Аптекарь продал сильный мышечный релаксант безо всякого рецепта, десять ампул, и шприцы – нужно было лишь заплатить вдвое. И веревка, сделанная по новейшей немецкой технологии, нашлась в первом же крупном магазине, там же Тони купил довольно мощный фонарик с микрокотлом и восьмикратный армейский бинокль, отчего, особенно после еды, почувствовал себя вооруженным до зубов охотником на кровожадных монстров.
Дэвид Лейбер погиб. Много ли свидетелей, защищенных программами, в конечном итоге погибает? Любое государство будет утверждать: очень мало. Тони не видел смысла в убийстве из мести, разве что в назидание другим, – но ведь смерть свидетеля, защищенного соответствующей программой, никогда не станет достоянием гласности, а значит, никакого назидания не будет. Поиски же человека, сменившего имя и документы на самые что ни на есть настоящие, требуют времени, сил и денег. Так к чему ломать копья?
Дэвид Лейбер погиб от руки Джона Паяльной Лампы. Ветерана. Похожи ли ветераны на сицилийских гангстеров, чтобы искать и убивать тех, кто когда-то перешел им дорогу? Ни в коем случае. Действия таких людей должны иметь более веские основания, нежели месть (и даже месть в назидание другим). Значит, сменивший имя Дэвид Лейбер угрожал им и с новыми документами? Ну, не обязательно угрожал – просто не должен был остаться в живых по какой-то веской причине.
Или смерть Лейбера – случайность? Вообще-то таких совпадений не бывает. Итак, военное министерство устраивает его на престижную работу, покупает дом, выдает документы. А ветераны (подразделение, некоторым образом связанное с военным министерством, если не сказать прямо: стоящее в прямом подчинении военного министерства) находят его и убивают.
Ветеранам не впервой идти против военного министерства, МИ5, МИ6 и даже самого короля Эдуарда VIII. И Звереныша они ловят, чтобы уничтожить.
Как Тони ни прикидывал, а связи между Зверенышем и Лейбером не находил. Кроме желания ветеранов убить одного и другого. Ну и того, что Эрни искал Потрошителя возле дома Лейберов.
Мысль о проникновении на территорию «Анимал Фарм» не давала Тони покоя. Ну ладно, проникновение – это он хватил. Посмотреть бы на нее через щелку в заборе… Ферма находилась на юго-западной окраине Лондона, в местечке пустынном и диком, и ехать на байке через весь город Тони на этот раз не решился – направился в объезд.
Он не учел, что темнеет в это время года довольно рано, привык к уличному освещению – и отраженному свету кровли, потому был несколько озадачен тем, что до таких далеких окраин кровля не простирается, а фонарей тут нет и в помине. Мистер Си был прав: незачем извещать о своем прибытии всю округу в радиусе пяти миль – следовало оставить байк где-нибудь поодаль, что Тони и сделал, добравшись до главного ориентира – огромного Ричмонд-парка – с северной его стороны.
То, что на карте гордо именовалось Ричмонд-парком, более напоминало лес – разумеется, ухоженный английский лес с расчищенными тропинками и вырубленным подлеском. Тишина, совершенно невозможная в Лондоне, нарушалась только далеким собачьим лаем, будто Тони оказался в глухой деревне. Держаться южного направления в такой темнотище можно было только по компасу, но вскоре Тони нашел ориентир – зарево над городом с северной стороны.
Если на Ферме разводят Зверенышей-Потрошителей (вроде того, которого никак не могут изловить мертвяки-ветераны – элита элит английских вооруженных сил), то стоит ли разгуливать ночью по темному парку, прилегающему к территории такой фермы? Надо отдать должное Эрику Блэру – не такой уж он трус и слабак, если имеет столь опасное место работы.
Далекий собачий лай почему-то казался зловещим – будто механистическим, неживым… И с каждым шагом звучал все громче.
Парк кончился неожиданно, никакого просвета между деревьями в темноте Тони не заметил – просто вдруг вышел на край широкого пустыря, расчищенного и ухоженного, как гигантская площадка для гольфа. Примерно в пятистах ярдах, немного левее, светился окнами трехэтажный дом в викторианском стиле – менее всего напоминавший скотный двор и чем-то похожий на тюрьму. Наверное, черными решетками на окнах… Собачий лай доносился именно оттуда – из-за глухой и высокой каменной ограды. Территория Фермы охранялась служебными собаками (не просто тюрьма – тюрьма категории А), а дырку в заборе, через которую Тони рассчитывал заглянуть внутрь, можно было пробить разве что десятком бронебойных снарядов крупного калибра. И именно поэтому стало ясно, что пришел он по адресу…
Расчищенный (с постриженной травой) пустырь, разумеется, служил единственной цели: к забору нельзя было подойти незамеченным. Колючая проволока поверху ограды и готовые в любую секунду вспыхнуть прожектора подтверждали эту догадку.
Интересно, все это для охраны Фермы от любопытствующих снаружи или наоборот – для охраны любопытствующих от того, что внутри?
Впрочем, к ограде Тони все-таки подошел: никто его не остановил, ни один прожектор не вспыхнул, не завыла сирена, разве что собаки залаяли громче и предметно – почуяли приближение чужака.
Он двинулся вдоль ограды, но быстро добрался до ворот, подход к которым освещался двумя прожекторами, и повернул назад – поискать подходы потемнее. Территория Фермы была обширна, и на противоположную от ворот сторону Тони шел не меньше пяти минут – сопровождаемый собаками. Да, они лаяли и в самом деле странно – будто запись фонографа. Как заведенные. И чувствительность их носов вызывала уважение – ведь не видели же они через стену, и тем не менее безошибочно угадывали передвижение Тони.
Не могло не быть второго входа – и Тони его нашел. Как раз возле пожарного водоема (с соответствующей табличкой, чтобы никто случайно не принял его за пруд), затянутого ярко-зеленой ряской, – и это во второй половине октября. Постриженная травка под ногами тоже вполне себе зеленела, что наводило на мысли о близком источнике радиации, так необходимой мертвякам…
Волки сказали, что Потрошитель мертвяк и пахнет мертвяком… И хотя расшифрованная инструкция этому противоречила, волчий нюх обмануть было трудно.
К пожарному водоему выходили ворота похлипче и попроще, чем освещенные прожекторами, одна их металлическая сворка даже немного перекосилась, открывая щель, через которую все-таки можно было одним глазком заглянуть внутрь, что Тони и сделал, – и отшатнулся, потому что на створку тут же кинулся здоровенный пес, качнул ворота, скрежетнул когтями по железу… Тони не сразу сообразил, что укусить его собака не сможет, таким неожиданным, напористым был ее выпад…
Это был доберман-пинчер, зверь, по слухам, выведенный для охраны тюрем и концлагерей. Когда Тони снова глянул через щелку в воротах, то увидел четырех псов, круживших неподалеку. Изредка кто-нибудь из них кидался на металлические створки, и Тони машинально отстранялся (сдерживая желание отскочить в сторону) каждый раз, когда перед глазами возникала зубастая собачья пасть.
Звуки, которые они издавали, не совсем соответствовали их темпераментным действиям, но главное – не соответствовала этому и мимика… Пес кидался на ворота с лаем – но нормальный пес должен был брызгать слюной и щериться, показывать клыки. Эти же звери зубов не показывали – ну точно как доктор W., улыбавшийся только глазами! Тони решил было, что собаки напичканы какими-то наркотиками – для пущей злобы, – но тут одному из зверей удалось просунуть в щелку узкий нос, и в лицо ударил не ожидаемый запах псины, а крепкий, терпкий дух химической лаборатории…
Боже правый, это были мертвые собаки!
Тони снова непроизвольно отшатнулся от ворот. Рассуждать о некротизации животных умозрительно – совсем не то, что столкнуться с мертвяком-пинчером. Некротизация людей имеет целью сохранение личности и разума, хотя и появилась в результате опытов по созданию универсального солдата. У собаки нет ни того, ни другого, тем более у собаки служебной, воспитанной для караульной службы в компании себе подобных, – такой пес вовсе не друг человека, привязанный к хозяину узами любви и преданности. У таких обычно и хозяина нет – служители, инструктора, вожатые… Эти псы и живыми-то человеку скорей враги, а мертвые…
Вот уж действительно – исчадия ада. И в чью же больную голову пришло проводить некротизацию таких собак?
Вспомнился разговор о лысой собачке старухи Пэм: каким нелепым показалось тогда предположение докеров о том, что животному можно сделать инъекцию… Пожалуй, это не укладывалось в базовые этические нормы, хоть и показалось очевидным с самого начала. Впрочем, война в принципе не укладывается в базовые этические нормы.
Доберман-пинчеры – красивые, грациозные собаки, и красота их функциональна. Они – совершенство быстроты и силы, как пущенная стрела…
Мертвые пинчеры двигались неуклюже, переваливались с боку на бок, будто имели механистические конечности. Взгляды у них были тусклыми, матовыми – остекленевшими. Некротизация отключает главный инстинкт живого – инстинкт самосохранения (что бы об основных инстинктах ни думал доктор Фрэйд). Интересно, к потере каких основополагающих свойств характера это ведет, если отсутствует разум?
Заглянув в щелку снова, Тони думать забыл об инстинктах мертвых собак… И лучше бы ему никогда не видеть существа, появившегося в узком поле его зрения (и направлявшегося к воротам)…
Страх был парализующим, липким, потным – от него на голове шевельнулись волосы, а ноги приросли к земле. Наверное, существо являло из себя какой-то архетип с самого дна темных закоулков подсознания – это был гибрид человека и собаки, прямоходящий пинчер, псоглавец, очевидно мужского пола, с покрытым шерстью почти человеческим телом. Чепрачного окраса…
Существо двигалось неловко, то приподнималось на носки (и тогда напоминало вставшего на задние лапы пса), то опускалось на пятки, выпячивало колени и шагало мелко, поворачиваясь на каждый шаг всем телом (и напоминало пса в позе «служить»). Пустой взгляд остекленевших, подернутых бельмами глаз смотрел сквозь стену, сквозь лаявших пинчеров, сквозь Тони… Тем не менее уродище добралось до ворот, из пасти его вырвалось что-то вроде храпа – и означало, должно быть, рык, – а потом залаяло. Но лай этот очень мало напоминал собачий – скорей, неумелую, жалкую попытку человека подражать собаке. Он был бы смешон, если бы не был так страшен. И так близок от лица. Тони явственно ощутил предобморочную дурноту (он терял сознание один раз в жизни, но запомнил, с чего это начинается). Пожалуй, некротизация животных не так уж сурово нарушала базовые этические принципы – по сравнению с созданием такого вот чудовищного гибрида…
Именно в эту секунду, когда Тони совершенно не ожидал нападения со спины, сзади на него навалились сразу двое или трое – выломали руки, уложили в грязь лицом, сели на ноги и придушили его собственным шейным платком. Наверное, Тони не услышал их приближения из-за собачьего лая, иначе им вряд ли удалось бы так быстро с ним справиться.
Удар остроносым ботинком под ребра был весьма ощутимым и оборвал дыхание – врезали с чувством и хорошим замахом. И, видимо, со знанием дела, потому что следующие два удара подряд пришлись по сухой кости чуть выше лодыжки, в одно и то же место. Если бы Тони мог вдохнуть, он бы вскрикнул. И, понятно, после этого отбиваться ногами у него бы получилось плохо (ну как минимум в течение часа, а скорей всего и дольше).
– Ну вот, теперь поставьте его на ноги, – произнес над головой смутно знакомый голос. – Но руки не отпускайте.
Тони попытался сопротивляться, но руки выкрутили слишком уж круто, да и на ногу было не наступить. Оставалось только отплевываться грязью, попавшей в рот. Державших было трое – третий натягивал шейный платок, не позволяя согнуться еще ниже, а потом еще и ухватил за челку, дернул к себе неожиданно – в шее что-то щелкнуло…
Четвертым был Эрик Блэр, разнорабочий Фермы по штатному расписанию, хотя экипировкой и походил на тюремного охранника.
Удар открытой ладонью по уху только кажется безобидным – на самом же деле может порвать барабанную перепонку: оглушает, ошеломляет, лишает воли. И не оставляет существенных следов. Наверное, бирманских полицейских где-то учат этому нехитрому и эффективному приему.
Нет, ну не мерзавец ли? И ведь скажет, что в темноте не узнал партнера по бриджу… Ничего личного – только функция охраны секретного объекта МИ5.
– Бэзил, открывайте калитку, – скомандовал Блэр (голос показался далеким и тихим). – Сунем шпиона к собачкам и скажем, что он сам пролез на территорию.
Если Блэр хотел Тони напугать, то удалось ему это блестяще – Тони давно не испытывал такого острого, всепоглощающего страха. Конечно, можно немного посопротивляться четырем мертвым доберман-пинчерам, которые не чувствуют боли и не боятся за свою жизнь, но итог, в общем-то, ясен: разорвут на куски, притом не сразу, а минут за десять-пятнадцать. Можно еще помолиться, чтобы кто-нибудь из них побыстрее порвал тебе сонную артерию, – говорят, потеря сознания наступает через тридцать секунд, – но молитва не очень надежное средство в такой ситуации, работает не всегда.
А помощники приняли слова Блэра всерьез: некто отпустил придушивший Тони шейный платок, за спиной стукнул засов, громыхнул лист железа и потихоньку скрипнули петли.
– Тубо, – рявкнул некто на пинчеров, и петли заскрипели громче.
Вполне возможно – и даже очень вероятно, – что охранники Фермы имеют негласное благословение начальства на столь простой способ расправы с любопытными, но Блэр наверняка рассчитывал на мольбу о пощаде… Ну, чтобы его победа не вызывала сомнений. И, чем черт не шутит, если погромче взмолиться, он хлопнет себя ладошкой по лбу и скажет, что не узнал товарища, принесет искренние извинения, прикинется виноватым и раскаявшимся…
– Блэр, да ты слетел с катушек… – выговорил Тони, когда его дернули назад, к воротам. Ну, чтобы у Блэра не осталось оправданий насчет «не узнал» или «в темноте не разглядел». – Мы же не в Бирме, а в Лондоне.
Надо сказать, Блэр очень артистично изобразил замешательство: приостановился, велел своим подождать, сделал вид, что всматривается Тони в лицо, включил фонарик, висевший на поясе… И, как и предполагалось, воскликнул с удивлением:
– Аллен? Что ты тут, черт возьми, делаешь?
– Вообще-то я искал тебя и собирался извиниться за вчерашнее.
– Это не лучшее место для встречи со мной… – растерянно промямлил Блэр – ответ, очевидно, поставил его в тупик.
Следовало врезать ему еще разок и хорошенько, как только стали свободны руки, но Тони от этого удержался.