Мартин взял ее за руку и повел через стыковочную палубу к центральному шлюзу.
— Я хочу тебе кое-что показать.
У ромбовидной титановой створки, вросшей, казалось бы, намертво в тело станции, тускло светилась сенсорная панель. Мартин набрал 16-значный код — бессвязную комбинацию цифр и букв.
— Думаешь, пароль еще актуален? — недоверчиво спросила Корделия.
Несколько секунд ничего не происходило. Затем где-то в недрах дверного механизма что-то загудело, пробуждаясь. Створка дрогнула и бесшумно ушла в пазы.
— Станция законсервирована, но не мертва, — сказал Мартин. — Это аварийный код, на случай форс-мажорных обстоятельств. Мне его когда-то подсказал Гибульский. Если вдруг произойдет автоматическое отключение и блокировка. Чтобы я мог выбраться. Как видишь, код еще действует.
Перед ними открылась уходящая мягким изгибом в сторону галерея, залитая тем же белесым, тлеющим светом. Воздух с еще более резким, синтетическим привкусом. Тоннель, уводящий в прошлое, к самым истокам. Своеобразная машина времени. Корделии пришла в голову избитая фраза: в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Или можно? Для Мартина это исходная точка. Первые осмысленные воспоминания. Средоточие первых радостей. Когда-то астрофизики предполагали, что черные дыры — порталы не только в пространстве, но и во времени. Они позволяют отмотать пространственно-временной континуум, как ленту в древнем кинопроекторе, и встретить себя прошлого, юного, полного надежд. И дать себе прошлому еще один шанс.
— Пойдем? — Мартин взглянул на нее вопросительно.
— Пойдем. — Она крепко сжала его руку.
Никто из экипажа «Космического мозгоеда» за ними не последовал. Проявили деликатность. Только Дэн проводил долгим внимательным взглядом. Мартин тоже на него посмотрел. Видимо, отправил какое-то сообщение. То место, куда они уходили, в самом сердце заброшенной станции, принадлежало только Мартину, и ему же принадлежало право выбрать спутника. Ибо он шел сейчас не в потайной отсек, он шел по лабиринту своей памяти, по самым сокровенным ее закоулкам. Туда он мог привести только того, кто уже разделял с ним это невеселое путешествия, пусть и опосредованно, через его собственные признания и кошмары, но этот кто-то уже был здесь, уже видел эти скрученные в спираль переходы, эти темные цеха с резервуарами, эти остывшие в тусклом металле лаборатории и крошечный отсек, ставший первым приютом для странного существа с детской душой и взрослым сложившимся телом.
Миновав несколько поворотов и лестниц, они подошли к еще одному запечатанному люку, стандартному, мало отличимому от тех, что вели в другие отсеки и модули. Мартин и там набрал на сенсорной панели многозначный код. И снова несколько тягучих мгновений неопределенности. Ни сенсорная панель, ни сам ярус не подавали признаков энергетической жизни. Лампочки не мигали, предупредительные сигналы не раздавались. Только потолочные панели начинали слабо светиться, реагируя на запрос датчиков движения. Станция находилась в коме, но отвечала на внешние раздражители. Мощность станционного искина была сведена к минимуму, для поддержания самых примитивных жизненных функций. Но где-то в памяти этого искина, в его резервных файлах хранились аварийные пароли.
Сенсорная панель слабо засветилась, появилась надпись, требующая подтверждения. Мартин набрал код повторно. Гудение пневмопривода и тихий щелчок размыкания. Дверь провалилась. Впереди сразу вспыхнул свет. Неяркий, щадящий, но подавляющий своей интенсивностью то белесое пятно, что следовало за ними по тлеющим потолочным панелям. Мартин шагнул вперед. Корделия последовала за ним.
Это был даже не отсек, а две небольшие каюты, объединенные в одно жилое помещение. Одна, совсем крошечная, вмещала только стандартную койку под самым иллюминатором, а вторая служила полигоном для всей прочей познавательной и игровой деятельности. Терминал, подобие стола и угловая кушетка. И странный набор предметов. Корделия назвала бы их… игрушками. Несколько ручных головоломок, вроде того древнего кубика с разноцветными гранями. Но кроме куба были еще пирамида и тетраэдр. Был лохматый зверь, напомнившей Корделии шоаррскую лису Мозгоедов, правда, у этого шесть была ярко зеленой с разводами, гребень, три ноги и очень длинная шея. Была модель звездолета, дотошно собранная из деталей, и еще несколько других летательных аппаратов, не достигших стадии завершения. В лабораторной колбе стояла засохшая ветвь какого-то растения. На полу у терминала валялся сброшенный портрет женщины.
Игрушки сначала вызвали недоумение, но очень скоро Корделия сообразила. Ну конечно, он же был ребенком! Мартин был ребенком, самым настоящим. А это его детская комната. Именно здесь пробудилось его младенческое сознание, именно здесь он впервые осознал себя. Мартин поднял портрет. Эта была Эмилия Валентайн. Женщина с фиолетовыми глазами.
— Она была первой, кого я увидел, — сказал Мартин. — Она, собственно, всему меня и учила. Учила быть… человеком.
— Хорошо учила, — сказала Корделия, двигаясь по «детской» и осторожно касаясь всего, что попадалось на пути.
Чувства были странные, необъяснимые. Ей как будто позволили заглянуть в исходную точку мира, в мастерскую демиурга, прочитать самую первую страницу книги судеб.
— Когда-то эти две каюты казались мне целым миром, равными целой вселенной, — сказал Мартин.
Корделия взяла планшет со стилусом. Видимо, с его помощью Мартин учился писать. Пыли на станции неоткуда было взяться, но тем не менее под пальцами возникло ощущение пленки толщиной в одну молекулу. «Это осыпавшиеся, умершие здесь часы и минуты, — подумала Корделия. — Это их осевший на предметы прах. Пепел времени».
Она внезапно поняла, чем были на самом деле эти две маленькие, спаянные воедино каюты. Это был кокон, скорлупка, в которой зрела и развивалась, подобно куколке, человеческая душа. И взращивала эту душу неведомая, трагически погибшая женщина, взращивала и питала своей любовью, вскармливала, как мать вскармливает младенца. Собственно, Мартин и был младенцем. В заботе и регулярном кормлении нуждалось не тело, уже достигшее пика формы благодаря технологии клонирования, а заброшенная в это тело душа, еще искорка, по-младенчески неразумная, поставленная перед необходимостью скоростного, почти аварийного взросления. Эта душа была подобна полуграмотному деревенскому пареньку, внезапно севшему за штурвал современного истребителя. И этот паренек, во избежание катастроф и трагедий, должен в кратчайшие сроки освоить управление смертоносной машиной. Эмилии Валентайн, уже пережившей потерю сына, выпала непростая участь стать наставницей этой души, обучить «технической грамоте» новичка, чтобы истребитель не сошел с курса и не столкнулся с беззащитным гражданским судном.
Следует признать, что ей это удалось. Если учесть, что обучение начиналось с самых азов, с азбуки осознания. Возможно, у нее это так хорошо получилось, потому что она по-прежнему видела в Мартине-киборге своего сына и не искала различий? Возможно, это ее помутившийся от горя рассудок не позволил вносить маркеры разделения оригинала и копии? Как бы то ни было, она отдала свою нерастраченную любовь тому, кого знала как своего сына, кого приняла как долгожданного, любимого первенца. Она ждала своего сына, верила в его благополучное возвращение, верила вопреки всем свидетельствам его смерти, и потому киберклон стал закономерным результатом ее ожиданий. Она ждала — он вернулся. Чему здесь удивляться? Так должно было случиться. Таков закон вселенной — сыновья возвращаются. А то, что он потерял память, так это не беда. Она — его мать, она его научит.
Слова, голос, улыбка, прикосновения… Все первые впечатления Мартина были от нее, его первые знания, ответы на первые вопросы. Она учила, направляла, объясняла, и каждый ее урок, каждое наставление давалось с любовью. Конечно, ей не пришлось учить Мартина ходить или держать ложку. Этими навыками тело Мартина снабжал процессор. Она учила его другим «шагам» — шагам познания жизни, равновесию радости и печали, азбуке человечности. Она заполняла своим присутствием, своей терпеливой нежностью пустые кластеры его души в то время, как Гибульский заполнял кластеры цифровой памяти. Мартин мог остаться идеальной машиной с человеческой составляющей, но стал полноценным человеком. Эмилия Валентайн за отпущенный им год отдала Мартину столько любви, что этой любви хватило, чтобы Мартин-человек выжил и не обратился в обезумевший механизм, не стал одержим местью, не скатился к доминанте ненависти. Это ей, Эмилии Валентайн, Корделия обязана своим нынешним преображением, обретением души и своим будущим. Это она создала Мартина таким, каков он есть, создала здесь, в этом замкнутом тесном пространстве, в этом титановом коконе. Мартин должен был когда-нибудь сюда вернуться. Чтобы завершить метаморфозу, заглянуть в свое прошлое и дать ему прорасти в сознание. Для него эта заброшенная станция все равно что для Корделии — пассажирская палуба «Посейдона».
— Ну что, пойдем? Скоро «Сигурэ» прилетит. Станислав Федотович, наверное, беспокоится. Скоро пошлет Дэна нас искать.
Корделия накрыла руку Мартина своей. Он кивнул.
— Пойдем.
Мартин все еще держал портрет своей матери.
— Возьмешь что-нибудь? — спросила Корделия.
Мартин осторожно положил портрет на терминал.
— Нет, в моей памяти достаточно портретов. Ее и отца. Я все помню. А это, — он обвел взглядом каюту, — всего лишь предметы. Ты же сама говорила, что любой предмет сам по себе нейтрален. Теми или иными ценностными характеристиками их наделяют люди. То, что я утратил, они мне не вернут.
— Ты прав. Прошлое должно оставаться в прошлом.
Она вышла первой, Мартин — следом. Снова набрал на панели многозначный код.
Пневмодверь бесшумно встала на место. Сенсорная панель выцвела. Саркофаг закрылся.
***
Корделию клонило в сон.
Это была даже не усталость. Это было изнеможение, истощение до критических показателей, тяжелейшее стрессовое похмелье. Если воспользоваться терминологией киборга, уровень энергоресурсов не просто низкий, а ушел в отрицательные значения. Вполне естественная реакция на обрушившиеся события, на затянувшийся цейтнот, в котором она пребывала с того момента, как подслушала новостной репортаж на Асцелле и вообразила недостроенный «Саган» взорванным, а Мартина — погибшим. Ее отрицательно заряженные воспоминания, вытесненные в бессознательное после пережитой катастрофы, эти эмоциональные бомбы внезапно сдетонировали и взорвались все одновременно, обратив ее устоявшуюся психику в пылающую сверхновую, которая светит ярко, выбрасывая в окружающее пространство миллионы джоулей, движется по орбите с ужасающей скоростью и своим движением смещает и нарушает траекторию всех оказавшихся поблизости небесных тел. И вскоре выгорает, обращается в тусклый, багровый гигант, который уже не светит, а едва мерцает, затем, когда не остается энергии даже на мерцание, теряет большую составляющую звездной плоти, испарятся и сохнет до карликовой величины. На звездном горизонте этот процесс от взрыва до увядания длится тысячелетиями, а в человеческой жизни череда метаморфоз происходит быстро, за пару недель. Взрыв, свечение, энергозатратная деятельность, судорожные попытки выравнивания орбиты, отчаянные попытки удержать внешние границы и рассудочные суждения. Затем — стремительное выгорание.
С той страшной минуты возобновившейся трагедии Корделия не могла позволить себе расслабиться. Весть о спасении Мартина не означала завершения, а всего лишь переводила борьбу в иное качество. Мартин избежал похищения, но он не был в безопасности. Он оставался добычей, желанным призом, и охота на него только начиналась. Корделия и сама стала пленницей. Она вела переговоры с главным своим врагом, находясь, казалось бы, в изначально проигрышном положении. Она старалась сохранять спокойствие и оперировать аргументами, не полагаясь на женскую истерическую слабость, которая сладко подкатывала, суля избавление и беспамятство. Она сражалась и не позволяла себе замедлиться, невзирая на выгорающую звездную сердцевину. И даже когда на пороге ее каюты возник живой и невредимый Бегемотик, она не позволила себе обрушиться в собственные выгоревшие пустоты, она пустила в ход неприкосновенные резервы, чтобы поддержать Мартина в его встрече с прошлым, чтобы те же эмоциональные глубинные бомбы не рванули и у него, обращая в гаснущий болид, как это случилось с ней.
Она справилась. Правда, когда они вышли на стыковочную палубу, перед глазами плыл туман. Вероятно, она бы упала, если бы Мартин ее не поддержал и не отвел в медотсек к Вениамину Игнатьевичу. Им пришлось его ждать. Врач «КМ» был занят: помогал коллеге с «Алиеноры» перевязывать раненых. Полина ему помогала. Станислав Федотович с Лансом осматривали рубку управления, а Тед с Дэном инспектировали «Асмодей».
Мартин усадил Корделию на койку в медотсеке, сел рядом и привычным движением прислонил ее к себе, как делал, когда она падала от усталости в спортзале. «Вот так хорошо, — думала Корделия, уткнувшись в его ключицу. — Вот так бы лет сто…»
— С тобой что-то не так, — вдруг сказал Мартин. — Я не могу понять что, но… что-то изменилось.
— Ничего удивительного, — пробормотала Корделия, — у меня все показатели ушли в минус.
— Нет, это другое.
— Я больна?
— Нет, это не болезнь. Изменения на гормональном уровне.
— Это бывает. От стресса. Отдохну и… пройдет.
Вошел Вениамин Игнатьевич. Бросил на Корделию понимающий взгляд, покачал головой.
— Я сделаю поддерживающий укол, витамины и… спать. Я еще вчера настаивал на успокоительном.
— Мне нужна была ясная голова.
Иных возражений у нее не нашлось. Мартин отвел ее в каюту, принес горячего чая и шоколадку из запасов Полины. Корделия почувствовала, что где-то в недрах нарождающегося белого карлика затих поглощающий звездное вещество реактор. Мартин смотрел на нее с тревогой.
— Иди, Мартин, со мной все будет в порядке. Я же вижу, тебе не терпится.
Был соблазн его удержать. Он бы остался, не возразил. Послушно сидел бы рядом и оберегал ее сон. А она время от времени касалась бы его руки и убеждалась, что он здесь, рядом, что он жив. Но его глаза пылали таким азартом, такой горделивой мальчишеской радостью, которая грозила разорвать его на части, если только он этой радостью не поделится. Ему необходимо сейчас оказаться среди равных, среди таких же азартных, храбрых мальчишек. Он теперь один из них. Он тоже может, как они. Он практически повторил подвиг Теда и Дэна на Медузе — захватил беглого работорговца. Он самостоятельно пилотировал катер! Правда, Тед обозвал его паркующейся блондинкой. Но этот эпитет звучал вполне уважительно и даже… слегка завистливо. Тед всего-то в прошлое его пребывание на «Мозгоеде» кое-что показал и поиграл с ним в космобой. И Мартин ничего не забыл, не растерялся. Справился. Он больше не игрушка, не кукла. Он — человек. Корделия не могла лишить его этой радости. Пусть почувствует себя частью команды победителей. Она подождет.
— Все, иди, я буду спать, — сказала Корделия, укрываясь с головой.
Дверь, откатываясь, прошелестела и так же вкрадчиво встала на место. Хотелось спать, но было так приятно находиться на этой грани между дремотой и бодрствованием, наслаждаться осознанием завершенности, что засыпать не хотелось. Хотелось длить это скольжение.
В дверь тихо деликатно постучали. Корделия удивленно приподняла голову.
— Войдите.
Появился смущенный Вениамин Игнатьевич.
— Вынужден вас побеспокоить, Корделия.
— Что случилось? С Мартином что-нибудь?
— Нет, ни в коем случае! Дело в том, что… хм… этот наш невольный гость… господин ван дер Велле… пришел в себя и хочет с вами поговорить. Правда, мы уже перенесли его на «Алиенору». Роджер Сакаи соберет заявления от пострадавших, если таковые найдутся, и яхта улетит.
Корделия усмехнулась.
— Свалят все на дурака Уайтера. А ван дер Велле следовало добить, а не спасать.
— Тед тоже так сказал. Но мы же люди гуманные… К тому же врачебный долг, клятва Гиппократа.
— Да, да, иду.
Она еще с минуту сидела, привыкая к необходимости завершить начатое, затем сунула ноги в спортивные тапочки, одолженные той же Полиной, и встала.
— Идемте, Вениамин Игнатьевич.
Полицейский корвет «Сигурэ» пристыковался к станции полчаса назад, и радостное возбуждение победителей усилилось. Слышался голос Теда:
— Премия? И сколько?
Голос Полины:
— Между прочим, Тед, Казака поймал Мартин, а не ты.
— А кто его катер учил водить?
— Ага, учил… Мартин, дерни эту штуковину и — газу!
— И че? Научил же!
— Станислав-сан, когда вы уже научитесь брать на борт правильных пассажиров?
— Роджер, не сыпь мне соль на рану.
Корделия сдержала улыбку и прошла вслед за врачом на борт яхты. Всего несколько дней назад она была здесь пленницей и вот вернулась в качестве… кого? К счастью, на пути к медотсеку им никто не встретился. Объяснений с сестрой Корделия бы точно не пережила.
Медотсек на яхте просторный, оборудован как дорогая частная клиника, и примыкающая к нему каюта, используемая в качестве палаты интенсивной терапии, тоже соответствовала уровню комфорта. Не узенькая койка на старом транспортнике, а современная медицинская кровать со всеми техническими опциями, в окружении мигающих, прозрачных мониторов. Хотя, на беглый взгляд Корделии, состояние Александра не требовало такой кардиошумихи. Терапевт с Нового Бобруйска, а ныне врач маленького транспортника, уже спас жизнь внучатого племянника Альфреда Рифеншталя, одного из богатейших людей Галактики. Теперь его коллега, холеный доктор с брезгливым лицом, мог сколько угодно изображать врачебную озабоченность. Когда Корделия вошла, врач яхты довольно высокомерно кивнул и вышел.
Корделия приблизилась. Александр, бледный, осунувшийся, смотрел на нее лихорадочно блестевшими глазами. Дыхание затруднено. Повреждено легкое. Как когда-то у Мартина. Только у Мартина была двойная рана. Ржавый Волк стрелял дважды. Две металлические болванки, выпущенные из примитивной копии арбалета, разворотили легочную ткань и печень. Будь Мартин человеком, то в течение нескольких секунд истек бы кровью. Александру повезло больше. В него стреляли из бластера. Один раз. Печень не задета. К тому же лазерный луч обладает, пусть и сомнительным, но все же преимуществом перед арбалетным болтом — он прижигает разорванные сосуды и препятствует кровотечению. Потому Александр и выжил. Основные артерии остались незатронутыми.
Впрочем, у Казака скорей всего не было намерения его убивать. Хотел бы убить, убил. Целью пирата было вывести ван дер Велле из строя. Чтобы тот не пустился на яхте в погоню. Восемь двигателей «Алиеноры», разгоняющих яхту до субсветовых скоростей, вполне позволяли ей настичь катер. А с раненым владельцем на борту это вряд ли станет возможным. Тем более что и капитан яхты получил ранение. Уайтер не подстрелил только Креветку, наивно обозначив его как существо трусливое и бесполезное. Корделия усмехнулась. Как обманчива порой бывает внешность. Под громоздким панцирем ракообразного скрывалось сердце морского конька. Вот кого надо было в первую очередь выводить из строя, а не капитана с техником и пилотом.
Корделия посмотрела на монитор с жизненными показателями. Пульс немного учащен. Давление понижено, а в целом… Даже кровь для него нашлась. В жилах у Ланса. Нулевая универсальная группа. Золотая кровь. Когда-то на всей Земле насчитывалось всего 43 носителя этой драгоценной группы. Теперь эта бесценная кровь текла в венах киборга-телохранителя. И не только у него. У Мартина кровь тоже нулевой группы. Если бы не хватило крови Ланса, он бы, не раздумывая, поделился своей. Жертва спасает жизнь своего похитителя. Хорошо, что до этого не дошло. Крови Мартина этот манипулятор не заслуживает.
В палате, среди мониторов, под капельницей, Александр ван дер Велле ничем не отличался от простых смертных. Он больше не был внучатым племянником самого богатого человека Галактики, он стал человеком страдающим, слабым, с осунувшимся лицом и ввалившимися глазами. Когда-то эти глаза горели неколебимой уверенностью, триумфом победителя, а теперь плавали где-то у самого дна, в колодце отчаяния. Именно оттуда он сейчас смотрел на Корделию. Смотрел, как утопающий, как утративший надежду. Она села у изголовья, сложила руки на коленях.
— Ты звал меня, Алекс? Я пришла.
В темных, провалившийся глазах мелькнула радость. Он чуть приподнялся… Видимо, хотел заговорить. Судорожно вдохнул. Вдох получился хриплым, болезненным. Дернулось выпирающее адамово яблоко.
— Я слушаю, Алекс, — спокойно повторила Корделия.
Он молчал, только смотрел. Облизнул пересохшие губы.
— Хочешь пить?
— Нет… — выдохнул он.
— Тогда говори.
Он снова набрал воздуха, сделал новую попытку и… не смог. Вероятно, забыл то, что готовился ей сказать. Долго готовился: подбирал аргументы, приводил доказательства, выстраивал линию защиты и… вдруг забыл. Или осознал всю надуманность и бессмысленность. В чем он мог ее убедить? А Корделии, по большому счету, было неинтересно. Она устала, и единственным ее желанием было вернуться в каюту и уснуть. Все уже кончилось. У Александра ван дер Велле определенно был мотив все это затеять, за ним стоял тайный заказчик и вдохновитель, но Корделия ничего не хотела знать.
— Я… виноват… — наконец выговорил он.
— Вот как… Неожиданно.
— Я не хотел, что ты пострадала…
Корделия кивнула.
— Это мой дед, Альфред…
Она снова кивнула.
— Если бы… если бы я отказался, он бы поручил похищение Торстену. А Торстен… он бы… он бы не остановился…
— Я понимаю.
Александр откинулся на подушку. На его висках выступил пот. Монитор запищал настойчивее. Корделия покосилась на подскочившие в значениях цифры.
— Алекс, ты потерял много крови, давай поговорим… потом, когда-нибудь…
Она встала и пошла к двери.
— Нет! Постой, Корделия, не уходи…
Она остановилась. Посмотрела через плечо.
— Дай мне шанс, еще один шанс, пожалуйста… Я наделал много ошибок, я знаю… Я все исправлю. Я буду заботиться о тебе, буду защищать. Я всегда буду рядом. Мы могли бы заключить союз. Тебе нужен кто-то… Кто-то, кто будет другом… кому ты сможешь доверять…
Корделия помолчала, потом тихо ответила:
— Спасибо, Алекс, но такой мужчина у меня уже есть.
— Киборг!
Она пожала плечами.
— У каждого свои недостатки.
Киборг Bond X4-17 Рассел Харт.
Киборг Paramedic Энди.
Шеррская сторожевая Хеш.
Июль 2191 года.
Таких вот незадачливых беглецов с Карбона, решивших прокатиться до Спаркла и попытать счастья там, кроме Энди набралось семь человек. Были, конечно, и обычные пассажиры, летевшие именно на Спаркл по каким-то своим надобностям, но они летели в своих каютах и с беженцами практически не контактировали.
Лайнер приземлился в космопорте города Рэд Рокс — местной столицы. При выходе из корабля беженцев встретил замученный толи тяжелой жизнью, то ли вчерашними алкогольными возлияниями работник сферы обслуживания космопорта в темно-cиней униформе и попросил пройти к миграционному консулу. Под этим гордым названием скрывался чуть менее замученный клерк, который скороговоркой рассказал правила проживания на Спаркле, впрочем, не отличающиеся от таковых на большинстве человеческих планет. Не воровать, не убивать, не обижать… Энди, вначале в речь консула не вслушивающийся и записывающий ее в процессор, внезапно понял, что никогда не задумывался о том, как живут люди, особенно люди вне стен лечебного учреждения. По каким правилам и законам, какие имеют предпочтения, чему радуются и чего боятся. Все это оставалось покрытым тайной, и Энди встряхнул головой, прогоняя ненужные сейчас раздумья, пообещав себе вернуться к ним позже. А сейчас все-таки надо послушать человека, кажется, он говорит что-то полезное.
— …будет предоставлено жилье сроком на неделю и одноразовое питание на этот же срок. За семь суток, начиная с сегодняшнего дня, вы можете найти работу соответственно вашим специальностям, для этого вам будет предоставлен доступ в инфранет на общественных условиях. После того, как вы найдете работу, вы получите билет к месту ее нахождения. Это все, чем мы можем вам помочь, Спаркл небогатая планета, но заботится о своих жителях. А сейчас пройдите к месту временного проживания, Стив проводит вас.
Обозначенное место проживания оказалось комнатой в хостеле. Кровать, отгороженная плотной шторой, крохотная общая кухонька и два душа в конце коридора, куда выходили двери еще пяти таких же комнат. Энди быстро просканировал их — в этой пара занимается сексом, здесь спит человек, возрастом, судя по показателям, далеко за средний, там компания мужчин занимаются чем-то странным, вскрикивая «Бей! С козырей! Крести — сиди, дурак, на месте!»
Пожиток у Энди не было, так что раскладывать ему было нечего, и он решил прогуляться, осмотреть окрестности. Рэд Рокс не впечатлял. Холодно, темно, тихо. Безопасно. Успокоенный, Энди вернулся в хостел и заснул сном младенца.
А с утра засел в инфранете.
Острым слухом он подслушал, как обсуждали план действий двое его товарищей по несчастью. Они собирались в инфранете найти непыльную работенку подальше и залечь, чтобы и сам черт не нашел. Кто такой черт, Энди не знал, и выяснять не собирался, но сам план ему понравился. Тем более, про непыльную работу, ведь большое количество пыли может привести к нарушениям в работе дыхательной системы.
Сев за терминал, по человечески, чтобы не нарушать маскировку, Энди открыл сайт с вакансиями. Требовалось много кого, начиная от чернорабочих, заканчивая светооператором. Энди искал что-нибудь, связанное с медициной, ведь это единственное, что он знал и умел. Причем за годы жизни большую часть своей работы уже мог выполнять и без подсказок системы. Велика ли наука — подобрать лекарство и сделать инъекцию?
В середине списка обнаружилась вакансия фельдшера в городок Пайнвилль. Карта показала, что находится он в сорока километрах от столицы, совсем недалеко, но уже в стороне от толп народа, а значит, безопасно.
Ухмыльнувшись про себя, Энди открыл форму отзыва на вакансию. Задумался, что же про себя написать. И написал чистую правду: «Уроженец Карбона. Стаж работы в сфере медицины 9 лет, низшее звено. Беженец. Документы отсутствуют». Кликнул, отправляя данные.
Ответ пришел сразу же, не успел Энди закрыть сайт: «Приезжайте».
Вот так просто «Приезжайте» и все. Ни расспросов, ни обозначения условий. Ничего.
Энди, разбирайся он чуть лучше в вопросах трудоустройства, мог бы предположить что угодно — начиная от того, что городок действительно острейше нуждается в фельдшере, заканчивая тем, что вакансии вовсе не существует и объявление просто ловушка для наивных медиков. Хотя зачем наивные медики понадобились бы маньяку в Пайнвилле — вопрос остался бы все равно открытым.
Но Энди в вопросах трудоустройства не разбирался и поэтому просто сходил в космопорт к миграционному консулу. Тот с сорока процентной искренностью за него порадовался и тут же выдал распечатанный на принтере лист бумаги с именным билетом и координатами рейса. Точка и время отправления, посадочное место, точка и время прибытия… Выходя от консула, Энди с интересом рассматривал билет, что-то ему там не нравилось. Сравнив цифры, он понял, что транспорт в пути будет находиться почти час. Сорок километров и почти час. Такие данные не слишком вязались друг с другом, и Энди был готов ожидать от бесплатного билета всего, чего угодно.
Утром следующего дня так и оказалось. Транспорт был наземный. Древний, но еще вполне себе рабочий тягач, переделанный из чего-то армейского. Сразу за кабиной водителя оказались шесть пассажирских мест, из которых самим Энди было занято одно, остальные пустые, а дальше платформа с установленными цистернами. Мимоходом отметив, что в цистернах находится дезраствор, Энди полез было на место, но водитель поманил его к себе в кабину.
В кабине было несколько уютнее, и, что немаловажно, гораздо теплее, чем снаружи. водитель говорил, практически не умолкая, и Энди узнал много местных новостей: о том чья дочка за кого вышла, о том, что появился новый шериф «ух, какой крутой мужик», о том, что цены на зерно выросли и теперь выгоднее купить синтетическое мясо..
Большинство новостей он пропустил мимо сознания, отметив лишь что завтра прилетает очередная некая «дохловозка», везущая партию киборгов на расчистку местности. Отметил потому, что если в районе много киборгов, то, вероятно, люди хорошо знакомы с их поведением и нужно вести себя вдвойне осторожнее и осмотрительнее, скрывая свою нечеловеческую природу.
После долгого и тряского пути водитель высадил Энди возле столбика с табличкой, гласящей о границе городка, и отбыл, на прощание по-свойски помахав рукой. Энди огляделся и двинулся вглубь узких, но на удивление чистых и спокойных улиц. Вообще же, глядя на окружающую природу, от городка трудно было ожидать такой ухоженности, казалось, его вырезали из другой, более цивилизованной планеты и вставили сюда, среди кривых, словно скрюченных подагрой, кустов.
И еще больше удивила местная амбулатория. Словно сошедшая с образцово-показательной картинки, выкрашенная в светло-кремовый цвет, она не имела привычного флера болезни и страданий, как медучреждения на Карбоне. Энди тщательно вытер ботинки от налипшей на подошвы пыли и вошел, открыв бесшумную дверь.
В коридоре его встретила зеленоглазая шатенка. Несколько секунд она непонимающе смотрела на него, потом ее лицо озарилось:
— Ой, здравствуйте! Вы, наверное, новый фельдшер? Я и смотрю, незнакомый кто-то. Пойдемте, я Вас с дороги чаем напою, — с этими словами женщина увлекла Энди в терапевтический кабинет и там щелкнула кнопкой притаившегося в шкафу чайника.
— Я слышала про Карбон. Какое несчастье, это ведь совсем недалеко от нас, как же хорошо, что многие остались живы и сумели спастись. Страшно было, да?
Ответов она не требовала и, без умолку треща, разлила по чашкам кипяток, опустила пакетики чая, ароматизированного флердоранжем, высыпала на блюдечко печенье. И, когда Энди уже расслабился, насыпав себе в чашку четыре ложки сахара и прикусив первое печеньице, женщина пригласила по коммутатору какую-то Эбигейл. В кабинет вошла миловидная зеленоглазая брюнетка, поздоровалась, выяснила, в чем дело, и вот тут начался начался форменный допрос.
Так же, не снижая скорости беседы, она выяснила квалификацию новенького, в каких отделениях работал, что умеет, какой случай считает наиболее сложным в своей практике, женат ли и есть ли дети, дошла до планов на будущее… Энди только и успевал обрабатывать свои ответы, придавая им правдоподобность. К такому он готов не был.
Затем доктор Эбигейл Блэк-Свон, как, оказывается, звали брюнетку, пригласила его пройти в кабинет терапевта. Там обнаружилась еще одна женщина с бейджем медсестры. Доктор Эбигейл представила ее Энди, а затем принялась расспрашивать, умеет ли он пользоваться различным медицинским оборудованием. Киборг отвечал, стараясь, чтобы его слова не звучали машинно, и все больше нервничая.
От фиаско его спасла приоткрывшаяся дверь. В кабинет заглянул пожилой господин и пафосно возвестил, что готов отдать свою бренную тушку на продырявливание драгоценной шкурки. Женщина приветливо пригласила его пройти в процедурный и оценивающе взглянула на Энди:
— Пролапс митрального клапана. Чем лечить будем?
В голове у Энди будто пролистнулись директории справочника и он, сморгнув, честно ответил:
— Ничем. Или операбельно, или ничем. Для поддержания сердечной деятельности бета-адреноблокатор, например, бисопролол.
— Совершенно верно, — уже с меньшим подозрением подтвердила доктор Эбигейл, — капельно, доза семь по справочнику Никифорова. — Лицо женщины совсем посветлело: — Отлично! Через четверть часа отпустим дедушку, и я провожу Вас к месту Вашей будущей работы, на фельдшерский пункт. Мне кажется, вам там понравится. Свежий воздух, небольшое количество работы. Компания опять же, отличная…
При этих словах Энди отметил у женщины небольшое колебание гормонального фона, из чего могло следовать, что компанию она считает и впрямь отличной.
Между тем они вернулись в отдел кадров и женщина, угощавшая его чаем, попросила показать документы.
— Я конечно. Помню, Вы сказали — отсутствуют, но может быть, что-то сохранилось?
Энди вытащил останки паспортной карточки.
— Да-а, незадача. Но ничего, все поправимо. Вы же все равно сейчас в участок. Вот шериф вам и поможет с документами.
Энди немного обеспокоила необходимость встречаться с шерифом, но избежать этого не получалось. Поэтому, когда доктор Блэк-Свон освободилась, он занял пассажирское место в ее флайере и они взлетели.
С высоты полета открылась изумительная картина. Окружающие Пайнвилль горы, поросшие лесом, озеро и речка, играющие бликами света. И сам городок, кажущийся рассыпавшимися детскими кубиками — яркими и разноцветными.
— Правда, у нас здесь очень красиво? — с улыбкой спросила доктор Эбигейл, заметившая, что Энди с интересом смотрит в окно.
— Да, очень, — не покривив душой, признался тот. Впрочем, он, и в самом деле, никогда не видел такой природы.
Заложив вираж, флайер опустился на небольшую площадку на берегу озера возле которой стоял старый военный транспортник, выкрашенный в синий и желтый цвета.
— А вот и участок шерифа, — сообщила доктор Эбигейл.
— В космическом корабле? — удивление Энди было неподдельным.
— Да, — снова улыбнулась женщина. — Вот такой он у нас необычный. И медпункт, в котором вам предстоит работать, находится именно там.
Они вышли из флайера.
— Добро пожаловать на борт «Шмеля»! — объявила доктор Эбигейл и первой стала подниматься по трапу.
«Шмель? — оторопело подумал Энди. — Ну надо же!»
Пока Вудхауз суетливо исполнял приказ, командор мог спокойно поразмыслить. Кажется, за последние дни он открыл для себя нечто важное. Открыл простые, но чрезвычайно важные истины, что помимо карьеры существует еще и его жизнь, просто жизнь человека по имени Джеймс Норрингтон, которая важна, и которая имеет ценность. Что на свете есть море и паруса, восходы и закаты, чудесные стихи и великолепные картины, и еще множество вещей, являющихся составляющими этой жизни. И, как бы дико это не прозвучало, он должен быть благодарен за это открытие пирату по имени Джек Воробей.
— Попутного вам ветра, командор! – произнес Джек, когда они прощались на палубе «Черной жемчужины».
Норрингтон сделал шаг к капитану.
— Мистер Воробей, я… , — он запнулся на миг, — Позвольте вашу руку, сэр!
— Капитан Воробей, мой друг! – поправил его Джек, с многозначительным видом подняв кверху палец.
Норрингтон ощутил его крепкое рукопожатие. Рукопожатие человека, который совсем недавно был врагом, и который стал почти другом.
— Имейте в виду, капитан, — добавил Норрингтон, — если в ближайшее время вы не завяжете с пиратством, то я вновь начну охотиться за вами!
— Ничуть в этом не сомневаюсь! – жизнерадостно отвечал Воробей.
«Черная жемчужина» уже давно исчезла из вида, и командор с лейтенантом остались одни в открытом море. Карьера Норрингтона, скорее всего, была безнадежно испорчена, но жизнь продолжалась. И он готов был встретить ее с гордо поднятой головой, как и подобало офицеру британского королевского флота.
Конец первой части
– Невский… Невский… – голос слабо прорывался через вязкий серый эфир, но Кирилл четко отличал эти тихие звуки в общем хаосе. Вспомнились наездники-монголы, мертвая рука, слякотная грязь. Грязь, грязь…
– Невский едет! – Кирилл отвел руки от лица и затравленно огляделся. Вокруг – лошадиные морды в пене, гортанные крики кочевников, но до него, судя по всему, им уже не было никакого дела. Рядом с телегой, на которой сидел монах в накинутом капюшоне, высилась фигура всадника – светловолосого бородача в ярко-алой одежде. Сухоногий белый жеребец под ним нервно переступал ногами по грязи и всхрапывал.
– Ты не можешь, князь, бить моих людей! Ханский гнев настигнет тебя, как молния в степи настигает сайгу. Только обугленные рога остаются в желтом ковыле! И я, Урдюй, обещаю тебе ханский гнев! – говоривший мало походил на ордынца, хотя и вел свою речь на смеси татарского и русского. Медные кудри змеились по куньей оторочке его плаща. Высокий бледно-мраморный лоб и блеклые, чуть зеленоватые глаза выдавали в нем европейца. Его вороной конь был явно не степных кровей конь. Медноволосый вытянул скакуна плетью и ругнулся: – Got demmet!
– Что я слышу? Английскую речь?! Ты ли это, сэр Джон Петти, отрекшийся от христианского имени и родной Британии, угрожаешь мне, владетельному князю великой земли Русской? – слова светлобородого чеканной латынью перекрыли все суетливые обозные звуки. – Ханская милость позволяет не трогать нужных для Руси людей, не изнурять полоном искусных мастеров и сведущих в ремеслах холопов! Хану нужна дань! Деньги, а не бессмысленно загубленные на переходах данники! Зачем ты, сэр Джон-Урдюй, нарушил его волю и забрал в угон славных мастеров и умельцев? Могу ли я, их единственный защитник, допустить такое оскорбление воли моего старшего брата – владыки монголов и твоего также, сэр Урдюй, владыки?
– Если эти оборванные смерды, князь Александр, – медноволосый обнаружил не худшее владение латынью, – твои лучшие ремесленники, то очень странно, что жили они в таких варварских условиях, под дерном и землей, поленившись снабдить печи трубами!
– Ты и твои наездники – слишком частые гости в их краю. И гости обременительные. Но этому пришел конец – теперь я буду собирать дань и отправлять ее в Сарай. Как видишь, ханская милость пролилась добрым дождем над Русью! А вот ханский гнев может поискать другую жертву!
– Барракча! – бывший тамплиер развернул вороного и по-татарски отдал короткие указания своим нукерам. – Хорошо, князь Александр! Забирай своих людей, а монаха, – он указал плетью на серую фигуру в капюшоне, – мы проводим…
– И вы хотите сказать, что организовали штурм здания, в котором сами и работаете? – косо зыркнул на Стешкина начальник полиции.
– Какой штурм? – Стешкин недоумённо посмотрел на него. – Данил Варфоломеевич, где вы видите штурм? Здесь проходит моя встреча с работниками Адмиральского судостроительного завода.
– Информация про штурм была опубликована на сайте мэрии, – выкрикнула бойкая журналистка с рыжей копной вьющихся волос. На её шее висел бейдж «Юлия Алютина. АМТ «Фарватер».
– Здесь, по-видимому, какая-то ошибка, – размышлял Стешкин вслух.
– Ну вот же написано! Нет никакой ошибки, – и рыжая протянула ему планшет, на котором уже была открыта публикация с сайта Адмиральского городского совета и его исполнительных органов:
Работники Адмиральского судостроительного завода начали штурм мэрии
В четверг, 17 сентября, работники Адмиральского судостроительного завода №1, нарушив общественный порядок и правила проведения митингов и демонстраций, пришли под здание Адмиральской мэрии и осуществили попытку штурма.
Незаконные действия начались как раз в тот момент, когда никого из ответственных работников мэрии на рабочих местах ещё не было. Очевидно, целью штурма был именно захват здания.
В здании находилась только дежурная охрана, которая пыталась противостоять агрессивно настроенной толпе.
Городская власть призывает жителей города Адмиральска воздержаться от участия в силовых акциях протеста и не поддаваться на провокации.
– Что за бред? – Стешкин провел руками по вискам и пробежался глазами по толпе в поисках Громова.
Увидя его с камерой в руках, начальник управления земельных ресурсов набрал воздуха в грудь.
– Уважаемые представители прессы, я хочу задать вам вопрос: вы видели здесь что-либо похожее на штурм?
– Нет. Абсолютно, – развели руками представители СМИ.
Стешкин своего добился. Внимание прессы было приковано к нему, и сейчас можно было не просто контролировать ситуацию, а управлять ею. Он выразительно посмотрел на стоящего рядом начальника полиции:
– Данил Варфоломеевич, вы здесь тоже из-за публикации о штурме?
– Мы приехали на вызов. Был звонок из мэрии и было сказано, что здание пытаются взять штурмом, – ответил главный полицейский под камеры прессы.
– Кто и во сколько вам звонил, и как он вам представился? – уточнял чиновник.
– В семь пятнадцать на дежурный пульт полиции поступил сигнал из мэрии о том, что здание пытаются захватить штурмом, – отрапортовал начальник адмиральской городской полиции.
– Как представитель городской власти я вам сообщаю, что никаких попыток штурма не было. Люди подошли к зданию со своим требованиями, я вышел к ним и мы обсудили сложившуюся ситуацию, – сказал в направленные на него камеры журналистов начальник управления земельных ресурсов.
– Вы мне морочите голову, Иван Митрофанович, – недоверчиво качал головой полицейский, злобно поглядывая то на Стешкина, то на столпившихся под зданием заводчан с плакатами.
– Вы подъехали только что, а я здесь был с самого начала, – спокойно объяснялся Стешкин. – Если вы не верите мне, то прислушайтесь к журналистам. Если бы здесь было хоть что-то похожее на штурм, уж поверьте, они бы этот момент не упустили.
– Возможно. Но я полагаю, что они здесь всё-таки не с самого начала.
– А я с самого. И я пытаюсь у вас уточнить, кто конкретно вам звонил. И уверены ли вы, что звонили именно из мэрии?
От такого титанического спокойствия госслужащего начальник адмиральской городской полиции слегка побагровел. По нему было видно, что он ожидал здесь увидеть что-то другое, поэтому даже с представителем городской власти общался несколько жёстко.
– То есть, вы утверждаете, что никакого штурма не было, и здесь проходит ваша встреча с работниками завода? – задавал вопросы главный городской полицейский. – Более того, вы хотите сказать, что сами выступаете организатором данной встречи?
– Так и есть.
– В качестве кого вы организовали эту встречу? И почему о месте и времени её проведения не были заранее уведомлены органы полиции для обеспечения охраны общественного порядка?
– Вам ли не знать, Данил Варфоломеевич, что встречи жителей с представителями власти не подпадают под действие закона о демонстрациях и акциях протеста. Жители пришли сюда пообщаться с представителями власти, и в моём лице такая возможность им была предоставлена.
– Как вы тогда объясните наличие плакатов с лозунгами? И после этого вы будете утверждать, что это не митинг?
– Согласно Регламенту работы Адмиральского городского совета и его исполнительных органов, жители города имеют право прийти на встречу с представителями городской власти, изложив свои требования в письменном виде.
– То есть, вы хотите сказать, что плакаты, написанные гуашью на листах ватмана, являются «требованиями, изложенными в письменном виде»? – презрительно скривился начальник полиции.
– Именно это я и хочу сказать. Способы письменного изложения требований могут быть разные, а законы и регламент не ограничивают жителей города в праве делать это каким-либо одним определённым образом.
– Ну, а как вы объясните наличие мегафона? Или без него «мирное общение» с вами, как представителем власти, было бы невозможно? – полицейский ухмыльнулся. – Мне уже просто интересно, что вы выдумаете сейчас.
– А зачем что-то выдумывать? – Стешкин достал из внутреннего кармана потёртую брошюру. – В Регламенте всё определено. Статья 58 «Проведение встреч представителей городской власти с жителями города». Пункт 5 подпункт 18 гласит, что в случае, если встреча проходит при большом количестве людей, участники встречи вправе использовать или просить об использовании звукоусиливающей аппаратуры. Что мы сейчас и видим.
– Иван Митрофанович, здесь речь идёт о помещении. Если встреча проходит в зале, в котором более пятидесяти человек. А под звукоусиливающей аппаратурой понимается микрофон и колонки.
– Данил Варфоломеевич, покажите строчку, в которой это говорится. Вот конкретно – где про зал и где про микрофоны. Здесь чёрным по белому написано: «Если на встрече присутствуют более пятидесяти человек, все участники встречи имеют право пользоваться звукоусиливающей аппаратурой, или просить представителей городской власти о её использовании». На встрече больше пятидесяти? Больше. Соответственно, используется звукоусиливающая аппаратура.
Светлану Ланину разбудил звонок Громова. Она мирно дремала в такси, возвращаясь домой после шумного празднования, посвящённого юбилею банка «Адмирал-Капитал», которое проходило в элитном ресторане за городом и собрало всю городскую верхушку, включая мэра. Обычно главный редактор не звонил по утрам – у них была договорённость, что она приходит на работу не ранее чем в полдень, поскольку освещает вечерние и ночные мероприятия.
– Свет, извини, что так рано. Ты бы могла подъехать к мэрии?
– Сейчас буду, – сонным голосом произнесла Света, после чего скомандовала таксисту ехать к мэрии на площадь Судостроителей.
Что же такое срочное стряслось у Громова, что он звонит ей в такую рань? Сидя в такси, она начала просматривать публикации в «ТОП-НЬЮЗ» за утро 17 сентября 2020 года.
«Мэрию Адмиральска штурмуют рабочие судостроительного завода №1», – гласил первый заголовок. Ланина открыла материал. Это было короткое сообщение со ссылкой на сайт мэрии о том, что начался штурм здания.
В «ТОП-НЬЮЗ» было несколько похожих публикаций с разных сайтов. Ланина просмотрела дальше.
«Попытка штурма провалилась – к протестующим вышел представитель городской власти». Ланина открыла публикацию и быстро пробежалась глазами. Далее она читала лишь заголовки: «Рабочие Адмиральского судостроительного завода №1 пресекли попытку хищения уникального оборудования», «Не модернизация, а уничтожение, – председатель профсоюза первого судостроительного», «Руки прочь от завода»: под мэрией проходит митинг против «Сити-индастриал», «Чиновник – всех бед виновник»: за новым начальником управления земельных ресурсов приехала полиция».
– Это ещё что за хрень? – пробормотала Ланина.
Такси остановилось с угловой стороны здания.
– Девушка, вам придётся выйти здесь, – сообщил таксист. – Там на стоянке автобусы спецназначения и автозаки.
– Ещё бредовее, – проворчала Света, рассчитываясь с таксистом.
Она достала из сумочки пачку с ментоловыми сигаретами. В её руках блеснула зажигалка. И затянувшись дымом, она стала осматриваться по сторонам. Цепкий взгляд выловил, как за угол здания отошёл вице-мэр и, прикрывая рот рукой, что-то говорил по телефону.
Несмотря на весьма презентабельный внешний вид, стройное телосложение, строгие черты лица, у Ланиной он вызывал отторжение. «Отталкивающая внешность», – так она сама характеризовала его Громову после первого знакомства. Ни холёные руки, ни идеальная, почти безукоризненная стрижка, ни начищенные до блеска туфли её антипатии к данному человеку не перекрывали.
Журналистка достала смартфон, надела наушники лилового цвета со стразами и, сделав вид, что слушает музыку, медленно пошла, покачиваясь в такт воображаемой песне. Заммэра не обратил внимания на девушку в наушниках. А вот она четко расслышала несколько его фраз.
– А я вам говорю уезжайте. Отбой. Да, всё отменяется. Изменились обстоятельства. Слишком много ненужного шума.
Ланина вышла к фасаду мэрии. Толпа уже опустила плакаты, кто-то и вовсе свернул их.
– Что тут было? – спросила она, подойдя к Громову.
– Муть какая-то. Подогнали спецназ, людей собирались скручивать. Стешкин прикрыл. А сейчас Варфоломеичу позвонил кто-то.
Тем временем Пастыко, прикрывая рот рукой, что-то доказывал своему собеседнику по мобильному.
– Я понял, отбой, – тихо произнёс начальник городской полиции и спрятал свой мобильный телефон. После этого он снова обратился к Стешкину. – Что же мне с вами делать, Иван Митрофанович? Арестовать и увезти как организатора протеста, или составить совместную бумагу о том, что никакого штурма не было?
– Ну, я бы согласился на второй вариант, при условии, что мы с людьми сейчас заканчиваем нашу встречу, а вы уезжаете, никого не задерживая.
– Ну в таком случае я предлагаю, чтобы вы мне официально написали, что никакого штурма не было и здесь была Ваша встреча с работниками судостроительного завода, инициатором которой выступили лично Вы.
– Что ж, давайте напишу, – ответил госслужащий. – Минутку.
Он подошёл к председателю заводского профсоюза, которая, несмотря на присутствие полицейских и сотрудников департамента госбезопасности, продолжала вещать в мегафон.
– Агата, уводи людей, вас не тронут, я договорился.
– Одни договорняки у тебя, – презрительно бросила женщина в адрес чиновника. – И сколько ты заплатил этому полицаю?
Стешкин задержал на ней хмурый взгляд, словно пытался переварить, что она только что сказала.
– Ты совсем ку-ку? – покрутил он у виска.
– Это я – ку-ку? – сердито сдвинула брови Агата, повысив тон так, что её было слышно без мегафона. – ЧТО ты ему пообещал в обмен на такую лояльность? Мне просто интересно знать, сколько мы стоим.
– Истеричка, уведи людей! – почти шёпотом процедил Стешкин. – Иначе это сделаю я.
– Ты? Ты что-то способен сделать? В январе сильно сделал, когда завод громили? Ты просто трус и мэрский прихлебатель! – не унимаясь, вопила Агата.
– Эх, ты… – махнул рукой Стешкин.
Он пошёл обратно к начальнику городской полиции, а тот уже держал готовую папку и белый лист с ручкой.
– Мерзкий прихлебатель! – прокричала вдогонку рыжая судостроительница.
Вложив руки в карманы, Пастыко зыркал на Стешкина. Городской чиновник держал папку, на которую был положен лист бумаги, и с быстротой, присущей человеку, много работающему с бумажной документацией, что-то записывал.
– Ну ты и полицаев сюда согнал, – оглядывался по сторонам Стешкин. – Наверное, со всего Адмиральска. У тебя хоть кто-то в райотделах остался, или все отправились подавлять воображаемый штурм? А может, это вы так учения свои проводите? «Условный противник условно сбит»?
– Что вы, Иван Митрофанович? Они все изъявили желание поприсутствовать на вашей встрече с работниками завода, и я не смог им в этом праве отказать, – подражая саркастической манере Стешкина, говорил полицейский.
– И спецтранспорт подогнал, чтобы работников после встречи по домам развезти, – чиновник показал рукой в сторону автозаков. – Какая забота о трудовом коллективе! Что-то ты сильно прыткий, Данил Варфоломеевич, прямо не узнаю. Оперативно среагировал и лично приехал на вызов. В январе, когда завод громили, что-то я такой прыти за тобой не припомню. Хотя тогда не охрана, а лично я звонил. А тут прямо настоящий полицейский – ух! – иронизировал Стешкин, исписывая лист аккуратным почерком.
– Иван Митрофанович, я бы вас попросил обойтись без оскорблений, – нахмурил брови начальник полиции.
– То есть, слова «настоящий полицейский» являются для вас оскорблением? Ну ладно, учту, – ухмыльнулся Стешкин.
– Пишите, Иван Митрофанович, пишите. Напоминаю об уголовной ответственности за дачу ложных показаний.
– Ну что ж, получите-распишитесь, – госслужащий подал начальнику полиции исписанный мелким почерком лист.
Данил Варфоломеевич Пастыко пробежался глазами по тексту:
– Что это?
– Моё объяснение.
– Да вы издеваетесь. Вы просто переписали кусок регламента, – негодовал полицейский.
– А вы внимательно читайте, Данил Варфоломеевич. «Кусок регламента» можете считать мотивировочной частью, а тот, что ниже – резолютивной.
– Вы, как всегда, в своём амплуа, – раздражённо зыркнул на него начальник полиции, пряча листок в папку.
– Отбой! – скомандовал он, садясь в служебную машину, и отъехал от мэрии. Вслед за ним уехал и весь спецтранспорт.
После этого Стешкин подошёл к Агате Мичман, которая сжимала руки в кулаки, еле сдерживая себя, чтобы не съездить ему по физиономии.
– Агата, я по делу, – начал он.
– У меня нет с тобой никаких дел! Я же «истеричка»! Я же, по-твоему, «ку-ку»! – сквозь зубы процедила профсоюзница, намереваясь уйти, но он успел схватить её за руку.
– Минута. Выслушай меня всего одну минуту. С ними кто-то явно поработал. Они пришли сюда в готовности здесь всё громить. На сайте мэрии появилось сообщение о штурме, организатором которого впоследствии могли бы выставить тебя. Поговори с людьми. Твоя задача понять, кто их надоумил это сделать, и почему они скрыли от тебя намерение о походе в мэрию.
– Зубы мне не заговаривай, – не меняла тона женщина.
– У меня всё, – сухо произнёс Стешкин и отпустил её руку.
Мичман развернулась и молча пошла в сторону завода, ни с кем не попрощавшись.
За ней наблюдал вице-мэр Крючков. Прищурив глаза и неприятно скривившись, он напоминал хищную птицу. Достав из кармана отглаженного пиджака мобильный, он набрал номер и, поднеся к уху, негромко произнёс: «Егоров, проводи нашу деятельницу. Поговори с ней о поведении её подопечных, которых она явно не контролирует».
Подтянутый мужчина, которому на вид было лет тридцать с небольшим, в погонах департамента госбезопасности, выслушав пожелание Крючкова по мобильному, кивнул своим коллегам и направился вслед за профсоюзницей, которая свернула в сторону мемориала и пошла по старой дороге в сторону завода.
Калинкова, которая стала свидетелем сцены между Стешкиным и Мичман, тоже не спускала с Агаты глаз. Заметив, что женщина идёт на завод одна, молодая журналистка решила догнать судостроительницу и высказать ей в лицо всё, что она об этом думает.
– Артур, скажешь Громову, что я убежала в редакцию, – дёрнула Ника стоящего рядом друга. – И дай карту со своего фотоаппарата. Сгружу снимки и сразу поставлю. Возьми пока эту.
И прежде чем он успел ей хоть что-то ответить, девушка открыла слот фотоаппарата, висящего у него на шее, достала флеш-карту со снимками митинга, вставила чистую и, накинув рюкзак на плечо, побежала, догоняя председателя профсоюза.
Внимательно осматривая собрание работников завода, которые слегка растерянно сворачивали плакаты и собирались расходиться, Стешкин подошёл к Громову. На нахмуренном лице читались тревога и озадаченность.
– Саш, ты мог бы подняться ко мне на минуту? – предложил он. – Нам есть что обсудить.
Громов кивнул, намекая тем самым, что сейчас поднимется. В этот момент к нему подошла Ланина, интересуясь дальнейшими указаниями. Как заядлая тусовщица, эта эффектная девушка посещала всевозможные вечеринки, на которых расслабляется «цвет общества», и со всевозможными депутатами и бизнесменами общалась не только об их работе и общественной деятельности. Громов чувствовал, что сейчас ему понадобится не кто-нибудь из журналистов, пусть даже самых талантливых, а именно Ланина, с её врождённой проницательностью и хваткой к самым необычным информационным поводам.
– Ты бы могла здесь походить немного? Послушай, о чём говорят депутаты и работники мэрии. Наверняка будут обсуждать сегодняшний так называемый штурм. Меня интересует абсолютно всё. Тебя многие депутаты знают, и вопросов, почему ты здесь, не возникнет. Потому что ситуация очень странная.
– Я это уже поняла, Саш. Успела пробежаться по ленте новостей, пока сюда ехала, – кивнула Светлана Ланина. Подобные нюансы она схватывала на ходу. – Кстати! Когда я выходила из такси, я чётко и внятно слышала, как Крючков звонил по мобильному телефону и говорил «Отбой, всё отменяется». Я ещё подумала, что кому-то из силовиков звонит, а когда подошла, смотрю, наш Пастыко телефон у уха держит, договорил и начал у Стешкина эту бумажку требовать.
– Хм, это интересно. Очень интересно… – размышлял главный редактор.
Громов пошёл вместе со Стешкиным в здание мэрии. Ланина решила не заходить вместе с ними, что было весьма благоразумно, а сделала вид, что просто снимает, как расходятся рабочие завода.
В это время руководитель заводского профсоюза быстрым шагом шла в сторону завода, а за ней пыталась угнаться Калинкова.
– Агата Алексеевна, – кричала журналистка, догоняя судостроительницу. – Подождите, я хочу поговорить.
– Я на работу спешу, – оборвала женщина.
– Агата Алексеевна, это касается дистанционного устройства, установленного на территории вашего завода. Это из-за него «Сити-индастриал» оборудование первого цеха демонтировали?
После этих слов председатель профсоюза остановилась, как вкопанная, и внимательно посмотрела на Нику. Было видно, что вопрос застал её врасплох.
– Фух. А я уж думала, сейчас будешь говорить, какой он хороший и какая я плохая.
Она пыталась придать своему голосу спокойствие и лёгкую иронию, но Калинкова просекла, что её собеседница занервничала.
– Первый цех не имел тех приборов, которые бы могли обеспечить дистанционное управление, – говорила Агата, чётко выверяя слова. – Он был очень старый, и находящееся там оборудование имело скорее историческую ценность, нежели практическую. Знали ли об этом те, кто демонтировал, я не в курсе.
– Агата Алексеевна, я так поняла, вы давно знакомы со Стешкиным. Расскажите, как так вышло, что он, госслужащий, и вдруг разработал систему дистанционного управления.
– Да какой он госслужащий? Я вообще не понимаю, что он делает среди них? – Агата кинула на мэрию говорящий взгляд. – Надо уметь так бездарно себя разменять.
– Вы о чём? – недоумевала Ника.
– Это был талантливейший изобретатель, конструктор, которому не было и нет равных, лучший в нашем КБ. Но он потерял себя в этом здании, стал безликим чинушей, трясущимся за свой кабинетик. Знала бы ты, детка, сколько он должностей поменял, кем уже он только ни был…
Она достала из своей сумочки пачку сигарет и протянула Калинковой .
– Я не курю, – ответила журналистка.
– Ну и ладно.
Заводчанка достала электрозажигалку, и, затянувшись дымом, продолжила:
– Я могу тебя попросить не писать обо всём этом? О дистанционном управлении, о лазере КБ «Маяк», который вы сфотографировали на территории нашего завода. Я, конечно, могу позвонить Громову и попросить его, чтобы он не пропускал материал на эту тему, но я не хочу, чтобы ты считала, что кто-то из нас на тебя давит. Поэтому по-человечески прошу, чтобы ты и твой друг держали язык за зубами. В противном случае под человеком, который сидит в мэрии и которым ты сейчас интересуешься, очень сильно зашатается кресло, – женщина пронзила Нику своим взглядом.
– Я писать не буду, – пообещала журналистка. – Но вы не ответили на мой вопрос. Я для себя хочу понять: что он делает в мэрии и за каким оборудованием они охотятся?
– Они охотятся за «Омегой» и прибором, который вы фотографировали. Поэтому они здесь, и поэтому выбран именно наш завод. – Агата нервно посмотрела на часы. – Мне на смену пора. Если тебе дорог тот, кем ты интересовалась, держи язык за зубами.
– Агата Алексеевна, ну ведь вам он тоже небезразличен. Зачем вы так с ним? – исподлобья посмотрела на неё Ника.
– Чего? – её собеседницу словно током ударило. – Ты что-то сказала? Повтори!
– Говорю, что он вам небезразличен. Зачем вы так себя ведёте? – повторила она.
– С чего ты взяла, что он мне небезразличен? – Агата начинала багроветь на глазах. – Детка, ты вообще кто такая, чтобы делать такие выводы?
– Журналист, – гордо ответила девушка.
– Вот и снимай, как другие журналисты. Но в наши отношения не лезь! Не твоего ума это дело!
– А чьего ума это дело? – огрызнулась Калинкова, тоже невольно повысив голос. – Иван Митрофанович попросил вас с людьми уйти, а вы вместо того, чтобы это сделать, стали его унижать. Причём делали это публично, в присутствии полиции, прессы… Вы хотите, чтобы ваши отношения стали достоянием гласности всего Адмиральска?
Агату снова передёрнуло.
– Ты Ивану кто? Секретарь? Чего ты за него тельняшку рвёшь? Этот хрыч нашёл себе влюблённую дурочку, распустил свой павлиний хвост, а ты и рада стараться, аж слюни потекли!
– Да что ж у вас всё плоско так? – Никин голос начал дрожать. – Почему обязательно влюбилась? Вы считаете, что я не могу заступиться за человека просто потому, что он прав? Для этого мне надо обязательно влюбиться?
– Если бы он тебе не нравился, ты бы за него так не надрывалась, – злобно ухмылялась Агата.
– Да, мне нравятся его поступки! – парировала Калинкова. – Поступки, на которые способен далеко не каждый госслужащий, сидящий в этом здании! И я не могу смотреть, как вы с ним себя ведёте. Он ведь вас фактически спасает!
– Ну, тебя понять можно. Госслужащий, высокого ранга, в мэрии сидит. А вот ты его чем привлекла? Ни ума, ни внешности, ни фигуры. Только и того, что молодая… – презрительно фыркнула профсоюзница, смерив глазами журналистку. Она задержала взгляд на причёске Калинковой. – Никогда бы не подумала, что его на таких серо-буро-малиновых потянет.
– Куда круче ходить с калачом на голове! – огрызнулась Калинкова, намекая на аккуратно уложенные вокруг головы и заколотые шпильками волосы Агаты.
– Шавка ты мерзкая! – не в силах сдержаться, Агата схватил свою молодую оппонентку за грудки и прижала к старой заводской стене. – Распустил тебя Громов, ох, распустил. Придётся его просить, чтобы он тебя выкинул пинком под зад!
В этот момент мимо них на медленном ходу проехал автомобиль со спецномерами и остановился возле заводской проходной.
Агата Мичман отпустила Калинкову и сплюнула на землю, словно прикоснулась к чему-то омерзительному.
– Пошла вон! И чтобы я ноги твоей больше на заводе не видела! Хамка! – зелёные глаза профсоюзницы горели злостью.
Оставив свою оппонентку у заводской стены, она быстрым шагом направилась к проходной. У входа её ждал, демонстративно облокотившись на калитку, дэгэбист Егоров.
– А тебе чего? По мою душу приехал? – сердито бросила в его адрес Агата.
– Я не дьявол, чтобы за душами приезжать. Мне, дорогая Агата Алексеевна, достаточно ваших грешных тел, – вальяжно проговорил дэгэбист и широко улыбнулся. – И я хочу вам задать один важный вопрос. Как вышло, что сегодня эти триста тел чуть не устроили захват мэрии. Скажите честно, это вы их организовали?
– Что? – нахмурила брови Мичман. – Уже пытаетесь приписать мне организацию сегодняшней провокации под мэрией? Я к ней не имею никакого отношения.
– Но люди-то ваши! – дожимал дэгэбэшник. – И если на акцию они вышли без вашего ведома, значит, вы не можете контролировать своих людей. И тогда возникает второй вопрос: а стоит ли вам, в таком случае, держаться за кресло председателя профсоюза?
– А кто ты такой, чтобы за меня думать? – раздёрганная Агата взорвалась как пороховая бочка. – Ишь сколько вас умных выискалось. Повылазили со всех щелей. И каждый норовит ткнуть мне пальцем – мол, что-то я делаю неправильно. Вот только у меня забыли спросить, нуждаюсь ли я в ваших советах.
– И всё же разберитесь со своими людьми, чтобы подобных инцидентов не повторялось.
– Я разберусь. Ты даже не представляешь себе, как я разберусь, – негодовала судостроительница, нервно поглядывая на часы
– Агата Алексеевна, но ведь была же попытка захвата, – монотонно продолжал Егоров.
– Попытка захвата могла быть инициирована и твоей конторой. Я разберусь со своими, а ты, будь добр, со своими! – оборвала женщина и, оттолкнув Егорова от калитки, прошла через проходную.
По долгу службы Егоров был давно знаком с импульсивной Агатой и на некоторые её выпады в свой адрес закрывал глаза. Но от сегодняшней её дерзости он оторопел.
Тем временем Стешкин пригласил Громова в свой кабинет. На столе стоял жестяной поднос с якорями, а на нем чайник с чаем, который он заварил для Ники и Артура. К удивлению, чай ещё даже не успел остыть. Чиновник разлил содержимое по чашкам, одну протянул Громову, а вторую взял сам.
– Саш, тут такое дело, – начал он. – Только что говорил с Богданом Христофоровичем, это начальник службы охраны. Так вот. Он сказал, что никто из охраны, находившейся в этот момент в мэрии, в полицию не звонил. И это ещё не всё.
Стешкин подошёл к большому монитору и включил его. На экране появилось изображение площади Корабелов под мэрией. Дальше изобретатель стал нажимать цветные кнопки и вращать ручки. Громов только наблюдал, как ловко и быстро он это делает, переходя из режима камеры видеонаблюдения на канал охраны. Он начал отматывать время.
– Вот, – остановился Стешкин, и на мониторе появилось изображение двинувшей в сторону мэрии толпы. – Обрати внимание на время: семь четырнадцать. По словам Пастыко, на пульт полиции поступил сигнал в семь пятнадцать. Сейчас я переключу на другую камеру. Вот вид нашего фойе. Время – семь четырнадцать. А вот я говорю с Богданом Христофоровичем и выхожу к людям. Видишь, он никуда никому не звонит. А вот тот момент, когда двое заводчан решили попробовать качество моего советского пиджака наощупь. Вот Богдан и его ребята выбежали. Это было в семь восемнадцать. Если предположить, что в полицию действительно кто-то звонил, то это должно было произойти в семь четырнадцать. Причём этот человек должен был находится в непосредственной близости к митингующим и мгновенно среагировать после призыва к штурму.
– Меня больше удивляет другое, – размышлял Громов. – Всю вашу «встречу с рабочими» я писал на камеру, а у вас на мэрии висят замечательные часы, по которым весь город сверяет время. Так вот, камера запечатлела момент, когда они ринулись к зданию. На часах – семь четырнадцать. Оно совпадает с временем на ваших камерах. А публикация на сайте мэрии появилась в семь пятнадцать.
– Однако какая оперативность, ты не находишь? – И Стешкин, ловко управляясь с не совсем понятной Громову цветовой панелью, продолжал просмотр камер. – Вот, кабинет пресс-службы. По-прежнему опечатан. Перематываем время. Семь пятнадцать, семь четырнадцать, семь тринадцать – ни души. И вот вопрос: текст на сайте мэрии. Описано как что-то такое, что произошло сейчас. Но кабинет пресс-службы пуст!
– Дело не только в этом. Написание любого текста и постановка его на сайт требует время. Надо включить компьютер, написать пару абзацев, открыть браузер, сайт мэрии, скопировать туда текст, – размышлял Громов. – Даже если предположить, что сотрудник пресс-службы или любой другой сотрудник, имеющий доступ к администрированию сайта, был где-то рядом с ноутбуком, или же кто-то ему позвонил и публикация была сделана из другого места, то на сайте она могла появиться не ранее чем через 10-15 минут после самого события. Но уж никак не на следующую минуту. Я уже молчу о том, что тексты такого рода должны быть с кем-то согласованы. С мэром или с кем-то из его замов. Не думаю, что сотрудник пресс-службы взял бы на себя ответственность давать оценку происходящему под мэрией и призывать к чему-либо от имени городской власти. Если это, конечно, вообще не какая-нибудь диверсия.
– Похоже, текст был подготовлен заранее, – продолжал мысль Громова хозяин кабинета. – Возможно, даже выставлен специально таким образом, чтобы появиться на сайте ровно в 07:15. То есть, кто-то знал о готовящемся штурме и был заинтересован в том, чтобы эта публикация появилась именно в такой интерпретации. И этот кто-то – работник нашей мэрии.
Громов открыл смартфон и ещё раз пробежался глазами по тексту публикации.
– Слушай, а как ты оказался в здании? – он посмотрел на чиновника. – Тут не простое любопытство. Ты догадывался, что подобное может иметь место после нашей публикации о демонтаже оборудования первого цеха?
– Ну, там были ещё процессы, которые мне не понравились. Очень подозрительная активность Крючкова вчера вечером. Плюс они зачем-то с первого этажа всю ценную технику унесли. Я ведь не зря твоих у себя оставил. Калинкова, конечно, была не в состоянии куда-либо идти. Удар о люк оказался сильнее, чем я предполагал. Но даже если бы не её состояние, я бы нашёл предлог, чтобы задержать их здесь.
– Почему ж ты мне тогда не позвонил? – удивлялся Громов.
– Не было повода беспокоить тебя среди ночи. А утром твои ребята достаточно оперативно сработали, и к моменту, когда я только собирался набрать твой номер, ты уже был здесь. – Он сделал паузу. – Тот, кто спровоцировал заводчан на этот необдуманный шаг, изначально имел намерение их подставить. А подъехавшие автозаки ещё раз подтверждают серьёзность намерений провокатора.
– Расклады, везде расклады, – тяжело вздохнул Громов. – Но там, где появляешься ты, рушатся все расклады.
– Ну, недаром же я «дежурный по городу», – улыбнулся Стешкин.
«Странный разговор и вообще странная ситуация», – думала Калинкова по дороге в редакцию. В этот раз она даже не взяла кофе в своей любимой кафешке, а сразу поднялась на второй этаж. Анжела Байкова, Алексей Яров и Никита Железнов уже сидели за своими компьютерами.
– Ты что, провела ночь у этого чиновника? – спросил Яров.
– Очень остроумно! – перекривила его Анжела и внимательно посмотрела на подругу. – Как самочувствие, Ник, голова не болит?
Только сейчас Калинкова вспомнила, что когда уходила отсюда накануне вечером, жутко болела голова.
– Всё нормально, Анжелка, – улыбнулась Ника.
На её рабочем столе стоял стаканчик со вчерашним латте. Девушке хотелось пить. Она взяла картонный стакан, почти залпом выпила его содержимое и выкинула в мусорную корзину. Она быстро открыла новость, которую по телефону надиктовала Ярову, вычитала текст и начала доставлять фотографии.
– А Светка говорила, что сотрясение у тебя. Да какое же сотрясение – ни синяка уже нет, ни припухлости. Я ей ещё говорю, что зря она кипишует, – щебетала возле неё Байкова. – Да что ты эту ерунду холодную выпила, я сейчас тебе новый кофе сделаю.
– Ей уже приносили кофе в постель, – ехидничал Яров.
– Ну, вот что ты мелешь? – возмутилась Анжела.
– Да наблюдал я вчера за ней возле мэрии. Как она зашла в мэрию, я видел, а как выходила – не видел. – Алексею нравилось доставать коллег женского пола.
– Интересно, что это ты вчера возле мэрии забыл? – строго глянула на него Анжела.
– Он готовился к штурму, – вступил в разговор Никита.
От ехидной усмешки Алексея Ярова не осталось и следа. Он испуганно покосился на Железнова.
– Доказательства в студию! – парировал редактор ленты.
– Разослал письма с нашей публикацией заводчанам, активным пользователям соцсетей, и начал брать на понт, чтобы вышли под мэрию и вынесли чиновников вместе с креслами. Агате попросил ничего не сообщать, потому что она – женщина, а от женщин одни неприятности… – на ходу выдумывал Никита.
Однако он заметил, что Яров странно и подозрительно вжался в своё кресло.
После беседы со Стешкиным Громов направлялся за рулем своей машины в редакцию. Публикация на сайте мэрии не давала ему покоя. Кто же это мог быть? С какой целью этот текст был опубликован? И как бы написать об этом так, чтобы не навредить Стешкину?
Он припарковал машину рядом с кафе, зашел в здание бизнес-центра и поднялся на второй этаж, где находилась их редакция.
– Молодец, Ника, отлично смотрится, – похвалил Громов, глянув на монитор Калинковой, где как раз светилась публикация о собрании рабочих с хлёстким заголовком и яркой фотографией. – Теперь бы разобраться, что делать с этой публикацией на сайте мэрии. Как бы так вывернуть?..
– Александр Васильевич, этой публикации уже нет.
– Как нет? – удивился Громов.
– Она исчезла. Её убрали с сайта мэрии, – огорошила главреда Калинкова.
Громов подошёл к её компьютеру, обновил на нём сайт мэрии, и действительно – публикации о штурме, которая была вывешена с утра на сайте и происхождение которой они только что обсуждали со Стешкиным, уже не было.
И тут со своего места подал голос сисадмин Никита.
– Публикацию удалили, но я сделал скриншот, – он вывел на экран монитора картинку.
Громов увеличил изображение и ещё раз проверил время публикации – 07:15, спустя минуту после того, как прозвучали призывы к штурму.
Вечером десятого мая Олаф передал ветврачу из конезавода очередной анализ крови Селянки, и Юрий Сергеевич после просмотра файла сказал, что до родов кобылы надо ждать не меньше суток, но пообещал прилететь утром с бригадой помощников.
Но в половину третьего часа ночи кобыла легла и вытянула ноги, словно собираясь рожать прямо сейчас. Олаф по сети разбудил Платона – и проснувшейся Нине пришлось посреди ночи с извинениями звонить ветеринару с конного завода. Он ответил:
— Такая у нас работа. Ждите, вылетаем.
Несмотря на уговоры Платона остаться в доме, Нина оделась и пошла в ангар, где находилась Селянка. Хельги пошел за ней следом.
Оба близнеца уже были в деннике лошади — Свен осторожно гладил живот лежащей кобылы, а Олаф поддерживал её голову и что-то шептал. Кобыла тяжело и с хрипом дышала, не двигая вытянутыми ногами, и Нина ощутила полную беспомощность от невозможности помочь лошади. Она просто стояла и смотрела, как два киборга уговаривают кобылу потерпеть немного, а кобыла тяжело и медленно дышит, не пытаясь шевелиться. Хельги стоял рядом и очень тихо говорил:
— Они оба на связи с Германом… это Irien ветврача… и он постоянно говорит им, что нужно делать. Ян хочет прийти. Можно?
— Нужно, — так же тихо ответила Нина, — его помощь лишней не будет.
Через пару минут в ангар вошёл Ян, чуть позже вошёл прилетевший ветеринар с киборгом и двумя помощниками. Поздоровавшись, Юрий Сергеевич осмотрел лошадь, чуть слышно что-то сказал своему киборгу – и попросил Нину выйти:
— Придётся делать кесарево сечение, в таком возрасте она не сможет родить сама. Не беспокойтесь, всё будет хорошо… я сделаю всё, что смогу.
— Вы будете её резать… — испуганно спросила Нина, — только с обезболиванием. Обязательно!
— Естественно! — заверил её ветеринар и осторожно выставил её из денника.
В дом Нина не пошла, несмотря на уговоры Хельги и Платона, который появился около ангара чуть позже её.
— Я должна быть уверена, что всё в порядке… я всё равно не усну, пока тут всё не закончится.
— Тогда хоть в модуль зайди да чаю попей… я сообщу, когда можно будет войти, — сдался Платон, — Фриду я уже разбудил, днём выспится… иди уж. Хельги тебя проводит… или ты против?
— Хорошо, уговорил. Но сразу сообщи, когда…
— Всенепременно! Олаф сообщит Хельги, а он скажет тебе.
Нина нехотя вошла в модуль, где Фрида не только приготовила для неё чай на травах, но и испекла оладьи и достала вишневое варенье.
— Фрида, извини, так получилось… я бы не стала тебя будить…
— Ничего страшного. Ты начала забывать, что я киборг? Мне меньше времени для сна нужно, чем тебе. Давай и парню чаю налью, пусть сядет… мы оба на связи с Олафом и Свеном, они скажут, когда операция закончится.
Нина разрешила Хельги сесть за стол, а Фрида налила чаю и ему. За чаем они успели обсудить прошедшие отёлы коров и кормление козлят, покупку семян и новую теплицу, предстоящую заготовку кормов и необходимость сенажной траншеи, пересадку берёз с Жемчужного острова к дому и расширение дамб, и прилёты Зоси… через полтора часа Хельги сказал:
— Операция завершена… не очень успешно. Селянка мертва, малыши живы.
Нина вскочила, набросила куртку на плечи и помчалась в ангар. В деннике стояли два ярко-рыжих жеребёнка с белыми звёздочками на головах и белыми задними ножками, Герман показывал близнецам, как правильно держать соску для кормления новорождённых, а мёртвая кобыла уже была вынесена на тенте из денника. Когда Нина вошла в денник, ветеринар, до этого момента объяснявший её киборгам, как правильно развести сгущёнку водой, чтобы получилась молочная смесь для кормления и как ухаживать за новорождёнными жеребятами, подошёл к ней и тихо сказал:
— Мы сделали всё, что смогли. Обе кобылки живы и здоровы, но они ростом меньше, чем если бы был один жеребёнок… как она смогла доносить, не понимаю… в таком возрасте и при таком явном недокорме…
— Недокорме? Её в таком возрасте ещё и случили… зачем-то.
— Это могло произойти случайно, на пастбище… я удивлён, что она смогла доносить… всё-таки двойня у лошадей случается редко. Я взял на себя смелость… короче, я взял пробы крови и слюны для клонирования и извлёк один яичник, чтобы извлечь яйцеклетки… если они ещё есть.
— Зачем? — удивилась Нина, — она настолько ценная, что её имеет смысл клонировать?
— Я не знаю тонкостей разведения именно этой породы… но мезенская порода довольно-таки редкая и каждая чистопородная лошадь в этой породе на особом счету. Герман… вот, кстати, он… тот киборг, о котором я Вам говорил… — он подозвал своего Irien’а и велел прописать Нину с третьим уровнем. После отчёта о выполнении приказа продолжил:
— Герман считал её чип и скинул мне информацию. Селянка — абсолютная чемпионка породы по экстерьеру… в возрасте от трёх до двенадцати лет… была… а родословная у неё такая, что была бы она человеком, то и разговаривать бы с нами не стала… была бы какой-нибудь королевой. Её смерть — большая потеря для породы…
— Я поняла. Её возможно клонировать и снова получать жеребят от неё. Но до этого времени надо где-то всё это хранить? У нас нет такого оборудования.
— У нас есть. Я сообщу в ваше племпредприятие, что беру на сохранение биоматериал от этой лошади… мы разводим донскую породу и для мезенских лошадей у нас слишком сухо и жарко. Есть, правда, с десяток орловцев… но…
— Сухо и жарко? У вас козы есть? — неожиданно сменила тему Нина.
Ветврач удивился этому и переспросил:
— Козы? Да, конечно… но вам эта порода не подойдёт. Оренбургская пуховая… почти три тысячи голов. Зачем Вам?
И Нина рассказала ему о покупке козлят этой породы и о Лайме, которая за ними ухаживает. Юрий Сергеевич тут же предложил:
— Продайте их нам. А мы для вашего колхоза дадим… однако, наши овцы для здешнего климата не подойдут, и для донской лошади у вас холодновато… но мы можем дать за них пару помесных кобыл в матки. Или вырастим для вашего колхоза клон этой кобылы… у нас есть четыре инкубатора для выращивания эмбрионов жеребят.
— Уже рассвело… — Нина устало посмотрела в окно ангара, где было видно, как четыре киборга несут тело мёртвой лошади на площадку перед ангаром, а один из помощников ветеринара что-то строчит в планшете. После небольшой паузы она предложила:
— Пройдём в модуль и поговорим там. Или сразу в дом… у нас столовая работает круглосуточно, позавтракать можно. Там и поговорить можно тоже.
— Как скажете. Но сначала… распорядитесь принести сюда молока с фермы… у вас ведь есть коровы… литров пять-шесть… чтобы им снова не разводить сгущёнку. Чистое коровье молоко им не годится, надо немного разбавить тёплой водой и добавить немного сахара… Герман всё объяснит и покажет, он у меня молодец, просто талантливый парень… насчёт выхаживания новорождённых животных. В молоко нужно добавлять витамины… сейчас выпишу рецепт, выкупите в городской ветаптеке.
— Коровы есть, — и Нина попросила Хельги связаться с Полканом, чтобы тот сам принёс шесть литров коровьего молока и сахар. Тем временем Платон принял файл с электронным рецептом на витамины и сделал заказ в аптеке ветстанции.
— Кстати, у вас здесь скотомогильник есть? – внезапно спросил ветеринар, глядя в то же окно, — куда они тащат труп? Свидетельство о смерти животного я уже отправил на адрес вашей ветстанции… смерть не носит инфекционный характер, а значит, мясо можно использовать для кормления этих же киборгов.
— Скотомогильника у нас нет, а есть небольшое кладбище на одном из дальних островов… тело на плоту будет перевезено туда и после небольшого обряда будет сожжено на этом же плоту… то, что не сгорит, достанется рыбам. А мясо… видите ли, местные люди придерживаются старой, но родной им веры, и потому животных, считающихся разумными, не едят. То есть — лошадей, собак, кошек и коров, в которых могут воплотиться боги или на которых боги могут ездить. Едят без проблем баранину, козлятину, мясо птицы и рыбу. Поэтому у нас так много овец и кур… и поэтому у нас козы. И рыболовецкая бригада. Корова — вообще священное животное, так как матерью Велеса была священная корова Земун, из брызг молока которой появился Млечный Путь. Теперь мало кто в это верит, но коров уважают и почитают… и мясо их есть нельзя. Поэтому этим животным после смерти дают кроду… то есть, возвращают души животных к богу Роду для следующего воплощения. Лось не считается домашним КРС, а местный «лось» — тем более. Мясо съедобно, но вид охраняемый и охота ограничена лицензиями, и поэтому мы не можем надеяться только на охотников и содержим различных животных. Местные крысы и зайцы вполне съедобны для киборгов… но здесь всё-таки заповедник, и добывать их массово запрещено.
Подошёл Фрол, и Нина попросила Фрола с бригадой помочь волхву с погребальным обрядом и затем через Хельги вызвала Лайму.
Пока её ждали, успели позавтракать в гостиной модуля, причем Нина сама пригласила Германа и обоих помощников ветврача за стол. Юрий Сергеевич возражать не стал, только сказал, что Герман должен остаться с жеребятами, чтобы как можно подробнее объяснить Олафу и Свену особенности ухода за новорождёнными. А Фрида предложила отнести Герману и ребятам чай в термосе и бутерброды, чтобы они могли поесть, не отрываясь от кормления жеребят – и с общего согласия поручила пришедшей с Яном Забаве отнести завтрак Герману и близнецам.
Когда Нина и Юрий Сергеевич с помощниками всё-таки сели за стол (Хельги сесть отказался, сказав, что он на работе и ему нельзя есть при исполнении служебных обязанностей), Фрида сама подала им по тарелке омлета с зеленью и куриным мясом, блинчики, кофе и чай — и вышла за жареной курицей для Хельги, чтобы дать ему с собой.
Когда завтрак закончился, вошла Лайма — и Нина пригласила её сесть с ними за стол и объяснила ситуацию.
— Вы хотите меня продать? – изумлённая DEX вскочила и застыла у стенки, едва сдерживаясь, чтобы не перейти в боевой режим.
— Ни в коем случае, — возразила Нина, — ты живой разумный киборг и ты лучше всех разбираешься в козах. Ты же сама сказала, что этим козлятам здесь не климат. Вот я и думаю, что следует отправить этих козлят туда, где для них климат подходящий. Если не хочешь туда переселиться, заставлять не буду. Улетишь туда, только если ты сама будешь согласна. К тому же продажу колхозных животных надо согласовать с правлением колхоза. Сейчас разговор только предварительный. Просто для информации. Подумай, можешь слетать туда и посмотреть… давай, я попрошу Григория слетать с тобой? Только для знакомства. Хельги, ты ведёшь запись? Скинь её Аглае для Григория… может, и она слетать захочет.
Лайма успокоилась и села. Юрий Сергеевич допил чай, поблагодарил Фриду за завтрак и засобирался обратно.
— Сколько я Вам должна? — спросила у него Нина.
— Нисколько… кобылу я не смог спасти. Извините.
— Но всё же Вы прилетели посреди ночи и сделали всё возможное, — возразил подошедший Платон, — назовите номер счёта и сумму. Деньги у нас есть.
Колдун был старый и дряхлый, словно повенчанный с тленом: ссутуленные плечи, узловатые пальцы, длинное костистое лицо. И бесцветные глаза, в которые Ника сразу провалилась — будто в прорубь ушла с головой.
— Ты понимаешь, о чём просишь? — просипел колдун, почти не разжимая губ. — В скрижалях небесных отсутствуют имена твоих потомков.
— Я хочу это изменить, — робко сказала Ника. — Вы ведь можете, правда?
— Вписать в скрижали новое имя — дело нехитрое. Вот удержать его там… Позволить быть… Подарить человеку возможность пройти свой путь сквозь годы и десятилетия… Тут без жертвы не обойтись. — Колдун с сомнением покачал головой. — Чем ты готова пожертвовать ради такой перемены?
— Всем, — не раздумывая, ответила Ника.
— Готова даже отдать жизнь при родах, чтобы твой ребёнок мог появиться на свет? Представь: всё останется по-прежнему, и мир, в который придёт твоё дитя, будет всё так же свеж и ярок. Но тебя в нём не будет.
— Я очень хочу сына!
В глазах у неё стали закипать предательские слёзы.
Колдун, кряхтя, встал из-за стола, снял с полки стеклянный шар и покатал его в ладонях. Затем водрузил шар на чугунный треножник и стал медленно и невнятно читать заклинание.
Бессмертие! Вечность. Единственное живое существо на Земле, которое способно омолаживаться и бесконечно продлевать собственную жизнь, — это медуза turritopsis nutricula. Она умеет из половозрелого состояния возвращаться в детское. Давать задний ход и превращаться в полип, а потом вновь почковаться, расти, взрослеть и так до бесконечности. Но кто сказал, что он хуже?.. Или у него меньше шансов, чем у этой девочки?
В возрасте семнадцати лет Ника сделала неудачный аборт и, дожив до тридцати, так и не смогла забеременеть. Традиционная медицина взяла самоотвод. Травники и гомеопаты ничем ей не помогли. Экстракорпоралка срывалась трижды.
Колдун был её последней надеждой. Его сиплый негромкий голос убаюкивал. В глубине шара водили хоровод колкие золотистые искры. От их мерцания тяжелели веки. Ника тонула и никак не могла утонуть.
— Мальчик у вас ожидается! — обрадовала её врачиха в кабинете УЗИ. — Вот и «черепаший хвостик», смотрите!
Ника смотрела, внутренне обмирая.
Сынишка вёл себя на удивление смирно, беременность протекала без патологий. Разве что слегка пухли ступни ног.
В последнем триместре она вдруг вспомнила о договоре с колдуном и сама себе не поверила. Ну какая смерть? О чём вы вообще? Я сама выращу своего сына. И всё у нас будет хорошо!
И когда плановые роды вдруг пошли наперекосяк, когда кровопотеря перешагнула все мыслимые пределы, а давление упало и пульс превратился в нитку, новорожденный малыш встал на четвереньки и пронзительно закричал:
— Мамочка! Ма-ма!
Акушерка, вылупив глаза, беззвучно открывала и закрывала рот.
Завотделением, пытаясь вернуть Нику к жизни, шептал исступлённо:
— Слушай! Да слушай же!
И Ника сквозь чёрный шум в голове вдруг узнала этот сипловатый, родной голос, который держал её на краю, не давая соскользнуть в бездну.
До конца рабочего дня они об инциденте словом не обмолвились. Лишь сев в автобус, Яся вдруг произнесла тихо:
— Неправильно это. Он же ребёнок, как можно в него из дрона стрелять? И в лагерь детей отправлять не должны.
— Куда же его девать? Родственники если и остались, контактного к себе не пустят.
— Раньше интернаты были, детские дома…
Григ отмахнулся. Судьба пацана его волновала мало. Мысли были заняты исключительно штрафом в размере недельного заработка. Конечно, лучше так, чем угодить в админпротокол, а то и под уголовку. Как говорится: «Спасибо, господи, что деньгами взял». Но настроение упало ниже плинтуса. Только ближе к ночи попустило, и Григ сообразил, что вечер можно было провести совсем иначе — вдвоём. Ничего, завтра наверстают.
Откладывать он не стал, пригласил подругу на свидание, едва они загрузили фургон и выехали по первому адресу. Яся уставилась на него удивлённо, даже машину притормозила.
— Мы же позавчера этим занимались?
Пришло время удивиться Григу.
— Аж позавчера! Ты разве больше не хочешь? Я и сейчас хочу.
— Не в том дело! Просто… это было как праздник. А если праздники устраивать слишком часто, они перестают быть праздниками, становятся обыденностью.
Сентенцию эту Григ не понял. Он был вполне согласен заниматься сексом в реале «обыденно». Поэтому предложил:
— Мы могли бы подать заявку на гражданский союз. Сможем не соблюдать социальную дистанцию на законных основаниях, в гости ходить хоть каждый день. Даже ночевать вдвоём разрешается. Что скажешь?
— А как же мама? — Яся смутилась, поняв, что возражение прозвучало не очень умно. Опустила глаза, пробормотала: — Не знаю… Я подумаю, можно? С мамой посоветуюсь.
Григ не нашёлся что сказать на это. Внезапно мелькнула мысль: не так и плохо, что средний возраст из-за пандемии уменьшается год от года. Родители — это здорово, когда ты маленький. Но когда взрослеешь, лучше жить без этих якорей и цепей.
Телефонный звонок разбудил его в пять утра. Григ и не помнил, когда последний раз просыпался в такую рань. Должно быть, ещё на армейке? Лежал и тупо таращился на высветившийся на экране номер, пока не сообразил, что тот принадлежит Ясе.
— Да, слушаю, — ответил наконец. Спросонок в голове не было ни единой версии, зачем напарница могла позвонить в такое время.
— Мама… заболела… — голос девушки дрожал от еле сдерживаемых рыданий.
— Что случилось? Можешь толком сказать?
— Маме ночью плохо стало, температура поднялась почти до сорока. Мы сообщили врачу-надзирателю, он прислал санитарную машину. Экспресс-тесты у нас оказались положительными на группу Ah-Ar, и маму забрали в госпиталь. А только что мне позвонили оттуда… — Она не сдержалась, всхлипнула. — У мамы подтвердился новый штамм Ar-3, пос… посмертно, при вскрытии. Григ, она умерла, понимаешь?! Мне сказали сидеть дома, никуда не выходить, ждать дальнейших указаний. Сказали, что я под наблюдением.
Григ сел, усилием воли отогнал утреннюю расслабленность.
— Соболезную. Ты как себя чувствуешь?
— Я? Нормально, кажется. Температуры нет.
— Вот и хорошо…
— Не хорошо! Мама год из дому не выходила. Значит, это я её заразила, больше некому! Санслужба сейчас эпидрасследование проводит, мои контакты поднимают. Первым на тебя выйдут.
— Да, это стандартная процедура, ничего не поделаешь. Будем надеяться, что у меня этой гадости нет, а у тебя в лёгкой форме пройдёт. У тебя на лекарства есть деньги? Если что…
— Григ, ты не понял! Они поднимут мои контакты и обнаружат, что я ходила к тебе, что мы… Заболеем — не заболеем, нас с тобой в любом случае отправят на принудительную обсервацию как злостных нарушителей карантина!
У Грига спина взмокла от холодной испарины. А ведь и верно, упекут. Обсервационный лагерь — та же тюрьма. Хуже тюрьмы! Там ты сидишь конкретный срок и за казённый счёт, а здесь — сколько врачи посчитают нужным и за свои кровные. А если денег нет — тогда синтетическая баланда и койка в общей камере, где, если и был здоров, непременно нахватаешься всех штаммов, какие есть, от сокамерников. Так что заключение на обсервацию вполне может оказаться пожизненным… хотя и недолгим.
— Григ, что нам делать? — жалобно спросила Яся.
— Ты, главное, не плачь. Я что-нибудь придумаю.
Отключился, положил смарт обратно на тумбочку. Легко сказать: «придумаю»! Что тут придумаешь? От врача-надзирателя ему пока не звонили. Но должны ли? Если их с Ясей антисоциальный контакт выявлен, санитары вполне могут нагрянуть без предупреждения. И в полицейскую базу его ID уже могли внести — на случай, если сбежать попытается. Григ невольно передёрнул плечами, вспомнив, как дрон подстрелил мальчишку. Лишь круглый дурак поверит, что система, контролирующая всё и вся в стране, позволит тебе сбежать. Остаётся сидеть и ждать приговора. Надо же так вляпаться из-за собственной глупости!
На миг он разозлился на девчонку — секса в реале ей захотелось, видите ли! Одёрнул себя: оба виноваты, обоим отвечать придётся. По всей строгости…
Смартфон вновь ожил, заставив вздрогнуть. Что там вздрогнул — не обмочился, и то хорошо! «Служба санитарного контроля», — высветилось на экране. Григ протянул руку, коснулся сенсора.
— Я слушаю, — просипел.
Его ответ никому не требовался. Робот на том конце пробубнил монотонно:
— Григор Вальд, вы подозреваетесь в противозаконных контактах с инфицированной. Примите меры для строгой самоизоляции, не отлучайтесь из места постоянного проживания, дожидайтесь приезда санитарной бригады. Не забывайте — нарушение карантина влечёт за собой гражданскую и уголовную ответственность!
Робот отключился, но смарт тут же опять затрезвонил. Это снова была Яся.
— Григ, я не хочу туда! Я не позволю отправить меня на обсервацию! — Она что, сбрендила — говорить такое по телефону, когда они на контроле у полиции?! Ответ Григ получил незамедлительно — не сбрендила, хуже: — Мне теперь всё равно! Я лучше…
— Стоп! — оборвал он её. — Ничего не предпринимай. Через минуту буду.
Где будет, зачем — не объяснил. Он и сам об этом старался не думать, просто действовал. Прежде всего выглянул в окно — санитарной машины у подъезда нет, уже удача. Метнулся на кухню, взял нож из шкафа, попробовал кончик — не скальпель, но острый. Оголил левое предплечье, нащупал под кожей ID-чип. Сжав зубы, сделал надрез. Извлечь чип оказалось несложно, но, пока нашёл, чем забинтовать рану, весь в крови перепачкался. Пришлось переодеваться, а это время, время!
Хорошо, что бюрократическая машина неповоротлива, — когда Григ выбежал из дому, санитаров по-прежнему не было. Никого не было: рань кромешная, даже муниципальный автобус не ходит, у остановочного павильона пусто. Он опрометью бросился к дому Яси. Кожа на спине немела в ожидании выстрела. Умом понимал, что невидим теперь для полицейского коптера, но привычка жить под тотальным контролем сидела куда глубже.
У двери подъезда Грига окатила новая волна ужаса. Смартфон он предусмотрительно оставил в квартире: какой смысл вырезать чип ID и таскать с собой альтернативный маячок? Но теперь спохватился — как войти?! На счастье, Яся оказалась сообразительной, не только ждала его, но и выглядывала в окно. И в подъезде, и в тамбуре квартиры двери открыла заблаговременно.
— Григ… Ох! — Глаза у девушки округлились, когда увидела нож. Григ прихватил его, вспомнив невесть где слышанное утверждение: у одиноких женщин всегда тупые ножи на кухне. — Что ты хочешь делать?
— Руку! — потребовал он вместо ответа.
Вдобавок к сообразительности Яся была ещё и послушной — операции не противилась.
— У тебя в доме еда какая-то есть? — спросил Григ, когда с чипом было покончено.
— Только бульонные брикеты.
Парень брезгливо поморщился, но кивнул.
— Тащи!
На тихой жилой улице где-то в Ричмонде девушка очнулась перед аккуратным домом из коричневого кирпича.
Она застонала и потерла шею, с трудом поднимаясь с тротуара и выбирая листья из спутанных волос. Отряхнула рваные джинсы и потертую зеленую куртку и прищурилась от теплого золотистого света в окне гостиной.
Она посмотрела налево, потом направо и поняла, что одна на улице. Вдалеке залаяла собака. На соседних машинах собралась роса. С минуту она размышляла, потом поднялась на крыльцо и, прежде чем позвонить, внимательно осмотрела живую изгородь в ящике для цветов.
Усталая женщина средних лет отперла и открыла дверь, но, увидев, кто пришел, побледнела, разинула рот и схватилась за вешалку, чуть не рухнув на пол. Как только она смогла взять себя в руки, то бросилась по коридору в сторону кухни, что-то крича на бегу, пока оттуда ей навстречу не выскочил мужчина.
Увидев девушку, мужчина рухнул на колени, прижимая кулак ко рту.
— О Боже.
— Мама? — Девушка смотрела на них с растерянной улыбкой. — Папа?