«Я эмир, и ты эмир. Кто же погонит ослов?» – размышлял кади, едучи в паланкине. Солнце палило нещадно, а голова от бесед со лжецами трещала, как переспевшая тыква. Распорядившись хорошенько высечь преступников для острастки, кади двинулся в чайхану в сопровождении писца. Чайханщик Муса склонился в почтительном поклоне и отвел кади под навес, где было не жарко, а на устланном коврами помосте лежали подушки, набитые конским волосом. В углу висела клетка с двумя яркими неразлучниками. Кади, сомлев от духоты, потребовал к себе мальчишку с опахалом, плова, зеленого чая, фиников и холодной воды с ледника. Чайханщик Муса подобострастно удалился, оставив кади в одиночестве. В скорости пришел грязноватый мальчишка с рахитичными коленками и стал уныло трусить фазаньими перьями над головой достопочтимого судьи. Кади наблюдал, сузив глаза за писцом, который примостился в углу чайханы среди простого люда и нетерпеливо ждал своей миски с холодной курятиной и чечевичной похлебки. Писец явно был недоволен тем, что его усадили между гончаром и погонщиком стада мулов. Он подпрыгивал на подушке, стараясь касаться выше, и поправлял свою нелепую серую чалму.
– Могу ли я скрасить одиночество досточтимого кади, или помешаю богоугодным размышлениям о бренности земной юдоли? – услышал кади знакомый басок.
Под навес заглянул русский купец с длинным непроизносимым именем. В Риштане он появился полгода назад, сначала присматривался к местным жителям и обычаям, а потом завел бойкую торговлю на местном рынке. Торговал мехом, льняными тонкими отрезами, кусачей овечьей шерстяной тканью. Купца стали называть Ильясом, потому что «Илларион Семенович» было уж совсем невозможно запомнить и выговорить. А самого купца, как веселого и добродушного, к тому же хорошо говорящего на фарси, принимали во всех домах. Кади был доволен новой компании, но купцу кивнул высокомерно, чтобы тот знал свое место, как чужеземец и лицо, низшее по званию. Кади кликнул чайханщика, и тот принес плова и гостю.
– Я вижу на вашем лице печать огорчения, – сказал Ильяс, весело сверкая прозрачными голубыми глазами.
– Государственные дела требуют сосредоточения и полной отдачи, – важно сказал кади, отправляя в рот жирными пальцами добрый кусок баранины, – у меня с утра было столько дел, сколько у иного простолюдина и за месяц не наберется.
– Ох, тяжела ты, шапка Мономаха, – сокрушенно покачал Ильяс головой, и хотя кади не понял чужеземной пословицы, но тон, которым она была произнесена, Джабраилу понравился. Джабраил прожевал кусок баранины, зачерпнул гость риса и отправил в рот, испачкав реденькую бородку.
– И посоветоваться не с кем, как на грех одни идиоты кругом. Шустрые, расторопные идиоты, которые так и норовят на туфли тебе наступить. Да, должность моя почетная, но и сложная. Не всякая канцелярская крыса справится, а они себе думают…. Шайтан его знает, что думают!
– Иной раз и советоваться с подчиненными опасно бывает, – поддакнул Ильяс, – ибо они не учиться хотят мудрости и опыту, а недостатки у начальства выискивают да стараются наверх преподнести все в невыгодном свете.
Кади покивал головой, видя, как Ильяс ведет разговор в нужную сторону.
– Слышал я, что Зитулла убит в зиндане, весть о том по всему Риштану разнеслась, – сказал напрямик Ильяс, что кади не очень понравилось.
– И что болтают на рынках и в подворотнях? – хмыкнул с неудовольствием кади.
– Прости мой нечестивый рот, пусть Аллах закроет мои уста печатью молчания, если я обижу многоуважаемого кади Джабраила, но говорят все одно: старый кади не справится с убийцей, останется зло безнаказанным.
– Вот еще глупость! – рассвирепел кади и ударил кулаком по подносу, что финики разлетелись во все стороны, – у меня целых три подозреваемых! Один другого лучше, кого хочешь – того и казни.
– Один обвиняемый лучше трех подозреваемых, – многозначительно сказал Ильяс и попросил чайханщика принести других фиников и медовой пахлавы.
– Что же я, старейший кади Риштана, должен прислушиваться к ткачам и пастухам? Слухи собирать по городу? – надменно спросил кади, а у самого под ложечкой неприятно засосало.
– Не помешало бы, – уклончиво посоветовал Ильяс, – зоркие глаза и острый слух – прекрасные помощники в любом деле, в том числе и при отправлении правосудия.
– Я всегда считал, что главное – установить мотив. Есть мотив – есть преступник, – начал свою тираду кади, а Ильяс разумно кивал в ответ, – в этом деле у всех есть мотив. И что же теперь делать? Считать, что все они втроем сговорились да и убили Зитуллу?
– Тогда мотив должен быть достаточно сильным, чтобы все трое увязли в этом грязном деле. А способен ли Хабиб, который только и думает о своем грязном уде и грудастой женушке на убийство да еще в сговоре с двумя другими? А чахоточный Фаиз или однорукий Ильсаф?
– Смелости же у них хватило караваны грабить! – возмутился кади.
– Тут смелости и ума не слишком много надо. Кучей напали на трех слабых погонщиков, бегали без толку вокруг них с деревянными палками и одним кинжалом на троих, пока свирепый главарь Ахмет отбирал добро… Убийство для правоверного мусульманина – тяжкий грех. Не каждый способен брата по вере убить.
Кади слушал внимательно, поглаживая вымытыми в розовой воде руками бороду.
– А главное, как удачно, что все трое оказались в одной яме, когда полно всяких пустых комнат в зиндане, – хитро посмотрел Ильяс на кади Джабраила.
– Что хочешь сказать этим? – встрепенулся одноглазый судья.
– Есть у русских такая поговорка «на ловца и зверь бежит», что означает способность использовать удачное стечение обстоятельств, – неопределенно намекнул Ильяс и откланялся, оставив кади в задумчивости.
0
0