Ситри повела Кроули вниз по еще одной ужасающей лестнице, где пара огромных одинаковых демонов охраняла отдельную комнату. Красновато-пурпурный свет отражался от их черных костюмов и бритых голов, а татуировки с символами двигались и ползли по шеям и рукам. Они напряглись и хрустнули костяшками пальцев, когда увидели Кроули, идущего по коридору, но Ситри подняла ладонь в успокаивающем жесте:
— Все в порядке. Он со мной.
Стражники хмыкнули и замерли. Ситри впустила Кроули и сама скользнула на кожаную подушку круглого черного дивана. Кроули нахмурился, глядя на дверь:
— Что это за дерганая охрана?
— Долгая история.
— У меня есть время.
— А у меня — нет. Почему ты пытался достучаться до меня?
— Вообще-то, пока я помню… ты не слышала, чтобы кто-то поднимался наверх? Кто-то новый?
— Нет. — Ситри положила руку на зеркальный стол. — Так чего ты от меня хотел?
Кроули сел напротив нее.
— Это должно остаться между нами.
— Как всегда.
Кроули посмотрел на стоявшую рядом со столом статую Лилит из черного кварца.
— Мне нужна твоя помощь.
Ноздри Ситри расширились.
— А что я говорила о слове на букву «П»?
Кроули попробовал еще раз.
— Прекрасно. Мне нужна услуга.
— Продолжай.
— Итак, — Кроули поставил локти на стол и скрестил ноги. — Я не собираюсь приукрашивать. У меня плохие новости насчет Армагеддона.
Ситри нахмурилась.
— Лучше бы это стоило моего времени.
— Так и есть, — прошептал Кроули. — Я думаю, что другая сторона уже встала на ноги и снова готовится.
— Это просто смешно. Не может быть, чтобы они так быстро оправились от твоего эпохального провала.
Кроули усмехнулся в ответ.
— По правде говоря, это был не только мой провал.
— Откуда ты вообще знаешь?
— Я чувствую это.
Ситри выпрямилась.
— Чувствуешь что?
Кроули кивнул в потолок.
— Все дело в чудесах.
Ситри нахмурила брови, но ждала продолжения.
— Со времен Армагеддона кто-то — я не знаю, кто именно — вовсю творит чудеса. — Кроули отклонился от яркого света лампы над их головами. — Кто-то из местных. Здесь, в Лондоне. Это повсюду. Не могу выйти из квартиры, не почувствовав этого. У меня мурашки бегут по коже.
— Почему бы тебе не спросить своего приятеля Азирафаэля?
— Я так и сделал. Это не он.
— Ты ему веришь?
— Он ангел. Он не может лгать, — Кроули врал не моргнув глазом. — Я думаю, другая сторона хочет, чтобы мы считали, что они отступают. А потом, когда мы ослабим бдительность, они сделают что-нибудь серьезное. Они уже схватили премьер-министра.
— Ближе к делу.
— Я могу с этим бороться. — Кроули сцепил пальцы. — Но мне нужны некоторые… особые навыки.
Ситри склонила голову набок.
— Навыки?
— Посмотри на это с другой стороны. Я мог бы пойти к Сеиру или Столасу, но я пришел к тебе.
— Тебе не нравится Столас.
— Никто не любит Столаса! — отмахнулся Кроули. — Он просто придурок.
— Мы все здесь придурки.
— Да, но ты единственный придурок, которому я доверяю. — Кроули ткнул пальцем в столешницу. — Я имею в виду, что доверяю тебе настолько, насколько могу, но это только начало.
Ситри подперла подбородок костяшками пальцев.
— О чем именно речь?
— Мне нужно сделать несколько злых дел в более… физическом смысле.
Черные глаза Ситри расширились, и она недоверчиво моргнула.
Кроули украдкой коснулся ее плеча.
— Если ты понимаешь, к чему я клоню.
Ситри продолжала смотреть на него в упор.
— Подпиши форму освобождения. Сделай пару ритуалов. Легко, правда? — Кроули просиял. — Мы можем сделать это, пока я здесь.
— Ты собираешься перетрахать весь Лондон?
— Я не исключаю этого. — “Если совсем прижмет”.
— Ты обычно так не работаешь. Да что с тобой такое?
— Чего бы ты ни захотела взамен, я сделаю. Несколько душ. Горшки с бриолином…
— Остановись.
Кроули замолчал.
— Ты слишком много обещаешь.
Кроули поежился.
— У тебя все еще есть дар болтливости, я ценю это. — Ситри отпустила его подбородок. — Но ты не можешь играть со мной.
— Именно ради этого я и пришел сюда.
— Я верю. — Ситри сложила руки на груди. — Но это не то, что на самом деле случилось.
Кроули еще раз взглянул на вышибал за дверью, и когда они не отреагировали, он придвинулся к ней еще ближе.
— Знаешь, сколько разных способов я испробовал, пытаясь связаться с тобой?
Ситри тоже взглянула на вышибал, но ничего не ответила.
— Я пытался <i>вызвать</i>. Я даже нарисовал мелом круг. Я чуть не достал чертову спиритическую доску. — Кроули, стиснув зубы, загибал пальцы. — Ничего. Линия была отключена. Ритуал не прошел. Что, во имя Сатаны, здесь происходит?
Впервые Ситри выглядела почти виноватой.
— Они тебе не сказали.
— Не сказали чего?
Ситри колебалась.
— Ситри?
— Ад внес тебя в черный список.
Кроули замер.
— «Освобожден от обязанностей до особого распоряжения», — безрадостно продекламировала Ситри. — Так сказано в докладной записке.
Кроули опустился на диван.
Ситри почесала под галстуком.
— Ты не должен нас навещать. Мы не должны с тобой разговаривать.
— Нгк… я… — заикаясь, пробормотал Кроули. — Никого не выгоняют из Ада. Это наше дело. Мы берем людей, которых выгнали отовсюду. Мы как Святой Триниан для ангелов.
— Тебя не выгоняют. Ты все еще демон.
— Ну и что в этом хорошего?!
— Не кричи на меня. Я не подписывала тот приказ. — Тон Ситри снова стал резким, когда она хлопнула ладонью по колену. — Они не знали, что еще делать. Обычно они просто…
— “Опустите его в святую воду, — пробормотал Кроули, — и покончим с этим”.
Ситри уселась на подушки и закусила губу.
— Не могу поверить. — Кроули уставился в пространство. — Я сделал это снова.
Чем дольше молчание висело между ними, тем тяжелее оно становилось.
— Послушай, возможно, это не навсегда. В Аду сейчас все вверх дном. Мы даже собаку не вернули. — Ситри заправила прядь волос за ухо. — Я поговорю с Темным Советом. Замолвлю за тебя словечко. Посмотрим, смогу ли я заставить их отступить… что бы они там ни делали.
— Не позволяй им доставлять тебе неприятности из-за того, что ты впустила меня. — Кроули потер переносицу. — Просто скажи, что я не знал.
Ситри пожала плечами.
— Я не понимаю. Ты сказал, что хочешь, чтобы Ад оставил тебя в покое.
— Не так, — Кроули медленно покачал головой. — Только не так.
Горстка шумных, пьяных демонов прошла через зал, и далекий, вызывающий головную боль бас пульсировал через пол. После бесконечной минуты Кроули отодвинулся от стола, тяжело поднялся на ноги и зашаркал к двери.
— Кроули. — Ситри тоже встала. — Не делай ничего такого, о чем потом пожалеешь.
Кроули не оглянулся.
— Мы прошли через это шесть тысяч лет назад.
На Ярика было больно смотреть. Вождь осунулся, почернел лицом, будто умер кто-то из близких. После бессонной ночи обошел каждый закуток, погладил каждый столб и покинул лагерь последним, как капитан тонущего судна. Не потраченного труда он жалел, не потерю сырых душных землянок оплакивал. Ярик хоронил цель. Оно ведь кому блажь, а кому смысл существования.
Праник тоже особого оптимизма не излучал. Ежеминутно останавливался, ожидая, пока подтянется расхристанный цыганский табор, поглядывал на прибор и хмурился. Одно дело скитаться по свету в одиночку, другое — ощущать за собой два десятка душ. Он не имел ни малейшего представления, куда идти. Что ждет их дальше? Радиоактивная пустыня, разлом в земной коре, хищные твари или еще более хищные люди? Понимали ли это плетущиеся позади? Вряд ли. Идти следом всегда проще, чем вести самому. Тяжело это — выбирать дорогу.
Праник все больше жалел о собственной уступчивости, о том, что не смог вовремя сказать «нет». Раздражался частыми остановками и общей несобранностью. Вдобавок точила его смутная тревога, какое-то тянущее беспокойство. Праник приотстал. Долго вслушивался в тишину леса, прикрыв глаза. Очень не нравился ему тянущийся за отрядом след. Не след — колея. Тропинка. Тут Чингачгуком быть не нужно, по такой лыжне их легко отыщет любой желающий. Если дождь не пройдет, неделю продержится, а то и две. Праник поморщился и приладил поперек тропы растяжку. Слабая страховка, но все ж таки.
Привал образовался стихийно. Кто-то притормозил вытряхнуть из обутки мусор. Рядом тут же присел другой поскладней переложить рюкзак, клюющий острым под ребра. И вот уже вся компания попадала следом на землю, как уставшие грачи на провода.
— Куда гонишь-то так? — недовольно поморщился Зола.
Праник не мог объяснить. Глупо, конечно, сидели-сидели в своем лагере, никуда не собирались вроде, а тут раз — и в галоп. Час-другой погоды не сделает, очевидно. Но что-то буквально тащило его прочь. Торопило убраться подальше. Праник знал, нужно перейти некий рубеж, там их уже искать станут: игра не стоит свеч.
Он уже открыл было рот, чтобы согласиться, как позади грохнул взрыв, далекий, но вполне отчетливый.
— Отдохнули? — округлил глаза Праник. — Аллюром!..
Вот на тебе! Случилось! Мысли лихорадочно сменяли друг друга. Итак, сегодня, едва рассвело, из леса к лагерю вышли злые дяди. Прошманали оставленные жилища, помочились на столб. К вящей радости своей обнаружили неостывшие угли и свежий след, манящий вдаль. Праник прокручивал в голове цепочку событий. До растяжки километра два с половиной, едва ли больше. Вероятно, сейчас преследователи обступили неудачника, что неосторожно разбросал фрагменты своего тела вокруг. Может, есть раненые. Тяжелых кончат, возиться с ними никто не будет. Легкие, всего скорее, лягут на обратный курс. Зато остальные с удвоенным энтузиазмом заструятся дальше. Их погонит вперед жажда расправы. Это плохо. Зато теперь они станут смотреть под ноги, что позволит выиграть какое-то время. Это хорошо.
Будь Праник один, он бы ушел. Будь они с китайцем и Аней втроем — тоже. Спутали бы следы, растворились в лесной чаще. Но с таким цирком не убежать и не спрятаться. Первыми начнут уставать дети. Темп станет неуклонно снижаться. И вот позади послышится нецензурная лексика, и по деревьям зацокают первые пули. Кого-то зацепит. Скорость упадет окончательно. Их обойдут с боков, как волки, и…
Праник зажмурился. Жестом подозвал Золу. Подождал Милу с Яриком. И изложил свою нехитрую идею.
— Сейчас самые уставшие уходят вправо. По одному, по двое. Шагов через четыреста следующие, в другую сторону, — Праник махнул рукой. — Рассеиваемся, ясно? Елочкой. Идут сколько могут, падают и тихо молятся, чтобы их не нашли. Все, кто в состоянии держать оружие, топают дальше… И ногами шаркайте усердней, эти, — Праник мотнул головой назад, — ни о чем догадываться не должны. Найдете место, достойное своих могил, устраивайтесь на засаду… Так есть шанс, что не всех…
— А ты?
— А я уже, — Праник кивнул, — нашел… — И жестом прервал возможную дискуссию. — Делайте, блин, как сказал. Если хотите жить… Меня не ищите.
— Давай я с тобой? — предложил Зола.
— Не, — Праник покачал головой, — не надо.
Тяжело с несыгранным незнакомцем в паре. Что он выкинет, не знаешь. Уж лучше один. Повернулся спиной и ушел. Растворился среди древесных стволов.
Вот, совесть — странная штука. Праник ловил себя на мысли, что мог сейчас запросто взять и исчезнуть. Его никто никогда не отыскал бы. Он должен что-то этим людям? Ничего он им не должен! Он их даже не знал до вчерашнего дня. Его это проблемы, Праника? Ни хрена это не его проблемы! Он не Чак Норрис и не Рембо-четыре. Это в них пули не попадают, а если и попадают, то отскакивают… Так твердили логика и разум. И не поспоришь! А только попробуй-ка потом с этим жить! Почему так получается? Да черт его знает почему…
Праник удобно прилег на мягком мху за пригорком, в стороне от вытоптанной отрядом стежки, вытянул гудящие ноги. Здесь вы пойдете, субчики, потому как негде вам идти более. Наладонник считал также, показывая приближение душ десяти-одиннадцати, ползущих плотной вереницей, из-за чего оранжевые точки на экране сливались в «змейку». Праник на всякий случай отключил динамик, чтобы не выдать себя писком в самый пикантный момент, и приник к окуляру бинокля. Поглядим пока. Понаблюдаем.
Первым вышагивал тощий расхристанный дрищ. Ватник расстегнут, ремень болтается, ушанка на голове покачивает в такт шагам оторванным ухом. До колен свисает одним концом длинный шарф. Харя чумазая, оттого что поминутно развозит пот грязными руками. Жарко дрищу, торопится. Этот вряд ли занимает высокую ступень в пищевой пирамиде. Так, чепушило. Вперед послали кого не жалко. Следом потянулись экземпляры более матерые. Но не менее живописные. На ком-то старая милицейская куртка, на ком-то драное кожаное пальто кремового раскраса, телогрейки, армейские ватники. У одного на голове белый летный шлем. Хорошо, наверное, в таком. Ветер не продувает, дождь не мочит, не слышно только ничего. Вооружены ребята от души. «Калаши», пистолеты у всех. Тащили даже ручной пулемет, при виде которого у Праника нехорошо заныло внутри. Машинка серьезная, в умелых руках творит чудеса. Куда на таких с луками да гладкоствольными ружьями?
Праник проводил взглядом замыкающую фигуру, вздохнул, прикидывая свои шансы. Выходило немного.
Удивляясь собственной наглости, приладил на тропе растяжку из последней гранаты. Прищурился, замечая ориентиры. После прикрыл глаза, сделал глубокий вдох. Нужно прогнать страх, загнать глубоко в себя. Снять оцепенение с кончиков пальцев. Страх — плохой союзник. По телу пробежала волна мурашек, сердце забилось быстрей, участилось дыхание. Неважно, как Праник выглядел со стороны, сейчас он хитрый, быстрый, дерзкий. Праник покачал из стороны в сторону головой, заставив хрустнуть шейные позвонки, и побежал вдогонку за пестрой компанией неслышной поступью рыси.
Эффект внезапности сыграл свою роль. Его не ждали, позволив приблизиться вплотную. Праник железнул длинной очередью по серым спинам. В упор. Отмечая краем глаза, как пули вырывают из одежды противников клочья ваты. Повисло сизое дымное облако, загавкало по лесу эхо. Рывок. Еще очередь. Меж деревьев, туда, где заметались тени и послышались нелитературные обороты. Снова рывок. Уйти из ответного сектора, иначе не дадут высунуть головы. Пальцы сами, минуя сознание, сменили пустой магазин. Дослали патрон. Раз-два. А теперь зайцем, прочь. В лицо летели щепки и труха — это пули, густо летящие вдогонку, впивались в стволы. Праник радовался: мимо!
— Вот он! Вон!..
Позади рыкнул пулемет.
«Вот он я», — Праник согласился. Автомат в его руках плюнул огнем. Сюда, мальчики. Да-да! Сюда именно, между той корягой и кочкой… По ушам стегнуло взрывной волной: сработала последняя растяжка.
Хорошо получилось. Удачно. Праник остановился, перевел дух. Бросил мимолетный взгляд на прибор. Все, козыри иссякли. Его обходили с боков, быстро и грамотно. Загоняли, как лося. Это, правда, Праник и так знал, без наладонника. Ну, ничего, побегаем. Благо массивчик лесной позволяет. Он в такие игры по молодости наигрался — во! Выше крыши. И в учебке ГРУ, и на зеленке на северном Кавказе.
Немного оторвавшись, остановился, потоптался на месте, кивая своим мыслям. Ножом взрыл большой пласт мха, укрылся им, как ковром. И застыл. Плевать, что намокли штаны и живот, плевать, что за шиворот упало и карабкается по шее какое-то насекомое, наверняка очень мерзкое. Зато со стороны он, Праник, теперь большая кочка. В метре пройдешь — не заметишь. Если ты, конечно, не пограничный пес Мухтар.
Но трое преследователей в таких жестких прятках искушены не были и благополучно протопали мимо. И они никогда уже не поймут, откуда за их спинами вырос перепачканный в грязи чужак. Праник спокойно, как в тире, прицелился и погасил мишени. Последним лег тот самый «летчик» в белом шлеме.
Праник наскоро прошманал трупы, ничего особенного. У «летчика» подобрал портсигар и зажигалку. Тревожно забился виброволнами наладонник, проанализировал, значит, раскрытие позиции, спровоцированное беспорядочной стрельбой. Умны-ый!.. Здесь много оперативной памяти иметь не надо, идиоту ясно, что нужно уходить. И не особенно медлить. Или… Праник поскреб затылок, размышляя над неожиданно пришедшей идеей. А почему бы нет? Звезды для него, кажись, легли сегодня удачно. Все срастается, и не воспользоваться вроде грех.
Праник торопливо стащил с трупа простреленную куртку, надел вместо подмокшего бушлата, нахлобучил шлем. Прислонился к сосне вполоборота, так, чтобы наблюдать приближение преследователей, и задымил сигаретой. Со стороны ситуация читалась однозначно: чужак отбегался, стоим-курим. Скорбим над потерей боевых товарищей.
Те и потянулись. Как некогда говаривал один генерал, как козлы за морковкой. Притопали один за другим, не почуяв подвоха. И разбрелись себе: кто спиной повернулся, кто устало на корточки присел — набегался, значит. И почти все в одном секторе, только стволом поведи…
— А где?..
Праник неопределенно мотнул головой. «Там…»
И вдавил спусковую скобу, веером опустошив магазин. Рывок в сторону, выход через кувырок. Еще до того, как последние стреляные гильзы коснулись земли. Магазин. Затвор. Сейчас действия опережали мысль, они вбиты на подкорку до автоматизма. Оружие — продолжение тела. Готов. Кому раздать еще? Кто следующий?..
Но все было кончено. Он убил всех. На самом — ни царапины. Чудо.
Праник выдохнул, устало потер веки. Нахлынуло чудовищное напряжение последних минут. Разом обмякли плечи, по телу пробежала нервная дрожь. Откат. Так всегда бывает после боя. Ничего, сейчас отпустит.
Краем глаза Праник уловил движение. Подранок. Тот самый «чепушило» в шапке с оторванным ухом что-то тащит из-за пазухи. Медленно, словно во сне, Праник пытался вскинуть автомат ватными руками и чувствовал, что не успевает, не успевает. Пистолет Макарова, неказистый с виду, сразу внушал серьезность восприятия, если заглянуть со стороны дула. Дуло — это неправильный термин, но у Макарова именно дуло. Нора. Там, блин, может жить хомяк. Выстрелов Праник не слышал. Видел сноп огня и вылетающую из ствола пулю. Видел, да. Как в замедленном кино. Физика и начальная скорость — это одно. А когда стреляют в тебя в упор, ты ее видишь. Горячий свинцовый плевок… Первая. Прошла рядом, не задев. Вторая… Прямиком… в живот… Третьей покинуть ствол Праник не дал.
Волной раскатилась боль. Бок нестерпимо жгло.
«Сука!»
Оказывается, он убил не всех. И чудо длилось так недолго.
Праник ощупал поясницу, выходного отверстия нет. Значит, пуля внутри, и это плохо совсем. Из медикаментов у него только кусок грязной марли. Праник сложил ее в несколько раз и кое-как притянул к ране ремнем. Чувствовал он себя на удивление сносно. Борясь с искушением прилечь отдохнуть, поковылял догонять товарищей. Лучше сейчас, на запале, на адреналине. Праник знал, подняться потом будет невозможно тяжело. Можно не подняться совсем.
К своим вышел уже впотьмах. Левая штанина прилипла к ноге: набухшая от крови марля спасала слабо. Убедившись, что его увидели, рухнул, где стоял. Перед глазами плыли круги.
— Врач есть?..
Нет. Только хоровод растерянных бестолковых лиц.
— Акушерка? Ветеринар?.. — Праник пытался шутить. — Уборщицей, может, кто в больнице работал?..
— Я санитаром был, — поскреб затылок Зола, — в морге…
— Позже искусство покажешь… — Праник сглотнул. Ему на самом деле не до шуток сейчас. Самому пулю не достать.
Кто-то взял за руку. Праник скосил глаза — Аня.
— Говори, что делать.
Еще если б он знал, что делать… Эскулап из него хуже, чем балерина. Ну, или такой же.
— Инструмент нужен, щипцы или пинцет. Надо проварить в кипятке. У меня в рюкзаке фляжка, там водки немного, это для рук…
Аня кивала. Спокойно, собранно. Словно речь шла о приготовлении борща. Словно залезть в брюхо к живому человеку было для нее делом повседневным и обыденным.
— Будет мешать кровь. Ее лучше отсасывать через травинку. Блин, темно еще… — Праник поморщился. — Костер разведите поярче… Если совсем труба, ножом сделай надрез и пальцами попробуй. Только не очень-то… шуруй там… На ноги пусть кто-нибудь сядет, и руки держите. В зубы еще дайте дровину. Прикусить…
— Я все сделаю, не волнуйся.
Праник вздохнул. Выбор у него был небогат.
Пока шли приготовления, он время от времени проваливался в забытье. Последнее, что запомнилось перед тем, как свет окончательно погас, — вспышка адской боли и холодные девичьи пальчики, раздвигающие края раны.