Большой мужчина, который боится, стал добрый совсем. Как добрый мужчина, который пах неедой и разным. Этот пахнет красной едой и разным не пахнет вообще, но он добрый. Он напал на большого и злого. У него нет белой еды, но у него есть красная еда и он тоже делает тепло и мягко сразу. Говорит слова и трогает хорошо и даже смешно. Еще он притворяетсязлыми и хочет напасть, чтобы страшно, и тогда смешно.
***
– Сейчас я ему сделаю носорога. – Тони приложил ко лбу выставленные вперед пальцы и заревел по-носорожьи. Малыш, сидевший у него на коленях, взвизгнул от восторга и снова засмеялся. – Ну вот, носорогов он тоже не боится. Что уж говорить о козах…
Кейт пеленала Урсулу и с умилением поглядывала на развлечения Тони.
– А знаешь, мне ни разу не удалось его рассмешить, – сказала она. – Мне он только улыбался.
– Ну ты же не делала ему носорогов. А он мужчина, ему нужен адреналин.
– Мне кажется, адреналина ему хватало с лихвой.
– Не скажи. Это же игра, и он понимает, что это игра.
Тони сыграл с малышом в еще одну известную ему игру – «ехали по кочкам», которая заканчивалась провалом между коленей, и финал снова привел Люка в восторг.
– Может, все-таки на «Графа Цеппелина» я сам его повезу? – спросил Тони у Кейт. – Он меня совсем не боится. И даже наоборот: мне показалось, что он мне вполне доверяет.
– Дело не в нем. Если тебя прихватят с Люком на руках, то убьют и тебя, и Люка. Если Люка повезу я, то все решат, что я везу Урсулу.
– А если, увидев меня с ребенком, они не догадаются, что это Урсула?
– Догадаются. Она гораздо меньше. Но меня они ждут с ребенком на руках и на его размер не обратят внимания.
– Как-то сомнительно… – проворчал Тони. – И что они подумают, когда ты одна выйдешь на улицу? Мне кажется, гораздо меньше риска будет, если ты сядешь в парокэб, а я незаметно передам тебе не одного ребенка, а двух. Ну кто там в темноте разглядит, сколько раз я доставал ребенка из коляски? А если добавить два-три свертка с вещами, они и вовсе собьются со счета.
Кейт уложила Урсулу в кроватку и подошла к окну, открыв щелку в плотных шторах.
– Мы скоро будем дома. Это наша последняя ночь в Лондоне. И наверное, мы никогда больше его не увидим. Тебе не жаль?
– Нет, – соврал Тони.
Если бы не Кира, вранье было бы не таким откровенным. Но Кира – это блажь.
– Неужели?
Кейт, конечно, имела в виду именно Киру, но не стала уточнять – спасибо и на этом.
– Я слишком сильно хочу домой. Гораздо сильней, чем сожалею о разлуке с Лондоном. И… знаешь, мне почему-то не верится, что я доберусь до дома. Не знаю почему. Предчувствие.
Кейт трижды плюнула через левое плечо.
– Все будет хорошо, вот увидишь. Мы с тобой непременно должны туда вернуться…
– Слишком гладко все шло. Так не бывает. Я не верю, что нам удалось обмануть ветеранов. Я не верю, что в МИ5 никто не догадывается о том, что происходит.
– Ты не делал ошибок. Почти. И не так уж гладко все шло… Осталось немного. Осталось несколько часов. Если ты будешь нервничать, то можешь ошибиться в последнюю минуту.
– Я совершенно спокоен. Просто тоска какая-то внутри. Непонятная.
***
У Кейт не было домашнего телеграфа, и в пять утра Тони пошел ловить такси на улице – она должна была спуститься вниз с коляской, когда увидит из окна подъехавший парокэб. В полночь на пост заступил доктор W., и Тони счел это добрым знаком. Как и туман, особенно густой тем холодным утром.
Выйти из дома так, чтобы не заметил доктор (ветеран!), было непросто, и в другой раз Тони нашел бы соревнование забавным, но тут бросать ветеранам вызовы не хотелось. Доктор – добрейшей души человек, однако злоупотреблять его добротой как-то нечестно, не по правилам.
Тони не умел надолго задерживать дыхание и по команде останавливать сердце – оно грохотало в ушах так, что было слышно, наверное, и в соседнем квартале. По три капли масла в каждую дверную петлю – еще вечером дверь на улицу визгливо скрипела, такое запоминается. Его никто не учил ходить бесшумно, он учился сам и не мог с уверенностью сказать, насколько хорошо у него это выходит.
Невозможно несколько часов смотреть в одну точку – на дверь, например… И доктор W. прогуливался вдоль дома, чаще глядя на подвальные окошки. В щелку его было хорошо видно, хотя туман делал тени гуще, тусклые фонари Питфилд-стрит не разгоняли темноту, а свет кровли не достигал земли.
Тони дождался, когда доктор пройдет мимо двери и двинется дальше к ней спиной, – выскользнул наружу, слился со стенкой. Медленно, шаг за шагом, чтобы не привлечь внимания резким движением, двинулся в противоположную от доктора сторону.
Может, доктор его и заметил, но сделал вид, что ничего не происходит. А может, и не заметил. Оказавшись за углом, Тони еще некоторое время не двигался и не дышал, а потом спокойным шагом задворками направился к повороту на Кингсленд-роуд.
В пять пополуночи такси поймать не просто – слишком рано для раннего утра и слишком поздно для позднего вечера. Да и район не располагал к тому, чтобы его жители разъезжали в парокэбах. Но четверти часа оказалось достаточно. Тони пояснил кэбмену, что они едут к причалу круизного лайнера с детьми и коляской, а потому надо будет подождать, пока Кейт спустится вниз, пока Тони передаст ей детей, погрузит вещи, сложит коляску…
Ошибку сделала Кейт. Тони ее не винил – такое случается, особенно в критические минуты. И не такая уж была страшная ошибка…
Доктор W. никак не отреагировал на появление такси за углом дома – мало ли, дом огромный, людей в нем живет много. А вот появление Кейт заставило его поволноваться – он удивился, что она вышла одна, без Тони. Он собирался ее защищать! Он не сомневался, что Звереныш прячется где-то неподалеку!
Кейт столкнулась с доктором неожиданно, ее глаза еще не привыкли к полумраку, а он спешил встать между ней и подвальными окошками… И от неожиданности она выронила сумку, которую несла в руках, – по асфальту рассыпалась ее косметика, бутылочки со сцеженным заранее молоком и бутылочки со свиной кровью, купленные для Люка в дорогу, – не везти же с собой куски сырой говядины?
Доктор, не разобравшись сперва, что к чему, как воспитанный человек бросился помогать Кейт собирать раскатившиеся под ногами вещицы. И только потом, уже передав бутылочки Кейт, понял, что это значит. Он долго не мог прийти в себя от увиденного. И должен был – наверняка должен! – уничтожить и коляску, где лежала Урсула, а не только Люк, и Кейт, и Тони с кэбменом… Но не смог. Наверное, и Тони, и кэбмена он бы убил без сожаления, но невинное дитя – по-настоящему невинное – не смог.
Однако никаких сомнений не было: доктор немедленно телеграфирует своим о том, что произошло. И номер парокэба тоже сообщит своим непременно.
Тони заплатил тройной счетчик, чтобы кэбмен поторопился, – по пустынным ночным улицам парокэб пронесся быстрей моноциклета и к причалу прибыл за два часа до отправления дирижабля. Посадка начиналась за полтора, но «Граф Цеппелин» уже покачивался у причальной мачты. Времени хватило на все: и выкупить забронированные билеты, и пройти регистрацию без очереди, и сдать багаж. Дети вели себя тихо – будто бы Люк умел объяснить Урсуле на их младенческом языке, когда стоит помалкивать. А может быть, она в самом деле рядом с ним чувствовала себя уверенней.
Тони не врал, когда говорил Кейт, что совершенно спокоен, – он не считал минут до подъема на борт, не оглядывался по сторонам, не дрожал от нетерпения. И лишь когда пневматический лифт взлетел вверх, когда коляска выкатилась на палубу роскошного круизного лайнера, когда стюард показал, в какой стороне их каюта, – тогда Тони понял, насколько сильно у него были натянуты нервы в последние несколько часов. С ним так обычно и случалось: напряжения он не замечал, а от облегчения едва не падал.
– Ну вот, – выдохнула Кейт. – Осталось совсем немного. Думаю, до взлета нам не надо выходить из каюты.
По пути в каюту, на палубе, Тони краем глаза заметил знакомое лицо – маленький чернявый отставной лейтенант с кошачьим именем Бэзил, курировавший моро-пинчеров «Анимал Фарм». Ничего удивительного в появлении агента МИ5 на палубе «Графа Цеппелина» Тони не усмотрел, но почему-то насторожился. Не сразу понял, что вызвало его напряжение, и только через несколько минут догадался: в отличие от прочих агентов МИ5, отставной лейтенант не надел галстука с красными ромбами, и вообще, угадать в нем человека в штатском было невозможно. Стоило приглядеться к нему поближе и держать в поле зрения.
Пассажиров пока было мало, и никто из ветеранов на палубе не появлялся. Они не всесильны: найти в Лондоне такси по номеру не так-то просто, а кэбмен, который доставил их в порт, не собирался возвращаться в парк – только что выехал на работу. Его могли бы разыскать по телеграфу, но Тони предусмотрительно вывел его портативный аппарат из строя. И все-таки, отправив Кейт в каюту, он вышел на палубу и занял наблюдательный пост неподалеку от лифтов. С земли его не было видно вообще, а со стороны лифтов он в глаза не бросался – покуривал потихоньку в сторонке.
Причину поднявшегося на земле шума Тони не разгадал – насторожился, сосредоточился, бросил папиросу за борт. Ни один лифт, как нарочно, не поднимался, затягивая ожидание. Тони прислушивался к шуму и не чувствовал в нем ни паники, ни скандала, ни угроз – мирным был шум и, наверное, праздничным. Кого-то провожали – без помпы, но оживленно и, как ни странно, с радостью.
Наконец зашуршал подъемный механизм дорогущего лифта – выкрики снизу ненадолго стали громче, а потом смолкли, обратившись в рокот множества голосов. Автоматические двери, лязгнув, раскрылись, и из лифта в сопровождении трех полисменов вышел высокий красивый мужчина с подзажившим желтоватым синяком под глазом и тремя букетами цветов в руках. Тони видел его дагеры в газетах – русский артист, арестованный за шпионаж. Значит, Берналу удалось добиться его освобождения… Видимо, русского высылали из Лондона, и трое полисменов должны были удостовериться, что он не покинет дирижабль до отлета. Хорошая компания – будет с кем поговорить по пути до Копенгагена.
Нет, ветераны не всесильны. Уверенность крепла с каждой минутой, оставляя позади и напряжение, и дурные предчувствия.
Светало. До окончания посадки оставалось четверть часа, до отлета – чуть больше сорока минут. И в голове крутилась мысль, что Тони мог пропустить, не заметить ветерана – особенно модель более совершенную, нежели доктор W., вроде Дэвида Лейбера, когда в распахнувшихся дверях лифта возник агент Маклин: в черном армейском плаще, подшлемнике и поднятых на лоб гогглах.
Вряд ли ветеран появился здесь ради формальной проверки – он наверняка просмотрел список пассажиров и нашел там Ричарда Баттлера с женой и грудным ребенком.
Кейт права: он не станет стрелять разрывными пулями из твердого кислорода (на дирижабле опасен любой выстрел) и уж тем более не будет использовать паяльную лампу. Зачем? С малышом едва не расправился отец Маккензи, мужчина не самого крепкого телосложения и не самой выдающейся в Лондоне силы. Тони задержит ветерана не более чем на три секунды, если все выйдет так же удачно, как в прошлый раз. Потребовать защиты у капитана, приверженца идей сэра Освальда, верного человека миссис Симпсон? Но агент Маклин не доктор W., с него станется уничтожить и всю команду, и пассажиров заодно – лишь бы сорвать переговоры Великой Британии с великой Германией…
Он не стал дожидаться отлета – сразу направился в сторону каюты Ричарда Баттлера. И довольно скорым (хотя и не торопливым вовсе) шагом.
Времени на раздумья не оставалось. Тони протолкнулся вслед за Маклином – тяжелые черные сапоги ветерана стучали по металлу палубы неумолимо, как обратный отсчет. Он готов на все, лишь бы сорвать переговоры… Лишь бы сорвать переговоры…
Время замерло, остановило большое, как глоток, мгновенье.
Сэр Ш. заметил верно – участи Тони не позавидует и больной саркомой. И, конечно, на вариант «Омега» следовало получить «добро» из Центра, но до конца обратного отсчета оставалось всего несколько широких шагов ветерана.
– Агент Маклин, погодите, – окликнул его Тони. – Остановитесь на одну минуту.
Ветеран замедлил движение и замер, будто что-то заклинило в его механизме. Медленно, очень медленно обернулся – и Тони понял, что он «переключается». Создатели Бинго гордились мгновенным переходом от возбуждения к торможению, менее совершенной модели на это требовалось время. Однако, переключившись, Маклин в три быстрых шага приблизился к Тони вплотную, и в живот тому уперся ствол револьвера. Ощущение было неприятным.
– Погодите стрелять, я никуда не денусь, – поспешил сказать Тони. – Я должен вам кое-что сообщить. Это важно для вас.
– Аллен, вы не можете сообщить мне ничего интересного. Я знаю о вас больше, чем Секьюрити Сервис.
– Не сомневаюсь. И все-таки. – Пришлось сглотнуть, во рту вдруг пересохло и язык ворочался плохо, нехотя. – Я резидент русской разведки, мое имя Сергей Кузнецов, оперативный псевдоним «Кузнечик». Я выполняю задание Центра сорвать переговоры кайзеровского рейха с Великобританией. Миссис Кинг работает под моим началом и везет Звереныша не в рейх, а в Москву.
В глазах агента защелкали мысли – он быстро сложил логическую цепочку, но револьвер не опустил.
– Я вам не верю, Аллен.
– Я готов сделать аналогичное заявление в открытую, но лишь после того, как миссис Кинг благополучно доберется до Копенгагена, пересядет на дирижабль, вылетающий в Москву, и тот пересечет границу Советской России. Более того, я предоставлю доказательства получения мною Звереныша при содействии МИ5. После этого кайзер перестанет верить англичанам, переговоры зайдут в тупик.
Губы агента Маклина исказило подобие усмешки.
– Вот как… Готовы пожертвовать собой ради срыва переговоров?
– У меня нет другого выхода. Я не сомневаюсь, что в Германию все равно будет передан образец вашего новейшего супероружия, так что Советская Россия не получит преимуществ ни перед рейхом, ни тем более перед Великобританией, а потому передача Звереныша Москве не станет поводом к развязыванию войны. Более того – это может стать фактором сдерживания войны.
Ветеран думал не более секунды.
– Я должен получить санкцию Первого лорда Адмиралтейства, – наконец сказал он и опустил револьвер.
– Стучите. Я подожду.
Ответ из Адмиралтейства пришел через долгих двадцать минут – к тому времени закончилась посадка. А одновременно с ответом на борт поднялся доктор W., чего Тони никак не ожидал.
– Аллен, – агент Маклин смерил его долгим и пристальным взглядом, – если вы откажетесь сделать обещанное заявление, или миссис Кинг попытается из Копенгагена лететь в любую точку на карте мира, кроме Москвы, или «Граф Цеппелин» изменит курс – отродье будет уничтожено, очень вероятно вместе с миссис Кинг и ее дочерью. Я буду сопровождать ее до конечного пункта путешествия. А вас будет сопровождать Уотсон, пока вы не сделаете обещанного признания и не окажетесь в руках контрразведки. Эти условия вас устраивают?
– Мне выбирать не приходится. Но дирижабль, на который пересядет миссис Кинг в Копенгагене, идет в Москву под советским флагом и является территорией Советской России. Я не хочу, чтобы, получив мое заявление, вы его уничтожили. А потому настаиваю: вы проводите миссис Кинг до борта советского дирижабля, а заявление я сделаю после того, как дирижабль пересечет границу СССР. Чтобы его не сбили над Прибалтикой.
Агент снова начал отстукивать шифрованное сообщение в Адмиралтейство, но на сей раз ответ не задержался и был в целом положительным.
– Аллен, ваши условия принимаются, но вы проведете это время в Адмиралтействе под охраной нашего подразделения.
– Мне все равно, где провести это время, – кивнул Тони и добавил: – Учтите: капитан «Графа Цеппелина» – доверенный человек миссис Симпсон, он может вам помешать.
Доктор смотрел на Тони пристально и молчал. И особенно выразительно он молчал, застегивая браслет на запястье Тони – а потом и на скобе своей механистической руки. Но взгляд его вовсе не был осуждающим.
– Постарайтесь не напугать миссис Кинг своим появлением, – усмехнулся Тони на прощание. – Упоминание варианта «Омега» ей все разъяснит. Да, и не вздумайте обидеть малыша! Он славный…
– Уотсон, а вы не вздумайте упустить Аллена! Кто его знает – может, он просто спасает свою шкуру.
Отставной лейтенант по имени Бэзил даже не глянул в сторону ветеранов, но лицо его вдруг показалось злобным, насмешливым, умным, пожалуй даже высокомерным, и не человеческим, а скорее звериным. А еще вернее – принадлежащим существу с другой планеты.