Марти Макфлай вылез из машины. Едко зыркнул на уткнувшегося в свой экран Дока, захлопнул дверь и, вздохнув, достал телефон. Он уже видеть не мог ни Дока, ни эту, провонявшую плутонием, колымагу. Исправляешь прошлое, исправляешь — а проблемы всё множатся и множатся!
Так, ладно, надо звонить. Год-то тот? Он глянул на экран наручного… хронометра. Черт бы побрал все эти гаджеты, что правнук Дока изобретёт через полтораста лет. Марти давно уже перестал следить за их названиями. К чему, если после следующего вмешательства все они, возможно, будут называться по-другому? Если они вообще будут…
Мимо пролетела знакомая машина, зазмеилась молниями и исчезла, оставив на газоне две огненные полосы. Марти не удостоил её и взгляда. Это были мы? Или будем мы? Какая разница… так, не отвлекаться. Тридцатый год, да неужели… ну, наконец-то.
Он мысленно набрал номер и по привычке поднес телефон к уху.
— Грифф? Мой сс… я… я не буду продавать эту машину! У неё надо проверить правое переднее колесо! Правое переднее!
Тут трубка презрительно фыркнула, отчего Макфлай окаменел лицом.
— Никто, — проникновенно задышал он в трубку. — Никто и никогда не смеет…
Опять показалась похожая машина, уже едущая навстречу, и Марти даже узнал водителя. Это был старый, дряхлый Бифф, глумливо скалящийся с вызывающим чувством превосходства. Старик высунул в окно оттопыренный средний палец, ухмыльнулся, свернул в проулок и скрылся за поворотом.
Пока Макфлай хлопал глазами, к нему подскочил Док:
—Марти! Ты расстроил сделку?!
Макфлай поднес трубку к уху и услышал короткие гудки. Виновато взглянул на Дока. Тот взвыл.
— Марти!!! Тебе плевать на сына? А на временной континуум? Быстро!!! В машину! Мы должны успеть!..
Когда они вылетели из-за поворота к магазинчику «У Гриффа» и выскочили из машины, их глазам предстал смущенный Макфлай младший. На поясе у него болтался передничек с логотипом магазина. Мистер Стрикленд скептически оглядывал подержанную Теслу, в которую убежденно тыкал пальцем продавец. Подумав, покупатель полез за бумажником.
— Не успели!!! — взвыл Док. — Он сейчас уедет, через двадцать минут едва не разобьётся, угодит в больницу, а твой сын сядет в тюрьму! У Гриффа тут всё куплено!
Тут с небес пародией на фугас просвистело что-то чёрное, шмякнулась о крышу Теслы, пробороздило глубокую борозду и отлетело точнехонько в мистера Стрикленда. Марти с изумлением узнал в этом снаряде кусок паровозной трубы с врезанными хроноускорителями.
Они с Доком синхронно задрали головы, но в небе инверсионным следом лишь истончался черный дымок. Самого паровоза как и не бывало.
— Успели, — буркнул Макфлай старший. — Ну, полетели. Мы должны успеть их перехватить…
Комментарий к Политика отмены и Стили привязанности
У Обри Тайм есть и другие клиенты.
Обри Тайм и Кроули встречаются впервые, после того, как все изменилось.
(это две отдельные главы, но фикбук счёл 5-ю слишком короткой и грозился удалить, так что я не рискую)
У Вас три новых голосовых сообщения. Первое голосовое сообщение.
«День добрый, Обри. Это Сара. Сара Дривара? Я знаю, что мы должны встретиться через несколько часов, но у меня кое-что намечается. Не волнуйтесь! Ничего плохого. На самом деле — на самом деле, очень хорошее! Простите, что так внезапно. Мне очень стыдно. Но на следующей неделе я обязательно приду. Всё, до свидания!»
Следующее голосовое сообщение.
«Обри, это Мэтт. Я не смогу сегодня прийти. Я понимаю Вашу политику отмены, так что не беспокойтесь. Звоните, если Вам что-нибудь от меня понадобится».
Следующее голосовое сообщение.
«Боже мой, Вы не поверите. Вы действительно не поверите! Слушайте, это чудо, буквальное чудо! Клянусь, когда Вам расскажу, Вы не поверите. Но это значит, что я не смогу прийти сегодня, просто не смогу. Я вынуждена отменить. Увидимся на следующей неделе! О, и это Майя».
Конец новых сообщений.
Те, кто работает в помогающих профессиях, как терапевты, понимают риски. Они подвержены выгоранию. Они подвержены усталости из-за сострадания, викарной травме, разваливанию по швам в результате постоянного скопления потребностей других людей. Это риск, постоянный риск, который помощник обучен вечно держать в уме: как далеко я могу зайти, пока не наврежу себе?
Терапевты зарабатывают себе на хлеб и масло, убеждая сломленных и подавленных заниматься самообслуживанием. Многие из них признают иронию этого.
Психотерапевты, специализирующиеся на травмах, подвергаются особому риску. Они зарабатывают свой хлеб и масло, помогая тем, кто подвергся невыразимым ужасам, попытаться выразить их. Они улыбаются, они глубоко вдыхают, они поощряют терпение, стойкость и сострадание к себе, и они делают всё это, сталкиваясь с невообразимыми историями жестокости и жестокого обращения, худшего, что люди могут сделать друг другу, худшего, что может быть сделано в мире. Их работа — смотреть в лицо злу, признать его и найти способ с ним справиться.
Обри Тайм это всегда нравилось.
Она была профессионалом, и у нее было более десяти лет опыта работы со случаями тяжелой травмы. Десять лет, как она знала, было долгим сроком для специализации на травме. В течение этих десяти лет она наблюдала, как сверстники падали, выбывали, сгорали и высыхали. Она встречалась с ними на конференциях и видела, как они тихо смеялись, без улыбки в глазах, и бормотали о том, как они пошли дальше. Она кивала и успокаивала. Она говорила, что понимала. Но она на самом деле не понимала, не совсем.
Обри Тайм всегда знала, что она хороша в своей работе.
Есть уловки и навыки, которые специалисты по травме могут использовать, чтобы помочь им избежать или, по крайней мере, предотвратить травму как можно дольше. Это вопрос простого деления. Специалист по травмам тренирует свой ум, чтобы разделить себя на несколько отделений, чтобы держать их отдельно, чтобы получить доступ к особенно сложным отделениям, только когда это было профессионально или лично уместно. Держать их в тайне, держать их в безопасности, держать всю боль, ужас и желчь под замком, пока они не станут безопасными и уместными для их освобождения.
Это был акт воображения.
Обри Тайм была приучена к делению, представляя себе коробку для хранения карточного каталога библиотеки. Она закрывала глаза между сессиями и визуализировала. В нем было 26 отсеков, каждый из которых соответствовал отдельной букве алфавита. Она держала его содержимое в алфавитном порядке. Она представляла, как проводила пальцами по холодным металлическим ручкам, которые открывали ящики. В отличие от обычного карточного каталога, у этого был замок на каждом ящике. Она представляла звук, который издают ключи, поворачиваясь в замке. Она представляла крючок на стене, и представляла себе кольцо с 26 различными ключами, по одному для каждого из шкафов каталога.
Это работало для нее.
Когда она чувствовала необходимость, она закрывала глаза и представляла пустой лист бумаги. Она брала воображаемый карандаш, а затем писала на этой воображаемой карточке все, что ей было нужно, чтобы отделить. Она снимала воображаемое кольцо ключей с крючка, подходила к соответствующему ящику, открывала его и клала туда карточку. Она чувствовала пыльную прохладу всех собранных карт, сложенных в таком приятном порядке. А потом она снова закрывала ящик, запирала его, вешала ключи обратно на место. И тогда она двигалась дальше.
Она держала все мерзкие ужасы, которые она слышала, запертыми, доступными только тогда, когда она нуждалась в них. Она могла получить к ним доступ, когда они ей были нужны, и могла игнорировать их, когда ей это было нужно. Она могла держать их пресеченными, подавленными, ненавязчивыми. Обри Тайм могла их контролировать.
Её система карточных каталогов со временем стала более сложной и оригинальной, хотя в течение как минимум пяти лет она не претерпевала серьезных изменений. Но не сейчас. Она вложила новый ящик, 27-й. Новый ящик поместился между «К» и «Л». Это был единственный ящик, на котором было больше, чем одна буква. На нём было написано «Кроули».
Вот где она будет всё хранить. Всё-всё. Всё, что она знала, все, что она чувствовала, все её воспоминания о глубоких голубых глазах, которые казались жгучими и тонущими, все дрожание и растерянность, исходившие из того, что она не могла найти в себе, чтобы сомневаться, все вопросы, которые болели изнутри. Она хранила всё это подальше. Она заперла всё это. Она держала всё там, запертым, скрытым и безопасным, и, таким образом, в стороне. В конце концов, Обри Тайм была профессионалом, и ее обязанностью было обеспечить, чтобы она могла выполнять свою работу для своих клиентов без неудобного вмешательства в ее личные проблемы. И она заперла их, и спрятала, и делала свою работу.
Она выпустит их, когда это будет безопасно для нее. Ночью, после того, как она закончит свою работу в течение дня. На выходных. В течение своего личного времени она позволяла открывать этот ящик, и она позволяла себе чувствовать любое количество вещей, думать о любом количестве вещей и реагировать различными способами. Она справится со всем этим, или, по крайней мере, попытается справиться с этим, или использует все методы преодоления, которые она имела в своем распоряжении, чтобы найти способ жить с этим.
Она знала, что некоторые из ее методов выживания были менее адаптивными, чем другие. Она понимала это. Она приняла это. Она была довольна этим до тех пор, пока результаты были такими, как она хотела. Обри Тайм могла сделать все, что было необходимо, лично, чтобы она могла быть тем, кем она должна быть, профессионально.
Обри Тайм была выжившей. Она была выжившей, и поэтому она сделает то, что должна, чтобы выжить. Она была профессионалом, ей нравилось быть профессионалом, и поэтому она всегда выживала.
– Блин, Динли, я всё могу понять. Разбитые в хлам войска, дикий беспредел во дворце, но на хрена ты город развалял?! Что горожане-то, мать твою, тебе сделали? – Аурон гневно сверкал глазами, а из его пальцев сыпались искры, готовые в любую секунду стать молниями.
– Не знал я, маста. Хотел по-хорошему…
– Ну да, – не дал ему договорить Аурон, – а вышло как всегда, через задницу. А король? Он же до сих пор в подвале прячется! А вы ему иммунитет обещали. Говорили «Вот, мол, отдашь трон, Якоб Кривоглаз, и иди спокойно на все четыре, да ещё добра захвати, сколь унесёшь».
– Всё вышло из-под контроля, – Динли не отрывал взгляда от пола.
– Плохо, что учеников не выбирают. И не убивают. А то за такое… – Аурон сжал кулаки и посмотрел в окно на догорающий город. С улицы слышались крики о помощи, смешанные с пьяными песнями. Анархия набирала обороты, пожирая остатки цивилизации.
– Кузнец всем нравился, – пробормотал Динли, – народ за ним шёл, как за лидером. Но потом, когда стража разбежалась, и мы зашли во дворец… не надо было этого делать.
– Что делать? – раздражённо спросил Аурон.
– Во дворце бухать. Народные массы под действием алкоголя неуправляемы.
– Да ты что?! А сам Кузнец где?
– Спит. В королевской почивальне…
– Афигеть! – Аурон возвёл очи горе. – На смену плешивому диктатору, который верёвки из народа вил, пришёл безграмотный алкаш. Нет, друг мой Динли, такая революция нам не нужна. Вот, возьми.
Он протянул Динли какой-то шарик, размером с грецкий орех.
– Это темпоральный исправитель. Ты вернёшься в прошлое и всё исправишь. Отговори Кузнеца от революции, а затем не забудь убить своего двойника в прошлом. Двух таких оболтусов я не потяну. Понял?
Динли кивнул, сглотнув слюну.
– Вот скажи мне, Динли, что вы, твари этакие, делали?! – Аурон распахнул окно и гневно указал рукой на улицу. – Где революция? Почему проклятый Кривоглаз спокойно сидит в своём кабинете и выдумывает новые налоги?
– Но, маста… вы же сами мне дали задание…
– Я отлично знаю, какое дал тебе задание. Где, мать твою, революция?!
– Ладно. Ладно. – Динли попятился в сторону двери, сейчас найду Кузнеца, и всё сделаем… хм… в лучшем виде.
В отличие от Аурона, Кузнец выслушал Динли.
– И чо, говоришь, это уже в пятый раз? – Кузнец озадаченно пошевелил бровями.
– Да, он забывает всё, а потом и слушать не хочет. Мы снова устраиваем революцию, а он снова проклинает нас за беспредел и заставляет всё исправить. Я устал. Я так больше не могу.
– Да уж. – Кузнец почесал затылок. – Сложная штука эта революция. Вот если бы народ перестал бухать.
– А вот если бы солнце перестало светить, – передразнил его Динли.
– Я придумал! – Глаза Кузнеца сверкали. – У тебя ещё остался…этот ваш исправитель?
– Ну да.
– Переместимся в прошлое и убьём Боба Дурогона, до того, как тот придумает бухло…
– Точно! А потом прибьём Дуремара Марли, чтобы он не придумал шмаль! – подхватил Динли.
– Динли, живо сюда!
– Да, маста!
– Я придумал классную штуку. Забористый напиток, с помощью которого мы сможем управлять народом! Революция не за горами!