2 мая 427 года от н.э.с.
Темный бог Исподнего мира серым ужом обвился вокруг толстой ветки ольхи, склоненной над глубокой балкой. Маленькая змеиная головка не знала логики: мудрость змеи состоит не в том, чтобы просчитывать действия на сто шагов вперед, – ее мудрость чувственна и безотчетна. Темный бог тронул воздух языком и медленно повернул голову: от ручья на дне балки тянуло сыростью, земля давно отдала дневное тепло туману, тот остыл и росой осыпался в траву.
Вибрация человеческих шагов беспокоила ужа, но не пугала, даже если они подбирались слишком близко. Глаза его различали только движение и видели светлые пятна с ярко выступающими конечностями, странные обрывки очертаний, но тепло, излучаемое живыми телами, дополняло образы. Притягательное тепло. Змеи любят тепло, но только если оно неподвижно.
Когда шаги приблизились настолько, что начали болью отдаваться в израненном змеином теле, уж соскользнул с ветки и неслышно ушел на дно балки, к воде. Мелкий ручеек подхватил его, смывая с кожи кровь и пыль, прохлада обволокла со всех сторон, но темный бог передумал быть ужом и поплыл по ручью с быстрой водой маленькой серебряной плотвичкой. Мир наполнился гулом и бульканьем ручья, сузился и потемнел. Плотва не имеет и сотой доли змеиной мудрости, глупая рыбка просто живет. Но она лучше чувствует ток воды и быстрей найдет путь к той реке, на берегу которой горел белый свет лунного камня.
* * *
Вода не отрезвила Йоку, но смыла с руки кровь – он долго тер кисть травой и песком, словно надеясь содрать кожу, запомнившую страшное прикосновение. Пока не почувствовал боль в сломанных пальцах, такую сильную, что невозможно было терпеть. И одновременно с этим ему показалось, что наверху, над самой его головой, кто-то стоит. Стоит и не дышит.
И тысяча бесплотных призраков не смогла напугать его так, как мысль о мертвом чудотворе, поднявшемся на ноги. Йока читал о естественном страхе человека перед всем, что связано со смертью. Может быть, поэтому призраки так любили занимать мертвые тела, пользуясь этим страхом? Йока сжался в комок и прильнул к крутому берегу между кривых тонких стволов ольхи. То, что до́ма, рядом с солнечным камнем в настольной лампе, казалось интересным испытанием, на деле обернулось тошнотворным ужасом. Он промок и продрог, но трясся вовсе не от холода: он не мог даже пошевелиться, лишь прижимался к деревьям тесней и тесней.
У страха глаза велики, и Йока слышал шаги над головой и шорох форменной куртки чудотвора. Может быть, это воображение играло с ним злые шутки, а может, кто-то из живых чудотворов на самом деле ходил по берегу, заглядывая в Гадючью балку.
Йоке не хватило сил презирать самого себя, и только одна мысль немного радовала: как хорошо, что никто его не видит!
Издали до него долетали голоса чудотворов. Йока так и не узнал, чем закончился бой с чудовищем, но почему-то не сомневался: монстр повержен. Перекличка чудотворов, доносившаяся со стороны Тайничной башни, не казалась ни тревожной, ни боевой. Скорее победной. И света прожекторов в небе тоже не было видно. Но смелости не прибавили и голоса чудотворов – слишком большое расстояние отделяло их от Йоки, не меньше тысячи локтей. Если не больше. От того, что где-то горят солнечные камни и ходят живые люди, становилось еще тоскливей; Йока чувствовал себя попавшим в западню, из которой нет выхода.
Он сидел под берегом очень долго, боясь пошевелиться: мышцы одеревенели, острая боль в сломанных пальцах сменилась выматывающей ломотой. Ужас постепенно притуплялся, вместе со всеми остальными чувствами. Ему мечталось о теплом одеяле в белой мягкой постели, о тусклом ночнике в углу комнаты, но желания шевелиться не было. Он задремал, но не сладко, как обычно засыпал дома, – скорей, забылся сном, больше похожим на отупение. Ему снилась девочка, выходящая из полосатых обоев с маками. Только на этот раз тело ее обрело плоть и цвет: русые волосы и синие глаза, бледные щеки, белая прямая рубаха с ярко-красной вышивкой…
Йоку разбудило солнце, которое заглянуло в Гадючью балку и играло косыми лучиками на лице. Он несколько минут пытался понять, где находится, как здесь оказался, почему ломит все тело, почему так замерзли ноги. А вспомнив, очень удивился своим ночным страхам. Что на него нашло? Наваждение развеялось стремительно, словно его никогда не бывало: солнечный свет обладает волшебным свойством рассеивать не только тьму.
Он так и не увидел, что стало с чудовищем! Он не увидел, победили чудотворы или нет! В победе их он не сомневался, но как он теперь расскажет о ней ребятам?
Кряхтя, словно старик, Йока потянулся и осторожно поднялся на одеревеневшие ноги: тело плохо слушалось, он с трудом перепрыгнул через ручей и взобрался на противоположный берег.
Солнце поднялось невысоко, было часов восемь утра – в это время в школе начиналась пробежка. Интересно, дома его уже хватились? Йока поежился и зашагал вдоль берега Гадючьей балки, надеясь поскорей согреться. Ничего ему больше не хотелось, только добраться до дома и залезть под одеяло. И если бы ему в постель принесли горячего чая, а лучше сладкого теплого морса, он бы нисколечко не возражал.
Никаких следов ночного боя на Буйном поле не осталось, и Йока, оглядываясь по сторонам, думал, не приснилось ли ему все происшедшее в кошмаре. Очень уж его приключения напоминали сон: начинается интересно, а потом заканчивается чем-нибудь ужасным.
Но стоило об этом подумать, как на дне балки Йока увидел лежащее тело. Он отпрянул, сердце едва не выскочило из груди, дыхание остановилось от страха – здорово же его ночью напугал мертвый чудотвор! Йока перевел дух: нельзя же быть таким трусом! Если человек мертв, надо сообщить об этом чудотворам или полиции, а если жив, ему понадобится помощь.
Человек лежал на спине у самой воды, неестественно раскинув в стороны руки. Голова его покоилась на травяной кочке, а босые ноги – худые и синеватые, торчавшие из коротких штанин – полоскались в ручье.
Йока медленно спустился по крутому склону, хватаясь за ольховые ветки, в надежде издали определить, жив человек или это снова покойник. Но заметил лишь странную одежду на незнакомце: пиджак прямо на голое тело и брюки, которые были ему широки и сильно коротки. Да и пиджак – зеленоватый и засаленный – явно пришелся человеку не по росту: тот был худым и довольно высоким, пиджак же, скорей всего, принадлежал низкому толстяку.
Йока подобрался еще ближе, всматриваясь в лицо незнакомца: на щеке у того красовалась большая рана в форме трехлучевой звезды, похожая то ли на порез, то ли на ожог. Такие же раны Йока заметил и на шее человека, а в разошедшихся полах пиджака была видна широкая красная полоса от низа живота почти до самой шеи.
Человек не двигался, и Йока не мог уловить, поднимается ли его грудь в такт дыханию, поэтому подошел совсем близко и присел на корточки, всматриваясь в незнакомое лицо. Обычный человек, примерно ровесник отца Йоки… Волосы, правда, с проседью, но почти незаметной. И, наверное, не чудотвор – чудотворы носили коричневые куртки. На крестьянина человек тоже не был похож – слишком худ и бледен. Может, кто-то из рабочих?
Йока присматривался долго и никак не мог решиться приложить ухо к груди с широкой раной на худых ребрах: вблизи она показалась еще страшней. Но Йока представил себе, как придет в полицейский участок и скажет, что побоялся дотронуться до раненого, поэтому не знает, жив тот или нет. Это было выше его сил. Йока собрался с духом, нагнулся, и в этот миг человек открыл один глаз.
Йока отшатнулся и едва не закричал от неожиданности. Человек открыл второй глаз, губы его шевельнулись, растягиваясь в улыбке.
– Что, страшно? – прошелестел тихий голос. – Здорово я тебя перехитрил?
Йока пока не усмотрел в действиях незнакомца никакой хитрости, но страх сразу испарился, и Йока вздохнул с облегчением.
– Я думал, ты покойник. – Он сам не понял, почему обратился к человеку на «ты», его учили обращаться на «вы» ко всем незнакомым людям, независимо от возраста и происхождения.
– Я тоже думал, что ты думаешь, будто я покойник, – человек подмигнул, и лицо его слегка исказилось от боли: видно, подмигивать ему мешала рана на щеке, – а я никакой не покойник. Я совершенно живой.
Он пошевелился, но тут же застонал и зашептал под нос неразборчивые ругательства. Странный был человек, Йока никак не мог решить, как вести себя с ним.
– Помочь тебе встать? – спросил Йока.
– Встать? Зачем? Помоги мне лучше сесть. Что-то у меня ноги замерзли, – человек согнул колени, вытаскивая посиневшие ступни из ручья.
Йока хотел подставить ему плечо, но человек замотал головой:
– Не, с другой стороны. Я правую руку подвернул, больно.
Йока зашел с другой стороны и попытался взять незнакомца за левую руку, но тот снова застонал и заскрипел зубами:
– Эй, осторожней. Тут у меня перелом.
– А как же тогда? – опешил Йока.
– Ну, как-нибудь… – человек сам осторожно положил левую руку Йоке на плечо и толкнулся ногами, приподнимаясь так, чтобы спина его опиралась на крутой берег. – Видишь, нормально получается. Давай еще немного.
Но стоило незнакомцу принять полусидячее положение, как его тут же прихватил кашель: человек морщился и прикрывал рот тыльной стороной руки. Йока жалел его и не знал, чем может помочь. А потом, когда кашель прошел, незнакомец положил руку на сухую траву, и Йока увидел на ней кровь.
– Тебя как зовут? – спросил незнакомец как ни в чем не бывало.
– Меня? Йока Йелен.
– А меня – Змай. Будем знакомы.
– Так и зовут? Змай? – удивился Йока.
– А что тебе не нравится? – человек смерил Йоку взглядом, но глаза его смеялись.
– Смешное какое-то имя… Змай… – никому другому Йока бы не посмел сказать ничего подобного.
– Не вижу ничего смешного. Чем это Змай хуже, чем Йока Йелен? – лицо человека оставалось серьезным, но он смеялся над Йокой.
– Ну… Странное какое-то имя. Не наше.
– Очень даже ваше. А ты как тут оказался с утра пораньше? Или тебе в школу не надо?
– Во-первых, сегодня суббота. А во-вторых, я болею. У меня пальцы сломаны, – пожал плечами Йока.
– Да, это серьезно… Как же в школу-то идти, на сломанных пальцах… – без тени улыбки сказал Змай, – это не по Гадючьим балкам бегать. Так как ты тут оказался?
– Я ночью пришел посмотреть, как чудотворы сражаются с чудовищем. А потом… Ну, в общем, заснул.
– Так скучно было смотреть, что заснул? Не верю. Небось, с перепугу забился куда-нибудь и сидел дрожал как заяц, а?
– А сам ты откуда тут взялся? – Йока почувствовал, как загораются щеки: как этот Змай догадался? – Ты же не чудотвор!
– Признаться, я тоже вышел посмотреть… Не надо было подходить так близко…
– Тебя чудовище ранило? – Йока в этом не сомневался, но вопрос вырвался сам собой.
– Ну да. А кто же еще? Не чудотворы же… Хряпнулся об землю, руку сломал, внутри все отбил.
– А на лице у тебя что? – спросил Йока, но тут же понял: это следы молний, которыми плевалось чудовище.
– На лице? А кто его знает… Быстро все это было.
– Так тебе в больницу надо! Хочешь, я сейчас сбегаю?
Змай вдруг замялся, помолчал немного.
– Э… Видишь ли… А ты мог бы никому про меня не говорить?
– Почему? Ты разве мрачун? – Йока снова понял, что это глупо: мрачун не побежал бы на помощь чудотворам.
– Не, какой же я мрачун? Я не мрачун, – Змай изобразил на лице презрение, нарочито пристально посмотрел по сторонам, а потом велел Йоке пригнуться пониже и тихонько шепнул: – На самом деле я бог. Только никому не говори, это тайна.
– Бог? – выронил Йока.
Чудотвор! Конечно чудотвор! Они всегда так шутят, и Змай тоже пошутил, слишком уж хитрыми у него были глаза.
– Тихо! – шикнул Змай. – Пока никто не должен знать, что я здесь, никто. Ты поможешь мне?
– Конечно! – фыркнул Йока. Кто бы отказался помогать чудотвору? Он читал, что для разоблачения мрачунов чудотворы иногда внедряются в их ряды. Это опасно и многим стоит жизни.
– Я собирался в лесу денька три пожить, а тут такая неприятность… Мне бы раздобыть бинтов, а еще шину на перелом сделать. Ну, пару дощечек поровней и покрепче. Сможешь достать?
– Легко! А еды тебе надо какой-нибудь?
– Можно и еды.
Йока помчался домой сломя голову, забыв о том, как устал и замерз. Ни о каком теплом одеяле он теперь и не думал, а размышлял о том, где найдет пару необходимых дощечек. Бинты, йод, вата – все это лежало в аптечке на кухне, еды дома тоже хватало. А вот дощечки… Йока решил, что попросит их у садовника, наверняка у того в хозяйстве что-нибудь похожее есть.
Он вприпрыжку миновал дорогу, а на повороте к дому неожиданно с разбегу налетел на отца.
– Йока! Йока, где ты был? Тебя искали полночи! – отец подхватил его под локти. – И полиция, и чудотворы!
– Со мной все в порядке, пап! Я смотрел на бой с чудовищем.
– Йока, вся Славлена смотрела на бой с чудовищем… – вздохнул отец, обнял Йоку за плечо и повернул к дому, – но никто при этом на Буйное поле не побежал… А главное, бой с чудовищем давно закончился.
Отец не сердился.
– Так вышло, – пожал плечами Йока.
– Надо дать телеграмму в полицию, что ты нашелся, – отец сжал его плечо еще крепче. – Мы, признаться, думали о самом худшем… Я, конечно, согласен с тем, что любопытство и отвага – небесполезные качества для юноши, но, право, умение осознавать опасность к ним приложить не мешает.
Мама плакала в гостиной, в кресле возле горящего камина, а вокруг были расставлены свечи в подсвечниках, которые зажигали только по праздникам. Йока, оказавшись в сумеречном помещении после яркого солнца, не сразу разглядел Инду Хладана, а тот, напротив, заметил Йоку еще на пороге.
– О! Ясна, посмотри, кто пришел! – он шагнул из тени навстречу Йоке с отцом. – А я говорил, что с мальчиком все хорошо!
– Йока! – мама кинулась к нему, расцеловала и прижала к себе. – Мой мальчик! Ну разве так можно! Ты как маленький! Где ты был?
– Он помогал чудотворам на Буйном поле, – ответил за него отец.
– Герой! – то ли укоризненно, то ли с восхищением сказал Инда, и тут Йока увидел, что половина лица у чудотвора заплыла синяком, он сильно припадает на левую ногу и опирается на трость.
– Надо телеграфировать в полицию, – отец решительно направился под лестницу, где стоял телеграфный аппарат.
– Йера, погоди, – улыбнулся Инда Хладан, – телеграф еще не работает. Но, я думаю, часа через три все наладится.
Отец хлопнул себя по лбу.
– Жизнь без магнитных камней мы уже и представить себе не можем. Отправлю Дару, пусть съездит и все расскажет.
– Мне интересно, на чем съездит Дара? Предлагаю велосипед, – расхохотался чудотвор, а отец снова стукнул себя ладонью в лоб.
– Думаю, заседание в Думе сегодня начнется с опозданием. Не все, как я, готовы пойти туда пешком. – Отец улыбнулся. – Давайте позавтракаем вместе, раз уж не работает ни один магнитный камень.
– Очень хорошая идея, – согласился Инда, – я бы съел чего-нибудь. А потом – спать до завтрашнего утра.
– Можешь остаться у нас, чтобы не возвращаться домой пешком, – предложил отец.
– Нет уж, четверть лиги я пройти в состоянии, – улыбнулся Инда.
– Посмотрим, что ты скажешь после еды, – отец подмигнул чудотвору.
Инда положил руку Йоке на плечо и первым направился в столовую:
– Ну, герой, рассказывай, где был и что видел.
– А… А вас там разве не было?
– Как же не было? Там были почти все чудотворы Славлены, больше десяти тысяч человек. Целое войско. Я стоял во втором ряду заграждения.
– И вас ранило чудовище?
– Ну, можно сказать и так, – улыбнулся чудотвор. – Стыдно признаваться, но на меня упала стойка прожектора.
– Потери большие? – спросил отец встревоженно.
– Очень большие. Легко ранен каждый второй из тех, кто был в поле. Тяжелых – человек триста, погибших не меньше ста человек, но мы это уточняем, поэтому – не для прессы.
– Пять лет назад такого не было, – отец покачал головой, усаживаясь за стол.
– Пять лет назад и монстры из лесу не вылетали, – пожал плечами Инда.
– Ты понимаешь, что сейчас творится в городе? От нас – и от вас – потребуют отчета.
Йока оказался за столом напротив Инды, рядом с отцом. Кухарка уже подавала омлет с беконом (как будто заранее знала, когда все усядутся за стол). Конечно, сбежать из-за стола незаметно Йока бы не смог. Оставалось дождаться окончания завтрака.
– А какого отчета они могут потребовать? Монстр повержен, никто из обычных людей не пострадал, чудотворы выполнили свой долг, честь нам и хвала… – Инда улыбнулся.
– Толпа верит в Откровение, Инда. Как бы ни убеждали ее в том, что это сказки. И сегодня ночью люди получили такое подтверждение, что скорей посчитают лжецами чудотворов, чем Танграуса.
– Мы сделаем заявление, не беспокойся. Танграус не смог предвидеть мощи фотонного усилителя. Глупо отпираться от того, что вся Славлена видела своими глазами: восьмиглавое чудовище действительно появилось. Но, вопреки Откровению, было сразу же убито. Повода для паники нет. Наука служит человеку, и мы можем не опасаться мрачных предсказаний. А? – Чудотвор посмеялся.
– Но, по Откровению, чудовище придет защитить Врага. Значит, в Обитаемом мире появился Враг?
– Ну, это не факт. Откровение не догма, а сказка, содержащая элементы предвидения. К тому же художественно обработанная и широко использующая язык метафор.
– Попробуй объяснить это толпе, которая сейчас собирается у здания Думы. Кроме того, этим воспользуется оппозиция, и, конечно, не в нашу пользу. Я бы не стал относиться к этому без должного внимания.
– А кто тебе сказал, что чудотворы относятся к этому без должного внимания?
Инда Хладан был так спокоен и весел, что Йока едва не пропустил мимо ушей самое главное: чудовище прорывалось в Обитаемый мир, потому что появился Враг! И раз бой произошел возле Славлены, а не где-нибудь в Ламиктандрии или Натане, значит, и Враг должен быть поблизости!
Близость Врага к Славлене нисколько Йоку не напугала. И слова Инды Хладана о том, что пророчество всего лишь сказка, ни в чем его не убедили. Известно, что чудотворы никогда не говорят людям всей правды, потому что люди не готовы ее принять.
17-19 декабря 79 года до н.э.с. Исподний мир
Драго Достославлен пробыл в гостях всего сутки, и рано утром, еще затемно, хозяин повез его в Хстов на санях – нечего было и думать о путешествии по зимнему лесу пешком. Зимич так и не спросил, откуда он прибыл, как оказался на рассвете возле одинокой избушки посреди леса, вдали от дорог. Словно свалился с неба. Что это за загадочная Славлена, по которой так скучает Айда Очен? Где этот город Храст, населенный могущественными мрачунами?
Вопросы мучили Зимича, и он даже знал на них ответ, расставляющий все по своим местам, но этот ответ его не устраивал – слишком был прост и неправдоподобен. Он не верил в злых духов, пробирающихся в этот мир, чтобы его уничтожить. Но если бы колдун остался в живых, Зимич пошел бы к нему еще прошлой ночью…
Он читал, сидя на кухне у окна, и даже за едой не откладывал книгу в сторону. Стёжка весь день хлопотала по дому и лишь вечером садилась за вышивание, и вышивка ее ничем не отличалась от той, которой женщины Леса украшали одежду своих мужей. Да и хозяйство она вела так, словно ее учил этому не Айда Очен – человек прогрессивный и начитанный, – а простая деревенская баба.
На второй день отсутствия хозяина, после завтрака, Зимич вдруг увидел Стёжку в окно – он был уверен, что у нее есть какие-то дела на дворе, и не замечал, зачем и почему она снует туда-сюда, хлопая дверью. Но тут удивился: лесная дева шла на широких лыжах с закинутым за плечо охотничьим луком. Вот уж кто точно не мог научить ее охотиться – так это хозяин! Зимич помнил «охоту на волков» вечером третьего дня и не сомневался, что Айда Очен не умеет держать лук в руках. Стёжка же стояла на лыжах уверенно и лук повесила за спину так, как это делали опытные охотники.
Зимич не нашел ничего странного в том, что вернулась она с двумя куропатками, привязанными к поясу, – всего через два часа, еще засветло.
– Ты что, ходила на охоту? – спросил он, когда Стёжка, почистив лыжи, вошла в дом.
– Свеженького захотелось, – кивнула она, улыбаясь, – надоела строганина. Курочки тепленькие еще, как раз к обеду зажарю. Хочешь?
Зимич кивнул. Если в загадочной Славлене не живут охотники, где девчонка этому научилась?
– Послушай, а Айда на самом деле твой дед? – спросил он, когда Стёжка разделась и принялась щипать добычу, откладывая пух в одну корзинку, а мелкие перья – в другую.
– Конечно! – ответила она невозмутимо.
– А родители твои?
– Они умерли. Давно. Года три уже прошло. Деда меня к себе забрал. Я и не знала, что он жив, татка ничего о нем не говорил. А когда они умерли, он приехал их хоронить. И меня забрал к себе.
Стёжка говорила невозмутимо, не прерывая своего занятия, словно и не о смерти родителей шла речь, – дитя Леса, со спокойной верой в то, что смерть лишь уход за широкую реку в мир, где в лесах не переводится зверье, а лето длится дольше зимы… Ее не коснулись мудрствования храмовников об устройстве царства смерти – она не знала, что такое «царство».
– От чего они умерли?
– От моровой язвы. Тогда много кто умер. Вся деревня почти.
– А почему ты решила, что он твой дед?
– Он сам мне это сказал. Ведь не стал бы он меня обманывать, правда? Зачем ему лишний рот?
Зимич не сказал ей о том, что подумал, – не расстраивать же, право, Стёжку тем, что «внучку» завести проще, чем найти в Лесу прислугу. Если бы он не пил столько времени без просыпа, то давно разобрался бы, кто такой Айда Очен. И спросил бы об этом колдуна. Теперь колдуна нет и спросить некого. Конечно, к лету охотники найдут другого колдуна, но он будет молод и не так мудр, как старик.
Ни в одной из книг по географии, которые Зимич выбрал в библиотеке хозяина, не нашлось ни Афрана, ни Храста, ни Славлены. И, конечно, пролистать всю библиотеку в поисках Ламиктандра, которому грозила опасность, Зимич не мог. Да, за три года многое изменилось, и не исключено, что весь Хстов знает этого новоявленного Ламиктандра в лицо. Но что-то подсказывало Зимичу, что это не так.
Две книги в библиотеке привлекли его особое внимание. Одна из них называлась «Добрые вести», и Зимич отложил ее, вспомнив слова Драго Достославлена о том, что «грядет эпоха добра». А вторая… Зимич целый час читал ее, подобравшись к окну библиотеки, пока сумерки не сгустились настолько, что стало не разобрать букв. Она называлась загадочно: «Чудовища Исподнего мира, их повадки, природа, происхождение, общее число, а кроме того некоторые соображения о приручении и использовании их на благо людей» – и была написана от руки. Написал эту книгу магистр славленской школы экстатических практик, систематизатор ортодоксального мистицизма, основатель доктрины интуитивизма и концепции созерцания идей Айда Очен Северский. На первой странице книги был нарисован обыкновенный трехглавый змей.
– Стойко, – робко позвала Стёжка от двери библиотеки, – ты слышишь?
– Слышу, – отозвался он и оторвал взгляд от книги.
– Пойдем на кухню, а то совсем темно. А деда не велит жечь тут свечи.
Книга была скорей научным трудом, чем просто описанием «чудовищ»: магистр славленской школы собирал сказки охотников, анализировал результаты многолетних наблюдений, как чужих, так и собственных, обрабатывал рассказы тех, кто видел змеев и кто сражался с ними. Отдельный раздел исследовал происхождение «чудовищ» и их численность. Такой кропотливый и обоснованный труд мог бы украсить и университетскую библиотеку! Что же это за загадочная Славлена, из которой прибыл в Лес столь блестящий ученый муж?
Стёжка так жарко натопила печь, что на кухне со лба текли капельки пота.
У змеев не было самок. Магистр славленской школы предполагал, что чудовищ порождают сгустки сил Исподнего мира. Некоторые особи обыкновенных змей, особенно рожденных с двумя и тремя головами, способны накапливать вокруг себя силу, которая служит им щитом и позволяет жить столетиями. На определенной ступени развития змей начинает сбрасывать избыток этой силы в виде молний, подобных небесным. Но наибольший интерес для науки представляют змеи, появившиеся в результате превращения в них людей. Сгусток силы, окружающий змея, не исчезает в момент его гибели и переходит к убившему его человеку. Если змей был убит группой людей, этой силы не хватает на перевоплощение каждого из них, но приносит племени мудрость и неуязвимость – до тех пор, пока сила не рассеивается с годами. Возможно, она снова собирается в крупные сгустки и порождает новых – молодых – змеев.
Попытки приручить змеев никогда не заканчивались успехом. Как и все рептилии, змеи не испытывают привязанности к своим кормильцам и не вырабатывают привычек, свойственных другим животным, при этом являясь смертельно опасными чудовищами, способными уничтожить «хозяина» одним взмахом хвоста или ударом головой, не считая разящих молний. Однако умелое обращение и знание природного характера змеев позволяет совершать над ними некоторые манипуляции, полезные для хозяев. В истории Исподнего мира были примеры использования змеев в военных походах и для устрашения толпы. И хотя примеры эти скорей легендарны, автор сего труда видит необходимым для себя написание следующей книги, повествующей о том, как управлять змеем, не приручая его, а также о других способностях змеев, выходящих за рамки представлений современной науки.
– Стойко, ты еще не спишь? – на кухню вышла Стёжка – в одной рубахе.
Он покачал головой. Он и не заметил, что она давно легла спать.
– Уже поздно, – тихо сказала она.
– Послушай, а откуда ты знаешь, что человек, в одиночку убивший змея, сам станет змеем?
– Это все знают, – Стёжка бочком присела к столу.
– Откуда?
– Старики рассказывают, – ее лицо вдруг изменилось, она выпрямилась – словно отшатнулась.
– А ты сама когда-нибудь видела, как человек превращается в змея?
Она широко раскрыла глаза, отодвинулась назад и медленно покачала головой.
– Ты боишься меня? – Зимич улыбнулся.
– Нет, – неуверенно шепнула она.
– Не бойся. Я не превращусь в змея.
– Все превращаются… – ответила она еле слышно.
– Да ты же не видела! Откуда ты знаешь? – он поднялся.
– Я знаю… Все превращаются, и ты превратишься… – лицо ее исказилось плаксивой гримасой, и на глазах показались слезы. Нет, не от отчаянья она собиралась заплакать – она хотела его разжалобить.
– Перестань! – в раздражении бросил Зимич и прошелся по кухне. – Я не собираюсь ни превращаться в змея, ни убивать тебя.
– А если ты хитрый и меня обманешь? – она смахнула слезу тыльной стороной ладони.
– Я не хитрый! Я не умею обманывать! Послушай, – Зимич присел перед ней на корточки и взял ее за запястья, – послушай! Я ходил к колдуну, он сказал мне, что в змея превращается только тот, кто хочет в него превратиться! Понимаешь?
– А ты? Ты разве не хочешь? – хлюпнула носом Стёжка.
– А я – не хочу! Не хочу! Ну? Ты все еще боишься?
– Деда сказал, ты обязательно превратишься.
– Если он в этом так уверен, почему оставил тебя одну со мной? Почему?
– Потому что он сказал: ты будешь добрым змеем…
– Добрых змеев не бывает. – Зимич, поднимаясь, отбросил от себя ее руки и снова прошелся по кухне. – А он так и сказал? Вот точно так и сказал?
– Он сказал… – Стёжка задумалась, – он сказал, ты будешь нашим змеем.
– Вашим? Здо́рово… – Зимич сел за стол и отвернулся к окну.
– Стойко, послушай… – она подобралась к нему поближе, – послушай…
Ее рука коснулась его волос – робко, еле заметно.
– Послушай… – всхлипнула она и подошла вплотную, так что Зимич ощутил тепло ее тела.
– Я слушаю, – глухо сказал он.
Она привлекла его голову себе на грудь и прижала губы к его волосам.
– Я тоже не хочу, чтобы ты превращался в змея. Не превращайся, пожалуйста…
Запах сухой травы и девичьего тела, прикрытого лишь тонким льном, ударил в голову сильней, чем крепкое вино. Зимич щекой ощущал выступающий сосок и представлял ее бархатную белую кожу под рубашкой. Руки сами легли на ее пояс – гибкий и упругий. И льняная ткань скользила в ладонях: он знал, что делать. Стёжка замерла и перестала дышать, лишь ее пальчики перебирали его волосы – нежно и нескладно. А ему было мало ее бархатной кожи, ему хотелось, чтобы упругое тело прогибалось, отвечая его рукам, трепетало и жалось к нему тесней и тесней.
– Ты еще ребенок, – через силу выговорил Зимич горячими губами и знал, что жар его губ только сильней всколыхнет в ней любострастие. Он был уверен в этот миг, что любит ее, любит всем сердцем: нельзя не любить эту свежесть. И дикую, природную чувственность, вложенную Лесом в это целомудренное тело. Он всегда верил в свою любовь, стискивая женщин в объятьях.
Руки скользнули ниже, на крепкие бедра; Зимич терся щеками о совершенную грудь и ронял на нее быстрые поцелуи, и Стёжку это нисколько не пугало и не смущало – напротив, он чувствовал, как она раскрывается ему навстречу, как ее тело легко отдается внезапной страсти, как крепнут ее руки, сползая ему на шею и плечи.
А чего, собственно, от него хотел Айда Очен? На что рассчитывал, оставляя их вдвоем в пустом доме? Это Лес, а не город, здесь другие представления о стыде и добродетели. Здесь другие представления о возрасте вступления в брак. Здесь добродетель – способность к рождению здоровых детей, а не хранимая любой ценой девственность.
Губы нащупали между грудей узелок тесемки, стягивавшей ворот рубахи, и Зимич легко потянул его зубами – из озорства, зная, как устроена женская одежда в Лесу (которую за три года успел хорошо изучить). Да он просто потерял голову, и сознавал это, и не хотел ни о чем думать, все глубже вдыхая запах Стёжки, все тесней прижимая ее к себе, все жестче хватая руками ее юное и податливое тело.
Ослабевшая тесемка больше не держала рубашку, и та упала, обнажив алебастровые плечи, словно светившиеся в полутьме. Огонек единственной свечи осыпа́л их дрожащими бликами, и это было похоже на волшебство. Но Зимичу не хватило этого волшебства, и он, опускаясь на колени перед лесной девой, потащил рубашку еще ниже, пока она с легким шорохом не упала на пол, а его лицо не оказалось напротив ее живота – столь восхитительного, что перехватило дыхание. И Зимич покрывал его поцелуями, думая о том, что бархат – слишком грубая материя по сравнению с этой матовой, нежной кожей. Руки Стёжки смело обнимали его голову, и он иногда вскидывал взгляд и видел спокойное ее лицо, исполненное высшей женской мудрости, накопленной сотнями поколений ее праматерей. И приоткрытые губы цвета спелой вишни… Он привлек ее к себе, на пол, и целовал эти мягкие губы, и ласкал ее, и вздрагивал от прикосновений ее рук.
А чего от него хотел Айда Очен? Неужели он думал, что Зимичу хватит одной пустой угрозы? Он ведь хвастался перед своим другом умением убеждать, да и человеческую натуру знал не так уж плохо. Так на что же он рассчитывал?
И тут, словно обухом по голове, Зимича ударила мысль: а ведь Айда Очен этого и хотел… Он ушел нарочно. Иначе и быть не может. Ему это было зачем-то нужно. Какой-то непонятный шаг на пути к созданию собственного ручного змея…
– Нет, – выдохнул Зимич и отстранился от Стёжки. А внутренний голос предательски шептал, что в змея он превращаться не станет, а значит, непонятная хитрость хозяина задумана напрасно, и можно ничего не бояться, и можно раствориться в этом юном, прекрасном создании, можно позволить себе…
– Нет, – повторил Зимич и пошатываясь поднялся на ноги. Она потянулась за ним, но запуталась в рубашке, и он успел отойти на шаг, а потом бросился к двери, миновал сени и оказался на крыльце, по щиколотку занесенном снегом.
Но босые ноги не ощутили холода – подпирая дверь плечами, Зимич едва не завыл, так ему хотелось вернуться в дом. Перед глазами появлялись и исчезали видения одно слаще другого, его плечи еще помнили прикосновения ее рук, и ладони еще хранили ее тепло, и губы – влагу ее губ.
Снег падал бесшумно и густо. Белые деревья стояли вокруг дома неподвижно и торжественно – безмолвие ночного леса оглушало, и казалось, сердце бьется так, что его слышно на всю округу. Зимич спустился с крыльца и кинул в лицо пригоршню снега – чтобы стереть следы ее прикосновений. Чтобы забыть, сбить частое дыхание, унять бьющееся в горле сердце. Он со стоном опустился на нижнюю ступеньку и прислонил голову к столбу, подпиравшему крышу крыльца. Вот так и сидеть здесь, пока холод не возьмет свое, пока не выморозит вожделение до капли…
Но мороза Зимич не ощущал. Сначала – потому что думал совсем о другом, а потом – потому что босые пятки потеряли чувствительность. Он слышал, как плачет Стёжка, и хотел ее успокоить, все объяснить, но потом, немного попозже… Когда все уляжется, когда из памяти сотрется белизна и мягкость ее кожи. «…Знание природного характера змеев позволяет совершать над ними некоторые манипуляции, полезные для хозяев». И не только змеев. Надо найти вторую книгу, где написано, как это делается. Нет никаких сомнений, Айда Очен подстроил это нарочно. Но зачем? Зачем ему это понадобилось? Хотел провести эксперимент? Посмотреть, что произойдет со сгустком силы, если Стёжка сможет зачать? Или… или от таких сильных чувств превращение в змея произойдет само собой, помимо воли? А может, Айда Очен ничего не хотел и Зимич напрасно его подозревает. Но она еще ребенок, и… В общем, все это отвратительно. Всё вместе.
А потом Стёжка вышла на крыльцо и позвала его. Он испугался – так громко прозвучал ее голос в тишине. И вдруг понял, что продрог до костей, уже давно ничего не чувствует и думает о хозяине и его книге, а не о Стёжке.
– Стойко, ты что… Ты же… ты же ноги отморозишь…
Он кивнул и поднялся. Глупо как-то получилось.
На кухне горела лампа, а Стёжка давно оделась и заплела косу.
– Ты же заболеешь, – она шмыгнула носом, – зачем?
– Извини. Я не хотел тебя обидеть, но… ты еще девочка совсем, я не должен был… Извини.
– У тебя ноги синие. А если отморозил?
– Отойдут.
– Растереть?
– Нет! – Зимич едва не отшатнулся.
– Тогда ложись под одеяло, а я тебе в ноги теплый камень положу, хорошо?
Промерзшие ступни отходили долго и мучительно. Зимич зажимал рот краем одеяла и ни о чем не думал.
Айда Очен вернулся на следующее утро, когда Зимич еще спал. И не было ничего удивительного в том, что, проснувшись, он застал хозяина дома на кухне с книгой о чудовищах Исподнего мира в руках.
– Прочитал? – спросил Айда с легкой улыбкой на губах.
– А то, – проворчал Зимич.
– Ну и как тебе?
– Хорошая книга. Достойна университетской библиотеки.
– Спасибо. Мне приятно, – хозяин повертел книгу в руках, как будто видел ее первый раз в жизни.
– Хотелось бы познакомиться с продолжением. О том, как управлять змеем, не приручая его.
– Ну, это пока рукописи, я соберу их в книгу не скоро. Да и уточнить хотелось кое-что.
– Да ну? Поупражняться? На своем змее? – Зимич уперся руками в стол и посмотрел на сидящего хозяина сверху вниз.
– А почему нет? – невозмутимо улыбнулся тот.
Улыбка эта и обескуражила, и вывела Зимича из себя. Он оттолкнулся руками от стола и направился к выходу.
– Глупый! – крикнул хозяин ему в спину.
Зимич не оглянулся, надевая валенки.
– Глупый, – снисходительно повторил хозяин.
Зимич вышел в сени, когда услышал, что хозяин идет за ним. Но ждать не стал, направился на двор.
– Дурак! – крикнул хозяин вслед. – Это бессмертие! Могущество! Я сделаю тебя богом этого мира!
Зимич оглянулся:
– Я не хочу быть богом.
Он сказал это не подумав. Но что толку в бессмертии и могуществе, если ты перестаешь быть самим собой, если превращаешься в отвратительную безмозглую тварь? Которая настолько глупа, что ее нельзя даже приручить. И дело не только в этом: Зимич не хотел, чтобы им управляли помимо его воли. Совершали «манипуляции, полезные для хозяев». Он не хотел иметь хозяев.