Мэрк записал его пылкую речь в процессор, решив переслушать потом, ему было очень обидно. До слез. Только поверил людям, привязался и опять один… Вроде бы понятно, у них бабушка умирает. Внезапная мысль проникла в голову, застряла — а что происходит с умирающими людьми? Куда их девают? Утилизируют, как киборгов или как-то еще?
— А умерших людей сжигают? — спросил он и тут же сообразил, что ляпнул глупость.
— Это называется кремация, — серьезно объяснил Руслан. — А вообще все зависит от религии и предпочтений. Мы вот сторонники экопохорон. Это когда тело родственника используют как удобрение для саженца. Ну и как бы часть человека не умирает, а живет в виде растения. У нашей семьи есть целая роща, можно прийти, поговорить с родственниками, послушать, как они шумят листвой.
— Здорово! — вздохнул Мэрк. — Вот бы меня тоже так!
— Да не вопрос! Если что, по дружбе обеспечим! Но ты чтоб даже не смел торопиться туда. Оттуда не возвращаются. А ты только жить начал.
Почему-то именно это успокоило Irien’а окончательно. Раз уж закопают с растением, то точно не бросят. Процессор попытался намекнуть на пробел в логике, но Мэрк его поспешно послал подальше, понимая, что иначе просто сорвется и заплачет. А так — у него все относительно хорошо, за ним приедут. А пока он будет ждать, петь в кабаке и жить в комнате, которую ему снял Руслан.
— Не кисни! — Руслан подтолкнул его плечом. — Вот моя карта, оставлю у тебя. На нее хозяйка будет бабки кидать за твои выступления, заодно проверю, чтобы не нагрела. Все под контролем. В конце концов, я обещал Густаву, а мое слово что-то да значит!
— А Густав… — Мэрк попытался сформулировать мысль не слишком коряво. — Он же бомж, почему он так… много значит?
— Он у них тут главный. Вот представь себе, всей этой братией Спаркла заправляет. А они же такие падлы — придут на концерт и встанут на лучших местах, все, считай ни хрена не соберешь. А значит — ни тебе репутации, ни места в кабаке. Изгадят все. Вот и приходится считаться. А этот еще и нормальный по жизни. Предыдущий вообще козел был!
Мэрк понял. Действительно, запах от бомжей был такой, что только фильтры спасали, а людям что делать?
— Ну, а потом он тебя порекомендовал, — Руслан неловко пожал плечами. — Я сперва не поверил, честно говоря, но оказалось ты мировой парень! И действительно, офигенно поешь! А что со странностями… так кто не без странностей сейчас?
— Это верно, кто сейчас не без странностей, — эхом повторил Мэрк, протягивая к карте руку.
Окончательно успокоенный, он проводил друзей до космопорта, как громко называлась посадочная площадка, которая могла принять разве что малые транспортники и небольшие шаттлы. Дождался, пока улетят и отправился в парк, где раньше стояла их палатка, подумать.
Он опустился на лавочку под густым кустом сирени, подпер кулаком подбородок и задумался…
— Ну что, кукла? Отбегался? — донеслось сбоку.
Мэрк обернулся, уже зная, кого увидит. И зная, что живым не дастся — два DEX’а легко могут убить Irien’а.
— И тебе сдохнуть, Альгерд!
— Вот ты как заговорил? — насмешливо спросил бывший клиент. — А я ведь сразу понял, что ты сбежал! Все бордели на этой гребаной планетенке прошерстил в поисках, а ты, падла, забыл для чего сделан! Под человека косишь, подстилка?
— Ты тоже под человека косишь, хотя сам — биологический отброс! — огрызнулся Мэрк.
Irien и сам удивился, откуда набрался таких слов. А еще он внезапно понял, что не один — у их перепалки есть свидетель. Стоит себе за кустом, подслушивает. И как только подобрался, что его только сканеры и засекли, да и то в последний момент?
— Интересно, а твои дружки знали, что ты кукла? — Альгерд шагнул назад, за спины DEX’ов. — Впрочем, теперь это значения не имеет. Добровольно пойдешь или придется тащить?
— А без DEX’ов ты что? — предпочел нарваться Мэрк. — Ничтожество. Трус! Никому не нужный кусок дерьма! Импотент!
Альгерд покраснел от злости и махнул киборгам, бросая их в атаку. Машины рванулись вперед и внезапно застыли в незавершенном движении.
— Система готова к работе! — отчеканили оба и вытянулись по стойке смирно.
Из кустов выступил уже знакомый Мэрку шериф и опустил руку со спецжетоном, которым он перехватил управление DEX’ами Альгерда.
— Вот так-то лучше. Не терплю беспорядков на моем участке.
— Ты кто еще такой? — вызверился Альгерд
Взгляд, которым Рассел окинул Альгерда, был очень далек от приветливого. Оценивающий, нехороший, выжидающий и предвкушающий одновременно…
— У вас серьезные проблемы со зрением, сэр? — участливым тоном поинтересовался он, но левая бровь иронично изогнулась. — Могу подойти поближе и продемонстрировать вам и свою форму, и звезду шерифа, и жетон, раз вы их не видите с двух метров.
— Какого черта вы вмешиваетесь не в свои дела, шериф? — процедил Альгерд. — Это моя кукла! Этот урод сбежал от меня во время стоянки круизного лайнера в Эмбер Бэй.
— Вот как? Очень любопытно, — с хищной улыбкой протянул Рассел. — И вы даже можете предъявить мне документы, подтверждающие ваши слова? Насколько мне известно, этот парень выступает в составе музыкальной группы, которая гастролирует у нас в городе и я не думаю, что он киборг.
— Сейчас я докажу тебе, тупица полицейская! — прошипел Альгерд и сунул руку в карман.
Шериф молниеносно нанес удар ребром ладони по запястью мужчины, заставив выронить какой-то маленький девайс в черном корпусе.
«Глушилка!» — похолодев, понял Мэрк. Но пугаться, что Альгерд воспользуется ею, не пришлось — хрупкий приборчик жалобно хрустнул под каблуком Рассела, который уже успел заломить руку Альгерда ему за спину и воткнуть физиономией в газон.
— За угрозу нападения на мирного гражданина и за неоднократное оскорбление представителя закона при исполнении я вынужден арестовать вас, сэр, — злорадно сообщил шериф и застегнул на запястьях Альгерда наручники.
Отплевываясь от набившейся в рот земли и травы, по которой его основательно повозил Рассел, побагровевший от бешенства мужчина выпалил:
— Да ты же сам все слышал, шериф! Это кукла, подстилка кибернетическая, Irien! А никакой не человек! Эта тварь сбежала от меня!
— Киборг сбежал от вас, сэр? Очень хорошо! Это свидетельствует о том, что если этот парень действительно киборг модели Irien, то он относится к числу так называемых сорванных. То есть, разумных киборгов. Вы должны были слышать о таких, сэр. О сорванных киборгах вопят чуть не из каждого утюга. А это значит, что если будут обнаружены какие-либо документы, подтверждающие, что он принадлежал вам, то вам грозит статья за рабовладение. А судя по следам травм на теле этого парня, еще и в издевательствах над живым разумным существом, — голосом шерифа можно было резать, как ножом. Вздернув Альгерда на ноги, он скомандовал его DEX’ам: — Взять арестованного, следовать за мной! — и добавил: — Мэрк, идем. Побудешь у меня в участке.
Irien с трудом подавил рвущиеся с языка слова «Система готова к работе» и пошел за Расселом. И тут же получил запрос на обмен данными от неизвестного киборга. Растерянный Мэрк предоставил доступ и тут же получил сообщение: «Не бойся! Я не отдам тебя этому скоту». Irien, приоткрыв от изумления рот, повертел головой и встретил спокойный взгляд шерифа, который вдруг подмигнул ему совсем как тогда, на концерте.
«Значит, шериф тоже киборг? — подумал пораженный Мэрк, шагая вслед за Расселом и DEX’ами, волокущими Альгерда. — И он знал, что я Irien еще тогда! Но что же это за киборг, если я не могу засечь его процессор? В любом случае, он обещал помочь и уже помог. И обещает не отдавать меня Альгерду. И почему-то я ему верю».
Рассел был невероятно зол. Когда он звонил Элен Ренье, чтобы договориться о выступлениях Мэрка в ее кафе и о его проживании, девушка очень обрадовалась. Парень очень понравился публике Пайнвилля, местные дамочки уже успели понавыкладывать в сеть голографий с симпатичным певцом, а значит, с удовольствием будут приходить к ней в кафе послушать его, а заодно прикупить что-нибудь вкусненькое. Сразу после этого разговора шериф закинул в поисковики снимки Irien’а, которые он сделал сам, и обнаружил кучу его изображений в обнимку с местными дамочками, среди которых были и Тереза Майлз, и Марта Грин. Это было очень плохо — тот или те, от кого сбежал Мэрк, точно так же могут найти эти снимки и узнать место, где они были сделаны, а значит, заявиться в Пайнвилль.
Предчувствия Рассела не обманули. Когда он решил найти Мэрка и поговорить с ним, то сразу же увидел, как к задумчиво сидящему на скамейке в парке Irien’у подходил высокий темноволосый мужчина, сопровождаемый двумя DEX-6. Тенью скользнув в кусты, шериф подобрался вплотную к Мэрку, совершенно не замеченный ни им, ни мужчиной, который явно был заинтересован в Irien’е и не смотрел по сторонам. Нейтрализовать «шестерок» было не сложно — как раз они обнаружили человека, прячущегося в кустах, и отслеживали его передвижения, поэтому достаточно было высунуть из ветвей руку со спецжетоном и, подключившись по внутренней связи, отдать команду о полном подчинении.
Альгерд, как назвал мужчину Мэрк, очень не понравился Расселу. В его лице он прочитал ту же самую садистскую натуру, что и у Поллока, а датчики фиксировали нарастающее сексуальное возбуждение. Шериф испытал настоящее, не свойственное киборгам отвращение, при виде похотливо заблестевших глаз человека. Ему и без слов было ясно, что это от него сбежал Мэрк, но вот заполучить парня обратно лично он не позволит.
В Лондоне, даже в самых укромных его закоулках, никогда не бывает абсолютно темно: свет множества газовых фонарей отражается от стекол кровли, и ночью от нее исходит оранжевое сияние, не создающее теней. В этой неровной сумеречной мгле странная фигура была видна издали, и Тони уповал на то, что моноциклет (и они с Кирой) надежно скрыт от чужих глаз тенью зарослей. Некто, приближавшийся к жерлу, кутался в просторный плащ с капюшоном, но в какой-то миг горячий ветер Пекла вырвал плащ из его рук, и тот взметнулся за спиной, точно крылья демона, открывая долгополое приталенное одеяние. Женщина? Это была женщина? Нескладная, костлявая, с широким разворотом острых, как у летучей мыши, плеч, она шагала широко и уверенно… Тони не удивился бы, если бы заметил косу у нее в руках. Но вместо косы женщина прижимала к себе большую картонную коробку.
Кира сжала его ладонь и придвинулась ближе – она умела прикинуться отважной, но в такие минуты напускное мужество слетало с нее шелухой и на поверхности показывалась женская сущность, которой свойственно искать защиты у того, кто сильней. В отличие от нее, Тони не видел в проявлении женственности ничего дурного: от этого он обычно становился безудержно смелым и сентиментально-нежным. Впрочем, именно в тот раз смелости у него не прибавилось. Нет, он испытывал вовсе не страх, существо в плаще с капюшоном (и без косы!) внушало не страх, а ощущение кошмара, невозможности происходящего и вместе с тем – реальности и ужаса происходящего. Казалось, что творится нечто запредельно дьявольское, и Тони не мог понять, откуда берется это ощущение, – он будто наяву увидел, как старуха с косой ищет жертву, чтобы отправить ее прямо в преисподнюю… В пекло…
Костлявая подошла к самому жерлу, положила коробку под ноги и вдруг широким театральным жестом откинула плащ за спину – его черную тень подхватил ветер и плавно опустил в траву. Нарочитость этого жеста не показалась ни смешной, ни чересчур патетической – от него повеяло еще большей жутью. Мерцающий свет лавы осветил фигуру на краю Пекла – долгополое черное платье и… белый воротничок…
Тони едва не охнул. Стоило посмеяться над собой и своими фантазиями на инфернальные темы – надо же было принять преподобного за старуху с косой! Между тем святой отец упал на колени, воздел руки к небу и начал истово молиться. Молитва его была недолгой: он поднялся с колен, взял коробку и, размахнувшись обеими руками, швырнул ее в жерло, выкрикнув в полный голос:
– Именем Господа, убирайся туда, откуда явился!
Ломая запекшиеся каменные корочки, в стороны, как из-под точильного станка, брызнули искры. Сверток не утонул, а, вмиг охваченный пламенем, будто растворился в расплавленном камне – был съеден голодным расплавленным камнем. Тони передернуло.
Святых отцов, независимо от конфессии, Тони не любил со времен приюта, а потому еще один одержимый борьбой с Дьяволом и дьявольскими «штучками» его не удивил. Впрочем, в Англии священники в большинстве шли в ногу со временем и охотно принимали технические новшества – музыкальные автоматы в церковных дворах привлекали молодежь, автоматоны давно сменили архивариусов, а некрограждане исповедовались в грехах и получали искупление. Но среди священников находились и такие, что шарахались от безобидного ундервуда, усматривая и в печатной машинке происки Дьявола, не говоря о стрекочущих телеграфных аппаратах, антигравитационных механизмах и термоядерных паровых котлах.
Преподобный подобрал валявшийся на траве плащ, накинул его на плечи и, пошатываясь будто от чудовищной усталости, направился прочь.
И вроде бы все разъяснилось, но ощущение кошмара не проходило. Доктор Фрейд, наверное, нашел бы этому рациональное объяснение – что-нибудь вроде желания переспать с собственной матерью, убив прежде отца. «Почему вы думаете о желании с кем-то переспать? – А я только об этом и думаю». Доктор Юнг, возможно, усмотрел бы в этом какой-нибудь архетипический страх. Тони доверял собственному чутью (иногда совершенно напрасно) и точно знал, что никаким врожденным страхом перед преисподней его ощущение не объяснялось – он не чувствовал ни божьего страха, ни страха перед адом.
– Тони, а чё он туда зашвырнул, а? – шепотом спросила Кира.
– Не знаю. – Тони посмотрел вслед удалявшейся фигуре и прикурил. – Фонограф какой-нибудь или арифмометр.
– А чё оно не потонуло сразу же ж?
– Потому что камень – это не вода.
– Зуб даю, эт был черный кот, – сказала Кира. – Черные коты – они ведь от Дьявола, вот он его и зашвырнул…
Тони передернуло еще раз – мысль о том, что в кипящую лаву можно кинуть живое существо, пусть и дьявольского происхождения, ему в голову не приходила.
– Поехали, отвезу тебя домой… – пробормотал он, поглядывая вслед преподобному, маячившему на краю пустыря.
– А пошли лучче пёхом, а?
– И байк, конечно, буду толкать я…
– Не, ну хошь – могу потолкать, – невозмутимо предложила Кира.
– Нет, не хочу.
– Или давай отсюдова до меня доедем и пойдем просто прошвырнемся.
Тони глянул на часы – было пять минут первого. Значит, преподобный совершил свой божественный ритуал ровно в полночь.
– Тебе вставать скоро, – заметил он.
– И чё?
– А мне надо немного поработать.
– Чё, ночью, что ли? – Кира прыснула.
Тони хотел побродить по Уайтчепелу – наудачу, как Эрни. Хотя сомнительная у Эрни получилась удача… Именно поэтому незачем было таскать с собой Киру. И ведь только намекни ей на опасность – тогда она точно не отвяжется.
– Тысячу лет назад таких, как ты, отправляли в крестовые походы, в Палестину… – проворчал он.
– Дык я ж и хотела в Испанию…
– «Так». Надо говорить не «дык», а «так». – Тони всегда поправлял ее терпеливо, без раздражения. – Поехали к тебе, бросим байк.
Кира – это блажь… Тони легко отказывал ей в глупостях вроде Испании, но отказаться погулять, когда она этого хочет…
– А ты мне его оставишь? – спросила она робко. Пожалуй, ему нравилось, что в таких случаях Кира не пускала в ход женские чары, не стреляла глазами и не улыбалась загадочно. Она вообще редко пускала в ход женские чары, в этом и состояло ее очарование.
– Конечно.
– А ты? Как домой-то попрешься? Транваи не ездют.
– Трамваи, – вздохнул Тони. – Доеду на такси.
Салон связи находился как раз возле метро. Лика сказала, что хочет восстановить сим-карту.
– Хорошо, паспорт, пожалуйста, – продавец что-то поискал на компьютере.
– Паспорт? – Лика поняла, что не взяла с собой документы и к тому же вспомнила Дэна. Тот говорил, что не пользуется телефоном, чтобы его не обнаружили. Вчера она решила, что её телефон сгорел вместе с машиной серых. А если нет? А что если кто-то из охотников (из тех, кого она не знает) нашёл его? Он же сможет выяснить её имя и домашний адрес. А вдруг за ней уже давно следят, прямо от самого дома, а она даже не заметила?
Она извинилась и покинула салон. Кругом сновали люди. Может быть, кто-то из них не тот за кого себя выдаёт? Вон тот дядька как-то подозрительно смотрит в её сторону. Да, прямо-таки косится. Или вот эта девчонка делает вид, что пялится в телефон, а сама то и дело зыркает на неё. Лика быстро нырнула в метро. «Наверное, надо было в кого-нибудь превратиться», – пришло ей в голову. Так было бы спокойнее.
Сев в вагон, она исподлобья оглядывалась вокруг. Сердце мелкой птицей билось в рёбра. Ладони липли друг к другу. Пассажиры входили и выходили. Лика сперва сидела, потом уступила место даме в возрасте, потом начала потихоньку двигаться в сторону двери, наблюдая, не двигается ли кто-то рядом с ней. Ей показалось, что мужчина в черной ветровке тоже сразу встал и тоже делает вид, что собирается выйти. Тогда она перешла в другой конец вагона и схватилась за поручень, притворяясь, что изучает схему метро. Мужчины не было видно, но Лика кожей чувствовала его присутствие прямо за спиной. Словно он дышал ей прямо в ухо. Она резко развернулась, готовая возмутиться, но позади было пусто. Из её груди вырвался шумный выдох. Показалось. Стало смешно от своих страхов. Никому она не нужна. Зря паникует. Лика повернула голову. Мужчина в ветровке стоял возле дверей и смотрел на неё.
«Станция Технологический институт», – объявили динамики. Поезд тормозил, люди стали пробираться к выходу, двигая Лику вместе с собой. Двери на Техноложке открывались как раз с Ликиной стороны. Она вышла с толпой и быстро прошла в вестибюль станции. Села на скамейку, делая вид, что кого-то ждёт. Она просидела полчаса, внимательно оглядываясь. Но того мужчину так и не увидела. Либо он хорошо от неё прятался, либо, действительно, ехал по своим делам, и Лика зря записала его в шпионы. Поняв, что безнадёжно опаздывает, Лика собрала остатки храбрости и снова села в поезд. Забилась в самый дальний угол и весь путь зорко рассматривала пассажиров.
Наконец поезд прибыл на «Чёрную речку». Лика села на автобус и скоро уже катила по мосту через Неву. Сразу за ним начинался Каменный остров, в самом начале которого стояло длинное здание Школы высшего спортивного мастерства. Лика поспешила туда.
Внутри было многолюдно. Из спортзала слышались крики болельщиков. Охранник на входе показал ей путь на второй этаж. С галереи хорошо было видно, что творится на большом квадрате, выложенном из толстых матрасов-татами. Сейчас там боролись две фигуры в белых кимоно. Лика перегнулась через перила, силясь разглядеть Матвея. Сверху они все спортсмены казались одинаковыми: белые кимоно, короткие стрижки, босые ноги. Судья остановил бой, подождал, пока судьи посовещаются, и поднял руку парня с синим поясом на кимоно. Борцы ушли, их место заняла новая пара.
«На поединок за первое место среди юношей средней весовой категории приглашаются Семен Лучко и Матвей Ветров». Лика подпрыгнула. Ничего себе, Матвей! За первое место будет сражаться. Жаль, что она пропустила его предыдущий бой. Интересно кто из них кто? Вроде вон тот русоголовый парень похож, но Лика, как ни старалась, не могла его узнать. Второй боец и вовсе на Матвея не походил, слишком коренастый и широкий в плечах.
Бойцы встали напротив друг друга, поклонились и судья дал сигнал. Лика смотрела, как заворожённая, на их танец. Сначала они плавно перемещались друг против друга, потом один из них сделал молниеносный выпад, но второй парировал удар, провёл контратаку, сделал подсечку и вот они уже катаются по татами. Зрители орали, кто во что горазд. И Лика тоже кричала, тряся в воздухе кулаком: «Матвей! Матвей!»
Бой закончился. «В этом поединке одержал победу Матвей Ветров». Лика заорала во весь голос: «Ура!» Её переполнял азарт и адреналин. Она никогда не думала, что ей может так сильно понравиться такой, в принципе, не очень мирный вид спорта.
Меж тем соревнования подходили к концу. Спортсмены выстроились и начались награждения. Вызвали и Ветрова. Лика никак не могла признать в этом довольно высоком и стройном парне своего старого приятеля. Может, у них тут ещё один Матвей Ветров есть. Фамилия-то не редкая. Все стали расходиться. Лика спустилась и стала ждать. Даже если она не узнает Ветрова, то он-то её всяко должен.
– Привет! – Она обернулась и увидела того самого спортсмена, за которого так рьяно болела. – Ты всё же приехала. Спасибо!
– Матвей? – Лика широко улыбнулась и внимательно посмотрела на парня. – Ты так изменился. Я бы тебя не узнала. Поздравляю с победой.
– О! Видела, да? Класс! – Матвей гордо улыбнулся. Лика с удивлением признала, что Матвей избавился от неправильного прикуса и отвисшей губы. – Ну что, пойдём погуляем? Я только переоденусь и сумку ребятам отдам, чтобы в гостиницу отнесли.
Мама приходила поздно, и на Женькины долгие прогулки внимания не обращала. Чаще всего не знала о них.
Ужинать они садились в одиннадцать. Режим был неправильный, и Флору мучила совесть.
– Не надо было меня ждать. Поел бы без меня. И спать уже давно лег.
– Зачем мне так рано ложиться? Спать, вообще, можно по четыре часа в сутки. Или по пятнадцать минут каждый час.
Но в этот вечер он вдруг у нее спросил:
– Мама, ты не против, если я стану врачом?
– Женечка, – она даже растерялась. – Но для этого надо хорошо знать химию и физику. Медведева мне сказала, что у тебя тройки. Надо бы подтянуться.
– Это ничего, мама. Я выучу.
– Попробуй, конечно. Я тут тебе ничего посоветовать не могу. Потому что, знаешь, сынок, я врачей не люблю. Мне с ними не везло ужасно.
– Ну вот, значит, я буду врачом и буду тебя лечить.
– Было бы хорошо, – с умилением глядя на Женьку, сказала растроганная Флора. – Только своих, говорят, лечить нельзя.
Настроение у него теперь преимущественно было прекрасным. Он вдруг ясно увидел перед собой конкретную цель. И оказалось, что это действительно здорово. Именно так, как говорила ему Альбина. «Где цель найти, достойную стараний?» – вспомнил он Ибсена. И сейчас ему казалось, что он нашел.
Вечером он решительно подошел к телефону, набрал Альбинин номер и попробовал говорить максимально низким голосом.
К телефону подошла Альбина.
– Марлена Андреевича, будьте добры, – сказал Женька как можно серьезнее.
– Одну минуту, – вежливо ответила она, не узнав его.
Разговор был недолгим. Марлен Андреевич был человеком очень конкретным.
– По работе я говорю на работе. Да, младший медицинский персонал всегда в дефиците. Зайдите ко мне в четыре на отделение.
Альбине он ничего рассказывать не стал. Сунул только ей в пальто записку, что сегодня его за углом не будет. Срочные дела.
Поехал на Выборгскую сторону сразу после шестого урока. В школьной форме и с портфелем. Паспорт свой он положил во внутренний карман еще вечером.
На отделение его не пустили. Хорошенькая медсестричка в белом крахмальном колпаке, надвинутом на ярчайшие голубые глаза, вежливо попросила его подождать за дверями на лестнице.
Через некоторое время она же вернулась за ним. Велела накинуть на плечи белый помятый халат и повела за собой. Резко запахло лекарствами. И этот запах перебил все остальное, что Женька боялся почувствовать. Коридор был торжественный и длинный. И Невский подумал, что для многих, кого провозят здесь на каталке, он становится последним в жизни путешествием. Что же видят тяжело больные в последний раз? И он закинул голову и посмотрел наверх. Сводчатые потолки и круглые, как чужие планеты, больничные лампы. Женька, как всегда, увлекся своими фантазиями. И поэтому неожиданно для себя оказался перед уже открытой дверью зав. отделением кардиологии Вихорева М.А.
Альбинин отец, монументальный мужчина с волевыми чертами не очень красивого лица, сидел за столом и очень быстро что-то писал.
– Здравствуйте, Марлен Андреевич! Это я звонил вам вчера домой. Я по поводу работы.
– Проходите. Садитесь, – не глядя, сказал Вихорев и продолжил заниматься своими делами.
Женька сел и почувствовал ужасное волнение, как будто пришел на прием к врачу и будет сейчас симулировать болезнь.
– Слушаю, – сказал Марлен Андреевич, не отрываясь от дела.
– Я по поводу работы, – повторил он.
– Я понял. А кто дал вам мой телефон? – неожиданно он внимательно уставился на Женьку.
– Я учусь в одном классе с вашей дочерью. – Он почему-то подумал, что Альбину могут за это ругать, а потому вдруг стал ее оправдывать: – Но она не знала, что я вам буду звонить. Просто я понял, что хочу быть врачом. А начать хотел бы с азов.
– Как вас зовут? – довольно дружелюбно спросил Марлен.
– Женя Невский.
– Что-то я, по-моему, никогда о вас не слышал, – нахмурил брови Марлен Андреевич. – Вам что, Женя Невский, нравится моя дочь?
– Нет! Что вы! – возмутился Женька. – Я просто хочу быть врачом.
– Это хорошо. – В глазах у него промелькнула профессиональная ирония. – Но врачом-то я вас взять не могу. Вы же понимаете… А вот судна выносить – с превеликим удовольствием. Годится?
Потом Марлен Андреевич с чувством пожал ему руку, и Женька подумал, что отец у Альбины очень даже ничего. А потом его отправили по инстанциям. По КЗОТу работать ему можно было не более двух часов в день, как учащемуся. Но больше ему и не нужно было. В отделе кадров на него завели новенькую трудовую книжку. Кастелянша выдала бесформенный белый халат, завязывающийся сзади веревочками, и ужасный санитарский колпак.
К выполнению должностных обязанностей ему предложили приступить немедленно. Старшая сестра отделения кардиологии Лариса сообщила, что является его непосредственным начальником.
– Понедельник, среда, пятница. Приходить – в шесть. Уходить – в восемь. Перестилка в реанимационной. – Она окинула его строгим взглядом. – Там мужская сила нужна. Помывка полов в палатах. Дезинфекция. Помощь больным. Кому что надо – принести, унести. Пойдем, познакомлю тебя с участком твоей работы. Сегодня у нас санитарит Валя. Будешь смотреть и учиться. Что попросит – поможешь. Научишься через пару дней – спрашивать буду с тебя…
Могучий энтузиазм не дал ему сломаться. Пожилая сердобольная Валя работала ловко. Он был согласен на всякую, совершенно неприемлемую еще позавчера работу. Его просто заклинило – он хотел проверить себя на твердость характера. И не дрогнул ни разу. Даже нос не затыкал. Такой, казалось бы, естественный жест дилетанта казался ему оскорбительным по отношению к будущей профессии.
– А ты ничего, Женечка, – сказала, вытирая вспотевший лоб, тетя Валя. – Видать, дело у тебя пойдет.
Отжимая, наконец, половую тряпку и развешивая ее на батарее в подсобке, он чувствовал себя настоящим мужчиной, героем, живущим правильной и увлекательной жизнью. В морду-то бить любой может.
Домой он пошел пешком. Небо над Невой было ветреным и клочкастым. По реке шел с Ладоги лед.
Вопрос, который я слышу чаще всего, когда люди узнают про мое скромное хобби – мол, что, кости прямо под ногами валяются? Это где же, в каких каверзных местах нужно шариться, чтобы вот так просто наткнуться на парочку трупов?! Двадцать первый век на дворе! Цивилизованные люди то поди, и тараканов не видели, а тут такой страх.
До того, как у меня раскрылась таксидермистская чакра, я не особенно обращала внимание на тушки животных. Хотя если вдуматься, сталкивалась с ними довольно часто. Помню, как иногда видела на дороге в детстве раздавленных лягушек – прямая иллюстрация того, что не нужно перебегать дорогу в неположенном месте. Дохлые голуби – это вообще что-то само собой разумеющееся, при этом в некоторых частях города никакие дворники их не убирали, и птицы радовали своим видом в любую погоду. А один раз я даже видела дохлую крысу со стольником в лапах. Не шучу! Видимо, жадность губит даже хвостатых.
Это уже не говоря о случае, в котором я однажды нашла дохлую мышку в себя в подушке. Точнее, ее половинку. Вторая половина, видать, как паззл, попалась кому-то другому.
Может, это просто случаи, а может именно это взрастило во мне довольно крепкие нервы. Поэтому тому изобилию, которое тут и там встречалось в деревне, я не удивилась.
Но все-таки, я и сама не подозревала, что фраза про «под ногами валяются» может быть настолько буквальной! Давайте я расскажу вам о том, как мог проходить один день в славной деревне, а вы сами посмотрите?
***
Каждое утро в деревне начинается одинаково. С туалета. Ах эти трудные времена, когда на ночь лучше не пить, чтобы не гонять в тубзик по темноте и без сопровождения! Кто утром встал того и очередь. Уточняя по пути, не занято ли теплое место и пересчитывая постояльцев дома (а нас там было 9 человек не считая собаки), каждый брел в нужном направлении. И если дома все обычно ходят в туалет незаметно, то в деревне скорее принято вслух трижды оповестить всех, чтобы ни-ни! Никаких конфузов.
После туалета – завтрак на кухне в две смены (за один раз за стол все не влезали) и утренний обход владений. Не на полном серьезе – просто все разбредались подышать воздухом, кто куда – дети сразу в огород играть, кто-то на речку глянуть, кто-то за двор с собакой побегать.
Я тоже шла, на речку – в попытке поймать лягушек, или поснимать видео на бережку.
Раз – дети зовут, а раз зовут то сразу ясно – не зря. Когда я пришла на их местную импровизированную детскую площадку – там был сюрприз. В виде половинки мыша. И снова передняя. Вот я не удивлюсь что это знак, который мне подбрасывает судьба. На что намекает? Что у меня с таким темпом жизни задница отвалится? Или что я как никто другой нуждаюсь в любимой половинке? В общем-то намек был свежий, недоеденный по какой-то причине. Странно, мышка была крохотная, неужели на вкус не пошла? Вид грустного грызуна напомнил мне клубнику – слегка помятую. Видя, что к площадке уже приближается младший из нашей детской компании ребенок, я быстренько ускакала с мышом к муравьям – по глупости мечтая заполучить теперь еще и мышиный череп.
Как вы помните, муравьи меня скажем так обманули, и сожрали все целиком.
***
После завтрака и праздных блужданий по деревне планы строятся в зависимости от занятости и надобности высаживать помидоры. Когда овощи не стоят над душой – вперед выходит доступный отдых. Например – на озеро рыбачить. А это значит, что все прыгают в Ниву, в багажник, и вместе с собакой трясутся там по дороге до места назначения.
Раньше озеро было действительно озером. Ну, так мне сказали, поскольку я эту местность наблюдала первый раз. Но нас встретило обмелевшее болотце – жижобочное и вонючее. Пока родители с мелкими разглядывали природу и для проформы закинули удочку, я с средним братом обошли озерцо.
Спугнули местных птиц, пытаясь пофоткать их поближе, обнаружили следы кабанов, которые тут точно водились, и кое-кого покрупнее. Нашли пару коряг и какой-то металл, расстроились, что на дне озера могло бы быть что-то и поинтереснее. Пытались ловить лягушек, чуть не увязли в жиже, сперва я, потом средний брат мужа, потеряв сапоги и запачкав ноги по колено. Шли и считали змей – насчитали больше 40 штук ужиков, тут и там плавающих, и загорающих, а последнего – я и вовсе гордо несла на палке, как флаг, поскольку ужик был уже не очень живой. А судя по состоянию тушки – давно не очень живой.
К моему несчастью, змея мне забрать домой не дали – никто не хотел ехать домой, зная, что где-то рядом подпрыгивает на кочках дохлятина.
Правильно, кто захочет такое осознавать и знать… Поэтому следующий раз я просто никому не сказала о мертвых соседях по транспорту.
***
Когда с рыбалкой не задалось, всегда есть еще варианты. Например – грибы собирать. Или шишки на восхитительное, и, между прочем, редкое и дорогое варенье. Мы его в этом году наварили столько, что сами съедим не известно, когда.
Поле. Русское поле — это прекрасные цветы, далекий горизонт, а еще рои насекомых, которые однажды преследовали нас аж до машины, колючие кустарники, затаившиеся змеи и клещи.
А еще – ящерицы! И если на грибы мне охотиться почему-то не удавалось, то увидев, что поля кишат просто мелкими рептилиями – я переключилась на них. Какой азарт охоты! Какая скорость! Кажется, что поймать этих зверюг не реально, но на самом деле, все зависит только от того, насколько ты мастер своего дела.
Так что скоро мы с мелкими пацанами наловили целое ведерко. У кого грибы – а у кого мясо, как говорится. Но – естественно, рассмотрев их мы всех выпустили.
Кроме одной.
Ее нашел младший братишка мужа. Самая быстрая поимка века – потому что ящерка уже не убегала. То ли так, на ходу померла, но, скорее всего была поймана хищником которого мы случайно спугнули и оставили без обеда. Именно эта ящерка и поехала с нами домой на Ниве, заботливо уложенная в пакетик.
***
Между отдыха всегда найдется место работе. В деревне каждый получал свои задачи – кто полоть траву, кто сажать лук, кто таскать ведра, кто провода тащить, кто колеса для ямы резать… Но иногда задачки бывали нестандартные. Например, когда бабушка заставала свою ненаглядную псинку с чем-то подозрительным в пасти.
Подозрительное обычно оказывалось гниющей частью какого-нибудь животного, воняло зверски, рассыпалось червями, и считалось у собачки за десерт. Бабушку такое положение дел не устраивало – Кнопа, собака, ведь еще и спит не просто в доме, а на кровати, да целоваться лезет! А уж после такого целовать ее в мордочку не захотела бы даже хозяйка.
Так что я иногда получала задачу со свер-важностью. Отловить собаку, наругать, отобрать вкусняшку, утилизировать, промыть рот и свои руки, и глаз с четвероногой не спускать.
В очередной раз вкусняшкой оказывалось свиное копыто, полное опарышей, и я любезно выкидывала его… куда-нибудь. Часто за забор к тем же отсутствующим соседям. Кстати, только недавно узнала, что там теперь кто-то живет. Неловко вышло, да?
***
Днем папа мужа обычно играл с младшим сыном в футбол за двором. Поле там было, конечно, никудышнее, но где еще мячик гонять, не в огороде же? Вот в один такой раз они принесли мне то, что невозможно не упомянуть.
Я сперва даже не поняла, что за фигню мне сунули в руки, а потом опешила от удивления и шока.
Это была черепашка. Но какая! Это была настоящая мумия! Абсолютно сохранившаяся, крохотная, чуть больше монеты, высохшая как корочка хлеба, пугающая и завораживающая одновременно.
Как она оказалась на дороге – загадка (хотя у нее есть несколько вариантов ответа). А как ее не раздавили – вообще не поддается объяснению. Папа просто увидел ее и сказал сыну отнести мне.
Теперь она изюминка моей коллекции. Ведь и правда, как звучит – дома у меня настоящая мумия.
***
Какой бы ни вышел день, вечером ужин и отдых. Сходить на речку – это вовсе традиция, даже в холодные дни каждый по несколько раз в день спускается к мостику. А я – полюбила плавать. Не вот так прям, конечно – на лодке. Грести у меня получалось отлично, и зарядка, и виды вокруг красивые. Плывешь между камышей – а тут и там шорохи, вон рыбка плеснула, где-то лягушки поют, утки взлетели. Иногда хотелось бы увидеть кабанов, которые на острове спускаются пить по ночам – но, наверное, этих встреч стоит скорее избегать.
В один такой раз я поплыла на лодке туда и обратно. Традиционно, перед сном. Был уже вечер, темнело, но я сразу заметила в воде что-то странное. Уж что-что, а свою реку я знала отлично! Я сперва подумала, что какой-то зверь или водоплавающее – но нет. Нечто торчало из воды и было похоже на корягу, чем на рыбку, которая высунулась дышать.
Только подплыв ближе, я поняла, что это такое. Большая черепаха запуталась в сетках соседей и не смогла уплыть. Воздуха у нее было достаточно, но вот еды вряд ли. Поэтому ее существование закончилось довольно грустно.
Я была бы не я, если бы не вытащила бедную из сетей и бросив на дно лодки, не приплыла бы с ней на берег. Только осмотрев животное вблизи я отнесла ее в маленькую запруду и положила там в воду, вернув в родную среду. Что случилось с ней потом – расскажу чуть попозже.
***
Мораль сей басни? Все умирают! Люди от старости и болезни по соседству каждую минуту, птицы, насекомые, животные. То, что вы ни разу не видели свежий кошкин труп – просто означает, что плохо смотрите под ноги, или не оказывались в нужную минуту в нужном месте. Всего за пару мгновений до того, как вы прошли по этой улице утром – дворник убрал дохлого пса, а за углом – голубь попался в лапы кошки и остался лежать грустно, сложив лапки. Вон под тем кустом вы не заметили мышку, а в траве лежал восхитительной красоты жук.
А трупы реально валяются под ногами. Плавают в реках. Лежат в уголках. Порой мы по ним даже ходим. Грустная ли это информация? Вряд ли. Хотя, наверное, немного пугающая.
В этот раз глава получилась наваристой – как уха. Как говорится, сосчитай всех участников этой истории и угадай, какие из них точно вошли в мою коллекцию)
Виктор тем временем уже смотрел на Альенде.
— У меня никого не осталось. Никого, в ком текла бы моя кровь.
И снова в глаза Риккерта. Недолго. Кажется, он и вовсе закрыл лицо руками — линза показывала только темноту.
— Я же хотел его отравить. Ходил сюда, смотрел. Собирался подменить бокал, сделать копию, чтобы анализатор показал, что все чисто… Я и тебя-то нашел…
— Я помню, — мягко сказал Риккерт. — Я говорил, что радости ты не почувствуешь.
Оба замолчали. Риан подумал уже, что связь отрубилась, когда Виктор медленно проговорил:
— Кого я пытаюсь обмануть… Все это моих рук дело. Только моих…
Он поднял взгляд.
— В следующем году было бы двадцать лет.
Взгляд его заскользил по залу, ни на чем не останавливаясь.
— Я уже даже не знаю, были ли они на самом деле…
— Были. Конечно, были.
— Скажи, я все сделал правильно?
Тут Риан отрубил связь — чужие пиздострадания его не интересовали, а что хотел — он узнал. Тем более что парни успели перетаскать всех официантов в зал, а Норьега вляпался-таки в кровищу и теперь искал, с каким из них поменяться обувью. Пока Риан отвлекался на это, Риккерт успел куда-то свинтить. Отправив братишек вниз, в гараж, Риан неторопливо прошел по залу.
Виктор сидел на стуле у трупа Альенде, спокойный и дохлый. Сам сожрал заготовленную отраву, или помогли ему — этого Риан не знал. Он смотрел на Альенде, и в таком виде тот нравился ему куда больше.
— Что, старый хрен. Обломался ты по самое не балуйся.
Ногой он легонько пнул руку мертвеца.
— Плюнул бы тебе в рожу, да следов оставлять нельзя. Вот и хрен с тобой.
Потом он осмотрел на Виктора. Тот, ясное дело, головы не повернул.
— Извиняй, браток, если что не так. Лихом, как говорится, не поминай. Как по мне — ты все правильно сделал. Молодец.
Риккерт остановился рядом. Протянул Риану инфокристалл.
— Держи. Владей. Все архивы Альенде. В том числе и за ними ты сюда пришел.
Риан развернулся к нему лицом.
— Я-то сам, мать твою, знаю, зачем я сюда пришел. А вот ты зачем?
Разноглазый усмехнулся. Смайлы в глазах его широко и отвязно лыбились.
— А что, надо было тебя просто на танцы с мороженым сводить?
Риан открыл рот. Потом закрыл. Потом снова открыл. Риккерт протянул руку и пальцем захлопнул ему челюсти.
— Пошли. Все только начинается.
Оказывается, у доктора на поясе была небольшая сумка. И он ее умудрился не потерять ни во время приключения на линкоре, ни пока лезли на скалу. Едва ушли с Мусорного берега, он непререкаемо велел своим спутникам остановиться:
— Надо обработать раны. И не только у… — он кивнул на Грегори. — У вас, Роджер, кожа на руках содрана, наверняка больно пальцами шевелить.
Патрульный кивнул. Хорвен опустился на ближайший камень, невольно застонав.
— Шок проходит, возвращается нормальная чувствительность, — пояснил доктор. — К сожалению, у меня только перекись водорода. Зато много. Держитесь крепче.
Роджер оставил доктора и пациента наедине и прошел немного дальше по тропе. Когда страх растаял, он задумался о том, что делать дальше. Вернуться в штаб патруля, написать доклад? Приведет ли это к пересмотру дела Хорвена? Или его попросту расстреляют в одном из трюмов? Правильно ли он поступил, решив дать второй шанс приговоренному? Хорвен был единственным, кто без посторонней помощи спастись бы не смог. Он был привязан к лавке и улетел бы в пропасть вместе с линкором. Но чем такая смерть хуже публичной порки и изгнания на Корабельную скалу?
Тропа под его ногами раздваивалась. Широкая вела к хижинам нижних улиц, узкая терялась в скалах.
— Роджер! Идите сюда! — окликнул доктор. — Ваша очередь.
Хорвен спросил:
— Почему вы мне помогли?
— Не знаю. У вас не было шанса. У всех других шанс был, а у вас не было. Наверное, поэтому.
— Я не убивал капитана.
— А кто тогда?
Доктор вынул из все той же сумки узкую красную ленточку.
— Видели такие?
Роджер покачал головой.
Доктор мягко улыбнулся.
— Не расстраивайтесь. Я тоже не видел. Где-то на нижних кораблях… не кривляйтесь, от этого еще никто не умирал. Такие ленточки носят заговорщики. Те, кто хочет перераспределения ресурсов и готов сражаться, чтобы уничтожить власть Наследников. Понимаете? Я сам недавно узнал. Но вот руководство патруля знало наверняка. В смерти капитана и в смерти Даниэля виновен кто-то из них.
— Линкор… — медленно сказал Роджер, — сорвался в пропасть не сам. Сначала был взрыв. Что-то происходит. Прямо сейчас. На корабле ведь был почти весь совет Наследников. Интересно, они выбрались?
— Хотите сходить и узнать? — Хорвен осторожно поднялся на ноги, прошелся морщась. — Ребра вроде целы.
Роджер отвел взгляд. Если окажется в штабе, придется рассказать все. В том числе и о Хорене. А это неминуемо приведет к его повторному аресту.
— А вы? Что собираетесь делать дальше?
— Дальше я отправлюсь в свое законное изгнание. На Корабельной меня никто не станет искать. Если, конечно, вы не расскажете.
Доктор с некоторой виной в голосе сказал:
— Мы нашли катер. Не сердитесь, что Эри отдала мне ваши записи раньше времени. Мне кажется, она была права.
Хорвен невесело кивнул.
— Мне тоже кажется. Так что, Роджер, вы с нами?
Да, может быть, это верное решение. Пока еще не ясно, что происходит в городе, кто выжил, кто погиб. Пока непонятно, что дальше. Выходит, любое твое действие, чем бы оно ни было продиктовано, все равно будет нести последствия. И ни кому-нибудь, а тебе на хребет. А раньше ты не знал. Долг велит сейчас подняться на верхние улицы, узнать ситуацию, доложить начальству. Долг велит надеяться на непогрешимость трибунала морского патруля, который, кстати, уже однажды ошибся. Пойти против собственного понимания чести и справедливости. Но может быть, все не так страшно? И на этот раз командование разберется, кто прав, кто виноват?
Да-да, в нынешнем-то хаосе, после гибели линкора. До того ли им будет? Ведь никто не знает, скольких старый линкор забрал с собой.
— Я вас не выдам. Но и с вами не пойду. Не хочу увязать в этом. Меня могут счесть предателем. Не хочу знать больше того, что уже знаю.
Хорвен снова кивнул, как будто ждал именно такого ответа. Потом все-таки совершил еще одну попытку:
— Капитан однажды у меня спросил, чего я боюсь. Почему ничего не делаю для спасения города. Он считал, что я могу что-то сделать. Потому что от жизни города зависит и моя жизнь. Но я не видел, почему город нужно спасать. Мне он казался огромным и незыблемым, казалось, что он был всегда и будет всегда. Это не так. Слышите, Роджер? Город стар. Он гибнет.
— Я помню. Вы сказали приставу там, на линкоре, что-то подобное. Я понимаю.
— Я не капитан и даже не Даниэль. Но вижу, что вы можете понять не только это. Идемте. Это недолго и вы всегда сможете уйти.
Доктор проверил, надежно ли застегнута сумка на поясе. Он не стал убеждать Роджера, просто пошел вперед. И Хорвен пошел за ним, отстав всего на шаг. Они словно предложили Роджеру решать самому. И он, дав им отойти по склону шагов на пятнадцать, насвистывая, двинулся следом.
Над Корабельной всегда кружатся птицы. Роджер никогда раньше не видел их вблизи. Он представлял их себе мрачными привратниками мира мертвых. Он ошибся. Птицы были некрупные, светлые и крикливые.
— Это чайки, — рассказал Хорвен. — Они, наверное, прилетели сюда вместе с кораблями. Здесь слишком высоко для них, однако приспособились как-то.
— А что они едят на скале?
Вопрос был дурацкий, Роджер сам это понял.
С Корабельной весь город как на ладони. С гибелью линкора он изменился. И сверху заметней стало то, о чем в самом городе можно было только догадываться. Людей становится меньше. Жилые суда сосредоточены в центре. Окраины давно мертвы. А ведь и эти, «центральные» корабли стоят наполовину пустыми.
— Страшно… — пробормотал доктор. — Как все изменилось…
Исторически так сложилось, что все небольшие и более маневренные суда оказались пришвартованы выше тяжелых многотонных кораблей. И опустели они первыми: запас угля на них был небольшой, продуктов и иных ресурсов они не несли. Да и скала слишком крута в верхней части. Внизу есть горизонтальные площадки и террасы, а здесь больше отвесных стенок и неустойчивых камней. Зато и позднейшему разграблению подверглись лишь те, до которых удобно добраться. Именно эти пустые коробки и служили сейчас последним пристанищем для мертвецов. На бортах краской написаны имена и даты жизни — где-то крупно и размашисто, где-то четким трафаретным шрифтом….
Грегори шел, не задумываясь, он хорошо знал дорогу. Это доктор с Эри вчера почти час бродили в темноте, постоянно сверяясь со схемой. Хорвену дорога была знакома до мелочей. А скала меж тем становилась все круче.
Наконец, подъем по тропе стал и вовсе невозможен. Он закончился тупиком. Там к борту небольшого, хищных очертаний судна была приставлена лестница. А под этой лестницей чинно сидел крупный черный пес.
Роджер сбился с шага. Он знал, что столкнуться с дикой стаей здесь, вдали от людей, может быть смертельно опасно. Но, оказалось, беспокоился он зря.
Хорвен, внезапно опустился на одно колено, позвал:
— Гасс! Гасс, иди сюда, собака!
Пес заскулил, опустив морду, и побрел к нему, быстро виляя опущенным хвостом.
— Живой, черная бестия. Иди сюда…
Он обхватил пса за шею, притянул к себе, бормоча что-то неразборчивое.
— А дальше куда?
— Наверх.
Доктор подошел к лестнице. Пояснил:
— Почти на самый верх.
Гасс остался внизу. Они, с борта на борт, поднялись еще выше, хотя, казалось бы, куда дальше. И Роджер вдруг увидел кое-что знакомое.
— Флаг!
— Смотрите ниже.
— Эри! — окликнул Хорвен.
Девушка отложила кисточку и банку с краской, ловко перебралась через фальшборт и через несколько мгновений оказалась рядом.
— Я боялась, что вы не вернетесь! Как же я боялась!
Подошла, обняла Грегори, уткнулась носом в подмышку.
— Я решила, что если кто-то из вас выжил, вы все равно сюда придете.
— Ты умница.
— Ты даже не представляешь, какая — отозвалась она, поднимая улыбающееся лицо. — Грегори, идем. Идемте все за мной! Это важно.
Уже без всяких лестниц, просто перебираясь через борта, они оказались на коренастом, когда-то светло-сером, а теперь ржаво-коричневом буксире.
— Я искала краску. Подумала, что отсюда трудно что-то стащить, слишком скала крутая, и наверняка где-нибудь должны остаться разные запасы. И пока искала, нашла вот это.
Не слишком просторный трюм. А у самого входа — брезентовый, плотно зашнурованный чехол. Шнуровку кто-то уже частично распутал, и из-под нее выглядывала серебристая плотная ткань.
Грегори провел по ней рукой, осторожно, словно боялся, что рассыплется в пыль.
— Я проверяла, не рвется.
— Это что-то вроде воздушного шара. Аварийная система, если аэростат судна окажется поврежденным. Где-то должна быть горелка или баллоны с газом. Лучше бы горелка…
— Может, объясните? — почти жалобно попросил Роджер.
Хорвен и доктор переглянулись, словно определяя, кому объяснять. Доктор пожал плечами, сказал:
— Если этот купол рабочий, то мы сможем отремонтировать один из небольших кораблей. А это означает, что мы сможем разведать местность, а если повезет, то и привести помощь.
— Или попросту сбежать отсюда.
— Сбежать не получится, — загадочно возразил Хорвен. — Но работы впереди много.
Раньше, при Союзе, когда армия была общей, западный украинец отправлялся на службу за лычкой. Медом не корми, а дай поруководить – хоть старшим солдатом. Став ефрейтором, украинец получает в подчинение нескольких таких, как он, но рядовых, всласть «панует» над ними, показывая свою крутость. Остальные национальности одну лычку на погоне не жаловали, даже поговорка бытовала: «Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтором». В этом был весь украинец из глухой Галичины – не отличаясь умом и сообразительностью, он жаждал поруководить, даже командование малым отделением он полагал собственной заслугой и считал, что это придает ему некоторую армейскую избранность. Домой он обычно возвращался с золотыми лычками, грудь увешивал всеми значками, которые сумел достать – от отличника СА и значка ГТО до значка спортсмена-разрядника и знака парашютиста, хотя к ВДВ не имел никакого отношения. Особым шиком являлись пластиковые или картонные вставки в погоны, полушерстяная гимнастерка и предмет вожделений – латунная пряжка ремня, начищенная до ослепляющего блеска пастой гойя. Доведению пряжки до необходимой кондиции он посвящал все сто дней до приказа об увольнении в запас.
Впрочем, зачастую он оставался на службе сверхсрочником. В советской армии прапорщики были сплошь из украинцев. Они считались хозяйственным и бережливыми людьми. Вот и ставили их на склады, особо ценилась должность заведующего продовольственным складом. Ну, сами понимаете – короли сгущенки и тушенки, мяса и масла, сахара и суточных пайков. Их уважали, перед ними заискивали. А они чувствовали свою незаменимость, ходили важно.
Утро прапорщик начинал с того, что становился посреди склада, оглядывал вверенные ему богатства и говорил: Ну, что мы сегодня домой повезем? Многие тогда путали с государственной шерстью свою личную. У одного повелителя складов дома обнаружили почти тысячу комплектов нижнего белья, столько же носков, перчаток и две коробки погон. «Погоны-то тебе зачем? – простонал присутствовавший при обыске командир части. Так списали, за частью это не числится, — меланхолично ответствовал прапорщик. – А мне излишки на складе ни к чему».
Как известно, прапорщик отличается сметливостью и угодливостью начальству. Добравшись до вершин личной власти, западный украинец обычно не претендовал на большее, нежели офицерское обмундирование и хромовые сапоги. Именно они позволяли ему приехать на родину в забытое Богом селение истинным повелителем жизни – звездочки на погонах придавали ему уверенности в себе, хромовые сапоги были предметом зависти всех стариков деревни. Звездочки на погонах некоторые несведущие старики даже путали с генеральскими звездами, поэтому только восхищенно цокали и говорили горделиво подбоченившейся матери военного: ««Твій-то, твій! Треба ж в якие верхi виліз! А мій Степка все коровам хвости крутить!»
Поступить на военную службу – значило подняться над сельским образом жизни и выбиться в люди. А там, глядит, приметят тебя большезвездные начальники, приблизят к себе, а значит и к материальным ценностям. «Наступит время и нам панувати!»
При этом нельзя сказать, чтобы украинцы совсем уж отрицали науки и технический прогресс. Они любят технические достижения и стараются, чтобы дом ими был полон до порога. Приятно ведь смотреть с дивана американские боевики, записанные на видеомагнитофон или просто существующие в онлайне таинственного Интернета. Еще приятнее вести по Интернету гибридную войну с зомбированными русскими чмошниками. Разумеется, техника была западных фирм, или китайская. Несмотря на свою изобретательность, сами они, кроме самогонного аппарата, ничего не изобрели. И дети их ничего не изобретут. Ибо весь коллективный технический разум украинцев ушел на изобретение самогонного аппарата. В изготовлении самогона украинцы прирожденные мастера и нет им равных ни в Европе, ни Азии, я уже не говорю о других частях света.
Каждый украинец умеет работать, руки у них золотые. Сколько в России и Европе построили – уму непостижимо! А еще он умеет пилить металл, сдавать в утиль, вынимать окна, выкручивать краны и разбирать по кирпичам все, вплоть до фундамента. Тут они тоже мастера. Единственное, что они сделали после объявления незалежности, это распродали все, что смогли с оставленных Империей без присмотра военных складов. Впрочем, чего их в том обвинять, многие россияне тоже на этом поднялись в благословенные девяностые годы. Разваливая предприятия, сдавая станки в металлолом, украинцы, подобно старшему брату, лишали самих себя мест приложения рабочих рук.
И ехали работать к проклятым москалям. Или в Польшу — клубнику собирать. Хотя при желании ее можно было и в Украине собирать, там урожаи не в пример больше были бы на тамошних черноземах. Так ведь это сажать еще надо!
Поэтому, когда Турчинов объявил мобилизацию в АТО на Донбасс, поначалу желающих было немало. Работы на селе почти не было, ехать на Москальщину, чтобы заработать гроши, рисковали лишь пожившие свое сорокалетние дядьки, еще не забывшие, что жили в Союзе. Лес рубить или на шахтах корячиться тоже охоты не было. Не Степке ведь соседскому уподобляться, не в ватники подаваться!
Смущало одно – обмундирование и «берцы» следовало прикупать за свой счет. Да еще бронежилеты зачем-то. Зачем? На Майдане без них обходились. А там ведь «Беркут» в противниках был! А на Донбассе? Алкаши сиволапые, наркоманы хреновы! Отстой человеческий! Одно слово – ватники!
Но если так требуют, ничего не поделаешь. «Мамо! Дай п’ять тисяч гривень! На війну їду!»
«Ох, сiнку, ти вганяєш маму в труну і навіть глибше!»
Ах, горячие материнские слезы!
Сколько их пролито вслед ушедшим на войну! Горючие то были слезы, Какая мать не всплакнет, вытирая глаза рушником, глядя вслед сыну, отправляющемуся на борьбу за самостийность и неделимость неньки!
Какая мать не всплакнет, развязывая узелок с гривнами, что прислал из России отец, горбящийся на стройках тамошних богатеев или промерзая насквозь в балках Уренгоя. Сынок просит! Как я могла отказать? Да зачем мне эти гроши, если сынок идет на войну?!
Слезы, слезы материнские!
А сколько еще предстоит их пролить ночами в думах о сыне? Сколько поклонов отбить Господу нашему, умоляя, чтобы сын вернулся домой живым и невредимым! И выплакать свою материнскую боль и тоску, когда сын не вернется домой. Искать его среди живых и мертвых, в плену ли, калекой, искать и не найти…
Война, война!
Так вот в один из прекрасных дней явился в контору Андрей.
— Братуха, гріш потрібний.
— А що, золота партії не відшукав? – прижимисто поинтересовался Петр.
Андрей свирепо поглядел на брата и сплюнул:
— То хіба за всіма доженеш? Поки на Полтаві пам’ятник рушимо, інші в Харкові ламають. І ніколи не знаєш, повезло кому чи ні. Ні, тепер я за міражами не ганяюся. У батальйон «Донбас» йду. Боротимуся з ватниками на Сході! Відокремитися захотіли? Ми їм влаштуємо веселе життя. А цю тварюку Гиркина я особисто зловлю і в клітці на Майдані поставлю! Хай люди дивляться, яку сволоту з Росії до нас присилають!
— Остапа Башкуртовiча треба запитати! – осторожничал Петр.
— СБУ по твоєму Остапу Башкуртовiчу плаче! Дай гріш, а то сам туди піду, тиловий щур!!
Надо же, еще автомата в глаза не видел, врагов по телевизору разглядывал, а туда же – фронтовик!
— Что за шум, а драки нету? – в кабинет стремительно вошел Остап. Настроение у него было великолепным – в рамках «Украинвоенэкспорта», где Остап был на подхвате, поставили Хорватии самолеты «Миг» с крыльями от «СУ-15». Поскольку крылья поставлялись отдельно от корпуса, хорваты особистости сделки не поняли, но деньги заплатили. Представитель «Украинвоенэкспорта» Остапу попенял за обман, но мзду взял, резонно полагая, что отвечать (если придется) будет частник, претворивший сделку в жизнь. Отвечают всегда стрелочники.
— Блудный сын явился? – Остап улыбался. — Как дела, кладоискатель?
— У АТО зібрався, — пояснил Петр. – Грошей просить на амуніцію, командор.
— Видай небіжчикові, — велел Остап.
— Ти чого мене ховаєш, Остап Башкуртовіч? – удивился Андрей.
Действительно – рано живого в покойники записывать!
— Так ты же на Донбасс собрался. Там тебя шахтеры и закопают. Народ суровый, к земле привык. Шахтер с землей на «ты»!
— А ось у військкоматі говорять, що якщо хто в АТО поїде, то потім матимуть трьох-чотирьох рабів і по дві копанки.
— Давай, — вытягивая ноги и разглядывая полосатые носки, сказал командор, с легкой руки Петра Ангела звание это прилипло к Остапу. – Этот самый раб тебя и прирежет ночью.
— Як так? Мене-то за що? Прав не має!
— Прав не имеет, — согласился Остап. – А зарежет обязательно. Ты ведь рабовладелец будешь. А рабу нечего терять кроме своих цепей. Так что зарежет, даже не сомневайся! Лучше скажи, много памятников повалил?
Памятников Андрей не валил.
А вот руку Ильичу отпиливал.
Связался он с одним таким же кладоискателем – Игнатом Самотыкой. Тот раньше родным сыном Степана Бандеры подрабатывал. Что значит, как подрабатывал? Приходил в администрацию сельского поселения, представлялся, говорил, что проездом, на могилу отца в Германию ездил, да вот незадача – в поезде проклятые москали вытащили у него документы и деньги. Так не соблаговолит ли глава администрации в знак уважения к памяти отца оказать сыну некоторое денежное вспомоществование? Ну, конечно, администрация отсыпала ему ништяков и благоденствий от своей щедрости, и был Игнат сыт, пьян и нос в табаке. Но со временем его оселедец примелькался, а рожа стала столь же узнаваема, как, скажем, личико Софии Ротару в период ее популярности. Работать на Западной Украине стало опасно, и Игнат подался на восток, надеясь, что Бандеру и там стали уважать. Первый раз Игната побили в Харьковской области. Не успел он произнести от порога заветные слова «Слава Украине!», как глава сельской администрации обрушил на него маленький, но ужасно жесткий и больно бьющий кулачек. Игнат позорно бежал, глотая слезы и сопли, прерывистым голосом обещая преследователям кровавые кары. Потом его били еще в нескольких поселках и селах, через некоторое время Игнат твердо усвоил, что если тебе не отвечают на традиционное приветствие, задерживаться в кабинете не стоит – побьют, даже к гадалке не ходи!
Больше ничего разумного Игнату в голову не приходило, и он поневоле стал искателем золота партии. Однажды он был в селе под Краматорском. Был яркий солнечный день, каким всегда славился апрель на Украине. При свете солнца памятник Ленину, стоящий на площади у поселковой администрации так чудно и заманчиво сверкал, что Игната Самотыку осенило: вот оно! Проделать задуманную операцию в одиночку он не мог, поэтому поделился своим открытием с первым встречным. А им оказался именно Андрей Ангел. Тот посомневался:
— Гнат, а пам’ятник точно золотий?
— А який же він? – удивился Самотыка так красноречиво, что Андрей отбросил сомнения. И в самом деле, який же він раз так блестит?
В ту же ночь они осуществили задуманное, благо ночь выдалась безлунной, а в бывшем доме культуры всю ночь шла дискотека, и за воем электрогитар было совсем не слышно скромного визга пилы, которым они отпиливали руку Ильича. Игнат авторитетно сказал, что руки вполне хватит на двоих до скончания века и детям еще останется.
— А якщо що, другу руку відріжемо, пообещал Игнат.
— Полночи ми руку пиляли, — мрачно рассказывал Андрей. – Полночи в лісосмугу на околиці несли. До обіду розпилювали. Немає там жодного золота, одна чугуняка! Ну, шпурнув я шматком чугуна в цього ідіота Гната і пішов.
— Зря, — заметил Остап. – Надо было чугунную руку в пункт приема металлолома снести, там бы вас дураков и повязали!
— Розумний ви, Остап Башкуртовіч! – огрызнулся кладоискатель-неудачник.
— Выдай ему денег, — сказал Остап.
— Ой, швыряетесь вы нашими деньгами, — сказал от конторки зиц-президент Логарифмер. – Ой, швыряетесь! Гроши они счет любят!
И перехватив свирепый взгляд Андрея, ласково добавил.
— Ну, шо вы так смотрите? Шоб вы видели меня одним глазом, а я вас на одной ноге!
Андрей суеверно перекрестился и сплюнул через левое плечо.
Получив деньги, он ушел.
На следующий день младший Ангел явился в новенькой форме.
Берцы были надраены до сияющей черноты афроамериканца, даже лоснились. На рукаве голубой и желтой полосками выделялась эмблема батальона «Донбасс». Голова пострижена, набок свисал богатый оселедец.
— Гроша не дасте? – с порога поинтересовался он.
— Шо, опять? – удивился Петр.
— Гребет, як коник копытом, — сказал от конторки Логарифмер. – Бездонное цеберце не наполнишь, никакого колодца не хватит!
— Так завтра отруюють, — сказал Андрей. – Випити потрібно.
— За здравіє, або за упокой? – поинтересовался брат.
— Злий у тебе язик, — вздохнул Андрей. – Укоротити треба. Батьківщину йду захищати, розуміти надо!
На вопрос «От кого?» добробатчик так и не ответил.
На защиту Украины хлопцы выступили пьяными до изумления. Из вагонов доносились возбужденные голоса нетрезвых бойцов за свободу Украины. В одном из вагонов нестройно и немузыкально, но старательно ревя, пели марш УНСО:
Лишайся мила.
Не плач, кохана,
За твій і доньки і сина
спокійний сон.
Я вранці-рано
у партизани
піду з боївкою УНСО!
Послышалось звяканье стаканов, потом на мгновение настала тишина, которую нарушил зычный клич:
— Слава Украине!
— Героям слава! – проревели не менее зычные глотки.
Никто не сомневался, что из АТО все вернутся настоящими героями, победители ватников и москалей, захвативших вероломно часть неньки Украины. Даже не думалось о том, что донбасские синяки тоже мечтают стать героями. Зачем ? Ведь каждый победитель получит свои копанки, где будут ишачить донбасские рабы. Ну, как не выпить во славу украинского оружия!
— Будiмо, хлопцi!
— Будем!
— Земеля, у тебя лишнего тельника нет?
— Нет, брат. Ну, будимо! Сало без горілки, що свиня без рила.
— Захистимо неньку! Рідна земля і в жмені мила.
Я вийшов в місто,
я встав з окопу,
Спливають кров’ю
Абхазія і Дністер.
А від Донбасу до Перекопу
— Два переходи БТР.
Эшелон батальона, сформированного для борьбы с москалями, провожали под «Марш славянки».
Ничего удивительного, что на войну с кацапами призывников провожали под кацапский марш. Под немецкие ритмы было бы непотребно, танцевальные ритмы Америки не подходили для прощаний, а свои марши Украине еще только предстояло придумать. Марш, созданный еще в царской России, в исполнении духового оркестра звучал так, что у провожающих слезу вышибало.
Он того стоил!
У доктора медицины Натаниэля Хоупа, звавшегося когда-то Аиту, судьба сложилась тяжело, но успешно — здоровья и радости ему было не занимать. Юноша потратил шестнадцать лет, обивая пороги, зубря наизусть учебники, практикуясь под присмотром опытного ординатора в Нью-Йоркской клинике для «цветных». Но получил и защитил свой диплом, стал хирургом, вернулся на родину, преодолел все препоны и с годами возглавил госпиталь в колонии прокаженных. Филигранной работы крест на тяжелой серебряной цепочке островитянин носил всю жизнь и согласился передать сыну лишь на смертном одре. Сын Натаниэля, тоже известный врач, вручил украшение внуку. Внук вырос атеистом и однажды отдал крест в музей колонии, но в залах вещи никто не видел. Говорят, реликвия вернулась обратно, в подвалы Ордена, где и лежит, дожидаясь своего часа.
Акулы ушли от берега в тот день, когда на острове заработал первый завод по переработке копры. Больше никто не видел голубых и серебряных стай.
Упрямая Марианна дотянула до восьмидесяти трех лет. До глубокой старости она кормила, лечила, учила и слушала прокаженных. Ещё долго ей пришлось в одиночку воевать с лепрой, лихорадками, переломами и малярией. Когда наконец в Калуапапа пришли врачи, опытная сестра оставила за собой женскую консультацию. Она приняла сотни детей и десяткам из них помогла обустроиться в жизни. Наконец возраст все-таки взял свое, и монахиня перебралась к францисканкам в обитель на Гонолулу. Последние месяцы Марианна вовсе не разговаривала, лишь улыбалась пространно, поводила в воздухе тонкими слабыми пальцами. Монахиня считала грехи, всякий раз сбиваясь со счета.
Проказа так и не коснулась её.
Кроули включил зажигание. Азирафаэль ухватился покрепче, и «Бентли» умчался в облаке гравия и выхлопных газов.
Вокруг них толпились пешеходы, пассажиры в автобусах и на пешеходных переходах, мимо проносились рестораны и антикварные лавки Сохо. Азирафаэль опустил стекло и высунул голову, но тут же отшатнулся, когда такси чуть не врезалось ему в нос.
Он схватил Кроули за плечо.
— Я не могу сосредоточиться, когда ты едешь так быстро!
— Просто ищи запах любви, или котят, или чего-нибудь в этом роде!
Азирафаэль уставился на него.
— Подожди минутку. Так вот как я пахну?!
— Что? Нет! — Кроули отпрянул и покраснел. — Я… Я тебе потом расскажу!
После еще двух мучительных поворотов они добрались до Оксфорд-стрит, по которой, насколько хватало глаз, тянулась гудящая пробка. Кроули присоединился к ней и включил двигатель, чтобы его ревом позлить водителей — они ползли вперед так медленно, что отметка спидометра упала до нуля,
Кроули так крепко вцепился в руль, что побелели костяшки пальцев.
— Арх…
— Прости, но я не могу…
Кроули открыл окно.
— Сегодня воскресенье! Куда они все направляются? — Кроули полез из машины.
— Что ты делаешь?
— Отчаянные времена, отчаянные меры! — крикнул Кроули и расправил плечи.
Потом он дважды стукнул кулаком по капоту, затем скользнул обратно, и на середине крыши завыла сирена. Винтажная белая краска сменила черную, Красные Кресты прорезался на боках “Бентли” как по волшебству, водители вокруг запаниковали и поспешно убрались с дороги.
— Что ты творишь?!.
— Ты должен мыслить нестандартно.
— Там могут быть люди в настоящей беде!
Кроули вдавил педаль газа.
— Да, как и ты!
Они проехали через главную артерию и дальше по лабиринту узких боковых улочек, и везде, куда бы они ни сворачивали, машины с визгом жались к обочине. Когда они пронеслись мимо газетного ящика, почта выпорхнула наружу. Когда они проскрежетали мимо дорожного конуса, он опрокинулся набок. Зеваки и велосипедисты ахнули и отпрыгнули в сторону, и они протиснулись между двумя автобусами на долю дюйма.
— Подожди! — Азирафаэль указал направо. — Там что-то есть.
— Это она?
— Я не знаю. Оно освящено!
— Куда сворачивать?
— Вон туда, по той улице.
Кроули крутанул руль.
— Нет, подожди! — закричал Азирафаэль. — Давай налево! Ложная тревога.
Кроули вырулил на встречную полосу.
— Брось, ангел, я тут весь в поту!
Азирафаэль поудобнее устроился в кресле.
— Ты едешь не по той стороне дороги!
— Ну и что? Американцы всегда так делают!
— Господи, дай мне сил, — прошипел Азирафаэль.
Он зажмурился, когда Кроули сделал крутой поворот, и они перемахнули через разделитель и чуть не сбили уличный фонарь. Когда они вернулись на Брук-Стрит и свернули в нужный переулок, Азирафаэль увидел вдалеке вспышку, и что-то затрепетало у него в груди.
— По-моему, становится теплее!
— На этот раз тебе лучше быть уверенным!
— Так и есть! По крайней мере, я надеюсь. Продолжай ехать прямо.
Кроули уставился на дорогу впереди.
Азирафаэль кивнул.
Но на следующем перекрестке к ним присоединилась еще одна сирена.
Серая полицейская машина с шашечками пронеслась мимо островка велосипедных стоек. Азирафаэль напряг плечи. Кроули тихо выругался. Они свернули не в ту сторону, обогнули Ганновер-сквер, свернули в переулок, миновали паб и вернулись обратно.
— Что ты делаешь? Мы почти на месте! — Азирафаэль нервно мял свой плащ.
— Сначала я должен сбросить копов с хвоста! — Кроули поправил очки.
Азирафаил оглянулся.
— Они догоняют нас!
Кроули потянулся к рычагу переключения передач и пробормотал:
— Вставьте это в свою трубку и выкурите…
Двигатель скрежетнул под капотом, сзади лязгнула выхлопная труба, и «Бентли» рванулся вперед, выпустив поток закиси азота. Полицейская машина ударила по тормозам, развернулась и выкатилась на тротуар, а Кроули издал маниакальный смешок и помчался обратно на Риджент-стрит.
— Вот! — Азирафаэль снова указал направо. — Я чую, это отсюда идет, из этого квартала!
Кроули завернул еще за один угол и свернул на стоянку.
Сориентировавшись, Азирафаэль выскочил из машины и помчался к роскошному стеклянному фасаду перед ними. Сначала он попытался толкнуть двери, потом потянул, и Кроули вернул «Бентли» в прежнее, блестящее черное состояние.
— Прости.— Кроули похлопал по крыше. — Больше так с тобой не поступлю.
— Чего ты ждешь?! — Азирафаэль наконец открыл дверь.
Кроули последовал за ним в вестибюль с черно-белым мраморным полом, и шум с улицы стих, когда двери захлопнулись. В углу играл пианист, а вокруг неторопливо бродила богатая пара, на потолке мерцали позолоченная лепнина и хрустальные люстры.
— Сэр! — Азирафаэль подбежал к клерку в коротком сюртуке. — Мне нужно, чтобы вы помогли мне кое-кого найти. Боюсь, это крайне срочно.
Клерк обернулся.
— В самом деле, сэр?
— Вы не видели, чтобы сюда заходила женщина? Высокая? Блондинка? — Азирафаэль похлопал себя по лацканам. — Белое пальто? Саб…
— Леди Сабрина Фелл? — спросил клерк.
Кроули догнал их.
— Верно, она самая.
— Ее Светлость ждет вас?
— Я… — Азирафаэль колебался.
Глаза Кроули за стеклами очков вспыхнули красным.
— Да, она ждет нас.
— Она поднялась в пентхаус. Число 4. Лифт слева.
Кроули направился к лифту.
— Спасибо. Вы настоящий друг.
— Подожди, — Азирафаэль остановился как вкопанный. — «Фелл”?!
Кроули попятился. Он давно не видел Азирафаэля в такой ярости.
Азирафаэль закипал.
— Это была моя идея!
Кроули осторожно потянул его за рукав.
— Давай, пошли!