8–9 января 78 года до н.э.с. Исподний мир
В Хстов Зимич въехал на бричке – через Восточные ворота. Отец давал ему коня, но конь – вообще-то тихий и покладистый – неожиданно отказался нести Зимича, испугался чего-то, забился, заржал, а когда тот запрыгнул-таки к нему на спину, понес, не разбирая дороги, сиганул через ограду, споткнулся и едва не переломал ноги. Зимич вылетел из седла через голову коня и не свернул шею только потому, что завяз в снегу.
Отец испугался. Сначала того, что Зимич убился. А после – потому что думал о змее. И даже велел привести битюга, чтобы проверить свою догадку, – и догадка блестяще подтвердилась. Пожалуй, только тут он окончательно поверил в серьезность положения.
Зимич отказывался от брички, но отец уперся: род Огненной Лисицы еще не настолько оскудел, чтобы его отпрыск ходил пешком по зимним дорогам. Он написал три рекомендательных письма своим старым товарищам, но почему-то ценность этих писем показалась Зимичу сомнительной. Впервые в жизни ему стало жаль отца: никому не нужный старик, продолжающий верить в свои несуществующие связи, в собственную значимость и возможность устроить судьбу сына. Впрочем, денег, что он дал, хватило бы и на приличную комнату, и на добротную еду – как минимум до весны.
И только перед самым отъездом Зимича, прощаясь в кабинете, отец спросил:
– Послушай, ты что, в самом деле вышел против змея один на один?
Он не спросил, как Зимичу удалось змея победить. Соблазн расписать собственную отвагу и благородство был велик, и отца бы такой рассказ порадовал, нет сомнений.
– Так случилось, – ответил Зимич. – Больше никого рядом не было.
Отец кивнул, но ничего не сказал и расспрашивать более не стал.
Вместо старого кучера, который всегда отвозил Зимича в университет после каникул, бричкой правил его внук – пацаненок лет десяти.
– А дед твой где? – спросил Зимич, когда бричка вышла на наезженный тракт и кобылка пошла вперед веселой ровной рысью.
– Деда в мнихи подался.
– Куда? – переспросил Зимич.
– В мнихи. Ты что, из лесу, что ли? – Пацан почему-то не чувствовал к сыну хозяев никакого уважения – держал за своего.
– Я из Лесу. Так кто ж такие мнихи?
– Ну, это те, кто помогает чудотворам бороться со Злом.
– Да дед же твой старый уже! Куда ему со Злом-то бороться? Он и саблю-то не поднимет.
– Мнихи ни с кем не сражаются. – Пацан оглянулся и посмотрел на Зимича гордо, если не сказать – высокомерно. – Мнихи борются со Злом в самих себе: не едят, не пьют, не спят – только смотрят на чудотворов и шепчут им всякие слова.
– Какие слова? – Зимич поперхнулся.
– Ну, всякие. Просят там о разном… Чтобы конец света не наступил. Еще о нас просят – дед поэтому в мнихи и пошел. Говорят, если чудотворов хорошо просить, то они всем хорошую жизнь могут сделать. Даже покойников оживлять могут.
– Так уж и могут?
– Я сам видел! Мы на Медовый гул в городе были, там Надзирающий самолично покойника оживил. И еще слепой видеть начал, когда все стали чудотворов просить… Дед тогда в мнихи и записался.
– И чудотворов ты видел? – Зимич, конечно, не поверил ни в оживление покойника, ни в прозрение слепца, однако в правдивости мальчишки не усомнился.
– Ты что! Их только Надзирающие видят! Чудотворы – они же на небе!
– А если я тебе скажу, что видел чудотвора?
– Да ты врешь! – мальчишка рассмеялся. – Ты же не Надзирающий!
– Он положил на ладошку камень, и камень начал светиться, словно солнце.
– Я тоже видел, как чудотворы зажигают камни, подумаешь! Это все видели. Мы нарочно в храм зашли, чтобы посмотреть. Когда народу побольше в храме собирается, все начинают просить чудотворов зажечь камень. Он сначала тускло так светит, но если хорошо просить, то как солнце делается, даже глазам больно. Я сам видел.
– Я в самом деле видел чудотвора. Я даже жил в его доме.
– Все ты врешь, – пацан сплюнул, даже не оглянувшись. – Дома́ чудотворов на небе. Может, ты был на небе?
– Я тебе скажу, что чудотворы никакие не чудотворы, а злые духи…
– Сам ты злой дух! – Мальчишка сердито хлестнул кобылку кнутом. – Тебя и лошадь поэтому боится!
Возразить было трудно, и Зимич ничего не ответил. Пацан насупленно молчал некоторое время, но потом не выдержал и проворчал потихоньку:
– И отец твой чудотворов не любит, не просит у них ничего. И капитана Иглуша он не любит, а капитан Иглуш меня обещал в гвардию Храма взять, когда я вырасту.
– Туда тебе и дорога, – проворчал в тон ему Зимич.
– А что, плохо, что ли? – Пацан оглянулся. – В гвардии Храма одни только смельчаки служат!
– И с кем же эти смельчаки воюют?
– С теми, кто чудотворов не любит, вот с кем!
Комнату Зимич нашел неподалеку от университета – махонькую, не очень уютную, но зато над пивной, где обычно собирались не только студенты, но и молодые профессора университета. Когда-то среди профессоров было даже модно появляться в этой пивной – к ним на курс после этого записывалось больше слушателей. Хозяйка пивной и комнат над ней из прислуги держала только маленькую и бойкую девчонку – то ли свою внучатую племянницу, то ли внучатую племянницу покойного мужа, – поэтому Зимич не ожидал от такого места жительства ни приличного стола, ни ежедневной уборки. Но клопов в комнате не водилось, цена была невысока, а место уж больно подходяще. И окно выходило на площадь Совы перед университетом – мощенную камнем, с массивной статуей белого оленя посредине – символа царского рода.
Над высокой аркой, ведущей во двор университета, распростерла крылья полуженщина-полусова, державшая в лапах огромные солнечные часы, бесполезные в это время. Раньше Зимич не придавал значения мелочам, окружавшим университет, не обращал внимания ни на тонкость лепки, украсившей его стены, ни на изящество высоких узких окон; не думал о том, на чем держатся своды лекционных залов, и как удобно постройки соединены галереями, и в какой сложный узор складываются ограды опоясывающих здания портиков. Да, после охотничьих избушек даже дом Айды Очена казался чудом – за одну только печь, что топили по-белому, не говоря уже об оконных стеклах.
Зимич не отпустил мальчишку-кучера домой на ночь глядя – пришлось накормить его ужином и вытребовать с хозяйки хотя бы соломенный тюфяк, чтобы уложить его спать. Впрочем, спать тот не собирался: был слишком любопытен, чтобы, оказавшись в городе, так просто завалиться в постель. Поэтому в пивную Зимич спустился вместе с ним.
Каникулы подходили к концу, но в пивной было пусто. Трое студентов, сидевших в темном углу, – совсем еще мальчишек – посмотрели на Зимича более чем подозрительно, когда он занял соседний стол. И как-то нарочито громко заговорили вдруг о женщинах, как обычно об этом говорят мальчишки, только что познавшие настоящую любовь: слишком развязно, слишком скабрезно, демонстрируя друг другу знание скрытых от посторонних глаз подробностей, всем известных и только для них самих новых и волнующих. И в лице маленького кучера они нашли благодарного и очень внимательного слушателя.
Зимич подозвал выглянувшую в заднюю дверь хозяйку, попросил две кружки пива и поинтересовался:
– Здесь что, всегда так тихо теперь?
– Да нет, лекции начнутся – опять народ потянется. Я так думаю… – Хозяйка сложила бантиком тонкие губы. – Забудут, что перед праздниками было. Да и я теперь буду во все глаза глядеть…
– А что было перед праздниками?
Хозяйка оглянулась на дверь, внимательно посмотрела на студентов в углу и присела рядом, зашептав Зимичу едва ли не на ухо:
– Шпионы Консистории сюда ходили, подслушивали, записывали, а потом нескольких профессоров забрали. Студентов много из университета выгнали. А поговаривают, что университет совсем закроют. Говорят – рассадник вольнодумства.
– Как-как? – Зимич сразу вспомнил слова Драго Достославлена. И в устах малообразованной хозяйки пивной они прозвучали особенно нарочито: не сама она эти слова придумала, повторила чужие.
– Рассадник, говорят. Много, говорят, разговоров в университете разговаривают, и все не о том. Только мне-то до разговоров дела нет – пусть за пиво платят, а о чем они разговаривают, мне без разницы, – последнюю фразу хозяйка сказала вслух, погромче, и шепотом добавила: – Но шпионов мне тут не надо, иначе кто ко мне пиво пить пойдет? Если тут одни шпионы?
Зимич долго тянул кружку пива, скучая и подумывая пойти в какое-нибудь другое место, где можно встретить старых знакомых, но, на его счастье, в пивную зашли двое профессоров: старый и молодой. Старого Зимич знал – когда-то слушал его курс риторики, – а вот молодого видел впервые. Хозяйка встретила их как завсегдатаев, вместо пива подала им вина в кувшине, а вместо сушеных лещей – пышную теплую кулебяку (которой кормила Зимича за ужином).
Студенты, смутившись, притихли, продолжая настороженно поглядывать на Зимича, профессора говорили вполголоса, нагибаясь друг к другу через стол, и только десятилетний кучер ничего не стеснялся, во весь голос рассказывая байку о том, как чудотворы будут воевать с чудовищами и спасут мир от конца света. Старый ритор оглядывался на мальчишку и недовольно качал головой.
– Потише говори, – одернул его Зимич. – Чего орешь-то?
– А чего мне бояться? Я небось не рассадник вольнодумства, я чудотворов люблю. Пусть другие шепчутся, кто чудотворов не любит.
Зимич не мог не оценить его сообразительности и наблюдательности. Профессор-ритор же при этих словах переглянулся со своим товарищем и, взяв кружку с вином, подсел за стол к Зимичу.
– И за что же вы любите чудотворов, юноша? – спросил он, хитро улыбаясь мальчишке.
Маленький кучер слегка обалдел от такого к себе обращения, но в грязь лицом не ударил:
– За то, что они добрые.
– И что-то же доброго сделали чудотворы для вас, именно для вас, а не для кого-то?
– Они мертвых оживляют. Они со Злом борются. Что, мало, что ли? И камни они красивые зажигают. И вообще – мой дед у них теперь чего хочешь просить может, они ему все дадут, потому что он мних.
– Что, и лошадь попросить может? И дом? – Глаза профессора смеялись. Да, оппонент мальчишке достался серьезный – Зимич на месте ритора побрезговал бы вступать в подобный диспут.
– А зачем мне лошадь? И дом у нас уже есть… – нашелся мальчишка. Не лыком был шит!
– Зачем вы с ним спорите? – спросил, улыбаясь, Зимич. – Ведь это бессмысленно.
Профессор посмотрел на него серьезно, и в глазах его была горечь:
– Нет, молодой человек. Не бессмысленно. Все мы считаем это бессмысленным, и даже зазорным, и молчим, и не спорим. А тем временем Надзирающие не считают зазорным забивать людям головы подобной чушью, и устраивать представления на городских площадях, и соблазнять, и запугивать, и подкупать. И особенно страшно, что их слушают дети. Простой народ доверчив и любит сказки… Я ведь помню вас, вы слушали мой курс когда-то, не правда ли?
Зимич кивнул.
– И делали успехи. Так что́ вам стоит доказать этому ребенку, что его обманули?
– Эй, кто это меня обманул? – вступил в разговор маленький кучер.
– Вас обманули Надзирающие. Никаких чудотворов не существует, их выдумали, чтобы захватить власть в Млчане, – за стол пересел молодой профессор.
– Погоди, не так, – улыбнулся ритор. – Это ведь ребенок, а не студент.
– Чудотворы существуют, – вдруг сказал Зимич. Оказывается, он только и ждал, чтобы сказать это кому-нибудь. – Они существуют на самом деле.
Оба профессора уставились на него то ли с подозрением, то ли с жалостью.
– Это злые духи того мира, куда ходят колдуны.
Подозрения профессоров рассеялись, осталась только жалость.
– Я говорю серьезно. Я не сумасшедший и не верю в сказки, – попытался оправдаться Зимич. – Я жил в лесу у одного из них и видел, как он зажег камень прямо у себя на ладони. Им нужна не власть – им нужно что-то другое. Я пока не знаю что.
Старый профессор вежливо кивнул.
– Они хотят приручить змея, – добавил Зимич, находя это веским аргументом в свою пользу. – Я читал их книгу о змеях, это настоящий научный труд…
Теперь вежливо кивнули оба.
– Там, в другом мире, у них есть большие города, ими управляют мрачуны. Они собираются убить некоего Ламиктандра – и выдать его смерть за сбывшееся пророчество… – Зимич почувствовал, какую несет чушь. И иначе как выдумками сумасшедшего его слова не назовешь.