Голова саднила в области виска, гудя, как пустой пчелиный улей. Шея неприятно похрустывала. В затылке началось неприятное покалывание, словно случайно прилипший горчичник разогревал плохо синхронизирующиеся части одного тела.
Внезапные открытия продолжались. Вода ушла из кабины, не полностью, но полностью пропало все электричество. Вынутый аккумулятор не показывал ничего, даже красной лампочки.
Фил нащупал сцепку ремней и, не с первого раза, смог их открыть. Ноги коснулись воды. Красный рычаг. Давить до изнеможения – нет электрического усилителя, чисто механика. И вот, наконец, зеленоватая жидкость убегает через шесть водостоков, расположенных через равное расстояние в полу вымершей кабины. Это даже красиво…
Фил прислушался, кроме крови, бьющей в уши, как гул от морских волн, не было слышно ничего. Неужели, Сван не пытается его вытащить из этого обесточенного гробика своим телескопическим веслом? Действительно, тишина…
Под ногами внезапно что-то проскользнуло. Оцепенение сковало руки и ноги. Мужчина явно видел что-то темное, коричневое, или даже черное, что большой змеей проползло между его подошв, коснувшись осклизлым боком, и скрылось под приборной панелью, нависающей, словно рукотворная пещера.
Преодолевая отяжеляющий страх, Фил согнул несговорчивую спину. Мрак железного саркофага, подсвеченного только сложной системой стекол и зеркальных металлических поверхностей, стал куда гуще. Лорик потянулся правой рукой к набедренной сумке и чиркнул искру – кислородная горелка вспыхнула, освещая оскаленную зубастую пасть с мелкими выпученными золотыми глазами, и тут же погасла. Человек, напротив лица которого «улыбнулся» страшный монстр, мгновенно запрыгнул на стул, словно девица, увидевшая мышь. Вероятно, это и спасло его жизнь!
Внезапный разряд пощипал ступню, стоявшую в мокром ботинке на искусственной коже сидения. Разряд в полторы тысячи Вольт костюм частично пропускал. Желтые ноздри твари широко раздувались без воды, круглая морда умудрялась с пола смотреть на Лорика круглыми злыми глазами, будто сверху вниз. Нижняя челюсть практически метровой твари была выдвинута в надменном выражении, разевая острые зубы в устрашающей ухмылке. Вот уж, странное место! Рыба и животные плавают кверху пузом, а угри живут в самом центре и прекрасно себя чувствуют! Фил вздрогнул, заподозрив еще одно разумное существо в своем незваном модульном госте, но, все же, спустя пару минут наблюдений, откинул эту идею. Четыре пятых тела этого существа занимает электросистема, сомнительно, что они смогли развиться, как наги.
Взгляд обвел кабину в поисках орудий. Нижние лампочки аккумуляторов светились красным! Разряд помог стартануть разряженные в ноль энергоемкости – какая удача!
– Ты стал причиной падения, дружок? – риторически спросил Фил, подгибая под себя ноги, и, поднимаясь на своем кресле. Сверху были закрытые ящики с запасными деталями и парой плат. Поглядев, с надеждой, вниз, астронавт убедился, что существо не собирается скоро помереть из-за ушедшей воды, да и шипение не становится более мирным. Угорь негодовал, что чужак побеспокоил его в новообретенном доме, и стремился отстоять свое. Руки дернули дверцу, вторую, но все было заперто. Выругавшись, Фил вспомнил, что напутственный подарочек Сойера остался у Сван на груди – уж очень понравился ей этот гравированный кружок. Значит, не природа виновна в падении. Попыхтев, и, перекодировав часы, мужчина, наконец, изготовил отмычку. Дверцы откинулись, там нашлось необходимое. Голова лихорадочно соображала, как изготовить из палки, ротора и аккумулятора подобие копья, для сбора электричества. Устройство должно было менять полюса, в зависимости от того, в какую часть тела угря попадет. Спереди заряд должен быть положительный, а сзади отрицательный. Проколупавшись еще минут пять, и, обнаружив-таки нано-изоленту в самом дальнем углу, Фил стал заматывать свой посох, сделанный из внутренней антенны. Его очень беспокоило, что Сван еще не подала весточки снаружи. Могла бы хоть постучать по корпусу…
Толчок в морду вышел неуклюжим и слабым, угорь выпучил мелкие черные глазки в желтом окаймлении еще больше, и обиженно разинул пасть. Короткая вспышка, и на аккумуляторе загорелись три зеленые из пяти. Рядом с полом проснулись, зашуршали, черные ящики – вероятно, корпус умного модуля тоже не упустил электричества.
Фил снова потянулся к угрю посохом, но тварь стала вертеться, показывая свой гибкий хвост. Не уверенный в том, что смена разряда прокатит, человек вынул пластиковую защиту с приборной панели и попытался слегка зажать змеюку, пока тычет ей в морду своим «копьем» с кисточкой провода на конце. Разряд! Искры посыпались. Аккумулятор зарядился целиком. Часть электричества ушла в пол.
– Очень надеюсь, что ты все потратил, дружок… – Фил аккуратно спустил одну ногу. Угорь взвился и лягнул его хвостом. Остаточный разряд вышел совсем небольшим, но босому человеку хватило бы! Костюм обиженно пиликнул, сообщая о превышении заряда внутренней батареи, и самопроизвольно включил музыку. Мужчина выругался, долго отыскивая в часах подразлел с плеером в фоновом режиме.
– Ну, что? – спустя время, подмигнул зубастику Фил. – Сейчас организуем тебе аквариум. Он снял крышку с оперативных плат, проверив вентиляторы на предмет ржавчины, и залил полученную емкость питьевой водой. Хоть воды там было, от силы, сантиметров пять, Лорик рискнул схватить извивающееся, тоже невменяемое от пережитого, существо поперек хребта и, практически, уронить в эту чашку. Угорь зло посмотрел из квадратной посудины и свернулся тремя колечками, одно в другом, явно намереваясь выжить и отомстить наглецу.
– Сейчас немного оглядимся, и все будет. – Пообещал новый хозяин питомца. Рация не работала. Тепловизор не показывал рядом ни одной живой души, размером с бойкую девушку, на расстоянии полусотни метров. – Сбежала, зар-раз-за… хлебное древо искать! – выругался Лорик, но на сердце полегчало: не зашиб ее, при взлете, и сам не ударил в грязь лицом при зрителях. Авось, выкрутимся!
Сканер чудил: «Вонючка» давала сильнейшие электро-магнитные помехи, а выше двух метров небо было словно затянуто непроглядной паутиной – Земля была под защитой этого странного механизма, и, явно туда еще придется нырнуть, да не раз! Геолокация, с кучей помех, показывала четырехгранную пирамиду, находящуюся в центре озера «Вонючки», уходящую на сотни метров вниз. А с юга виднелась горная гряда с давно и прочно обрушенной пещерой. Поднимать модуль повторно Лорик не собирался, а потому, его надо было замаскировать, чтобы он не достался аборигенам.
Лазер никак не желал вбивать двойку. Клавиша запала и проскакивала трижды, но упорный человек все равно обрисовал системе в цифрах, какую хочет дыру, где и какой глубины. Красная световая сеть показалась из круглого отверстия модуля, по обе стороны которого бывший веселенький владелец пририсовал две фигуристые ляшки… и расплавила камни за пару секунд. Лава потекла, уступая желанию человека. Клубы едкого дыма оседали, стелясь по земле. Осталось только втиснуться…
Лорик аккуратно завел маневренный, попытался настроить высоту в двадцать сантиметров, но система никак не хотела использовать дополнительный двигатель, как основной. Сопло заскрежетало по камню и отвалилось, дав широкое пламя – человек резко хлопнул по рукояти, вырубая, к черту, пока модуль не взлетел на высоту гибели электрики. В результате, корпус брюхом погладил шершавую скалу, влетая в дыру, как ребенок на санках! Сверху застучали булыжники, привалив семьдесят два процента входа. Дверка закрылась!
Тепловизор ослеп, показывая всю, еще теплую, гору, как кусок живого организма. Лорик осмелился распахнуть люк. Тут было неплохо: свет попадал через узкое конусообразное отверстие в середину «зала», позволяя разжечь костерок. Плотные скалы по периметру давали защиту. А в дальнем углу тихо журчало не затронутое лазером нутро пещеры. Пролезший под уступом мужчина увидел струю, бьющую из трещины в стене. Вода была ледяной, пресной и пахла свежестью. В приятной полутьме образовалось десяти-двенадцати метровое озерцо, поросшее фиолетовыми водорослями, похожими на пещерную ламинарию, какой-то непуганый двойной хвостик плеснул в темноте. Рыбка!
– Дружочек, я нашел нам новый дом, – деловито тащил емкость с угрем, запинающийся за шероховатости астронавт. – Я, правда, тоже думал, что погощу всего пару дней, но, видимо мы с тобой тут задержимся…
Браслет пиликнул, показывая тепловые цели в полусотне метров за стеной пещеры. Кучное скопление никуда не двигалось, вероятно, облюбовав еще одну природную нишу, образовавшуюся при сходе ледника к северному полюсу миллионы лет назад. Скорее всего, спят, или молятся… Лорик, вооружившись бинокуляром и вражеским шлемом второго поколения, пошел осматривать свою территорию и таинственных неподвижных тепликов.
– Не поминай лихом, лапунь! – ухмыльнулся Фил, оглядываясь на «домашнего» угря; его мало заботило, что у «лапуни» нет лап, главное, что хвостом махнул на прощение – словно удачи пожелал.
Густой туман заполнял сознание Бурого. Туман окутал его своей облачной структурой и обступил со всех сторон, не давая вынырнуть из мутной пропасти, затопленной безнадежностью и отчаянием. Вокруг оборотня высились каменные пики с густыми лесами, которые стояли сплошной тёмно-болотной массой и, трепеща от ветра, задувающего на них с высоких гор, глубоко и шумно дышали. В этом лесу не было слышно птичьего пения, шороха листвы, поступи диких животных. Оборотень неторопливо продвигался на каурой низкорослой лошадке в этой непроницаемой для запахов и звуков мгле. Лишь, максимально напрягая слух, он чудом слышал перестук подкованных копыт. Солнце лизнуло край скалы, и на минуту из мглы тумана показалась гладкая стена, уходящая в бесконечность. Там на невообразимой высоте, между облаков, появилась и верхняя часть замка. На миг оборотню даже показалось, что он висит над землёй. Но присмотревшись, Бурый понял, что у основания чёрный гранит просто блестит от капель воды. Стали видны высокие стены. Их одинаковые зубцы больше всего напоминали зубы дракона. Стражи видно не было. Такие укрепления были неприступны.
В Пхенине любая самая маленькая деревушка всегда имела защитную стену, а любая хижина обносилась частоколом. Замок же Верховного Правителя был не просто обнесён гигантской стеной. Он Рос из Горы. Он сам был горой. Немыслимым в своём неприступном молчаливом величии сооружением!
Бурый не знал, как попасть внутрь, но тяжёлый бред воспалённого мозга вёл за стены, и его конь, ступивший на каменные плиты, рассмотрел мост, неприметный среди гигантских форм вокруг. Оборотня встречали. На мосту, расположив кольцами кожистый чешуйчатый хвост, лежал уродливый эмиссар Нефритового Императора. Жирное змеиное тело венчала человеческая голова с неестественно серым лицом, большим крючковатым мясистым, пористым носом и дьявольским огнём в маленьких чёрных глазах. На подбородке дракона росли редкие тёмные волоски, а под выдающимся носом пробивались к жизни и свету, вислые мертвенно-белые усы.
Посланник лежал на мосту у самого входа, между двух башен, покрытых тонким слоем фольги, слепящей на солнце и отражающей мрачный свет ночного светила.
— Твой клан уничтожен, — вяло начал эмиссар после того, как Бурый приблизился к нему почти вплотную. — Зачем тебе эта жизнь?
Сильный акцент обратившегося на общем наречии существа резал слух.
— Кажется это немного расточительно, желать новый клан, — показав чёрные зубы, медленно продолжил он.
— Но Нефритовый Император посмотрел на тебя ничтожного! Принеси перстень, волк!
Бурый между тем спешился и, подойдя почти к самой морде, спросил:
— Что тебе надо?
— Принеси перстень!
— Я не знаю какой и кому нужен этот перстень! Мне нужны мои братья: гном Эргоск и огр Курарг, — отдай их мне!
— Принеси перстень!
— Отдай братьев!
— Ты смеешь торговаться, волчонок? Такое нарушение закона не может оставаться безнаказанным, смотри!
На миг Бурый увидел сквозь стену, как в темноте каменного склепа висят на цепях тела…
— Принеси перстень! — упал камнем голос.
Бурый дико закричал и открыл глаза.
***
Пока Бурый отчаянно боролся за свою жизнь, разметавшись в каюте на липких от пота простынях, а Маас и Деннис, по очереди, пытались лечить оборотня им одним известными средствами, капитан организовал ознакомительную экскурсию в стоящий на другом берегу храм.
Несмотря на типично кхитайский тип построек, в нём было, что-то неуловимо чужеродное окружающей его суровой действительности.
Джонка доставила туристов к пологому берегу, и Станислав с Бобом, Хьюго и Рамзесом, взятым на всякий случай, чтобы не мешал эскулапам, перешли резной лаковый мостик и вошли в храм. К их удивлению, они очутились в большом прохладном помещении. На каменном полу лежали удивительной работы шёлковые ковры, окна прикрывали бумажные шторы, расписанные невиданными цветами. В конце помещения на стене среди тонкой росписи, изображавшей реку, луг и летящую огненную птицу, висел огромный золотой диск, в виде восходящего из моря солнца. Но больше всего людей поразили лежащие на лёгкой кушетке, изголовьем которой и являлся диск, девушка и огромная белая собака.
Девушка спала. Одетая в тунику из струящейся серебристой ткани, с завязанными в «греческий узел» волосами, она представляла собой дремлющую богиню.
Не потревожив хозяйку, огромная собака мягко спрыгнув с ложа и неторопливо приблизилась к вошедшим. Ее шкура, похожая на снег, переливалась в тон одежде подруги. Точно сфинкс, она села, не дойдя двух шагов, и уставилась на группу не мигая.
— Кто эта леди? — шёпотом поинтересовался Боб.
— Богиня… — протянул, верящий в чудеса Хьюго.
— Оборотень… — тявкнул немного съежившийся Рамзес.
— Где? — не понял его капитан.
— Да вот же, перед нами…
— Кто Вы? — раздался голос, и собака, с неуловимой грацией пантеры, поменяла свою ипостась.
Станислав, пользуясь возможностями «краткость — сестра таланта!», передал историю их путешествий по Бхенину. Боб же, любуясь лежащим перед ними чудом, ворчливо заметил:
— А девушку-то опоили!
Красавица зашевелилась, а помещение стало быстро наполняться жрецами в белых хлопковых тогах. Глаза её открылись, и женщина медленно приподнялась на ложе, обозревая храм лучистыми синими глазами. Все застыли, наблюдая пробуждение. Затем жрецы повалились на колени, и наступила тишина. Бездонные глаза, обрамлённые густыми ресницами, смотрели удивлённо. Внезапно в их глубине появилась затаённая боль и воспоминания. Девушка стремительно поднялась и чуть не упала, во время поддержанная подругой.
Нам с Вами! — произнесла она и, ведомая оборотнихой, двинулась на встречу удивлённым людям.
***
Несмотря на дождливую холодную изморось, в порту царил небывалый шум. Накануне вечером в Бостон вошёл торговый галеон из Нью-Дели с герцогом Рене Амплом на борту. Моряки, сошедшие на берег, рассказывали невероятные истории о пленении и спасении, о говорящих деревьях, оборотнях, джунглях и огромном грузе мифрила. Сейчас, здесь уже сновали рабочие, и полным ходом шла разгрузка. Занятые работами на причале люди, не обращали никакого внимания на стоящего почти у самых трапов священника. Наконец, пытающийся навести порядок в очерёдности перемещения товаров, боцман поднял усталый взгляд и поинтересовался:
— Вы чего-то ждёте, святой отец? Это не коммерческий груз и не почтовый.
Священник мило улыбнулся, в шутку отдавая боцману честь, приподняв шляпу и молча развернувшись, поспешил к своей повозке. Через некоторое время двуколка, лично управляемая служителем веры, медленно выехала с территории порта, а затем, свернув на грунтовую дорогу, направилась в сторону предместий. Часа через два она остановилась у небольшого сельского храма, на пороге которого, ожидая, стоял сам, епископ Гарвик.
— Пересчитал? — раздражённо спросил он служку.
— Да, Ваше святейшество…
Гарвик спустился с крыльца, из-за поворота показалась синяя карета с кучером. Двери открылись, и он очутился внутри. Его ждали. Викент Морини протянул усевшемуся хрустальную рюмку бренди, и экипаж начал движение.
— Мы были правы, и ящики были на борту? — нетерпеливо спросил он.
— Да, — раздражённо ответил замерший епископ.
— Осталось найти чёртовы ростки. Мы дважды фактически обыскивали особняк и теплицы. Никто ничего не знает. Но, дорогой мой Гарвик, наши проблемы на этом не заканчиваются. Вы, вероятно, в курсе, что внезапно упавшая за грехи человеческие на Ром коревая лихорадка, унесла двух старших сыновей Его Высокопреосвященства. В настоящий момент первым и единственным претендентом на Святой Престол является сын рыжей ведьмы. Предприняты беспрецедентные меры по сохранению чистоты фамилии, и весь свет пытается найти женщину для будущего продолжения рода… Допустить к власти шкипера с «Морского Мозгоеда» невозможно!
— Мы молимся за здоровье Его Святости ежедневно.
— В мире неспокойно. Галеон Грейстока не вернётся в Линдон, но нам необходимо поселить поколение мелорнов на благодатную почву. Удвойте усилия.
Наконец, они попали на мощёную мостовую. Экипаж въехал в столицу. Проследовав по Морскому проспекту, карета свернула к почти законченному зданию нового собора. Дождь лил и лил. Ветер усилился, и Гарвик, с трудом спустившись по ступенькам экипажа, тяжело добрел до парадного крыльца.
***
Утром Теодор подходил к столовой, как к крепости неприятеля. Там за столом уже сидели три грации и вели неторопливый разговор.
— Я закрываю глаза и прямо вижу себя в этом новом платье из шёлка, — восторженно говорила Полина. — Оно приведёт в восхищение всех без исключения одним только цветом. Цвет утренней зари! В любом случае этот шёлк стоил таких денег, и ведь нам его продали со скидкой.
— Да, дорогая, — но никогда не стоит забывать о белье. — Бельё — это наше всё! Представь себя в той кружевной рубашке, которую мы так долго не могли сторговать у мерзкого кхитайца! Я уверена, Ден будет в обмороке.
— Ха! И он пролежит в нём всю первую брачную ночь! — Нет уж, Полли, послушай меня. Прочь все рубашки! Ночь! Природа и ты сидя на нём!
— Мери! Поллин — невинное дитя! Что ты говоришь! Какая природа? У людей принята первая ночь в уединении алькова… Хотя… Твоё предложение выглядит не так уж и плохо.
— Маргарет, я промолчу о том, что ты делаешь с графом!
— Негодница!
— От такой слышу!
— Полли не слушай нас!
— Девочки, а где вторая бутылка этого чудесного Порто?
— О, Тео, мальчик, ты ещё не завтракал? Проходи скорее. Как твоя голова?
Первый помощник капитана невидяще смотрел в иллюминатор, с блаженной улыбкой идиота. Его тайная мечта увидеть друзей, похоже, не смогла ожить в этом месяце. Улыбка завяла. А поперёк горла встал вязкий и горячий ком. Бесстрашный Леопард понял, что боится!
– То есть если я спрошу — ты ответишь, я узнаю, кто вы и чего хотите, узнаю точно и в деталях, но потом наступит утро и всё забудется?
– Да. Извини. Речь тут о жизни и о покое. Люди постоянно забывают, это не трагедия, это необходимость…
– Не сбивай меня реверансами, – перебила я. – Почему забыли другие, те, которые узнали кое-что от меня, весь чертов Совет? По той же причине? Хорошо. Но почему я помню?
– Потому что зациклилась на этом. Потом твой интерес пройдет и память начнет гаснуть.
Я вдруг ощутила странную пустоту в голове. Словно уже что-то забыла. Что-то важное. Нет, ну не могла же так сразу. Если только раньше. Почему именно этот ангел заговорил со мной как со старой знакомой и так легко читал мысли?
– Потому что мы знакомы. На самом деле я могу слышать несказанное только у тех, с кем долго и часто говорил.
Я села. Ноги перестали держать.
– Как долго… и как часто? Месяцами? Годами? Всё время моей работы? Хотя… я курирую этот участок не так давно. Полгода. И всё это время?..
Он кивнул. Мои кулаки сжались до боли.
– Почему ты ответил, почему не соврал? Если нужно, чтобы я забыла… нужно вам всем, ведь речь именно о вашей жизни и покое…
– О ваших тоже. Я ответил, потому что иначе ты бы вспомнила куда больше.
И я просто не знала, что сказать. Проще оказалось вернуться к собственной нелепой сказке про бродячих кошек или к общей – про блуждающих в пустыне. Они обе возникли очень быстро. Теперь ясно, почему. Я размышляю об этом не в первый раз.
— Ты и желание рано или поздно загадываешь то же самое. И с каждым разом переживаешь из-за историй твоих питомцев всё меньше и меньше.
Я вспомнила свою истерику. Меньше переживать – это хорошо. Но вдруг однажды я совсем перестану? Вдруг стёртая, но уже изменившая меня память, сделает равнодушной?
Нет. Лучше вернуться к кошкам.
Прибывшие командированные симпатии у доктора Бадмаева не вызывали. Один из них был лет тридцати, невысокий, лысый, другой, уже явно разменявший пятый десяток, своей внешностью очень напоминал актера Олялина. Он обладал богатой шевелюрой и был излишне подвижен. Одежда мужчин свидетельствовала об их достаточно хорошем благосостоянии, в ней присутствовала некоторая аристократическая небрежность. Кабинет доктора с их приходом наполнился ароматом дорогого импортного парфюма.
– В общем, Джамсарран Баттаевич, ваше профессиональное любопытство… — начал лысый.
Бадмаев попытался жестом остановить говорившего.
– Не надо отказываться. Так вот, оно естественно и понятно. И должно быть удовлетворено. Но…
– Только по окончании нашей программы, — подхватил «Олялин». – Видите ли, доктор, мы с Игорем Андреичем синтезировали некое новое вещество. Необходим процесс его «обкатки» перед запуском в промышленное производство. Вопрос: где лучше всего это сделать? Ответ – в Ленинграде, в вашей больнице.
– Павел, давай покороче, у человека и без нас хлопот достаточно.
– Ну, если короче… Уважаемый Джамсарран Баттаевич, наше изобретение должно облегчать частые стрессовые состояния жителя современного мегаполиса. Не давать возможности условного «скапливания» негативных психологических и поведенческих реакций. А поскольку ни оленеводы, ни шахтеры, ни советские колхозники не имеют соответствующей среды обитания, высокого образовательного уровня и устойчивой, генетически располагающей к умственной работе наследственности, мы остановили свой выбор на пяти помещениях вашей больницы. Я удовлетворил профессиональное любопытство коллеги?
– Более чем, Павел…
– Без отчества, можно по фамилии. Я – Сикорский, а Игорек – Латышев.
В дверь бадмаевского кабинета постучали.
– А вот, кстати, и ваши помощницы! Входите! – Главврач встал и, приобняв за плечи вошедших Ниночку и Дарью Власьевну, представил их.
– Надеюсь, вы все будете довольны совместной работой. Мне очень будет не хватать этих сестер в палатах, но… Ничего не поделаешь – государственная необходимость.
Ниночка тихо ойкнула.
* * *
Телефон в квартире Марковых не отвечал вторую неделю. Визит в «Аленушку» оказался бессмысленным, поскольку там никто ничего про Кирилла не знал. И еще было обидно оттого, что школьный товарищ Кирилла Акентьев и его бывшая подружка Кисс недвусмысленно заявили смущенному Вадиму, что, дескать, отряд не заметил потери бойца, а замена прекрасно справляется с работой.
Верный институтский друг Сагиров загремел на сборы аж под Алма-Ату, что делало невозможным даже телефонное общение с ним. Хотя ежедневные звонки от Джейн тоже не приносили облегчения. Сосед Кирилла по съемной квартире беспокоился о пропаже кореша и высказал ряд столь жутких и нелепых предположений, подкрепив их парой жизненных примеров, что бедный Иволгин всерьез подумал отложить свадьбу и отправиться в поход по моргам.
Домовой рассеянно передвигался по кухне, открывая и закрывая дверцы шкафов. Он никак не мог сосредоточиться на предмете поиска, и Наташа, с улыбкой наблюдавшая за ним, облегчила задачу:
– Дим, тебе нужна соль.
– А… Да. Спасибо большое. Я, знаешь ли… – он смущенно подкрутил свои юные усики.
– Знаю, милый, знаю, что с тобой, – пропела Наталья и грациозно поднялась. Сняв тапочку, она ловко захватила большим пальцем ноги деревянную солонку, стоявшую на подоконнике. Изящный пируэт, и солонка оказалась перед носом Вадима.
– Наташа, – забеспокоился жених, – а тебе не опасно это делать?
– Опасно, Дима, мне твои пересоленные борщи есть. Так что, пожалуй, солить еду в этом доме придется мне. Отвали от камбуза!
Удрученный Домовой поплелся в коридор. Скользкий виниловый удав телефонного удлинителя дождался своей жертвы. Задетый Вадимом, он предательски обвился вокруг задника его шлепанца, натянулся и обрушил Иволгина на пол.
– Димочка, горе ты мое луковое, – невеста прижимала голову жертвы к крепкой девичьей груди. – Ну, не майся ты так! Съезди на дачу, может быть, Кирилл там. Хочешь, я попрошу Курбатова, он на машине отвезет, и я с тобой съезжу? – она говорила почти шепотом, дыша прямо в смешное розовое Вадимово ухо.
Губы Вадима растянулись в улыбке. Он ощутил гулкие удары сердца и замер, обратившись в слух, не видя любимого Натальиного лица. Сконфуженный падением, он даже не желал встречаться с ней взглядом. Но ситуация требовала, и Вадим понимал это на уровне инстинкта, немедленного превращения поражения в победу. Самым простым и доступным способом. Таким древним и таким желанным. Участившееся дыхание любимой только утвердило его в правильности принятого решения.
– Только, Дим…
– Я буду очень аккуратен…
Виктория имела место. Мама-Иволгина загремела ключами ровно через десять секунд после того, как будущие молодожены поднялись с метлахской плитки коридора.
– Ребята, по-моему, пахнет газом…
– Борщ!
Впрочем, литературные чтения, по всей видимости, формировали правильную речь у моро-волков – никто из них не коверкал английского языка, как выходцы из лондонских низов, и даже наоборот, их язык был иногда литературно-выспренним.
Тони незаметно покинул чайную и направился вглубь квартала поискать подпольный притон. И если центральная улица освещалась множеством газовых фонарей, то в прилегающих к ней узеньких переулках было темно, будто в лесу. Вместо крон деревьев над головой смыкались крыши домов, и даже отраженный от кровли свет не проникал на дно волчьего квартала. Интересно, пройдя морофикацию, теряли волки способность видеть в темноте или нет? Наверное, не совсем…
Тони пожалел, что полиция не пускает чернорубашечников в кварталы моро, – тут молодые фашисты могли бы огрести по первое число… Впрочем, к цыганам они тоже не заглядывали, хотя полиция им этого не запрещала. Но ведь громить безобидных евреев, должно быть, скучно – точно не дождешься сопротивления!
В темноте белая табличка с указателем бросилась в глаза издали, но прочитать, что на ней написано, Тони смог только подойдя вплотную: «Луна». Стрелка указывала направление, и он решил, что это полезный ориентир для возвращения назад.
Указатели вывели его на небольшую площадь, по периметру которой росли невысокие пока ели, – наверное, благими намерениями кураторов, должны были производить впечатление леса, но более напоминали плац с вытянувшимися во фрунт солдатами. Над площадью, как и над прочими лондонскими скверами, не было кровли, но потрясало не это: сложная система зеркал позволяла видеть луну, где бы она в эту минуту ни находилась. Отраженный многократно бледный свет все равно разгонял темноту, и сперва Тони увидел игравших на центральном газоне детей. Картина немного не вязалась с его представлениями о времени и месте для детских игр, к тому же волчата резвились молча, разве что потихоньку поскуливали – то радостно, то обиженно. Моро-волчицы стояли поодаль, с умилением глядя на возню волчат, а в тени елок, тоже молча, моро-волки резались в карты. Наверное, предположение насчет дешевых кошек было ошибочным – моногамия волков предполагала семейный отдых… Всеобщее молчание было пугающим и навевало мысли о кладбище. Не плакали даже младенцы в колясках…
Луна – не полная еще, но близкая к тому – освещала «тайный притон» мертвенным бледным светом, и по спине от увиденного пробежал холодок. Наверное, не надо было с таким упорством искать встречи с ликантропами – и без ликантропии моро-волки безобидными не показались…
Тони уже хотел отступить обратно в темноту узкой улочки, но позади него незаметно и бесшумно появились пятеро мужчин – ни дать ни взять матерый с подросшими сыновьями… Впрочем, один из сыновей при ближайшем рассмотрении оказался дочерью.
– Ты чего здесь вынюхиваешь? – вполголоса спросил матерый. И с издевкой добавил: – Сэр…
Неожиданно вспомнилось детство – именно детство, то время, когда он был щенком и в полной мере себя им ощущал. Четырнадцатилетние бродяги тогда казались матерыми урками… Тони еще не умел воровать, только попрошайничал, и с трудом находил ночлег – а ночи становились морозными… Однажды утром он проснулся и увидел иней на ресницах своего товарища по несчастью, но не догадался сразу, что это значит, долго толкал окоченевшее тело – и с тех пор боялся заснуть и не проснуться. Впрочем, он оценил все преимущества смерти во сне, потому что насмотрелся вскоре на отмороженные руки и ноги. И никак не мог решить, что лучше – оказаться в больнице, где тебе отпилят гниющие конечности, или подождать смерти, которая положит конец мучениям.
В тот день ему повезло отыскать на свалке побитую молью, но вполне еще добротную шерстяную шаль – черную с ярко-красными маками. И надо было повязать ее под куцее приютское пальтишко, но Тони до этого не додумался.
Он направлялся уже к месту ночлега, где провел последние три ночи, – возле парового котла, который приводил в движение лифт доходного дома. Вот в подворотне его и остановили пятеро урок (как ему тогда казалось).
– Ну что, сявка? – тихо спросил тогда самый матерый из них. – Не слишком ли велика тебе эта теплая тряпочка?
Признаться, Тони перетрусил до слабости в коленках. В приюте старшие обычно не церемонились с младшими… Но там у младших отобрать было нечего, а потому нечего было и защищать. Теплой огромной шали было жалко очень, а потому перво-наперво Тони попытался бежать – ему тут же подставили «ножку», и он растянулся на обледеневшей мостовой. После этого надеяться было не на что, но он успел повернуться лицом к нападавшим и решил биться за свою собственность до смерти. И бился – лягался, кусался и царапался. Самый матерый так и не двинулся с места, но и четверых его помощников хватило, чтобы скрутить десятилетнего мальчишку и как следует ему наподдать. Шаль была намотана вокруг пальто и завязана крепким узлом, который в драке затянулся еще крепче, а потому один из урок достал нож – Тони про узел не догадался, уверенный, что его сейчас зарежут, рванулся изо всех сил, освободил руки и схватился за лезвие, отталкивая нож от себя. Кровь хлынула как-то неожиданно быстро и сильно, брызнула на лед и на ноги уркам – на морозе она показалась обжигающе горячей… Они испугались, отступили, нож остался у Тони в руках, а самый матерый пробормотал вдруг:
– Вы чё? Вы какого рожна сявку порезали?
А потом, будто очнувшись, рявкнул:
– Валим отсюда!
Они не увидели в темноте, что Тони всего лишь поранил руки…
Никто не наказал бы их за убийство, на улицах тогда царило полное беззаконие. Они испугались не наказания – содеянного. Крови испугались.
Руки потом заживали долго, до самой весны, – порезы гноились, кровоточили и болели иногда так, что невозможно было уснуть. Но «трофейный» нож и послужившая одеялом шаль того стоили.
Моро-волки сильно напоминали тех «урок», да и убийство в волчьем квартале всегда можно было свалить на ликантропию.
– Я ищу украденного ребенка, – честно ответил Тони на риторический вопрос матерого.
– Не, ну вы видели? – презрительно оскалился старший из волчат. – А что ты у барсуков его не ищешь, а? У собак? Почему чуть что – сразу волки, а?
– Волка обычно бьют не за серый цвет его шерсти, а за то, что он украл и съел барашка… – заметил Тони.
Волчонок, что стоял слева, оскорбился и без лишних слов попытался ударить его в лицо, но Тони легко перехватил его руку.
– А меня-то за что?
Матерый не оценил шутки.
– Вот что, парень… Вали-ка ты отсюда. Пока не наподдали.
– Волки любят своих жен и детей, не правда ли? – Тони сменил тему: раз шуток тут не понимают, надо попытаться говорить серьезно. – Люди тоже. Не вижу ничего предосудительного в моем желании найти пропавшего младенца и вернуть его матери.
– Просто поищи его в другом месте, – криво усмехнулся матерый.
– А если я продолжу поиски именно здесь?
– Парень, нас пятеро, а ты не мертвяк-ветеран. Если идти прямо по этой улице, то быстро выйдешь на Рэдклиффскую дорогу.
В доме-на-перекрестке всегда полным-полно дел. То ласточки-у-гнезда поссорятся и просят рассудить их по совести. То флюгер-на-чердаке устанет и заскрипит так, что мыши в подполе ругаются и падают в обморок. А мыши в обмороке — это зрелище не для слабонервных. Значит, надо флюгер смазать, а мышам дать понюхать сыра. Сыр их лучше всего в чувство приводит, лучше нюхательной соли. Мыши же не дамочки.
А бывает двойняшки повздорят. А уж если двойняшки ругаются – жди беды. Тогда Ветер станет северным, огонь – холодным, а молоко скиснет, даже если оно еще внутри коровы.
В этот день все началось именно так.
— Мууу! – запричитала корова, стучась в дверь дома копытом, — Хозяйка, беда – молоко скисло! – корова жалобно поглядела на ведьму перекрестка своими грустными карими глазами, — Как быть?
— Давать простоквашу, — вздохнула ведьма, понимая, что кофе со сливками сегодня ей не видать.
Но не успела она подоить корову, как злой северный ветер рассердил флюгер, и, конечно же, тот обиженно скрипнул, да так сильно, что мышам поплохело.
— Вот те раз, — растерялась ведьма, — а сыра-то дома нет, и не предвидится. Из простокваши, какой сыр? Никакой конечно!
Калитка громко хлопнула, и один из птенцов ласточек, пискнув, выпал из гнезда. Родители тут же засуетились, запричитали, кружа над малышом.
— Это ты виноват, не досмотрел! – чирикала мама-ласточка
— А ты не поймала, – отвечал папа-ласточка, подергивая хвостиком.
— А ты!
— А ты!
И словно эхо, из дома им вторили сердитые голоса двойняшек, они спорили, какого цвета корова, и пролили на рисунок воду.
— Это ты!
— Это ты!
— Хватит! — строго сказала хозяйка дома-на-перекрестке и топнула ногой в деревянном башмаке, — Я устала и ухожу в отпуск.
Над перекрестком повисла звенящая тишина. Даже дом удивленно хлопал ставнями, точно пытаясь понять, что такое отпуск, и как в него уходят.
Двойняшки осторожно высунули перемазанные краской носы из дома и взглянули на маму.
— Ты, правда, уйдешь? – спросила та, у которой нос был в красной краске.
— А на долго? – уточнила другая, с синими брызгами на мордашке.
— Уйду. И не вернусь, пока солнце не сядет, – решила ведьма, — а вы тут за главных!
Она молча подала ведро простокваши дочерям, развязала передник и, бросив его на перила крыльца, ушла за ворота. Прямо в отпуск.
Она шла и даже не оборачивалась, потому что стоит обернуться, и тут же станет жаль двойняшек, и ласточек, и корову и мышей, все еще лежащих в обмороке.
Ведьма сжала руки в кулаки, — ну уж нет, в отпуск — так в отпуск, пусть и до захода солнца.
Дорога, по которой она пошла, вилась пёстрой лентой. По обеим сторонам на зеленом ковре топорщились разноцветные головки: маргаритки и ромашки, мышиный горошек и одуванчики.
Ведьма сначала шла хмурясь, потом улыбнулась уголком рта, а потом расплылась в улыбке во весь рот.
Отпуск — это так хорошо! – подумала она, — И чего я раньше в него не ходила?
Мурлыкая веселую мелодию, ведьма собирала цветы и плела венок. Красные, желтые, синие цветы складывались в затейливый узор и радовали глаз. Когда венок был готов, ведьма сняла остроконечную шляпу и надела его на голову. А шляпу несла в руке, почему бы и нет?
Через некоторое время она дошла до реки. Высокие деревья склонили свои ветви к самой воде, и казалось, что они ласкают зеркальную гладь своими мягкими лапами.
— Красиво, — улыбнулась ведьма и шлепнулась на песочек. Затем скинула деревянные башмаки с ног, стянула полосатые чулки, хитро прищурилась и, вскочив, с визгом побежала к реке.
Пятки обжигал прожаренный на солнце песок, ветер развевал кудри, а вода встретила брызгами и прохладой.
— Юху! – кричала ведьма, отплясывая на мелководье рил и распугивая рыбешек и головастиков, — тра-ля-ля, тра-та-та, ах какая красота!
Она пела и плясала, и брызги летели во все стороны, переливаясь точно миллионы драгоценных камней.
Когда она немного притомилась, то решила вернуться на берег, но вдруг заметила, что с той стороны реки на нее смотрит сатир. Да-да, самый настоящий – с козлиными ногами и рожками. На нем была надета жилетка в красный горошек, а в руках он сжимал барабан.
— Вы прекрасны! – крикнул сатир ведьме, и та зарделась, точно маков цвет.
— Спасибо! – откликнулась она и, почти не раздумывая, отправилась не на свой берег, а на берег сатира.
Обладатель жилетки в горошек, галантно подал руку, помогая выйти даме на берег. Восхищенно посмотрев на гостью, сатир спросил:
— Вы – нимфа?
Ведьма на секунду задумалась:
— Ну, можно и так сказать, — протянула она.
— Это прекрасно, -обрадовался Сатир, — я восхищаюсь нимфами! Они так легки и прекрасны, никогда не сердятся и всегда веселы! – и сатир гулко стукнул в барабан.
— Да, — усмехнулась ведьма,- мы, нимфы, такие.
— Именно! Не то, что ведьмы, — продолжал сатир, постукивая по барабану.
Ведьма удивленно приподняла бровь:
— А что не так с ведьмами? – осторожно спросила она.
— Все не так, — признался сатир, — они мрачные и недовольные, то у них дети чумазые, то мыши в обморок падают. А они только суетятся, ругаются и топают своими деревянными башмаками по половицам. Никакой от них радости, только мешок раздражения.
— А вот и неправда! — возмущенно воскликнула ведьма и осеклась, вспомнив свой дом, где сегодня все шло вверх дном, впрочем, так же, как вчера, и позавчера, и в другие дни. – Неправда, — тихо повторила она и с тоской взглянула на тот берег, где валялись осиротевшие шляпа и башмаки.
— Да что вам до них? — удивился сатир, — Давайте плясать, давайте петь, ведь вы — нимфа! А у нимф все хорошо, потому что нет дома и забот.
— Нет, – сухо сказала ведьма, — я не бездомная нимфа, я ведьма, просто сегодня я в отпуске. Но теперь я возвращаюсь домой.
— Зачем? — удивился Сатир.
— Потому что детей надо умыть, а мышей привести в чувство. Есть, знаете ли, еще занятия кроме песен и плясок.
Она отдала венок удивленному собеседнику и, высоко вскинув голову, вернулась на свой берег.
А через некоторое время дошла до дома.
Но вот чудо. Дом-на-перекрестке не развалился без нее, а калитка не упала. Флюгер плавно крутился на ветру, а ласточки укачивали птенцов. Комолая корова задумчиво жевала траву на заднем дворе, а двойняшки играли с мышами в цирк.
И не надо было сердиться, топать ботинками по полу, умывать ребятню дождевой водой и искать сыр. Все уладилось само-собой. А двойняшек, когда они в краске, даже проще отличить.
Увидев ведьму, дети пискнули и кинулись к маме.
— Мыши любят бананы даже больше чем сыр! – выкрикнула та, у которой нос был в красной краске.
— Простокваша превратилась в творог, и мы ее съели! – сообщила другая, с синими брызгами на лице.
И вместе они спросили:
— Ну как там, в отпуске?
— Неплохо, — призналась ведьма, — но дома значительно лучше. Хотя, знаете, пожалуй, пару раз в месяц я буду уходить в отпуск. Есть в этом что-то волшебное, чуть-чуть побыть не собой.
#БардЭль
#ВедьмаизДома
#БардЭльВедьма
#БардЭлькошки
#БардЭльрассказ
ссылка на автора
Юлия Гладкая https://vk.com/bardellstih
Новый вызов застал меня врасплох. Я честно собиралась лечь спать и даже перетискала ровно половину драконов, но тут меня просто выдернуло из корабля. Я встала посреди цветущей лесной поляны, на которой контрастом разливалось кровавое пятно. В глазах зарябило, а в самое плазме возникло странное, почти нереальное ощущение тошноты. Как будто бы мое тело могло что-то из себя выбросить. А если не могло, то пыталось. Предательская слабость заставила меня переступить с ноги на ногу, стараясь прийти в норму. Наконец я смогла понять, что именно вижу и почему же мне так плохо.
На поляне перед убитым оленем с разрезанной грудной клеткой сидел странный парень, сжимающий в ладонях еще живое трепещущее сердце зверя. Именно на этом кровавом пятне меня и заклинило. Не то, чтобы я боялась крови, просто… меня впервые вызвали кровавой жертвой. И плохо мне было не потому, что этот смесок всего со всем убил невинную зверушку, а от эманаций смерти, которыми он как бы пытался меня подпитать. Честное слово, лучше бы цветов нарвал! Да можно было бы вообще без всяких подарков, просто искренне попросить, пожелать, захотеть быть спасенным. Но это…
— Ты что творишь, гад? — зашипела я, стараясь не смотреть на слабо дрожащее сердце. — Ты зачем это делаешь?
Парень вскинул на меня разноцветные глаза — один сиреневый, другой зеленый — и смахнул со лба сиреневую челку. Понять, к какой расе он принадлежит, можно было только сделав полный анализ ДНК. Судя по цвету волос, в его роду активно топтались сумеречные эльфы, что подтверждали и острые уши, и характерный разрез глаз, а вот судя по слегка зеленоватой коже с различными оттенками и вариациями, там могли отметиться еще и лесные эльфы, лесные же демоны и не дай боги орки. Хотя при наличии орков в родословной он не был бы настолько тощим и субтильным.
— Хотел призвать хоть какого-то бога, — тяжело вздохнул он, словно бы на его плечах лежал непомерный груз.
— Да на кой черт кровавая жертва-то! — я всплеснула руками и наконец смогла двигаться. И только теперь поняла, как все можно исправить. Надо сделать так, чтобы этой жертвы не было. — Дай сюда, дурак безмозглый!
Я выхватила у него из рук сердце оленя и присела над мертвым животным. Вызывать некроманта на такой случай было глупо. Любой мало-мальски взрослый некромант пошлет меня нахрен вместе с оленем и этим придурком. Ладно бы человек тут был или эльф какой, а то зверь… Но и принять такую жертву я не могла, тем более не могла принять энергию от нее. Даже если я каким-то образом сломаю свою природу, то становиться новым кровавым божеством мне совершенно не хотелось. Пусть лучше на алтарь кладут тортики, чем сырые окровавленные сердца.
Исцеление тут помочь не могло, поскольку зверь был мертв окончательно и бесповоротно. Так что пришлось действовать сугубо на интуиции и собственном желании сделать оленя живым и здоровым. Я вложила его сердце на место и стала соединять сосуды, пока еще был хоть какой-то шанс. Олень оказался и правда живучим — несмотря на зря потраченное время, его сердце все еще пыталось биться. Хотя я не специалист по оленям и не знаю, сколько там это сердце может продержаться снаружи без вспомогательной аппаратуры или специальных консервирующих составов. На худой конец подошла бы заморозка, но… Замораживать его как раз нельзя, если я хотела вернуть к жизни бедное животное.
Медленно, сосуд за сосудом, нерв за нервом, я приращивала все мастерски разрезанное острым ножом. Смесок сидел рядом молча, словно боялся, что это странное действо пойдет не так из-за его вмешательства. Впрочем, для смерти этого оленя он сделал все возможное, судя по стреле в боку и ране от разреза. Это тоже нужно было залечить, но сначала стоило вернуть зверю сердце.
Чем дольше я возилась, тем легче мне становилось. Отступала проклятая слабость, прекратили дрожать руки. Чужая темная энергия так и не стала моей пищей, она уходила куда-то прочь. Я ведь не приняла жертву. Да и как ее было принимать — жрать сырое сердце, давясь вытекающей кровью? Мерзость.
После того, как все вернулось на свои места, я щелкнула приращенное сердце кончиком ногтя, заряжая его капелькой своей силы. Теперь ему хватит сил биться, а мне предстояло сделать нечто иное. Оживить то, что живым уже не являлось. Исцеление изменилось. Вместо привычной золотистой дымки, которая обычно выходила из моих рук, появилось нечто желтое, похожее на туман, обволакивающий оленя целиком. Оно сначала было мутным, будто грязным, но постепенно светлело, становилось ярче, а после и вовсе сменило цвет на зеленый. Это не было в полной мере исцелением, но назвать его воскрешением у меня не поворачивался язык. Это просто была какая-то магия или же иная сила, позволяющая мне выполнить мое пожелание — вернуть к жизни несостоявшуюся жертву.
Когда сила схлынула, оказалось, что на олене больше нет ни длинного разреза на груди, ни ран от стрел. Он казался просто спящим, если бы я не знала, что еще пару минут назад он был совершенно мертв.
— Это и есть настоящее чудо? — неверяще пробормотал полукровка.
Я лишь поморщилась, сама не зная, чудо это или просто восстановление мертвого тела без души. У зверей ведь тоже есть свои души. И еще не факт, что я не притянула своим бездумным желанием в это тело какую-то вражескую душу. А ведь такое порой случалось даже с опытными магами, что уж говорить обо мне…
Через несколько долгих томительных минут бок зверя дрогнул — он сделал свой первый вдох в новой жизни. Я напряженно следила за тем, что будет дальше. Если олень прямо сейчас превратится в какого-нибудь демона, то я сама ликвидирую свою оплошность. Иначе этот ушастый дурак просто не справится. Эх, лучше бы меня эльфийка какая-нибудь вызвала, они пекут вкусные коржики, посыпанные сахаром и сладкими специями. А это вот… ни еды, ни удовольствия, одна нервотрепка и трата сил. Ну зато я хотя бы научилась оживлять оленей…
Довольно долго олень просто лежал и дышал. Я нервно дергала комм, открывая и закрывая его, смотрела на корабельное время, которое совершенно не совпадало с местным (по корабельному уже началась ночь, и по идее я должна была спать сладким сном), а здесь оказался полдень или около того. Наконец олень открыл глаза и попытался вскочить, но его ноги подогнулись, и он неловко шлепнулся назад.
Я подхватила его под шею и попыталась выпрямить.
— Что стоишь, помогай! — до моего выкрика смесок даже не пошевелился, глядя на это все с таким ошарашенным видом, словно бы узрел святое пришествие. Впрочем, не мне его винить. Я лишь делала то, что считала нужным и правильным.
Наконец он подхватился с места и поддержал бедное животное под бок. Олень таки встал. Я внимательно осмотрела его глаза — обычная серая радужка с крапинками. Ничего демонического или чего-то потустороннего. Поняв указательный палец, я провела им по лбу животного крест накрест, делая пометку. Шерсть на месте моего прикосновения побелела, и теперь этого оленя с крестиком на лбу спутать с каким-то другим стало невозможно. Корона тяжелых рогов пошатнулась, когда зверь попытался отпрянуть от нас, но попытка сбежать не увенчалась успехом. Я ухватила его за самый крепкий рог и повернула голову оленя к середине поляны.
— Я заберу вас обоих со мной, — мой голос стал слишком писклявым, но тем не менее, в нем слышались командные нотки. Поправив связки, мне удалось договорить уже нормально: — Такого раньше у меня не было, поэтому я хочу держать вас обоих под присмотром.
— Но я же просто хотел… — смесок понуро опустил голову.
— Уже не важно, чего ты хотел. Ты добился совсем не того результата, поэтому чтобы ты больше не калечил животных, я заберу тебя в свой храм. Заодно и за этим мучеником паладины присмотрят.
Наконец я смогла открыть экран к одному из храмов на Закате. Втолкнув туда упрямящегося оленя, а после и попытавшегося было сбежать полукровку, я закрыла экран и довольно выдохнула. Родная сила буквально окутала меня теплым незримым коконом.
Во дворе перед храмом начался ажиотаж. Жрецы рассматривали диковинного оленя, парочка паладинов уже объясняла смеску за жизнь и о том, что он «попал» по крупному и дороги назад уже не будет. Невысокая демоница тащила венок из цветов для нового тотемного животного или кем они там объявят этого воскрешенного… Я уселась на лавочке и взглянула на дерево, цветущее большими розово-сиреневыми цветами. На Закате царил ранний вечер, атмосфера уюта и тепла была просто непередаваемой. Хотелось прикрыть глаза и наслаждаться покоем…
— Все нормально? — одна из жриц притащила ко мне столик с несколькими местными булочками и стаканом с соком.
— Присмотрите за обоими, — вздохнула я, невольно открывая глаза. Передо мной стояла драконица, не высшая, просто в человеческом облике. В такой же белой тунике, как у всех жрецов в моих храмах. — Парень явно задумал кровавую жертву, но ошибся богом. А олень… надеюсь, в нем не поселилась какая-то вражеская сущность.
— Мы проведем обряд изгнания, и если там что-то есть, то оно уйдет, — жрица понимающе кивнула.
Я так же молча опустила голову и взяла стакан. В голове было как-то пусто и странно. А рядом уже открылся портал, выпуская Шиэс и Шеата, отправившихся на поиски потерявшейся супруги. Я взглянула на храмовые часы, а после невольно перевела взгляд на часы в комме. Даже если убрать разницу во времени, оказалось, что я потратила от силы полчаса, но чувствовалось, словно бы я пробыла где-то почти целый день. Это было странно и неправильно, но мой внутренний таймер не мог настолько ошибаться. Комм выровнял время по местному часовому поясу Заката, вот только полчаса он все равно потерял…
— Вот скажи мне, Ссеубех, ты же умный и опытный, много видел, много знаешь…
— Ястреб, ты бы хоть тактику сменил, что ли.
— А? — Роне моргнул, так бесцеремонно выдернутый из состояния глубокой почти медитативной сосредоточенности. — Ты о чем?
— Когда ты вот так ни с того ни с сего начинаешь меня нахваливать, значить это может только одно: тебе что-то от меня нужно. И что-то такое, расставаться с чем мне не захочется. Возможно, очень не захочется.
— Да с чего ты…
— Страниц больше не дам. Ни одной.
— Да я…
— Хватит! Доцарапался в прошлый раз.
— Да я просто…
— И кусочка обложки тоже.
— Да иди ты на шисов дысс, некромант хиссов! Я с ним как с порядочным шером, а он мне вышисывается тут, как дыссня над последней утыркой! Я тебя просто спросить хотел! Просто спросить, и все!
— А то я тебя первый день знаю! С нами, с темными, всегда так — сначала “просто спросить”, а потом половины страниц не досчитаешься.
— Ну и вали в свой Ургаш со своими страницами!
Роне отвернулся, демонстративно сопя, гордо задрав подбородок и скрестив руки на груди в позе максимального отрицания.
Не то чтобы Роне всерьез разозлился или обиделся (это полным идиотом быть надобно, чтобы обижаться или тем более злиться на Ссеубеха, а Роне все-таки был о себе несколько более высокого мнения), но такие стычки с язвительным и скорым на язык некромантом неплохо стимулировали, подстегивали мозги, да и уже успели превратиться в своеобразный ритуал, одинаково ценимый обоими участниками. Ну, Роне далеко не безосновательно полагал, что и фолианту их препирательства доставляют удовольствие. Иначе он бы в них просто не ввязывался по малейшему поводу или даже вовсе без оных.
А еще дополнительным удовольствием — но это уже только для Роне — было замолчать и притвориться на самом деле обиженным. Отвернуться даже. И наблюдать, как Ссеубех, которому продолжать пикировку нравилось куда больше, чем молчать в гордом одиночестве, начинает ерзать на своей полке, вздыхать, шевелить страницами и готовиться к извинениям.
Вот как сейчас, например.
Сначала фолиант глухо щелкнул обложкой о полку, раскрываясь, виновато пошелестел страницами туда-сюда. Потом вздохнул. Скрипнул переплетом и встал на ребро, а потом и на уголок обложки, приняв совершенно немыслимую для обычной книги позу. Крутанулся.
Углы обложки были обиты металлом, скрип бронзы по мраморной полке вышел довольно мерзкий и пронзительный.
— Ну так это… — сказал Ссеубех тем тоном, которым правильный облажавшийся подчиненный просит у босса прощения, смиренно вручая в начальственные руки вовсе не метафорическую плетку. — Ну так спрашивай, че спросить хотел-то…
И тут же поспешил подозрительно добавить:
— Если ты, конечно, хотел именно что только спросить.
Вот же злопамятная жадная Хиссова тварь! И было-то там той странички совсем махонький кусочек! И не для баловства же просил, а для очень важных исследований…
Исследования. Да. Лучше про них и думать, тем более что на самом-то деле Роне ведь вовсе не злится и не обижается, правда?
— Может ли изначально неглупый шер от ревности поглупеть до полного идиотизма? — спросил Роне. И подумал, что получилось довольно двусмысленно.
— А это смотря какой шер! — тут же оживился Ссеубех. — Вот ты, к примеру, точно смог бы. Ты все сможешь, я в тебя верю!
— Да иди ты! — вяло отмахнулся Роне, пряча улыбку. Отгавкиваться всерьез не хотелось. Хотелось понять, где он ошибается в своих рассуждениях. Или не он ошибается. — Ну вот все же знают, что ревность оглупляет чуть ли не сильнее самой любви. Заставляет совершать нелогичные поступки и действовать себе во вред. Это понятно, это я много раз наблюдал. Но чтобы умный… в своем роде, можно даже сказать, достаточно хитроумный шер вдруг перестал отслеживать простейшие причинно-следственные связи и понимать примитивнейшие базовые логические блоки?
— Теоретически… — Ссеубех от удовольствия вывернулся обложкой внутрь и растопыренными страницами наружу, словно кхмирнский праздничный фонарик, крутанулся, пустив по страницам волну. — Теоретически, знаешь ли, тут довольно трудно сказать что-либо конкретное. Мне нужно больше информации, Ястреб! Если тебе, конечно, и на самом деле нужны мои ответы, а не просто возникло вдруг желание поговорить с умным шером, а зеркала под рукой не оказалось.
А вот теперь некроманту действительно почти удалось его разозлить… Может быть, даже и удалось бы, не сообрази Роне вовремя, что Ссеубех имел в виду совсем другое, а вовсе не то, что ему самому показалось. Ладно. Проехали.
— Ладно, зайдем с другого конца. — Шутить и играть словами расхотелось вдруг как-то сразу и резко. Хотелось получить ответы. И спать. Роне постарался сформулировать вопрос как можно точнее. — Можно ли отравить истинного шера противоядием?
— Ха! Он еще спрашивает! Противоядие тот же яд, дело в дозах и способе применения, и чему только тебя учили, бездаря? С шером, конечно, сложнее, но…
— Стоп! Ты меня уж совсем-то за неуча не держи! Уточню вопрос: можно ли как-то превратить в отраву противоядие, если изначально оно никакая не отрава, а магический артефакт? Если точнее — кубок для вина, зачарованный так, что нейтрализует любую зловредную магию или отраву, делая абсолютно безвредным все, что в него нальют. Я уже полдня пытаюсь придумать способ или заклинание, при помощи которых можно было бы обмануть кубок… И не могу. Не могу даже понять, в какую сторону тут нужно думать! И однако Ристана уверена, что ее ловушка смертельна. Вот я и начал думать: а не могла ли Ристана просто отпустить погулять свою черепицу? Нет, что чердак у нее продут насквозь, это я давно знаю. Но раньше это на умственных способностях как-то не сказывалось…
— Ястреб!
— Что?
— А давай-ка теперь с самого начала и поподробнее. Потому что пока единственное что я понял, так это то, что ты нарыл какое-то вкусное дельце. Распутав которое, с удовольствием утрешь нос всей Магбезопасности в целом, и отдельным ее представителям в частности.
— Иногда ты бываешь просто несносен!
— Но практически всегда прав! Согласись, это хорошая компенсация.
Йон Сильвер давно не был в таком угнетённом состоянии духа. Сообщество аргов в последние несколько столетий старалось как можно меньше привлекать к себе внимание. Конечно, всегда были такие, как Арфал, которые выполняли всякие деликатные поручения или проводили тайные операции. Но всё это никак не отражалось во внешнем мире. Сейчас же, он чувствовал, что «Asylum» стоит на грани провала.
Члены совета уже собрались. Сильвер приветствовал всех раскрытой ладонью. Сделал знак – огромные окна затянулись непрозрачными шторками. Хоть он и был уверен в исходе совета, но всё же следовало соблюдать меры предосторожности.
– Обвиняемый доставлен?
Иридус кивнул и сделал знак. В комнату ввели запинающегося человека с опущенной головой. Лицо его закрывала плотная металлизированная ткань. Усадив его на стул в центре зала, Иридус размотал ткань и человек, внезапно оказавшись на свету, заморгал и прикрыл лицо ладонью.
– Стропалецкий Арсений Филиппович, называющий себя профессором, вы обвиняетесь в измене.
Стропалецкий повернулся на голос, осмотрел восемь неподвижных фигур в мантиях и снова обратил лицо к Сильверу.
– Вы меня прямо напугали, ваше святейшество, – с насмешкой сказал он. – Я уж было решил, что меня похитили гризы.
– Не ёрничайте, Арсений Филиппович, – Сильвер так посмотрел на него, что тот, кажется, всё же проникся серьёзностью момента: замер и уставился на Йона, сдвинув брови к переносице. Румяное лицо подсудимого блестело под светом настенных светильников. – Вам вменяется в вину предательство. Мы оказали вам высочайшее доверие, посвятив в наши тайны. И как вы отблагодарили нас?
Стропалецкий сделал удивлённый вид: вскинул брови, открыл рот.
– Господин Сильвер или как вас там, ни в коей мере не хочу показаться невежливым или неблагодарным. Наше сотрудничество, долголетнее и плодотворное, как вы правильно заметили, всегда зиждилось на доверии. Я доверял вам, а вы мне. Зная многие ваши тайны, как вы, опять же абсолютно верно, заметили, я ни разу, повторюсь, ни разу не нарушил данного вам слова. В чём вы меня обвиняете? Это даже смешно. Было бы смешно, если бы не было так вызывающе абсурдно!
Сильвер, у которого от нарочито высокопарной речи профессора, явственно перекосилось лицо, сжал кулаки и сильно прижал к столешнице. На стеклянной поверхности остались два влажных следа.
– Когда вы связались с Гривцовым, мы закрыли на это глаза. Ошибочно, я полагаю. Мы считали, что сможем держать ситуацию под контролем. Тем более что разглашать тайну своего препарата (если бы у него получилось) было не в его интересах. Ведь все его знания об аргах базировались только на ваших словах и не более. Вы выдали себя за арга. Хорошо. Нам не было до этого дела. Но вы сделали вещь худшую из тех, что можно было представить: выдали нашу тайну спецслужбам. Вы предали нас, Стропалецкий, имейте совесть признаться в этом.
– Вы говорите ерунду, – Стропалецкий, видимо, решил отказаться от принятого в самом начале тона. Сейчас это был просто уставший человек. Немного напуганный, но, тем не менее, вполне уверенный в себе.
– Не юлите. У нас есть доказательства. Свидетель.
Стропалецкий снова вздёрнул брови. Пожал плечами. Усмехнулся.
– Вы имеете в виду тех подростков, что я спас? И что же они вам рассказали? Как я помог им?
– Вы помогли им, да. Сбежать от гризов. Но лишь для того, чтобы передать в руки Ремизова. И вы напрасно думаете, что мы не знаем, кто этот человек и чем занимается.
– Ерунда!
– Арсений Филиппович, на протяжении последних двадцати лет, вы нашли и сообщили нам о пятнадцати аргах. Сейчас самому старшему должно быть порядка тридцати лет. На сегодняшний день местонахождение семи из них неизвестно. Все они пропали при довольно загадочных обстоятельствах. Та самая девочка, подросток, которую вы привезли к себе, видела в вашем доме полковника Ремизова.
– Но это же дети! Как можно доверять мнению ребёнка? – Стропалецкий склонил голову набок и пару секунд подумал. – Понимаете, – он сокрушённо развёл руками, – произошло недоразумение. Действительно, в мой дом ворвались какие-то люди в форме. Как потом выяснилось, они приехали по анонимному звонку о каких-то подозрительных личностях. Они осмотрели дом, проверили мои документы, выяснили, что сигнал был ложный и оставили меня в покое. Вероятно, бедная девочка перепугалась, потому и сбежала. На моей машине, заметьте.
– У нас другие сведения. Девочка уверяет, что вы разговаривали с ним, как с хорошо знакомым человеком, называли по имени-отчеству с упоминанием звания.
– Значит, она всё-таки добралась до вас? Это хорошо. Я переживал за неё.
Иридус поднял обе руки, призывая к молчанию. Вышел из-за стола, приблизился к Стропалецкому, встал напротив, положил руки на плечи и чуть склонился, пристально глядя в лицо. Профессор дёрнулся, но вдруг застыл, выпучив глаза.
– Кто приходил к вам вчера днём?
Профессор смотрел, не мигая.
– Полковник Ремизов, – сказал он медленно, словно сопротивляясь собственному языку.
– Кто он?
– Начальник специального отдела при военном ведомстве. В его состав входит научно-экспериментальный институт.
– Как давно вы работаете на него?
– Ремизов вышел на меня несколько лет назад. Тогда мы с Гривцовым запустили в продажу препарат, повышающий выносливость. Он показал очень хорошие результаты в тестовой группе спортсменов. Вещества, входящие в состав, не были в списке запрещённых антидопинговым комитетом, и мы получили большой заказ от спорткомитета и ещё от нескольких организаций. В том числе от военных. После этого Ремизов позвонил и назначил встречу. Мы очень приятно пообщались. Он обещал всякую помощь, собственную лабораторию и прочие дивиденды, если я перейду на работу в его институт. Сначала я отказался, но он был очень настойчив и убедителен.
– Он шантажировал вас?
– Нет. Просто убедил, что в его институте я достигну большего. К тому времени я зашёл в тупик, я понял, что не могу создать обещанный Гривцову препарат. Для этого мне нужны были арги. Но выдать их Гривцову было опасно. У него подмоченная репутация. Похищение людей, опыты на них – всё это могло коснуться и меня. Я понял, что мне нужна более серьёзная защита.
– И вы сдали Ремизову тех аргов, которые были обнаружены вами?
– Только некоторых.
Иридус отпустил плечи профессора и пошатнулся.
Два дня Платон по И-нету вёл переговоры с сотрудниками всех офисов ОЗК на Новой Казани. Сначала он позвонил Карине, и та достала номера видеофонов глав офисов, потом сам нашёл в И-нете группу планетарного офиса ОЗК и страницы сотрудников-людей в соцсетях — и написал всем. Затем по сети подключился к сотрудникам-киборгам и дал доступ к архиву ОЗК на Антари и к архиву колхоза. Из-за разницы во временах года и часам суток Платон выходил на связь в два часа ночи, когда на Новой Казани наступало утро, и прерывал связь в восемь утра, когда пора было бежать на работу.
В первый день он почти ничего не добился, а только озадачил информацией о создании колхоза и строительстве нового города в Заполярье, но, когда после почти пятичасовых переговоров вместе с перепиской с практически нулевым результатом собирался отключиться, его окликнула хрупкая на вид девушка, которую он мгновенно узнал:
— Шестой, ты жив? Это ты… или… не ты? — светловолосая Irien’ка в стандартном комбинезоне подошла ближе к монитору в офисе ОЗК и снова спросила: — Это ты?
— Это я, только теперь у меня есть имя. И фамилия. Платон Лебедев, один из трёх управляющих колхозом. Ты Третья… была в коллекции… я помню тебя и очень рад, что ты жива. Я женат, есть дети… приёмные, киборги. Даже не надеялся тебя увидеть снова! У тебя имя есть? Нормальное имя… — увидев, что девушка покачала головой, продолжил: — Я дам тебе имя… ты очень похожа на берёзу, тоненькая и светлая, но сильная. Я назову тебя Берёза… ты согласна?
Девушка кивнула и обернулась к сидящим на столом удивлённым её самодеятельностью людям:
— У меня теперь есть настоящее имя… я Берёза. И… я решила… я лечу на Антари. Кто со мной?
Все изумлённо уставились на неё, так как наличия разума у Irien’ки не ожидали — и её поведение приписывали крутой ИЛ-ке.
Платон выдохнул и завершил разговор:
— До встречи. Мне пора на работу. Но с ребятами общаться можно, и лучше по сети, так дешевле. Пока.
— А у вас действительно колхоз? — не дала ему отключить связь Берёза. — Я здесь всего пару дней. Хозяин сдал… поломанную. Меня подлечили… регенерация ещё не закончена. Здесь собирают киборгов, чтобы отвезти на Кассандру… там к киборгам хорошо относятся и не используют…
— Но ведь туда принимают только DEX’ов и Bond’ов, — прервал её Платон, — Irien’ов туда не берут… а мы принимаем. Смотри… и покажи всем, — и Платон добавил в звонок Змея, Гранта, Фриду, Варю, Дамира и Яна, попросив их показать, где и как они живут: — Смотри…
Сеанс связи следующего дня был полностью посвящён подготовке к предстоящему полёту на Антари — как оказалось, полиция совершенно случайно именно в этот день накрыла пару подпольных клубов и всех найденных в них киборгов доставила в ОЗК. Платон сообщил об этом Нине, и она усмехнулась:
— Без Гранта с его связями в полиции… и с его возможностями явно не обошлось… но это и хорошо… наверное. Всем найдётся и жильё и занятие по душе.
— И без Алёны не обошлось тоже… ей тоже есть, кого вспомнить, — ответил ей Платон.
Межпланетная связь отняла довольно много денег — и не только с личного счёта Платона, но и колхозных — но результат дала: полтора десятка Irien’ов, привезенных полицией, и трое DEX’ов, живущих при ОЗК, согласились лететь на Антари. А так как в головном офисе ОЗК нет столько места, чтобы долгое время содержать всех привезенных полицией киборгов, то и транспортник с Антари встречали радостно и с надеждой на светлое будущее для своих подопечных.
Семнадцатого августа в половине пятого утра Нина и Платон по видеосвязи наблюдали за радостной встречей Вероники почти всеми сотрудниками головного офиса ОЗК на Новой Казани — и встречу Лёни сотрудниками местного филиала «DEX-company».
Сотрудники двух местных филиалов противоборствующих организаций поздоровались друг с другом предельно сухо и вежливо — но предельно радостно с прилетевшими гостями, так как гости могли избавить и тех, и других от проблемы содержания почти трёх десятков киборгов различной степени повреждённости.
Вероника с сияющим от радости встречи ОЗКшником с согласия капитана прилетевших из офиса ОЗК шестерых киборгов сразу разместили в транспортнике, в свободных каютах по двое при условии, что они будут помогать команде в подготовке трюма для приёма киборгов от дексистов, после чего полетела в офис ОЗК, а Леонид — в офис к своим коллегам.
***
Восемнадцатого августа в день Хорса и Ярилы снова чествовали лошадей. И снова были гости из деревень и из города. И снова Арнольд старался быть везде и снимал тремя камерами на дронах и камерой в руке.
И снова Полкан с помощниками сначала украшали животных лентами и венками, а потом подводили их к волхву за благословением и затем вели мимо двух рядов горящих костров к берегу озера, чтобы искупать в тёплой воде — и тем самым дать защиту огня и воды.
Но в этом году лошадей было больше — и для выводки потребовалось большее количество коноводов.
Но не только киборги участвовали в выводке: Инга как заведующая ипподромом медленно и осторожно вела самую старую кобылу, Тур помогал ей, ведя жеребёнка этой кобылы, а Джуна как главный зоотехник колхоза вела самую младшую кобылку из привезённых мезенок. Забава привела Ливня, а близнецы Свен и Олаф — близняшек-кобылок. И даже Нина с Платоном провели по лошади — Полкан дал им тех из мезенок, которые были поспокойнее других.
Прилетевшие на праздник Светлана, Златко и Леон сначала только смотрели, но, когда волхв начал обряд благословения лошадей, Златко вдруг вспомнил, что уже играл роль Ярилы — и сам предложил себя в роли солнечного бога для участия в обряде. Волхв рассмеялся:
— Можно… но только без уздечки и без седла. С недоуздком или на кордео. Сегодня нельзя лошадей принуждать к работе, только уговаривать можно.
Златко мгновенно согласился и снял кроссовки и носки, так как на всех видимых им ранее изображениях Ярило был босой — и по просьбе учителя Полкан подвёл Ливня с надетым на плечи кордео. Светлана с гордостью смотрела на киборга, ставшего её законным мужем, а Златко верхом на коне медленным шагом проехал вокруг костров по широкой дуге и вернулся к волхву, успевая благословлять приведённых лошадей от имени Ярилы и благодарить идущую впереди коня Забаву с кулёчком ржаных сухариков, которыми она манила коня за собой.
Хельги с гордостью сам привёл своего коня из левады на недоуздке, время от времени угощая его такими же сухариками из кармана. Нина разрешила ему весь день провести с его любимцем и даже покатать верхом Алю:
— Но только шагом. И только если она не будет бояться. Всё-таки конь очень высокий, а сегодня нельзя на лошадей надевать сёдла и упряжь. И искупать его тоже можно вместе.
Хельги был совершенно счастлив даже несмотря на то, что приходилось работать в полную силу и спать по три-четыре часа в сутки: на рассвете он уходил с Самсоном в озеро на рыбалку, потом завтракал и сопровождал Нину то на медпункт, то в посёлок, то по пастбищам, потом ходил на пару часов на тренировку с Яном, который всё же смог ему объяснить, что и конь тоже учится и что он всё понимает, а на вечерней заре Хельги снова выходил в озеро вместе с Самсоном или с Эдгаром. Спал он примерно с полуночи до половины четвертого утра — когда погода утром позволяла выйти в озеро, или до половины пятого, если шёл дождь — и тогда он нырял с острогой с пристани и возвращался в дом с двумя или тремя метровыми рыбинами.
Хельги был счастлив, как может быть счастливым пятилетний мальчик, которому разрешено делать то, что самому хочется, но при условии, что это будет не во вред окружающим.
После обряда благословения лошадей и купания их в озере из столовой модуля были вынесены столы — и Клара с Агатом поили чаем с блинами всех желающих, а на площадках между модулем, медпунктом и теплицами были танцы и игры. Златко был в таком восторге от огромного коня, что Хельги покатал и его верхом — и Златко пообещал хельги нарисовать его портрет верхом на Диване.
Гости улетели почти в восемь вечера довольные и нагруженные данными в дорогу пирогами. По пути к городу Светлана начала думать о создании балета на тему этого праздника и о том, что было бы хорошо сделать видеофильм с балетом на этом острове, а Златко планировал серию картин на эту же тему.
***
В этот же день в столице Новой Казани начался фестиваль любительских хоровых коллективов — и Лёня с головой окунулся в работу. В местном офисе «DEX-company» неожиданному помощнику обрадовались, так как гостей действительно было очень много и выступления хоров проводились на четырёх площадках в разных парках города и в музее — и работы у дексистов было очень много: надо было не только проверить всех привезённых гостями киборгов (при условии, что они ещё не проверены и не зарегистрированы в ОЗК), но и выявить потенциально опасных до их срыва.
Лёня полдня провёл в офисе, принимая от ловцов ломаную технику, а после полудня сам вышел на площадь перед зданием музея в качестве напарника местного дексиста — и уже через полчаса смог выявить готового сорваться DEX’а. Сам киборг тупо стоял на одном месте, охраняя хозяйский флайер, но в его взгляде Лёня увидел промелькнувший страх — и чисто для бдительности переподчинил киборга и потребовал отчёт о состоянии. Местный дексист вызвал полицейского и хозяина киборга — и после просмотра скачанных с киборга видеозаписей Лёня его выкупил.
Ночевал Лёня в офисе на диванчике и на следующий день с утра вышел в паре с местным дексистом на дежурство на музейной площади.
Благодаря полученным от продажи янтаря деньгам за два дня фестиваля Лёня смог выкупить почти полтора десятка киборгов и даже купил для них кормосмесь, комбинезоны, обувь и спальники. С помощью капитана транспортника, которому Лёня дал второй уровень управления, всех выкупленных киборгов сразу отвозили на транспортник и размещали в трюме.
Капитан бурчал, что транспортник снова становится летающей бомбой из-за такого количества киборгов, но не вмешивался — знал заранее, за чем летит. Медик была в шоке от состояния привезенных киборгов и, сразу помещая самого истерзанного в криокамеру, говорила, что это — летающий госпиталь.
Киборги, доставленные в день вылета на транспортник от местного офиса ОЗК, были в гораздо лучшем состоянии и летели добровольно — но размещаться и тем, и другим пришлось в трюме. Киборги из ОЗК знали, куда летят, и не возражали — а привезенным дексистами киборгам было всё равно, лишь бы подальше от хозяев. Всего на транспортнике оказалось тридцать четыре киборга — из них только восемь были DEX’ами.
***
Двадцать второго августа в десять часов вечера транспортник заповедника опустился на космодром Антари, расположенный в столице планеты — городе Янтарном. Чтобы вывезти всех киборгов, из посёлка при турбазе полетел флайеробус, и второй флайеробус был арендован в Воронове.
Когда капитан «Водника» вышел на трап, его уже встречали Степан, Нина с Хельги и Платоном, а через несколько минут появился и Борис.
— Ну, теперь твоя душенька довольна? — вместо приветствия со смешком спросил он бывшую жену.
Она вздрогнула от неожиданности — и Хельги, узнавший человека, когда-то резавшего его в лаборатории, чуть не перешёл в боевой режим.
— Да, вполне, — сухо ответила она, — и тебе не хворать… так ведь ты привык отвечать? Берём всех… Лёня, Вероника, с прибытием. Выводите… — и отвернулась в сторону транспортника. Борис усмехнулся, но разговор продолжать не стал.
Сначала Лёня вывел тех, кого выкупил сам и тех, кого конфисковали и доставили дексистам полицейские — и сразу передал Нине документы и права управления на всех. С её согласия шестерых DEX’ов и троих Mary сразу забрал Степан для охраны и обслуживания туристических зон — и сразу полетел в заповедник.
Потом вышли те, кто согласился лететь на острова по своему желанию — и Нина пригласила их в арендованный флайеробус. Борис ещё несколько минут понаблюдал за посадкой киборгов в бус, подписал поданные Лёней документы на передачу киборгов ОЗК с оговоркой «чтобы подальше от города» — и полетел в офис в Янтарном.
На Жемчужный остров бус опустился почти в полночь — и всех привезённых новичков сначала разместили в палатах медпункта и накормили.
— Добро пожаловать домой! — приветствовал всех волхв, — Поздравляю с прибытием в новую жизнь!