Местность была живописной: кругом росли раскидистые пальмы, перемежаясь с цветущими лиственными деревьями. Ярко-розовые соцветия манили приторным ароматом. Лорик шел за девчонкой, сохраняя мудрое молчание: ему сейчас, как никогда, хотелось быть как Тридцать третий – таким же сообразительным, деловым, смелым… не хотелось обнаружить свое незнание банальных вещей, учитывая, что собрат был здесь и со всем знаком.
– Меня зовут Сван, – девчонка производила впечатление мирной, иногда собирая какие-то корешки и плоды по дороге к лагерю. Шли уже полчаса. Это беспокоило: С учетом полетела, подходило время первого сеанса связи, а браслет показывал красную точку. Сети не было. – Сегодня нам везет! Держи. – Сван сунула ему два огромных ореха, размером со среднюю голову. Лорик, не глядя, одним движением развернул поясную сумку и пихнул ношу в ее бездонное нутро, затем, подумав, предложил девице сгрузить все ее узелки, развешанные тряпичными мешочками по всем рукам до локтей. Она помотала головой. – Нельзя смешивать.
Лорик уже хотел спросить, далеко ли идти до лагеря, как за спиной девчонки показался странный силуэт, сливающийся с зеленью леса. Лорик выстрелил из портативной горелки, вшитой в рукав, раньше, чем сообразил, с чем имеет дело. Существо загорелось, издавая страшные сдавленные почти человеческие вопли. Мужчина уже хотел приступить к пожаротушению и извинениям, распознав силуэт среднего подростка, вероятно, в маскировочном костюме из ряски и травы, горевших с жуткой вонью.
– Бежим! – Сван выглядела напуганной, помогая осознать, что поражен опасный враг. Фил выстрелил карабином в ствол ближайшей высокой пальмы. Метров сто. Девушка посмотрела с мимолетным восторгом, без слов понимая, и, прижимаясь ловким почти детским тельцем к нему, как лесная белка. Двое поднялись, избежав когтей и клыков странных созданий, похожих на людей в прошлом.
– В какой стороне лагерь? – сейчас вопрос не звучал так странно, и девушка показала на круглую цилиндрическую кочку, которую они прошли минимум дважды. Лорик покачал головой – не доверяла, водила кругами, понятно. Девушка спрыгнула, приземлившись и перекатившись по земле, затем встала, оглядываясь. Фил чуть не потерял свой артефакт, вовремя заметив перетершийся шнурок. Пока удача была на его стороне. Он даже улыбнулся уголком рта, когда приземление вышло столь же эффектным, как у Сван. Девушка застыла у люка, обросшего со всех сторон мхом, ожидая его действий. Лорик, собиравшийся запихнуть чуть не улизнувший кружок в карман, пожал плечами: а почему нет? И подвесил шнурок над центром круга. Точка прямо над артефактом озарилась голубым столбом света, и люк обвалился, открывая проход.
Лорик сглотнул: пока что ему везло, но надолго ли? Зачесав волосы со лба назад, и пощупав трехдневную щетину, махнул девчонке, чтобы лезла первой. Сван посмотрела с удивлением, потом встала на одно колено и соединила руки в почтительном ромбическом жесте. Фил от удивления сделал шаг назад, случайно нащупав опущенной рукой странную холодную материю. Оглянулся с интересом, дернул и увидел настоящую дверь, задернутую нано-камуфляжкой.
– Извини, истинный предок, мы не сразу признали тебя. – Сван поднялась из поклона. – Было много похожих на тебя. Проходи же в наш дом и исполни то, что предначертано.
– Поглядим. – Сухо ответил Лорик, рассматривая то, что кишело в только что обвалившемся люке. Во тьме мерцали, чуть различимые в копошении, сотни мелких острых зубов. Закрытое общество явно не жаловало пришельцев, как бы они ни были похожи на людей. Махнув уже на дверь, Фил дождался, пока девчонка приложит свой ключ к круглой площадке на стене, затем повторил ее маневр. Дверь разъехалась в обе стороны, пуская в свое нутро двоих.
Холодный железный коридор петлял несколько раз, затем неожиданно разверзся огромным высоким залом.
– Приветствуем тебя, Фин Геккельберри. – На высоком, но небольшом стуле восседала маленькая седая девочка с красными глазами. – Меня зовут Дахати. Я здесь главная. Еще с утра по каналу связи нас предупредили о твоем прилете.
– Просто Фин. Мне надо доложить об удачной посадке. – Лорик сохранял внешнюю невозмутимость.
– Пройди испытание, и мы допустим тебя к рубке. – Белоснежная показала рукой на металлическую, окованную более светлым железом, дверь. Двое, в личинах из зеленой коры, то ли маскирующиеся под леших, то ли под зеленых зомби, открыли засов и похлопали по плечу, пожелав удачи. Лорик шагнул в темноту, где слышались лишь неровное сопение и шорох. Неожиданно загорелись яркие холодно-белые лампы, словно, окатив ведром ледяной воды, и тут радостная сказка кончилась – перед Лориком стоял недавний опаленный зомби и недвузначно смотрел черными, без белков, глазами.
Раскладывать по полочкам всю гамму эмоций – не было ни желания, ни времени. Фил попытался выкинуть эмоции и взглянуть беспристрастно: во-первых, у Тридцать третьего был канал связи. Значит, об опасностях и ситуации он мог спросить. Да/нет? Если да, то почему не убил клона, как и всех остальных? Нет – местные не доверяют пришельцам со звезды. Возможно, их, лже-Лориков, было много. Хорошо. Хотят ли местные жители его смерти? Да/нет? Если да, то почему Сван не оставила его плавать, обделавшимся от восторга, в мертвом озере? Значит, нет. Стало быть, им нужно что-то от него. Среди местных не было ни одного взрослого. Странно.
Лорик делает шаг по направлению к зеленому существу. Существо гримасничает, пытается отойти, упирается в стену.
– Что же ты такое? Давай, посмотрим. – Тридцать третий указательным пальцем проводит по предплечью нервно-дергающегося существа. Зеленый не нападает, словно завороженный, но назвать реакцию радостной – язык не поворачивается. Скорее – есть невидимый запрет на причинение вреда именно этому субъекту. Что ж.
Палец практически очистил серовато-синюю мертвенную кожу, содрав вязкий налет. Лорик задумчиво растирает вещество, забывшись, и хлопает второй ладонью по стене, вызывая лабораторный выдвижной модуль. Стеклянная столешница медленно выезжает, чем еще больше раздражает увлеченного химика. Он зубами и одной рукой открывает диагностический набор. Стекло. Свет. Микроскоп. Тридцатикратное. Больше. Больше. Хм.
Еще один оценивающий взгляд на зомби. Существо забивается в угол, закрываясь руками и ногой, но запретный человек не причиняет вреда. Только стеклянный шприц берет свою крошечную жатву крови. Кровь серо-зеленая и густая. Она никак не хочет проходить по тонкой игле. Кровь пенится, пытаясь прожечь закаленное стекло. Но стекло – не пластик. Свет. Увеличение. Данные длинными столбиками на синем мониторе. Удивленный взгляд на Дахати, молчаливое наблюдение за остальными подростками: один явно рыжий, с замазанными зеленью волосами и веснушчатым лицом. Снял свою личину и увлеченно прислонил нос к стеклу. Вторая светло-русая и голубоглазая. Рядом Сван с ожидающим взволнованным взглядом. Темно-русые волосы. Короткие, как у обреченной. Карие глаза. Альбиносов больше нет.
– Дахати, ты поставила личные интересы выше интересов общины. Объяснись.
– Ты должен совершить чудо! До этого у тебя нет права голоса! – ранее сдержанная владыка показала слабость. Остальные начали шептаться.
– Я могу совершить, но сейчас у меня лишь одна вакцина… кто она? Сестра тебе? Может, мать? Пока ее состояние вне опасности: она уже заражена и под контролем паразитов. Они не собираются ее убивать – это их дом, обиталище. Но, может, среди вас есть те, кому срочно нужна помощь? – Сван дернулась, но рука голубоглазой девчонки тяжело легла на плечо.
– Среди нас все здоровы. Нам не нужен сговор и новый шарлатан. Сделай чудо, затем можешь лететь обратно и привезти еще своей вакцины. – Сейчас Дахати действительно была похожа на простого капризного ребенка. Сколько ей? Лет пять? Помноженных на сложные жизненные условия.
Лорик вздыхает. Он уже видел такую кровь. Немного меньше инородных частиц, но последствия не предсказуемы. Нельзя давать зеленой девчонке эликсир, большие сомнения, что радостная община позволит достать огнемет против вернувшейся сестрички. Вздохнув, мужчина приступает к гемодиализу. Проверив разные составы, мужчина осознает тщетность. Навряд ли, флоранды положат опасный для себя реагент ему под руку и спокойно станут наблюдать. Второй шприц втыкает жало в собственную вену. Свет. Паразиты есть. Но их концентрация настолько мала, что не создает устойчивой симбиотической цепи. При большем увеличении Лорик замечает интересную аномалию: в мембранах митохондрий появились странные пушинки. Добавив в свою кровь сине-серой жижи, астронавт наблюдает, как микроскопические лапки захватывают паразитов и начинают потихоньку расщеплять, выбрасывая в межклеточное пространство токсические продукты их жизнедеятельности. Бинго!
В течение получаса Лорик наблюдал на себе хищные взгляды всей аборигенской общины, практически читая мысли: «В его крови наше лекарство? Разве могло быть так просто?!». И только ожидающая возвращения сестры Дахати сверлила спину мужчины взглядом, словно разрезая Фила на сотню кусочков и сливая ценную кровь по склянкам.
– Отмойте и дайте воды. – Лорик махнул рукой рыжему и сам решил остаться у лабораторного столика. – У вас полчаса на все.
Смотреть на воссоединение семьи не хотелось, но стекла то и дело притягивали взгляд. Дахати жалась к сестре, и две родные головы сливали свои белоснежные волны в одну седую и грустную звездочку. Подростки ликовали, касаясь вновь обретенной и смеялись. Совела – старшая восемнадцатилетняя сестра, красивая и статная, молча улыбалась, не проронив ни слова и изучающе щурилась.
– Ты-и здес главниа? – коверкая слова охрипшей гортанью, наконец, спросила «сестра» Дахати. Девчушка радостно кивнула, светясь от восторга, что старшая интересуется ее успехами. Лорик метнулся к детям, опасаясь страшного.
Совела сжала горло младшей сестры, удивленно смотрящей ей в лицо, с детской обидой и непониманием. Костяшки пальцев побелели, проступая сквозь нежную бледную кожу, под пальцами покраснело горло – пережатая яремная артерия препятствовала возвращению крови из головы к сердцу. Давление сузило сонные артерии и снизило приток крови к мозгу.
Доверчивый взгляд совершенно беззащитного ребенка остается ясным, а сознание ускользает. Тишина непонимания. Лишь Сван, опомнившись первой, выбивает кисти убийцы. Дахати падает на пол. Подоспевший Лорик стреляет тросом, заматывая временно оживленную, и, роняя на пол. Тут она начинает хаотически дергаться и хрипеть, умирая от отравления токсинами.
– Что это, Фин?! – негодующе сведя брови, смотрит на него карий взгляд.
– Быстрое чудо, как она заказывала. – Лорик серьезен.
– Ключи я отдам после похорон. – Сказала, как отрезала. Через час все привели себя в порядок и снова собрались.
Ритуал начался с длинного всеобщего «О-о-о-о-о!». Затем все резко замолчали. Лорик решил не участвовать и только молча смотрел. Тишина оглушающая, кажется, эти взрослые дети даже не дышат. (Несмотря на то, что труп лежит в азотной камере, и вполне пригоден для регенерации, о чем Лорик решил не говорить), община почитала память своей сестры. Спустя пять минут молчания, дети начали вспоминать все то, хорошее, что запомнилось о мертвой. Комуто она не раз спасла жизнь, кого-то учила стрелять и читать символы, кому-то служила вечным ориентиром и примером… Говорили шепотом вслух и все сразу, обращаясь к тихо улыбающейся световой голограмме в центре зала.
Наконец, Фил подошел и выключил изображение. Дахати отвела взгляд, не желая обсуждать с Лориком произошедшее. Сван молчала и стояла дольше всех, затем осуждающе посмотрела на Фила и дала ключи от рубки. Под суровыми мужскими ресницами было горячо и остро. Астронавт почти бегом, не показывая чужим своих эмоций, рванул к заветной двери.
– Ты плачешь, Гек? – раздался жующий голос, и удивленная небритая морда показалась в экране.
– Человеческая жизнь… это так странно. Смерти, вроде бы, нет, но жизнь одного человека бывает столь ценна.
– Ты плачешь о ней, или плачешь о том, сколько раз умирал сам, никем не оплаканный? – проницательность «Тома» могла бы пугать, если бы он не был его копией.
– О том, что не мог помочь. – Лорик знал, что поступил правильно. В глубине души точно знал.
– У тебя будет такая возможность. Выключи таймер. – Тридцать третий был серьезен.
– Дети должны вырастать. Я понял тебя. Разберемся. – «Гек» отключился и оглянулся на молчаливую кареглазую тень за спиной.
– У меня остался лишь день. – Сурово проговорила Сван. Я самая старшая из клана.
– Тебя уже остригли, готовясь помянуть и забыть… – понимающе проговорил Лорик.
– Хочу, чтобы моя семья была в безопасности, когда меня не станет! – выкрикнула девушка и ударила мужчину в грудь жесткими маленькими кулачками. – И пообещай раз и навсегда! Никогда не воскрешай меня… так…
Поцелуй вышел соленый и немного скомканный. Фил обнял нелогичную девчонку, по-отцовски успокаивая. В нем самом бушевали эмоции, но астронавт не имел права их показывать, врастая в тот образ, толкового и мудрого «человека со звезды», каким хотел казаться.
– У меня есть жена, есть Олис, и скоро будет ребенок. Я хочу, чтобы они тоже могли жить на Земле. В безопасном мире. Вашем мире. Не могу. – Негромко, но категорически ответил Фил и сжал подростка еще крепче, не давая, обидевшись, убежать. Но у меня есть то, что тебе нужно, не будем тянуть до завтра.
Камень проблескивал одинокой огненной искрой. Казалось, что под его округлой, цвета темной крови, поверхностью что-то происходит. Массивные серебряные кружева образовывали четырехзубую коронку, что и держала сам камень.
– То, что вы разглядываете, маэстро, весьма и весьма недурно! – к Бенвенуто подошел сам хозяин. – Очень недурно! Вам нравится? У этого камня есть история. Не желаете ли узнать?
– О, да, сеньор!
Лавка Тьерино слыла одной из самых богатых во Флоренции. Богатой не только товаром, но и клиентами. Те покупали и заказывали у Тьерино драгоценности на все случаи их богатой жизни. Взорам состоятельных флорентийцев были представлены тут не только прекрасные изделия мастерских Тьерино, но и привозные украшения из других стран Европы, Азии, Индии, и входящей в моду дикой России. Особенно ценились уральские самоцветы. Алмазы из северной Сибири стоили дороже африканских, поскольку были прозрачней. Да и сами российские ювелиры, с легкостью освоив тогдашние вкусы Европы, могли кое-кого поучить. Был у Тьерино и скупщик. Он разыскивал по Флоренции и окрестностям всяческие украшения. Покупал их по весьма сходным ценам у мелких торговцев, трактирщиков; словом, у тех, с кем могли расплатиться драгоценностями. Порой попадались весьма интересные экземпляры. Иногда очень старой работы. Как вот это кольцо из серебра с черным гранатом кабошоновой огранки, что разглядывал сейчас один из покупателей.
Покупателем был известный в ту пору скульптор Бенвенуто Альдоджи, получивший заказ на несколько копий античных скульптур от одного вельможи из России. Ему предстояло выполнить их с имеющихся оригиналов, но используя новых натурщиц.
– Кому же суждено носить этот редкий камень?
– Редкой красавице, дорогой Тьерино. Редкой.
– Прошу прощения, но кто же она? Вы же не станете скрытничать…
– Не стану, мой друг. Вот только в размере я не совсем уверен. Не могли бы вы подготовить для меня лекало?
– Вашему-то глазомеру и лекало? Доверьтесь своим глазам, сударь, – и хозяин недвусмысленно подмигнул скульптору.
– Сейчас мне бы хотелось, чтобы было не на глаз, а в точности, чтобы это кольцо мягко и крепко сидело на ее мраморном пальчике.
– Мраморном? Боюсь, не совсем вас понимаю, маэстро.
– Ах, простите. Я под мраморностью имел в виду свойства ее кожи.
Взор Бенвенуто слегка затуманился. Он вспомнил, как его поразил вид просвечивающих на солнце пальчиков застывшей в изящном развороте кисти Бьянки. Случилось это, когда она пришла к нему в мастерскую в первый раз. Она была не натурщица, нет. Пришла с заказом от своей семьи, и, судя по ее виду, – семьи аристократов. Он усадил ее в кресло и попросил поднять руку. Потом попросил повернуть ее ладонью к нему. Слегка. Тогда ему показалось, что рука… мраморная. Она смотрела на него, ничего не понимая, а Бенвенуто тем временем влюблялся.
– Так что, могу я получить лекало, дорогой Тьерино?
– Ну разумеется. Массимо принесет его вам к вечеру.
– Пусть оно будет выглядеть чем-то вроде насеста для небольшой птицы. Ради сюрприза я разыграю комедию.
– Птицы? Как оригинально. И как тонко придумано. Да, жаль, что вы не у меня работаете. Тогда бы моя скромная лавка могла стать торговым домом, дорогой маэстро.
Тьерино смотрел на Бенвенуто с восхищением и завистью. Он понимал толк в красоте и изяществе, но сам не мог создать ничего, кроме процветающей торговли.
– Спрячьте кольцо и пришлите мне вашего посыльного. Сколько, кстати, я буду должен вам, сударь?
– Если кольцо не придется подгонять, то… Давайте решим это после примерки.
– Надеюсь, за пару дней цена не подскочит? Ха-ха. – Белозубая улыбка Бенвенуто приводила в восторг не только его приятельниц, но и детей всей округи.
– Ну что вы такое говорите, друг мой! Не понимаю вас. Конечно, все будет в полном порядке. Счастливой примерки.
– Прощайте, сударь.
Они пожали друг другу руки и разошлись. Бенвенуто покинул лавку и скорою походкой направился к дому своего главного заказчика.
Господин Юрьев прибыл во Флоренцию поздней осенью из Санкт-Петербурга. Миссия графа состояла в том, чтобы встретиться здесь с известными скульпторами, оценить их мастерство и распределить заказы. Все дело в том, что во время наводнения в петровском Летнем саду безвозвратно погибло множество садовых скульптур. Более сотни их не досчитались, описывая убытки, нанесенные стихией.
Работы Альдоджи более всех приглянулись Юрьеву. К тому же он весьма споро резал мрамор. Его эскизы и рисунки пленили русского вельможу. Таким образом заказ на первые шесть скульптур был отдан Бенвенуто Альдоджи. И сегодня предстояла приемка эскизов.
Юрьев подолгу разглядывал растушеванные карандашные наброски, кое-где тронутые углем, дабы выгодно подчеркнуть объемность фигур. Сами изображения являли собою виды фигур с разных точек и некоторые детали. В том числе декор обуви, оружия и символики. Наконец Юрьев отложил в сторону пять комплектов эскизов и задумался над шестым.
– Что-то вас смущает, господин Юрьев? – равнодушно осведомился Бенвенуто и подсел поближе, чтобы понять что именно.
– Видите ли, дорогой маэстро, композиция безупречна, детали тоже. Вы выполнили все, о чем мы договаривались. Меня смущает только одно. Лицо. Если позволите, мне кажется, выражение должно быть помягче, и головка чуть поменьше… Что скажете?
– Надо искать новую натурщицу.
– За чем же дело стало? Во Флоренции таких, надо полагать, немало.
– Что верно, то верно. Дело в том, что денег вы мне дали только на шестерых. А эта будет уже седьмая…
– Ах, ну что вы, какая мелочь. Я готов даже расплатиться и за эскизы. За все семь комплектов! Яков! – Юрьев кликнул своего человека.
– Как за семь? За шесть! Этот негодный я сейчас и порву!
– Зачем же рвать, любезнейший Бенвенуто!? Не подарите ли мне эти листы?
– О, мой граф, с превеликим к тому удовольствием! Желаете надпись?
– Прошу вас.
– Извольте.
Пока Бенвенуто надписывал листы, Яков принес сундучок. Сундучок оказался с конторкой. Яков подготовил деньги и расписки. Поставив последнюю подпись уже на казенной бумаге и пообещав вернуться с новыми эскизами через три дня, маэстро удалился. У него выдался на редкость удачный день.
Рассчитывая найти другую натурщицу назавтра, он поспешил домой. Там его ждали. Служанка приготовила ему обед, а ученик – сюрприз. Войдя в дом, Бенвенуто, как всегда, распорядился подать обед в мастерскую. Ему нравилось вкушать пищу в обществе своих работ. Приятным сюрпризом оказалась прибранная мастерская. Да с такой тщательностью, что хоть сей момент публику пускай.
– Прошу прощения, мастер, к вам гостья, – доложил вошедший ученик.
– Подай второй прибор, Марио, и никого ко мне боле не пускай. И спасибо за уборку. Согласись, приятно творить в чистоте и порядке. – Бенвенуто подошел к высокому окну и продолжил: – Вот тебе задание: к утру нужна натурщица. Юрьев не принял Миринду. Нужно чтоб головка поменьше и личико помилее. Ну, ты-то разберешься. Вот, держи кошель и беги.
Марио исчез, оставив двери открытыми. Бенвенуто подошел к камину, снял с полки канделябр и отнес его к обеденному столу. Пододвинул к нему высокий табурет и установил на выскобленную доску тяжелый пятисвечник. Затем он освободил еще один такой же табурет и поставил его с другой стороны стола. Вернулся к камину, взял второй такой же канделябр и поставил на пустой табурет. Он не видел, как в дверях появился посетитель. На звуки шагов Марио, шедшего со вторым прибором, он повернулся и увидел ее, стоящую в проходе. То была Бьянка.
Он ждал ее. Терпеливо ждал каждый день. Пока рисовал, пока лепил модели, пока стоял подолгу у окна, глядя в небо. Она появлялась всегда внезапно. Стоило ему вернуться от грез к реальности и на мгновение забыть о ней, как тут же его реальностью становилась Бьянка.
По крайней мере она так себя назвала. Она появилась в его мастерской месяц примерно назад. Ей нужна была скульптура для семейного склепа. На ней не было траурного одеянья, а потому он подробно расспросил ее о заказе. Она сказала, что придет сама посмотреть эскизы или модель, как ему угодно. Тогда он сказал, что не возьмется за модель, не получив одобрения эскизов. Она согласилась. Кто она, из чьей семьи, он так и не понял. И выпытывать не стал. Сегодня был ее третий визит.
Они стояли и молчали, только смотрели друг на друга. И тут Бенвенуто понял, кто будет его натурщицей. Да, да, конечно!
Марио протиснулся в двери, поклонился ей, поставил на стол приборы, а бутыль с вином на пол. Глянул на учителя и, не разгибаясь, двинулся к двери.
– Я отменяю задание, Марио. Будь здесь завтра к полудню.
– Слушаю, мастер, – слуга удалился.
– Мастер, мастер, – проговорила Бьянка, направляясь к нему и на ходу расстегивая свой теплый плащ.
– О, Бьянка!.. – Он протянул к ней руки, одной подхватил плащ, другой ее, прижал к себе и стал кружить по комнате.
И целовал, целовал потом эти любимые глаза, шею, плечи. Он губами запоминал изгибы ее прелестных форм. Закрыв глаза, они оба вдыхали ароматы любви… Потом выпили вина. При свечах ее губы своим цветом напомнили ему тот камень на серебряном кольце.
В дверь постучали.
– Хозяин, к вам посыльный.
Бенвенуто наспех оделся и вышел. Вскоре он вернулся с маленькой вещицей в руке.
– Вот. Сейчас я буду тебя рисовать.
Он взял ее руку и надел на палец странное на вид кольцо с приделанной к нему перекладинкой на невысокой ножке. Размер совпал! Она с интересом разглядывала эту конструкцию и ни о чем не догадывалась. Его затея полностью удалась.
Поставив локоть на стол и поворачивая к свету восхитительной формы ручку, Бьянка улыбалась. Он схватил пачку листов, карандаш, коробочку с углем и устроился напротив. Ему хватило нескольких минут, чтоб набросать в точности ее головку и кисть руки. Потом он попросил ее повернуться боком к столу и точными движениями зафиксировал милые сердцу изгибы. Правильность овалов лица и ушей, стройность шеи, хрупкую прелесть плеча и ключиц, мягкие обводы груди и руки. Затем он отложил бумаги, и они принялись за еду, сохраняя молчание. Только свет свечей и их глаз жили в этом уютном пространстве. Все остальное безмолвствовало, охраняя любовный покой…
На третий день Бенвенуто отправился к Юрьеву: следовало утвердить эскизы и получить задаток на мрамор и подмастерьев. Граф настаивал на том, чтобы мастер завершил работу в самые малые сроки.
– Меня уже ждут в Петербурге. Канцлер требует личного отчета.
– Я понимаю вас, граф. И прошу понять меня. Вам ведь не ремесленные поделки нужны. Тогда бы вы не передали заказ мне. Конечно, я привлеку резчиков, но только на первых этапах. Заканчивать скульптуры я буду сам и только сам. Шлифовкой, разумеется, займутся помощники, однако, чтоб отсечь все лишнее у шести мраморных глыб, согласитесь, нужно достаточно времени.
– Сейчас начало зимы. Поздней весной скульптуры должны быть в Санкт-Петербурге. Такой вот у меня приказ, мой друг. Не позднее первых чисел июня.
– Вы понимающий человек. И я благодарен вам, граф. Времени достаточно. Вы сами будете принимать работу?
– Дорогой Бенвенуто, к сожалению, я вынужден покинуть Флоренцию через неделю. Поэтому я… – Юрьев пристально взглянул на Альдоджи, – я беру на себя смелость оставить вам все деньги, причитающиеся за работу. А также покорнейше прошу выполнить мою просьбу…
– Господин граф, я с радостью выполню любую вашу просьбу, если она в рамках христианского приличия.
– Вы сможете сами отправить в Россию транспорт со скульптурами?
– Готовьте бумаги, граф. Мне приходилось отправлять свои работы во Францию и Голландию. Вы желаете морем?
– Да, мой друг! Вы, вы сняли такой камень с моей души!
– Зато вы взвалили на меня целых шесть. – Улыбка Бенвенуто осветила небольшую беседку.
Юрьев позвякал колокольчиком, и тут же в беседку протиснулся Яков с подносом. Господа подняли кубки и выпили белого флорентийского.
– Позволите ли навестить вас, маэстро, послезавтра? Хочу попрощаться и передать документы, – провожая Альдоджи осведомился Юрьев.
– Буду к вашим услугам после полудня, сударь.
«Интересные люди эти русские, – думал Бенвенуто, направляясь к ювелиру. – Куда до них французам да голландцам, хоть русские и переняли у них столько».
Тьерино встретил его в торговом зале.
– Добрый день, маэстро. Надеюсь, мои мастера не ошиблись с размером?
– Подошло, как нельзя лучше. Премного благодарен. Могу ли я забрать кольцо?
– Конечно, мой друг. Идемте ко мне в кабинет, выпьем за мастерство.
– С удовольствием, дорогой хозяин.
– Прошу за мной. Массимо, подай нам вина в кабинет и принеси заказ господина Альдоджи.
По стенам кабинета стояли высокие стеллажи. Светлый махагон контрастировал с темными переплетами сотен томов. Рабочий стол и три кресла из того же теплого дерева представляли все убранство комнаты. На углу столешницы стояли странного вида микроскоп, рядом с ним – большая кожаная шкатулка и простой пятисвечник на подносе.
– Присаживайтесь, маэстро. Я пригласил вас для того, чтобы рассказать о камне, который вы собираетесь приобрести. Само кольцо тоже заслуживает внимания, но это уже другая история. Спасибо, Массимо, можешь идти.
Он открыл маленький футляр и достал оттуда кольцо.
– Хочу поделиться с вами сведениями, вычитанными в одном из моих каталогов, – сказал Тьерино, обводя рукой свою гигантскую специальную библиотеку. – «Черный гранат, он же меланит, камень примечательный тем, что помогает общаться с миром усопших. Купленный, он превращается в талисман через много лет. Подаренный или переданный по наследству, становится добрым волшебным камнем. Украденный, способствует гибели своего незаконного владельца». Я посчитал необходимым сообщить вам эти сведения. Возьмите же кольцо. Оно ваше.
С этими словами он положил кольцо в футляр и протянул Альдоджи.
– Спасибо, сеньор Тьерино, – пробормотал озадаченный скульптор. – Завтра мой Марио принесет вам деньги.
– И я благодарю вас. Всего доброго.
Несколько дней ушло на создание бригады камнерезов. Можно было покупать мрамор. Когда Бенвенуто заканчивал заказные письма, к нему постучалась служанка: «Там какой-то важный господин, хозяин. Просить?» Он кивнул головой, мол, проси. В мастерскую вошли граф Юрьев и его Яков.
– Здравствуйте, ваше сиятельство, – Бенвенуто пошел ему навстречу.
– Приветствую вас, друг мой. И давайте без церемоний. – Юрьев прислонил свою трость к стене. – Спешу, знаете ли. Поэтому сразу перейдем к делу.
Он подал знак Якову, и тот быстро выложил на стол папку с документами.
– Я принес вам сопроводительные бумаги и еще одно предложение. Надеюсь вам оно понравится. Прошу принять от меня приглашение приехать в Россию. Уверен, что ваша работа понравится императрице, и вы сможете быть представлены ей. Окрест Санкт-Петербурга ведется строительство. Множество загородных домов и парков. Также и правительственных летних резиденций. Ваш гений не может быть не востребован в столице.
– Ва бене! Граф, премного благодарен! Чем я могу вас отблагодарить?
– Ну что вы, маэстро, полноте. Я ведь на службе. Лучше приезжайте в Петербург.
Они раскланялись и расстались.
Альдоджи погрузился в работу. Весть о том, что он получил большой заказ от русского двора, живо распространилась по Флоренции. К нему стали все чаще обращаться местные вельможи и состоятельные горожане. Дел было много, однако он поручил своему ученику выполнить эскизы по заказу Бьянки. Однажды Бенвенуто договорился с нею, что не будет разыскивать ее дом, что она придет сама. Романтизм ситуации увлекал его.
Наступила весна. Бьянка как будто забыла о нем. Бенвенуто тосковал. Часто по вечерам он доставал кольцо и любовался яркой искрой, что жила в камне. Он был уверен, что настанет час и все прояснится, и он наденет ей на палец кольцо. Ведь они любят друг друга, думал он.
Работы по русскому заказу завершались. Уже было договорено с капитаном и властями. Пять опечатанных ящиков стояли во дворе, ожидая отправки. Над шестой статуей Бенвенуто работал с особым тщанием. Он вложил в работу над ней все свои сильные и светлые чувства. Ведь он вырезал портрет любимой женщины. Выглаживал по тысяче раз, полируя ставшие уже родными ее черты. Оставалось совсем чуть-чуть.
Был ясный день. В мастерской были двое: полуобнаженная, прекрасная мраморная дама, олицетворяющая античную богиню, и мастер, создавший это чудо. Он склонился перед ней, доводя до совершенства форму ее ножки, показывающуюся из-под подола драпировки. Совсем неслышно в комнате оказался третий. Бенвенуто был так увлечен работой, что ничего не заметил. А между тем, лицом к лицу оказались Бьянка и ее мраморное воплощение. В солнечной тишине плыли пылинки. Пронизывая каменные пальчики, солнечные лучи согревали их и высвечивали так, что они выглядели как живые. В чуть наклоненной головке лучи играли с тенями, озаряя все черточки лица. Бьянка всматривалась в них, как в зеркало, узнавала и не узнавала себя.
– Мастер, мастер, – услышал Бенвенуто сладкие звуки за своей спиной.
Он замер на мгновенье, опустил на пол шлифовальный камень и медленно выпрямился. Он поворачивался на звук, вытирая о фартук запыленные ладони, и широко улыбался.
– Бьянка! Дольче Бьянка! Мамма миа, как я соскучился, – тараторил он, протягивая к ней руки. – Узнаешь ли ты себя?
– Мне очень хорошо от того, что ты видишь меня такой, мастер.
– Я почти уже закончил, – глаза Бенвенуто были полны восторгом и радостью.
Она обняла его за шею, притянула к себе и долго целовала, слизывая мраморные пылинки с его глаз, щек, губ. А он стоял, опустив руки, и впитывал, впитывал ее поцелуи.
– Позволь преподнести тебе подарок, любимая, – наконец произнес он.
– Еще? – радостно удивилась Бьянка. – Но ты и так одарил меня несказанно! Что же может быть еще?
– Он уже давно ждет тебя, милая Бьянка.
Бенвенуто вынул из шкафа футляр с кольцом, открыл его и протянул ей. Камень повернулся к свету так, что искра, живущая в нем, чуть не ослепила Бьянку. Красавица вынула кольцо двумя руками и с изумлением взглянула на Бенвенуто.
– Это тебе, – сказал он, взял ее за левую руку и надел кольцо на палец. – Любимая.
– Как прекрасен этот мир, посмотри…
– Воистину прекрасен. И станет еще прекрасней, милая моя, если ты согласишься отправиться со мной, чтобы жить в нем. Вместе. Нас приглашают посетить сказочную страну Россию. Прямо в столицу. Мы проплывем вдоль Франции, Испании, Португалии, Голландии. Увидим Германию, Данию, Польшу. Через всю Европу, на север, в Петербург.
– Бенвенуто…
– Российский двор, говорят, один из самых богатых в мире. Русские понимают в искусстве и ценят его. Там будет много работы, и ты, моя муза, со мной.
– Бенвенуто…
– Мы построим дом, большой и светлый. Будем растить детей и принимать гостей. Будем радоваться красоте и гармонии. Я буду принадлежать тебе, ты будешь моя, и весь этот прекрасный мир будет нашим.
Альдоджи кружился по комнате, взмахивал руками, добавляя света своей счастливой улыбкой. Он сорвал с себя фартук – мастер, завершивший великий труд – и уселся в кресло.
– Бенвенуто…
Бьянка вытянула руки, чуть развела пальцы, любуясь кольцом. Потом медленно стянула его и бросила Бенвенуто. Тот поймал, продолжая с восхищением смотреть на красавицу. В ее глазах горели искры, похожие на ту, что жила в камне кольца.
– Этот мир так прекрасен и так непрост. Он свободен от нас. А мы не всегда можем в нем быть свободны. Вот так не свободна и я, – она принялась кружить по комнате, как давеча кружился Бенвенуто. – Я замужем. Я связана узами семьи. И буду с ними я до смерти. Ты помнишь мой заказ? Я приняла его. Спасибо, мастер мой. Прощай.
Она выпорхнула из мастерской и исчезла. Исчезла и улыбка Бенвенуто.
В мастерской сделалось мрачно, как перед грозой. И гроза разразилась. Оцепенелый сидел Бенвенуто в своем кресле, сжимая в кулаке уже не дорогое ему кольцо. Ему хотелось закричать. Позвать кого-нибудь на помощь. Но он не мог. Ему хотелось вскочить и броситься следом за той, что ушла навсегда. Но он не мог. Ему хотелось перестать быть. Но он не мог. Он был еще нужен этому миру.
Потом он встал. Сжимая в потном кулаке кольцо, направился к статуе. Взгляд его не предвещал ничего хорошего. Он остановился перед мраморной фигурой, постоял и вдруг резким движением набросил ей на палец кольцо. Кольцо как будто ожидало этого. Оно легко легло на палец и, казалось, намертво приросло к нему. Бенвенуто, не веря глазам своим, попытался снять кольцо. Но не смог. Его красивое лицо исказила гримаса, и он плюнул на окольцованный мраморный пальчик. Это все, что он смог.
– Марио! Марио! Люди! Марио! Вот дьявол! Дьявол! Дьявол! Уберите ее с глаз моих!
Жизнь в деревне под покровительством Владика проходила тихо и мирно. Достаточно тихо и мирно для деревенской жизни. Работа, работа, и еще раз работа, вечером – еда на костре, перед сном – по строгой очереди вылазки в туалет, до которого бежать было довольно холодно и страшно, но зато очень интригующе. Покой нарушали только какие-то пушистые личности, шляющиеся по ночам по участку (некоторые из них были установлены как мыши и лисы, поскольку и тех и тех было в округе навалом, а дом стоял на самом отшибе).
Скоро вовсю пошла рыба. Тамошний деревенский мужнин дедушка рыбу ловил всеми способами. Это напомнило мне моего собственного деда – а как достойная внучка рыбака, рыбу я люблю, и очень. Пребывание в деревне стало еще приятнее.
Между работой я не забывала навестить Владика, Васеньку и остальные костяшки. И скоро к ним пожелал присоединиться еще один постоялец.
То утро выдалось тихое, спокойное. Кажется, я снова занималась уничтожением травы, иногда спускалась на речку, и мирно перемещалась по участку по своим делам, когда меня начали искать. И когда наконец нашли (хотя я даже не подозревала что меня ищут) то первое, что я услышала от свекрови – загадочно-обнадеживающее –
«Светка, а мы тебя ищем все. Иди смотреть, там какая-то белка сдохла!»
***
Меня обычно вообще долго упрашивать не надо. Если где-то меня ждут, то я прихожу, тем более, по такому-то поводу! Я отправилась на поиски гибели белки.
Нашла я ее не сразу, потому что участок был воистину большой. Сперва ноги занесли меня к мужчинам – дед и отец мужа чинили ниву и обсуждали личность преждевременно погибшего существа. Моя фантазия нарисовала картину задавленной белки – но машина была тут не при чем, и белки не обнаружилось. Зато я уже имела ценные знания – белка была предположительно вовсе не белкой, а каким-то иным неведомым зверьком.
Я побрела дальше, и наконец многочисленные наводки от родственников привели меня к бабушке. Бабушка стояла в углу за домом, над бочкой, и чистила рыбу. Собственно, в руках у нее было орудие самоубийства – нож для разделки. А погибшее тельце – валялось поодаль, стряхнутое смелой рукой.
Бабушка, как первый свидетель, прибывший на место преступления, поделилась увиденным.
Была рыба. Была бочка. Была бабушка, которая вчера чистила рыбу на этой бочке и дощечке над ней, а почистив – оставила нож так, как он соблаговолил лечь. А именно – острым лезвием кверху. Неизвестно, что именно произошло ночью. Но утром ровно на этом ноже, непоколебимо лежащем на своем месте, была грустная, уже не совсем целая тушка какого-то грызуна.
Впору было надевать шляпу Шерлока Холмса и брать в свои руки расследование этого мутного дела.
Что привело ночного зверя в этот угол? Запах протухающей рыбы?
Картина была ясна как день и мутна, как утренний туман. Потерпевший упал на нож, но так ли это правдоподобно звучит?
Может быть, на участке есть недоброжелатель, уничтожающий тех, кто попадается ему на пути? Свои были чисты – у каждого было алиби в виде похода в туалет вечером и запертого в последствии дома.
Бабушка тоже не попадала под подозрение – когда она обнаружила труп, то была не одна.
Оставалась последняя версия – самоубийство. Перевернув погибшего палочкой, я посмотрела в его грустное лицо. Кто знает, какие мотивы были у этого зверька.
Злая жена? Голодные дети? Ипотека?
Дело решили закрыть на этом. Гугл помог установить личность умершего – и эта история осталась в памяти как дело о хомяке-самоубийце.
***
Обычно смерть кончается похоронами. В деревне для этого случая было несколько вариантов – и все одинаково хороши. Речка с голодными черепахами? Костер, в котором тлели остатки травы?
Бабушка предложила выбросить несчастного на соседний участок. Он стоял запущенный, хотя хозяева у него были. По доброте душевной и за неимением помойной ямы бабуля часто выбрасывала туда что-нибудь, что могло разложиться и стать пищей и ресурсом для новых деревьев и кустов, которые росли там в абсолютном беспорядке. К концу нашего пребывания в деревне там уже побывали коровьи копыта, которые наша псина у кого-то украла, чай, который имеет все шансы там как-нибудь прорасти, и еще много других прекрасностей. Чур, без осуждений! Русская деревня — это место где побеждает тот, кто быстро приспособился к правилам и не стал задавать вопросов. Это я, если что, о себе.
Как вы уже понимаете, любые похороны идут наперекосяк, если рядом оказывается таксидермист. Ну или человек, в котором разгорелась жажда исследований.
Мне, бесспорно, было жалко несчастного хомяка. Но, раз уж он решил того, этого, сам…
Я покивала, выслушав все предложения о проводах несчастного в мир иной. Взяв трупик палочками (двумя, словно это огромная суши), я потащила его в конец участка, туда, где был уже не поддающийся нашему контролю лес.
Где-то там я видела колонию муравьев…
А что? И твари сыты, и хомяк уже умер, и я довольна. Услышав об этом, домочадцы объявили меня опасной особой, но сказали спасибо за информацию – чтобы самим на всякий случай не заходить в эту часть огорода.
***
Сразу скажу, что на честность и порядочность муравьев я полагалась зря. Конечно, я следила за состоянием съедаемого ими зверька, и успела застать много стадий чудесного превращения. Но, к сожалению, за время моего отъезда они успели его то ли сожрать вместе с черепом, то ли утащить совсем глубоко. Так что, вооружившись лопатой, я ничего не нашла.
Теперь эти засранцы должны мне два черепа. Что я, зря их кормила?
На этом серия подходит к концу, а впереди – еще много прекрасного. До новых встреч за чашкой чая с омерзительными историями)
Чёрная жемчужина. Мастер на все руки
Автор: Изя Шуман (Schnizel) (https://ficbook.net/authors/38392)
1. Лондон. Уайтхолл.
Огромные, во всю стену часы пробили полдень. Министр иностранных дел Англии лорд Уиллард оторвался от бумаг, устало и пренебрежительно глянул на стоявшего перед ним человека. Не то, чтобы его сиятельство сознательно проявлял неуважение к визитеру, нет. То была лишь укоренившаяся с годами привычка глядеть подобным образом на всякого, кто был ниже его по званию и происхождению. Голос министра, однако, прозвучал любезно, даже по-отечески мягко.
— Прошу вас, присаживайтесь!
Высокий мужчина в парадном мундире офицера британского королевского флота, помедлив секунду, опустился на обитое пурпурным бархатом сидение стула. Он, по-видимому, ощущал некую скованность, что указывало на отсутствие у него привычки к подобного рода визитам.
— Рад, что вы на этот раз благополучно добрались до столицы, командор Норрингтон, — продолжал министр, и в этой на первый взгляд невинно – любезной фразе прозвучал некий ядовитый намек, заставивший командора слегка покраснеть. Однако, он смело и прямо глядел в глаза своему высокопоставленному собеседнику, как человек, которому не в чем себя упрекнуть.
— Меня это тоже весьма радует, ваше сиятельство!
Облачко неудовольствия пробежало по лицу министра.
— Что ж, тогда перейдем сразу к делу. Признаюсь, я не слишком горел желанием видеть вас здесь, командор. Вас следовало бы разжаловать и отдать под трибунал за столь позорный провал порученного вам дела. Но его превосходительство губернатор Суон истратил гору бумаги на петиции в вашу защиту. Мне трудно отказать губернатору, мы ведь родственники, хотя и дальние.
Его сиятельство прервал свой монолог и, протянув холеную, унизанную перстнями руку к пузатому графину с темно-рубиновым напитком, налил себе в рюмку и с удовольствием пригубил.
— Итак, как вам уже известно, война с Испанией неизбежна. Эти проклятые еретики истово верят, что сам Господь преподнес им в подарок Новый Свет, и никто не вправе посягать на их собственность. Мы старались как могли избегать открытого конфликта, поскольку война чревата большими расходами, а в казне вечно нет денег.
У Норрингтона вертелся на языке совет сократить расходы на придворные увеселения и подарки королевским фаворитам, но он благоразумно оставил его при себе.
— Однако я полагаю, что при грамотном ведении боевых действий, мы можем вскоре поправить наши дела. Вы понимаете, о чем я, командор?
— Признаюсь, не совсем.
— Все очень просто. В некоторых испанских колониях, таких как Маракайбо, или Картахена скапливаются несметные богатства. Стоит лишь заполучить их, и нам станет намного легче вести войну.
Норрингтона слегка передернуло.
— Сэр, при всем уважении… Подобные действия больше напоминают пиратские набеги, чем военную стратегию! Ведь целью любой войны является получение территориальных преимуществ, а не грабеж!
Лицо министра покрылось краской гнева, он хлопнул пухлой ладонью по полированной поверхности стола и повысил голос примерно на пол — тона.
— Что вы понимаете в военных задачах!? Вы всего лишь солдат, ваше дело исполнять приказы, а думать за вас будут те, у кого это лучше получается! Послушайте, командор, — голос министра стал вкрадчивым, — не заставляйте меня пожалеть о том, что я избавил вас от должного наказания за ваш проступок!
— Прошу меня простить, ваше сиятельство! – Норрингтон опустил глаза, чтобы скрыть негодование и принять вид по возможности виноватый и покорный, — я забылся!
— Что ж, ладно, — смягчился министр, — вы молоды и опрометчивы. Ваш послужной список был просто идеальным вплоть до того прискорбного случая. И я смею уповать, что вы оправдаете те надежды, которые мы на вас возлагаем.
— Я весь во внимании, милорд, — командор уже достаточно овладел собой, чтобы вновь поднять глаза.
— То, что я намерен вам поручить практиковалось и раньше. Вы, как никто, осведомлены о состоянии дел в наших южных колониях и способны оценить те преимущества, что мы получим в случае вашего успеха. Испания всегда была нашим противником в Новом Свете, и конца конфликту не предвидится в ближайшем будущем. Но есть еще одна сторона в этом противостоянии, которая находится между нами и испанцами. Это корсары. Они с самого начала были той сдерживающей силой, что усмиряла алчность и агрессию испанцев. Наш долг искоренять пиратство, но если подумать, какие выгоды мы получаем от самого факта их существования, поневоле начинаешь отбрасывать укоренившиеся стереотипы.
Норрингтон не нашелся что ответить. Подобные мысли и раньше приходили ему в голову, но как человек прямолинейный и бескомпромиссный, он четко следовал приказам и боролся с пиратами, прилагая максимум усилий.
— Позвольте заметить, ваше сиятельство, — произнес он осторожно, — но пираты нападают не только на испанские, но и на британские суда и колонии.
— В том-то все и дело! – вздохнул министр, — Пираты представляют собой разношерстный сброд, и даже те из них, кого можно считать уроженцами Англии, напрочь лишены патриотизма. Необходимо заставить эту стихийную силу служить нашим интересам. Если, воюя с Испанией, мы будем противостоять еще и пиратам, то непременно потерпим поражение.
— То есть, вы предлагаете привлечь пиратов на службу английской короне?
— Совершенно верно. Вспомните Моргана. Он причинял массу неприятностей Британии, тратилось столько сил и средств на его поимку, что нам оказалось выгоднее предложить ему офицерский патент. В результате, мы одним махом избавились от связанных с его деятельностью проблем и вдобавок приобрели полезного союзника. В предстоящей войне помощь корсаров будет нелишней. Именно этим вам и предстоит заняться, командор. Вы отправитесь на Тортугу, — министр выдвинул верхний ящик богато отделанного секретера и извлек оттуда несколько солидного вида бумажных свитков с королевской печатью, — И предложите тем пиратским капитанам, что имеют наибольшую силу и влияние вот эти патенты. Пообещайте им в случае успешных боевых действий денежное вознаграждение и землю. Очень вероятно, что многие из них не прочь завязать с пиратством и жить жизнью достойных и обеспеченных людей. Вам ясна ваша задача?
— Да, ваше сиятельство.
— Отлично. Тогда обсудим детали.
30 июня 1908 года на тунгусской тайгой прогремел самый знаменитый и загадочный взрыв двадцатого столетия. С тех пор в Тунгусской тайге побывали многие экспедиции. Метеорита или воронок от него экспедиции не обнаружили. Ученые выдвинули три гипотезы: взорвался метеорит из антивещества, в атмосферу Земли вошло ледяное ядро кометы, прилетел и взорвался над тайгой инопланетный корабль. Увы! Все эти гипотезы далеки от истины. Ближе других к раскрытию тайны оказались Г. Альтшуллер и его жена В. Журавлева, которые предположили, что неизвестными существами была проведена локация поверхности Земли лазерным лучом.
Досье Л. Берии содержит ряд документов, которые свидетельствую о том, что раскрытию тайны в тридцатые годы двадцатого века уделялось много внимания. Тем сногсшибательнее оказалась истина: 30 июня 1908 года в атмосферу земли вошло неизвестное космическое тело, по которому с поверхности планеты был нанесен мощный лазерный удар, уничтоживший небесное тело и предотвративший катастрофу невиданных размеров, ибо, войдя в атмосферу над Сибирью, и двигаясь по той же траектории и с той же скоростью, небесный посланец грозил упасть на поверхность планеты в густонаселенных районах Европы или в Атлантическом океане вблизи берегов Франции и Испании. Последствия подобного падения были бы катастрофичны для цивилизации нашей планеты.
Изучение поваленного леса в районе катастрофы геологической экспедицией Р. Бахтарадзе (октябрь 1935 года) показало, что наибольшее количество лесоповала имело место с южной стороны по предполагаемому падению небесного тела. Бахтарадзе предположил, что это существенным образом меняет картину взрыва, и путем не очень сложных математических выкладок доказал, что более интенсивное повреждение тайги было следствием отраженной волны от мощного удара, полученного небесным телом от устройства, находящегося с южной стороны, движущегося в атмосфере объекта. Изучив карту, он предположил, что возможное устройство может находиться в районе Ленско-Ангарского плато. К сожалению, Бахтарадзе не успел опубликовать своих соображений и выкладок. Он был арестован в 1936 году по так называемому «Пулковскому делу» и бесследно исчез в колымских лагерях. В 1939 году он был переведен НКВД в одну из так называемых «геологических шарашек», занимающихся поисками редкоземельных металлов в бассейне Колымы и на Чукотке и погиб в кольцевой партии разведки Юкагирского плоскогорья при поисках радиевых руд. Однако бумаги геолога попали в руки грамотного чекиста, который, осознав важность идеи, доложил о ней тогдашнему наркому внутренних дел Г. Ягоде, а тот в свою очередь доложил обо всем И. Сталину. Дни самого Ягоды были уже сочтены, осталось немного времени, когда сам он будет расстрелян по делу о троцкистском блоке вместе с Н. Бухариным, Л. Каменевым, Г. Зиновьевым. Кровавая мясорубка, закрутившаяся с приходом в НКВД Н. Ежова, не способствовала научным изысканиям. Безумная вакханалия смерти, развязанная Ежовым, прекратилась лишь с его арестом в 1938 году. Бумаги Бахтарадзе новый нарком внутренних дел Л. Берия обнаружил в сейфе арестованного Ежова вместе с двумя бутылками водки и колодой порнографических карт. В это время Берия нуждался в любых действиях, укреплявших его авторитет. Он сразу сообразил, что обладание оружием, которое способно распылять метеориты в земной атмосфере, даст советскому государству то самое могущество и непобедимость, которой жаждал вождь.
Летом 1939 года новый нарком дает поручение найти Р. Бахтарадзе и доставить его в Москву. Почти неделю оперуполномоченные НКВД искали геологическую партию на Юкагирском плоскогорье, но поздно – они вышли к лагерю через три дня после гибели геолога. На имя наркома пишется подробная докладная записка об обстоятельствах гибели Р. Бахтарадзе. Жутковато читать визу Л. Берия, сохранившуюся на докладной записке: «Наказать раздолбаев, не знавших, где находится геологическая партия, организованная НКВД. Л. Берия». Думается, что его указание было неукоснительно выполнено, тем более что именно в это время шло очищение НКВД от сотрудников Ежова. К работе над поиском таинственной установки привлечен БЕЛЬСКИЙ (ЛЕВИН) Лев (Абрам) Николаевич (Михайлович), бывший чекист; а на момент ареста в июне 1939 года начальник строительства железной дороги Карталы — Акмолинск. Надо сказать, что арест Бельского-Левина был легендой, так укрыли от нескромных глаз новый уход его на секретную работу. После гибели Бельского-Левина на Ленско-Ангарском плато с экспедицией 1939 года, Л. Берия внес его в списки расстрелянных, которые завизировал Сталин. Приговор в исполнение не приводился. К режиму секретности относится и многозначительное наличие у Бельского-Левина двух фамилий, двух имен и двух отчеств. И псевдо-расстрелян он был так же под двумя фамилиями и двумя именами-отчествами. Случай уникальный для любого государства, но в СССР бывало и не такое. В течение двух недель июня 1939 года Бельский-Левин сформировал экспедицию, которая отправилась на Ленско-Ангарское плато. Интересно читать о снаряжении экспедиции. Помимо ледорубов и динамита экспедиция была снаряжена счетчиками Гейгера, выписанными из Германии. Одно из двух: либо участники экспедиции уже предполагали, что столкнутся с явлением радиоактивности, либо экспедиция, как это часто бывало в те времена, преследовала не одну, а сразу несколько научных целей. Искать приходилось вслепую. Из имеющегося в досье дневника заключенного геолога Р.Р. Выржиковского, арестованного все по тому же «Пулковскому делу» мы можем проследить ход поисков. Они были утомительны и монотонны. Записи в дневнике не радуют разнообразием. 17 июля 1939 года — обследован район «а-4». Результатов нет. 22 июля 1939 года – закончили работу в районе «б-6» Безрезультатно. И так изо дня в день. Похоже, экспедиция занимается игрой в «морской бой» и при этом постоянно делает безрезультатные ходы. Наконец, в дневнике обнаруживаем запись: «Вновь перед нами серая каменистая долина, почти лишенная растительности. Обилие вулканических пород. Проводники утверждают, что это место проклято Богом. Счетчики Гейгера дают радиоактивность выше естественного фона. Кажется, мы нашли то, что так усердно искали». И, наконец, ликующая запись: «Вход в глубину долины прикрывает странный город. Скорее это крепость, сложенная из огромных блоков вулканических пород. Трудно было представить себе устройства, которые были использованы при возведении стен крепости и домов. Зачарованные мы бродили по городу. Он был пуст. Мы не нашли ни единого предмета, который бы свидетельствовал что-нибудь о его обитателях». Согласитесь, что это достаточно загадочное сооружение, особенно если учесть полное отсутствие следов материальной культуры населявших его людей.
О дальнейшей судьбе экспедиции Бельского-Левина в архивах Л. Берии следов нет. Возможно, что экспедиция выполнила свою задачу, и все участники ее были отправлены в лагеря – отбывать срока согласно приговорам судов и Особых Совещаний. Возможно, они продолжили выполнение задачи и в полном составе погибли от лучевой болезни. Однако координаты вероятного местонахождения «лучевой пушки» экспедицией были обозначены точно. В документах экспедиции Бельского она получила название долины Харона.
Далее согласно документам досье начинается страшный и однообразный детектив. К предполагаемому месту нахождения устройства посылаются смертники. Разумеется, всем им даются обещания сократить сроки и вообще освободить из лагеря. Защиты у этих людей никакой. Из долины они возвращаются потрясенными. Вернувшихся немедленно допрашивали специалисты НКВД. В протоколах допросов (зачастую выдранных с мясом из какого-то дела) несчастные разведчики рассказывают об обширных пещерах, где установлены исполинские полупрозрачные колонны, источающие голубой свет, о странных разноцветных гроздьях, медленно передвигающихся по пространству долины, где не живут птицы и очень быстро умирают животные, имевшие глупость забрести в долину. К каждому протоколу прилагается пожелтевшее от времени свидетельство о смерти. Почти во всех случаях смерть человека, побывавшего в долине Харона, наступала в течение одной — двух недель после возвращения. Причины смерти не балуют разнообразием, скорее всего она зависела от фантазии врачей, производивших осмотр умерших. Скорее всего, подлинная причина смерти тщательно скрывалась, а еще более вероятно – была неизвестна врачам, ведь признаки и течение лучевой болезни были хорошо изучены лишь после Нагасаки и Хиросимы.
В досье имеются документы, свидетельствующие о попытке направить в долину Харона подразделение войсковой разведки из частей Дальневосточного военного округа. Разведчики были оснащены маломощной радиостанцией «Север», но ее позывные быстро затерялись среди мощных естественных помех, а само подразделение, вооруженное новейшим автоматическим оружием, в том числе секретнейшими английскими пистолетами-пулеметами, бесследно исчезло в долине, так и не сообщив ничего конкретного.
Судя по документам, Политбюро ЦК ВКП (б) медленно теряло интерес к жуткой находке. Поняв, что тайна надежно охраняется, И. Сталин приказал законсервировать начатые исследования и отвести от долины зачем-то подтянутые войска. В целях сохранения тайны долины Л. Берия было приказано обеспечить надлежащее соблюдение секретности и надежно изолировать все лиц, причастных к тайне долины, так как отныне эта тайна становилась государственной. И то и другое было проделано со всей необходимой старательностью. Но что-то стало известно германскому Абверу. В 1943 году группой немецкой разведки предпринималась попытка прорваться в долину (так называемая операция «Тайга»), однако диверсанты были обнаружены при переходе границы и частично уничтожены, частично захвачены в плен. Из допроса захваченных диверсантов следовало, что Гитлер получил информацию о страшном оружии, сокрытом в долине, и он надеялся стать его единственным обладателем. Правда, других попыток Гитлер уже не предпринял или просто не успел предпринять. В Советском Союзе видимого интереса к долине тоже не проявляли. Возможно, убедившись в недосягаемости «лучевой пушки», советское правительство оставило попытки прорваться в долину, тем более что в то время перед ним стояли куда более серьезные задачи – война с Гитлером и отчаянная гонка за американцами в так называемом «Атомном проекте» не оставляли возможностей для финансового лавирования.
Поставив все на создание ядерной бомбы, И. Сталин позаботился, чтобы лишние упоминания о «лучевой пушке», сбившей метеорит над Подкаменной Тунгуской, не будоражили воображение новых поколений. Судя по записям, все осело в досье Л. Берии, и сам он старался не вспоминать о страшном оружии, которое оставалось бесхозным в силу того, что им невозможно было завладеть. Время от времени советская разведка отслеживала очередную разведгруппу запада, идущую к долине Харона. Похоже, что некоторые западные державы получили информацию о ней из немецких архивов. Разумеется, каждую группу сопровождали. Видимо, существовало какое-то указание, о том, чтобы иностранным разведчикам не мешали углубляться на запретную территорию. Обратно не возвращался никто. Однако такие попытки осуществлялись все реже и реже, а к семидесятым годам прекратились окончательно. Похоже, на Западе посчитали загадочную долину Харона изобретением советской контрразведки, которая таким образом, не прилагая особых усилий, уничтожала лучшие кадры западных разведывательных служб.
До сих пор остается загадкой, что за аппарат смонтирован в долине Харона, кем и когда он смонтирован, и для каких целей. Был ли удар по Тунгусскому метеориту единственной задачей «лучевой пушки»? Контролирует ли кто-нибудь безопасность Земли?
К сожалению, тайна долины Харона постепенно перестает быть таковою. С тревогой автор узнал, что президент Уфологического конгресса России на очередном шабаше любителей летающих тарелочек сообщил, что «российским уфологам стали известны координаты силовой установки, из которой был разрушен Тунгусский метеорит», и предложил желающим принять участие в исследовании этой установки. История повторяется. Опасность, которой подвергнутся доморощенные исследователи с биолокационными рамками вместо серьезных приборов, несомненна и серьезна. Возможно, что в данном случае мы имеем дело с открытием, которому лучше оставаться закрытым. Для исследований объектов такого рода время еще не пришло.
Урон в итоге оказался значительным, но все же не таким разгромным, как рисовалось Риану. Вслед за теми, кто был в «Гроте», легли Муха с братишками, так и не успев явиться на выручку. Лукас не подвел, и все остальные успели сховаться и унести с собой все самое дорогое. Оставшиеся в живых члены банды ушли на дно. Риан разослал команду затаиться и всем важным звеньям курьерско-дилерской сети, хотя тут, как он подозревал, будут серьезные потери. О складах и цехе Соане не узнал, хотя, как понял Риан, их с Винни коммы стояли у него на прослушке – откуда бы иначе знали про Муху? Можно было надеяться, что Альенде достанется максимум треть от всего, ими сделанного.
После «Грота» Риан понял, что не выносит больше замкнутых пространств. То, что гаситься пришлось глубоко внутри скальных лабиринтов Нью-Женевы, совсем не улучшало ни настроения, ни самочувствия. То, что из памяти снова выпал очень, как он подозревал, важный кусок, тоже уж никак не радовало. На третий день он, тихо подвывая, оборвал остатки ветхих панелей со стен своей комнаты и сутки провел в поисках скрытых дверей. Ему казалось, за ним наблюдают. Ему казалось, стоит только закрыть глаза, как скользнут из стен молчаливые фигуры, и на этот раз не спасут его ни удачно подвернувшийся каменный стол, ни каменный хрен с разноцветными линзами в глазах. В те же минуты, когда Риан проваливался в сон, возвращался давний кошмар с черной сгоревшей комнатой без лестницы и миллионом дверей, вложенных одна в другую. Двери начинали хлопать, из черных углов поднимались неясные шуршащие тени. Риан боялся, что если умрет, окажется именно там, и тени будут душить, а двери жрать его раз за разом. Риккерт с дырой во лбу появлялся в каждом сне. Иногда в этой дыре глумливо вращался третий глаз, иногда – лыбились кривые зубы. Когда он появлялся, двери захлопывались, а тени отступали. Но легче не становилось. После таких снов Риан просыпался с изгрызенными губами и мучительным стояком. Безумно хотелось шлюху, но он знал – раз начав, уже не сможет остановиться, а Луна – не гребаный Параисо. Луна – не Земля, где от тел избавляются легко и просто.
Пить тоже было нельзя. Когда становилось совсем уж невмоготу, Риан разматывал эластичный бинт на руке и вгрызался в уже синюшную, воспаленную и перекореженную плоть. На несколько часов становилось легче. Он выходил к парням, слушал их треп. Иногда включался в разговор, но чаще просто молчал. Исчезнувшие воспоминания очень его тревожили. Содержание некоторых снов – тем более. Особенно с учетом того, что он все же помнил о бегстве из «Грота» и дальнейших событиях.
Что за договор такой у них с разноглазым, что тот печется о нем хлеще крестной феи?
Риккерт явился на десятые сутки. Братишки между собой записали его в телохранители босса, а Риан все пытался вспомнить, что же на самом деле их связывает, и все варианты ему не нравились. Мутным взглядом он смотрел на Риккерта. Дыры во лбу у того не было. Цветные смайлы вместо глаз все так же глумливо кувыркались и хохотали.
— Пойдем. — На пол шлепнулась сумка, в какой носят прогулочные лунные скафандры. – Навестим Соане.
На стоянке четырьмя уровнями выше Риккерт подвел его к сверкающему черному лимузину.
— Внутрь. Ничего не трогай.
Внутри было шикарно. Белая замша, на ощупь – натуральная, мягкая приборная доска и кресла, обнимающие, как родная мама. На приборной доске разместилось устройство чуть потолще обычного новостного планшета. Еще две маленькие шайбы были на потолке над каждым креслом. Риккерт занял водительское. Машина бесшумно поднялась в воздух и заскользила к въезду в автомобильный туннель.
— Что за тачка?
— Лимузин префекта. — Длинные зубы Риккерта блеснули в полумраке салона. – Не досматривается.
Риану было все равно, досматривается или нет. Он был счастлив уже тем, что вырвался из каменного мешка десятидневного безумия. И был готов с радостью подохнуть в глупой перестрелке с полицейскими на выезде из города, лишь бы не возвращаться туда. Правда, собирался все же успеть продырявить и эту упрямую башку рядом, прихватив разноглазого с собой в черную комнату. Раз уж тот умеет усмирять алчные двери.
Из города лимузин выпустили без вопросов. Риан даже расстроился.
— Соане хорошо заработал на вас.
Риан неопределенно хмыкнул, не отрывая глаз от висящей над горизонтом Земли. Родина нежно сияла жемчужно-голубым, и только изредка норовила растянуть улыбчивую пасть и кувыркнуться на небосклоне.
— Все сделал грамотно и убедил Альенде, что вы опасны, и вас нужно удавить еще, так сказать, щенками. Надо думать, был прав. Если бы не мудаки исполнители… А Соане сработал профессионально, и все это знают.
Риан снова хмыкнул. Не хотелось даже злиться, хотя злиться стоило. Он уже проваливался в уютную полудрему без ничего внутри, когда его вернула в реальность следующая фраза.
— Поэтому сейчас мы убьем Соане.
…Так выглядят комнаты для свиданий в тюрьме или следственном изоляторе. Даже решетка на высоком окне была в наличии. Когда-то ее, чтобы не бросалась в глаза, выкрасили белой краской, но она успела с тех пор заржаветь, покрыться пятнами и потеками. Между рамами плотным слоем лежали дохлые мухи и бабочки.
Виктор — в нелепой больничной одежде — выглядел, вопреки словам профессора, собранным и как будто готовым к бою. Он внимательно меня выслушал. Кивнул:
— Считаешь, твое видение имело магическую природу. Что ж. Это легко проверить. Молодец, что пришла. Здесь невероятно скучно и не проходит ощущение, что времени у меня все меньше. Профессор вбил себе в голову, что мне нужен покой, и теперь мы даже с ним разговариваем только на самые отвлеченные темы.
— Профессор Алферов?
— Да, он, леший. Разговаривал с тобой?
— Недолго. Он сказал, что тебе противопоказаны погони и драки.
Я старалась быть легкомысленной и веселой.
— Еще я разговаривала с тем следователем из Москвы. Он спрашивал о тебе. Мне кажется, он считает меня или преступницей, или еще кем похуже. Наверное, я очень подозрительная.
Витя покачал головой, но ничего не ответил.
Я заметила, что он старается не встречаться со мной взглядом.
— Что-то не так?
— Это я тебя втянул… Одни неприятности от меня.
— Думаешь, Максимов нас подозревает всерьез? Но это смешно…
— Максимов подозревает всех. Он был здесь. Задавал разные вопросы. Он неплохо изучил мое досье… Но тебе бояться нечего, Варя. Тебе бояться нечего.
Как будто уговаривал сам себя.
Я вспомнила про гостинец — несколько яблок в сетчатой авоське. Оглянулась к двери — ну да! Вот они, на стуле. Зачем я положила их на стул? Надо было сразу отдать.
Пришлось вернуться к двери за авоськой. Сунула ему в руку — получилось неловко.
— Вот, это тебе!
Взял. Повертел в руках, положил на стол.
Стук яблок о столешницу прозвучал, как сигнал. Мгновенно что-то изменилось во мне, в мире вокруг. Словно кто-то приглушил освещение или перепутал бобины с кинопленкой.
Я внезапно почувствовала, что пора. Надо уходить, здесь мне совсем не место.
Но при этом продолжала стоять, как будто мне что-то еще нужно было услышать.
…высокое мрачноватое помещение, длинный обшарпанный стол, каталка в углу. У входа кривобокие стулья. Круглый динамик у самого окна. Закрытые высокие белые двери. Решетка в оконной раме. Мы здесь одни…
Каким-то образом оказалось, что мы стоим друг напротив друга, молчим и не смотрим в глаза. А между нами пропасть шириной в ладонь. Огромная, ничем не заполненная пустота. Вакуум.
— Когда ты рядом, почему-то кажется, что мы еще можем побороться. Все не так уж страшно, да Варь? Скажи уж это вслух.
— Все будет хорошо.
Рассмеялся. Коротко. Громко. Как-то неестественно. И я его обняла. Неловко, в первый раз — сама. Так было нельзя. Я как будто переступила странную ограничительную черту. Нельзя, нельзя. Беги отсюда!
Сильнее меня. Сильнее самой важной необходимости: надо идти. Бежать. Отсюда.
Я сказала:
— Вить, я пойду. Мне надо… пора идти…
Виктор крепко взял меня за плечи и заставил отстраниться. Уставился в глаза не то сочувственным, не то профессиональным взглядом. Контрмаг. Он военный контрмаг. Может, мне нужно бежать отсюда именно поэтому.
— Варька, главное, не делай глупостей. И никуда, слышишь, никуда не уходи с Татарской!
Я не поняла, о каких глупостях он говорит, но выскочила из Озерцовской больницы с огромным облегчением.
Домой…
Дом Фролова — мрачная развалюха в конце улицы. Выстуженное слепое строение, которое непременно снесут в ближайшие годы. По улице разбросаны редкие еловые ветки — кого-то сегодня хоронили. Подумалось, что я теперь часто вижу на улицах дорожки из еловых веток. Как будто в городе свирепствует тиф или холера. Надо было зайти на рынок, но странное возбуждение, охватившее меня в Озерцовской больнице, так и не проходило. Меня колотило не то от озноба, не то от тревоги, и надо было непременно что-то сделать прямо сейчас… Но я никак не могла придумать, что именно.
Было ли со мной когда-нибудь так раньше? В прошлом? Почему я так редко задумываюсь о том, что было?
Смутное, далекое воспоминание: «Кажется, у ребенка жар. Ложись в постель, детка. Мишку возьми с собой». Красивая русая женщина и доктор в белом халате разговаривают у окна. Чьи-то голоса: «Только бы не ангина!». «Не нужно задергивать шторы, пусть будет светло. Не плачь, милая. Вот тебе лакричная палочка!». «Да-да, подарки завтра распечатаем вместе! Дайте ей воды, у нее жар… Надо закрыть форточку, ребенок болен…».
Я тряхнула головой: это не про меня. Это чья-то чужая история. Какое-то чужое детство… или даже, несколько историй. Может, среди десятка стремительных видений было и то, что действительно связано со мной. Но как его найти? Как его выцарапать, выделить из хоровода таких похожих — но чужих?
Подсказка должна быть дома. Не может быть, чтобы приехав в Энск, я не привезла с собой хоть что-то. Хоть какую-то памятку о себе настоящей?
Дома я первым делом принялась искать паспорт. Был ведь он у меня. Еще два дня назад был! Я показывала его следователю Максимову, а еще раньше, давно — Евдокии Леонтьевне. И она решила называть меня Варей. Но ни в сумке, ни в шкафу, ни на подоконнике паспорта не оказалось. Я села на постель и обвела комнату отстраненным взглядом. Если хочешь что-то найти, самый лучший способ — представить, что вокруг тебя не твои, а чьи-то чужие вещи.
И вдруг мне стало страшно. Раньше я не думала, что могу так испугаться. Потому что вокруг меня в комнате, в которой я провела почти полгода, не было моих вещей.
Эшелон шел на восток, был авианалет…
Кому-то я об этом говорила. Да я, кажется, всем говорила именно это, если кому-то приходило в голову спрашивать. Но было ли это правдой?
Заколку мне подарила Маруся. Расческа досталась от прежних жильцов… Старое трюмо покрыто пылью и паутиной — ни разу я к нему не подходила, предпочитая пользоваться маленьким зеркалом на первом этаже.
Одежда… Всю приходилось подгонять по фигуре. Чашка… Подарок Евдокии Леонтьевны. Даже постельное белье мне оставили, уезжая, ленинградцы.
Я снова распахнула шкаф и принялась лихорадочно искать саму себя. Хоть что-то из прошлой жизни, хоть намек на воспоминание.
Тщетно.
Я как будто не приехала сюда, а возникла — непонятно откуда, одна, без вещей.
Может, я читала когда-то что-то похожее. Может, еще до войны видела в кино.
Что со мной? Я заболела?
Перебрала шкатулку со всякой мелочью. Нитки, ножницы. Письмо от соседей — «Благополучно вернулись в Ленинград, Варюша, все у нас хорошо, дом почти уцелел, только стекла вставить»…
Записка от Евдокии со списком покупок. Несколько плакатных перьев и чистая промокашка.
Во всем доме, во всем огромном городе нет ни кусочка моего прошлого. Моего настоящего прошлого…
Еще можно расспросить моих подопечных. Они могут что-то помнить. Старики — люди дотошные.
Из радиоточки на улице Красных Коммунаров долетали звуки «Каховки». В уме я перебирала все, что знала о себе, и с каждым шагом все больше понимала — самые четкие воспоминания мои связаны с Энском. С Татарской улицей и ее обитателями.
Но и тут мои надежды не оправдались.
— Варечка, ну что ты? Конечно, я не стала бы тебя расспрашивать. Ты такая была… растерянная. Города не знала.
— Да, Варюша, я помню. Смотрела паспорт. Только это не паспорт, кажется, был, а партийный билет. Или нет?
— Ну, приехала ты к Евдокии. Во всяком случае, первой ты навестила ее…
— Одета? Что-то серое такое. Строгое. Не вспомню, какие туфли. Больше я у тебя этого платья не видела, а оно, кстати, тебе шло. Хотя, красивой девушке все к лицу.
Елисей знает, где мотоцикл. А почему он знает? Потому что он видел, как его туда положили. У него есть стеблеподъемники, в прошлом августе он убирал горох. Тот человек, который скинул в овраг мотоцикл, точно знал, что его лучше убрать с глаз подальше.
Что ж, значит, надо поговорить с Елисеем.
Утром Степан потребовал журналы регистрации работ за прошлый год, немало удивив Родченко:
— Тебе зачем?
— Дело есть.
Глядя на сжатые челюсти старшего механизатора, Родченко предпочел не спорить. А тот прошел в ангар к зерноуборочному комбайну и стал его осматривать, как ни в чем не бывало.
— Степ, ты бы тракторами занялся. Панкратов приезжал, требует их в первую очередь.
— Ты свое дело делай, а я сам разберусь.
— Блин…
Хуже нет, когда начальство само срывает сроки, а по хребтине потом получат все. Родченко сплюнул и полез под трактор.
А Степан методично осмотрел Елисея, проверил давление в шинах, подтянул аккумуляторные клеммы, долил солярку. Залез в кабину и притворил за собой дверь.
— Слушай, Елисей, тут такое дело. Ты же видел, как этот мотоцикл скинули в овраг? Я проверил, ты в прошлом августе работал на уборке гороха.
Комбайн молчал.
— Мне нужно знать, кто это сделал. Понимаешь, — Степан облокотился на руль, будто хотел донести до железяки тот кошмар, который полоскался у него внутри. – У этого мотоцикла порезали тормозной шланг. Представь, что у тебя его перерезали, и ты несешься под гору, а тормозить нечем. Тот человек, который это сделал, он и спрятал мотоцикл, чтобы наши ребята его не утащили и не нашли это дело.
Комбайн не шевелился.
— Мне нужно знать, кто это был. Давай сделаем так: мы сейчас с тобой поедем по деревне. Я буду делать вид, что управляю тобой, а ты сам повезешь меня к дому этого человека. Просто довезешь меня туда и остановишься. Дальше я сам.
Степан помолчал:
— Я скоро увольняться буду, в город переезжать. Когда я уволюсь, я тебя заправлю и выпущу – езжай куда хочешь, если хватит солярки. Дорогу ты теперь знаешь. Что скажешь?
Елисей вздрогнул и заурчал двигателем.
— Степан, ты куда? Ты че творишь вообще?
Огромная махина комбайна медленно развернулась, задевая столбы и проемы, а потом двинулась на выезд.
— Литвиненко, ты куда собрался на комбайне?
Степан высунулся в окно:
— Прокачусь по деревне, проверю двигатель. Сапунит он что-то, как бы не пришлось капиталить.
— Да ты сдурел, он тебе дома посносит!
Степан хотел что-то возразить, но Елисею надоело препираться, и он радостно рванул через проходную.
— Литвиненко!
— Да я мигом!
Странное это было ощущение. Степан держался за руль, но не управлял машиной – она ехала сама по себе. Главное, что человек в кабине сидит, а то народ впечатлительный, занервничает, наделает глупостей. Громоздкий комбайн, десять метров в длину, семь в ширину, еле-еле вписался в улицу, когда повернул на Вокзальную с Шестой.
— Ты полегче, крыши с домов не сдергивай.
Елисей ничего не ответил, он проехал до Четвертой и стал поворачивать направо, но вдруг остановился. Ребятишки высыпали на улицу, бабки показались в палисадниках, испуганно глядя, как огромная махина втискивается в улицу.
— Что такое? – Степан почувствовал, что комбайн дал задний ход и стал выкручиваться обратно. – Ты передумал? Куда мы едем?
Еще пара метров и Елисей встал прямо, качнулся и покатился вперед, быстро набирая скорость.
— Эй-эй-эй-эй, ты потише!
Разогнавшийся комбайн летел вниз, туда, где возле здания сельсовета стояла председательская Волга с открытым багажником. Сам Панкратов таскал туда какие-то коробки – видимо, собирался жечь бумаги, как и говорил.
Степан налег на руль, чтобы отвернуть, но отворачивать было некуда. Взбесившийся Елисей несся прямо на машину. Все, что успел Степан, это замахать руками и заорать председателю:
— Сан Саныч, уходите! Тормоза-а-аа!
Волгу смяло и впечатало в палисадник, председателя отбросило к стене. Коробка выпала у него из рук, развалилась, и взвились по ветру зеленые и коричневые бумажки. Полетели над крышами, над огородами, словно стая свадебных голубей.
Много было их в смятых коробках. Обалделый Степан выпал из кабины, шлепнулся на четвереньки и снял с лица прилетевшую бумажку: 50 рублей Билет Государственного Банка СССР.
— В каком это смысле? — спросил Олег, поливая сковороду маслом из пластиковой бутылки.
— В самом прямом, — ответил топчущийся у порога парень. — Фамилия такая. Бог.
— Ну, нифига ж себе! — восхитился Олег. — А имечко, надеюсь, тоже подстать? Ярила там или Вицлипуцли?
— Леонидом зовут, — поведал парень, ничуть не смущаясь. — Меня комендант прислал. На подселение.
У него были коротко стриженные тёмные волосы, карие глаза и фигура профессионального качка.
Олег шлёпнул на сковороду котлетный фарш и принялся его жарить.
— Проходи, не стой в дверях, — сказал он. — Как же ты живёшь с такой фамилией? Клюют ведь небось?..
Парень пожал плечами.
— А у тебя лучше?
— У меня Иванов, — гордо сказал Олег. — Нипочём не забудешь.
— Моя тоже сразу запоминается, — сказал Леонид и театрально поиграл бицепсами.
Олег улыбнулся и левой рукой поскрёб затылок.
— Бог послан комендантом.
— Ниспослан, — привычно поправил Леонид.
Олег ловко перевернул подрумянившуюся котлету.
— А ты в порядке, — сообщил он. — Снюхаемся. Ты уверен, что ничего такого не умеешь?
Леонид снова пожал плечами. Кинул спортивную сумку на свободную кровать.
— Ты о чём?
— Ну там розу из пепла воссоздать. Или свет и тьму движением бровей развести…
— А-а… Нет. Я ж не Парацельс.
— Жаль! — сказал Олег. — Очень бы пригодилось. Сумарокову диффуры с первого захода мало кто сдаёт. Водки опять же вечно не хватает. Да и Танька из двести второй не даёт.
— Что не даёт? — не понял Леонид.
— В том-то и дело, что вообще ничего, — сказал Олег. — И никому. А ведь я писатель. Фантаст. Творец! Два романа уже наваял. Могла бы сделать исключение.
— Таньки, они такие, — сказал Леонид задумчиво. — К ним подход нужен.
— Да ну её! Она книжки не читает. Чёрт её разберёт, что ей нужно!
— Ты бы не чертыхался попусту, — осторожно попросил Леонид.
Олег хохотнул.
— Ноблесс оближ? Макароны будешь с котлетами, господи? Или ты скоромного не употребляешь?
— Я всеяден, — сообщил Леонид. — А к мясу люблю приправы.
— Я тоже люблю, — сказал Олег. — Горчица, кетчуп есть. Душа просит маринованного имбиря, но увы.
— Ну, это дело поправимое. Подождёшь пять минут? Я мигом.
Леонид выскочил в коридор и в три прыжка достиг лестничной площадки. Завернул за угол. Дверь в комнату отсюда была не видна, а значит, и его не могли увидеть. Он склонил голову набок, послушал, нет ли шагов на лестнице, затем быстро перекрестился и вытянул руку ладонью вверх. Раздался лёгкий хлопок, и на ладони у него появилась одноразовая пластиковая тарелка с горкой розовых имбирных кусочков. Он дёрнул один сверху и быстро сунул его в рот на пробу. Довольно сощурился, медленно посчитал про себя до тридцати и пошёл назад в комнату. Надо будет завтра где-нибудь по соседству с общагой материализовать суши-бар или магазинчик, торгующий китайскими соленьями. Реальность, сформированная юным творцом романов, пока ещё кособока и насквозь дырява, но парень способный, и плотность постепенно нарастёт. А выправлять эту реальность отчего-то — тьфу! тьфу! тьфу! — черто-овски приятно!
Азирафаэль пробежался по магазину, стараясь не дать ей заметить терзающий его испуг и отчаянно пытаясь чем-то занять руки… ну например, наколдовать себе чашку какао или поправить книги на полках.
Сабраэль шла за ним по пятам, чеканя шаги мерно и тяжело. Ее плащ свисал с плеч аккуратными складками, каждый шаг был такой же длины, как и предыдущий. Она устроилась на краешке одного из кресел Азирафаэля, как будто в обивке были иглы, которые укололи бы ее, если бы она села чуть свободнее и расслабленнее.
— Ну что ж… — Азирафаэль сел напротив нее со своей крылатой кружкой, — ты хорошо выглядишь. Совсем не так, как в последний раз, когда я тебя видел.
— Это потому, что на мне были кринолин и шхуна на голове.
— Да, боюсь, я тоже принимал несколько неудачных решений в смысле моды. — Азирафаэль издал негромкий, несколько заговорщический смешок. — Надеюсь, твой визит чисто светского характера? Земля прекрасна в это время года. Я могу порекомендовать по-настоящему райский французский ресторан на Уэст-Смитфилд.
— Я когда-нибудь принадлежала к тем ангелам, которые наносят светские визиты?
— Нет. — Фальшивое веселье исчезло с лица Азирафаэля. — Ты не из таких.
— Хорошо. — Сабраэль скрестила лодыжки. — Теперь, когда мы прояснили это, можно перейти и к цели моего визита. Я здесь, потому что нам нужно обсудить твои недавние чудеса.
— Ваша Светлость, очевидно, я… я не хочу проявить неуважение, но я вроде как предатель. Отрекся. Изгнан из стаи.
Сабраэль опустила веки.
— Не говори глупостей. Если бы ты Пал, ты бы первым узнал об этом.
Азирафаэль слегка позеленел.
— Это не совсем то, что я сказал.
— Вот и отлично. — Сабраэль со щелчком вызвала огромный белый том, открыла его на золотой закладке и прочла отрывистым монотонным голосом. — 18 августа, в ночь Армагеддона, собака Фергюса Макгилликадди ожила в 23:39. На следующий вечер, 19 августа, в 23:53 уличный музыкант Алан Тейлор нашел в своем скрипичном футляре тысячу фунтов.
Азирафаэль выпустил дрожащее облачко пара из кружки с какао.
— В четверг, 23 августа, в 16:18 воздушные шары пятилетней Делии Адеми превратились в голубей. Затем в среду, 29 августа, в 22:24 58-летний Чарльз Нортон пережил смертельный сердечный приступ, от которого не умер. В пятницу, 31 августа, в 21:08 Автор Джеральдин Уильямс увидела, как ее рукопись пишет себя сама. В следующем месяце, в среду, 5 сентября, в 13:32, многочисленные свидетели наблюдали стаю лебедей в Гайд-парке.
Пальцы Азирафаэля крепче сжали крылья кружки.
— На следующий день, в четверг, 6 сентября, в 14: 58, в цветочном ящике под окном Люсиль Минивер самопроизвольно расцвели розы. После этого, в среду, 12 сентября, в 19:29, Самер Фахури выиграл десять тысяч фунтов с лотерейной скретч-карты. В понедельник, 17 сентября, в 7:18 утра киоск на станции Бетнал-Грин выплюнул бесплатные билеты. На следующий день, во вторник, 18 сентября, в 15:12 4-летний Лукас Питербридж был спасен из-под автобуса на Риджент-стрит.
Подбородок Азирафаэля опускался все ниже и ниже, но он продолжал слушать.
— В субботу 22 сентября в 11:23 незапланированно зазвонили колокола на свадьбе Виктории и Эдварда Сэндсов. А потом… Ах. Интересно. В тот же день в 22:02 сержант Джейми Нго выжил в смертельной аварии на Тоттенхэм-Корт-Роуд. Наконец вчера вечером, 23 сентября, в 20:28, пропавшая без вести Сибил Харинг снова появилась. Все время в GMT+1, конечно. — Сабраэль положила закладку на место, но книгу оставила открытой. — Есть несколько других, разбросанных по центру Лондона, но с ними нет такой точной уверенности, а эти чудеса мы можем точно проследить до отправной точки. И это — ты.
Азирафаэль побледнел.
— Боже мой. Так много?
Сабраэль подняла глаза.
— Ты об этом не знал?
Азирафаэль отхлебнул какао.
— Должно быть, не полностью себя контролировал.
В книжном магазине стало так тихо, что с улицы донеслись шаги прохожих и слабый автомобильный гудок. Сабраэль вздохнула и наклонилась вперед.
— Азирафаэль, мы уже говорили об этом.
Азирафаэль поднял палец.
— Мне кажется, ты тогда так и не поняла.
— Я все прекрасно понимаю. Ты любишь людей. Так любишь, что не мог не спасти их за счет Небес. — Сабраэль положила свою руку с французским маникюром на разворот книги. — Но ключ к такой силе — умеренность, с которой ее необходимо использовать. Когда чудеса становятся капризами, они перестают быть чудесами.
Азирафаэль вертел в руках кружку, ничего не отвечая.
— В любом случае придется меня выслушать. Небеса разочарованы августовским отчетом, но в сентябре у тебя еще есть семь дней, чтобы все исправить. Я не сдаю свои записи начальству до последнего дня месяца, и думаю, что нисходящая тенденция твоих чудес на некоторое время пригладит их перья.
— Но я…
— Я не прошу остановиться. В конце концов, это твоя работа. Наша работа. Все, чего я прошу и что предлагаю, это проявить некоторую умеренность и определенное… э-э-э… — Сабраэль помолчала, — воздержание.
— Это… э-э-э… — Азирафаэль запнулся. — М-м-м. Интересный выбор слов.
Сабраэль снова подняла глаза.
— Слов?
— Да.
Сабраэль уставилась прямо на него.
— Почему?
Азирафаэль покачал головой.
— Это не важно. Забавное совпадение.
— Это из-за того, что ты проверял, насколько глубок колодец демона, и позволял ему парковать свою машину в твоем гараже?
Ручка кружки Азирафаэля треснула. Сердце ушло в пятки. Три вечные “Б” — бой/бегство/бемби… Что выбрать? Атаковать? Отступить? Прикинуться ничего не понимающим маленьким ангелочком? Какая стратегия окажется наиболее выигрышной и позволит лучше себя защитить? Мгновенно прокрутив в уме все три варианта, он пришел к выводу, что если трогательно-беззащитный взгляд всегда ранее отлично срабатывал, то было бы глупо менять коней именно на этой переправе.
Так и вышло: лицо Сабраэль смягчилось:
— Тебе не нужно смущаться, — сказала она куда менее официальным тоном. — Другие ангелы тоже подвергались искушению.
— И они…
— Ну конечно. Ты не первый. Сомневаюсь, что ты будешь последним. — Сабраэль с минуту изучала предыдущую страницу. — Хотя я была бы признательна, если бы это осталось между нами. Соглашения о неразглашении для такого рода вещей очень сильны.
Азирафаэль выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок.
— И не думал об этом.
— Не знаю, что ты в нем нашел, но я здесь не для этого. — Сабраэль закрыла журнал, но держала его на коленях. — Итак. Как я уже говорил в прошлый раз, я думаю, что путь наименьшего сопротивления будет заключаться в том, чтобы найти что-то, что отвлечет вас до конца месяца. Закрой магазин. Возьми ноги в руки. Поройся в книгах, прими ванну. Может быть, это поможет.
— В последнее время я и так много времени провожу с ногами, э-э-э, в руках.
— Я же сказала, что ты должен успокоиться. Я здесь не по этому поводу. — Сабраэль придержала журнал сгибом тонкой руки. — Хорошая новость в том, что мы успели вовремя: ты косячил всего лишь месяц. Если последуешь моему совету, главный офис даже бровью не поведет.
Азирафаэль попробовал еще раз.
— Говорю же, что не было ничего такого…
— Азирафаэль, умоляю тебя. — Ноздри Сабраэль раздулись. — Не пытайся меня обмануть. Это тебе не к лицу.
Азирафаэль покрутил полупустую кружку в руках и молча заделал трещину. Его плечи поникли. Таким, как Сабраэль или Гавриил, все всегда ясно заранее. Им глупо даже пытаться что-либо объяснить.
— Подбородок держать выше. Отложить чудеса. Залечь на дно на некоторое время. Все забудут о них. — Сабраэль встала и сделала шаг назад. — На этот раз я бы предпочла не доводить дело до судебного разбирательства. Ты хороший маленький солдат. Не хотелось бы снова бить тебя по рукам.
— Так это и есть… — Азирафаэль указал вверх и вниз. — Это, но Кроули… Армагеддон… нет.
— Ангелы не идеальны, дорогой. — Сабраэль бросила на него горящий взгляд. -— Иногда они тоже нуждаются в прощении.