Казалось, что все вокруг превратилось в хаос: все носились и собирались, а хозяйка пыталась спорить с Аланом:
̶ Почему вы решили, что нам тоже надо уходить? Ну, явятся. Попотчуем. Не впервые! Посмотрят, что нет чужих, и укатят! К чему этот переполох?!
– Мира, ваш курятник сожгут, красный фонарик запихнут вам лично в глотку, после того, как вы, в сотый раз под пытками, покажете наше направление, а работницам вашим горло перережут. Как вы не понимаете?
– Да мы третьего градохозяина пережили! Никогда таких проблем не было! А тут приходит… с обетом(!) и нас запугивает. – Мира не унималась, привлекая на свою сторону брата. Храмовник злобно закатил глаза, чуя непочтение к его конфессии. Линдси, не очень помня, что творил на пьяную голову, понукаемый хозяйкой, решил высказаться тоже.
– Алан, – взгляд виноватый, – а почем Шелерту ее высочество? Посадит кузена на трон, и объявит пропавшей и мертвой. Зачем ему такие проблемы? Зверь в одну сторону бежит, а ловцу с четырех сторон его гнать. Да и бойцам своим внеурочные платить…
– Вот с ваших ушей и заплатит! Кузен мертв и рыб кормит, а дядька из окна выбросился. Для Шеллерта Гвинелан – дорога к законной власти.
Все, услышавшие, оборвали гомон и начали собираться по-серьезному. Женщины оставляли набранные тюки с одежками и шкатулки, надевая все самое ценное на себя, а сверху объемный мужской плащ. Серое полчище теней воцарилось в тесном зале.
Мира, уже одетая под стать своим работницам, подошла к растерянно стоящей в углу Гвен.
– Девочка, не такое будущее мы прочили, но в этом нет вины. Теперь беда будет идти на любой порог, следом за тобой, но твоя жизнь ценна, ты – надежда народа на мир без распрей. Помни и не горюй. – Женщина дала ей хорошую пару обуви. Это были зеленовато-черные ботинки на доброй шнуровке. И мужскую одежду.
– Спасибо большое. – Пискнула «надежда», не зная, что говорить в таких обстоятельствах.
Девушки расходились по одной, только их спины недолго были видны в черном ночном окне. Со стороны казалось, что постоянные клиенты расходятся, кто куда. У каждой был надежный человек: у кого тетка в дальнем селе, у кого любовник среди стражи и снятая квартира. У кого муж на дальней заставе. Каждая понимала, что возврата не будет. Последней вышла хозяйка. Она хлестнула по крупу сутулого ослика и кивнула бабке Гларин, присев на край телеги, рядом с огромными деревянными ящиками. В любимые двери заведения, бывшего ей столько лет домом, Мира кинула факел – изголодавшийся по жатве огонь сразу накинулся на деревянное строение, облитое крепчайшим вином, выдержкой в десятки лет…
***
– Мессир! – мы упустили их. – В каменный, вечно угрюмый зал вбежал верный друг и соратник Дерден.
– Каким образом? – Шелерт махнул служанке, чтобы скрылась с глаз долой и отставил окорок.
– Повозка пуста. Ящики, что были в ней – обманка. Старуху допросили, но она не выдержала пыток. Позже выяснилось, что немая.
– Где хозяйка сего заведения? – мужчина вскипел, но внешне старался сохранять вид спокойствия. – Кто донес? Опросили?
– Она спрыгнула с телеги, где-то в районе рынка. Донесшие больше ничего не знают. Мы ищем всех женщин, но врываться в каждый дом, с требованием выдать продажных… это не очень хорошая идея, мой господин.
– Искать с собаками! Слышишь?! К утру, чтоб нашли! – кубок полетел в стену и облил красной жижей портрет кого-то славного, из ныне почивших губернаторов. Дарден ушел, а Шелерт велел подать лошадь. Разгадка была где-то рядом, как мышь в когтях кота, затаившаяся в горсти, но убегающая, стоит только отвлечься.
***
На озере было холодно. Ее маленький плот был обкидан сухими ветками и камышом, со стороны походя на островок или кустарник поодаль от берега, и обдувался всеми ветрами. Несмотря на теплую одежду, Гвен была уверена, что к вечеру разболеется, если только доживет… впрочем, другим было и того хуже, поскольку они собирались добираться вплавь.
Алан подошел неожиданно и, молча, взял за руку, уводя от команды. Гвен оглянулась, но все были заняты и не заметили их ухода.
Она не знала, как реагировать. Внутри от присутствия этого человека все цепенело. Несмотря на то, что воля была в ней на первом месте, девушка опасалась того странного эмоционального влияния, что храмовник оказывал на нее, становясь то самым близким другом за пару часов знакомства, то ненавистным врагом, то спасителем. И больше всего, пугало, что она сама не могла это никак распланировать.
Сейчас, в темноте, его лицо чуть мерцало в призрачном свете ночного неба, а глаза казались совсем черными и дикими. Мужчина стоял, смотря ей в лицо, и не отпускал ее руки, никак не поясняя своих намерений. Гвен почти не дышала, словно перестав зависеть от воздуха, сердце стучало, как бешеное, зажатая кисть горела и таяла.
Храмовник притянул ее к себе, оцепеневшую и неподатливую, и тихо прошептал, задевая шею дыханием:
– Тебе нужно уметь за себя постоять. Мы все готовы погибнуть, защищая тебя, и ты осознаешь свою ценность. – Его шепот был таким тихим, что ухо само тянулось ближе, иногда краешком касаясь губ шепчущего. Росланг замолчал, еще ближе притянув девушку, и, собираясь с мыслями. Было в этом нечто большее, чем он мог сказать ей. Нечто, возможно, прощальное и сокровенное. Наконец, когда пауза слишком затянулась, а Гвен съежилась под его взглядом, он продолжил. – Неизвестно, как пройдет наш маневр, но, какой бы рядом ни оказался человек, ты должна думать о том, что он тебе хочет: твоего ли блага, или блага для себя. Потому, что с собой ты отдаешь слишком многое. – Мужчина двумя пальцами что-то потянул из левого наруча. Блеснув отточенным металлом, клинок оказался в ее ладони. Он был миниатюрным, трехгранным, без режущей кромки, длина лезвия едва ли больше трех дюймов, рукоятка без крестовины, чтобы легко спрятать хоть в рукаве, хоть в голенище, и достать, не зацепляясь. Этот вариант мизерекордии точно не использовался простыми рыцарями, и явно сделан на заказ.
– А как же ты? – вскрикнула девушка, чуть не вернув драгоценный подарок обратно. Храмовник, не принимая споров, присел на корточки и сам сунул оружие в ее сапог. Клинок в чехле вошел, как влитой, ручки совершенно не было видно. Девушка, к удивлению Росланга, распахнула свой плащ и принялась непослушными пальцами расстегивать ремень. Алан встал с колен, смотря с недоумением. Кажется, время застыло, и щекотливость момента опалила ей щеки. Через пару секунд на руку храмовника лег кожаный ремень с ножнами и небольшим кинжалом. – Он не очень наточен, и его сложнее достать вовремя. – Оправдываясь, пояснила Гвен. Мужчина некоторое время смотрел на ремень, затем надел его и ответил, что будет беречь.
Затем, когда приватный разговор уже кошмарно затянулся и стал неловким, Алан тяжело приобнял ее. Не успев вскрикнуть и выказать досаду, девушка осознала, что он просто опустил ей на плечо свой плащ для сохранности и ушел к команде, по дороге стаскивая черную рубашку. Остальные тоже закинули свои вещи на плот, оставшись, несмотря на холод, только в легких штанах, которые не жалко промочить, и в ножнах за спиной.
Девушка сама взошла на плот, как на помост для казни, и уселась на упругую кучу сложенной одежды, укрытой плащами. Рядом сопел Макей. Он очень храбрился и говорил, что сможет плыть наравне со всеми, а свое место предлагал Тренту. Но старшие товарищи похлопали его по плечу и ободряюще поведали, что от такого сообразительного и прыткого юноши больше пользы здесь, рядом с ее высочеством. Теперь Макей шмыгал носом и внимательно оглядывался в поисках огней погони, пока мужчины маскировали плот. Гвен ловила себя на том, что украдкой глядит на Росланга, рассматривая нарочно испачканные грязью плечи и спину. Наверное, он был даже своего рода красив, несмотря на белый шрам под левой лопаткой. В нем было что-то притягательное. И, почему-то, жгучее. Она не умела это себе иначе объяснить – просто этот человек приковывал к себе взгляд. Сам храмовник больше никак не общался с ней, несмотря на возможные ожидания.
Наконец, все было готово. Ветки лезли и в глаза, и в нос, а припрятанный Макеем лук казался слабым аргументом безопасности. Перепачканные мужчины по одному уже бесшумно погрузились в черную воду с головой, оставляя на поверхности лишь срез полого стебля дудника. Гвен погладила Макея по голове. Мальчик встрепенулся, желая отстоять задетую гордость, но увидев, отсутствие усмешки, положил голову рядом с ее коленом, лежа рассматривая берег сквозь ветки, и послушно подставил макушку. «Совсем еще мелкий, – подумала девушка, задумчиво перебирая вихры, – совсем не было у него детства и ласковой мамы».
Ее саму грел второй плащ, пахнущий резким мужским запахом и, явно не раз высохший прямо на хозяине, и какая-то безрассудная, невероятная, надежда. Смятение, как жажда полета, поселилось в ее светлой невинной душе. Она не знала, о чем думать. Одно Гвен знала точно: ей надо выжить, выдержать, не сбиться, победить, а еще ей очень надо добраться до Лизарда!
Более часа их плот, замаскированный с полным успехом, тихо и медленно дрейфовал в противоположную от трактира сторону, к диким берегам. Несмотря на долгий путь, они проплыли совсем немного. Гвинелан видела, как оранжевое пламя подожженного Мирой трактира поднялось и съело деревянное двухэтажное здание, как провалилась крыша, погребая под собой хлынувших внутрь, как муравьи, наемников Шелерта. Видела, как метались у берега собаки, заливисто оглашая всю округу своим лаем. А плот тихо дрейфовал в каких-то пятистах ярдах, не привлекая внимания.
Озеро представляло собой подобие охотничьей колбасы, по крайней мере, Гвен была так голодна, что именно это сравнение пришло в голову первым. Не столь широкий, но огромный, пруд разливался от заведения мисс Миры до дремучих болот, чуть изгибаясь, и, практически не имея на своем берегу чужих домов, по причине заросших колючим терновником и камышом берегов и жуткой прибрежной вони. Линдси рассказывал, что они с двоюродным дедом не одно лето потратили, чтобы расчистить дорогу к воде, превращая адский гадюшник в изюминку пограничного заведения. Здесь не было городских стен, болото простиралось на мили окрест, не вызывая желания штурмовать его. Алан говорил, что придется потрудиться, вырубая кустарник, плот укладывая под ноги, но другого варианта сейчас не было.
Уже довольно далекие, огоньки потихоньку гасли: кажется, погоня их потеряла и ушла с розысками обратно в город. По одной стали выныривать мокрые, синеватые в темноте, головы команды, с красными глазами и трубками из речного дудника во рту. До кустарника оставалось не так далеко, их практически не было видно с берега, но крохотный плот не мог бы уместить всех.
– Догребем ли? – первым подал голос Линдси, несмотря на потерю семейного бизнеса, его тон казался бодрым и оптимистичным. – Не выкинула еще на воду мою лютню?
– Ее выкинешь, так не потонет, Шелерту на радость! – Харди, отплевываясь, высунулся по плечи, напоминая рыжую бородатую женщину, принимающую лечебные ванны в чудодейственной тине.
– Потише. – Алан напомнил, что звук по воде расходится далеко.
– Кажется, я дно чувствую. – Трент, который плыл впереди, больше вися на плоту, чем помогая грести, был не уверен, напрочь не чувствуя себя от холода.
– Да, точно, ил. Надо выходить аккуратно, вытаскивая плот, и не поскользнуться. – Шепотом ответил Харди. Они стали вылезать, уже по пояс в грязи и вонючей тине, когда кустарник преградил отряду дорогу.
– Вот и приплыли. – Заключил Линдси, тихо присвистнув, на зло храмовнику. – Грязь налипла на его ране, образуя черно-зеленую бороду.
– Доставай покрывало. – Скомандовал Росланг и вынул меч. – Подрубать кусты, стоя на склизком и обманчивом дне – оказалось делом сложным, и они провозились добрых полчаса, часть веток полегла, часть согнулась. Наконец, покрывало было навалено на острые стебли колючего шипастого терновника, пугающего то своими засохшими с прошлого года плодами, то мелкими черными болотными птичками. От плота отодрали половину, перерубив веревки и, стоя на бугристой рвущейся ткани, закинули чуть дальше, меж двух кустов к трясине.
Куда ни взглянь, картина была ужасна: мелкие тщедушные пригорки и острые кусты, вперемешку с илистым болотом. Если бы не мужская одежда, то Гвен никогда бы не решилась сойти на такой «берег»…
Одно радовало: погоне сюда тоже не добраться. Сгоревший трактир только-только перестал быть виден. Скрытый за кустами отряд выдохнул.
Шли молча. Мужчины прокладывали путь, все мокрые и злые, вперемежку – в поту и грязи. Гвен, иногда охая, чуть не падая навзничь, поддерживаемая остальными, старалась идти, что есть сил, не причиняя команде лишних хлопот.
– Глянул бы на нас сейчас Лизард… – в сердцах сама себе шепнула она, представляя, как разнится сейчас ее внешний вид с общепринятым представлением…
Храмовник удивленно поперхнулся, посмотрел с недоумением, затем ухмыльнулся и сказал:
– Он бы оценил наш подвиг. – Девушка нахмурилась такой уверенности. Стало обидно. Какая-то странная злость появлялась каждый раз, когда Росланг поминал ее жениха. Кто угодно, кроме него, – нормально. А от него – ухо режет!
– Одного не пойму, – в этот раз, нарушив традицию, начал Харди. – Земли Лизарда и порт-Артур намного южнее. Может, погоня от нас отстала не потому, что потерялась. А потому что мы отчаянно прем не туда?!
– Мы не идем к столице. – Раздраженно выдохнул Алан, откладывая меч, и, с видом заранее уставшего от разъяснений, пояснил. – Они от нас этого и ждут. А Лизард нам сейчас зачем? Да, Линдс?
– Ну-у, у него элитный отряд охраняет столицу… – неуверенно начал бывший кок, вспоминая ночные события и что тогда говорил.
– Отряд ему нужен, и малочислен для войны, столицу и родных без защиты не оставит. Значит, нам надо прорываться в Брёль и добиваться аудиенции с Филиппом Сивым. У него подписан акт дружбы и взаимопомощи, он обязан выделить войска для защиты Гвинелан, невесты Лизарда и ее земель. Дальше, с воинами, мы двинемся в Даршвилль.
– Так он нам чо и дал! – скривился Харди, посматривая назад, на проделанный путь, и, молча прикидывая: не проще ли утопить этого делового и вернуться назад. – Ты за нас все решил по-тихому, даже не поставив в известность, а, меж тем, ты даже не входишь в отряд. Как королева решит – так и будет.
Гвен вздрогнула от преждевременного титула. И посмотрела с испугом. Ей не хотелось брать на себя ответственность в том, в чем она еще ни капельки не разбирается. Все взгляды, (кроме самого Росланга), ждали от нее решения. Наконец, храмовник тоже повернулся, с интересом и ухмылкой превосходства. Это ей не понравилось!
– Знаете, что! – начала Гвен бодро, ведь зажигать сердца – это одна из обязанностей королевы, – уверена, что за этим болотом мы найдем новую харчевню и, что ожидаемо, в ней будут горячие харчи! А потом мы решим, куда двинуться по ровной дороге: к Филиппу ли, к черту ли, или к моему жениху. Пока что, наша задача выбраться из этого болота и уйти от погони.
Мужчины удовлетворенно покивали, бурча про вонь и трясины, и снова принялись за расчистку дороги. К концу часа кустарник кончился, и начались кочки и заводи, все больше похожие на небольшие озерца. Идти стало легче и быстрее. Несмотря на небольшой проделанный путь, беглецы чувствовали уверенность в том, что оторвались от погони.
Наконец, сделав перерыв, и, кое-как обтершись смоченными из фляги тряпицами, люди стали похожи на людей. Кроме Алана. Он, с серьезным видом, умывшись, снова нанес какую-то более черную и коричневую смесь на лицо. «Торф» – догадалась Гвен, но спрашивать постеснялась. Видимо, так нужно. Остальные еще с полчаса не зло шутили о пользе для лица и броне от комаров или средстве от ночного загара под луной, но тоже примолкли.
Подобие равнины они ощутили под ногами лишь к вечеру. Устойчивая почва радовала возможностью, наконец, устроить привал, костер и поздний завтрак. Алан поднял руку и прислушался.
– Огонь нельзя. – Под одинокий урчащий вздох и всеобщие сожаление и досаду, сказал он. – Судя по звуку и карте, тракт не так далеко. Нас увидят.
– Доставай рюкзаки. – Скомандовал Макей и стал раздавать съестное. Каждому достался большой ломоть зернового хлеба, криво на коленках порезанный кусок свиного окорока, толстый скрой сыра и второй ломоть хлеба сверху. Для Гвен, обычно, целый сытный обед, но, после сегодняшних приключений, она съела и даже не наелась!
– Пойдем вдоль тракта, не приближаясь к нему. – Подал идею храмовник. Я в этих местах был давно, поэтому могу не точно вывести.
– А ты здесь был? – удивленно спросил белый, но стремительно оживающий менталист.
– Я родился не так далеко. – Явно не желая продолжать тему, ответил Росланг и… резко встал, вытаскивая меч. Подхваченная за руку Гвен не успела даже осознать, что происходит…
Что-то было не так! Тишина наступила неожиданно и накрыла черным пологом. Они здесь были уже не одни!
– Я чувствую чужое воздействие! К бою! – выкрикнул Трент и схватился за ново выломанный посох. Коряга на конце загорелась, освещая тьму, и, разрушая чужую магию. Тьма стала облетать, как стая черных махаонов. Макей схватил лук. Харди и Линдси вытащили мечи, готовые дорого отдать свои жизни. Вокруг оказались вооруженные люди. Пока непонятно было, сколько их.
Отряд еще не успел сгруппироваться, как сзади на Гвен, прямо из воздуха, обрушились чужие руки. Она еще видела, как Алан отбивался от хорошо вооруженных, одетых в полный доспех, чистеньких и блестящих воинов, неизвестно как здесь оказавшихся, когда ее приподняло от земли. Девушка не смогла ни предупредить, ни пискнуть.
Ощутив отсутствие теплого плеча рядом, Росланг поднял голову, и упал, от удара серебряным мечом.
Атака закончилась так же неожиданно, как и началась. Маг улетел, бросив своих людей на растерзание врагам, или для расправы над ними. Дальнейшая судьба вооруженного отряда, брошенного у болота на окраине Брасны, его не волновала.
Говоря о моем головокружительном трупообнаружительном успехе, всегда закрадывается предположение – мне просто повезло с местечком. Вот есть райские островки, а есть этот, как деревня в глуши Волгоградской области, где живое мрет с удвоенной скоростью.
Мол вот, если бы не эта деревенька, я бы так и сидела без единого черепка! Не спорю, это был мощный толчок. И это помогло мне развить меткий взгляд и чуйку на кости таких масштабов, что даже уезжая за пределы деревни, я захватывала этот талант с собой.
Поэтому, когда мне случилось поехать в свой родной город в гости к родителям, я уже с предвкушением ждала, когда на знакомых улочках найду то, что люди обычно не замечают в упор.
***
Когда я сама жила там, то была паинькой. Домой приходила вовремя, гулять почти не ходила, с сомнительными компаниями не связывалась, по опасным местам не шастала, в приключения не влезала, сигаретки по карманам не прятала… В общем, чудо ребенок.
Прошло лет 8, и я сама стала той сомнительной компанией, с которой обычно говорят не связываться детям =) Только вот сигареты по карманам до сих пор не прячу – у меня трубка, ее в кармане особо не потаскаешь.
Так что, объявившись в родном городке в новой ипостаси и с новыми увлечениями, я решила, что вот оно, время исследовать нехоженые тропки, на которые обычно не ступает нога здравомыслящих людей. Если бы на перекрестках моего города стояли указатели, там было бы что-то фольклорное, вроде «Направо пойдешь, ядовитое болото найдешь, налево пойдешь, к кладбищу придешь, прямо пойдешь – ногу сломишь как вон тот черт». Собственно, чтобы не упустить ничего, мы с моей младшей сестрой решили обойти все достопримечательности.
***
Сперва мы пошли к музею. Ну, я же сказала про достопримечательности?
В моем городке их было немного из цивильных – променад по набережной, музей и пара центральных улочек. Выйдя к реке, мы чинно пошли вдоль, любуясь окрестностями. Пока не встретили голубя.
Голуби конечно тут не редкость. Я бы сказала наоборот – люблю этих крылатых чуть меньше чаек, но чуть больше, потому что голубей мне нередко удается ловить. Обычно я их тискаю и отпускаю, и даже немного горжусь тем, что ни один меня пока со страху не обгадил.
Но этот голубь был особенный. Он прохаживался за парапетом набережной один, у воды, и казался очень задумчивым. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он не мог улететь – с крылом было что-то не в порядке, и когда его пугали играющиеся мальчишки – он только чапал вдоль воды подальше, и продолжал грустно бродить.
Голубь явно был в сомнительном положении. Взлететь за парапет обратно на землю он не мог, и был вынужден кружить по спуску к воде, пока на него уже строили планы местные кошки.
Мы с сестрой переглянулись, почувствовав в душе проблески героизма (с безумием) и решили помочь бедолаге. Вооружившись пакетиками, мы стали загонять его, чтобы я могла схватить пешеходную птицу и выпустить уже по другую сторону парапета.
Ситуация была бы более простой, если бы в этот день я не одолжила на прогулку мамины туфли на каблуке. Но туфли натирали, а спуск к воде был мягко говоря не пологий, так что я сперва смешно чапала к голубю, стараясь не сломать щиколотки и шею. Потом я оставила туфли в сторонке – и стала бегать по шершавому бетону босиком.
Голубь, не ожидая такого ажиотажа, видимо решил, что мы просто ловим себе ужин. Поэтому чапать стал намного быстрее, ловко обходя меня по кругу, а потом окончательно заистерил и стал пытаться улететь.
Уже на этом этапе было понятно, что, скорее всего, наша спасательная операция потерпит провал. Но, в конце концов, кто мы такие чтобы не завершить спонтанно начатое?
Моя сестра с хохотом подгоняла, голубя пакетиком в мою сторону, попутно снимая на видео, как я гонюсь за обалдевшей птицей и прихрамываю. Наконец голубь был загнан на парапет – куда он взлетел с трудом и от испуга. Ладно, не получилось поймать и посмотреть, что у него за проблемы – хотя бы не будет ночевать у воды один с кошками наедине.
Почувствовав, что долг выполнен, я сама вскарабкалась обратно, на парапет, а с него спрыгнула на вымощенный плиточкой променад.
И только голубь, уже успокоившийся и бродивший по дорожкам, увидел нас, как пулей ринулся и обратно переметнулся за парапет, к воде, откуда его так долго и мучительно выгоняли.
Не знаю, какие выводы можно сделать из этой ситуации, но мне почему-то подумалось, что возможно, голубь просто хотел побыть один, а мы выковыривали его как интроверта на тусовку.
***
Немного расстроившись, что с голубем у нас не сложилось, мы продолжили свою прогулку. Чуть-чуть прогулявшись по красивой площадке перед музеем, мы пошли дальше – за него, и тут, в паре метров от культурного прогулочного места уже начинались гаражи, обрывы и пустыри. Я с упоением вспоминала тропинки – пару раз мне конечно уже приходилось тут бывать, но я не могла точно знать, куда ведет та или иная дорожка и с энтузиазмом тащила сестру за новые сомнительные повороты.
Естественно, я шла туда не просто так! Неужели я в родном городе уйду с пустыми руками?
Я вертела головой и поглядывала по сторонам, рассматривая траву и кусты. Местность была такая сомнительная, что тут мало того, что могла быть какая-нибудь птица или закончивший печальную жизнь кот, но, как пошутил мой отец, можно было бы наверняка найти и пару человек.
Но никто никак не находился. Впереди уже маячил, сквозь деревья, выход на более шумную улочку, и мы с сестрой остановились попить. И уже сделав пару глотков и задумчиво глядя на пыльные туфли, я поняла, что мы обе фактически стоим на распластавшейся, сливающейся с песком вороне!
Старушка лежала там уже очень давно, и, если бы не несколько черных перьев, торчащих в разные стороны, ее бы вообще было не опознать.
Сладок вкус победы! Не в прямом, конечно, смысле, а в том, что я тут же принялась палочкой отковыривать интересные косточки. С тех еще пор, как в руки мне попала первая косточка я мечтала обзавестись птичьим черепком. Но тут мне не повезло – по голове птицы видимо проехала машина (как и по всей ней), и опознать, где у вороны была голова, где попа, было почти невозможно. Поэтому я отковыряла несколько косточек и завернула их во влажные салфетки.
А потом…
А потом наступила неловкая пауза и раздумья на тему, куда, продолжая прогулку, можно было сунуть этот сомнительный трофей, чтобы не перепачкать одежду и руки. Я была мало того, что обута в элегантные туфли, с собой у меня была только вечернего типа сумочка, очень маленькая, а у сестры и вовсе ничего кроме карманов.
Да, даже догадываясь, что я могу найти в дороге что-нибудь интересное, я настолько подвергала свою удачу сомнению, что не захватила даже пакетик! Так что пришлось выйти до ближайшего магазина, неся косточки в потеющей от жары ладошке, и взяв пакетик на стойке с овощами, положить туда наш суповой вороний набор, и уже после – спрятать все это дело в дамскую сумочку, а потом пойти этими же самыми руками есть чипсы.
***
Конечно, это не единственный подарок, который в итоге подарил мне родной город фактически на прощание, потому что мы теперь с ним едва ли увидимся. Чуть позже мне удалось посетить настоящее собачье кладбище, рискнуть своей жизнью, спустившись под обрыв к реке, и даже оказаться в нужное время в нужном месте, чтобы обрести самый грустный и волшебный подарок от старушки-смерти. Но это – в следующем рассказе.
А косточки вороны, которая меня ждала очень долго и все-таки дождалась, до сих пор лежат у меня в отдельном почетном месте с другими косточками птиц. Да и саму ворону, точнее, что от нее осталось, иногда навещает сестра, проходя по тем же самым извилистым подозрительным улочкам.
Со всеми переходами и пересадкам дорога к дому Риты заняла больше часа. В десять вечера на улице по-прежнему было светло. Ей тут же вспомнились все их с Настей прогулки по городу белыми ночами, выпускной на кораблике. Она помотала головой, отгоняя эти видения, и решительно подошла к подъезду. Звонить в домофон не имело смысла. Вряд ли ей откроют просто так. Но так как магнитный ключ от своего парадного она вечно теряла, то давно уже открывала дверь специальным кодом. Возможно, он подойдёт и здесь. Ура! Сработало!
Звонок прозвучал где-то в глубине квартиры и умолк. Похоже, никого нет. Лика поднялась на пролёт выше и села на подоконник. Ничего, подождёт. Когда-нибудь хозяйка появится. Лика отправила маме сообщение: «Я в порядке. В гостях у подруги. Не волнуйся», и отключила телефон. Вот так.
Где-то внизу загрохотал лифт, Лика встрепенулась. Лифт остановился, из него вышла Марго с кучей фирменных пакетов в руках. Лика не могла поверить удаче. Та самая брюнетка. Значит, они с той белёсой Ритой живут в одной квартире? Она спустилась на несколько ступенек. Марго уже открыла дверь и боком заходила в квартиру, пытаясь всунуться туда со всей ношей. Пока дверь за ней не закрылась, Лика сделала шаг в прихожую.
– В чём дело? – удивилась женщина, впрочем, без особого страха. Пожалуй, щуплая Лика не вызвала в ней опасения. А зря.
Лика прикрыла дверь.
– Поговорить надо.
– Вы кто? О чём нам говорить? Не понимаю, – Марго скинула туфли и стояла, покачиваясь на носочках.
– Сейчас поймёте, – Лика решительно вздёрнула подбородок. – Я дочь Константина Тураева.
Марго выгнула изящные брови и, вздохнув, присела на банкетку.
– И что вы хотите? Вы же уже взрослая девушка и должны понимать, что сердцу не прикажешь. Ваш отец полюбил другую женщину. Так бывает. Когда-нибудь вы сами окажетесь…
– Мой отец любит мою маму. И точка. А вы влезли и всё испортили. Неужели вам мало мужчин? Вы же такая красивая… Зачем вам мой отец? Он старше, у него самая обычная работа, он не миллионер вовсе. Вы могли бы найти кого-то покруче.
– Да, я чувствовала, что сегодня будет какая-то беда. Прямо не задался день. Вот как увидела тебя в спортзале, так сердце и кольнуло. Вы, Света, поймите одно, мы с вашим отцом любим друг друга…
Лика уставилась на Марго. Сегодня в спортзале Лика разговаривала только с Ритой и именно ей она представилась Светой. Никакой Марго в клубе не было. Откуда же эта Марго знает, как зовут девушку, с которой познакомилась её подруга? И даже если та ей зачем-то рассказала про случайную встречу на беговой дорожке, то как она узнала её в лицо? Лика окончательно запуталась. Отгадка была рядом, но выглядела настолько невероятно, что у неё аж руки затряслись.
– Меня зовут Лика, сказала она, глядя прямо ей в глаза. – Мы с вами сегодня вместе бегали по дорожке в спортклубе. Так ведь? Лицо Марго дрогнуло, и Лика поняла, что на верном пути. – Вы такая же, как и… Это невероятно. Вы… – Лика всплеснула руками, не в силах сдержать эмоции, и тут входная дверь с треском распахнулась.
В квартиру вошли двое, оба в одинаковых серых костюмах, какие-то слишком похожие, не лицом, а бесцветными глазами, сероватым оттенком кожи и какими-то неестественно белыми волосами.
– Вы кто? – ахнула Марго.
– Твой кошмар, – сказал один и вытащил из кармана короткую блестящую трубку, направив её на замершую от ужаса женщину. Марго коротко вскрикнула и повалилась на пол.
– Ну, а ты кто такая? – спросил Лику второй, пока первый склонился над Марго.
Но Лика от страха не могла выдавить ни слова.
– Что делать? – спросил второй у первого
– Забирай. Там разберёмся, – ответил тот.
Второй улыбнулся Лике, будто только что сообщил ей, что она выиграла миллион, и направил на неё такую же трубку. Лика отшатнулась и прикрылась локтем, но это не спасло. Она провалилась куда-то в темноту и падала долго, целую вечность.
Ну, вот и свершилось!
На Майдан подвезли захваченное на складах оружие, раздали, кому надо было, захватили правительственные кварталы и потребовали отставки президента Януковича. Умер проклятый метельщик! Нет, жив курилка! Рискуя жизнью, прорвался Янукович в Крым, спасаясь от наемных убийц. В Крыму он огляделся, и климат субтропиков ему не понравился. В Киеве его объявили в розыск по подозрению в организации массовых убийств на Майдане. Вы бы остались терпеливо ждать результата, когда сами не словом не духом к этому причастны не были?
В Ростове было спокойнее, там не было орущих толп, что жаждали президентской крови, там можно было отдышаться и в спокойной обстановке пересчитать все имущество, вывезенное с Родины. Не хватало немногого — золотого батона, оставленного при спешной эвакуации в Междугорье, и золотого же унитаза, который по той же причине не было времени демонтировать. Но больше всего Виктора Федорович сожалел о настойках и наливках, дававших ему мужскую силу и способность руководить шкодливой страной. «Выпьют ведь, сволочи!» – сокрушался он, глядя, как украинцы хозяйствуют в его бывших апартаментах.
Закономерный конец – пьющего кучера, забывшего про лошадей и торгующего овсом направо и налево, выгоняют с работы.
Киев ликовал.
Рухнул под напором креативных масс, действующих в союзе с бомжами, памятник вождю мирового пролетариата, создателю Украины, а по совместительству и палачу украинского народа Владимиру Ленину. Дикие рассуждения, не правда ли? Если посмотреть историю человечества, то народы постоянно ошибались. Они ставили памятники тем, кого и помнить не хотелось, а потом приходили в себя, и что же делать?
Рушить к чертовой матери, не дожидаясь тяжелых последствий!
Как всегда восставший народ был крут и последователен. Памятники стали рушить по всей стране. Прошел слух, что в памятнике или под памятником проклятые коммунисты зарыли пресловутое золото партии. Украинцы, как и полагалось младшему брату, повторяли русский крестный путь с опозданием в двадцать лет. Положа руку на сердце, русские ведь тоже не безгрешны – и алкашей на должность президентов назначали, и памятники рушили, и пресловутое золото партии искали. Начав в октябрьском семнадцатом году Столыпиным, они тоже закончили Ильичом. А уж как россияне майданили! Украинцам такие митинги и не снились. И кровь, если честно говорить, в России тоже пролили – один расстрел Верховного Совета чего стоил! Да и снайперы с футлярами для музыкальных инструментов у русских и украинцев, похоже, были общие.
Украина подсчитала свои жертвы, поскребла по сусекам, чтобы уж совсем ровно выходило, и всех учтенных павших в борьбе за независимость неньки нарекла Небесной Сотней.
Но вернемся к памятникам.
Никто не может точно сказать, сколько в Украине памятников Ленину. Можно только уверенно сказать, что их много. Статистика утверждает, что их было когда-то ровно пять тысяч пятьсот в разном исполнении, исполненных скульпторами в разной манере и из разных материалов. При этом определенное единообразие облика соблюдалось, новаторство особо не приветствовалось, поэтому чубатых вождей в Украине не было, оселедец на голове дорогого народу изображении никто не дозволял. Именно любящий народ и стал рушить когда-то дорогие и близкие памятники по принципу – с глаз долой из сердца вон. Когда-то в России так же рушили памятники царям и их генералам, дерзнувших родиться и прославиться не в то время. Да и не только в России – посмотри на Европу, сколько памятников порушено. Не Бисмаркам, не королям и многочисленным императорам, даже нагло писающий мальчик в центре Европы цел. Нет, рушили памятники наглым москалям, порушившим спокойную европейскую жизнь под Адольфом Гитлером. И как тут было украинцам – на них вся Европа смотрит!
Надо было соответствовать.
Украина радостно взялась за памятники.
Памятников было много, особо выделялись те, что ставились бывшему любимцу народа и вождю мирового пролетариата. Он пострадал первым.
Памятники чаще всего были из гипса и алебастра. Понятное дело, какой колхоз или районный центр может позволить себе заказать памятник из бронзы, меди или мрамора? Да и исполнение местными скульпторами было мизерным, чаще всего вождь мирового пролетариата напоминал загулявшего селянина. Один из скульпторов в алкогольном экстазе изваял вождя с двумя кепками – одна была на голове, вторую он держал в руке. Своим изделием он предвосхитил четвертого вороватого президента родной страны, который в молодости был неравнодушен к головным уборам. Свергнутые с постаментов памятники вывозили в близлежащие овраги, и долго еще гипсовые останки пугали случайных прохожих
Правда, бывали случаи, когда истинные коммунисты сами снимали памятники с пьедесталов и со слезами на глазах прятали его от врагов в надежде на обязательное светлое будущее. Некоторые ушлые скульпторы меняли головы памятникам. Ловким движением руки памятник превращался… превращался… скажем, в Тараса Шевченко или пана Петлюру! Находились ушлые художественные мастера, что перелицовывали вождя в Григория Сковороду и даже в Лесю Украинку. На Галичине отдавали неизбежную дань Степану Бандере.
Как всегда оригинально поступили одесситы. Со словами «Я не вижу его среди здесь», памятник вождю, расположенный на территории завода «Прессмаш», они переделали в памятник воплощению Темной Силы Дарту Вейдеру, обшив бронзовую фигуру чернеными стальными листами.
А чего удивляться?
Дарт Вейдер, как и вождь мирового пролетариата, был живее всех живых, потому что влияние Темной Силы неистребимо. Но два вечно живых символа для маленькой страны, стремящейся стать звездной Империей, было слишком много. Пришлось выбирать. Выбрали Дарта Вейдера.
Он еще до своего перевоплощения в памятник проявил себя не хуже Ленина — активно участвовал в политической жизни страны. Боролся с наркоманами и с нелегальными платными парковками в Одессе, пытался стать членом Верховной Рады. Спустя некоторое время живой, как Ленин, герой «Звездных войн» Дарт Алексеевич Вейдер получил официальный паспорт на свое имя в Оболонской милиции Киева.
Двадцать девятого марта 2014 года Дарт Вейдер пытался зарегистрироваться кандидатом в президенты страны, чтобы начать победоносный путь по стране.
Несомненно, он был бы не худшим президентом Украины, ведь его программа включала такие пункты, которые с ликованием приняла бы толпа и олигархи Украины. Дарт Алексеевич предложил усилить мощь вооруженных сил страны путем постройки орбитальной космической станции Звезда Смерти, вернуть сбережения Сбербанка гражданам в рамках программы «Дартова тысяча», повысить зарплаты и пенсии до космического уровня (программа «Бездонный бюджет»), перенести Чернобыль на шестьдесят километров от Киева ближе к Белоруссии. Выходы к народу Дарт Алексеевич обставлял пышно и торжественно – вначале выбегали и занимали стратегические позиции штурмовики в белых латах, а затем появлялся сам магистр в черных латах, черном шлеме и таком же плаще. Сопровождал его еще один известный магистр – Йода.
Украина решила иначе – президентом выбрала конфетного короля, деньгами распорядился шустрый премьер-министр Яценюк, строительство «Звезды Смерти» они возложили на американцев, перенос Чернобыля на белорусов, а сами с возгласами «Украина понад усе! И слава героям!» стали осваивать культурные традиции Африки, танцы Габона и Либерии, и рушить оставшиеся памятники.
Правда и тут не обошлось без трагических последствий. То ли разрушители пренебрегали техникой безопасности, то ли вождь мирового пролетариата смог оказать им посильное сопротивление, но в деле сноса скульптур было зарегистрировано несколько случаев, когда обломки памятников падали на декоммунизаторов, что приводило к печальным смертельным исходам.
Тем не менее, количество памятников святому Ильичу таяло с катастрофической быстротой. Никакого запаса в них не находили, да и под постаментами зря только землю копали, но памятников оставалось все меньше и это повышало шансы на успех.
И только несколько человек в стране понимали причины сноса памятников, а их числе автор самой идеи – профессор Игнатий Петрович Бабич. Да, да, именно он, ставший жертвой преступников морозной февральской ночью. Профессор таки подхватил двустороннее воспаление легких. И на больничной койке ему пришла в голову гениальная мысль. Он понял, что все беды страны кроются именно в памятниках – рассыпанные по стране, стоящие на центральных улицах городов и поселков, памятники эти связаны незримой нитью бионических излучений с лежащей в России мумией, которая из своего мавзолея продолжала управлять миром и вредить благословенной демократии.
Не верите?
Он по-прежнему живее всех живых! Коммунисты не раз об этом прямо говорили! И еще одно обстоятельство проливало свет на загробную жизнь Ильича. Дело в том, что два года назад в Интернете появилась загадочная видеозапись из Мавзолея, где на всеобщее обозрение выставлено тело Ленина. На записи видно, как вождь пролетариата, лежащий в саркофаге, поднимает левую руку, тянется всем телом вперед и падает обратно. Обычный монтаж и спецэффекты — единодушно отреагировала скептики. Но видео попало в руки американских исследователей, которые уже давно искали подтверждения многочисленных сведений о том, что по Кремлю бродят призраки прежних правителей России, самым «распространенным» как раз оказалось привидение Ленина. Американцы были поражены результатами. Их специалисты не смогли найти доказательства фотомонтаж: никакого наложения слоев, краски и вставки кадров. Более того, цифры раскадровки и время, «бегущее» вверху экрана, соответствовали нормативам, используемым камерами в Мавзолее.
— Розумієте, пан Арсен? Живий, комуністичний вожачок! Ну, не зовсім, голубити так живе, господа! Але шкодити через пам’ятники можуть, дуже навіть можуть! А харчуються пам’ятники енергією із зруйнованого Чорнобиля. З третього реактора!
Покинув больницу, Игнатий Петрович немедленно связался с беспекой Украины. Люди, сидящие там, Бабича поняли и поддержали. Однако сказать народу, как все обстоит в действительности, битые оперативники не решились, зачем зря народ пугать. Страшной им показалась агентурная сеть из памятников! Неможно об этом говорить! Да еще неведомое бионическое излучение к сказанному приплетать! И по стране пошел слух о золотом запасе коммунистов, бережно упрятанных ими, то ли в статую вождя, то ли в землю под нею.
При таком раскладе Владимиру Ильичу в украинских городах и поселках предстояло стоять совсем недолго.
К вождю украинцы относились без особой злости – никто при нем не жил, а для многих все когда-то происходившее казалось сказкой. Как жизнь Кобзаря в Московии или фильм со Шварценеггером. Но вот к возможности положить гроши в гаманок украинцы относились с ретивой истовостью хозяина.
Опасности их не пугали.
Соблюдай правила безопасности и держи наготове гаманок. И будет тебе счастье!
(две недели спустя после убийства Соане)
— Ну что ж. Польза от всего этого определенно есть.
Риан чуть приподнял голову, чтобы посмотреть на носки риккертовых сапог. Сам он ничком валялся на давным-давно пересохшем дне бывшего очистного бассейна. Ждал, пока вернется подвижность к парализованному телу. Еще двадцать братишек были заняты примерно тем же, сотрясая воздух матюгами разной степени тяжести.
Риккерт присел рядом и перевернул его на спину.
— Теперь точно можно сказать, что затея выучить вас абсолютно безнадежна.
Вяло выругавшись, Риан приподнялся на локте и сплюнул на пол. Язык и губы все еще плохо слушались.
— Да какого хуя? Мы, кажись, людей мочить идем, а не летучих черепашек-ниндзя…
Две недели назад Риккерт спросил у него, как бы он решал проблему с Альенде, будучи в Параисо. Риан ответил, подумав:
— Вычислили бы их базу и всех замочили нахуй.
Риккерт радостно рассмеялся.
— Отличный план. Значит, так и сделаем.
Потом, конечно, выяснилось, что надо только «немного подготовиться».
— Потому что, как ты помнишь, с их стороны будет сто восемьдесят четыре человека. И каждый со стволом, включая Маму Мо, в честь столетия которой формально и собирается этот великий сход. Нас же будет одиннадцать.
Риккерт вытащил из кармана платок и вытер слюну, повисшую на риановом подбородке. Риан ударил его по руке.
— С таким перевесом можно смесить в дрисню отряд суперпрофи. А вы не супер. Поэтому тренерам я задал крайне высокую планку.
Тренеры… Риан заскрипел зубами.
Штук двадцать летающих машинок похабного вида. Сто процентов составляющих их деталей явно были добыты в помойке. Летали они примерно до высоты человеческого роста, шмаляли или слабеньким лазером или иглами с нейротоксином, выводящим из строя минут на пять. Пластиковые коробки, раскиданные по довольно большой территории бассейна, неплохо от них защищали.
Поначалу Риан и братишки оборжали помоечную армию и решили, что перестрелять этих ворон — дело плевое. И с ходу вроде бы сбили штук шесть, не особо даже напрягшись. А потом началось.
У тренеров был коллективный разум, они стремительно обучались, вели командную игру и здорово поддерживали друг друга. К тому же их конструкция была настолько простой и легкой, а мозги — такими маленькими, что даже сбитый дрон покидал поле боя, благополучно чинил себя сам или с помощью товарищей и отличненько возвращался в бой.
Риккерт сидел в уголке, ухмылялся и вел счет.
За три дня такого обучения их одежда покрылась дырами, кожа — ожогами а души — кипучей ненавистью к летающим хреновинам и к их создателю.
И вот теперь он заявляет, что все это нахуй не нужно.
Ну как не хотеть завалить эту суку?
— Придется пойти более дорогим путем. — Риккерт поднялся на ноги. Риан, чуть покачиваясь, встал рядом. Погрозил кулаком пролетающему к «базе» дрону.
— Это означает, милый друг, что, если не подохнешь, ты заплатишь за один инфокристалл примерно годовой бюджет этого города.
Тогда Риан раскидывать такие суммы в уме не мог, да и не подохнуть не слишком-то надеялся, поэтому согласился легко и с энтузиазмом.
Ежегодный большой сход клана Альенде в этот раз должен был быть особенно представительным. Реальной власти в организации Мама Мо не имела, но почетом пользовалась огромным, как старейшая из живущих Альенде. Приглашены были все мало-мальски значимые авторитеты организации. Ожидались гости с Земли и из марсианской Нью-Женевы – случайной тезки столицы Луны. На сходы такого уровня принято было являться семьями, исключая совсем уж маленьких детей. Все это давало Риану и братишкам определенный шанс.
— У меня есть друг, — тихо рассказывал Риккерт. Было это на следующий землянский день после кончины Соане. Пока никто на Луне не знал, что Соане – труп, это выяснится спустя еще двое суток. К тому времени лунное дневное солнце успело уничтожить все возможные следы убийц. Риан сидел на погнутом барном стуле, собранный и внимательный. Риккерт устроился на полу у его ног. Как-то ловко и ненавязчиво он занял опустевшее место Винни. И оказался на нем чертовски полезен.
— Много лет назад Алехандро Альенде стал, скажем так, косвенным виновником смерти его жены и детей. И ничего не предпринял, чтобы хотя бы восстановить справедливость и наказать виновников истинных. Кстати, никогда так не делай, это порождает самую токсичную ненависть.
Риан только хмыкнул. Вот уж беда так беда.
— Он потратил годы, чтобы оказаться там где сейчас. В агентстве высшего класса, обслуживающем элиту лунарей. Это четвертый сход Альенде, на котором он будет руководить командой присланных агентством официантов и барменов. Одиннадцать досконально и со всех сторон проверенных специалистов своего дела, вышколенных и совершенных.
Тут Риккерт лукаво прищурился.
— Как думаешь, сумеют твои ребятки сойти за таких?
— Главно дело – мотивация, — протянул Риан, глядя при этом на Чиальтоса, угрюмо точившего нож у дальней стены. Основной отличительной приметой Чи была флюоресцирующая татуировка во все лицо, проступающая в темноте и изображающая, ясное дело, череп.
— Ладно, допустим. Станцуем мы бэтменов, то-сё, а твой дружок скопом нас и сдаст, — Риан сверху вниз взглянул на Риккерта. Тот сладко зажмурился.
— Понимаешь ли, мой друг совершенно не планирует остаться в живых после операции. И его очень вдохновляет перспектива быть… ответственным за нее.
Риан глубокомысленно кивнул. Не важно, в курсе ли этот самый друг насчет таких своих планов, но это в корне меняло дело.
— Он все эти годы вынашивал план отомстить, — мягко договорил Риккерт. – Но о таком масштабе, конечно, не мог и мечтать. Поверь, он очень воодушевлен.
— Ну да, ну да, — протянул Риан, не к месту вспомнив Соане. – А ты у нас этакий почтовый сизарек, ради друзей в лепешку расшибешься.
— Иногда бывает. — Риккерт улыбнулся во всю пасть, а смайлы в глазах превратились в черные мультяшные бомбочки с весело горящим фитильком.
Стоя на капитанском мостике «Элизабет» рядом с Джеком, что вальяжно оперся о поручни и жмурился от солнца, словно довольный кот, Норрингтон обозревал их будущую цель. Оторвавшись, наконец, от зрительной трубы, он сердито глянул на Воробья.
— Вы хотите меня надуть! Вы видели эти укрепления?! – командор указал рукой на слегка выдающуюся вперед северную оконечность острова, над которой возвышался небольшой форт, — Да один-единственный бортовой залп с «Элизабет» превратит их в груду камней! Не станете же вы убеждать меня, что испанцы настолько глупы, что даже не позаботились о защите своих несметных сокровищ!
Их встреча на борту флагмана состоялась несколько часов назад. Норрингтон держался очень официально, выказывая, тем не менее, в присутствии своих офицеров известное уважение Джеку и его людям, дабы подчеркнуть, что их статус с этого момента изменился. Офицеры, однако, чувствовали себя не совсем уютно рядом с загорелыми мускулистыми головорезами, разряженными как всегда пестро и колоритно. Все испортил, конечно же, Уилл Тернер. Самым неожиданным образом, он кинулся вперед и сгреб Джека в дружеские объятия, чем заслужил со стороны командора красноречивый и многообещающий взгляд, оставшийся, впрочем, без внимания. Если не считать этого незначительного инцидента, встреча прошла довольно гладко, и теперь было самое время заняться тем, за чем, собственно говоря, они сюда и явились.
Выслушав негодующую реплику командора, Джек не изменил ни позы, ни блаженного выражения лица. Тон его также был ровен и насмешливо – снисходителен.
— Любезный командор, хочу вас предупредить кое – о чем. На острове Лас Мариньяс необходимо соблюдать одно правило. А именно – не верьте тому, что видите. Испанцы вовсе не дураки. Они очень хорошо все рассчитали. Представьте себе – к острову приближаются корабли с агрессивными намерениями. Они легко уничтожают форт, радостно устремляются вперед, но… , — Джек щелкнул пальцами, развернувшись лицом к собеседнику, — Они тут же попадают под огонь другого, тщательно замаскированного форта, чьи мощные дальнобойные пушки отправляют незваных гостей на корм акулам. Смекаете, о чем я?
Норрингтон нахмурился.
— Если дело обстоит именно таким образом, то нам будет чрезвычайно трудно подойти к острову с севера. Мы рискуем потерять корабли.
— Именно так. Мне крайне дороги мои корабли, особенно «Жемчужина». Поэтому я уже разработал план, как уменьшить риск до минимума.
— Что ж, я готов вас выслушать, — произнес командор с довольно кислой миной. У него возникло ощущение, что Джек уже давно спланировал этот рейд, и что не пираты сделались его орудием, а напротив – он стал орудием пиратов.
— Итак, вот мой план, — Джек развернул перед Норрингтоном лист бумаги, на котором значились контуры острова, — Удобнее всего подойти к острову с севера, посему наш основной удар мы нанесем именно отсюда. Однако, есть еще и западная сторона. Пока мы здесь будем отвлекать на себя все внимание испанцев, наш десант на шлюпках высадится с запада. Местность там низинная, болотистая, но уж я позабочусь о том, чтобы наши парни не увязли в трясине.
— Испанцы наверняка выстроили укрепления и там, — заметил Норрингтон.
— Верно! Но они куда менее мощные, и я уже придумал, как ослабить их еще больше. Прежде чем начинать атаку, необходимо полностью, или, по крайней мере частично разрушить северные укрепления. В результате – испанцы мобилизуют сюда значительную часть своих людей и орудий. Кроме того, наша вылазка окончательно убедит их в том, что мы собираемся атаковать именно с севера. Это значительно облегчает нашу задачу. Итак?
У Норрингтона возникло ощущение, что он плывет по горной реке, его стремительно увлекает быстрое течение, и сопротивляться этому потоку нет никаких сил. План Джека казался удивительно продуманным и удачным. Но тот факт, что ни командор, ни его офицеры не принимали участия в разработке данного плана, серьезно беспокоило Норрингтона. Джек фактически принял на себя руководство операцией, а командору оставалось лишь соглашаться с ним, либо придумать альтернативный план, что требовало времени и тщательного изучения дислокации сил противника, очень хорошо известной Воробью. Норрингтону не оставалось ничего иного, кроме как полностью положиться на пирата.
Два очень страшных стоматолога работали в кабинетах напротив. И у каждого в кабинете на столе стояла башня. Не просто башня, а башня из удалённых зубов. Стоматологи постоянно соревновались, у кого башня выше. Каждый старался за день побольше зубов удалить, чтобы было из чего свою башню строить.
Повела мама Диму в стоматологию на гигиену полости рта. А Дима сидит, ждёт своей очереди и думает:
— Вот ёлки-палки, сколько времени терять. То гигиену делать, то пломбу ставить. Лучше бы дома сидел, в компьютер играл.
И пришла в Димину голову гениальная идея.
— Удалю-ка все зубы сразу, тогда и в стоматологию не за чем будет ходить. И мама приставать не будет. Сиди себе да играй дома.
Узнали про Димину идею стоматологи и стали за него бороться. А ведь было из-за чего. К кому Дима на приём попадёт – тому целых 32 зуба для башни достанется, а 32 зуба – это почти целый этаж.
Сначала стоматологи Диму каждый к себе переманить хотели конфетами. Но Дима такие конфеты не любил и поэтому не смог выбрать, к кому идти. Тогда страшные стоматологи нацепили пластмассовые очки, включили каждый свою бор-машину и давай, как рыцари в Средневековье на мечах, на бор-машинах драться. Вату разбросали, шприцы с анестезией на полу валяются. А по телевизору мультик идёт про Маугли.
— Мы с тобой одной крови, ты и я! – говорит Маугли.
— Мы не можем вместе работать, останешься либо ты, либо я! – кричит один страшный стоматолог.
— Я первый свою башню из зубов придумал строить, а ты всё за мной повторяешь, — орёт из кабинета напротив другой зубной врач. – Даёшь Диму в мой кабинет!
— А тепе, мальсик, супки сасем не нусны? – промямлил кто-то рядом с Димой. – Ты тогда мне их отдай, мне нуснее. Потому сто мне надоело манную касу тли лаза в день есть, я сухалик хосю поглысть.
Ничего Дима не понял, потому что это маленький мальчик сказал беззубым ртом. Маленький мальчик старшего братика в стоматологию вместе с мамой привел.
Посмотрел Дима, как стоматологи меж собой силушкой меряются, послушал жужжание бор-машины зловещее, бросил взгляд на щипцы для удаления зубов пудовые, и пошёл он домой. Решил зубы, как следует, чистить, чтобы в стоматологию пореже ходить. А удалять все 32 сразу передумал. А то будет мямлить, как маленький. Как тогда с ребятами по сети играть? Они ж понимать ничего не будут, что он там мямлит.
А стоматологи в отпуск уехали в Анапу. Там они занимались бегом, делали утреннюю зарядку и обтирания. А потом соревновались в постройке башен из песка. После отпуска они стали добрыми и отдохнувшими и больше на бор-машинах не дрались и зубы без необходимости никому не удаляли. Башни свои мышкам под печку бросили, чтобы мышки старые зубы забрали, а новые принесли. А Диме зубную пасту подарили с клубничным вкусом.
Впрочем, как показала жизнь, «Мари-Клер» все-таки пригодился.
Там она присмотрела себе короткую мальчишескую стрижку. И теперь, в тридцать лет, ее облик приобрел некий стиль. А главное, были выброшены папильотки, вот уже пятнадцать лет лишающие ее права на здоровый сон.
После работы она надевала свое болотное пальто букле с двумя рядами черных лакированных пуговиц, надвигала на одно ухо берет и шла домой по опустевшему Невскому. Переходила через Фонтанку. А потом заворачивала на Маяковского. Маршрут был приятен ей в любую погоду.
В день зарплаты она заходила в Елисеевский и покупала им с мамой что-нибудь вкусненькое. Ветчины или орешков в шоколаде. Но только чуть-чуть. Грамм двести, не больше. Брать больше ей казалось просто неприличным. Да и радости от жизни она тоже привыкла брать примерно в том же объеме.
Флора была убеждена, что у каждого человека на земле есть свое призвание, свой талант. Но поди разберись, что тебе было назначено, если с детства на виду только две профессии – врач и учитель. А талант ведь может вовсе и не вписываться в профессиональные рамки.
Иногда, Флоре казалось, что у нее талант узника.
Если бы ее посадили на всю жизнь в темницу, она и там нашла бы для себя что-нибудь интересное. Авангардный ритм лапок бегающей по ее ноге крысы. Или план побега, нарисованный на стене суетливой мухой.
Вот и в своей монотонной работе она находила захватывающий интерес исследователя. Несколько раз в неделю она работала в фонде. Выполняя заявки, она раскладывала книги по стопкам на фамилию заказчика. Это она очень любила. И никогда особенно не торопилась. Ей было ужасно интересно понять, для чего в одни руки попадают на первый взгляд совершенно не связанные между собой фолианты. Над чем человек работает? Что хочет выяснить?
Конечно, когда речь шла о точных науках, ей и задумываться особенно было не над чем. Тут все было понятно. Но вот Мариенгоф, «Мартин Иден» и «Анна Каренина» наталкивали на определенные мысли только вкупе с томом психиатрии и учебником судебной медицины.
Больше всего она любила задачи сложные, неразрешимые. А самым волшебным моментом в конце этой головоломки был визит заказчика-читателя. Результат всегда казался ей неожиданным. Или просто она была плохим психологом…
В последний раз ее заинтриговало требование в одни руки Еврипида, Макаренко, Фрейда и «Кузнечного дела в Омской губернии».
Ближе к девяти вечера читателей в зале почти не осталось. Только студенты засиживались допоздна. Был конец декабря. За окнами медленно и нарядно падали крупные хлопья снега. Она сидела и листала «Кузнечное дело». Ей все-таки ужасно хотелось понять, что связывает это грубое дело с трудами Фрейда, которого ей уже неоднократно случалось выдавать в более понятных комплектах. И, надо же такому случиться, именно в это время ей протянул свой читательский билет тот, кто этот заказ сделал.
Она несколько стушевалась. Во-первых, потому что книги, предназначавшиеся для него, лежали прямо перед ней в бесстыдно раскрытом виде. И он это прекрасно видел. А во-вторых, потому что он улыбался. Он был молод, хорош собой. И улыбался ей. Этот факт ее просто потряс.
– Интересно? – спросил он, как будто они давно были знакомы.
– Честно говоря… – она сделала замысловатый жест рукой вместо не пришедших ей в голову в этот момент нужных слов.
На секунду глаза его задержались на ее черном перстне.
– А я все-таки посмотрю, – прервал он ее мучения. – Разрешите? – И попытался вынуть из ее сведенных судорогой пальцев «Кузнечное дело». Улыбнулся, уже несколько напряженно. И ушел в самый дальний угол зала.
Никогда еще ни единым словом не обнаруживала она перед читателем собственной осведомленности о роде его интересов. Ей казалось, что это неэтично. Когда она выдавала Фрейда, ей вообще неловко было смотреть людям в глаза. А на этот раз глаза оказались еще и совершенно гибельного для нее синего цвета.
В тот вечер они не сказали друг другу больше ни слова. Когда читателей стали выгонять звоном колокольчика, он быстро сдал книги и стремительно ушел.
Но в течение следующей, предновогодней, недели приходил раз пять. Видимо, готовился к зимней сессии. Флора сидела за столом в зале с зелеными абажурами и, прикрыв ладонью глаза, якобы сосредоточивалась на работе. На самом же деле сквозь пальцы смотрела в дальний угол, туда, куда каждый раз забивался ее читатель. У него было совершенно не комсомольское лицо. Хищное. А глаза… Серьгу в ухо, револьвер за пояс – и готовый флибустьер с сомнительной репутацией. Хотя для пирата был он, пожалуй, слишком субтильного телосложения. Хлипковат. Может быть, просто еще не окреп… Флора была старше его как минимум лет на десять. И, возможно, поэтому ей, наконец, хватило ума воспользоваться своим положением.
Теперь она специально выискивала его заказы. И не просто просматривала, а чуть ли не конспектировала. Он нажимал на драматургию, среди которой нет-нет, да и проскальзывало нечто экстравагантное и прямого отношения к теме не имеющее. Все предназначавшиеся ему книги она внимательно пролистывала. Сначала подумала, что, может быть, рискнет и вложит в какую-нибудь из них записку. Но от одной этой мысли сделалось невыносимо муторно и беспокойно. И потом, что она может написать? Зачем портить себе жизнь, такую размеренную и вполне удовлетворительную? Хотя, как чуть позже пронеслось у нее в голове, удовлетворительно – это значит на троечку. Ладно еще иметь тройку по ненужной ей в жизни физике или математике. Но тройку за саму жизнь…
Новый 1958-й год она встречала в веселой компании очаровательной старушки Клавдии Петровны из комнаты по соседству, мамы и громкой маминой подруги Леокадии Константиновны. В полночь, подняв бокал с шампанским, Флора застеснялась себя самой, потому что загадала что-то уж совершенно неприличное.
Накануне Рождества папа сказал:
— Егор, я знаю, ты хотел в подарок новый смартфон. Но у меня к тебе предложение. Сейчас везде сэйлы. За полцены можно такой телек взять! Закачаешься! Экран — во! Будем вместе футбол смотреть. И кино всякое. А Маришка — мультики. Давай? А со смартфоном повременим.
Я пожал плечами и стал собираться на тренировку.
Если бюджет в семье трещит по швам — тут уж не до обид.
Когда я вернулся, гигантский плоский телевизор уже стоял посреди комнаты на стеклянной тумбочке. И перед ним на расстоянии руки сидели мама, папа, Маришка и дядя Коля.
Маришка лизала мороженое-эскимо.
— Ого! — сказал я. — Быстро вы!
— Тссс! — сказал папа. — Смотри и не говори, что не видел.
Он нажал на пульте кнопку, и на экране появился парень в бермудах и бандане. Парень ловко жонглировал вафельными рожками с мороженым, поочерёдно откусывая от каждого, когда остальные были в воздухе. Фоном шла дурацкая мелодия в ритме «ча-ча-ча».
Папа засунул руку внутрь экрана, словно это было открытое окно, подхватил один из рожков и протянул мне.
— Хочешь?
Я, конечно, оторопел. Что ещё за фокусы? Потом осторожно взял рожок, лизнул, откусил…
Мороженое было настоящее. Холодное. И вкусное.
— А? — сказал дядя Коля. — Неслабый рождественский подарочек?
— Как это? — спросил я.
— В инструкции написано: не включать, пока не согреется. А мы сразу врубили. Ну и вот… Давай прокачаем! Что там на других каналах?
На восьми федеральных шла реклама. Отказываясь верить своим глазам, я смотрел, как дядя Коля выдёргивает у румяного толстяка ящик с пивом и, приговаривая: «Пиво, конечно, не водка», волочёт его на кухню.
Маришка запрыгала и закричала:
— Хочу ещё моложено! Хочу ещё моложено!
Я отдал ей надкушенный рожок.
Мама попросила найти «Магазин на диване» — и уже через минуту примеряла блестящие серьги, ловя своё отражение в серванте.
— Сейчас мы тебе смартфон подыщем, — пообещал папа. — «Айфон»? Или «Галакси»?
— Как-то я себе это по-другому представлял, — сказал я.
— Это ж рекламная акция! — сказал папа. — О! Ты этого достойна! Дорогая, хочешь шубу?
— Лучше велотренажёр, — робко обозначила интерес мама.
— Момент! Егор, помоги-ка!
Мы с трудом втянули сквозь экран тяжеленный «кеттлер» и отволокли его в спальню. Мама тотчас устроила заезд, а папа, смеясь, сказал:
— К ужину только возвращайся, пожалуйста!
Дядя Коля позвал:
— Мужики, идите пиво пить!
— Нет, — сказал папа. — Надо сначала материальное положение семьи поправить.
— Давай «Тойоту» катнём, — предложил дядя Коля, звеня бутылками.
— Не пролезет, — сказал папа с сожалением. — Габариты не те.
Он взял пульт и стал тыкать в кнопки. На «СТС» шёл старый детектив. Четыре человека в масках клоунов грабили банк. Когда главарь отвернулся, папа профессионально умыкнул у него самую большую сумку и потянул её на кухню.
Сумка была доверху набита американскими деньгами, но следом в дверях нарисовался один из клоунов с пистолетом в руке.
— Бастардс! — выплюнул он и ткнул стволом сначала в сумку, а затем в меня.
Я вообще сообразительный и тут всё понял сразу: папа забыл переключить канал. Вот и надуло. Бесхозных денег в сумках не бывает. Всегда находятся те, кто считает их своими.
Пришлось закинуть сумку назад в телевизор. Однако клоун возвращаться в свой фильм не спешил. Поигрывал пистолетом, осматривался. Тогда я надавил кнопку с надписью «power» и на всякий случай выдернул шнур из розетки.
И помогло.
Вскрикнула мама. Громко заругался дядя Коля.
«Кеттлер», серьги и пиво исчезли, как будто их и не было. Исчез и грабитель в клоунской маске.
— Ну и слава богу! — сказал я, потому что теперь стало ясно: клоун папу не застрелит, дядя Коля не напьется, а мама наконец почитает Маришке её любимую книжку про собачку Соню.
Я толкнул дверь в Маришкину комнату. На её кроватке, как на батуте, прыгали четыре синих гнома в белых колпачках. На полу, похрюкивая, строила башню из кубиков свинка Пепа. А в кресле сидела, болтая ногами, девочка Маша — щекастая большеглазая кроха, которую деловито кормил кашей из миски здоровенный мохнатый медведь. Маша мотала головой, и жидкие брызги летели во все стороны.
Маришка смотрела на весь этот балаган, сжимая кулачки и жмурясь от счастья.
Выключенный телевизор ей нисколько не мешал.
В то же утро Кроули расхаживал взад и вперед по своей оранжерее в джинсах и рубашке с короткими рукавами, держа в руке баллончик с распылителем.
Он равномерно оросил мельчайшими каплями листья высокого воскового растения у окна, а затем сделал еще один выстрел в соседнее. Из находившейся в гостиной стереосистемы гремела песня, и Кроули раскачивался в такт и слегка подпевал:
— <i>Яви свое грязное ангельское лицо-о-о
Между моих ног и подними кружева-а-а…</i>
Кроули подозрительно осмотрел в фикус в углу, буквально обнюхивая каждый листик, но не нашел никаких пятен и вынужден был даже слегка поиграть бровями в качестве одобрения. Его волосы развевались, когда он качал головой в такт каждому припеву:
— <i>Вокруг все кружится и кружится…</i>
Но когда он опрыскал следующие два листа и запел вслух свою любимую строчку: «<i>Я хочу убежать с тобой!</i>» — в его кабинете зазвонил телефон.
Кроули опустил пульверизатор, вздернул подбородок, застонал и выключил стереосистему досадливым щелчком пальцев свободной руки. Он потащился в кабинет, подождал, пока включится автоответчик, и после обычного сообщения услышал гнусавый голос молодого человека.
— Привет. Это послание для мистера Энтони Дж…
Кроули протянул руку и снял трубку.
— Откуда?
— Здравствуйте, Мистер Кроули. Как избиратель Нижнего Тэдфилда, считаете ли вы, что ваши права собственности…
Кроули оборвал его:
— Я спросил: “Откуда?” Ты не понял вопроса?
— Э-э, что?
— Откуда, черт возьми, у тебя этот номер?
Молодой человек на том конце провода несколько смешался:
— Я… Простите, сэр. Мы обязательно удалим вас из нашего списка, раз вы так…
Кроули повесил трубку, даже не попрощавшись, и проворчал что-то непонятное даже ему самому. Он шагнул в сторону дверного проема…
И тут его осенило.
— Подожди минутку, — пробормотал он и поставил пульверизатор на стол.
Кроули бросился в свою кладовку и вынырнул оттуда со старым телефонным справочником, положил его поперек стола и раскрыл в самом конце. На последней чистой странице он нашел несколько цифр, а под ними — Ситри: добавочный номер 57835.
Кроули поднял трубку, снова поднес ее к уху и набрал невероятно длинную строку на клавиатуре: 8-9-7-9-3-2-3-8-4-6. 2-6-4-3-3-8-3-2-7-9. Он сделал паузу, проверил книгу и ввел: 5-0-2-8-8-4-1-9-7-1 — закончив добавочным номером Ситри 5-7-8-3-5.
Кроули ждал. И снова ждал. И барабанил пальцами по столу. В трубке что-то затрещало и захрипело, и наконец раздался голос: Кроули смотрел сквозь щели в жалюзи широко раскрытыми затравленными глазами, его рука, сжимающая трубку, обмякла, а кровь застыла в жилах.
— <i>К сожалению, номер, по которому вы позвонили, больше не обслуживается. К сожалению, номер, по которому вы позвонили, больше не обслуживается. К сожалению, номер, по которому вы позвонили, больше не обслуживается. К сожалению, номер…</i>
Кроули швырнул трубку, и та ударилась о столешницу с жестким щелчком пластика о камень.