25–26 апреля 422 года от н.э.с.
Волчок твердо решил, что уйдёт из гвардии, ещё по пути в Хстов. Такое солнце светило – яркое, весеннее, тёплое… И не хотелось выполнять приказы не раздумывая.
Но, добравшись до казармы, Волчок испугался. Огненный Сокол никому не рассказал о злосчастном ведре, а мог. Ведь как посмотреть: паскудную штуку выкинул Волчок, подлую. За это не только из гвардии могли выбросить с позорной казнью, за это и на костёр отправить могли.
И если сейчас заявить об уходе из гвардии, то… Не один Огненный Сокол знал о провале в землянке Чернокнижника, и нашлись бы люди, которые захотели бы спросить Волчка, не из жалости ли ко Злу он хочет бросить службу. А как спрашивают в подвалах башни Правосудия, Волчок знал не понаслышке.
И он решил немного подождать. За поход на Лысую горку (один из всей бригады) он получил столько золота, что смог купить лошадь в хозяйство отца. И ещё осталось.
Гвардейцы постарше советовали не тратиться зря, а снять комнату получше, но Волчок упорно пропивал деньги в кабаках, вспоминая о том, что Огненный Сокол продал пятерых колдунов в замок Белого Быка. В тот день – один из первых пасмурных дней после колдовства на Лысой горке – вахта закончилась в шесть вечера, и Волчок успел набраться задолго до заката.
Заботливый хозяин кабака помог ему надеть плащ и довёл до порога, живо интересуясь, доберется ли Волчок до казарм. Снова моросил дождь, и от этого хотелось выть – злобно и отчаянно.
– Татка, принеси мне солнца! – рявкнул Волчок в полный голос на пороге кабака. Хозяин отскочил в сторону и потянулся рукой к длани Предвечного на груди. Волчок повернулся в его сторону и осклабился:
– Что, испугался, скотина? Не бойся. Я никому не скажу, что ты знаешь эту песню. А откуда ты её знаешь? Почему я её не знал, а ты знаешь?
Хозяин кабака поспешил скрыться внутри и захлопнуть дверь за спиной Волчка. Волчок только посмеялся и сошёл на мостовую. Наверное, ноги долго носили его по городу, потому что перед дверью в кабак «Семь козлов» он оказался уже в сумерках.
Мысль напугать ещё одного хозяина кабака показалась Волчку забавной, поэтому он, распахнув дверь на всю ширину, выкрикнул с хохотом:
– Татка, принеси мне солнца!
Хозяин только на секунду вскинул взгляд и продолжил считать деньги, разложенные на залавке. В кабаке никого не было. Волчок плюхнулся за стол и обхватил голову руками.
– Ну? – рявкнул он через минуту. – Чего ты там вошкаешься? Я золотом плачу́, понял? Зо-ло-том!
– Тебе кваску или рассолу? – невозмутимо спросил хозяин.
– Да ты… Да как ты смеешь!
– Если пожрать – это напротив, в «Пескарь и ёрш». Кстати, советую – там вкусно кормят. И переночевать оставят, если идти не сможешь.
От мысли о еде с души воротило, но слово «переночевать» показалось вдруг сладким и желанным. Не хотелось в казарму, до тошноты не хотелось. Волчок еле-еле выбрался из-за стола и уснул бы в луже возле кабака, если бы не мальчишка, которого свистнул хозяин.
«Пескарь и Ёрш» оказался махоньким трактирчиком, Волчок вломился туда с грохотом, едва не опрокинул стол, сдернув с него скатерть. Проорал какую-то скабрезность и вдруг натолкнулся глазами на хозяйку – пышную женщину средних лет, всё ещё красивую и очень похожую на мамку. Злость прошла, кураж куда-то исчез – стало грустно вдруг и холодно.
– Мамонька… – позвал Волчок тихо. – Дай мне поесть чего-нибудь.
– Садись, сынок, – ответила женщина с усмешкой. – Сейчас принесу.
Проснулся Волчок поздним утром, в чистой постели, на перине, в окружении пуховых подушек. И с удивлением заметил, что разделся перед сном.
Но, когда увидел свою одежду добросовестно сложенной на сундуке, не поверил своим глазам. И начищенные сапоги стояли у двери, а над ними на гвозде висел плащ. Вряд ли бы он стал чистить сапоги на ночь глядя, и уж точно не приготовил бы на утро кувшин с холодным квасом – тот нашелся на табуретке у изголовья.
Комната была маленькой, но уютной. С изразцовой печью в углу, бронзовым подсвечником на квадратном столе перед окном, креслом, сундуком и начищенным до блеска умывальником в форме рыбы. Умывальник Волчку особенно понравился.
Он спустился в трактир не сразу – не хотелось уходить – и на лестнице лицом к лицу столкнулся с хозяйкой.
– Что, проснулся? Сынок. – Она рассмеялась.
– С добрым утром, – ответил Волчок и добавил: – Мамонька.
– Садись за стол, сейчас ещё оладушек напеку. Тебе со сметанкой или с мёдом?
– С медом… можно…
А в трактире за столом сидел Змай. В штанах, но босиком и в нижней рубахе – будто только что встал с постели. Рот у него был набит оладьями, поэтому он кивнул напротив себя, приглашая сесть.
Волчок испугался вдруг чего-то, посмотрел по сторонам, но сел, продолжая оглядываться.
– А зря ты это ведро опрокинул, – начал Змай, проглотив оладьи. Даже не поздоровался! – Человек в Особом легионе, да ещё и при самом Знатуше, мне бы очень пригодился.
– Откуда ты знаешь про ведро?
– Какая разница? Со змеей, конечно, лучше бы получилось. Шуму было бы гораздо больше. Но ты же о змее не знал, поэтому спасибо.
– Считай, что я спасал Градко. – Волчок вскинул глаза – смерти Градко он вовсе не желал.
– Вряд ли бы он умер от укуса этой змеи. Здоровый мужик. Поболел бы с месяц-другой. А бойцы у Знатуша проверенные, он бы ни на секунду не задержался, успел бы уйти. А не успел – значит, не судьба. На войне как на войне.
– А что, разве колдуны знали, что мы на Змеючьем гребне?
– Конечно знали. С самого начала было понятно, что колдовать придется под прицелом. Мы не ожидали только лазутчиков в лагере, хотя можно было и догадаться. Славуш ведь встретил Огненного Сокола, хорошо его запомнил.
– Славуш? Это лазутчик, которого мы поймали у поворота к замку? – удивился Волчок.
– Ну да. Разведчик. Я не понял только, почему Знатуш позволил ему уйти. Сомневаюсь, что его мог обмануть пятнадцатилетний пацан.
– Ему велел этот… Дертский… То есть не дертский, конечно… Господин Красен.
– Вот как? Чудотворы пожалели юношу? – Змай подался вперед. – Мне это кажется сомнительным… Значит, всё же чудотворы…
– Нет. Наверное, не пожалели, – ответил Волчок. И рассказал про невидимый камень и про то, как господин Красен велел о нём забыть.
Хозяйка трактира, шелестя множеством юбок, подплыла к столу и поставила перед Волчком широкую тарелку с оладьями, щедро смазанными медом.
– Кушай, сынок. Щас ещё молочка принесу.
– Эй, а мне можно молочка? – спросил Змай.
– И тебе, и тебе, мое золотце. – Хозяйка поцеловала его в висок. – И молочка, и пирожка с курочкой.
Она уплыла обратно в кухню, а Змай откинулся на спину стула и пробормотал себе под нос:
– Невидимый камень, значит? Никогда бы не подумал… Не говори никому об этом, ладно?
– Что, подаришь мне ещё одну книжку? – усмехнулся Волчок.
– А ты хочешь книжку? – засмеялся Змай. – Слушай, а эти… господа… Они с вами в Хстов вернулись или на Змеючьем гребне остались?
– Остались. Я ещё удивился: что им там делать, если все колдуны разошлись? – Волчок наворачивал оладьи – горячие и пышные.
– Это тоже интересно… Значит, портал всё же действует.
– Какой портал?
– Не обращай внимания. Это я так, о своём. Как идет служба? Не за страх, а за совесть? Весело, я смотрю.
– Я не хочу служить в гвардии, – сказал Волчок и потупился. – Я уйду.
– Погоди. Не руби с плеча. Я составлю тебе протекцию – будешь служить где-нибудь в канцелярии. Писать умеешь? Волчок покачал головой.
– Научишься. И с хлебным вином кончай.
Змай приподнялся, услышав шлепки босых ног на лестнице, и в трактир вбежала кроха – в той же белой рубашке с оборками, с растрепанными волосами. В руках она прятала свою серебряную подвеску, но даже сквозь плотно сжатые пальцы наружу пробивалось молочно-белое свечение.
– Татка! Татка! Смотри! – то ли с испугом, то ли с радостью крикнула кроха, но тут же осеклась, увидев Волчка, насупилась и попятилась, покрепче прижав подвеску к себе.
Лицо Змая изменилось до неузнаваемости. Он побледнел, рот его приоткрылся, брови встали домиком – показалось, что на глазах его мелькнули слезы.
– Не бойся… – сказал он чужим, дрогнувшим голосом, выходя из-за стола. – Это и есть Волче-сын-Славич, который опрокинул ведро, когда тебя хотели украсть гвардейцы.
Стул с грохотом повалился на пол – Змай задел его, но даже не заметил. Девочка взглянула на Волчка посмелей. И в этот миг Волчок подумал, что правильно сделал. Стоило опрокинуть ведро только для того, чтобы это чудное дитя его не боялось.
Змай же опустился перед дочерью на одно колено и обеими руками разжал её пальцы.