После завтрака Глэйс, раз уж решила стать нужной и полезной, сразу же приступила к приготовлению обеда. Вернее, хотела приступить. Но из овощного ящика на нее грустно поглядела давно никем не востребованная морковка, а из морозилки большого холодильника чуть не вывалилась внушительная стопа коробок с замороженной пиццей. В кухонных шкафах обнаружились мука, соль, остатки сахара и большая картонная коробка, полная маленьких пакетиков. От пакетиков одуряюще пахло специями. Глэйс перебрала их кончиками пальцев: корица, имбирь, гранулированный чеснок, паприка… В специях, таким образом, недостатка не обнаружилось, а об остальном предстояло позаботиться.
Глэйс направилась к хозяину. Идти и разговаривать с человеком было страшно до мелкой предательской дрожи в коленках, но деться было некуда, поэтому пришлось покинуть уютную кухню и пойти в каюту, обозначенную как офис.
Рассел сидел, углубившись в кипу помятых листов, на которых разнообразным, чаще всего, корявым почерком, были написаны заявления жителей Пайнвилля и прочая важная ерунда, которую он уже который день переводил в электронную форму и заносил в память искина. Но, как бы он ни старался, накопленный бумажный хлам рассасывался далеко не так быстро, как ему хотелось. По этой причине Расселл был хмур и недоволен и на сунувшуюся к нему Глэйс поглядел как на досадную помеху. Та дернулась было обратно, но была остановлена строгим:
— Стой! Чего ты хотела, говори?
Процессор отдал команду мышцам, и тело само развернулось к хозяину, а речевой аппарат выдал:
— Требуется пополнить запасы продовольственных товаров.
Расселл отложил лист, который держал в руке и поднялся. Сказал уже мягче:
— Ну же, маленькая глупышка, не бойся, я не кусаюсь, скажи сама, ты ведь можешь, ты умеешь сама думать, сама делать. Попробуй сама говорить, у тебя все получится.
Глэйс торопливо закивала и напряглась. Заговорила, тщательно произнося слова:
— Хозяин, из еды только замороженная пицца, надо варить горячий обед, он полезен, а не из чего. Как осуществить закупку продовольствия? — снова сбилась она на канцелярит.
Расселл оглянулся на заваленный бумагами стол:
— Сейчас нет времени, да и завтракали мы недавно, а вот после полудня вместе сходим в магазин, ты посмотришь, где что, потом сама ходить будешь. А пока отдыхай. Согласна?
Глэйс снова закивала, показывая, что да, согласна со всем, что хозяин скажет.
Высказанная команда погнала ее в каюту выполнять приказ. Но девушке не лежалось, хотелось быть полезной, и, прокрутившись на постели с четверть часа, ей удалось убедить систему, что она уже достаточно отдохнула, и теперь пора бы и поработать.
Что может показать, что ты полезен, лучше, чем уборка? Только свежеприготовленный сочный стейк, но чтобы его приготовить, нужно сначала его раздобыть. Купить. Глэйс никогда ничего не покупала, и теперь была взволнована предстоящим событием.
Что-то покупать. Совсем как человек. А может, хозяин доверит ей выбор чего-нибудь? Это было бы здорово!
Под эти радостные мысли Глэйс разыскала притаившуюся в углу кладовки клининговую систему, с пару минут постояла над ней, сверяясь с инфранетом, а потом потащила ажурную тележку с торчащими щетками по коридорам.
Увлекшись наведением чистоты, Глэйс мельком отметила, как открылись створки шлюза, и спохватилась только тогда, когда система показала, что хозяин удаляется от места постоянной дислокации со скоростью семь километров в час. Секундой позже Глэйс в боевом режиме оказалась в ангаре и, срывая ногти, стала вскрывать заблокированный замок.
И снова, но уже по внутренней связи, прилетел окрик: «Стой!» и следом чуть спокойнее: «Ты же не хочешь сбежать?».
«Хозяин-один-защита» — ушло ответное сообщение.
Сэнди появился во внутренних дверях:
— Если бы он хотел твоего присутствия, он бы позвал. Наш хозяин
— крутой перец, не надо за него сильно волноваться. Так что выдыхай, девочка, выдыхай. Смотри, пальцы поранила, пойдем, обработаю.
На лице кибер-девушки медленно проступили эмоции — растерянность, обида, недоумение… Так же медленно она пошла за медиком в медотсек и подставила под процедуры израненные пальцы. Сэнди обрабатывал раны и по многолетней привычке, которая шла уже непонятно от чего — то ли от программы, то ли уже от самого парня, — ворковал что-то успокаивающее. Глэйс слушала его и внезапно хлюпнула носом. По щеке скатилась слезинка. Девушка стерла ее пальцем и недоуменно посмотрела на мокрую кожу подушечки. А потом вдруг зарыдала, горько и безутешно, первый раз в жизни, выплакивая страх и холод, побои и равнодушие, голод и боль почти всей своей короткой жизни.
Сэнди растерянно потоптался рядом и неуклюже обнял, поглаживая по плечам, лопаткам, прижимая к себе и утешая.
Постепенно рыдания затихли, но слезы продолжали катиться, да и размыкать такие уютные объятия никому не хотелось. В таком положении и застал их вернувшийся Рассел. К общему удивлению, он прилетел не один. А привел с собой высокого черноволосого парня, сразу обозначенного системой как Irien.
Глэйс отпрянула от медика и, глядя на него совершенно круглыми глазами, в ужасе прошептала:
— Я не буду с ним спать!
Хозяин и пришлый Irien были не одни. С ними было двое чужих DEX’ов, которые вели человека в наручниках. Учитывая работу хозяина, в этом не было ничего необычного. Человека заперли в одной из клетушек в трюме, а киборгов — в пустой каюте, в которой накануне отлеживалась сама Глэйс. Рассел с Irien’ом прошли было в офис, но хозяин на минутку притормозил, заглянул в медпункт:
— Шушукаетесь? Это правильно, это полезно. Зайдите ко мне через десять минут, — и скрылся в дверях.
Сэнди повернулся к Глэйс:
— С чего ты взяла, что тебе с кем-то надо будет спать?
— Ну смотри, — то ли от расстройства, то ли после эмоционального
всплеска, слова кибер-девушке удавались на порядок легче, — он Irien, и у меня стоят Irien’овские программы. Зачем хозяину два? Может, он меня протестировать хочет? С тем Irien’ом…
— Погоди, тебя еще никто не заставлял, и, мне кажется, и не будут заставлять. Подумаешь, Irien, может, он тут свидетельские показания
давать будет, — пожал плечами Paramedic. — Видишь, Рассел его в офис отвел. Так что успокойся.
В участке Рассел засадил Альгерда в одну из клетушек, поставив Арни на страже, его киборгов запер в пустой каюте, связался с окружным шерифом и сообщил ему об аресте человека, подозреваемого в рабовладении и жестоком обращении с разумным существом. Паркер обещал прилететь и помочь разобраться в ситуации.
Слышавший этот разговор Мэрк запаниковал — контактировать с полицией, кроме шерифа Харта, ему очень не хотелось. Рассел, заметивший его страх, взял стул, поставил напротив Irien’а, притулившегося на диванчике, и сказал:
— Ну что ж, Мэрк, давай ближе к делу. Как меня зовут, ты в курсе, а теперь знаешь и то, что я киборг. Бояться не нужно, я не дам тебя в обиду. У меня здесь, в участке уже живут двое разумных киборгов — девушка DEX-6 Глэйс и Paramedic Сэнди. Я тебя с ними познакомлю. У них обоих есть свои проблемы, но одна из них у вас троих общая — отсутствие документов. Поэтому я сегодня же свяжусь со знакомым представителем Организации Защиты Киборгов, узнаю у него, как можно вас протестировать, зарегистрировать в ОЗК и выдать вам паспортные карточки. И как можно быстрее. — В ответ на изумленный взгляд Мэрка, Рассел мягко улыбнулся и похлопал его по плечу. — Да-да, представь себе. У тебя, у Сэнди и у Глэйс будут документы, как у людей, а это значит, что уже никто не сможет купить вас, продать, издеваться и пытать безнаказанно. У вас всех будут такие же права, как и у других разумных существ.
— Это правда? — недоверчиво пробормотал Мэрк.
— Конечно, парень. Сделаем все, что будет в силах. Альгердом займется окружной шериф. Не знаю, как он относится к разумным киборгам, не выяснял пока, но вообще он мужик справедливый. А сейчас идем знакомиться с остальными.
Когда они поднялись в кубрик, Рассел даже присвистнул — Глэйс развила бурную деятельность и успела буквально вылизать помещение.
— Ух, ты! Как чисто! Глэйс, ты волшебница! — похвалил он девушку, ожидающую реакции хозяина.
Сэнди, получивший вызов, вошел вслед за ними.
— Глэйс, Сэнди, у нас появился новый друг — Мэрк. Он тоже киборг, как и вы, и тоже сорванный, хоть это и крайне нетипично для Irien’ов.
— Привет! Я Сэнди. Очень рад! — протянул руку Paramedic.
— Очень приятно! — Мэрк ответил рукопожатием и в свою очередь протянул раскрытую ладонь Глэйс. — Привет!
— Привет! — несколько настороженно ответила девушка и пожала его руку.
— Ну, а с Хешем ты уже знаком, — Рассел кивнул головой в сторону пса, вальяжно развалившегося на ковре у дивана.
— Привет, Хеш! — помахал рукой Irien.
Пес застучал хвостом по полу, негромко гавкнул и «улыбнулся».
— Сэнди, не возражаешь, если Мэрк поживет в каюте с тобой до тех
пор, пока мы не уладим вопрос с документами для вас всех и пока не вернутся его люди?
— Нет, конечно, — общительный Paramedic был даже рад соседу. — Верхняя койка все равно свободна.
— Значит, поступим следующим образом. Мэрк, ты остаешься в транспортнике до тех пор, пока окружной шериф не заберет Альгерда Кралля в Рэд Пикс. До этих пор тебе лучше не высовываться. Позже заберем твои вещи от Элен. Если все уладится, сможешь выступать и у нее, и в «Кривой сосне», как было обговорено. Ну, а я сейчас свяжусь с представителем ОЗК. Если у кого-то есть какие-то вопросы, слушаю. — Глэйс вздохнула с явным облегчением. Вопросов ни у кого не нашлось. — Я подумал, и решил, что в магазин вы прекрасно сходите сами. Вон он, в пятистах метрах, его даже видно. Зайдете, купите все, что нужно, прикатите на гравитележке, потом отошлете ее обратно. Деньги вот, — Рассел протянул Сэнди банковскую карточку, не именную, на предъявителя, — Справитесь?
Сэнди, пряча карточку, утвердительно кивнул.
По пути в магазин Глэйс молчала, беззвучно шевеля губами, видимо, проговаривая про себя список покупок, а, оказавшись в, в общем-то, не слишком большом торговом зале, только восторженно ахнула.
Такого изобилия она не видела никогда. Ряды экзотических овощей и ароматных фруктов, связки колбас и штабеля консервных банок — все сияло в грамотно оборудованной подсветке и притягивало взгляд, а от стеллажа со сладостями шел такой густой манящий аромат, что даже у не
голодного Сэнди заурчало в желудке. Он оглянулся на Глэйс и не увидел ее рядом. Список был моментально забыт, а сама DEX’очка кидалась от одной витрины к другой, то обнюхивая румяный бочок персика, то рассматривая яркие надписи на пачке с чипсами…
— Ты палишься изо всех сил! — оттащил он ее от ощупывания ярко-фиолетового баклажана. Рослая пепельноволосая девушка в розовом комбинезоне привлекала уж слишком много ненужного внимания. — Берем по списку и пошли.
— Список, ах да, список. — Взгляд Глэйс сфокусировался, она подобралась. — Начнем с самого дорогого, с мяса.
У витрины с мясной продукцией Глэйс уверенным движением закинула в тележку четыре замороженные курицы, подумала и положила еще одну, охлажденную. Долго осматривала куски говядины, осталась недовольной и взяла баранину. Перешла к овощам. Там дело пошло побыстрее. Но перед сладостями DEX’очка зависла опять и подняла на своего спутника почти умоляющий взгляд:
— Я не знаю, чего выбрать. Я никогда такого не видела.
— Не бойся. Давай возьмем несколько видов понемногу, потом ты поймешь, кто что предпочитает и будет проще.
Так и сделали. Сэнди расплатился на автоматической кассе и два киборга притолкали доверху набитую гравитележку к транспортнику.
Стешкин сидел в своём рабочем кабинете, пересматривая документы на подпись. В этот момент снаружи со всей силы дёрнули дверную ручку, однако та не поддалась. Сделав пару попыток, посетитель принялся настойчиво стучать в дверь кабинета, продолжая дёргать ручку на себя. Дверь была не заперта, просто открывалась вовнутрь, и тот, кто в неё тарабанил, был явно не в себе. Стешкин выдохнул, закрыл папку с документами, и встав со своего кресла, направился ко входу, чтобы впустить настойчивого визитёра.
Спокойным и уверенным движением руки начальник управления земельных ресурсов открыл дверь – и буквально с порога на него обрушился поток обвинений из уст его бывшего научного руководителя, а ныне заведующего кафедрой дистанционной электроники, профессора Альберта Графченко.
– Подлости исподтишка – это единственное, на что ты способен? – третий этаж мэрии пронзил громкий голос профессора.
– Вот уж кого точно не ожидал увидеть, так это тебя. Вы же мне бойкот объявили. Разве не так? – усмехнулся Стешкин. – Ну что ж проходи, Альберт, не кричи на пороге. Ты в мэрии, как-никак, а не у себя в университете.
Чиновник отошёл от двери, приглашая визитёра проследовать внутрь. Графченко переступил порог и стал напротив Стешкина. Он тяжело дышал и смотрел, оскалившись, на своего бывшего студента, как бык на красную тряпку.
– Опуститься до того, чтобы подослать свою шалаву рыться в моих вещах, – с ненавистью выдавил он, глядя на своего оппоненента. – Не можешь сам свои делишки проворачивать, так уже левых людей подключать начал? Чужими руками жар загребаешь?
– Слушай, я вообще не пойму, о чём ты, – пожал плечами Стешкин. – Давай ты отдышишься, и мы спокойно всё обсудим. У меня есть чай. Могу предложить, если хочешь, покрепче – наливки. Садись и рассказывай, что произошло. По порядку, с чувством, с толком, с расстановкой.
– Ты под дурачка-то не коси, – буркнул его оппонент. – Твоя шавка дождалась, пока Клара понесёт бумаги Караваеву, залезла на кафедру, шарилась в моём портфеле. А когда её застукали на горячем, стала нести чушь про то, что ты очень переживаешь из-за бойкота и не знаешь, как наладить отношения.
– Боже, что за бред? – у Стешкина глаза полезли на лоб.
Он сначала качал головой и разводил руками. Но в какой-то момент до него начало доходить, что речь идёт о Калинковой, и что о бойкоте с Графченко могла говорить только она. Но зачем? И проникать на кафедру, рыться в чужих вещах… на Нику это не было похоже.
– Альберт, это какая-то ошибка. Если ты про Веронику Калинкову, то сделать этого она не могла.
– Хватит идиота строить! – трясясь от злости, прошипел Графченко. – Ты же знаешь, какими системами наблюдения оборудован вуз. У нас же всё фиксируется. Или ты думал, что она уйдёт незамеченной и никто ничего проверять не станет?
Графченко достал из нагрудного кармана планшет и включил видео, тыкая экраном перед носом Стешкина.
На записи чётко было видно помещение кафедры дистанционной электроники и девушку с малиновыми волосами, сидящую на корточках. На её коленях лежал чёрный портфель, на нём – кипа листов бумаги. После этого он включил вторую запись – и на ней в замедленном темпе прокручивался момент, как Калинкова (а здесь уже можно было разглядеть лицо) засовывает руку в карман пиджака профессора и вытаскивает оттуда какой-то прибор.
Стешкин нервно покачал головой, досмотрев видео. Потом достал из кармана мобильный и набрал номер журналистки.
– Ника, зайди ко мне, пожалуйста. Сейчас. Срочно. Надо поговорить, – строго произнёс он.
Ника быстро пересекла парк Победы и остановилась, выйдя к понтонному мосту. Именно отсюда они с Артуром ещё недавно смотрели на умирающий завод. Именно здесь, облокотясь на перила и глядя на реку, она приняла решение проникнуть на предприятие, чтобы снять всё то, что творила с ним «Сити-Индастриал».
Дойдя до этого места, журналистка остановилась и задумалась, как же ей поступить. Рассказывать ли Громову и Стешкину про встречу с иностранцем или всё-таки сохранить в тайне, как он просил… Хотя он даже не просил. Просто сказал, что это в его интересах. Но почему? Девушка смотрела в тёмные воды, пытаясь понять, как быть дальше. В сознании Калинковой теперь боролись два желания: с одной стороны, она пообещала этому человеку, что никому не будет рассказывать об их встрече. Но с другой — она ведь даже не знала, кто он. Она не знала, зачем он её выгородил от Графченко. И она не понимала, к чему эта конспирация – устраивать встречу в какой-то тёмной генераторной, просить, чтоб никому не говорила, – и в какие игры и интриги её хотят вплести.
Это была ситуация, в которой ей трудно было принять самостоятельное решение. И даже в случае его принятия, она не могла быть уверена в его правильности. Ей обязательно нужно было с кем-то посоветоваться.
Звонок Стешкина словно вывел её со ступора. Чиновник срочно просил зайти к нему. Конечно! Уж с кем с кем, а с ним, как с уполномоченным представителем органов власти и своим старшим товарищем, она могла поделиться всем, что с ней произошло. И Ника твёрдо решила, что всё-таки поведает ему о разговорах с иностранцами. Быть может, он, как человек с опытом, ещё и как дежурный по городу, подскажет ей, кто это такие и что им от неё может быть нужно.
Поэтому Калинкова ускорила шаг, направляясь в мэрию. Она уже представляла, как расскажет Стешкину об упавшем портфеле, заявке на патент, подтверждающей факт плагиата, о том, как она перепутала свой телефон с непонятным прибором, работающим по тому ж принципу, что и аппаратура у него в кабинете. И про таинственного иностранца, перенёсшего облучение ещё в утробе матери, который столь странным образом ей помог – избавил от повторных диалогов с людьми, которым ей пришлось противостоять на кафедре, и от неприятных разговоров с охранниками, которые помчались наверх, когда она просила Дорогина ехать в редакцию, а сама направилась обратно за своим телефоном.
Она пересекла мост, поднялась по высокой каменной лестнице, соединяющей нижнюю и верхнюю набережные, и оказалась перед мэрией. Показав на входе журналистское удостоверение, девушка промчалась на третий этаж. Толкнув дверь, она практически влетела в кабинет Стешкина.
– Иван Митрованович, как хорошо, что вы мне позвонили. Я вам кое-что должна расска… – воодушевлённо начала Ника. Но прервалась на полуслове и застыла посреди кабинета.
Рядом со Стешкиным стоял заведующий кафедрой дистанционной электроники Альберт Эдуардович Графченко. Калинкова вошла в ещё больший ступор. Её секундного замешательства хватило, чтобы профессор приблизился к ней и больно схватил за запястья.
– Где он? Где синхронизатор? – больно сжимая ей кисти рук, неистовал он. – Куда ты его дела?
– Альберт, прекрати! – одёрнул его Стешкин. – Сейчас мы всё по-другому решим.
Он поднял трубку служебного проводного телефона и набрал чей-то номер.
Тем временем Графченко, обладая недюжей силой, крепко держал Нику одной рукой, а другой шарил по карманам её куртки.
– Думала уйти незамеченной, да? На камере видно, как ты залазишь ко мне в карман и вытаскиваешь из него одну очень важную и дорогую штучку! – практически рычал он.
– Я полезла за своим телефоном, который вы у меня перед этим отобрали, профессор, – не растерялась Ника. – Больше мне в вашем кармане ничего нужно не было.
Говорила она решительно, но сил сопротивляться у неё совершенно не было.
Графченко начал щупать ей лицо и нервно рассмеялся, бросая взгляды то на Калинкову, то на Стешкина.
– Ишь, какая она у тебя послушная. Только ты её набрал – сразу к тебе примчалась. И ты мне будешь говорить, что она у тебя не на побегушках? – И, вновь сосредоточив взгляд на Калинковой и не отпуская её руку, продолжил: – Где сейчас твой телефон?
– У меня, в кармане, – выдавила Ника, пытаясь выдернуть руку.
Стешкин пребывал в замешательстве и пытался подобрать слова.
Ощупав карманы куртки, профессор, продолжая держать Нику, пытался залезть под куртку, в карманы её джинсов. Всё это происходило на глазах у стоящего перед ними двоими Стешкина.
– Ай-ай-ай, как негигиенично, профессор. Голыми руками, без резиновых перчаток. Что же вы Клару с собой не взяли? Она-то знает, как это делать, – язвила Ника. Её голос при этом дрожал, но не от страха – от обиды.
– А теперь здесь, при мне, достала свою снималку и удалила свой говняный пост! Быстро! – скомандовал Графченко так, что у Ники аж заболели уши.
– Ты же говорил, что она у тебя что-то забрала. Какой пост? – недоумевал Стешкин, который ошарашенно смотрел на всё происходящее и не мог ничего понять.
– О том, как Альберт Эдуардович Графченко оформляет на себя чужие изобре… – дерзко начала Ника, всё ещё надеясь, что Стешкин всё поймёт и хотя бы вступится за неё. Но закончить фразу ей не удалось, так как профессор резким движением уцепился ей в челюсть и сдавил её так, что девушка аж застонала.
– Замолчи, сука! – яростно закричал профессор. – Сейчас ты поедешь со мной! Я тебя, шалава, быстро перевоспитаю!
– Альберт, прекрати! Это переходит уже все границы! – попытался вмешаться Стешкин. Но всё его вмешательство ограничилось только тем, что он подошёл к Альберту и взялся за его плечо, пытаясь как бы отвести от Калинковой.
Высвободив левую руку, девушка схватила ей профессора за бороду. В этот момент ей удалось освободить ещё и правую – и она со всей силы дала Графченко затрещину в ухо. Тот опешил от удара и ослабил хватку. Это позволило Калинковой вывернуться и выбежать из кабинета.
– Ника! – Стешкин бросился за ней в холл.
– Так вот вы как со мной! Тоже мне «дежурный по городу»! – бросила она чиновнику уже практически на лестнице.
Журналистка устремилась к выходу из мэрии, однако там её задержала охрана. Мужчины крепкого телосложения взяли девушку под руки и отвели в специальную комнату рядом с гардеробной для досмотра. Спустя несколько минут вошли две женщины в форме охранной фирмы. У одной из них в руках был прибор, похожий на металлоискатель, другая начала проводить наружный досмотр. Осмотрев карманы куртки и брюк, Нику вежливо попросили снять одежду. Достав все имеющиеся в карманах вещи, их разложили на столе и сказали, что она может одеваться. После чего в помещение комнаты наружного досмотра вошёл Иван Стешкин. Растрёпанная Ника подняла на него взгляд, полный боли и укора.
– Вот всё, что у неё нашли, – отрапортовали работницы охранной фирмы, указывая на изъятое.
Глядя то на поникшую девушку, то на её личные вещи, лежащие на столе, у Стешкина защемило сердце.
– Ника, прости… – пробормотал он, стыдливо опуская взгляд.
– А я вам верила, – горько выдавила Калинкова, уже не в силах сдерживать слёзы. Она быстро собрала свои пожитки и направилась к выходу.
Предательство человека, от которого она меньше всего его ожидала, разрывало девушку изнутри. Она глотала слёзы и неслась прочь, не разбирая дороги. Ника находилась в состоянии шока и думала: почему, почему это всё происходит именно с ней? Почему все те, кому она больше всего доверяет и старается помочь, в итоге обходятся с ней, как с вещью?
Впереди показался еловый сквер и расположенный возле него мемориал героев Великой Отечественной войны. Калинкова замедлила шаг. Иногда она приходила сюда – в моменты, когда ей было особенно плохо, и могла долго стоять, вглядываясь то в каменные лица героев, то в живые языки пламени Вечного огня.
Сейчас Нике было противно от воспоминаний о том, как она помогала Стешкину. В памяти всплывало, как они с Дорогиным оказались на утреннем митинге разозлённых судостроителей, пришедших захватывать мэрию, и они старались снимать так, чтобы отбить желание у особенно буйных причинить какой-либо вред Стешкину; как защищала Ивана перед Агатой, что та аж вжала её в заводскую стенку. И ради чего? Ради того, чтобы этот университетский бородатый чёрт её лапал, хватал за лицо и запястья, оскорблял, унижал, а Стешкин стоял и безучастно наблюдал за происходящим, словно это в порядке вещей?
Телефон в кармане подавал уведомления, на которые Ника поначалу даже не реагировала. Но подумав, что ей могут писать из редакции, достала смартфон и провела по экрану пальцем. Как выяснилось, под фотографией заявки на патент, которую она сфотографировала в кабинете у Графченко и, дабы сохранить, выложила себе на страницу, появились десятки комментариев. Первые были оставлены её коллегами: «Ничего себе», «Вот это поворот», – и не содержали ни критики, ни субъективных оценок. Но спустя полчаса после этой публикации словно прорвало канализацию. Под постом писали совершенно незнакомые Калинковой люди, которые не даже не состояли у неё в друзьях.
Дура! Ты хоть понимаешь, что написала? Удали эту ахинею и не позорься.
Какая ещё «квантовая ловушка»? Ты хоть знаешь, что такое квант?
Да она кванты от кварков отличить не сможет!
Никогда не думал, что местные журналисты настолько тупые.
Остальные были примерно такого же характера. Первый раз Калинкова настолько стойко и спокойно восприняла критику в свой адрес. Автором поста была не она. Более того, журналистка была уверена, что тот, кто это писал, имел полное представление о предмете дискуссии.
Ника открыла профили некоторых отписавшихся – писали в основном работники университета. Что же их всех так зацепило? Неужели дело только в имидже АКУ? Ведь всё, что опубликовала Калинкова – это всего лишь фотография с заявкой на патент, подписанная именем Графченко, на изобретение, о котором в Адмиральске знали не многие. Откуда же такая бурная реакция? Может что-то содержится в тексте, который написал иностранец? Ника дошла до ближайшей скамейки и открыла пост, чтобы спокойно вчитаться и понять.
Начинался пост со информации о том, что в 1988 году югославский конструктор Милош Лучич, работая в КБ «Маяк», находящемся в городе Адмиральске, предсказал возможность существования неких условно замкнутых областей пространства, в которых потоки квантовой энергии замыкаются в кольцо. Согласно гипотезе Лучича, в «квантовую ловушку» возможно запросто проникнуть снаружи, а вот вырваться обратно очень сложно. Дальше прриводилась цитата изобретателя:
«Внутри замкнутого квантового контура будут непрерывно создаваться вихревые энтропийные поля, мгновенно обнуляющие любые энергоёмкости, и, согласно теоретическим исследованиям, должны оказаться способными повлиять на течение времени внутри контура».
Поток звуковых уведомлений не давал Нике возможность сосредоточиться. Журналистка с сожалением закрыла пост, решив, что более внимательно прочтёт его с компьютера в редакции. Хотелось её ещё и с кем-то посоветоваться, чтобы понять смысл того, что написано у неё на странице. Но с кем? Ответы на все вопросы ей мог дать Иван Стешкин, тем более что раньше, более примитивно и на пальцах, он ей объяснял этот принцип действия. Но идти к нему сейчас она явно не собиралась.
Буквально через минуту она увидела входящее сообщение. Отправителем был Денис Графченко.
Denis: Читала комментарии?
Denis: Их будет значительно больше.
Denis: Удаляй. Не зли народ.
Denis: И верни то, что забрала у профессора.
Denis: За последнее плачу отдельно.
«Надо же, как они засуетились, – подумала Ника. – Платить он мне готов».
Под публикациями на собственной странице Нику ещё никогда так не обгаживали. Но она понимала, что массовое комментирование с оскорблениями и колкостями в её адрес вызвано не тем, что она что-то не так написала или не так себя повела. Видимо, она сделала нечто такое, чего кто-то очень сильно боялся. И массированной атакой в комментариях её, вероятно, пытаются вынудить удалить и фотографию, и текст.
«А потом ещё потребуют принести извинения», – невольно подумалось ей.
Калинкова снова перевела взгляд на экран, думая, что написать Денису в ответ, но диалоговое окно было пусто. Словно ей никто ничего не присылал. Видимо, расчёт был на то, чтобы она это прочитала, а дальше уже ждать действий с её стороны. Журналистка даже поругала себя за то, что не догадалась сразу сделать скриншот.
Телефон в её руках завибрировал. На экране высветилась фотография седовласого чиновника в рабочем кабинете и подпись: «Иван Стешкин». Ника вглядывалась в фотографию, слушала музыку звонка, но на вызов не ответила.
Всё происходило как-то слишком одновременно. Одни её обгаживают в комментариях, другой ей ставит ультиматум – и удаляет сообщения сразу же после прочтения, чтобы не осталось никаких доказательств. И в эти же минуты ей звонит «дежурный по городу». Тот самый, который позвал её срочно к себе (а по сути, на встречу с Графченко) и не приложил никаких усилий, чтобы защитить её от него. Ещё и звонил кому-то в своём кабинете, чтобы «решить всё по-другому».
«Что же это получается? Выходит, Стешкин и Графченко заодно? – сгорая от обиды и разочарования, раздумывала девушка. – А я ведь так ему доверяла! И когда он пригласил встретиться, я же хотела всё рассказать, думала, он выслушает. А он мало того что устроил мне повторную встречу с человеком, который практически бил меня на кафедре, так ещё и приказал меня обыскать, чтобы добыть какой-то злополучный синхронизатор…».
И тут журналистка вспомнила, что спрятала неизвестный прибор в рюкзаке, который передала Дорогину. Она несколько раз глубоко выдохнула, выводя себя из стрессового состояния, и набрала на смартфоне номер Дорогина. Тот ответил практически сразу, и от его голоса, доносившегося из динамика, ей стало даже как-то легче. Артур сказал, что специально не звонил, чтобы «не палить контору» – мол, вдруг она где-то прячется, а телефон от его звонка запиликает. Нику этот ответ даже немного развеселил. Что касается её рюкзака, он в целости и сохранности и дожидается хозяйки на её рабочем месте.
Но один момент заставил её напрячься. С ней срочно хочет пообщаться Громов. И просит, чтобы она пришла как можно скорее.
Холодно. Мокро. Хочется еды, но другой еды. Белой еды, не красной. Когда было много белой еды, хотелось красной, – теперь наоборот. Почему стало мокро и холодно? Было тепло. Злая женщина была злая, но было тепло и была белая еда. Надо тихо. Нельзя громко. Потому что страшно. Раньше было нестрашно и тепло. Теперь страшно и надо тихо. Как снаружи, где красная еда. Спать нельзя. Надо тепло. Надо белой еды. Надо нюхать – белая еда пахнет. Злая женщина пахла. Другие женщины пахнут красной едой. Маленькие и большие. Маленькие мужчины пахнут красной едой, но меньше. Большие мужчины – страшно и надо тихо.
***
До дома Киры они не добрались – едва выехав на Ретклиффскую дорогу, заметили костер в Сведенборг Гарденс, где обычно собирались байкеры из доков. Кира любила появляться в их компании вместе с Тони – она вообще ужасно им гордилась. Не потому, что он был джентльменом – у докеров-коммунистов это заслугой не считалось, – а потому что ездил на байке лучше многих ее товарищей. И Тони (чтобы порадовать ее, конечно, а вовсе не из собственного тщеславия) подъехал к костру на сумасшедшей скорости, заложил красивый вираж и остановил моноциклет между двумя другими, колесо к колесу. Ребята оценили маневр по заслугам.
– Гребаный ёж, это нежидко, Аллен! – расхохотался Боб Кеннеди, фабричный староста и признанный лидер «клуба».
Тони пожал плечами, слезая с байка.
Пятеро молодых коммунистов обсуждали не бесправное положение пролетариата, не подготовку к мировой революции и даже не формирование интербригад из числа прогрессивной лондонской молодежи – нет, они обменивались мнениями о произошедшем на Уайтчепел-роуд. И вовсе не с позиций Коминтерна, а в духе обскурантизма и религиозных предрассудков.
Слово взял Сэм Макклафлин по прозвищу Студент (потому что в самом деле был студентом) – лет ему было не больше, чем Кире.
– Здесь места такие, – чуть не полушепотом заговорил он. – Здесь еще до Потрошителя людей убивали. Про убийцу с Ретклиффской дороги слышали? Он, как Паяльная Лампа, людей убивал целыми семьями. Молотком. Вон в том доме, видите? Его повесили и похоронили на перекрестке, тут недалеко. И тело колом проткнули, чтобы не возвращался. Больше ста лет прошло, кол истлел, и он вернулся.
– Инъекцию, что ли, сделал? – на полном серьезе переспросил Боб, обратившись почему-то к Гарри по прозвищу Харлей.
Лицо Гарри-Харлея просветлело от неожиданной догадки.
– Почем я знаю? Мож, и инъекцию.
Тони не стал говорить, что ревитализацию проводят только по завещанию, за деньги и с согласия родственников. А инъекцию делают еще при жизни, во всяком случае не позже чем через десять минут после биологической смерти, пока массаж сердца может обеспечить движение крови по сосудам. Но никак не через сто с лишним лет.
– Да нет же! – горячо возразил умник Сэм. – Я не об этом! Я об ауре этого места, о том, что здесь теряется ценность человеческой жизни! И призраки из прошлого встают из могил…
– А мож, и Потрошитель… того… инъекцию? – задумался Харлей.
– Да не, это ж не Потрошитель, – сплюнул Пол по прозвищу Кочан. – Гварил же папаша Ли, что эт розовый кролик, а никакой не человек. Он его своими глазами видал!
– Папаша Ли еще не то может увидеть… – рассмеялся Тим Фалер. – Кочан, тебе самому-то не смешно? Ну какой розовый кролик? Клыкастый, что ли?
– Не знаю насчет кролика… – Боб медленно обвел взглядом сидевших у костра. – Мож, и кролик. Но сеструха моя, та наплела, что оно мелкое и розовое. Помните, у старухи Пэм сдохла шавка? Ну которая облезла с ног до головы? Ну мы ржали с нее, как она ходит по-дурацки, а у ней просто суставы стали как шарниры и гнулись во все стороны? Вот сеструха мне и гварит, что оно было такое ж – как шавка Пэм, совсем без шерсти, и будто лапы у этого гнулись не туда.
Кочан зажмурился, а потом встряхнул головой.
– Мерзость…
– А что с той шавкой было? – переспросил Сэм (он, как и Тим, появился в этой компании недавно и шавки не видел).
– Да хрен поймет, – пожал плечами Боб. – Болезнь какая-то. Но ржачно – мы кишки надорвали, как она по улицам рассекала: поц-поц, поц-поц. Будто на карачках. И шустро так!
– Вы гондоны рваные, – сквозь зубы процедила Кира. – Она ж живое вещество! Ей же ж плохо было, а вы ржали, как суслики!
– Ага! – обрадовался Харлей и повернулся к Сэму. – Точно, эта сопля ревела, как ей собачку жалко! Я вспомнил.
– Дык, я и думаю… – Боб замолк на секунду, но потом продолжил: – Етить-колотить, мож, эт та шавка и есь? Ну, вернулась. Что мы ржали с нее.
– Ваще? – Харлей постучал кулаком себе по лбу. – Тож инъекцию сделала?
Ревитализация… Конечно, версию сделанной истлевшему трупу инъекции Боб предлагал лишь на основании суеверий и инстинктивного человеческого страха перед мертвым. Но ревитализация животного – наиболее правдоподобная версия появления Потрошителя. Потрошитель оставляет растерзанные трупы на месте преступления, а младенцев уносит с собой. Возможно, потому, что может унести лишь маленькое тело. Но… мертвые не нуждаются в пище, они едят лишь для удовольствия, их метаболизм устроен иначе. Впрочем, животное после ревитализации может сохранить охотничьи инстинкты.
Кочан передернул плечами и тряхнул головой.
– Ох и мерзость…
– А что? – задумчиво произнес Сэм. – Тоже призрак из прошлого. Я же говорю: это аура. Темное место, оно притягивает убийц и чудовищ…
– От чудо-юдо – лысая шавка старухи Пэм! – фыркнул Харлей.
– Однако людей на клочки она рвет тока так, – заметил Кочан, и его снова передернуло.
– Межу прочим, старуха Пэм здесь жила еще при Потрошителе… – пробормотал Боб. – И, болтают, ноги раздвигать за пару монет не брезгала.
– И потому в собаку ейную Потрошитель вселился? – Харлей явно был настроен скептически.
Они долго еще препирались о Потрошителе, лысых шавках и розовых кроликах, потом покатались все вместе по пустынной в этот час Ретклиффской дороге, а когда вернулись, гулять было поздновато, и Тони просто отвез Киру домой.
Прощаясь, она долго крутила пуговицу на его куртке и поправляла узел платка.
– Вот и как ты на своей такси поедешь? Де ты ее возьмешь?
– Найду, не переживай.
– Я просто… вот думаю… А вдруг это не шавка Пэм, а настоящий Потрошитель? А ты один будешь тут ходить-бродить. Пешком.
– Потрошитель не нападает на взрослых мужчин. Или ты, может, сомневаешься, что я справлюсь с Потрошителем? – Тони спрятал улыбку.
– А с Паяльной Лампой? Твой друган не справился…
Тони поцеловал ее в макушку.
На следующий день, в школе, он ужасно мучился оттого, что не может к ней подойти. И что вокруг нее постоянно так много народа. Ее компания. Раньше его это не волновало. Она говорила, что они довольно часто собираются у кого-то из них. И уверяла его, что он бы там просто умер с тоски. Любопытно, но нечто подобное говорил ему в прошлом году и Марков.
Ему не было до их сборищ никакого дела. Но сегодня все изменилось.
Сегодня ему казалось, что вся его прошлая жизнь уплыла на льдине, отколовшейся от берега. А он успел перепрыгнуть на твердую почву и чувствует себя как никогда уверенно.
Альбину вызвали на физике. Он сидел и не отрываясь смотрел на ее стройную спину в трогательном коричневом платьице с затянутым на талии черным фартуком. Он ловил ее взгляд. Но она была тверда, как кремень. В школе – это была другая Альбина. Высокомерная и презрительная. Она прекрасно играла свою роль и никогда не забывалась. Ни одного взгляда в его сторону. Ни одного слова.
Но когда она возвращалась по проходу мимо его парты, на секунду ему показалось, что она смотрит на него как-то иначе. Не как на пустое место. Или он выдавал желаемое за действительное?
Он едва дождался окончания этого длинного школьного дня.
А когда с нетерпением рванул за угол, то увидел, что она его ждет сама. Это было так радостно, что он опять побоялся в это поверить. Они тут же по привычке зашагали по улице вперед.
– Ну ты даешь! – сказала она ему с уважением. – Папа мне все рассказал.
– Что все? – спросил он как можно спокойнее. – Рассказывать пока нечего.
– Да ладно тебе, нечего. Ты что – каждый день теперь на работу ходить будешь? – и он услышал в ее голосе восхитительное сожаление.
– Нет. Не каждый.
– А у меня тренировки закончились. Лед растаял. И ездить на трамвае больше некуда.
– Ну, можно же просто так ездить. От кольца до кольца… А пойдем в костел? – вдруг предложил он. – Ты когда-нибудь там была?
– Нет. – Она остановилась. – У меня бабушка туда часто ходит. Она полька. Католичка. А меня не берет. Комсомольцам, говорит, нельзя.
– Можно. Я там был.
Перед входом в собор она немного затормозила. Но он взял ее за руку и потянул за собой. И ничего страшного не произошло. Ну, взял. Ну, за руку. И стоило столько времени думать о том, как же это сделать… Даже в детском саду детей строят парами и велят взяться за руки. Почему же к семнадцати годам начинаешь бояться этого прикосновения, как огня? А на самом деле совсем не страшно.
И потомственная Альбинина Божья матерь Женьке в этом деле явно поспособствовала. Потому что помнила его с детства.
А потом он сказал ей, что живет в доме по соседству.
– А это удобно? – спрашивала она его в третий раз, когда он открывал ключом дверь в квартиру.
– Я ж тебе говорю, у меня нет никого. Мама до десяти в библиотеке. Раз уж мы рядом оказались… А мне сегодня в больницу не надо.
В комнате было чисто. Мама перед уходом всегда убирала. Все шкафы в комнате были заполнены книгами. Альбина с интересом огляделась. И с удивлением поняла, что зеркала нигде не видно. А она так любила на себя смотреть в чужие зеркала. В каждом она выглядела как-то иначе. По-новому. Но всегда была хороша.
Женька выдал ей мамины тапки, и в душе у него на мгновение возникло смятение. Не кощунство ли это? Он, вообще, почему-то занервничал. И стал озираться по сторонам, пытаясь представить, как выглядит его дом в ее глазах. И ему понравилось. Он остался стоять, прислонившись спиной к стене, и наблюдал за ее продвижениями по комнате.
Она пошла медленно, как в музее, разглядывая корешки книг и рассматривая вереницу Флориных любимых слоников. И остановилась возле маленькой палехской шкатулки. Повертела в руках. Поднесла почти к самым глазам, разглядывая мелкий рисунок. Поставила на место.
– Чего у тебя интересненького есть? Показывай.
– А ты открой. Может, тебе интересно будет. Там всякие старинные штучки. Мамины.
– А можно? – спросила она. И видно было, что ей это гораздо интересней, чем полки с книгами.
– Говорю же, – кивнул он головой.
– Ух ты! – сказала она с придыханием, вынимая из шкатулки серебряный перстень с камнем. – Красота-то какая! А откуда это у твоей мамы. Фамильное?
– Нет, не совсем. Мама рассказывала: вроде бы бабкина подруга какая-то шкатулку эту здесь хранила. Меня еще не было. У нее соседи воровали. Она из комнаты выйдет куда-нибудь, а соседи сразу к ней лезли. А может быть, ей казалось. Она старенькая уже была. Так свои ценности бабке моей на хранение принесла. Они, кажется, в эвакуации познакомились. А она одинокая была. Умерла, а шкатулка ее здесь и осталась. Мои и узнали, что в ней лежит, только после того, как она умерла, та женщина.
– Камень какой красивый! Никогда такого не видела. А почему твоя мама не носит?
– Она раньше все время носила. Я ее с детства с этим кольцом помню. А потом оно тесновато стало. От возраста.
Альбина повертела кольцо, посмотрела камень на просвет, надела себе на палец и вытянула руку, чтобы посмотреть со стороны. Белоснежной руке ее гранатовый перстень очень шел.
– Красиво? – Она обернулась к Женьке. – Мне идет?
– Камень на твой глаз похож. Темный. – Он хотел сказать «твои глаза», но это показалось ему слишком высокопарным. Она повертела-повертела рукой с кольцом, сняла его и аккуратно положила на место.
– А что еще в этой шкатулке было?
– Такого – ничего. Брошка какая-то. Я не помню – куда-то делась. Еще какая-то ерунда.
– Чаю давай попьем? – сказала она, перемещая зону исследования в район его письменного стола.
– Я сейчас. Тогда воду поставлю. – Невский толкнул спиной дверь и вышел.
Альбина оглядела широкий стол. На Женькиных тетрадках лежала раскрытая книга. «Особенности тактильной чувствительности». Медицинская литература. Она удивленно качнула головой. Сама она, готовясь в медицинский, таких книг не читала. А рядом, в подшитой перепечатке, лежали «Пророчества» Нострадамуса.
Он зашел в комнату бесшумно. И сказал ей:
– Смотри.
– Вот это да! – она восторженно смотрела на него в белом халате и санитарском колпаке.
– Врача вызывали?
– Вызывали, вызывали… – подыграла она. – Садитесь.
– На что жалуетесь, больная? – он сел к столу.
– Сам ты больной… – засмеялась она. – А что тут у тебя за книжка такая медицинская?
– Ааа, очень познавательная книжка. Хочешь, фокус покажу? – И он улыбнулся своей кривоватой улыбочкой и почему-то в этот момент остро напомнил ей Акентьева, собирающегося съесть стакан.
– Какой еще фокус? – недоверчиво спросила она.
– Закатай рукав до локтя и положи руку на стол. – И наткнувшись на ее упрямый взгляд, улыбнулся по-человечески. – Ты чего? Боишься? Больно не будет. Обещаю.
– Кровь из вены, надеюсь, тебя брать не научили на мою голову? – мрачно пошутила она, однако белый кружевной манжет расстегнула и рукав своего коричневого платья закатала. – Точно не больно?
– Абсолютно. Только надо будет глаза закрыть. И не подглядывать. – И она, секунду поколебавшись, решила ему поверить. Людям в белых халатах она привыкла доверять с детства.
– Когда я дойду вот сюда, – он коснулся пальцем ямочки локтевого сгиба, – ты скажешь стоп.
– Ну, а смысл? – спросила она, не понимая.
– Узнаешь. Закрывай.
Ей было ужасно щекотно. А он продвигался по ее руке медленно, как муравей.
– Стоп, – сказала она и открыла глаза. Его рука не дошла до локтя сантиметров пять. – Как это? – спросила она капризно. – Еще раз давай.
– Давай. – Глаза у него смеялись.
– Стоп. – И опять она поторопилась.
– Можешь не пытаться, – сказал он. – Это у всех так. Аномалия локтевого нерва.
– Как вы мне нравитесь, доктор, – сказала она с искренним восхищением, опуская рукав и застегивая манжет. Он, и вправду, ей в этот момент нравился.
– Чайник вскипел, наверное. Пойдем со мной. Я тебе кое-что покажу.
На кухне он с каким-то непонятным ему самому трепетом подвел ее к своему любимому окну и сказал:
– А из нашего окна площадь Красная видна.
Она долго вглядывалась в таинственную глубину собора. А потом ответила ему шепотом:
– А из нашего окошка только улица немножко.
А когда она ушла, он взял, да и докурил разом все оставшиеся сигареты «Друг». А пустую пачку смял в руке. Зачем ему друг с собачьей мордой? У него теперь все было по-настоящему.
Они шли по аллее Каменного острова.
– Красиво тут, – Матвей кивнул на особняк за ажурным забором. – И тихо. Будто и не в мегаполисе, а заповеднике каком. Как твои дела? Куда поступать решила?
– Хотела в финансово-экономический, но теперь уже не знаю, – Лика вздохнула. – Так много всего произошло, что теперь сомневаюсь. А ты куда?
– МГИМО, – Матвей стукнул себя в грудь. – Зря, что ли, три языка учил.
– Везёт. Ты знаешь, чего хочешь. Мне бы так.
– У тебя что-то случилось?
– Скажи, почему ты на аватарке… не такой, как в жизни. В смысле, у тебя на страничке фото старое. Ну, ты понимаешь, о чём…
– Об этом? – Матвей выпятил нижнюю губу и засмеялся. – Да, знаешь, как-то всё руки не доходили поменять. И потом, я столько лет жил с этим прикусом, что как-то привык. Знаешь, все эти скобки, брекеты, походы к дантисту каждые полгода, а то и чаще.
– Догадываюсь. Я вон тоже с линзами всю жизнь. Утром надеть, вечером снять, в специальный раствор положить.
– Человек ко всему привыкает. Даже к тому, что дразнят.
– Ты поэтому борьбой стал заниматься, чтобы обидчикам бац-бац?
– Нет, – Матвей остановился и повернулся к Лике. – То есть, сначала да, именно поэтому. В новой школе, куда я перевёлся в Москве, был один придурок, проходу мне не давал. Я же такой избалованный рос, непуганый, можно сказать. Меня раньше-то не дразнили из-за зубов, ни в садике, ни в школе. А тут просто ужас, что началось. Он меня передразнивал, всякие прозвища обидные придумывал. Я терпел, терпел, потом, когда уже весь класс стал смеяться, начал драться. Но оказалось, что мой противник владеет приёмами, а я нет. Я же тихий всегда был, такой безобидный малёк.
Матвей и сам не понял, зачем стал рассказывать ей не самые приятные воспоминания детства. Так долго ждал этой встречи и тут же стал жаловаться. Он досадливо скривился. Ещё решит, что он нытик. А ему хотелось быть в её глазах… Кем? Девочка, которой он рассказывал прочитанные книги, которая шла рядом, разбрасывая ногами цветастые осенние листья, стала совсем взрослой. Воспоминание об этих прогулках часто согревало его сердце, когда на душе было совсем пакостно. Он и не надеялся увидеть её. Хотя от Москвы до Петербурга не сотни километров, но он же понимал, что у неё наверняка теперь своя интересная новая жизнь.
– Ты был весёлый, – Лика взяла его за руку, чем прервала воспоминания. – Я до сих пор помню, как ты меня смешил, когда мы гуляли по парку. Истории всякие рассказывал. Жалко, что ты уехал.
Её неожиданно прохладная в этот солнечный день рука лежала в его ладони так, словно именно там ей и место. Внезапно стало душно, пот тоненькой струйкой потёк по спине между лопаток.
– Крутые у тебя часы, Лика, – обратил внимание Матвей, просто чтобы отвлечься от глупых мыслей. – На компас похожи. Военные?
Пока она соображала, что ответить, Матвей остановился и повернулся к ней лицом. Она увидела тёмно-русую прядь, упавшую ему на глаза, в которых отразилось солнце. Почему она никогда не замечала, какие красивые у Моти глаза? Цвета гречишного мёда.
Матвей вздохнул, будто собираясь с духом.
– Я спросить хотел… Можно? А у тебя есть кто-нибудь? Встречаешься с кем-то, имею в виду?
Вопрос бросил её в краску, даже уши порозовели.
– Ты имеешь в виду парня? Не-а. Как-то не случилось. Ходила, правда, тут с одним в кино. Но он такой зануда оказался. Всё про компьютерные игры говорил. Ну, я как бы люблю иногда поиграть, но не так, чтобы сутками напролёт. Да и вообще глупость такая – все эти свидания. Мне вон Настиных страданий хватает. Хватало, вернее.
– А что случилось? Вы поссорились? Вы же такие подружки не разлей вода.
Лика отпустила его руку и пошла вперёд, шаркая ногами по асфальту. Как это объяснить человеку, да ещё и парню, что тебя предали? Нет, не предали, а просто использовали. А потом, как польза исчезла, взяли и отказались, словно от устаревшего айфона? Матвей догнал её и молча пошёл рядом.
– Смотри, а тут похоже на парк, где мы гуляли. Я всё пытался тебя развеселить, смешной такой.
– И вовсе ты не был смешным, – Лика остановилась, внимательно осматривая дом за оградой. Номера на фасаде не было видно. – Давай подойдём ближе, хочу дом получше рассмотреть, – она перебежала дорогу.
Матвей последовал за ней и несколько недоумённо смотрел, как она пристально изучает здание.
– Такое впечатление, что ты что-то ищешь, – предположил он. – Ты каждый дом рассматриваешь, словно жила тут раньше и забыла где.
Лика вздохнула.
– Да брось. Просто дома красивые. Тут раньше дачи были всяких учёных и вельмож.
– Ну так и сейчас тоже дачи вельмож. Только уже других. Что происходит, Лика? Ты кого-то боишься?
– С чего ты взял?
– Ты оглядываешься всё время и шарахаешься от людей. – Лика недоумённо выкатила глаза. – Да-да, я заметил. Там машина проезжала, так ты за меня спряталась. Может, всё же расскажешь?
Она нервно хохотнула, стараясь перевести всё в шутку. Но Матвей смотрел так серьёзно, что ей захотелось довериться ему. И она почти решилась, но внезапно подумала, а вдруг его испугает эта её, скажем так, особая особенность? Ей нужна отсрочка. Не готова она пока к откровениям.
– Хорошо, я тебе расскажу. Только чуть позже, ладно? А сейчас мне надо найти один дом. Он где-то тут находится. Я была тут шесть лет назад и точно не помню. Адрес есть, но он какой-то неправильный. Вот, смотри.
Матвей взял бумажку в руки и включил смартфон. Забил в поиске адрес.
– Действительно, такого дома нет. А как он выглядел, помнишь?
Лика покачала головой
– Смутно. Мне было десять лет. Помню, что был он такой весь с выступами и деревянный. Крыльцо высокое, с балясинами.
– За шесть лет его могли снести и построить дворец или даже жилой комплекс. Смотри, какие тут дома сейчас.
Лика вздохнула. Она и сама это понимала. Но так хотелось верить, что ей удастся хоть что-то выяснить. Матвей посмотрел на её расстроенное лицо и крепко взял за руку.
– Так. Сейчас прочешем этот твой остров. Все улицы. Он же не очень большой. Может, ты хоть место вспомнишь. А потом в кино. Как тебе такой план?
Лика облегчённо улыбнулась. Всё-таки хорошо, когда есть кто-то, кто возьмёт и примет решение. Они пошли по аллее, сверяя дома с теми, что значились на карте.
– Видишь, тут нет дома номер восемь дробь два. Я уже и гуглила и карты разные смотрела. Как сквозь землю провалился.
– Мы все дома на Боковой просмотрели. Ты уверена, что не узнала дом? – Лика уверенно кивнула. – Ну тогда пойдём куда глаза глядят. Знаешь, иногда у человека включается подсознание, и ноги сами ведут его в нужном направлении. Давай, ты закроешь глаза, а поведу тебя за руку и, может, тебя озарит, – Матвей сделал патетический жест рукой.
Лика громко засмеялась. Человек в синей бейсболке на той стороне улицы неодобрительно посмотрел в их сторону. Но Лика даже внимания не обратила. Ей давно не было так легко разговаривать с парнем. В основном с ними приходилось держать ухо востро, чтобы не нарваться на неприятности или, ещё хуже – насмешки. Она повернулась вокруг своей оси несколько раз и закрыла глаза.
– Веди. Посмотрим, что получится.
Матвей шёл рядом, поддерживая её за локоть, и негромко командовал:
– Тут поребрик. Тут лужа. Прыгай. Тумба. Обходи.
Лика послушно прыгала и обходила, но услышав еле сдерживаемое хихиканье Матвея, раскрыла глаза и обернулась. Ни луж, ни тумб на аллее не наблюдалось.
– Ах ты, обманщик! – притворно возмутилась она и шлёпнула его по плечу.
– Ай, меня бить нельзя. Ты нанесёшь непоправимый урон отечественному спорту.
Лика громко фыркнула и крутанулась вокруг себя. Дядька в синей бейсболке, только что нацелившийся на них фотокамерой, сделал вид, что снимает чей-то старинный особняк. Лика замерла. Схватила Матвея под руку и потащила дальше.
– Ты чего? – Матвей почувствовал её напряжение.
– Тот, в бейсболке, нас фоткал, – сказал Лика, таща за собой парня.
Матвей оглянулся.
– Нет никакого дядьки, Лик.
Она обернулась. Да, улица была пуста. Где-то в начале её шли мужчина и женщина. Но не показалось же ей? Или у неё уже паранойя развивается.
– Ну, и пусть бы сделал фото. Может, он фотограф. Увидел красивую девушку, решил сделать снимок. Будешь потом на выставке висеть.
– Красивую? – Лика выгнула брови и уже хотела высказаться насчёт неуместных комплиментов. Но Матвей смотрел так серьёзно, что у неё язык прилип к нёбу. Она неожиданно смутилась. Ну, пусть считает её красивой. Ей не жалко. И тут она увидела дом. Он прятался среди деревьев на той стороне длинного канала. – Смотри! Кажется, я видела этот дом раньше. Надо подойти ближе.
Они свернули налево, на Берёзовую аллею, дошли до мостка, перешли его и двинулись по направлению к дому.
– Этот он? – Матвей скептически рассматривал, обнесённое забором и застроенное лесами здание. – Похоже, его реставрируют.
Лика рассматривала дом, на самом деле пытаясь восстановить в памяти детские воспоминания. Этот дом, напоминающий сказочный терем она точно видела в день посещения профессора.
– Мама заблудилась тогда, позвонила, ей сказали ориентир – дом, похожий на избушку.
Матвей изучал карту.
– Точно! Смотри, адрес этого дома Полевая аллея, восемь. Мама твоя просто могла ошибиться. Боковая-Полевая…
– Значит, дом восемь дробь три где-то рядом? Но я ничего не вижу.
Матвей уверенно пошёл обходить дом вдоль канала. Там густо росли кусты, но они пробирались и, наконец, заметили крышу, сквозь листву.
– Смотри, – шёпотом сказал Лика. – Кажется, это он.
– Не похоже, что тут кто-то живёт, – Матвей скептически скривился.
Да, дом совсем не походил на жилой. Хлипкий деревянный заборчик совсем покосился, на крыше видна была осыпавшаяся черепица.
– Всё равно, давай подойдём ближе. Надо же убедиться.
Матвей наклонил заборчик, они перелезли через него, обогнули дом и вышли к фасаду, который смотрел на небольшой пруд. Высокое крыльцо с балясинами, тёмные окна без занавесок. Похоже, тут и правда никто не живёт. Лика потрогала перила крыльца. Под ногами что-то звякнуло. Металлическая прямоугольная табличка с погнутыми краями, словно кто-то отдирал её от стены. «Проф. Стропалецкий А.Ф.»
– Нашла, – прошептала Лика одними губами. Она почти не надеялась. Толку с этой находки, правда, было немного. Профессора тут нет. И где искать, непонятно.
Она взбежала на крыльцо и дёрнула ручку двери.
– Может, не стоит, – пожал голос Матвей. – Всё же частная собственность.
– Мы же не воруем, просто посмотрим. Мне просто очень надо. Очень-очень!
Матвей смиренно вздохнул и поднялся к ней.
– Отойди, – скомандовал он и приподнял дверь. Чуть пошевелил её туда-сюда и резко дёрнул. Замок вышел из пазов, и дверь открылась.
– Ты прирождённый взломщик, – Лика еле сдержалась, чтобы не чмокнуть его в щёку, но вовремя одёрнула себя.
-… и если мы присмотримся, мы увидим за этими трагическими событиями грязную инопланетную лапу…»
Риан фыркнул и медленно сполз с кровати.
Грязная. Инопланетная. Лапа.
Лучше и не скажешь.
Конечно, Альенде ему заказали. Теперь ясно, как день. Да и тогда было, в общем, понятно. Кто — отдельный вопрос. Риан сходу смог бы назвать пяток имен, которым выгодна была война за наследство и раскол на Луне. А война стопудово случилась бы — останься в живых какие-то признанные авторитеты. Скорее всего, в ходе грызни единая организация развалилась бы на части. Так всегда бывает. И те, кто хотел, получили бы доступ к Луне и ее рынкам.
Но не срослось. Ровно потому что все авторитеты, способные взять власть, полегли в один момент. Ну ладно, не совсем в один, некоторые полегли на пару деньков позднее и при других обстоятельствах. По правде говоря, в особняке Альенде все только началось. Ну а с сошками помельче… Тут Риан всегда был как рыба в воде. Отлично видел, на кого надавить посильнее, кому дать больше власти или денег. А кого и прихлопнуть, не дожидаясь. Когда не осталось никого, кровно связанного с кланом, занять их место стало легко. Особенно учитывая, что именно случилось с Альенде. Конечно, в историю тут вошел Виктор, чего и хотел, но кому надо — те в курсе. И не отсвечивают.
Хотя паразит-убийца самоуничтожился вместе с домашней системой особняка. Но как раз этого никто и не знает.
Слегка пошатываясь, Риан побрел в ванную.
Журналюги в историю Виктора впились, как клещи в собаку. Вытащили на свет такое, о чем тот и сам, поди, не знал. Целый месяц всеобщего интереса, даже на федеральных инопланетных каналах. Потом еще какая-то хуйня случилась, конечно, и интерес пошел на спад. Но поначалу было громко. Расследование прекратили через четыре месяца, и дело закрыли. Типа, виновные установлены, привлечь к ответственности не представляется возможным. Хотя, по правде сказать, нестыкухи в картине были. Ну да к тому моменту уже всем было все понятно. Непонятливых как-то не нашлось.
И вот теперь, здрасьте, нафиг, Ларраньяга.
В существование наемных убийц-одиночек Риан не верил. Все нормальные ребятишки такого плана постоянно работают на кого-то – по ту сторону закона или по эту. Разница только в названиях и в том, откуда приходят бабки. Типа независимые наемничьи агентства на практике всегда связаны или с синдикатами, или с правительством, и без приказа или разрешения и задницу не почешут.
В совпадения Риан не верил тоже. Как и в чудеса, добрых фей, сказки про любовь и прочий гуманизм. Он знал, как все работает, и знал, что он прав.
Сразу возникало столько вопросов.
От которых сейчас хотелось блевать.
В ванной ему стало еще хуже. Белое и жемчужное стекло царапало глазные яблоки одним своим блеском. Свет хитро запрятанных точечных светильников заколачивал в зрачки гвозди. Цепляясь за перила, он взобрался по лестнице и сунул голову в прозрачную, наполненную прохладной водой ванну.
— Топиться собрался? — спросил Винни.
Риан поболтал головой в воде. Вынырнул. Тяжело сполз по стеклянным ступеням и уселся, прислонившись головой к перилам. Вода с волос и морды лилась ручьями, впитываясь в ковер у подножия. Белый.
— Я, блядь, что, забыл сказать этому долбоебу, что хочу черную ванну?
Винс понимающе усмехнулся.
— Пиздец, — уныло пожаловался ему Риан. – И воды теперь полные штаны.
По хребту за пояс продолжал течь прохладный ручеек.
— Я тебе давно говорил – с кожаными штанами пора завязывать.
— Ты мне много чего говорил…
Мокрый шелк отвратительно лип к телу. Риан подергал шнуровку на манжете. Намокший узел сидел плотно. Тогда он вынул нож и поддел неподатливый шнур. Тот лопнул, но остался плотно сидеть в дырках. Риан принялся выковыривать его кончиком лезвия. На ковер сыпалась черная перхоть.
— У тебя был кто-нибудь? – спросил он Винни. – Ну так, чтоб по серьезу?
— Сам знаешь, что нет. А почему интересуешься?
Риан осклабился.
— Да вот, блядь, задумался об отношениях. Прикидываю, может к Лионсе подкатить? Почти семья…
— Ты этого не сделаешь. — От голоса Винни по шкуре побежал холодок. Риан поежился, но продолжил с ухмылкой срезать с себя рукав.
— Типа, слишком хороша для такого ушлепка? Или как?
Винс улыбнулся грустно.
— Это ведь я помогал закапывать Лусиану. Ты забыл.
Лусиана…
Риан прикрыл глаза.
Ничего он не забыл. После нее было много безымянных, но ее он помнил отлично.
Она была шлюха, как и остальные. Кто-то говорил — старая шлюха. Ей и вправду было уже под сраку лет, хотя держалась она неплохо. Работала на себя, значит, сама выбирала клиентов. Изрядно башляла за такое право. Кроме торговли пиздой она, кажется, еще и стригла или что-то в этом роде.
Риан с ума по ней сходил.
К ней и поперся с деньгами. Хотя мог бесплатно любую из папашиного подвала. Ему самому тогда было… сколько? Сам он думал, что шестнадцать. А теперь выходит — десять? Ну, может, это что-то и объясняет.
На занавесках вокруг кровати скалились разноцветные черепа Санта Муэрте. По меркам Параисо Лусиана жила хорошо. Он помнил трехмерные картинки на стенах, обереги из бус и костей и вентилятор на белом, почти не засиженном мухами потолке. Налитые длинные груди под черной сеткой и мягкий живот, лежавший на тяжелых бедрах. Лица не помнил — только вишнево-красные татуированные губы и желтые оскаленные зубы за ними.
Он хотел ее до бешеных барабанов в башке. Но хуй так и остался мягким у нее во рту, как она ни старалась.
— Кажется, наша птичка сдохла, чико, — сказала язвительная старая шлюха Лусиана.
Она нихрена не знала о нем. Иначе б поостереглась.
Он сходу сломал ей нос и выбил два зуба. Она отбивалась, и пришлось схватиться за нож. Лезвие рассекло щеку до самых зубов.
Тут-то птичка ожила…
Когда он кончил, потолок был красным.
Подъехавший по звонку Винни помог вынести три небольшие сумки.
Лусиану никто никогда не искал.
А Риан тогда понял, что с сексом в его жизни будут некоторые проблемы.
— Сам понимаешь, ты не тот парень, какого можно пожелать любимой сестре.
Риан вяло отмахнулся от Винса и принялся за второй рукав.
— Да. Долгие отношения — это не про меня.
Остатки рубашки он стащил через голову. Побрел к зеркальной стене. Сейчас собственное отражение вызывало только глухую тоску. Мелкий слизняк с синюшной рожей и перекореженной шрамами шкурой на предплечьях. Он разнес бы к чертям зеркало, да оно, как и все стекло в квартире, было пуленепробиваемым.
— Ты ведь не про Лионсу хотел поговорить, — проницательно заметил Винни.
Опершись ладонями на зеркало, Риан оскалил зубы собственному отражению. Мелкие обезьяньи зубы.
— Нет. Не про Лионсу.
Поговорить про отношения. Такой надобности еще ни разу не было. Собственно, как и отношений. Он и слов-то не знал, которыми это делают.
Да и было бы о чем еще говорить.
Что ж так херово-то?
Паленый вискарь. Вот по-любому. Никому нельзя верить.
Волоча ноги, он потащился в спальню. К бутылкам.
— Да тебя, друг мой, просто в дрисню распидарасило, — тонко подметил Винс.
Риан закатился хриплым хохотом.
Вечером обходя левады с лошадьми, Нине пришла в голову мысль, что зря она оставила Алёну в доме без присмотра. Совершенно неизвестно, что с ней делали раньше и что у неё на уме. А вдруг она сама захочет похитить Миру? Втереться в доверие и похитить? Ведь это так просто!
Платон пытался её успокоить, говоря, что Алёна не опасна, раз уж сразу дала ему доступ и согласилась сотрудничать, да и от лежащего в мансарде Сэма никуда не денется. «Они друзья», — говорил он, — «и не станет Алёна его бросать одного, а ему прямым приказом запрещено уходить из мансарды…»
Но всё-таки Нина волновалась и не смогла заснуть до утра – и собралась лететь в город уже в восемь часов. Платон не отпустил её, говоря, что надо хоть немного доверять Родиону и что он присмотрит за девочкой и что надо подождать хотя бы до трёх часов пополудни, если уж не дотерпеть до завтрашнего дня. Нина честно подождала до часа дня, пытаясь не думать о том, как там Алёна и что у неё на уме на самом деле, но потом не выдержала и приказала Хельги приготовить флайер для полёта в город. Платон пытался её отговорить, но она занервничала ещё больше и чуть не сорвалась на крик, и потому он молча помог собраться ей и переоделся в городской костюм сам.
— Ты же не хотел лететь… — Нина пыталась оставить его дома, но на её удивление Платон твёрдо заявил, что полетит вместе с ней.
***
В город Нина с Платоном и Хельги прилетела в четверть третьего.
Когда она вошла в дом, то от потрясения не смогла даже поздороваться, так как вышедшая её навстречу Алёна была в светлом джинсовом подростковом комбинезоне с розовыми наклейками и в розовой футболке, в ярко-розовых кроссовках с зелёными шнурками, с розовыми прядями на заколках в чуть подвитых волосах, с ярко-розовыми ногтями, с такой же помадой на губах и почти сиреневыми тенями вокруг глаз. На полу у стены лежал подростковый ярко-розовый рюкзачок с наклейками. Нина чуть не упала от скачка давления, но Хельги её удержал, а девочка рассмеялась:
— Здравствуйте! Я вас позже ждала… мне правда это идёт? Это мне Эстер подобрала в секонд-хенде, она сказала, что если я из Новой Москвы, то и должна быть одета как ново-москвичка… доставка дроном… мы правильно сделали?
— Она знает? — спросила потрясенная Нина, — Алёна, в деревнях так не одеваются… надо поскромнее… и в юбке. Ты же в деревне жить будешь! И надо одеться так, чтобы тебя приняли… а не отпугивать.
— Кто я такая? — внезапно посерьёзнела Алиса. — Знает. Я дочь Вашей подруги, только что закончившая школу. Тётя Нина, Вы мои файлы хоть просмотрели? Как я училась в школе, как одевалась, какие друзья-подружки были? Я прилетела из мегаполиса, там все так одеваются… так ведь по легенде. У меня с собой и на мне должны быть именно такие вещи, а уж в деревне я через пару дней сменю костюм и уберу косметику. Я горожанка и коров никогда не видела… и на самом деле это так… но готова узнать о них всё. Я мажорка и мамина дочка, одетая по последнему писку моды, мне никто и никогда не отказывал, мне всё позволено, и я брала от жизни всё… пока мамочка не отправила меня сюда со своим братом после побега папочки. Почти без денег и без киборга даже… вот я такая. Моя линия поведения соответствует моей легенде. Извините, что напугала… я просто не подумала, что Вы не в курсе.
Платон усмехнулся:
— Предупреждать же надо… знала ведь, что мы прилетели, могла бы Кузю на крыльцо отправить… или мне бы скинула своё голо. Не было бы такого шока… учитывать состояние здоровья людей надо в первую очередь.
— Алёна, может быть, хотя бы не столько яркости? И… сотри помаду, тебе если и нужна косметика, то минимально… или купи помаду посветлее, если без неё никак… — отошедшая от шока Нина запила поданную Платоном таблетку, поздоровалась с Раджем и объяснила: — Сейчас тебе не следует так привлекать к себе внимание… здесь девушкам краситься допустимо, но… чуть-чуть. И смени футболку на рубашку поспокойнее цветом, пожалуйста. Так пятилетние девочки одеваются… а тебе почти семнадцать!
— Хорошо, сейчас сделаю, — согласилась Алёна и прошла в ванную.
А Нина устало опустилась на стул на кухне, отправила Фреда кормить Сэма, попросив Хельги подняться и его поохранять, так как Сэм всё-таки «семёрка», а затем набрала номер Голубы и попросила принять на лето гостью. Голуба выслушала Нину спокойно и попросила показать ей девочку.
Алёна подошла уже через пару минут, но так, что у Нины чуть не случился второй приступ – вместо ярко-розовой косметики появилась розовая же жевательная резинка. Нине показалось, что Алёна явно переигрывала, не думая о том, что такой гостье могут отказать, но Платон чуть слышно её заверил, что образ Алёны вписывается в её легенду, ведь по ней мать Алёны — специалист по современному искусству и моде и дочь в выборе одежды не ограничивает.
— Я ещё и танцевать умею, — заявила девушка и начала дёргаться под включенную Кузей ритмичную музыку.
— Была бы ты моей дочерью, я бы тоже постаралась тебя отправить куда-нибудь подальше, — пробормотала ей Нина и снова обратилась к Голубе:
— Примете на пару недель?.. а лучше на всё лето. Я опасаюсь, что с современным подростком сама не справлюсь… а у Миры как раз каникулы. Может быть, деревня её перевоспитает… ведь она и травы настоящей не видела, и коров с овцами никогда не встречала… — глядя на изумление Голубы, поспешно добавила, пока Голуба не ответила отказом: — А пока приглашаю всю вашу семью на Купальские праздники на наши острова. Будет веселье, костёр, венки, лодки… и палатки на островках для желающих. Алёна сможет стать подружкой Мире, а Мира её научит… чему-нибудь… хоть на две недели…
— Хорошо, — решилась Голуба, — я приму девочку на две недели, а там посмотрим на её поведение. У Миры в комнате поставим ещё одну кровать, разместим.
— Спасибо! Через пару часов мы прилетим, — Нина отключилась, пока подруга не передумала, и повернулась к Алисе:
— Что это было? Я понимаю, что молодежную музыку ты вроде как должна знать… и современные субкультуры тоже… но разве необходимо так дёргаться? Ведь тебя могут выставить из деревни через день!
Из мастерской вышла Эстер и остановилась в дверях:
— Добрый день… Родион мне сказал, что Алёна киборг… я никому не скажу. Но ведь ей надо внедриться правдоподобно, а для этого надо уметь одеваться, говорить и двигаться, как это делают городские школьницы. Ту одежду, что купил Платон, Алёна возьмёт с собой в чемодане и будет носить там, а эту как будто Алёна привезла с собой, что-то она наденет на себя, а что-то понесёт в рюкзачке.
— Логично… хорошо, Алёна, собирайся и полетим. По магазинам пройдёмся в следующий раз… или выпишешь что-нибудь с доставкой дроном. На твоей карточке двести тридцать два галакта, на первое время хватит. Сэм как?
— Почти поправился. Но без приказа сойти вниз не может.
Нина поднялась в мансарду и лежащий до этого киборг плавно поднялся при её появлении:
— Система к работе готова.
— Система-система… а сам-то как? Ладно, спускайся, накормлю и полетим.
Пока она поднималась наверх и спускалась с Сэмом вниз, Платон заказал с доставкой плюшевого кота для Сэма, потом просмотрел объявления и кому-то начал звонить. Уже через четверть часа к калитке подошёл мужчина лет сорока в кожаной куртке и спросил Платона.
Платон вышел в сопровождении Хельги, быстро о чём-то переговорил с пришедшим, проводил его и уже через пару минут он рассматривал небольшой трёхместный спортивный кобайк, который мужчина поставил от калитки к песочнице.
— Сэм полетит прямо к зимовке, — пояснил Платон изумлённой Нине, — в деревне ему светиться пока не стоит, машинка хорошая, прочная, в случае чего… девчонок вывезет. Деньги есть… не переживай, всё нормально. Причём полетит завтра после полудня. Сегодня пусть полежит. Я ему уже дал координаты… и сообщил Змею.
— Хорошо, я думаю, ты лучше знаешь, в каком он состоянии, — согласилась Нина, — сейчас пообедаем и отправимся.
***
В деревню прилетели почти в половине шестого. На берегу озера их уже ждали женщины во главе с Дарёной Карповной. Но поскольку Мира жила в доме самого старшего брата, то первой подошла к Нине его жена Голуба. Нина вышла из флайера первой, следом почти одновременно вышли Хельги и Платон. Последней с заднего сиденья выбралась Алёна и подошла к Нине.
— Добрый вечер! Знакомьтесь… — Нина обернулась к девушке и подвела к Голубе, — это Алёна. Выглядит, конечно, вызывающе… но здесь она сможет… перевоспитаться, так скажем. Алёна, это Голуба…
— Вечер добрый! Вот не ждали гостей… но отказывать не будем, если Алёна будет себя вести прилично. Девочка, можешь звать меня тётя Голуба, а это Дарёна Карповна, мама наших мужей и Миры. Проходи в дом, Искра тебя проводит. Зима, возьми её чемодан и рюкзак, пожалуйста, и отнеси в комнату Миры. И сообщи Лютому для Миры о гостье, пусть уже возвращаются.
Алёна коротко поздоровалась и пошла за Искрой, а Голуба устало пояснила:
— Прилетела сестра Драгана Данка с Любице и Деяном. А с ними бабушка Змея с двумя киборгами, Mary Анной и DEX Ярой… Мира с Лютым улетели в гости ещё утром, вот-вот должны вернуться. Там все свои, беспокоиться не о чем…
При этих словах Нину передёрнуло, словно от холода, но она постаралась не выдать волнения. «Все свои…» — какие бы ни были эти «свои», а бдительность должна быть прежде всего. И… почему Зарина Баженовна не сообщила ей о прилёте? То ли она не захотела её беспокоить, то ли… сама Нина была настолько невнимательна, что пропустила сообщение? Всё-таки секретарь нужен… почты много, а разбирать письма часто нет времени. Она почти не слушала Голубу и остальных женщин, не сомневаясь, что Хельги и Платон ведут запись и будет возможность посмотреть всё снова.
— Странно, что Зарина Баженовна ничего мне не сообщила о прилёте, — чуть слышно пробормотала Нина, — я думала, она прилетит позже и сразу в мой дом…
— Им есть, о чем поговорить с Драганом, — рассмеялась Голуба, — ведь Любице осенью будет восемнадцать… и надо думать о будущем. К тебе мы все прилетим на Купалу, как и звала. Проходи в дом на чай. Вместе со своими… не переживай так, всё будет хорошо. Девочка слишком городская, и ей надо привыкнуть к нашим обычаям. Пока ждём Миру с Лютым, Искра покажет Алёне деревню.
После чаепития в доме Голубы Нина с Платоном и Хельги полетела домой, чувствуя себя совершенно разбитой. «Алёна совершенно не готова к такой жизни» — думала она, — «надо было всё-таки подождать пару дней… как-то там Сэм… без неё… не сорвался бы…». От таких мыслей разболелась голова и Платон предложил зайти к Змею в зимовку и спросить его совета.
Змей выслушал её – и предложил слетать за Сэмом прямо сейчас, не откладывая на завтра. Нина позвонила домой, спросила Раджа о состоянии Сэма, выслушала его ответ («Всё в норме, долететь до зимовки сможет, но лучше утром»), попросила показать парня – и приказала Сэму прописать Змея с третьим уровнем, а в восемь утра встать, одеться, сесть на кобайк и лететь к зимовке. Змей пообещал встретить Сэма и заверил Нину, что всё будет нормально – и она спокойно полетела домой.
***
Уже дома Нина вспомнила, что не остановилась на Домашнем острове и не поговорила с Авиэлем насчёт должности секретаря, и сказала об этом Платону.
— Тебе нужен секретарь? – и Нине послышалась насмешка в голосе мужа, но он серьёзно и спокойно ответил на свой же вопрос: — Конечно, нужен. Родная моя, завтра же он у тебя будет. Но сначала надо приготовить для него комнату. Утром я попрошу Моржа сделать это, а завтра вечером в неё поселится Авиэль.
— Спасибо, родной… ты просто сокровище! И что бы я без тебя делала?
— Ничего, — рассмеялся Платон, — пойдём ужинать и спать, ты устала.
После ужина Платон пригласил в гостиную квартиры Нины Моржа и объяснил ему, что нужна комната для Авиэля, который будет личным секретарём Нины и попросил освободить от проживающих киборгов кабинет, находящийся рядом с дверью в квартиру Нины и Платона. Управдом спокойно его выслушал и пообещал к вечеру следующего дня всё сделать. После ухода Моржа Платон позвонил Авиэлю – и «озерной эльф» чуть не запрыгал на месте от радости, ведь на Славном острове будет, с кем поговорить о кошках.
Очередной безумный день заканчивался, приближалась безумная ночь.
Город постепенно приходил в себя. Прошло две недели и стало ясно, удар оказался слишком тяжелым. Вместе с линкором в бездну канули шестеро из восьми Наследников, и теперь уже их наследники пытались, с разной долей успеха, делить власть. На «Габриэлле» засели повстанцы, остановились размещенные там фабрики и насосная станция. На улицах время от времени начинали стрелять. Жители старались без необходимости не покидать свои суда.
Если бы не патруль, город захлестнул бы хаос. Но патруль тоже потерял людей и теперь из последних сил пытался удержать с таким трудом достигнутое равновесие.
Благодаря патрулю в центре относительно спокойно. А вот что творится на Нижних улицах, об этом достоверно сказать не смог бы никто.
Пользуясь такой возможностью, новые Наследники отключили подстанцию на «Шторме-три» и часть тех кварталов погрузилась во тьму.
Пару дней назад из-под киля одного из буксиров подняли два свежих трупа…
Неспокойно было в городе. В воздухе пахло весной и бедой.
И было ясно, что назад уже ничего не вернется. Все теперь будет по-другому.
Варков закрыл кабинет в восемь, в половине девятого он уже направлялся к Корабельной. Проходя мимо кораблей Наследников услышал выстрелы, но даже не остановился: по слухам, их новые владельцы сцепились между собой за «спорные» склады. Жители этих кораблей перед городом не отчитывались никогда.
Нужно было принимать какое-то решение. Тянуть дальше нельзя.
У домика сторожа его ждал Роджер. Сказал:
— Сегодня опять были переговоры. Из-за повстанцев в городе перебои с продуктами и питьевой водой. Угораздило же их именно «Габриэллу» занять…
— Что решили?
— Решили продолжить переговоры завтра.
— Говорил со своим начальством?
— Да.
— И что?
— Придет. Не поверил, но придет. Сказал — это может быть новой социальной идеей. Целью для молодых горячих умов. Грегори знает. Командир повстанцев тоже придет. Он каким-то образом умудряется выбираться из осажденного корабля, когда ему нужно.
— Хорошо.
— Ты говоришь так, словно в это не веришь.
— Переговоры — это всегда хорошо. Это лучше, чем когда стреляют. У меня сегодня два огнестрельных и одно ножевое. Взял на работу двоих санитаров.
— А что коллеги говорят?
— Жалуются. Раньше жить было лучше.
Роджер кивнул. Патруль держался из последних сил, старшие офицеры ходили обозленные и с каждым денем требования к рядовым патрульным все возрастали.
— Был сегодня у «Аленеста», — вздохнул он. — Так жалко музея… Даниэль в него всю душу вложил. А получилось, как будто ничего и не было.
В день восстания кто-то поджог судно. Смотритель прибежал слишком поздно — выгорела вся палуба. Только флажки на снегу остались. Память по Даниэлю.
— Сегодня слышал, как кто-то говорит: и правильно. Нечего, мол, молодые умы мутить всякой ерундой. Мутить молодые умы ерундой…
За разговором добрались до катера. Грегори махнул рукой с палубы, где на половину длины был разложен найденный купол. Он оказался вовсе не в идеальном состоянии, когда-то ему досталось и от мышей и от влаги. Прошло три дня, пока удалось его залатать. Три дня и четыре банки хорошего дорогого клея.
Бывший адъютант капитана проверял сеть и крепления вдоль бортов.
Над штоком реял синий флажок.
— В восьмой раз смотришь. Все будет хорошо! — крикнул Роджер. Хорвен кивнул, отложил работу, присоединился к ним. Втроем они зашли в каюту, где Эри уже разогрела ужин.
— Согласились? — спросил Грегори без приветствия.
— Да. Завтра. У нас ведь все готово?
— Насколько это возможно. Откладывать уже некуда. Лишь бы не использовали эту встречу, как повод для провокации.
— Угля мало, — посетовала Эри. — Нам же нужно с запасом. Вдруг на побережье никого не найдем и придется возвращаться?
Завтра все решится. На завтра назначены испытания катера. И завтра должны состояться переговоры со всеми, от кого зависит будущее города.
Завтра.
Доктор улыбнулся ей ободряюще.
— Эту экспедицию планировал еще капитан. У нас не может не получиться.
Всё сразу пошло не так. Ваня заметил велосипед со спущенными шинами в самокатной, мимо которой прошла его группа. Местная самокатная — не контейнер, а зарешеченная домовая ниша. Ваня отстал, посветил фонариком. Так и есть, замок вскрыли, колёса самокатов прокололи. Могли повредить и каталки, сложенные у дальней стенки. Он послал условленную «соточку’: пусть знают о случившемся, и быстро догнал своих. А ночь ещё только начиналась. Плохо начиналась эта ночь в восточном секторе.
Пал Палыч получил сигнал от Вани, определил по навигатору, где именно находится самокатная, и молча вышел из фургона амбулатории. Вдохнул через фильтр сырой февральский воздух, захлопнул дверцу авто. Голоса коллег, отправивших белый патруль на последнее дежурство, теперь слышались приглушенно. Вроде как нет повода волноваться, ребята и девочки в Ванькином взводе подобрались надёжные, лучший патруль за все годы подготовки… Повода нет, а нерв есть. Можно, конечно, ехать в машине следом, держа расстояние не больше квартала; так подстраховывают школьников второго года обучения. Но в лагере уже утром все будут знать, что Ванькину команду пасли. Даже расстояние от машины до патруля идёт у молодёжи в негласный зачёт. Ванькин взвод такое унижение не заслужил. Четыре сезона их готовили всерьёз, куда уж серьёзнее. С инфицированными ситуации случаются разные. Пусть действуют сами. По-взрослому. Поэтому спэшка, автомобиль скорой помощи, дальше окраины восточного сектора не двинется.
С другой стороны, ведь ещё не выпустили, значит, вся ответственность ляжет на наставников…
Пал Палыч вернулся в тёплый фургон спэшки. Сказал румяным коллегам, с неодобрением глядя на расстёгнутые воротники курток и спущенные до пояса белоснежные «защитки»:
— Ваня обнаружил потроганную самокатную.
— Сильно потрогали? — бодро отозвался Тимурович, самый молодой из наставников, оборвав очередной анекдот. Впрочем, все они здесь молодые. Только Палыч помнит, с чего всё начиналось и к чему в итоге пришло. У его поколения детство было долгим: учились, ленились, спорт, кружки, обычные детские проблемы взросления, потому что на всём готовом… В принципе, было неплохо, привыкли к такому раскладу. Но после первой пандемии старики начали рано покидать этот мир, и все почувствовали себя как на краю пропасти. И понеслось, каждые три-четыре года — новая напасть. И непонятно, к кому прилипнет вирус: к «серебряному возрасту» или к тем, кто только разменял пятый десяток. А где здоровых людей брать во время вспышек? Начали готовить школьников. Вместе с паспортом каждому — удостоверение на жёлтом пластике, первая степень подготовки. А с избирательным правом — удостоверение на белом глянце. Это значит, полный курс Службы спасения пройден и зачтён.
Восемь лет назад Палыча доставил в больницу белый патруль, в котором все только-только встретили свою семнадцатую зиму. Если бы не успели их подготовить, не приставили к медикам в помощь, погиб бы каждый четвёртый взрослый. Молодняку тогда досталось.
Вот сидит миниатюрная улыбчивая Елизавета, а её несли мимо неработающего лифта с девятого этажа. Несли даже не белопатрульные, а жёлтые, которые младше на два года. Но спасли же. Сумели. Главное, сообразили правильно распределить силы. Жёлтым — легковесных пациентов и эвакуационные кресла; синим и особенно белым — всех остальных инфицированных и носилки. А носилки сами не ходят… Краснокостюмные, новички, под символическим присмотром едва державшихся на ногах взрослых подавали каталки, захлопывали и протирали дверцы скорых, дезинфицировали подъезды, указывали дорогу заезжавшим в лабиринты дворов спэшкам. А в городе тогда начались веерные отключения электричества, и пункты санитарного оборудования в каждом квартале после начнут укомплектовывать ещё и велосипедами, и самокатами, потому что молодёжь их попросту забирала, где находила, чтобы оперативно связываться с другими патрулями. Тогда не только электричество, но и связь прерывалась. Сказали, имело место вредительство. Но потом замолчали. Может, оно. А может, и другая причина. Много народу слегло сразу, в первые часы, и ясное дело, без обломов не обошлось.
В районе, где жил Палыч, командование взял на себя Ванькин брат Артём. В его группе все потом получили детский орден «За стойкость», а сам Артём из лагеря санподготовки ушёл не в универ, а сразу в армию, сержантом. По контракту. Объяснил: «Контрактникам платят достойно, а мне надо Ваньку подрастить.» Их отец тогда же и умер.
Теперь белый патруль выводит Ваня.
Ваня справится.
Пал Палыч снова подался наружу, под свет уличного фонаря, мимоходом буркнув насторожившейся Елизавете Юрьевне:
— Прогуляюсь. Самокат возьму.
Елизавета попросила:
— Включите рацию, я вас буду прослушивать.
Ей, несмотря на уютную обстановку внутри фургона, тоже сделалось тревожно. Она вздохнула: «Я с вами!» — и выскочила на запорошенную снегом мостовую. Привычно вернула на плечи защитный комбинезон, застегнулась под горло, затянула шнурок вокруг лица, огладила карман-нагрудник с эмблемой — красный крест, вписанный в число 103.
Вдвоём они открыли ближайшую самокатную. Пал Палыч скрупулёзно осмотрел колёса медицинских каталок. Из трёх десятков годных было всего одиннадцать. И это — на квартал. «Что здесь творится?! Старост подъездов перевыбрать всех до одного, расслабились!» Пал Палыч и Лиза переглянулись, не видя друг друга под масками, но чувствуя солидарность по возмущённому движению плеч.
Мимо пронёсся полицейский автомобиль и свернул в ту сторону, куда ушёл белый патруль. Пал Палыч и Елизавета скользили на самокатах. Сокращая путь, срезали углы по узким мощёным дорожкам через детские площадки.
Где-то по улицам «спешили на спэшке» их коллеги, им пришлось сопровождать полицейскую машину.
Или столица полыхнула новой заразой, или ощетинился район, известный своими сектами. Или и то, и другое.
Они оба выскочили из лифта, когда он доехал до самого верха, где был пентхаус Кроули ткнул в дверной замок пальцем, словно пистолетом, и выстрелил искрами.
Они вошли в просторную, пропахшую антисептиком гостиную с массивным телевизором, установленным над мраморным камином. Телевизор работал. Азирафаэль осторожно закрыл дверь, Кроули проскользнул глубже внутрь, и они на цыпочках исследовали помещение под негромкое бормотание программы новостей. Белый диван. Белый мраморный пол. Плюшевый белый коврик. Кофейный столик из золота и стекла с селенитовой глыбой наверху. Запах чистого белья и спирта для протирки, свет струился сквозь плавающие белые шторы на оконной стене.
— Что ж, хорошие новости для садов, но не для ваших планов на выходные: в ближайшие несколько дней нас ждет гораздо больше дождей, как говорит нам прогноз погоды. Вы можете видеть усиление облачности над Хэтфилдом на северо-западе, и мы ожидаем, что она достигнет центра Лондона поздно вечером в субботу.
Кроули кивнул Азирафаэлю. Тот кивнул в ответ. Кроули бесшумно скользнул по полу, прижав палец ко рту. Азирафаэль поспешил за ним в высокий, ультрасовременный зал — и они услышали шум, столь безошибочно узнаваемый, что у них свело животы.
Азирафаэль порозовел. Очки Кроули медленно сползли на нос. Из-за высокой белой двери донесся нескромный женский стон. Затем еще один, и еще, громче, чаще, быстрее, все более страстно и рвано, и матрас заскрипел, когда мужчина испустил глубокий, удовлетворенный вздох.
Кроули провел пальцами под подбородком и одними губами произнес:
— Давай не будем…
Азирафаэль схватился за ручку с вызывающим взглядом, плотно сжав губы.
— Давай… — одними губами повторил Кроули.
Но прежде чем он успел сказать что-то еще, Азирафаэль с самым решительным видом распахнул дверь и ворвался в комнату.
Сабраэль взвизгнула. Кроули подскочил. Азирафаэль прижался к стене. Сабраэль с глухим стуком свалилась с противоположной стороны кровати. Гавриил схватил белую шелковую простыню, натянул ее себе на колени и вскарабкался на изголовье кровати, как испуганный кот.
Кроули посмотрел на Гавриила. Гавриил посмотрел на Азирафаэля. Азирафаэль посмотрел на Сабраэль. Та, казалось, была готова умереть. Кроули посмотрел на бутылку вина и бокал на серебряном подносе, наполовину полные, с пятном розово-золотой помады на ободке. Все смотрели в разные стороны, не говоря ни слова, и с каждой секундой напряжение в комнате сгущалось все более и более.
А потом Кроули наклонился, уперся руками в бедра и разорвал тишину громким, бессердечным смехом.
— О Боже!
Гавриил подтянул простыню еще выше, просто чтобы уж наверняка.
— О Боже. Вот это роскошный подгон! — Кроули вытер глаза, его плечи тяжело вздымались. — Все эти века целомудрия, девственниц и всего такого, и все это время ты загонял мячи в ворота Сабраэль!
Никто не двигался.
Кроули откашлялся, потянулся к подносу и взял бутылку вина.
— Мне сейчас это не помешает.
Азирафаэль оторвался от стены при виде этой сцены, и тысячи лет праведной ярости застыли на его лице. Позади него Кроули фыркнул в бутылку и сделал большой глоток, но Азирафаэль, полностью его игнорируя, продолжал смотреть на застигнутую врасплох парочку со всем негодованием кары небесной во взоре.
Под его взглядом Гавриил заерзал и прочистил горло:
— Не могли бы вы… э-э-э… дать нам минутку?
Азирафаэль не шевельнулся:
— Определенно нет.
Сабраэль выглянула из-за матраса, как перископ, нащупала белое кружевное белье и стащила его с кровати на свою сторону.
— «Я не оскверняю храм своего небесного тела грубой материей». — Азирафаэль поджал уголки губ. — Так, кажется, ты говорил?
Кроули уставился на грудь Гавриила:
— Это следы от ногтей?
— Ты, — Габриэль погрозил ему пальцем. — Выйди вон.
— Ты что, шутишь? Я должен насладиться этим реалити-шоу до финала!
— Шесть тысяч лет я откладывал свои желания в сторону ради нашего кодекса. Я старался быть правильным ангелом. Следовать кодексу. — Азирафаэль сделал шаг к кровати. — У нас были правила!
— Правила?! — рявкнул Гавриил.
Никто больше не осмеливался ему ответить. Гавриил презрительно прищурился.
— Правила — это не для меня. Это для тебя!
Азирафаэль медленно втянул воздух через нос.
— Как же ты мерзок.
Жуткая пелена окутала комнату. Азирафаэль покачал головой:
— Просто отвратителен.
Кроули поставил бутылку на место, жадно ловя каждое слово Азирафаэля.
— Ты насмехаешься над людьми и обращаешься с ними как с пешками в своей великой войне, а сам такой же капризный и себялюбивый, как и любой из них. — Азирафаэль шагнул вперед и подавил нервную дрожь в своем голосе. — Ты должен служить эталоном, образцом, которому нужно следовать. Ведь ты учитель. Слуга закона. И ты наказываешь за преступление правой рукой, а левой принимаешь принимаешь в нем активное участие.
— Я… — начал Гавриил.
— Это и есть хранитель человечества? Моральный образец для подражания?
— Я…
Губы Азирафаэля дрожали.
— Они заслуживают лучшего!
Кроули смотрел во все глаза, и глаза эти были квадратными.
— Будь я хоть наполовину так глуп, как разъярен, — выплюнул Азирафаэль, — я бы бросил перчатку и сам сразился с тобой!
— Пожалуйста, успокойтесь, — вмешалась Сабраэль. — Я уверена, что мы сможем все прояснить…
— Я спокоен! — Азирафаэль чуть не выпрыгнул из пальто. — И не только у тебя тут есть что сказать. Ты бы давно бросила меня на растерзание волкам, если бы это означало, что они не заметят других отметин в твоем досье.
Сабраэль отпрянула.
— Что?
— Ты использовала мои спонтанные чудеса, чтобы прикрыть свои!
— Мои что?!
Азирафаэль ткнул пальцем в сторону двери.
Кроули заложил руку за спину и сделал приглашающий жест, чтобы увеличить громкость телевизора.
— Выходя в финал Лиги Европы, стоит посмотреть, сколько неудач было у «Арсенала»… что за… так-так… О, боже мой! Приносим свои извинения за то, что прервали вас, но мы только что получили срочный экстренный бюллетень.
Волоски на шеях всех присутствующих встали дыбом.
— Пять минут назад оператор авиабазы Тэдфилд уловил аномальный сигнал в системе раннего предупреждения. Сигнал был определен, как три входящих РС-25 «Копейщик» российских МБР. Дежурный офицер подумал, что данные не совпадают с прогнозами на настоящий удар, и отдал приказ не контратаковать. Разумеется, на наземном радаре базы не было обнаружено ни одной ракеты, и, э-э-э … все это, похоже, было ложной тревогой. Премьер-министр сейчас разговаривает по телефону с президентом России,и мы… мы будем держать вас в курсе событий.
— Ну-ну. — Кроули бочком подошел к комоду, оперся на локти и облизнул верхние зубы. — Посмотрите все на героя, только что остановившего войну!
— Но я… ничего… — растерянно пробормотал Гавриил.
— Я тоже! — вторила ему Сабраэль.
Кроули ухмыльнулся.
— Твоя судьба творит чудеса каждый раз, когда ты кончаешь.
Гавриил и Сабраэль побледнели.
Кроули издевательски развел руками:
— Сюрпри-и-из.
— Погоди-ка, как ты… — Гавриил перевел взгляд с Кроули на Азирафаэля. — Матерь Божья.
— Не верю… — Сабраэль поправила бретельку лифчика. — Хотя… Выбросы чудес в центре Лондона. Как же я не сопоставила время?
— Ты знала, что они… знала, да? — спросил ее Гавриил. — Неужели я узнаю об этом последним?
Кроули скрестил ноги и ухмыльнулся:
— Вопрос в том, кто же из вас сейчас так активно спонсировал выброс фривольных чудес!
Сабраэль встала и попятилась от кровати.
— Гавриил?
Гавриил все еще не мог найти слова для ответа:
— Ч-ч-ч… я… нет. Это просто смешно.
Сабраэль уперла кулаки в бока.
— Но ведь сейчас это точно была не я, не так ли?!
Гавриил откинулся на спинку кресла и усмехнулся.
— Откуда мне знать?
Кроули разинул рот. Брови Азирафаэля чуть не слетели с его головы. Руки Сабраэль опустились, кровь прилила к ее щекам. Она подошла к комоду, схватила свой наполовину полный бокал, швырнула его в Гавриила и выбежала из комнаты.
— Что за дела? — возмутился ей вслед Гавриил. — Я только что потратил свои земные деньги на эти простыни.
— Потратишь маленькое чудо на уборку! — крикнула Сабраэль.
— Я все равно буду знать, что оно там было!
Тяжелые, сердитые шаги Сабраэль эхом разнеслись по коридору, но Гавриил, вместо того чтобы броситься за ней следом, вытер вино со лба. Кроули и Азирафаэль обменялись неловкими косыми взглядами, а Сабраэль что-то разбила в гостиной и захлопнула дверь.
Гавриил ткнул в сторону Азирафаэля указательным пальцем:
— Ни слова в головной офис. Понимаешь?
Азирафаэль выпрямился во весь рост.
— Тогда ни слова обо мне.
— Я серьезно. Если это попадет Наверх, я сам тебя скину с Небес.
Азирафаэль вздернул подбородок.
— Аналогично. Если проболтаешься ты, я сделаю то же самое с тобой.
Гавриил замер.
— Представь себе, — произнес Азирафаэль так безмятежно, как только мог. — Похоже, мы с тобой в патовой ситуации, словно Аргентина с Бразилией. Или две другие страны, которые понимают, что усиление конфликта между ними невыгодно им обеим.
Гавриил рассмеялся, деланно и напряженно, сквозь стиснутые зубы.
— Ты — Княжество, а не страна. У тебя силенки не хватит мне навредить.
— Готов попытать свою удачу?
Гавриил не ответил.