Завалившись в барак к Кире в три часа ночи, Тони не собирался будить всех его обитателей, но дверь к О’Нейлам была заперта изнутри: пришлось стучать – и довольно громко. Сначала открылась соседняя дверь, откуда Тони посоветовали пойти проспаться, потом из-за двери напротив донеслось обещание встать, и только после этого миссис О’Нейл тихо спросила, кого к ним принесла нелегкая. Если бы Тони знал, где живет жирная Бетти, то обошелся бы без помощи Киры.
Дверь в комнату жирной Бетти была не заперта, в ней остро воняло мочой, блевотиной и джином. Жирная Бетти, пьяная как сапожник, спала беспробудным сном возле собственной кровати, обнимая задние колеса дешевой детской коляски, по-мещански украшенной многочисленными оборочками и кружевами. Не такая уж она была жирная – пухленькая и упругая.
Разложенные на прибранной кровати ползунки и распашонки – будто в музее – тронули бы сердце самого закоренелого циника.
– Убивается-то как… – пробормотала Кира. – Бедная…
Конечно, убивалась по ребенку Бетти своеобразно, но какая разница, как проявляется человеческое горе, – оно от этого горем быть не перестает.
Первое, что сделал Тони, – одернул задравшуюся чуть не на спину юбку бедняжки. Попытки ее разбудить не дали результата, пришлось повернуть ее лицом к себе – оно было опухшим от джина и слез – и как следует встряхнуть.
– Катитесь ко всем чертям… – пробормотала Бетти, не открывая глаз.
Пожалуй, увидев убитую горем мать в таком виде, волчица ребенка ей не отдаст… До рассвета оставалось часа четыре.
– Ах ты ж дура… – процедил Тони сквозь зубы.
Попытки макнуть ее головой в раковину с холодной водой не сильно помогли, Тони закинул бесчувственное тело на плечо и потащил несчастную мать на первый этаж, в душевые. Поскольку, нажравшись, бедняжка намочила трусики (юбку и чулки), душ был непременной процедурой приведения ее в человеческий вид.
Ни одной ванны в бараках не было, ничего больше не оставалось, как принять холодный душ вместе с жирной Бетти.
– Не, а ты чё, в одежде будешь ее мыть? – спросила по дороге Кира, едва поспевавшая за Тони: может, такой уж жирной Бетти и не была, но вес имела не маленький, отчего он спешил.
– Пожалуй, нет, – хмыкнул Тони.
– А… А как жа?.. Она жа ж женчина…
– Думаю, ей все равно.
– А… А в мужском душе или в женском?
– В том, который ближе.
– А вдруг она проснется? – не унималась Кира.
– Я надеюсь.
– Не, ну а она ж тада тебя увидит.
– Ей не впервой.
– А тебе?
Тони уже хотел небрежно ответить, что ему тоже, но сообразил, к чему ведут расспросы Киры.
– Ревнуешь, что ли?
– Ты чё? К жирной Бетти? Не, я просто. Я думала, можа те помочь надо. Не, ну я тада в колидоре подожду.
– Поможешь ее раздеть.
Бедняжку Бетти вырвало, когда Тони опустил ее с плеча на скамейку в раздевалке, – хорошо, что не раньше. Действие джина на женщину много отвратительней, чем на мужчину, – или так кажется? Как назло, женщины быстрей поддаются пагубному пристрастию к бутылке.
Складывалось впечатление, что водопровод в барак проводили римляне, – такими ржавыми там были краны и трубы, такой битой плитка на полу и стенках. Вода имела подозрительный рыжеватый цвет и слегка попахивала канализацией. Из горячего крана лилась тонкая тепленькая струйка…
От крепких ругательств жирной Бетти покраснел бы не только кэбмен, но и его лошадь… Сопротивляться Бетти не могла, а потому выражала протест лишь словесно – впрочем, довольно вяло, машинально, что производило особенное впечатление. Доктор Фрейд сделал бы из этого выводы о сексуальной подоплеке женского бессознательного, Тони же решил, что грязные словечки давно потеряли для Бетти свой сакральный смысл, стали обыденными, как грязная вода в душе.
Он вытащил ее в раздевалку, когда она окончательно проснулась и разревелась, – сначала потому, что ей было холодно и плохо. У нее посинели губы и зуб на зуб не попадал (так же как и у Тони), но, немного протрезвев, Бетти вспомнила, зачем так надралась, и заплакала совсем иначе – горько и страшно. Тони не хотел ее обнадеживать – жестоко дать человеку надежду, которая может не оправдаться, но без этой надежды привести ее в чувства вряд ли бы удалось.
Прежде чем вытереться самому, он как следует растер Бетти полотенцем: красивая упругая кожа загорелась румянцем, нежным, как бархатные лепестки роз… Надо же, а она продает столь чудное тело за бесценок…
– Прекрати реветь и одевайся, – велел ей Тони, растираясь полотенцем и стуча зубами. – Мы сейчас поедем в волчий квартал, волки вчера спасли украденного ребенка. Я не знаю, твой ли это малыш, но ведь проверить надо, правда?
От Бетти все равно разило перегаром, а на лице четко обозначалось количество выпитого накануне джина. Наверное, жизнь научила ее не питать напрасных надежд, потому что она всеми силами старалась не отдаться надежде. И повторяла время от времени:
– Черт меня дери, чудес не бывает…
Но эта надежда светилась в заплывших от слез глазах, и Тони чувствовал себя негодяем, уготовившим несчастной женщине нечеловеческое испытание. За чашкой горячего крепкого чая, приготовленного Кирой, он попытался объяснить, что волчица может и не отдать ребенка, если Бетти произведет на нее плохое впечатление, и выслушал тираду о вонючих моро, которые должны кланяться каждому гомогосподину, – пришлось провести воспитательную беседу о равенстве и братстве, а также о высоких нравственных качествах волчиц и их трепетном отношении к детям. Вряд ли Бетти прочувствовала сердцем идеи равенства и братства, и Тони имел все основания опасаться скандала в волчьем квартале. Согласилась она лишь выглядеть «как порядочная», для чего ей на помощь поспешили сразу три подруги, несмотря на ранний час. После накрутки волос на бигуди Бетти примеряла предложенные кофточки, юбки, чулки и туфли, нисколько не смущаясь присутствия Тони. Целый час ушел на пудру, румяна и подводку глаз – дело было нелегким, учитывая сизый отлив отечного лица, а также разные представления подруг о том, как подводкой выразить порядочность.
Надо сказать, девушки сотворили настоящее волшебство – с точки зрения Тони, с любопытством наблюдавшего за таинством придания Бетти человеческого облика. Вместо несчастной матери, способной разжалобить волчицу, посреди комнаты стояла уверенная в себе гражданка – ни дать ни взять член профсоюза…
Но когда дело дошло до сбора детских вещей, Бетти едва не испортила подводку глаз, долго моргала и словно боялась притронуться к разложенным на кровати распашонкам.
– Так. Если это мой Абрахам, я, хрен меня дери, брошу пить, – сказала она решительно. – Дьявол, клянусь всеми святыми, капли в рот не возьму до конца дней, и пусть меня разорвет, если нет.
Она собрала с собой целый тюк вещей, включая два одеяла, несчетное количество ленточек, пеленок, распашонок и чепчиков, – Тони показалось, что оборочки и кружева были даже на подгузниках. Учитывая нелегкий плохо оплачиваемый труд потаскухи из доков, было ясно, что все заработанное Бетти тратила на ребенка. Чопорные леди нашли бы обилие кружев мещанской пошлостью – Бетти же наверняка считала приданое своего малыша богатым, красивым и нарядным. Самым лучшим. И пусть чопорные леди отправляются ко всем чертям…
0
0