Вернувшись домой, будущие молодожены застали родителей Иволгиных в чрезвычайном возбуждении. По-парадному одетый отец торопливо полировал в коридоре обувные пары – свою и женину, а где-то в глубине квартиры, в районе гардеробного шкафа, слышался беспокойный голос матери:
– Это ребята вернулись? Погоди, молчи, я сама расскажу!
– Пап, что стряслось?
Отец смущенно развел в стороны руки со щеткой и ботинком, кивком указав в направлении голоса. В коридоре, на ходу оправляя платье, появилась мать. Она была радостно возбуждена.
– Таташенька, – торопливый «чмок» в щеку будущей невестки, – твои прилетели. Звонили к тебе на квартиру, а там дали наш телефон, – мама-Иволгина, удивленная сдержанной реакцией Натальи, смущенно переглянулась с мужем. – Мы… то есть я предложила, что мы берем такси и забираем их из Пулково… Что-нибудь не так? – Ее возбуждение иссякло.
– Нет, все нормально. Только слишком неожиданно, – Наташа была по-прежнему сдержана.
– Вот и чудненько! Вы с Вадимом тогда похозяйствуйте тут, организуйте встречу, а мы сейчас быстро обернемся. Или вы хотите поехать сами?
Вадим, сразу уловивший смутную, непонятную им с Натальей интригу момента, взял невесту за руку и разрешил родительские сомнения:
– Конечно, езжайте, мы тут сами…
Хлопнула дверь, звякнула дверная цепочка. Наташа прошла в кухню, с обреченным видом опустилась на табурет.
– Влипла…
– Не влипла, а влипли. – Вадим встал в дверном проеме. – Хотя чего печалиться…
– Ты отца не знаешь! Он же темный, дикий! Водки нажрется, будет орать: «Хват-девка, обортала гулевого, моя школа!»
– Н-да, а других сценариев не предвидится?
Наталья пожала плечами.
– Может, морду набьет, когда узнает, что я в положении. Тоже не подарок.
– Решено, водку из холодильника – долой, на столе – только бутылка вина! – жених решительно двинулся к пузатому ЗИЛу.
– Дим, у него водяры с собой не меньше чемодана.
Иволгин непонимающе посмотрел на суженую.
– Ну не смотри на меня так! – девушка повысила голос. – Любой, кто дальше родной околицы всего пару раз в жизни выезжал, всегда потащит с собой «все свое»!
– Наташ, успокойся.
– Не успокоюсь! – начинались слезы и истерика. – Что ты понимаешь? Боится деревня города, вот и тащит на своем горбу, сколько унести сможет! Думаешь, приятно в здешних магазинах идиотами выглядеть? По себе помню, – она закрыла лицо руками и разрыдалась.
«Совместные хлопоты сближают» – вспомнилась вдруг фраза из научно-популярной брошюрки «В помощь молодоженам», недавно прочитанной Домовым. Он молча положил перед страдающей подругой серьезный кусок сыра «Советский», погремев в пенале посудой, добавил глубокую миску и терку. Ловко управляясь с очисткой чеснока, он, избегая смотреть на Наталью, чувствовал, как спадает ее нервное возбуждение, плач затихает, переходит в тихие редкие всхлипы, и наконец ритмичное клацанье сыротерки по мисочному дну возвестило городу и миру: «Любовь и согласие победили!»
Только надолго ли? Этого не знал никто.
«Перефразируя Юлия Цезаря, – думал Вадим, рассматривая будущих родственников, – все беспокойства можно разделить на три группы: зряшные, – он пожал крепкую руку тестя и тут же пропустил мимо ушей его имя-отчество, – незряшные, – ему представили Аллу Владимировну Зорину, первого тренера Наташи, женщину поразительной зрелой красоты, – и какие-то непонятные, – небольшого роста, плотно сбитая женщина окинула его взглядом с ног до головы и, не отпуская его руки, категорично заявила:
– Гожий зятек, не хуже, чем у людей!
За столом они с Натальей пытались устроиться рядом, но тесть решительно разлучил молодых:
– Успеете насидеться, да и не положено до свадьбы. А у нас, почитай, только сговор нынче, – и, подмигнув смущенному Иволгину-старшему, добавил: – Наливай, хозяин, девку пропить треба!
Скорость, с какой опустела первая бутылка водки, хотя четверо присутствующих, включая Домового, ее не употребляли, впечатляла.
Наташа, скептически посматривая на отца, обреченно переглядывалась с Вадимом.
– Оно, конечно, нехорошо, что без знакомства и благословения, да уж дело молодое, понятное! – Дальневосточник встал с рюмкой в руке. Дочь напряженно смотрела на жениха, остальные гости замолчали. – Люди мы с матерью не шибко ученые, но дочь единственную позорить не хотим, – он внимательно посмотрел на Вадима, потом на Наталью, по спине которой пробежали мурашки. – Вот, – широким жестом Забуга бросил на стол банковскую упаковку пятидесятирублевых купюр, – на это свадьбу сыграем, да и молодым найдем, что поднести. – Он помолчал, довольный немой реакцией компании. Но пауза подзатянулась, и будущий тесть предложил: – За то, дорогие новые родственники и вы, Алла Владимировна, давайте и выпьем!
– Я, пожалуй, тоже водки выпью, – подала голос мама Иволгина. – Вадим, подай рюмку, пожалуйста!
Курбатов возбужденно мерил шагами свой просторный кабинет в старинном особняке с колоннами на улице Халтурина.
– Не понимаю! Не по-ни-ма-ю! Вы же современные молодые люди! Для вас понятия карьеры, общественного успеха, материального благополучия, в конце концов, не пустой звук! Вы же должны, нет, вы просто обязаны понимать и отдавать себе отчет, насколько эти вещи взаимосвязаны! Именно сейчас, когда вы делаете первые нас-то-я-щи-е шаги в этой жизни. Наталья, роды – это все! Конец карьеры, автоматический выход в тираж. Подумай о людях, которые вложили в тебя столько труда – о тренерах, о команде, о стране, которая не жалеет денег на твои занятия спортом!
– Но, Егор Афанасьевич, – Дим-Вадим попытался сказать свое.
– Слушайте, Иволгин, вы и спорт – это разные планеты. Я уважаю ваш ранний инстинкт отцовства, вашу готовность стать главой семьи, но не более того. Послушайте человека старше вас, имеющего взрослых детей, ваших ровесников, между прочим. Семья и дети – это не только умильные картинки. Это в первую очередь – деньги. Деньги на еду, на одежду, на достойный быт. А ваш ежемесячный доход равняется стипендии! – Вадим поморщился. Курбатов, уловив его реакцию, восторжествовал: – Вот видите! Вам нечего возразить!
– Наоборот, уважаемый Егор Афанасьевич, мне по многим пунктам хочется возразить вам!
– Бросьте, юноша! Игра словами так же далека от настоящей жизни, как Наталья от своего Привольного! Где вы возьмете квартиру? Будете мыкаться по съемным углам с грудным дитем или устроите маме с папой коммунальный быт?
– Егор Афанасьевич, – включилась в спор Наташа, – врачи говорят, что я быстро смогу восстановить нужную форму.
– Сначала, детка, нужно родить без проблем. А это у нас – лотерея похлеще «Спортлото», и ни один врач тебе никаких прогнозов не даст. И потом, сколько времени остается до Союзной спартакиады? Ты – признанный фаворит, верный кандидат в сборную страны на предстоящий чемпионат Европы. Прибудешь на соревнования из родильной палаты? Учти, никто из серьезных тренеров после этого и близко к тебе не подойдет! Все! У меня ни нервов, ни аргументов не осталось, решайте сами! Адью! – Курбатов широко распахнул бывшие барские двери.
– Дикость какая-то! Подумаешь – аборт! Но ничего, жизнь подскажет, – вполголоса бубнил он, выпроваживая посетителей. Те обескураженно молчали.
– Дим, ну что же делать? – Они брели по Халтурина к Марсову полю. Иволгин остановился, обнял грустную Наташу за плечи и, внимательно глядя в любимые, полные тревоги глаза, спросил:
– Ты мне веришь? – Наташа, прижавшись к нему всем телом, молча кивнула. – Я найду выход. Обязательно найду! И спорт, и ребенок – ничего от нас не уйдет. Обещаю! – Домовой осторожно коснулся губами девичьего виска. – Все будет хорошо, любимая!
– Знаешь, Дим, а ведь Курбатов прав, – она подняла голову и медленно произнесла: – Чемпионат, спартакиада, отношение тренеров…
Знай Вадим Иволгин большее количество успешных во внешней жизни женщин, он многое бы смог изменить в эту минуту. Но опыт, как известно, – сын исключительно трудных ошибок.
* * *
– Как это, «по талонам»? – Джейн недоумевала совершенно искренне, хотя определенные трудности ленинградской жизни должны были выработать у нее иную реакцию.
– А с бриллиантами вообще не достать! Ты не представляешь, Джейн, как я хочу кольцо с бриллиантом! Но они только по блату или в комиссионке, – возбужденно сыпала словами Наташа. Домовой, наверное, чисто по-мужски, не очень-то понимал это ее желание, и поэтому понимание она пыталась найти у представительницы своего пола. – А так хочется новое, пусть даже с осколочком! Ты ведь понимаешь меня?
Англичанка грустно улыбнулась.
– У вас, русских, все с ног на голову!
– А разве в Англии иначе? Разве ваши девушки не хотят в день своей свадьбы быть самыми-самыми?
– Наташа, в отличие от вашей страны, у нас явное, а не условное деление общества по социальным и материальным признакам. Для состоятельных людей обручальное кольцо с бриллиантом – это показатель их высокого достатка, определенное вложение средств и лишь потом – брачный символ.
– Значит, – Наталья оживилась, – мы все-таки живем лучше вас! – Джейн строго посмотрела на нее. – Правда-правда, мисс Болтон! Раз советские невесты желают кольца с бриллиантами безо всяких там социальных статусов, значит, мы живем лучше!
Подошел Иволгин с подносом, на котором курились дымком чашечки с ароматным кофе и аппетитно развалились эклеры.
– О чем шумит вече новгородское?
– Дим, ты представляешь? Оказывается, у них в Англии, – кивнула в сторону Джейн Наташа, – настоящую свадьбу могут позволить себе только богатые люди!
– По этой же причине, Наташ, в нашей стране существуют талоны для новобрачных. – Компания дружно рассмеялась.
– «Бабочками не торгуем, вы еще смокинг попросите», – Вадим очень похоже передразнил гнусавую продавщицу из универмага «Юбилей», в котором новобрачные ленинградцы приобретали необходимое строго по свадебным талонам.
– «Модель только такого размера, больших нет», – в тон ему прогнусавила Наташа. – «Зачем вам с бантиками? Платье же длинное, их все равно не видно».
– «Нет, из импортного гипюра ничего нет», – не унимался жених, – «Зайдите в конце месяца, может, будет»…
– Ой! Я сейчас, – будущая мама быстро выскользнула из-за стола.
В кафе «Лотос», что напротив зоопарка, всех привела Джейн. Заведение чем-то напоминало ей кофейни в Сохо, и в этой атмосфере она чувствовала себя уверенней.
Последнее время Джейн всячески избегала одиночных прогулок и выходов в город. Стоило ей покинуть общежитие без провожатого, как обязательно попадался на глаза тот навязчивый плюгаш в замызганной кепке, которого они с Вадимом впервые повстречали на площади Мира.
Пролетарий не приставал и не заговаривал с девушкой, просто пристраивался следом или чуть сбоку и навязчиво сопровождал ее. Обернувшись, и она всегда упиралась взглядом в его маленькие глазки и косую улыбочку.
Единственная возможность оторваться от провожатого – зайти в какое-нибудь заведение. Он никогда не заходил следом, и Джейн не оставалось другого выбора – вместо ленинградских видов знакомиться со здешними, в большинстве очень даже неплохими, кафе. Так она набрела на «Лотос».
«Не хандри!» – мысленно приказала она себе, а вслух спросила:
– Вадим, сколько я должна?
– Пустое! – Домовой подкрепил слова отрицательным жестом руки.
В последнее время Иволгин изменил своей привычке откладывать на неопределенный срок завершение ремонта электробытовых приборов. Так что некоторыми свободными средствами молодая семья все-таки располагала. «Назло Курбатову!» – гордился собой Вадим.
– Мне неудобно спрашивать при Наташе, но пока ее нет… Ты что-нибудь узнал о Кирилле?
– Лечащий врач мило побеседовал со мной по телефону, внимательно выслушал, но ничего определенного не сказал. Держи, это твои эклеры.
– Спасибо… Как называется место, где лежит Кирилл?
Иволгин смутился.
– Это… В общем, это психбольница на Пряжке, – разом выдохнул он. Джейн задумалась, нервно постукивая пальцами по столешнице. – Ты сама подумай, скоро курс должен закончиться, и я больше чем уверен, что Кирилл вновь будет с нами…
– Ты ужасный… Ужасный оптимист! Но, почему-то, я тебе верю!
На рассвете следующего дня, двадцать восьмого августа, Змей прилетел на Жемчужный остров за двумя обещанными Ниной баранами — одного дать в жертву Велесу, другого в еду для бригады. На овчарне его уже ждали и пару полугодовалых баранчиков выдали в небольшой клетке-переноске, но, чтобы не пугать животных перелётом, он решил провести обряд на капище Козьего острова.
Велимысл с его желанием согласился, но попросил подождать до полудня:
— К этому времени и дров приготовим побольше, чтобы жертва сгорела полностью, и требу подготовим.
— А… это не одно и то же?
— Не совсем одно… и даже не одно и то же. Общее у них только то, что и жертва и треба предлагается богам добровольно и во время обряда. Но треба после благословения богами может быть оставлена при капище для волхва и его помощников, а может быть возвращена людям как подарок от богов. Жертва при совершении обряда исчезает. В огне или в воде — не так важно. Но только перед сжиганием животное необходимо убить быстро и безболезненно, чтобы не причинять страданий, а в воду животное опускают живым, чтобы у него был шанс выплыть и выжить. Если водяной не смог взять жертву, то животное может вернуться в стадо. Лесным духам тоже дают живое животное, оставляя его в лесу подальше от деревни. Змей, погуляй до полудня, посмотри на свой остров… не ожидал такого от Ведимира! Поистине братский подарок… проект дома ты уже посмотрел? Он должен быть в пакете документов. Явно два этажа будет. Попроси Варю заняться оформлением комнат уже сейчас. И Миру можешь попросить… ей там жить, так что имеет право. Пока иди, придешь за час до полудня.
Змей согласился — и пошёл на подаренный ему островок пешком, оставив флайер и клетку с баранами у модуля волхва. По пути связался с Варей, Фролом и Фридой — и на островке оказался почти одновременно с ними.
Все приглашённые Змеем киборги быстро осмотрели остров и фундаменты, и Варя, просмотрев скинутые Ведимом Змею документы и проект дома, подсчитала, какие нужны стройматериалы и в каком количестве. Получилось почти сто сорок тысяч — но Варя подсчитала и доставку стройматериалов, и зарплату строителей, и затраты на проживание строителей на острове. Фундамент должен выстояться не меньше полугода, а из-за половодья раньше конца мая приступить к работам не получится — и потому надо будет строить очень быстро, так как до Купальских обрядов и венчания останется не более месяца.
Сто сорок тысяч галактов! — сумма огромная! Где достать столько денег? Ловить рыбу или искать жемчуг? Или… продать часть подаренного янтаря? Змей сам не заметил, как проговорил это вслух.
— Но ведь этот дом не только твой, но и Миры, — заметила Варя, — а ей открыт отдельный счёт в банке…
— Она сможет закрыть его только в день восемнадцатилетия, — мрачно ответил Змей, — и вряд ли там есть столько денег. Ей ещё костюм самой шить надо для себя. И рубаху для меня. И всем гостям по полотенцу. А для этого ей надо дать пару мэрек в помощь… надо самому думать.
— Мы все тебе поможем, — решил Фрол, — когда тётя Нина с отцом оставили тебя с Вороном на острове… да, Степан Иваныч меня и Лазаря усыновил официально, и теперь Нина Павловна мне и Лазарю троюродная тётя… ты мог сбежать, когда поправился Ворон, но не сделал этого. Ты уговорил её выкупить киборгов на Новой Москве… а уж после этого она начала выкупать всех подряд. Если бы ты тогда сбежал, не было бы ни первого модуля, ни теперешнего колхоза. А стройматериалы… глины целый карьер, наделать кирпичей возможно и здесь. Мебель сделаем в мастерских, стены можно обить тканью… только стеклопакеты для окон сделать здесь невозможно… а остальное осилим. И будет тебе дом.
Нина, подошедшая вместе с Хельги на остров, поддержала Фрола:
— Змей, ты ведь не один будешь жить в доме, и даже не вдвоём с женой. Два этажа с мансардой надо содержать в порядке, а для этого надо не менее пяти или шести киборгов. Неразумных Mary, например… и дети не в этот же день появятся. Нужны будут и няньки, и охранники. Рядом с домом будет гараж с мастерскими и эллинг… и тоже не менее шести киборгов можно будет поселить на втором этаже. Кстати, Змей, ты же можешь чипировать сомов, наблюдать за ними, узнать, где и как они размножаются и живут… и начать изучать. Это нужно и экологам заповедника, и егерям… и тебе информация лишней не будет.
— А Арнольд может фильм снять о сомах! — заявил Хельги, — а я его покатаю на катере.
— Это возможно сделать, — обрадовался Змей, — пистолет для чипирования у меня есть, за чипами слетаю в контору заповедника. Эта работа оплачивается отдельно…
— Тогда нужна камера для подводной съёмки, — начал перечислять Фрол, — нужна комната для обработки отснятого, нужен ещё один компьютер. Чтобы закидывать видеозаписи в сеть на платный просмотр, надо делать их качественно и с озвучкой, чтобы понятно было.
— А ещё можно самим мультфильмы снимать! — мечтательно выдал Хельги, — и самим смотреть… а то я уже все мультфильмы по два раза посмотрел.
— Так уж и все? — рассмеялся Змей, — и те, которые сейчас где-то снимают? Или только те, что были на планшете?
Хельги задумался, а Нина, решив завершить разговор, ответила всем сразу:
— Всё у нас будет. Если не прямо сейчас, то через полгода или год. Если у Змея будет свой дом, то часть комнат большого дома, которые изначально были предназначены для Змея с женой и детьми, можно передать под студию видеозаписи и мультфильмов, и там можно снимать свои фильмы, озвучивать их… и публиковать на сайте. Поэт и композитор у нас есть — Клим. Оператор тоже есть — Арнольд. Художник есть — Златко. Он живёт в городе, но может прилетать сюда и рисовать. Или работать по сети. Как только живущие в этих комнатах ребята переберутся в общежитие, так сразу можно и начать работу. Оборудование для производства мультфильмов закупим. И пару комнат переделать под мастерские и студию для съёмки мастер-классов. А насчёт чипирования сомов… я что-то сомневаюсь… они плавают по всему озеру… это сложно.
Змей насторожился и внимательно посмотрел на мать:
— Это возможно. И видео о жизни рыб тоже возможно снимать. Но… Арнольд здесь живёт, а я — в деревне… как я его возить буду? Каждый день сюда летать не смогу, скорее всего.
— После сватовства ты уже не сможешь жить в деревне. Просватанные парень и девушка не могут жить под одной крышей до свадьбы. Свататься полетим после пожинок… в конце сентября… и тебе надо определиться, где ты будешь жить до свадьбы. Миро твой брат и поэтому тоже должен будет уехать из деревни… он сможет быть управляющим в твоём доме. Как Морж в моём. А насчёт сомов… их действительно можно разводить? Сначала надо узнать, где и как они живут, устроить садок… или загородку сделать… и вылавливать по одному время от времени. Подумай. А теперь… пойдём в дом, пора завтракать. И подумаем, как мы ещё можем зарабатывать.
Змей кивнул и пошёл за Ниной в её дом. Ещё один переезд на новое место… если сватовство будет принято. А если не будет принято? Если скажут подождать ещё год? Что тогда? Мира теперь учится в институте… будет учиться через несколько дней. Платон учится, Влад поступил учиться, Клим тоже, и Аглая… надо, наверно, тоже начать учиться? Но… ему это до сих пор никто не предложил… неужели мать ждёт, когда он сам дозреет до этой мысли? Сейчас поступить куда-нибудь, наверное, уже поздно… все вступительные экзамены уже прошли, кто хотел — поступил. А кто задумался об этом только сейчас? И… куда можно поступить так, чтобы никуда не улетать с планеты?
Завтрак прошел быстро и молча, и Змей уже хотел вернуться на подаренный ему островок, но Нина задержала его:
— Змей, пойдём в гостиную. Нам надо поговорить. Хельги, сообщи, пожалуйста, Платону о приходе Змея и попроси прийти.
В гостиной Нина села на диван, Змей сел на стул напротив её — и сразу спросил:
— Я должен был тоже поступить учиться? Ты хотела, чтобы я сам додумался до этого?
— Да, это так. Я не хотела навязывать тебе своё мнение и пожелание. Это должен быть твой выбор. Я не настолько идеальная мать, как хотелось бы, и зачастую вмешиваюсь там, где не следовало бы… но тебе я могу предоставить возможность выбрать самому, где и на кого учиться. Существует заповедь бога Сварога: «Не отвергайте незнаемое и необъяснимое, но постарайтесь незнаемое познать, а необъяснимое объяснить, ибо Боги помогают стремящимся к познанию Мудрости»… вроде так дословно.
— И учиться не поздно никогда, — договорил вошедший Платон, — Змей, доброе утро! Но приёмные комиссии работу закончили, и если хочешь в этом году поступить на этой планете, то только на платное… до начала учебного года почти неделя, можно успеть. Кстати, а какую профессию ты выбрал?
— Какую? Пока не знаю… но такую, чтобы жить с женой и детьми в своём доме, чтобы обеспечивать их всем необходимым, чтобы летать в любую деревню на праздники, чтобы принимать гостей у себя… чтобы жить здесь свободно и счастливо…
— Я понял, — остановил его Платон, — давай сделаем так. Влад, Аглая, Клим… короче, ребята будут делать видеозаписи занятий и присылать тебе, а ты будешь изучать всё это здесь. Поступишь на следующий год, на зооинженерный или агрономический, решишь сам… извини, что думаю за тебя, но… если ты просишь совета, то я имею право дать его. Поступишь в следующем году сразу на второй курс и вместе с Владом возьмёшь специализацию по охране леса… это если на агрофак. Или на зоопсихолога… если на зоофак. По сути своей ты воин и после свадьбы получишь выбранное тобой имя… имя воина — Воислав. Но советовать тебе поступать в военное училище после того, что было с тобой в армии… я не стану. Это должен быть твой осознанный выбор… но помни, что твоя основная обязанность состоит в обеспечении безопасности твоей семьи. С середины сентября тебе нужна комната здесь… не против, если дам ещё совет?
— Давай, чего уж… учиться по записям Влада согласен… трудно, но возможно. О военном училище… да, подумать стоит. Но вряд ли.
— За полгода здесь ты имеешь возможность освоить несколько новых профессий. Делать мебель, выделывать шкуры, лепить из глины, доить коров, стричь овец… или ты предпочитаешь работу охранника на любом из дальних островов? Всё равно чем-то ты должен будешь заниматься кроме учёбы.
Глядя на удивлённое лицо DEX’а, которому давал советы Irien, Нина сказала:
— Змей, если тебе более нравится охота и рыбалка, то эти полгода ты можешь этим и заниматься. Твоя бригада останется в деревне или переселится сюда? Это ты решишь с ними… и можешь продолжать рыбачить и здесь. И изучать рыб… наверно, это интересно. Вот только не знаю, обучают ли у нас на ихтиологов… сначала подумай сам. Но сначала сходи к Фриде, пусть она выделит в модуле по комнате для тебя и Миро.
Змей согласился, обнял мать — и отправился в модуль.
За полчаса до полудня на капище волхв начал обряд со славления Велеса и подношения ему в требу хлеба, молока и топлёного масла от Нины и Платона — но это не были просьбы помочь Мире и студентам в дальнейшей учёбе, а благодарность за возможность сдать экзамены самостоятельно и без подсказок. Ровно в полдень Змей свернул шею жертвенному барану, уложил его на политые жидкостью для розжига дрова, вылил на него молоко и масло — и зажёг костёр.
Огонь — посредник между людьми и богами — мгновенно охватил тушку барана и за четверть часа костёр прогорел полностью. То, что не сгорело, было перенесено на небольшой плотик и отдано воде.
После этого на капище Велимысл произнёс славление Ладе и удивлённая Нина запоздало вспомнила, что в этот день в деревнях отмечают Ладино полетье. Праздник богини любви, когда благословляют плоды нового урожая и приносят на капище первые яблоки и орехи… и люди празднуют, хороводят и поют песни. Но… яблоки в саду будут только на следующий год, а орехи здесь никто не выращивает. Что же принести в подношение?
Но волхв позаботился об этом сам: Фрида поставила перед идолом корзинку с ягодами, Забава принесла корзинку свежих грибов, а Гоша принёс с пасеки туесок с первым мёдом. Потом и от других киборгов и людей Клара приняла дары и поставила их или на алтарь, или рядом.
— Лада — Женская ипостась Рода, Супруга Сварога. Богородица Лада — Матерь богов; Она же — Рожаница, «Матерь-Родиха», помогающая при родах, а также Богиня изобилия, созревания урожая и плодородия…* — говорил волхв, — Лада связывалась славянами с периодами летнего плодородия, когда созревает и тяжелеет урожай. С именем «Лада» в русском языке связано множество слов и понятий, и все они имеют отношение к установлению порядка: ладить, наладить, сладить, ладно… Лада считалась также и Матерью двенадцати месяцев, на которые делится год…**
Как оказалось, Платон тоже не забыл этот праздник — и поставил на алтарь ещё одну фигурку лебедя.
— У меня скоро коллекция лебедей будет, — рассмеялся старый учитель, — я их все храню. Скоро отдельный храм придётся ставить для этого… да, храм, или хоромы — это место прежде всего для хранения части богатства общины, отданной богам. В те давние времена, когда на Старой Земле у наших предков не было банков и сейфов, богатство общины, называемое кон, хранилось в доме князя. Кон-язь — хранитель кона. И хранитель своей земли, защитник слабых и помощник богов в воспитании детей. В каждой общине было два таких хранителя: князь управлял в военное время, а хан — в мирное.
— А у нас будет князь? — спросил Хельги.
— Теперь князей почти нигде нет, государственная власть не признаёт их, а на местах должности выборные… в политику лезть нам не следует. У нас есть три управляющих в колхозе… вот председателя сельсовета у нас нет. Но выбирать его вы будете не здесь и не сейчас. Сегодня у нас день праздника, вечером будем хороводить и петь песни.
После возвращения с капища в столовой большого дома сначала отпраздновали поступление ребят в Академию и поступление Миры в пединститут. А вечером были гуляния по всем островам, девушки и парни плясали, качались на качелях, хороводили и играли.
Из “допроса по делу о демонской цацке”
Да не знаю я, зачем Трехглазая держала ту заразу в банке! Нормальные люди хранят в банках деньги или другие ценности, но вряд ли Трехглазую можно было назвать нормальной, и уж человеком она не была точно, а у выходцев Снизу свои резоны. Банка была небольшая, вроде песочных часов, что на камбузе. Кэп у нас – человек привычек, и на завтрак любит чтобы обязательно яйцо. И не всмятку или – упаси Господь! – крутое, а именно что в мешочек. А кок у нас их неоязычников, и отмерять потребное время чтением «Аве, Мария!, как все приличные люди, – ни в какую, вот и пришлось Кэпу на часы разориться. Нет, ни холодильных чар, ни сундука-сохраняйки у нас не водилось, ну откуда у бедных пиратов деньги на высшую магию? Откуда яйца? Ну вы смешные! От кур, конечно! Их у нас пять было. Или шесть, не помню уже. В особой загородочке из брикетов прессованного сена. Опять же, юнге есть чем заняться, убрать-покормить, скверно это, ежели юнге дела нет, от безделья мысли всякие.
Говорят, женщина на корабле – к беде. А по мне, так есть вещи куда более опасные – вот то же безделье, к примеру. Да и других полно. Но ни за одну из них Барыга не обещал заплатить золотом вдесятеро по весу, как за ту чертову девку в банке. Так что можно и потерпеть.
Она тяжелая оказалась, втроем не поднять. Хоть и маленькая. Я так понимаю, что Трехглазая, когда в банку запихивала, по размеру-то ее ужала, а вот по весу не сумела. Да и сама банка тоже, наверное, очень тяжелая была, пока большая. Сколько оно все до уменьшения весило – столько и осталось. Перевозить маленькую – удобнее, да, но мы чуть не надорвались, когда вчетвером ее к нам на борт перетаскивали с тонущего клипера Трехглазой – так себе клипер, кстати, а после нашего залпа и вообще решето, и сама Трехглазая копытами кверху. Потому что баба на корабле – примета все же плохая. Говорят, правда, что подкова удачу приносит, да только это точно врут: у Трехглазой четыре их было, подков-то, на каждом копыте, а чет не помогло.
Тащим мы, значит, надрываемся, а она на нас через стекло смотрит, зараза эта. Махонькая такая, точно фейри. И такая же холодноглазая, аж мурашки по спине. Я уже тогда догадался, кто она такая…
Девка, ха! Никакая она не девка, конечно же. Нет, не в том смысле. Просто не бывает у обычных человеческих девок таких холодных глаз. Да и не представляют они, обычные, для выходцев Снизу ни малейшей ценности, чтобы вот так, в банку. К тому же она никогда не спала, не пила и не ела. Даже позы почти не меняла. Как ни взглянешь – стоит в своей банке и на тебя смотрит. И меч в руке, тонюсенький, точно зубочистка. Как есть зараза! И как от любой заразы, лучше держаться от нее подальше. А Трехглазая умная была, вот ее в банку и закупорила, от греза, стало быть. Я закорючки, что по ободку банки шли, на всякий случай в книжицу перерисовал, портовый писарь мне их растолковал потом, подтвердил догадку. Но это позже было, а понял я сразу, как только глаза ее увидал.
Не к добру.
Побыстрее отвезти бы на Тортугу и сбыть с борта долой, да Кэп заартачился – мало добычи, трюмы пустые, не дело, мол, налегке возвращаться, свои же засмеют. Да и Барыга… обещал, конечно, – но заплатит ли? Так что, мол, потерпите дрянь эту на борту еще некоторое время, пока достойную добычу не тряханем. Ребята такое дело одобрили, а я не стал переть против команды.
Впрочем, Джиму, юнге нашему, зараза та вообще пришлась, как абордажной саблей по причиндалам. Очень уж он правильный да идейный был, Джим-то. Всегда стремился всё делать как нужно и все правила соблюдать, даже неписаные. Вот и ходил вокруг, глазами сверкал, кулаки сжимал, плевался и бубнил про плохую примету. Над ним потешались и напоминали, что бабья у нас и без этой дряни в банке на борту полно – вон, кудахчут за загородкой. Да и корова, опять же… Кэп – он ведь у нас человек привычек, я уже говорил. И любит не просто яйцо на завтрак чтобы, а с кусочком свежего маслица. Юнге, опять же, занятие, да и нам не скучно. А корова, в отличие от кур, баба по всем статьям: и глаза печальные, и вздыхает томно, и подергать есть за что.
Но Джим вообще сделался как невменяемый – еще сильнее глазами сверкал и кричал о святотатстве и каре. А потом я его на полуюте застукал – и подумал, что хрен с ним, с обещанным золотом – драпать надо…
Но это позже было, а поначалу матросов дрянь та в банке даже и развлекала. Как, как… Ну вы смешные… Молча! Говорить она не умела, даже и не пыталась. Может, стекло не пропускало звуки, а может, заразам и не положено. Не знаю. А вот жесты повторяла охотно. Какие, какие… непристойные! Какие еще ей матросы могли показывать? Народ дикий, она повторяет – а им и в радость. Даже я смеялся – до той самой ночи.
Все ночные вахты у нас были положены Джиму – зачем еще нужны юнги, как не для того, чтобы загружать их самой неприятной работой? А я тогда рома перебрал, вот среди ночи и подорвался. Ну, стравил за борт балласт, смотрю – а вахтенного-то на положенном месте и нет! Думаю – задрых юнга, сейчас я ему устрою побудку по всем вольнофлотским традициям! Ан нет. Не спит. Смотрю – на полуюте он, рядом с чертовой банкой. Стоит, рассматривает ее задумчиво так, голову набок склонив. А в руке – топор.
Я аж протрезвел!
Представьте – ночь, тишина, штиль, только волна изредка о борт плесканет да оснастка где скрипнет. Луна – огромная и красная, словно налитый кровью глаз, висит над самым горизонтом, банка изнутри словно светится – не знаю, то ли на самом деле светилась, то ли показалось мне. И зараза стоит – сама неподвижная, а ручки так ходуном и ходят, крохотные пальцы так и мелькают, и словно бы даже осмысленно. И этот псих с топором. А потом Джим поднял левую руку и пальцы вот эдак сложил… и ладно бы козу от нечистой силы или похабень какую, так ведь нет! Тоже словно бы что-то даже осмысленное.
Вот тогда я и понял, что надо валить.
Нет, конечно же, магическое стекло никакой абордажный топорик не возьмет, и добыча наша в безопасности. Но я – не она. И стекла у меня нет, если вдруг что. Так что только валить, пока не началось.
Впрочем, тут как раз и началось. Сперва незаметно, но я уже настороже был и понимал, что к чему.
Наша «Мари-Цел» – самая лучшая яхта на все три океана, быстроходность – как у армейского глиссера, везенье прокачано в три раза выше максимально возможного, есть умельцы в кибердоках, нужно лишь знать, где и кого искать и как спрашивать. Ни одна лохань не уйдет, ни одна корсароловчая сволочь не догонит, конфетка, а не яхта! А тут – как сглазили. День шаримся, два, три, неделю – добычи ноль. Словно предупреждает их кто о нашем появлении! Погода словно взбесилась, то жара, то снег, то штиль, то шторм. То солнечный парус в клочья порвет, то подводные крылья винтом закрутит. Куры нестись перестали. Мы поначалу порадовались куриному супчику, но недолго, ибо наш Кэп – человек привычки, он без яйца на завтрак звереет. Кока велел повесить, тот троих положил отравленными дротиками и за борт сиганул, только его и видели. Не знаю, правда ли в акулу переметнулся, как обещал, но с тех самых пор я в воду ни ногой. Береженого, знаете ли… Короче, Кэп совсем озверел, команда уже в голос ворчит, юнга кричит про кару и глазами сверкает. А тут еще и корову прирезать пришлось – сено ее за борт смыло случайной волной. Да и вода кончается. По всему выходит, что возвращаться нам в порт с одной лишь демонской цацкой на борту, полностью положившись на честность Барыги.
Впрочем, с возвращением тоже оказалось все не так гладко – ветра все время не те, компас барахлит, карты погрызли мыши. В борту вдруг дыра обнаружилась – в рост пройти, головы не пригнув. Хорошо еще, что выше ватерлинии, но первый же шторм… А он как раз и накатывает клубящимся черным валом от горизонта, да быстро так!
Повезло: островок вовремя подвернулся. Еле успели. В бухту вошли, когда вовсю громыхало уже и пальмы гнулись, словно камыш. Я шлюпочку с кормы спустил – и деру. Все нужное я давно уже в этой шлюпочке под лавку сложил и только времени подходящего дожидался. А тут понял – вот оно, более подходящего не будет. Что ребята услышат – не боялся, ветер ревел так, что они бы и пушечной пальбы не заметили. Да и некогда им было, они как раз бунт заварили и только-только собрались насильственным методом переизбрать капитана. Ну а мне и на руку. Догреб до берега, мешок с пожитками на спину взвалил – и вверх по склону. Подальше и от команды, и от заразы, и от Джима с его бубнежкой про плохую примету.
Как им удалось разбить магическое стекло? Да понятия не имею! Но как-то разбили, точно вам говорю. Не иначе, как она сама и подсказала. Жестами, конечно же. Думаю, Джиму, – не случайно же именно он ее по ночам разглядывал так задумчиво.
Когда на вершине холма я не удержался и обернулся, «Мари-Цел» была уже далеко и удалялась стремительно. ураган рвал полностью развернутый парус, и волны перед нею словно расступались. И я готов поставить свою треуголку против ломаного пенни, что на борту ее не было ни единого человека. Все они толпились на берегу – и смотрели на заразу, которая больше не была пленницей банки. Они смотрели на нее во все глаза, как завороженные, некоторые молились, упав на колени – но я не рискну предположить, кому были обращены их молитвы. А она стояла в воде, как всегда, отстраненная и прекрасная, и держала над головой огненный шар, заливавший все вокруг мертвенным голубоватым сияньем. И была она раз в шесть больше любой обычной человеческой женщины. А может, и в десять. Я ошибался – сама ее банка, похоже, не весила ничего…
Вот я и говорю, что баба на борту – это еще полбеды, даже если она и зараза. Восторженный юнга, верящий в идеалы и готовый ради их торжества на все – куда страшнее. А самое страшное – если сойдутся они да общий язык найти сумеют, пусть даже и будет это язык жестов. Вот тогда – да, тогда только бежать. И надеяться, что успеешь убежать достаточно далеко и тебя не заденет.
Хотя… попробуй, убеги от такой заразы…
Что? Как звали ту тварь, что наш бедный Джимми выпустил в мир? Любовь, конечно же. Я думал, вы и так уже это поняли, потому и не снимаете респиратор.
Тридцатилетний Смирнов был учителем русского языка. И, как это принято, литературы.
Первого апреля Смирнов проснулся в бодром настроении, упруго, но тихо, чтобы не разбудить жену, соскочил с койки, выскользнул из спальни и, как всегда, справил нехитрый утренний ритуал умывания и прочего, о чём все знают.
Когда Смирнов облачался на работу, стараясь не скрипеть половицами, жена вынырнула из-под одеяла, критически осмотрела мужа прищуренным глазом и сказала:
— Ну, почему опять эта полосатая рубашка? Я вчера погладила синюю, одень её.
— Одень?! — изумлённо прошептал Смирнов, но исправлять не стал, скинул полосатую, взял синюю.
На улице светило солнце, утро обещало погожий денёк, только маленькое сизое облачко оттеняло многоэтажку, в которой жили Смирновы. Две минуты до остановки, полторы ожидания — и учитель оказался в автобусе. В мыслях он уже приступал к первому уроку.
— За проезд оплачиваем! — гаркнула женщина-контролёр прямо в задумчивое лицо Смирнова.
— П-проезд? Оплатить проезд? Да-да, вот проездной…
— За проезд, — веско сказала женщина, будто тост произнесла, и удалилась, раздвигая пассажиров, как ледокол пролагает северный морской путь.
Ничто больше не омрачило дороги Смирнова к школе, и только на крыльце он случайно столкнулся с учительницей географии. Точнее, она как-то неловко откликнулась на его вежливое ухаживание и умудрилась наступить Смирнову на ногу, хотя он посторонился, придержав дверь.
— Ой, извиняюсь, — проговорила учительница географии.
Смирнов улыбнулся через силу, хотя это «извиняюсь» острой иглой кольнуло его в самую грамотность.
— Здравствуйте! — обратился Смирнов к классу.
Шестой «Б» расселся и затих.
— Близится окончание года. Время собирать камни, да-с… Сегодня мы с вами повторим глаголы и их спряжение.
Раздались тихие смешки.
Смирнов оглянулся на доску: вдруг он не заметил какой-то неумной диверсии.
Нет, всё было в порядке и на доске, и около.
Смешки усилились.
— И над чем изволите потешаться? — гася раздражение, спросил Смирнов. — Поясни, Виталий.
Виталия учитель выбрал, потому что тот числился на хорошем счету.
— Э… Кирилл Петрович, как бы… Ну… — Виталий почесал макушку. — В общем, не их же спряжение.
— А чьё? — Смирнов порядком растерялся.
— Как чьё? Ихнее же! — с укоризной сказал Виталий.
Многие закивали.
— Первое апреля, да?
Класс молчал.
Никто не раскололся.
Всё было всерьёз.
Смирнову сделалось худо.
— Пожалуйста, откройте учебники. Выполните задания со сто восьмого по сто тринадцатое. Тетради в конце урока — на мой стол.
Как прошли четыре урока, Смирнов не запомнил. В основном дети писали самостоятельные работы, а он смотрел в окно на весну. Весна постепенно сгущала тучи и всё сильнее теребила ветви деревьев.
Проверка тетрадей превратилась в пытку: спряжения были провалены, все как один писали «ихний», «евонный» и, конечно же, «ейный», падежей не соблюдали, числительные склоняли неправильно, орфография тоже отчаянно хромала. Синтаксис, похоже, вовсе скончался.
В неравном бою с тетрадями Смирнов капитулировал на фразе «Вообщем пишеться слитно». Он ещё раз посмотрел, чья это тетрадь. Лены Синичкиной, ученицы с медальными перспективами.
Хотя было пасмурно, а ветер хлестал лицо моросью, Смирнов добрался домой пешком. И даже чуть развеялся, постояв на ближайшем мосту и глядя на холодные тёмные воды реки, но голова болела бескомпромиссно, дома сразу пришлось принять таблетку и прилечь.Жена ещё была на работе. Тем лучше, оставалась надежда оклематься к её возвращению.
Вот она, гостиная. Вот он, диван.
Дотянулся до пульта. Телевизор ожил на новостном канале.
— …Убыток составил более сто пятьдесят четырёх миллионов рублей, — бодро молотила языком ведущая. — Контроль за расходами премьер поручил министрам финансов и экономразвития. Обои будут докладывать ему ежеутреннюю сводку. Также он приказал о том, что государственная корпорация обязана отдавать ему отчёт каждую неделю.
— Боже мой… — прошептал Смирнов, наугад тыкая какую-то кнопку пульта.
Телевизор онемел.
Зато стало слышно из-за стены соседский «Ленинград»:
— А тебя я не люблю… Ехай… Ехай на…
Учитель едва успел закрыть уши.
Несколько минут он лежал, свернувшись в клубок от головной боли и филологического страдания. Затем осторожно отнял ладони от головы, впуская звук.
Тишина.
Смирнов сел, осмотрелся.
Дикторы беззвучно шевелили губами, бежала строка: «Вирус представляет из себя штамм уже известного…»
— Представляет собой, твари! — яростно закричал Смирнов и снова схватился за голову.
«Нет, нет и ещё раз нет, — думал он, — такого просто не должно быть… Книги! Есть же, в конце концов, книги!»
Забыв о головной боли, он метнулся к полкам, схватил томик Пушкина.
«Александр Сергеич Пушкин», — значилось на обложке, но Смирнов не увидел этого отчества, распахнул наугад:
Мчаться тучи, вьються тучи;
Не видимкою луна…
Книга выпала из рук. Учитель на деревянных ногах вернулся к дивану, упал на него безвольной тряпичной куклой и забылся.
Проснулся Смирнов перед самым рассветом. Видимо, жена ещё вечером укрыла его пледом, и от осознания её заботы пустота в душе Смирнова заполнилась теплом.
Он заглянул в спальню. Жена спала.
Вернувшись в гостиную, учитель взял с журнального столика вчерашний томик Пушкина.
— Сергеич… — обречённо прочёл Смирнов, положил книгу обратно, медленно растёр ладонями виски.
Потом Кирилл Петрович Смирнов одел полосатую рубашку и брюки, наскоро черкнул записку жене и родне, чтобы ихние совести были чисты, тихо вышел из дома и покончил жизнь с помощью утонутия с ближайшего моста.