Кириллу не раз приходилось случайно слышать, как какая-нибудь из родственниц или подруг матери говорила, что Алексей Петрович внешне гораздо интереснее своего сына. Наверное, так оно и было. Седые волнистые волосы, зачесанные назад, благородный нос и волевой подбородок. Серые внимательные глаза пронизывающе смотрят сейчас на Кирилла. Такое впечатление, что отца проектировали и строили на его кораблестроительном объединении по заказу Северного флота, а потом решили оставить у себя в качестве образца. Наверное, толстухи с пышными бюстами, из различных профкомов и райкомов ухаживают за отцом, ловят его в коридорах и фойе, в перерывах заседаний и конференций, может, влюбляются…
Впервые Кирилл подумал, что у отца может быть какая-то личная жизнь, может, вообще, интимная. Отца в той жизни он даже не представлял, зато в этой видел насквозь. Наверняка ехал, спешил, собирался ворваться неожиданно в самый разгар веселья, хотел устроить скандал, выгнать всю компанию, намеревался швырять вслед одежду, планировал метать вдогонку тарелки с закусками… Но по дороге его разморило, ведь спал директор по пять часов в сутки, а это мало для руководящего организма, продрал глаза, вылез из машины, потянулся, вдохнул соснового воздуха. Тут Иволгин на него и вышел.
Дима был с Алексеем Петровичем знаком, пользовался даже его некоторым уважением за хорошую учебу, домовитость и обстоятельность. Однажды Иволгин, придя в гости к Кириллу, между делом умудрился испечь огромный пирог с рисом и яйцами. Алексею Петровичу высокий и пышный пирог напомнил деревенскую выпечку его бабушки. После этого случая он ставил Диму Иволгина в пример не только сыну, но и жене.
С появлением в дверях Иволгина план отца с летающими тарелками рухнул. Тогда он вызвал сына на переговоры.
Как в фильме про разведчиков, два человека в темных длинных пальто прохаживались между соснами. В отдалении стояла черная «Волга».
– На какие деньги ты устроил этот банкет? – спросил Алексей Петрович в роли резидента советской разведки.
– Я вообще-то работаю, – ответил Кирилл, молодой агент, ведущий тонкую двойную игру, а потому идущий по лезвию бритвы.
– Интересно знать, что это за работа? Неужели разгружаешь вагоны по ночам?
– Нет, я работаю в кафе, – Кирилл сделал паузу, выбирая нейтральный ответ. – Зарабатываю музыкой.
– Поздравляю, – Алексей Петрович медленно переходил в наступление. – Ты играешь в кабаке перед жрущей и пьющей публикой. Как это у вас называется? Лабаешь… Мама будет довольна, что годы музыкальной школы тебе пригодились хотя бы для этого.
– Я очень благодарен маме, что она помучила меня в свое время.
Алексей Петрович по-хозяйски подошел к забору. Приладил отошедшую доску и пристукнул ее ладонью. Доска подождала, пока отец с сыном отойдут подальше, и отскочила опять.
– Значит, ко мне ты чувство благодарности не испытываешь? – спросил отец напрямую.
– За все это? – Кирилл прочертил рукой по воздуху.
– Ты про дачу?
– Нет, вообще, за подаренный мир… За возможность перемещаться в пространстве и времени среди толстых диполей…
– А, понимаю, – сказал отец, внимательно поглядев на сына. – Ты уже хорошо принял… Тебя про институт спрашивают, в который я тебя засунул, как слепого, мокрохвостого щенка. Хрен с твоей благодарностью. Ты учиться собираешься или нет?
– Я, кажется, учусь.
– «Кажется!»… Про диполи ты уже хорошо выучил. Молодец… А ты знаешь, что у тебя не будет допуска к летней экзаменационной сессии? Что все кораблестроители уже сдали курсовые по деталям машин и защитили, а ты своего преподавателя еще в глаза не видел? «Кажется…» Креститься надо, когда кажется. Ты пойми, Кирилл, что кораблестроительная специальность не только обеспечит тебе кусок стабильного хлеба, а с моей помощью обеспечит еще и карьеру…
Кирилл услышав про «стабильный хлеб», вспомнил блокадную пайку на фоне глубокого декольте официантки Кати и усмехнулся.
– Семья кораблестроителей Журбиных, – Кирилл перешел в контратаку. – Трудовая династия. Конфликт поколений сводится к спору: что лучше – заклепка или сварка? А потом спускается на воду ракетный крейсер «Алексей Марков», а я разбиваю о твой борт бутылку шампанского…
Из отца получился бы очень хороший ракетный крейсер. Может быть, даже флагман флота.
– Ты бы лучше поостерегся при мне паясничать, – севшим голосом проговорил отец. – Как бы о твой борт я чего не разбил… Никто тебе никогда не доверит эту почетную роль, потому что ты сам – только пробка от этой бутылки. Не касайся святых для кораблестроителя понятий! Пластмассовая пробка! Кто ты вообще? Музыкант для кабака? Поэт? Никакой ты не поэт! Блок, Пастернак… Все белогвардейцы, антисоветчики, короче, сволочь… Бросай заниматься дурью, тебе говорят! Берись за учебу! Какая там у тебя тема курсовой по деталям машин?
– Кулачковый механизм, – машинально ответил Кирилл, хотя сам уже завелся, как дизель.
– Завтра утром дашь мне свою курсовую. Мои проектировщики тебе ее за час нарисуют. Понял? И хватит, я прикрываю твою казацкую вольницу. Рано тебе еще. С этого дня вот тебе кулачковый механизм…
Перед носом Кирилла сложился огромный волосатый кулак. Размером он был с десятиунцевую боксерскую перчатку. Интеллектуальная дуэль между разведчиками закончилась неожиданно. Резидент показал двойному агенту кулак и пригрозил, что даст ему в морду. Агент решил играть в открытую. Ответный удар должен быть достойным. Надо разить наповал, как в карате.
– Я ухожу из института, – сказал Кирилл. – И хватит, я прикрываю твою неограниченную диктатуру. Поздно тебе уже. А кулачковый свой механизм прибереги для партийной конференции. Может, стукнешь когда-нибудь кулаком по столу, не все же аплодировать друг другу.
Удар был хороший, акцентированный, как говорят боксеры, «местом». Алексей Петрович даже качнулся в сторону. Но устоял и попытался изменить тактику по ходу боя.
– Как же ты будешь жить?
– Не волнуйся. Я в день зарабатываю ставку твоего инженера-конструктора, – Кирилл несколько преувеличивал, но не слишком.
– Не сравнивай деньги, заработанные на заводе, с подачками пьяной шпаны.
– Ты считаешь, что подачки от государства так сильно отличаются от подачек частных лиц?
– Послушай, парень, – вдруг осенило Алексея Петровича, – а ты, часом, не диссидент? Впрочем, какой ты на хрен диссидент! Один глупый треп и ничего больше. Документы он заберет из института! А про армию ты забыл? Никуда ты не денешься, диссидент.
Кирилл почувствовал к нему детскую ненависть, потому что отец был прав.
– Значит так, Кирилл, – отец поправил шарф и стал застегивать пальто, давая понять, что разговор закончен и сейчас последуют организационные выводы. – Сейчас ты объявляешь своей компании, что банкет закончился, садишься в машину, берем с собой Диму Иволгина, которого, судя по его поникшему виду, ты чем-то обидел, берем еще эту… дочку декана, то есть твою девушку, и едем домой. Мать все приготовила, пришли гости, эти твои тетки, двоюродные сестры… черт их разберет! Словом, не будем портить тебе праздник. Ну, и мне, конечно… Поехали. Толя, заводи!
Резидент еще не понял, что молодой агент вышел из игры.
– Отец, поезжай без меня. Я останусь с ребятами. Во-первых, они ни в чем не виноваты. У них тоже праздник. А потом я принял решение. Может, первый раз в жизни. А поэтому я не отступлюсь. Все так и будет. Я ухожу.
– Ладно, поглядим на тебя, – Алексей Петрович резко, по-военному, повернулся, вырыв в земле две черные ямки, и быстро пошел к машине.
Лорд сверкнул глазами, но не ответил. Ну да, у него же кляп. И ладно. Вряд ли он сейчас скажет что-то вежливое, не так ли?
Взяв первый поданный мне кожаный наруч, я привстала на цыпочки, собираясь застегнуть его на лордовом запястье. Но передумала.
– Ты права, это не стильно, аморе миа, – задумчиво протянул caro и, отойдя к верстаку, раскрыл лежащий там чемонаданчик.
Лорд, разумеется, перевел взгляд туда. Дернулся. Что-то просипел – явно матерное, я была права!
Я тоже посмотрела на caro. Изумительное зрелище, и чем лорд не доволен? Caro прекрасен! Как он двигается! А как ему идет черный армейский нож, который он несет мне! И второй, заткнутый за пояс (в ножнах, разумеется), тоже отлично сочетается с татушками и по-пиратски повязанной баданой. Когда только успел!
– Спасибо, caro, – отдав обратно наруч, я взяла нож, проверила его остроту на рукаве лордской рубашки. – Хороший ножик, – улыбнулась я.
В самом деле хороший. Батист режет легко и незаметно. Рубашка тоже была хороша, но искусство требует жертв. И ремешок кляпа нож режет просто отлично.
– Не дергайся и не говори под руку, красавчик, – вынув кляп, я бросила его на пол и протянула руку в сторону. В нее тут же вложили бутылочку с водой, маленькую, на треть литра. – Хочешь?
Сглотнув, он медленно опустил ресницы. Как хорошо действует на высокомерных снобов лезвие, касающееся рубашки на груди. Мне нравится.
– Вот так бы сразу, – я погладила его лезвием плашмя.
Он напрягся, снова сглотнул. И на миг прикрыл глаза, когда его губ коснулось горлышко бутылки. А я поила его и любовалась – напряженными мышцами плеч под белоснежным батистом, двигающимся кадыком и капельками воды, сползающими по мощной шее. Отбросив пустую бутылку, я собрала эти капли губами и провела языком по тонкой коже там, где отчаянно бился пульс.
Лорд рвано вдохнул и подался ко мне, натянув цепь.
За моей спиной выразительно хмыкнули.
– Хочешь его трахнуть, amore mia? – поинтересовались тоном беса-искусителя.
– Хочу. А ты? – я снова коснулась губами светлой кожи, впитывая мелкую дрожь напряжения.
– Разумеется. Но я готов уступить тебе первенство.
– Чертовы извращенцы, – прошипел лорд, но тут же заткнулся и замер, почувствовав шеей уже не мои губы, а лезвие ножа.
– Хамишь, парниша, – я заглянула ему в глаза. – А я от хамства нервничаю и руки дрожат. Ты хочешь, чтобы у меня дрогнула рука?
Он промолчал, только сжал губы.
– Не слышу ответа, – я чуть усилила нажим. Самую малость, чтобы не повредить кожу.
– Не хочу, – выдавил лорд.
– Нет, красавчик. Это все еще хамство. Обращайся ко мне «мадонна», тогда, быть может, рука и не дрогнет. Ты понял?
– Да, мадонна.
О, какое изумительное бешенство я слышала в его голосе! Ледяное, тяжелое, обещающее мне все страдания этого мира! Прелесть, просто прелесть!
– Хороший красавчик, – я снова погладила его по щеке лезвием плашмя и стерла пальцем капельку пота, выступившую над верхней губой. – Будешь послушным и милым?
– Да, мадонна, – и где он в этих словах нашел рычащие? Но ведь нашел! И прорычал. Мастерство не пропьешь!
– М-м, у тебя уже неплохо получается, красавчик. Еще немножко, и мы сможем дружески побеседовать…
Я почти мурлыкала, аккуратно разрезая его рубашку вдоль рукавов. Страх и напряжение милорда были невероятно сладкими! А его дрожь! Вот правда до манжет рубашки я так просто достать не смогла, роста не хватило.
– Сaro, помоги мне, – я обернулась к нему, уже успевшему занять удобное место в партере, то есть очередной древний стул.
– Конечно, amore.
Он оторвался от чистки и без того идеальных ногтей армейским ножиком. Оглядел картину, каким-то чудом удержался от ухмылки… ну да, я знаю, что рядом с этой махиной, которая лордство, я кажусь совсем маленькой. Он – сто девяносто пять, я – сто семьдесят три на шпильках, будь они неладны. Надеюсь, сaro не принесет мне табуреточку, морда пиратская.
Но нет, от подъебки он удержался. Что-то там похимичил с лебедкой, так что цепь немного спустилась.
Лорд выдохнул и пошевелился, пытаясь расслабить руки.
– Я разрешала? – я глянула ему в глаза, холодно, без намека на улыбку.
Он целую секунду молчал, сверля меня взглядом, но все же ответил:
– Нет… мадонна.
– Смирись, красавчик. Здесь ты ничего не решаешь, – почти мягко сказала я.
Он не ответил, лишь сжал зубы и не шевелился, пока я резала манжеты его рубашки и отбрасывала тряпку в сторону. Свои часы за черт-знает-сколько-баксов, полетевшие на пол и отброшенные моей туфелькой в сторону, он проводил непроницаемым взглядом. Зато, когда я огладила его обнаженную руку лезвием плашмя, вздрогнул и рвано выдохнул. А я отступила на шаг, чтобы удобнее было любоваться на дело рук своих.
Он был чертовски хорош. До неприличия. Именно так, напряженный, скованный, полуголый, возбужденный и злой, как шершень. Честно говоря, я немножко его боялась, и от этого злилась. Адреналин бурлил в крови, толкал на новые безумства. К примеру, еще чуть поиграть…
Но сначала закончить начатое.
– Напульсники, caro, – велела я. – И придержи красавчика.
О, каким взглядом лорд одарил мафию, приближающуюся вразвалочку, со злодейской ухмылочкой! Мог бы – убил бы. Голыми руками.
– У, какой грозный, – прокомментировал caro, обходя лорда сзади и прижимаясь к нему всем телом.
Страстное объятие – и ласкающий яремную вену нож. Хотя, если верить выпуклости на джинсах caro, лорд сейчас ощущает не только холодное лезвие, но и кое-что горячее.
– Шкуру спущу, – прошипел лорд, прикрывая глаза.
Последний рубеж обороны или он усыпляет бдительность? Скоро узнаем.
– Я уже боюсь, – хмыкнул caro и, опустив ладонь на пытающийся вырваться из тесных брюк член лорда, резко прижал его к себе.
Лорд распахнул глаза, замер на миг и едва слышно шепнул:
– Больной ублюдок.
– Кто-то обещал дать мне трахнуть красавчика первой, – я коснулась губ лорда пальцами, обвела их по контуру.
Горячие. Нежные. Так и хочется попробовать их на вкус. Интересно, он меня не укусит? И дотянусь ли я без табуреточки, если он не наклонится?
Разумеется, я попробовала. И он даже меня не укусил! Правда, не ответил, только зажмурился и дрогнул. Стойкий, стойкий оловянный солдатик!
Видимо, от шока лорд даже позволил мне надеть на себя напульсники и пристегнуть их к цепям, а наручники снять.
Зрелище определенно стоило риска, особенно когда я подтянула обратно цепь, чтобы лорду пришлось вытянуть руки – вверх и немного в стороны. Сaro так от него и не отошел, продолжал прижимать к себе и ласкать лезвием ножа. Это добавляло картине сюрреализма и огня. Но все еще кое-что оставалось лишним.
Охранник на входе был непреклонен.
— Температура 36,9. Пропустить никак не могу.
— Но ведь не 37! Утренние тесты показали, что всё в норме! — Егор облизнул под маской пересохшие от волнения губы.
— Тесты иногда дают ложный результат, — веско заявил охранник. — Потому я тут и стою, чтобы всех на входе проверять.
— Градусники тоже иногда сбоят. Померь еще раз, а? — попросил Егор. Охранник недовольно крякнул, но пошел ему навстречу.
— По-прежнему 36,9. Прости, дружище, на работу тебе сегодня нельзя. Возьми отгул на денек, посиди дома, расслабься, отдохни. Будет завтра 36,6 — вот тогда и придешь.
Егор пожевал губу. Чувствовал он себя неплохо, а если день поваляться дома — завтра и вовсе будет как огурчик. Но придется оформлять отгул, объяснять причину. Можно, конечно, придумать что-нибудь. Сказать, что трубу прорвало, например. А вдруг проверят? Или охранник доложит про его 36,9? Тогда так легко не отвертишься. Назначат обследование, запихнут в обсерватор на две недели минимум, будут вирусы искать. А если найдут? Егор уже переболел гриппом четыре года назад, запись об этом была внесена в его медпаспорт. Если окажется, что он опять заразился, там появится новая отметка, а он станет рецидивистом.
Вторая болезнь за пять лет сделает из него человека с иммунитетом второго сорта. Придется искать работу на уровень ниже… А ведь ему только год оставалось продержаться до подтверждения иммунного статуса первого разряда! Теперь прощай, чистая история здоровья, бонусный отпуск и надбавка за ЗОЖ, и уютная квартирка в шаговой доступности от офиса, да и сам офис в центре города, и пропуск в местные магазины…
Наверное, вид у Егора был совсем потерянный, потому что охранник внезапно к нему проникся, подозвал к себе поближе и понизил голос.
— Ладно, слушай, есть тут одна аптека, у меня там знакомый провизором работает. Говорят, один из их сотрудников изобрел особое средство. Не лекарство — если заболел чем, не вылечит. Зато для иммунитета — просто бомба. В хорошем смысле, — хохотнул охранник. — Выпьешь одну таблетку — и все, целый год никакая бацилла тебя не возьмет, даже не чихнешь ни разу. И стоит не так чтобы запредельно дорого. Но есть побочный эффект.
— Какой?
Охранник наклонился к самому уху Егора и прошептал ответ так тихо, что тот едва расслышал, а, расслышав, озадаченно моргнул.
— И все?
— И все, — кивнул охранник. — Но это немало.
Егор его, конечно, поблагодарил. Потом он вышел из холла и задумался. Побочный эффект показался ему совсем не страшным. Во всяком случае, точно не страшнее понижения иммунного статуса с потерей работы и всех причитающихся привилегий.
Уже через четверть часа волшебная таблетка скользила по пищеводу Егора к его желудку. Еще через десять минут Егор вернулся на проходную офисного здания, в котором работал. Охранники успели смениться, и уже другой человек измерил ему на входе температуру. 36,6! Чуть ли не вприпрыжку Егор помчался вверх по лестнице. Он чувствовал себя окрыленным. Никаких признаков побочного эффекта от таблетки он пока не ощущал.
Настроение Егора немного омрачилось, когда он понял, что из-за всех этих метаний опоздал на утреннюю планерку. Он бочком протиснулся в зал для совещаний, но его маневр не остался незамеченным.
— Андреев, опаздываете! — строго сказал начальник.
— Извините, надо было срочно принять таблетку, пришлось бежать в аптеку, — брякнул Егор и с ужасом воззрился на коллег. Коллеги ответили ему взаимностью. У некоторых на лицах читалась брезгливость, граничившая со страхом или возмущением. И почти все торопливо отодвинулись от него подальше.
— Ничего такого, просто для иммунитета! — поспешил успокоить окружающих Егор. Правда, ему самому спокойнее вовсе не стало. Побочный эффект все-таки давал о себе знать. И ведь Егор всегда считал себя порядочным человеком, а потому думал, что ему будет легко. Теперь он уже не был так в этом уверен.
…К полудню Егор подписывал в кадрах документы на увольнение. На совещании он прямо во время видеоконференции с заказчиком заявил, что подготовленный проект — полная туфта и надувательство и что он совершенно нежизнеспособен по ряду причин, которые Егор тут же обстоятельно изложил. Контракт был потерян. Вместе с ним была потеряна и работа Егора. Однако беда, как известно, не приходит одна.
В обеденный перерыв Егору позвонила жена и спросила, как у него дела. В ответ она услышала, что его жизнь не задалась: он лишился должности и будущее его туманно. Да и в настоящем всё складывается так себе: в семье у них, вроде бы, всё нормально, только чего-то не хватает — а на прошлой неделе он переспал с другой женщиной. Жена Егора на том конце провода разрыдалась и бросила трубку. Но и этого оказалось мало — выйдя на улицу, Егор повстречал Никиту, своего старого друга. Разговор быстро принял опасный оборот: Егор не смог промолчать о том, что своей благоверной он изменил с супругой Никиты, — а в итоге узнал, что и его Наденька недавно наставила ему рога, переспав с его же другом, теперь уже бывшим.