоветовали запросить у барристера, и я пообещал отдать её в полицию.
— Хорошо. А почему в деле не было ничего о сестре Лизы? Особенно учитывая, что та работает в аптеке и замужем за Саймоном Роу.
— У меня к тому отчёту множество вопросов. И было бы гораздо лучше, если бы его просто делал непрофессионал. Иначе всё становится слишком сложно, но тогда под подозрением оказывается и сам Торн.
Элли лишь сильнее сжала руль. Нельзя было исключать никаких вариантов. Во всяком случае, пока.
— И что, даже не начнёте говорить, что он у нас жертва, а не подозреваемый? — Харди с интересом разглядывал Элли.
— Я скажу, что надо проверить всё.
— Я вам уже говорил, что вы делаете успехи?
— Писали, — фыркнула Элли.
— Ах, да, — Харди кисло улыбнулся. — Тогда сделайте одолжение, избавьтесь от этого самодовольного вида.
— Это не так просто, сэр. А если будете возражать, мне придётся плюнуть вам в лицо.
— А вы не мелочитесь, Миллер.
— Не в этот раз.
— Доброе утро, сотрудники корпорации «Тайрел».
Приятный бесполый голос встречает на проходной первую смену.
Сигурд неторопливо шагает к турникетам, вежливо раскланиваясь со знакомыми. Ему известен каждый, кто работает в «Тайрел», но до начала смены он помнит лишь тех, с кем знаком вне работы.
— Здравствуй, Рейнар! — приветствует Сигурд громилу за стеклянным барьером.
Тот зыркает на Сигурда и сдержанно кивает ему. Смена Рейнара не закончена, и он приветлив настолько, насколько позволяет ему профессиональный протокол — «помощник». Сигурд входит в зону контроля, и антропометрические датчики дают команду на рекордер. Индукционные катушки в стенах оживают, и благодушие Сигурда снимает, как рукой.
Сигурд заступает на пост. Следующие восемь часов он — собственность корпорации, и ничто не может отвлечь его от исполнения долга.
Таймер перезвоном возвещает о начале смены. Крупный мужчина машет ему рукой на выходе с проходной. «Помощник» услужливо выводит на сетчатку досье. Хуго Рейнар. Служба безопасности корпорации. Третья смена. Лоялен. Женат. Двое детей. Проживает по соседству. В круг профессиональных интересов Сигурда эта информация, за исключением сведений о лояльности, не входит, и он благополучно переключается на работу.
Восемь часов пролетают незаметно, оставив удовлетворение от хорошо выполненной работы. Смутно знакомый человек приветствует его, проходя в турникет. Нильс Янгер, СлужБез, вторая смена, подсказывает «помощник». Лоялен. Женат. Двое детей. Живет по соседству. Плевать.
На выходе Сигурд размагничивает поведенческий модуль. В голове на миг — кристальная пустота. Сигурд больше не сотрудник службы безопасности корпорации «Тайрел». На мгновение он — никто. Потом датабанк сливает в приёмный буфер сохранённый с утра поведенческий протокол «горожанин», и Сигурд снова начинает быть.
Дом, милый дом! Сигурд проводит ладонью по индукционной пластине на дверном косяке. В притолоке поют, просыпаясь, магниты. Сигурда наполняют благодушие и довольство.
— Я дома! — объявляет он.
Мгновение, и на нём висят дети — девочка и мальчик. Собака с радостным лаем скачет вокруг.
— Мой руки, милый, — улыбается красивая женщина. –Ужин готов.
— Я получила «А»! — хвастает девочка.
— Умница!
Сигурд пытается вспомнить её имя.
— Что ты делал сегодня на работе, папочка? — спрашивает мальчик.
— Секрет, — улыбается он.
— А если его украдут? — щурится мальчик.
— Это исключено, — смеется он.
В ванной под ногтями Сигурд обнаруживает вязкую багровую массу. Недоуменно хмурится. Потом выбрасывает это прочь из головы.
Аника, дочь. Девять лет, школьница. Пер, сын, шесть, старшая группа детского сада. Герда, жена, тридцать два, домохозяйка. Собаку зовут Рекс.
Я помню всё, что мне нужно.
Ничего лишнего.
— На выходных нужно навестить соседей, — говорит Сигурд перед сном.
— Этих, как их там… — сонно хмурится Герда.
— Я вспомню, — обещает Сигурд.
Он знает, что вспомнит.
Магниты напомнят ему, когда наступит суббота.