Савва положил по три пули в грудь каждого. Железный ящик, именуемый в участке сейфом, Савва вскрыл в мгновение ока, сам засунул казённый мешок с деньгами в подготовленный чувал из-под лука и отправил всех по заранее оговоренному отходу. Только сам, со всеми, в отход не пошел. Сказав, что остаётся, так по-волчьи сверкнул глазами, что никто спорить не посмел. Ицек всё понял без слов и только коротко обнял Савву. Савва вышел во двор, подождал и, когда в конце улицы показались бегущие, сам побежал в другую сторону, так, не скоро, чтобы могли догнать…
И, вспоминая всё это, Савва каждый раз, снова и снова, утверждался в правильности принятого тогда решения. Взяв всё на себя, он, таким образом, выводил Ицека и остальных ребят в непричастность. Не было их там вовсе. А Савву заставили открыть сейф трое залетных чужаков, не то грузин, не то чеченов, он же слесарит ловко, все в округе знают… А как не согласишься, если пригрозили убить его Рехию с мальчонками, одному полтора годика, а второй ещё грудничок… И помощника с дядькой они убили, и деньги унесли…
Суд поверил Савве, потому он и получил ссылку, а не каторгу, так как не душегуб он, не убивец. А когда после суда, перед отправкой, сидя в полицейской карете, увидел стоявших среди зевак Ицхака и Рехию с маленьким на руках, Савва ощутил пришедшую вдруг к нему лёгкость, будто уронил, сбросил с плеч мешок двухпудовый, что носил на себе постоянно. И ещё раз сказал он себе, глядя на самых близких своих людей:
— Да, я поступил как должно.
Все эти годы и дни, с того самого момента, когда в Варшаве, в подвале пана Белевича, Савва, тогда ещё Иегуда, уперев ствол велодога под левую лопатку Станека, нажал на спусковой крючок, на плечи его, на душу, легла и больше не уходила серая тяжесть. И вот теперь, сидя в арестантской повозке, Савва всей душой возрадовался и возблагодарил Всевышнего, потому что тяжесть ушла. Он свободен.
***
Волки сидели, по-собачьи обернув пушистыми хвостами передние лапы. Вдруг звери, словно по команде, встали. Что-то отвлекло их от Саввы, где-то близко появилось нечто, более значимое и важное, чем добыча. Савва посмотрел вокруг. И увидел. С той стороны, откуда Савва шёл, где была его засека, крупными длинными прыжками неслись три волка. Они шли треугольником. Первый был почти белый, плохо различимый на снегу; чуть отстав, за ним следовали два неестественно огромных, размером с полугодовалого телёнка, черных зверя. «Так вот в чём дело, вот чего они ждали. Вожака».
Савва заворожено смотрел на приближавшуюся тройку, вернее на вожака. Белый волк был вожаком, это не подлежало сомнению. В два раза меньше шедших за ним чёрных гигантов, да и добрая половина сидящих вокруг Саввы зверей была его намного крупнее. Но именно он был здесь главный. При его приближении звери словно получили команду. Глухо ворча, они начали сжимать кольцо. Глаза, устремленные на Савву, загорелись лютостью, в оскаленных пастях засверкали и защелками дюймовые клыки. Чёрные, легко обогнав вожака, врезались в кольцо стаи. Покатился и взвизгнул сбитый мощным плечом чёрного не успевший отскочить сеголетка, давая проход главному… Белый вожак, войдя в кольцо, остановился. Точно, как Савва давеча, потянул ноздрями воздух, приподняв узкую, длинную морду, ещё потянул, как будто прислушиваясь к чему-то.
«Ну, вот и всё. Сейчас начнут рвать». Савва поднялся, ноги держали, Савва выпрямился. «Это хорошо, — подумал он. — Негоже встречать смерть на четвереньках. Мужчина должен принимать её стоя».
Вожак медленно приближался. Теперь он был совсем рядом — можно было дотронуться рукой. Стая, замерев, ждала. Зверь поднял голову и посмотрел человеку прямо в глаза.
«А ведь это она. Не он, а она, самка», — глядя в устремленные на него волчьи глаза, вдруг подумал Савва, и был уже уверен, что подумал правильно. Напрочь забыв о том, что через мгновение будет разорван и съеден, он не двигаясь смотрел в ледяные глаза волчицы. И снова пришло ощущение отстраненности, как будто бы он был зрителем, а не участником происходящего. И не как жертва, обречённая на жуткую смерть, а как сторонний наблюдатель, Савва восхитился красотой и гармоничностью зверя. Он вдруг физически полно и остро ощутил, какой восторг должны испытывать эти два черных огромных волка, стоящие позади волчицы. И позавидовал им. Савва медленно протянул руку и дотронулся до её головы. Стая бешено зарычала. Волчица же повернулась к Савве спиной и слегка присела. Савва ощутил острый запах мочи, волчица двумя длинными невесомыми прыжками вынесла себя за волчий круг. Савва опустил глаза — сапоги его были обильно облиты волчьей мочой. Савва стоял не шевелясь. Он уже знал, что произошло, и что должно произойти дальше, и не мог поверить в это. Но оно случилось. Сначала чёрные, а потом вся стая, один за другим пометили Савву. Он стоял и смотрел им вслед, пока они не исчезли вдали, растворившись в ранних сумерках. Савве было жарко, так жарко, что от головы, рук, лица вдруг пошел пар, как если бы он вышел на мороз из парной бани. Энергия, сила переполняли его. С ним случилось то, о чём не раз рассказывал пан Малаховский в подпитии, сидя с Казимежем, Иегудой и остальными за дружеским застольем.
В Польше с глубокой древности передавалась из поколения в поколение легенда о шляхтиче, который будучи застигнутым зимней ночью волчьей стаей, не только остался невредим, но и обрел силу нечеловеческую и удачу, сопутствующую и ему самому, и его потомкам. Якобы волчица, водившая стаю, пометила его, а значит, приняла его как своего, сделала членом волчьей стаи. На родство с легендарным шляхтичем в Польше претендовал каждый, у кого о шпоры позвякивала тяжёлая сабля. Савву, тогда ещё Иегуду, никоем образом не заинтересовала эта история — мало ли легенд у каждого народа — и не вызвала в нем ни малейшего трепета. С героем красивой легенды он себя никогда не отождествлял и не ставил себя на его место. И вот произошло… с ним…
Савва подходил к хутору. Пожалуй, никогда он не чувствовал в себе такой силы, такой внутренней мощности, которая сейчас буквально переполняла его. Полчаса назад он великим усилием воли, по крупинкам собирал остатки сил, чтобы выпрямиться, встать перед оскаленными волчьими пастями, а сейчас мог идти и день, и два, и неделю, да что там идти — бежать, лететь, только чуть касаясь земли.
«Это дала мне она, Белая Волчица. Она позволила заглянуть в её бездонные, наполненные ледяным пламенем, глаза. И подарила мне частицу своей души…»
На хуторе, почуяв Савву, забрехали собаки. Савва дошёл.
0
0