— Они не согласятся, — сказал Боцман с птичьей фамилией, когда от жареной козлятины остались лишь приятные воспоминания и чисто обгрызенные кости, по-походному зарытые в дотлевающие угли, дабы не разводить мух. — Джиеро не захочет… Я его знаю, он… не то чтобы не слишком хороший человек, но…. Они возят кха-бриш.
При последнем слове Боцман поморщился и сплюнул, словно ему на язык попало что-то неприятное. Впрочем, в каком-то смысле так и было. И его слова многое объясняли. И снисходительную заносчивость матросов с «Русалки», и странную невосприимчивость их капитана, на которого не произвела ни малейшего впечатления ментальная атака Дайма (правда, по самому легкому варианту, Дайм не хотел продавливать и принуждать, так, продемонстрировать часть возможностей).
Кха-бриш. Редкостная дрянь. И очень дорогая.
орговцы, промышляющие этой дрянью, и сами чаще всего со временем подсаживается на свой товар. Трудно удержаться и не попробовать. А попробовал — и все. Считай, пропал. Кха-бриш — это тебе не безобидная гоблинова травка, привыкание почти мгновенное.
Хотя изготавливали его как раз из этой самой травки, которой в империи баловался чуть ли не каждый второй. Хотя бы по молодости, разочек вместе с друзьями и не всерьез. Или просто по молодости. Или просто с друзьями по случаю… или от случая к случаю. Или даже всерьез, по праздникам или с устатку, а что такого, да это же как же чердак продуть надо-то, чтобы такую малость за преступление-то посчитать? Это что же теперь, и пива, что ли, не выпить рабочему человеку?! Придумают тоже!
Гоблинова травка действительно особого вреда здоровью не приносила и привыкания вызывала куда меньше упомянутого пива — если, конечно, не дымить ею сутки напролет. Так, легкий релаксант и обезболивающее. Среди грузчиков в крупных портах (а в спокойные времена — так и среди охранников тоже) ее курение даже поощрялось, поскольку существенно снижало агрессивность и минимизировало случайные беспорядки. Зависимость она вызывала скорее психологическую — кому же не приятно после тяжелой работы на несколько часов расслабиться, успокоиться и забыть о боли в перетруженных мышцах или сорванной спине? И слезали с нее легко, меняя работу или переключаясь на другие интересы. Чаще всего даже помощи менталиста не требовалось.
Кха-бриш — дело другое. Наркотик не простых умученных жизнью работяг, а золотой молодежи, недовольных своей жизнью сишеров и наиболее состоятельных бие. Его относили к так называемой «красной зоне», зоне повышенной опасности, траурной. Шестая производная от исходного сырья, не просто более концентрированная дрянь, но еще и магомодифицированная, с добавлением новых свойств. Вместо легкого расслабления — возбуждение и эйфория, вместо обезболивания — острое удовольствие и яркие краски, экстаз, прилив энергии, ощущение собственной силы и непрошибаемая радость. Все это, правда, приводило к довольно быстрому выгоранию нервных клеток, требовалось все чаще подпитывать их новыми порциями кха-бриша — чтобы поддерживать уже ставшее привычным и необходимым состояние восторженной экзальтации и непреходящего наслаждения.
Замкнутый круг, выйти и которого невозможно без помощи сильного менталиста. Собственно, поэтому кха-бриш и был головной болью Магбезопасности, поэтому и запрещен был в большинстве стран. Ну а еще и потому, что подсаживались на него очень быстро. Зачастую — с первой затяжки.
Карали за его производство и продажу жестоко. Но и стоил он столько, что многие контрабандисты считали риск оправданным.
Интересно, вся ли команда «Русалки» всецело поддерживает своего капитана в этом вопросе? Или там могут найтись не совсем согласные? Или даже совсем не согласные…
— Ну а команда… что команда?— задумчиво продолжил Боцман с фамилией чайки, словно подслушав Даймовы мысли. — Люди разные. Есть совсем о семи ветрах на чердаке, а есть и другие, у которых просто раньше другого выхода не было. Они могли бы сменить команду на таких условиях. Могли бы, да… Только… тут ведь какое дело… Днем они не рискнут, ночью только если. Когда Джиеро вырубится и часовые бдительность потеряют. А сейчас, на глазах у всех… Нет. Не рискнут.
— Значит, не судьба, — Дайм пожал плечами, хотя куда больше ему хотелось поежиться. — Ночью я предпочту держаться от этого места как можно дальше.
Плечами он все-таки передернул, не удержался. И еще раз покосился на деревья — до ближайших было не больше десяти шагов. И почему-то это раздражало, хотелось увеличить расстояние хотя бы вдвое. Как-то уж слишком быстро чаща становилась темной и непролазной, буквально за вторым-третьим деревом, обрастая кустами и лианами. Как-то уж слишком… нарочито, что ли?