Впрочем, литературные чтения, по всей видимости, формировали правильную речь у моро-волков – никто из них не коверкал английского языка, как выходцы из лондонских низов, и даже наоборот, их язык был иногда литературно-выспренним.
Тони незаметно покинул чайную и направился вглубь квартала поискать подпольный притон. И если центральная улица освещалась множеством газовых фонарей, то в прилегающих к ней узеньких переулках было темно, будто в лесу. Вместо крон деревьев над головой смыкались крыши домов, и даже отраженный от кровли свет не проникал на дно волчьего квартала. Интересно, пройдя морофикацию, теряли волки способность видеть в темноте или нет? Наверное, не совсем…
Тони пожалел, что полиция не пускает чернорубашечников в кварталы моро, – тут молодые фашисты могли бы огрести по первое число… Впрочем, к цыганам они тоже не заглядывали, хотя полиция им этого не запрещала. Но ведь громить безобидных евреев, должно быть, скучно – точно не дождешься сопротивления!
В темноте белая табличка с указателем бросилась в глаза издали, но прочитать, что на ней написано, Тони смог только подойдя вплотную: «Луна». Стрелка указывала направление, и он решил, что это полезный ориентир для возвращения назад.
Указатели вывели его на небольшую площадь, по периметру которой росли невысокие пока ели, – наверное, благими намерениями кураторов, должны были производить впечатление леса, но более напоминали плац с вытянувшимися во фрунт солдатами. Над площадью, как и над прочими лондонскими скверами, не было кровли, но потрясало не это: сложная система зеркал позволяла видеть луну, где бы она в эту минуту ни находилась. Отраженный многократно бледный свет все равно разгонял темноту, и сперва Тони увидел игравших на центральном газоне детей. Картина немного не вязалась с его представлениями о времени и месте для детских игр, к тому же волчата резвились молча, разве что потихоньку поскуливали – то радостно, то обиженно. Моро-волчицы стояли поодаль, с умилением глядя на возню волчат, а в тени елок, тоже молча, моро-волки резались в карты. Наверное, предположение насчет дешевых кошек было ошибочным – моногамия волков предполагала семейный отдых… Всеобщее молчание было пугающим и навевало мысли о кладбище. Не плакали даже младенцы в колясках…
Луна – не полная еще, но близкая к тому – освещала «тайный притон» мертвенным бледным светом, и по спине от увиденного пробежал холодок. Наверное, не надо было с таким упорством искать встречи с ликантропами – и без ликантропии моро-волки безобидными не показались…
Тони уже хотел отступить обратно в темноту узкой улочки, но позади него незаметно и бесшумно появились пятеро мужчин – ни дать ни взять матерый с подросшими сыновьями… Впрочем, один из сыновей при ближайшем рассмотрении оказался дочерью.
– Ты чего здесь вынюхиваешь? – вполголоса спросил матерый. И с издевкой добавил: – Сэр…
Неожиданно вспомнилось детство – именно детство, то время, когда он был щенком и в полной мере себя им ощущал. Четырнадцатилетние бродяги тогда казались матерыми урками… Тони еще не умел воровать, только попрошайничал, и с трудом находил ночлег – а ночи становились морозными… Однажды утром он проснулся и увидел иней на ресницах своего товарища по несчастью, но не догадался сразу, что это значит, долго толкал окоченевшее тело – и с тех пор боялся заснуть и не проснуться. Впрочем, он оценил все преимущества смерти во сне, потому что насмотрелся вскоре на отмороженные руки и ноги. И никак не мог решить, что лучше – оказаться в больнице, где тебе отпилят гниющие конечности, или подождать смерти, которая положит конец мучениям.
В тот день ему повезло отыскать на свалке побитую молью, но вполне еще добротную шерстяную шаль – черную с ярко-красными маками. И надо было повязать ее под куцее приютское пальтишко, но Тони до этого не додумался.
Он направлялся уже к месту ночлега, где провел последние три ночи, – возле парового котла, который приводил в движение лифт доходного дома. Вот в подворотне его и остановили пятеро урок (как ему тогда казалось).
– Ну что, сявка? – тихо спросил тогда самый матерый из них. – Не слишком ли велика тебе эта теплая тряпочка?
Признаться, Тони перетрусил до слабости в коленках. В приюте старшие обычно не церемонились с младшими… Но там у младших отобрать было нечего, а потому нечего было и защищать. Теплой огромной шали было жалко очень, а потому перво-наперво Тони попытался бежать – ему тут же подставили «ножку», и он растянулся на обледеневшей мостовой. После этого надеяться было не на что, но он успел повернуться лицом к нападавшим и решил биться за свою собственность до смерти. И бился – лягался, кусался и царапался. Самый матерый так и не двинулся с места, но и четверых его помощников хватило, чтобы скрутить десятилетнего мальчишку и как следует ему наподдать. Шаль была намотана вокруг пальто и завязана крепким узлом, который в драке затянулся еще крепче, а потому один из урок достал нож – Тони про узел не догадался, уверенный, что его сейчас зарежут, рванулся изо всех сил, освободил руки и схватился за лезвие, отталкивая нож от себя. Кровь хлынула как-то неожиданно быстро и сильно, брызнула на лед и на ноги уркам – на морозе она показалась обжигающе горячей… Они испугались, отступили, нож остался у Тони в руках, а самый матерый пробормотал вдруг:
– Вы чё? Вы какого рожна сявку порезали?
А потом, будто очнувшись, рявкнул:
– Валим отсюда!
Они не увидели в темноте, что Тони всего лишь поранил руки…
Никто не наказал бы их за убийство, на улицах тогда царило полное беззаконие. Они испугались не наказания – содеянного. Крови испугались.
Руки потом заживали долго, до самой весны, – порезы гноились, кровоточили и болели иногда так, что невозможно было уснуть. Но «трофейный» нож и послужившая одеялом шаль того стоили.
Моро-волки сильно напоминали тех «урок», да и убийство в волчьем квартале всегда можно было свалить на ликантропию.
– Я ищу украденного ребенка, – честно ответил Тони на риторический вопрос матерого.
– Не, ну вы видели? – презрительно оскалился старший из волчат. – А что ты у барсуков его не ищешь, а? У собак? Почему чуть что – сразу волки, а?
– Волка обычно бьют не за серый цвет его шерсти, а за то, что он украл и съел барашка… – заметил Тони.
Волчонок, что стоял слева, оскорбился и без лишних слов попытался ударить его в лицо, но Тони легко перехватил его руку.
– А меня-то за что?
Матерый не оценил шутки.
– Вот что, парень… Вали-ка ты отсюда. Пока не наподдали.
– Волки любят своих жен и детей, не правда ли? – Тони сменил тему: раз шуток тут не понимают, надо попытаться говорить серьезно. – Люди тоже. Не вижу ничего предосудительного в моем желании найти пропавшего младенца и вернуть его матери.
– Просто поищи его в другом месте, – криво усмехнулся матерый.
– А если я продолжу поиски именно здесь?
– Парень, нас пятеро, а ты не мертвяк-ветеран. Если идти прямо по этой улице, то быстро выйдешь на Рэдклиффскую дорогу.