Луна серебряным шаром висела над головой. Мартин Чандос пошевелился, борясь с бессонницей. Он старался расслабиться на твердой земле и на сложенной рубашке под головой в качестве подушки. Тень упала на его лицо, и, подняв глаза, он увидел Лиззи.
Она опустилась на колени рядом с ним, сев на икры. Ее рваная блузка и штаны исчезли, и она напоминала индейскую принцессу в традиционной юбке, украшенной коленопреклоненной фигурой Ицамны, бога неба. Грудь ее прикрывал перекрученный кусок белой ткани.
— Мы вместе прошли долгий путь, Мартин, — сказала она.
Она больше не выглядела той дикой буканьерской девкой, которая вернула его к жизни в каюте «Потаскушки». В ней появилась какая-то застенчивость, скромность, с которой она опускала длинные ресницы, прикрывая ими фиалковые глаза.
Мартин Чандос положил руку ей на плечо, удивляясь, что она дрожит. Его сердце бешено колотилось, внутри разрасталось какое-то незнакомое чувство, тяжелое и распирающее.
— Ты была больше, чем просто спутником, Лиззи. Ты была мне другом и помощником.
— Это, наверное, многое значит для такого человека, как ты, Мартин.
Он сел. Теперь ее колени прижались к его бедру, и, возможно, это давление или жар темных джунглей заставили его дышать быстрее. Он позволил своему взгляду скользнуть по ее коричневым, гладким плечам и тесной юбке ица, облегающей бедра. Ее ноги были тонкими и сильными, и его взгляд соскользнул по ним вплоть до сандалий из оленьей кожи, которые защищали икры.
Она была белой индианкой, стоящей здесь на коленях, лесным созданием джунглей, эльфом, пришедшим в серебряном лунном свете к нему из ночных сновидений. И его затопило нестерпимое желание попробовать на вкус дикий мед ее губ — здесь, сейчас, немедленно.
Он притянул ее к себе, и она скользнула в плен его рук, поддаваясь, мягкая и теплая. Он не помнил, чтобы поднимал голову или вообще шевелил ею, но ее губы вдруг оказались на его губах, и они так же крепко прижимались друг к другу, подрагивая от пронизывающего их голода.
— Мартин, — выдохнула она. — О, Мартин!
Ее рука вцепилась в его длинные каштановые волосы, держа его голову так, чтобы она могла читать в его горячих голубых глазах. То, что она увидела там, заставило ее склонить лицо и прижаться к его груди.
— Когда-то ты говорил, что любишь меня. Ты помнишь это? В деревне ица, когда на меня собирались положить раскаленные угли?
— Я помню, — хрипло сказал он.
— Это было только для того, чтобы придать мне смелости, Мартин? Ты ведь именно для этого тогда так сказал?
Мартин Чандос не мог сопротивляться голоду и желанию. Ни одна женщина никогда не действовала на него так, как эта варварская ведьма, с ее широко раскрытыми глазами, дрожащим ртом и густыми черными волосами, пахнущими какими-то духами ица. Ее храбрость на марше от индейской деревни к шахтам, свирепость, с которой она бросалась на солдат в доспехах, рвение и неослабевающий дух, с которым она шла по щиколотку в гнилой растительности, и манера, с которой она отказывалась позволить тропической жаре ослабить ее, завоевали его восхищение. Однако же она подозревала, что он испытывает к ней нечто большее, чем просто восхищение. У Мартина Чандоса словно открылись глаза. Он сказал:
— Чтобы придать тебе смелости, черт меня побери?!Да разве какие-нибудь мои слова могут сделать еще ярче огонь, который уже горит в тебе? Я сказал, что люблю тебя. И я именно это и имел в виду!
— А француженка? Селеста д’Ожерон?
Мысль о Селесте отрезвила его. Он слегка отстранился, и Лиззи, почувствовав, как он отстраняется, вздрогнула от охватившего ее страха.
— Я обещал жениться на ней, Лиззи.
Она вздохнула и поднялась. Он не видел ее лица, но видел, как напряглась ее спина. Он протянул руку, но она отошла к маленькому тюфяку из веток и листьев, который составлял ее постель.
Весь следующий день Мартин Чандос неотступно следовал за Лиззи, пытаясь улучить подходящий момент и объясниться. Ночью он долго лежал на спине, глядя в звездное небо, после того как она уснула. Он искал в своей душе ответ и пытался сделать выбор между данным им обещанием Селесте д’Oжерон и этим диким влечением плоти, которое побуждало его заключить Лиззи Холлистер в свои объятия. Но Лиззи не хотела его видеть. Она держалась особняком и отворачивалась, спеша уйти, когда он пытался что-то сказать.
Ближе к вечеру, когда они пробирались сквозь буйную путаницу стеблей орхидей и ароматного гибискуса, Лиззи споткнулась о низкую лозу. Мартин Чандос, идущий чуть позади, увидел тусклый серовато-зеленый отблеск в подлеске рядом с ней, и в тот же миг пистолет оказался у него в руке.
Он забил пулю в дюйме от черных волос Лиззи в зияющую пасть смертоносного зеленого попугайного змея.
А потом обхватил Лиззи большими руками и прижал ее к себе. Она боролась, колотя его мощную грудь крошечными кулачками. Змею она не видела, а Мартин Чандос и не думал показывать ей ее в данный момент. Он смеялся, прижимая ее к себе, такую сильную и все же и беспомощную.
Затем он поцеловал ее, горячо и неистово, с жаром джунглей. Она попыталась сопротивляться, но ее мускулы не могли справиться с руками, сковывавшими ее.
— Да! — выдохнул он, целуя ее. — Я сказал, что люблю тебя, и, клянусь серебряной рукой Нуады, я сказал правду! Ты ведьма джунглей! Ты белая Венера! Ты меня слышишь?
Его поцелуи становились все неистовее и, лишенная ими сил, она перестала сопротивляться и прижалась к нему. И медленно улыбнулась, когда его губы переместились от ее горла к маленькому уху.
— Но как же Селеста, Мартин? — выдохнула она.
— Да пусть убирается к черту эта Селеста! Это ты — моя женщина, Лиззи Холлистер! Какой же я дурак, что не догадался об этом раньше!
Тогда она повернулась, совершенно не стыдясь, и нашла его губы своими. Они целовались до тех пор, пока Редскар Хадсон не наклонился под веткой пуансеттии и не начал громко высказывать неодобрение в адрес подобной задержки.
В ту ночь и еще две следующие ночи они спали бок о бок в жарких джунглях, целомудренные, как дети. Мартин Чандос не прикасался к ней, только пил поцелуи из фонтана ее губ.
— Это жестоко по отношению к себе и к тебе, дорогая, но я подожду, пока мы не поженимся по всем правилам. Фаш, ты делаешь из меня святого с этой новой любовью!
Так он говорил, и ее мягкая ладонь гладила его по щеке, ее фиалковые глаза становились мечтательными, и тяжесть ее черной головы опускалась на его плечо, и она засыпала, обнимая его.
Они прибыли в Пуэрто-Белло вслед за караваном мулов из Панамы, привезшим серебряные бруски из Перу и золотые слитки и изумруды из Новой Гренады. Маленькие серебряные колокольчики звенели по всей Золотой дороге, которая тянулась от Панамы до Пуэрто-Белло и его гавани длиной в милю, потому что стояла поздняя весна, время большой ярмарки, на которую приезжали торговцы из Панамы, Сан-Хуан-де-Ульны и Санто-Доминго. Серебро и золото будут сложены на большой рыночной площади и отправлены на корабли флота, стоявшего на якоре перед фортами.
Трое проводников из племени ица оставили их в нескольких милях ниже Золотой дороги, в мангровом болоте, откуда Мартин Чандос мог видеть громады фортов Пуэрто-Белло, Сан-Фелипе-де-Сотомайор и Сантьяго-де-ла-Глория.
Никто не обращал на них внимания, пока они следовали за гружеными мулами в город в сумерках, одетые в позаимствованные наряды, украденные из небольшого торгового обоза. Их стремительная атака прошла незамеченной, поскольку никто не подозревал о присутствии пиратов так близко к карибскому городу. Они миновали замок Сан-Джер и двинулись дальше по мощеным улицам к богатым особнякам. Они избегали людных улиц, прячась в узких переулках. Они шли быстро, а так как в это время была большая ярмарка и многие жители бродили по улицам, то не привлекали к себе внимания.
Наконец они подошли к складам, стоявшим перед гаванью, — огромным зданиям из камня и дерева, лишенным украшений. Кинжал вскрыл замок, и один за другим они проскользнули в огромные деревянные двери. Пока остальные прятались в темноте, Мартин Чандос за руку потащил Лиззи в противоположный конец склада. В лунном свете гавань казалась серебряной лужицей перед их глазами.
Он перевел взгляд на стоящие на якоре корабли, осматривая их один за другим. Один галеон, высокий и черный, с парусами, свернутыми на реях и позолоченной резьбой, сверкающей в лунном свете, привлек его внимание. Что-то в этом корабле было знакомое, но забытое.
А потом Мартина Чандоса осенило, он напрягся, и с его губ сорвался тихий смех.
— Шутка судьбы, Лиззи! Это «Мститель» вон там. Корабль дона Карлоса Эскивеля Алькантары. Какая ирония в том, что именно его корабль доставит нас всех домой, на Тортугу!
Он стянул с себя расшитую атласом куртку и кружевную рубашку, оставшись обнаженным до пояса в бриджах и шелковых чулках. Рядом с ним что-то шевельнулось, и он увидел. Что Лиззи Холлистер стягивает с себя испанское платье, оставшись в индейской тунике и улыбаясь ему.
— Я поплыву с тобой, Мартин, — сказала я однажды, — твоя судьба — моя судьба. Так будет всегда.
— Ах, Лиззи, твоя красота разрывает сердце мужчины!..
Он обнял ее, его губы нашли ее губы, и, затаив дыхание, он отстранил ее от себя.
— У меня не будет настроения плавать, если мы продолжим в том же духе, Лиззи, дорогая! Я не думаю, что смогу это сделать после того, как уговорю тебя остаться, так что пойдем!
Они нырнули в воду двумя прыжками и поплыли бок о бок через гавань, от каменной пристани, примыкавшей к складу, к огромной черной громаде «Мстителя». Они поймали якорную цепь и вцепились в нее, прислушиваясь. Но ни тревожного окрика, ни топота ног на палубе не услышали.
—Все на ярмарке, развлекаются, вот и все. — Он тихо рассмеялся. — Я рад доставить им такое удовольствие. Это дает нам свободу действий на верхних палубах. Нам не придется возвращаться за остальными. Мы можем взять его сами.
Он первым взобрался по железным перекладинам и, держась рукой за поручень, обвел взглядом пустые палубы. Потом он наклонился, схватил Лиззи за запястье и потащил наверх, и вода капала на доски. Они вместе двинулись по главной палубе к люкам. Беглый осмотр показал им трюм, уже наполненный сем необходимым для выхода в море, с бочонками с водой и жестянками с едой, хранящимися рядом с бочонками с порохом и железными пушечными ядрами.
— Дон Карлос осторожный и предусмотрительный капитан, — признался он. — Мне очень жаль, что я не могу задержаться и сказать ему за это спасибо. Но мне нужно думать не только о себе. Еще немного, и мы отправимся на корму проверить каюты. А потом мы позовем ребят со склада и поднимем якорь.
Они шли по доскам квартердека, когда услышали низкий чувственный смех. Они застыли, как мокрые статуи, по обе стороны клетки с посохом-хлыстом.
— Женский смех, — прошептала Лиззи.
— Да, так смеется женщина, когда мужчина начинает ей нравиться. Он доносится из капитанской каюты, Лиззи!
Не может же быть, чтобы дон Карлос был в своей каюте?
Мартин Чандос шел вперед на мокрых, обутых в чулки ногах, ион уже касается кончиками пальцев дверей каюты, и она поворачивалась; и он стоит, глядя в кормовую каюту, ярко освещенную десятками высоких свечей.
Дон Карлос Эскивель Алькантара сидел в парчовом коронационном кресле. Он как раз наклонился, чтобы погладить женщину, которая заливалась смехом, а ее рыжие волосы свисали с его руки.
Только когда дон Карлос почувствовал сквозняк и поднял худое лицо, чтобы глянуть на дверной проем, Мартин Чандос вспомнил, что у него нет оружия.
Женщина выскользнула из рук испанца на пол, когда дон Карлос вскочил и потянулся за рапирой, лежащей на столе красного дерева. Ее смех превратился в сипение, она поправила на плечах растрепанный корсаж. На мгновение Мартин Чандос увидел ее лицо, и что-то похожее на шок пронзило его.
— Изабелла де Соролья! — прошептал он. Ее карие глаза расширились. Рука, которой она прижимала к груди порванный атлас и кружева, задрожала.
Дон Карлос хмуро перевел взгляд с мужчины в дверях на женщину, стоявшую у его ног на коленях.
— Вы его знаете, Изабелла?
Изабелла рассмеялась, запрокинув голову и открыв рот.
— Знаешь его? Я знаю его, и вы тоже, Карлос! Как и вся Испания! Он — Мартин — человек, которого вы хлестали по спине на палубе «Фортрайта»! Забавная шутка, не правда ли?
— Черт побери! — выругался дон Карлос, сверкая темными глазами. Он поднял рапиру и направил ее на ирландца. —Да! Теперь я его узнаю!
Дон Карлос также заметил, что у Мартина Чандоса нет ни рапиры, ни сабли, ни абордажного пистолета.
Рослый ирландец проклинал свою порывистость, из-за которой бросился в воду без оружия. Он не собирался подниматься на палубу «Мстителя», он хотел только высмотреть ее охрану. Но тишина и кажущаяся безлюдность на борту послужили для него приманкой, и теперь он стоял с обнаженной грудью, а клинок дона Карлоса стремительно приближался к его коже.
Дон Карлос рассмеялся и сделал выпад, но Мартин Чандос уже падал, подцепив рукой ногу противника. Кончики его пальцев скользнули по красной коже, и он покатился дальше, упираясь в большой морской сундук розового дерева. Его рука нащупала серебряный канделябр, и он швырнул его в испанца.
Дон Карлос усмехнулся. Его черные глаза горели.
— Запри дверь, Изабелла… — прошептал он.
Мартин Чандос услышал, как заскрежетал ключ, и краем глаза увидел, как Изабелла, стоя спиной к двери, прячет ключ за корсаж. Этот жест испанки был искрой, воспламенившей Лиззи Холлистер.
Она выскользнула из тени, и ее индейская туника развевалась, словно какой-то дикарский флаг, когда она набросилась на испанку, схватив ту за волосы и как следует дернув. Изабелла закричала, Лиззи тоже открыла рот, но не для крика, а чтобы впиться белыми острыми зубами в ненавистную плоть соперницы.
Через мгновение обе женщины уже катались по ковру каюты, царапая друг друга ногтями и рыча, словно дикие звери, и их одежда рвалась под крепкими пальцами. Пораженные их яростью, дон Карлос и Мартин Чандос некоторое время наблюдали за ними.
Первым от них отвернулся испанец. Его длинные пальцы сжали рукоять шпаги, и он скользнул вперед, держа клинок перед собой. Он прошептал тонкими губами:
— А теперь я разделаю тебя, как ирландскую свинью!
Мартин Чандос схватил скамеечку для ног и отбился ею от клинка, сверкающего в свете свечей она, словно молния, мечась то туда, то сюда. Он чувствовал, как это словно раскаленное добела железо вытягивает кровь из его предплечий.
Он прыгнул к огромному столу, перепрыгнул через него и поставил его между собой и испанцем. Его глаза отчаянно блуждали по каюте.
И тут он увидел ее, висящую на стене. Длинная гибкая черная бычья плеть, заплетенная и туго свитая, с роговою рукоятью. Над пушкой на «Фортрайте» его пороли при помощи не просто плетки, а настоящего оружия. Он добежал до нее в два прыжка и сдернул вниз.
Дон Карлос смотрел на него широко раскрытыми глазами и проклинал свою жестокость, которая заставила его поиграть с этим ирландским демоном, прежде чем убить. Чтобы скрыть охватившую его неуверенность, он бросился вперед, намереваясь вонзить свой клинок в живот противника.
Мартин Чандос уже давно не чувствовал в своих пальцах рукоятки хлыста. В юности, на отцовской ферме в Голуэе, он упражнялся в этом искусстве со старым Коналом, который был его наставником.
Он компенсировал неуклюжесть чистой силой. Он взмахнул черной плетью так, что она закрутилась вокруг талии дона Карлоса. Прежде чем хлыст успел размотаться, он дернул его в сторону и бросился навстречу испанцу, сжимая кулак и размахиваясь со всей мощью своего огромного тела.
Если бы его кулак достиг цели, он сломал бы испанцу челюсть. Но дон Карлос двигался слишком быстро, отскакивая в сторону и делая выпады.
Его клинок чиркнул по ребрам Мартина Чандоса, и по телу потекла струйка крови. Смех испанца стал лихорадочным. Он шел, как бык, опустив голову и выставив перед собой клинок. Мартин Чандос отступил в сторону и вернулся в центр комнаты. Он поднял руку, и черная плеть, извиваясь, скользнула над его головой, а затем направилась прямо на испанца. Она обвилась вокруг его лица, кусая. А потом она снова взмыла ввысь и опустилась, разорвав пополам его бархатный камзол и прильнув горячим огнем к ребрам.
Дон Карлос споткнулся. Плеть превратилась в летящее пламя, которое терзало бедра и грудь. Один раз она хлестнула его по лицу, рассекая плоть. Он закричал, бросаясь со шпагой наперевес на танцующего гиганта, чья правая рука управляла безумной и безудержной пляской черной бычьей плети.
От этого хлыста никуда не деться. Он нашел его грудь и ногу, лицо и шею, каждый раз обжигая, словно адским огнем. Испанец бросился вперед, к Мартину Чандосу, который стоял перед наклонными окнами кормовой каюты, и на этот раз хлыст не остановил его.
Выставив перед собой клинок, дон Карлос врезался в окна. Они сломались, звякнув, но свинцовые рамы на мгновение удержали его, дав зависнуть над галереей и кормовыми стойками. Но лишь на мгновенье.
А потом он падал сквозь ночь, и его крик терялся в порыве ветра. Его тело ударилось о перила галереи с глухим стуком ломаемых костей. А потом он опрокинулся, подпрыгнул на изогнутом руле и скользнул в черные маслянистые воды гавани.
Мартин Чандос висел в разбитом окне, глядя вниз на цепочку пузырьков, которые лопались один за другим, пока не осталась только гладкая зыбь воды.
Со вздохом он вернулся в комнату, где Лиззи Холлистер поднималась от неподвижного тела Изабеллы. Индейская туника исчезла, и обнаженная Лиззи с удовлетворением наблюдала, как взгляд Мартина Чандоса скользит по ее телу. Затем она наклонилась и подобрала парчовый плащ, который Изабелла надела на «Мстителе», и завернулась в него.
Ее глаза сверкали поверх мехового воротника.
— Ты приведешь людей, Мартин. Мне нужно найти что-нибудь, во что можно было бы одеться. Тогда я присоединюсь к вам.
Они отнесли пребывавшую в беспамятстве Изабеллу к тендеру, который ткнулся носом в изогнутый корпус черного галеона. Она не очнулась, пока Мартин Чандос не доставил ее на булыжную мостовую складского причала и не поставил на ноги. Лиззи, одетая в позаимствованную рубашку и бриджи, протянула ей плащ.
Лиззи Холлистер и Мартин Чандос стояли и смотрели, как Изабелла де Соролья навсегда уходит из их жизни. Затем, взявшись за руки, они вошли в темный склад.
До их ушей донесся возбужденный шепот. Из темноты в лунный свет, заливавший открытую дверь склада, протянулись руки, увешанные ожерельями из гигантских розовых жемчужин, усыпанных бриллиантами, руки, сжимавшие желтые дублоны.
— Сокровище, Мартин! — хрипло прошептал Редскар Хадсон. — Сокровища, которые испанцы сняли с кораблей своего флота, чтобы захватить нас у острова Ворона! Они заменили их свинцовыми слитками.
Он вспомнил, как три испанских галеона сбрасывали эти свинцовые слитки, которые он сначала принял за золото, в воды Карибского моря. Он тихо рассмеялся над шуткой, которую сыграла с ним ироническая судьба.
— Сюда, — позвал другой голос из темноты. — Эти сундуки, просто умоляют, чтобы их забрали!
Они показывали ему сокровища, танцуя перед ним в нетерпении, открывая крышки сундуков, чтобы пропускать сквозь пальцы монеты и драгоценности, подсовывая ему сундуки с блестящими бриллиантами. Он видел золото и серебро, жемчуг, бриллианты и изумруды. Размеры богатства ошеломили его, ибо это был урожай за целый год, от Жемчужного побережья Ориноко на запад до городов инков в Перу и на север через страну золотых рудников до Веракруса.
— Наложите на него руки, — сказал он им. — Заберем столько, сколько сможем унести. Мы научим испанцев как с нами шутить!
В темном складе поднялся горячий и густой смех. Они бежали, шлепая по полу босыми ногами, чтобы выполнить его приказ. Редскар Хадсон взял с собой дюжину людей и принялся ходить взад и вперед по причалу, беря пустые лодки. Не прошло и часа, как они уже покидали черный склад, их катера и тендеры были до самых бортов завалены грузом сокровищ.
Оставалось меньше часа до рассвета, когда шпангоуты «Мстителя» зазвенели, а его якорь поднялся на палубу. С перил, на которые Мартин Чандос опирался вместе с Лиззи, он мог видеть внизу, на палубе, повинующихся крикам Редскара освобожденных рабов — смесь англичан и французов, голландцев и шотландцев. Ему казалось, что он мысленно видит их сыновей и сыновей их сыновей, потому что в великом новом мире эти люди внизу женятся на ирландских девушках и немках, французских девушках и англичанках, голландках и итальянках. Их потомки будут членами сильной, новой породы людей на земле. Их потомки будут американцами.
— Американцы, — прошептал Мартин Чандос и притянул Лиззи к себе. — Они станут отцами новой расы, эти люди. Не просто одна национальность, а смесь всех. Так же, как и мы сами, Лиззи, дорогая.
«Мститель» бесшумно проскользнул мимо форта Сантьяго-де-ла-Глория в последней пелене темноты, когда первые алые проблески зари осветили горизонт на востоке, окрасив мужчину и женщину у поручней в алый цвет.
Лиззи пошевелилась.
— А как же Селеста, Мартин? Что мы ей скажем?
Мартин Чандос нахмурился.
— Правду, Лиззи. Но мне не хочется думать о том, как она это воспримет. Я предпочел бы встретиться лицом к лицу с мечом дона Карлоса, чем с ее обвиняющим взглядом.