Раньше, при Союзе, когда армия была общей, западный украинец отправлялся на службу за лычкой. Медом не корми, а дай поруководить – хоть старшим солдатом. Став ефрейтором, украинец получает в подчинение нескольких таких, как он, но рядовых, всласть «панует» над ними, показывая свою крутость. Остальные национальности одну лычку на погоне не жаловали, даже поговорка бытовала: «Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтором». В этом был весь украинец из глухой Галичины – не отличаясь умом и сообразительностью, он жаждал поруководить, даже командование малым отделением он полагал собственной заслугой и считал, что это придает ему некоторую армейскую избранность. Домой он обычно возвращался с золотыми лычками, грудь увешивал всеми значками, которые сумел достать – от отличника СА и значка ГТО до значка спортсмена-разрядника и знака парашютиста, хотя к ВДВ не имел никакого отношения. Особым шиком являлись пластиковые или картонные вставки в погоны, полушерстяная гимнастерка и предмет вожделений – латунная пряжка ремня, начищенная до ослепляющего блеска пастой гойя. Доведению пряжки до необходимой кондиции он посвящал все сто дней до приказа об увольнении в запас.
Впрочем, зачастую он оставался на службе сверхсрочником. В советской армии прапорщики были сплошь из украинцев. Они считались хозяйственным и бережливыми людьми. Вот и ставили их на склады, особо ценилась должность заведующего продовольственным складом. Ну, сами понимаете – короли сгущенки и тушенки, мяса и масла, сахара и суточных пайков. Их уважали, перед ними заискивали. А они чувствовали свою незаменимость, ходили важно.
Утро прапорщик начинал с того, что становился посреди склада, оглядывал вверенные ему богатства и говорил: Ну, что мы сегодня домой повезем? Многие тогда путали с государственной шерстью свою личную. У одного повелителя складов дома обнаружили почти тысячу комплектов нижнего белья, столько же носков, перчаток и две коробки погон. «Погоны-то тебе зачем? – простонал присутствовавший при обыске командир части. Так списали, за частью это не числится, — меланхолично ответствовал прапорщик. – А мне излишки на складе ни к чему».
Как известно, прапорщик отличается сметливостью и угодливостью начальству. Добравшись до вершин личной власти, западный украинец обычно не претендовал на большее, нежели офицерское обмундирование и хромовые сапоги. Именно они позволяли ему приехать на родину в забытое Богом селение истинным повелителем жизни – звездочки на погонах придавали ему уверенности в себе, хромовые сапоги были предметом зависти всех стариков деревни. Звездочки на погонах некоторые несведущие старики даже путали с генеральскими звездами, поэтому только восхищенно цокали и говорили горделиво подбоченившейся матери военного: ««Твій-то, твій! Треба ж в якие верхi виліз! А мій Степка все коровам хвости крутить!»
Поступить на военную службу – значило подняться над сельским образом жизни и выбиться в люди. А там, глядит, приметят тебя большезвездные начальники, приблизят к себе, а значит и к материальным ценностям. «Наступит время и нам панувати!»
При этом нельзя сказать, чтобы украинцы совсем уж отрицали науки и технический прогресс. Они любят технические достижения и стараются, чтобы дом ими был полон до порога. Приятно ведь смотреть с дивана американские боевики, записанные на видеомагнитофон или просто существующие в онлайне таинственного Интернета. Еще приятнее вести по Интернету гибридную войну с зомбированными русскими чмошниками. Разумеется, техника была западных фирм, или китайская. Несмотря на свою изобретательность, сами они, кроме самогонного аппарата, ничего не изобрели. И дети их ничего не изобретут. Ибо весь коллективный технический разум украинцев ушел на изобретение самогонного аппарата. В изготовлении самогона украинцы прирожденные мастера и нет им равных ни в Европе, ни Азии, я уже не говорю о других частях света.
Каждый украинец умеет работать, руки у них золотые. Сколько в России и Европе построили – уму непостижимо! А еще он умеет пилить металл, сдавать в утиль, вынимать окна, выкручивать краны и разбирать по кирпичам все, вплоть до фундамента. Тут они тоже мастера. Единственное, что они сделали после объявления незалежности, это распродали все, что смогли с оставленных Империей без присмотра военных складов. Впрочем, чего их в том обвинять, многие россияне тоже на этом поднялись в благословенные девяностые годы. Разваливая предприятия, сдавая станки в металлолом, украинцы, подобно старшему брату, лишали самих себя мест приложения рабочих рук.
И ехали работать к проклятым москалям. Или в Польшу — клубнику собирать. Хотя при желании ее можно было и в Украине собирать, там урожаи не в пример больше были бы на тамошних черноземах. Так ведь это сажать еще надо!
Поэтому, когда Турчинов объявил мобилизацию в АТО на Донбасс, поначалу желающих было немало. Работы на селе почти не было, ехать на Москальщину, чтобы заработать гроши, рисковали лишь пожившие свое сорокалетние дядьки, еще не забывшие, что жили в Союзе. Лес рубить или на шахтах корячиться тоже охоты не было. Не Степке ведь соседскому уподобляться, не в ватники подаваться!
Смущало одно – обмундирование и «берцы» следовало прикупать за свой счет. Да еще бронежилеты зачем-то. Зачем? На Майдане без них обходились. А там ведь «Беркут» в противниках был! А на Донбассе? Алкаши сиволапые, наркоманы хреновы! Отстой человеческий! Одно слово – ватники!
Но если так требуют, ничего не поделаешь. «Мамо! Дай п’ять тисяч гривень! На війну їду!»
«Ох, сiнку, ти вганяєш маму в труну і навіть глибше!»
Ах, горячие материнские слезы!
Сколько их пролито вслед ушедшим на войну! Горючие то были слезы, Какая мать не всплакнет, вытирая глаза рушником, глядя вслед сыну, отправляющемуся на борьбу за самостийность и неделимость неньки!
Какая мать не всплакнет, развязывая узелок с гривнами, что прислал из России отец, горбящийся на стройках тамошних богатеев или промерзая насквозь в балках Уренгоя. Сынок просит! Как я могла отказать? Да зачем мне эти гроши, если сынок идет на войну?!
Слезы, слезы материнские!
А сколько еще предстоит их пролить ночами в думах о сыне? Сколько поклонов отбить Господу нашему, умоляя, чтобы сын вернулся домой живым и невредимым! И выплакать свою материнскую боль и тоску, когда сын не вернется домой. Искать его среди живых и мертвых, в плену ли, калекой, искать и не найти…
Война, война!
Так вот в один из прекрасных дней явился в контору Андрей.
— Братуха, гріш потрібний.
— А що, золота партії не відшукав? – прижимисто поинтересовался Петр.
Андрей свирепо поглядел на брата и сплюнул:
— То хіба за всіма доженеш? Поки на Полтаві пам’ятник рушимо, інші в Харкові ламають. І ніколи не знаєш, повезло кому чи ні. Ні, тепер я за міражами не ганяюся. У батальйон «Донбас» йду. Боротимуся з ватниками на Сході! Відокремитися захотіли? Ми їм влаштуємо веселе життя. А цю тварюку Гиркина я особисто зловлю і в клітці на Майдані поставлю! Хай люди дивляться, яку сволоту з Росії до нас присилають!
— Остапа Башкуртовiча треба запитати! – осторожничал Петр.
— СБУ по твоєму Остапу Башкуртовiчу плаче! Дай гріш, а то сам туди піду, тиловий щур!!
Надо же, еще автомата в глаза не видел, врагов по телевизору разглядывал, а туда же – фронтовик!
— Что за шум, а драки нету? – в кабинет стремительно вошел Остап. Настроение у него было великолепным – в рамках «Украинвоенэкспорта», где Остап был на подхвате, поставили Хорватии самолеты «Миг» с крыльями от «СУ-15». Поскольку крылья поставлялись отдельно от корпуса, хорваты особистости сделки не поняли, но деньги заплатили. Представитель «Украинвоенэкспорта» Остапу попенял за обман, но мзду взял, резонно полагая, что отвечать (если придется) будет частник, претворивший сделку в жизнь. Отвечают всегда стрелочники.
— Блудный сын явился? – Остап улыбался. — Как дела, кладоискатель?
— У АТО зібрався, — пояснил Петр. – Грошей просить на амуніцію, командор.
— Видай небіжчикові, — велел Остап.
— Ти чого мене ховаєш, Остап Башкуртовіч? – удивился Андрей.
Действительно – рано живого в покойники записывать!
— Так ты же на Донбасс собрался. Там тебя шахтеры и закопают. Народ суровый, к земле привык. Шахтер с землей на «ты»!
— А ось у військкоматі говорять, що якщо хто в АТО поїде, то потім матимуть трьох-чотирьох рабів і по дві копанки.
— Давай, — вытягивая ноги и разглядывая полосатые носки, сказал командор, с легкой руки Петра Ангела звание это прилипло к Остапу. – Этот самый раб тебя и прирежет ночью.
— Як так? Мене-то за що? Прав не має!
— Прав не имеет, — согласился Остап. – А зарежет обязательно. Ты ведь рабовладелец будешь. А рабу нечего терять кроме своих цепей. Так что зарежет, даже не сомневайся! Лучше скажи, много памятников повалил?
Памятников Андрей не валил.
А вот руку Ильичу отпиливал.
Связался он с одним таким же кладоискателем – Игнатом Самотыкой. Тот раньше родным сыном Степана Бандеры подрабатывал. Что значит, как подрабатывал? Приходил в администрацию сельского поселения, представлялся, говорил, что проездом, на могилу отца в Германию ездил, да вот незадача – в поезде проклятые москали вытащили у него документы и деньги. Так не соблаговолит ли глава администрации в знак уважения к памяти отца оказать сыну некоторое денежное вспомоществование? Ну, конечно, администрация отсыпала ему ништяков и благоденствий от своей щедрости, и был Игнат сыт, пьян и нос в табаке. Но со временем его оселедец примелькался, а рожа стала столь же узнаваема, как, скажем, личико Софии Ротару в период ее популярности. Работать на Западной Украине стало опасно, и Игнат подался на восток, надеясь, что Бандеру и там стали уважать. Первый раз Игната побили в Харьковской области. Не успел он произнести от порога заветные слова «Слава Украине!», как глава сельской администрации обрушил на него маленький, но ужасно жесткий и больно бьющий кулачек. Игнат позорно бежал, глотая слезы и сопли, прерывистым голосом обещая преследователям кровавые кары. Потом его били еще в нескольких поселках и селах, через некоторое время Игнат твердо усвоил, что если тебе не отвечают на традиционное приветствие, задерживаться в кабинете не стоит – побьют, даже к гадалке не ходи!
Больше ничего разумного Игнату в голову не приходило, и он поневоле стал искателем золота партии. Однажды он был в селе под Краматорском. Был яркий солнечный день, каким всегда славился апрель на Украине. При свете солнца памятник Ленину, стоящий на площади у поселковой администрации так чудно и заманчиво сверкал, что Игната Самотыку осенило: вот оно! Проделать задуманную операцию в одиночку он не мог, поэтому поделился своим открытием с первым встречным. А им оказался именно Андрей Ангел. Тот посомневался:
— Гнат, а пам’ятник точно золотий?
— А який же він? – удивился Самотыка так красноречиво, что Андрей отбросил сомнения. И в самом деле, який же він раз так блестит?
В ту же ночь они осуществили задуманное, благо ночь выдалась безлунной, а в бывшем доме культуры всю ночь шла дискотека, и за воем электрогитар было совсем не слышно скромного визга пилы, которым они отпиливали руку Ильича. Игнат авторитетно сказал, что руки вполне хватит на двоих до скончания века и детям еще останется.
— А якщо що, другу руку відріжемо, пообещал Игнат.
— Полночи ми руку пиляли, — мрачно рассказывал Андрей. – Полночи в лісосмугу на околиці несли. До обіду розпилювали. Немає там жодного золота, одна чугуняка! Ну, шпурнув я шматком чугуна в цього ідіота Гната і пішов.
— Зря, — заметил Остап. – Надо было чугунную руку в пункт приема металлолома снести, там бы вас дураков и повязали!
— Розумний ви, Остап Башкуртовіч! – огрызнулся кладоискатель-неудачник.
— Выдай ему денег, — сказал Остап.
— Ой, швыряетесь вы нашими деньгами, — сказал от конторки зиц-президент Логарифмер. – Ой, швыряетесь! Гроши они счет любят!
И перехватив свирепый взгляд Андрея, ласково добавил.
— Ну, шо вы так смотрите? Шоб вы видели меня одним глазом, а я вас на одной ноге!
Андрей суеверно перекрестился и сплюнул через левое плечо.
Получив деньги, он ушел.
На следующий день младший Ангел явился в новенькой форме.
Берцы были надраены до сияющей черноты афроамериканца, даже лоснились. На рукаве голубой и желтой полосками выделялась эмблема батальона «Донбасс». Голова пострижена, набок свисал богатый оселедец.
— Гроша не дасте? – с порога поинтересовался он.
— Шо, опять? – удивился Петр.
— Гребет, як коник копытом, — сказал от конторки Логарифмер. – Бездонное цеберце не наполнишь, никакого колодца не хватит!
— Так завтра отруюють, — сказал Андрей. – Випити потрібно.
— За здравіє, або за упокой? – поинтересовался брат.
— Злий у тебе язик, — вздохнул Андрей. – Укоротити треба. Батьківщину йду захищати, розуміти надо!
На вопрос «От кого?» добробатчик так и не ответил.
На защиту Украины хлопцы выступили пьяными до изумления. Из вагонов доносились возбужденные голоса нетрезвых бойцов за свободу Украины. В одном из вагонов нестройно и немузыкально, но старательно ревя, пели марш УНСО:
Лишайся мила.
Не плач, кохана,
За твій і доньки і сина
спокійний сон.
Я вранці-рано
у партизани
піду з боївкою УНСО!
Послышалось звяканье стаканов, потом на мгновение настала тишина, которую нарушил зычный клич:
— Слава Украине!
— Героям слава! – проревели не менее зычные глотки.
Никто не сомневался, что из АТО все вернутся настоящими героями, победители ватников и москалей, захвативших вероломно часть неньки Украины. Даже не думалось о том, что донбасские синяки тоже мечтают стать героями. Зачем ? Ведь каждый победитель получит свои копанки, где будут ишачить донбасские рабы. Ну, как не выпить во славу украинского оружия!
— Будiмо, хлопцi!
— Будем!
— Земеля, у тебя лишнего тельника нет?
— Нет, брат. Ну, будимо! Сало без горілки, що свиня без рила.
— Захистимо неньку! Рідна земля і в жмені мила.
Я вийшов в місто,
я встав з окопу,
Спливають кров’ю
Абхазія і Дністер.
А від Донбасу до Перекопу
— Два переходи БТР.
Эшелон батальона, сформированного для борьбы с москалями, провожали под «Марш славянки».
Ничего удивительного, что на войну с кацапами призывников провожали под кацапский марш. Под немецкие ритмы было бы непотребно, танцевальные ритмы Америки не подходили для прощаний, а свои марши Украине еще только предстояло придумать. Марш, созданный еще в царской России, в исполнении духового оркестра звучал так, что у провожающих слезу вышибало.
Он того стоил!
0
0