Следующий этап армагеддона произошел на Апельсинке. Казалось бы, весьма тихий и спокойный мир с минимумом людей, кучей гномов, демонов и эльфов разных мастей, а поди ж ты. Террористы взорвали сталелитейный завод. Понятное дело, что образовалась куча жертв, разруха и полный песец. И понятное дело, что спускать все на самотек никто не стал.
Первым делом прошлись по камерам вместе с искинами и патрульными. К сожалению, после взрыва мало что уцелело в округе завода, но кое-какие записи, сохраненные искинами остались. Нашелся человечек, занесший бомбу на завод, причем занес он ее вполне легально, под видом провоза каких-то запчастей в чемодане. Искины знали, что он несет электронику и алхимию, но тщательно не проверяли, поскольку на завод постоянно поставляли различные приборы. Ну и кроме того, жизнь на Апельсинке всегда была в разы спокойнее, чем на Приюте или Шаале. Там жило меньше прибывших граждан Федерации, больше различных потеряшек, перекос в расах был в сторону гномов, которые славились своим спокойствием и адекватностью в трезвом виде. Сама Апельсинка являлась кладезью металлов, что безмерно радовало гномов и прочих ее обитателей, особых проблем не доставляла ни вулканической активностью, но регулярными тайфунами или цунами. Поэтому за нею мы следили намного менее пристально, чем за другими мирами. Вот и проглядели опасность.
Увы, допросить с пристрастием парня, доставившего взрывчатку на завод, уже никто не смог. Через полчаса от начала поисков, его тело патрульные доставили в ближайший городской морг, где и не смогли идентифицировать как гражданина Апельсинки или любого другого мира Содружества. И так как запрос на выяснение личности ничего не дал, а видео с камер совпало с фото трупа, пришлось признать, что товарищ совсем не наш. Товарищ не прилетел ни на одном из кораблей, курсировавших по Содружеству и за его пределы, не проходил через стационарные порталы и не был доставлен ни одним из наших божеств. И тут вставал вопрос — откуда он взялся?
Как оказалось, защиту против несанкционированного проникновения в наши миры, которую я ставила еще пару лет назад, взломали товарищи, получившие в свое время технологии синериан. Помнится, мы тогда уничтожили людишек, научившихся открывать экраны, но, видать, не всех. Вот и вылезло оттуда, откуда меньше всего ждали.
Пока патологоанатом занялся вскрытием неизвестного трупа, на месте взрыва вовсю пахали некроманты во главе с Артуром. И судя по тому, как он смачно матерился, дело было плохо. Артура вызвали местные некроманты Апельсинки, и он не смог отказать им в помощи. Воскрешал, кого мог. Увы, беда местного народа была в том, что они и так уже умерли, большинство трудящихся на заводе были воскрешенными потеряшками из пустоты, поэтому восстановить их не удалось. Но тех, кого смог, Артур вернул к жизни. Им повезло, что умерли они во время взрыва быстро. Вот тех, которых убил не взрыв, а падающие балки, плиты потолка или оборудование, пришлось срочно развозить по клиникам для экстренного лечения. Впрочем, команда некромантов, как и команды медиков заслужили премию в большом размере и за своевременную реакцию, и за и переработку. И даже за человечность, как ни странно.
Поскольку приставать с расспросами к некроманту было гиблым делом, я решила заняться тем, что могло вполне неплохо получиться. А именно навести порядок в тихом болотце и найти остальных террористов. Я не верила в то, что погибший по неизвестной причине парень, заложивший бомбу, был одиночкой. Одиночке нет смысла запугивать нас, а террористический акт является как раз запугиванием, акцией устрашения, чтобы показать, что на их стороне сила и возможность нам вредить. Значит нам нужно показать, насколько мы способны предотвращать подобные методы устрашения.
Судя по раскопанному некромантами и судмедэкспертами на месте взрыва, бомба была алхимической. Я прошвырнулась по алхимикам Апельсинки поисковиком — кто мог изготовить подобную бомбу, учитывая ее незаконность, у кого хватило сил, ума и ингредиентов, а также безбашенности, чтобы пойти на преступление. Таковыми оказалось трое алхимиков. Один из них был почетным поставщиком для гномов взрывчатки, имел вполне стабильный доход и не занимался ничем противозаконным. Данный товарищ давно и плотно сотрудничал с гномами, имел стабильно высокий заработок, который тратил на жену и дочь, жил во вполне таком уютном доме и вряд ли стал бы заниматься махинациями со взрывчаткой.
А вот остальные два вполне могли что-то нахимичить. Старичок-боровичок и молодой горячий парень приторговывали приворотными-отворотными зельями, разными сомнительными ингредиентами, не гнушались сварганить яд или бомбочку на всякий пожарный. Увы, продавать взрывчатку право они имели, как и умели создавать ее буквально из мусора и собранных на поле травок. Старичка после изучения его скудной истории жизни на Апельсинке я отмела сразу — в столь почтенном возрасте он уже не хотел рисковать, взрывчатку делал только для пары кланов гномов, а привороты продавал исключительно из-за скверного характера и сугубо старческого чувства противодействия закону, мол, я жизнь прожил и лучше знаю, что вам надо, чем эти все законники-бумагомаратели. На, девка, лей в чай любимому и живи счастливо.
Молодого же пришлось выручать прямо во время вражеского налета на дом. В его небольшой древесный домик вломилась пятерка товарищей в камуфляже и масках и решила маленько навести беспорядки. Как ни странно, огнестрельного или лазерного оружия у них при себе не было, иначе алхимик не дожил бы до моего прихода. Вот биты были. Не знаю, хотели ли они его запугать или же убить, разговаривать я с ними не стала. Накинула на всех стазис и вызвала патруль, чтобы помогли отправить это счастье Артуру. Пусть тренируется со своими приятелями и учениками, мне не жалко.
Товарищи оказались весьма интересными — не совсем людьми. Скорее некими киборгами неизвестной нам модели. Среди них была и одна женщина, что в принципе, явление обычное, но никак не объяснявшее, какого черта им понадобилось на Апельсинке. И для чего нужно было все начинать именно с теракта, а не с попыток договориться или пообщаться. То ли товарищи знали, что мы на их условия категорически не согласимся, то ли даже не допустили мысли о попытке разобраться миром. Выглядели все как под копирку, будто кто-то их заклепал в аналоге ТЕХ-БИО: светлые сероватые волосы, светлая кожа, серые глаза и в целом невыразительные лица, которые так сразу и не запомнишь. Одеты все были в черные комбезы, похожие на военную форму, на лицах натянутые черные же маски с прорезями для глаз, рты оставались закрыты. Типичные силовики или ниндзя, хрен их разберешь.
Я осмотрела одежду товарищей — у дамы в нагрудном кармане оказалась пластинка из неизвестного материала, у одного из мужчин — что-то наподобие брелока для автомобиля, вот только включал и выключал этот брелок не машину, а электронику, судя по заглючившему слабенькому искину в доме алхимика. Сам хозяин дома жался к стенке и боязливо смотрел на неудачных нападавших. Когда прибыл патруль, он решил покаяться во всех грехах, но патрульные за этим отправили его ко мне, а поскольку мне некогда было с ним возиться, то я посоветовала ему пойти в храм и там уже изливать свои грехи. На самом деле мне не были интересны его мелкие делишки — все равно прямо-таки все нарушения закона преодолеть невозможно, так что пусть уж лучше варит приворотные зелья, чем тяжелые наркотики или какую-то еще смертельную дрянь. Но, похоже, алхимика проняло, поскольку из дому он выметнулся в чем был — в халате и тапках на босу ногу. На Апельсинке было тепло, как-никак ранняя осень.
Я подняла одного из нападавших и удивительно охнула — весил он намного больше, чем обыкновенный человек. И это еще больше подтверждало его нечеловеческую природу. Сканирование показало, что товарищ сделал себе утяжеленные металлические кости и добавил какую-то пакость во внутренности, что-то вроде гибкого защитного слоя. Короче говоря, стрелять в него из огнестрела бесполезно, равно как и из лука или арбалета, от шокера он только почешется, вряд ли на него подействует станнер и все подобное. Лучше уже разить сразу магией наповал, а то только царапины и будут. Патрульные упаковали всех стазисных красавцев и красавицу, и мы их отправили прямо в участок дожидаться прихода Артура и руководства. Вечер все же, люди отдыхают. А эти граждане в стазисе могут стоять целую вечность, ничего им не сделается.
А вот после этого я с группой патрульных развила бурную деятельность. Во-первых, по всем каналам пошла ориентировка на похожих людей, имеющих внутри металлические детали. Все искины и бионики при сканировании должны были сообщать, в ком еще найдены такие вот необычные улучшения. В наших мирах такого не делают, но поскольку у нас много гостей и торговцев из других миров, то искины все такие изменения могут списывать на кибернетизацию человеческого тела, на протезы и лечение различных травм. Но теперь внимание уже должно сосредоточиться на необычных металлических улучшениях тела. Во-вторых, все искины должны были немедленно сообщать о поломках камер, помехах, каких-либо неисправностях собственного оборудования и вообще всем, что хоть как-то похоже на электронный сбой. Не игнорировать, а сразу вызывать патрульных и техника, даже если просто муха в датчик залетела. Лучше перебдеть, как говорится. В-третьих, я оставила ребят пока на время до ожидания первых результатов и пошла залеплять дыры в собственном силовом поле. Теперь в нем экраны могли открывать только мы. Не синериане. Не люди. Не посторонние сущности. Только мы. По генетическому коду. А что еще делать, если обычные силовые поля эти товарищи будут взламывать? Остальные пусть приходят обычными способами — полет в космосе и таможня или же портал и тоже таможня. Все равно все порталы перенаправляются на специальные площадки на таможнях во избежание неприятностей. Неплохая придумка Шеврина, тогда еще цельного и единого. Теперь она могла сослужить нам хорошую службу.
В-четвертых, пришлось поднапрячься и создать три новые орбитальные станции, чтобы они вкупе с уже имеющимися полностью перекрыли весь обзор на Апельсинку и могли ее наблюдать со всех сторон одновременно. В-принципе, мы и так планировали добавлять станции, но то планировали потихоньку и не напряжно, а теперь пришлось экстренно. Ну ничего, сделала и сделала, боги уже с ними, лишь бы все работало. Персонал станций тоже набирали сугубо из биоников и магов, способных отследить любые изменения силовых полей, окружающего космического пространства и орбиты. Чтобы и мышь не проскочила. Все неидентифицированные корабли, не отвечающие на наши запросы, приказано было расстреливать на месте. Жестоко, но лучше так, чем упустить врага.
В-пятых, пришлось найти толковых программистов, организовать им круглосуточную доставку еды, воды и всего необходимого инструмента, дать слепки и копии того, что выудили из головы трупа сотоварища андрода и наказать изобрести вирусы и программы для этих ребят. Мы должны знать, с чем имеем дело и уметь противостоять этому. Если это кибернетизированные люди, то их можно и нужно взломать, чтобы они не вредили нам.
В-шестых, пришлось заказать у директора ТЕХ-БИО как можно больше боевых биоников, чтобы направить их на станции, в патрули и усилить охрану улиц и стратегических объектов.
Пока я за этим всем бегала, начали поступать первые звоночки. Первого киборга выловили в продуктовом магазине. Он попытался отключить камеры и то ли что-то спереть, то ли купить, в любом случае на алярм искина туда тут же телепортировался патруль, которые и повязал товарища, особо и не сопротивлявшегося. Возможно, потому, что среди патрульных было двое магов, которые могли сделать из киборга хорошо прожаренную котлету несмотря на весь металл в теле.
Второй возможный террорист попытался заселиться в одну из гостиниц Апельсинки, но увы, гражданства ни Апельсинки, ни любого другого мира Содружества у него не было. И пока милая девушка на ресепшене морочила ему голову, пытаясь задержать, искин тоже вызвал патруль. Этого пришлось уже помогать брать мне, поскольку он попытался захватить девушку в заложницы. У него не вышло, нам повезло, что успели вовремя. После этого случая я стала общаться с патрулями, чтобы точно знать, где и что происходит и появляться вовремя.
Еще двух непонятных девушек задержали на улице, когда искин доложил, что у совершенно здоровых женщин в телах металла хватит на небольшой кар. А вот основную массу товарищей нас удалось найти в ангаре за городом, с другой стороны от взорванного завода. Вот это была уже загвоздка, поскольку что они вытворяли в закрытом ангаре, узнать было совершенно невозможно — искина там не было, как и камер. Ангар арендовали еще месяц назад на подставное лицо, поэтому установить владельца мы не смогли. Придется поработать в этом направлении, чтобы искоренять чужаков. Теперь даже для мелкой аренды будут требовать весь пакет документов и проверять их владельца. А то мало ли. Хватит, уже так расслабились, что больше некуда. Теперь бегаем с жопой в мыле и пытаемся исправить ошибки.
К ангару я пошла с большой группой патрульных. Три десятка — это не шутки. Но и рисковать народом я не стала. Можно было, конечно, попросить пальнуть с орбиты по ангару да и дело с концом, но учитывая наличие в товарищах металла и неизвестных изменений тела, они могли и выжить после обстрела. На всякий случай я-то вызвала часть военного флота, пусть патрулируют окрестности, лишними не будут да и для устрашения подойдут. Но все рисковать мне не хотелось. Поэтому мы сели пока наблюдать за ангаром, в котором что-то подозрительно гудело, а я стала создавать в себе бактерии, питающиеся металлом. Собственно, наверняка именно металлы и привлекли столь странную расу на наши головы. Апельсинка имеет богатые залежи, копай — не хочу. Некоторые жилы выходят прямо на поверхность, некоторые нужно только немного раскопать. И этим ребятам как обычно ничего не стоило начать торговать и покупать эти самые металлы по божеским ценам — гномы сильно цены не завышали даже для чужих миров. Да и могли сразу изготавливать то, что нужно заказчику, что было в разы проще и дешевле, чем нанимать корабли-грузовозы для перевозки руды на другой конец галактики, например. И намного дешевле, чем платить магам за настолько большой и долго открытый портал, чтобы все это переправить. Но эти ребята как обычно пожелали все взять сами, без спроса. А это уже плохо. И мы такое не любим.
Создав бактерии в нужном количестве, я запустила их как можно ближе к ангару и накрыла его силовым куполом.
— Стрелять на поражение все, что попытается выйти за пределы купола, — приказала я. Патрульные вооружились расщепителями, так что должно подействовать даже на металлических товарищей. Ишь, киборгов привалило.
Бактерии подействовали довольно быстро. Сначала под куполом началось какое-то шевеление, ангар стал будто тоньше и прозрачнее. Позже он совсем истончился и завалился на части, будто покрытый ржавчиной. Похоже, у меня получилось, но именно так, как задумывала ли? Что, если бактерии не смогли преодолеть кожный покров киборгов?
Впрочем, зрелище, открывшееся нам вскорости благодаря освещению большими магическими светильниками, было ужасным. На месте ангара образовалась невозможная смесь живого и мертвого, эдакая каша из остатков металлических деталей, проводов и кусков плоти. Выглядело это очень отвратительно, но ничего не поделаешь. Я не хотела рисковать патрульными, отправляя их на верную смерть. Какими бы биониками они ни были, они мои люди. И я за них отвечаю в любом случае. Да, они знали, на что идут, становясь защитниками порядка, но наша задача не допускать лишних смертей, хватит, на заводе уже достаточно погибло народу. Спасибо Артуру, кое-кого удалось воскресить. Судя по последней сводке двадцать пять человек. А это уже немало для некроманта.
Патрульные вызвали судмедэкспертов — магов, некромантов и ученых, чтобы те осмотрели место происшествия. Я уничтожила остатки бактерий на всякий пожарный, чтобы они не сожрали все богатство Апельсинки и уже имеющуюся технику. Пока прибывший народ копошился и брал пробы из остатков киборгов, я смоталась прихватить еще одного товарища, попытавшегося было прорваться в космопорт. На кой черт, не знаю, но подозреваю, что открыть экран назад он не смог и решил обходиться своими силами. Подозреваю, что план был прост — захватить мелкий кораблик и свалить. Или захватить кораблик побольше и взорвать его, врезав в планету. В любом случае проблем не оберешься. А учитывая, что они могли творить с техникой, то захват удался бы в любом случае.
Изъяв у киборга кучу странных приборов, я потащила все честно отобранное добро к товарищам ученым и техникам, свалила это все на одном из экспериментальных заводов директору на стол и настоятельно попросила разобраться, что оно за хрень, как работает и как ему противодействовать. В средствах товарищи не ограничены, могут просить любые суммы и любые нужные приборы. Лишь бы сделали и сделали быстро. Нам второй теракт даром не нужен, а он был бы, если бы ребята на самом деле захотели захватить Апельсинку.
Пока суть да дело, маги с некромантами взяли пробы той херни, которая получилась на месте ангара и от греха подальше сожгли там все к чертовой матери. Получилось нефиговое такое кострище ночью, ну что поделать, иначе нельзя. Мало ли, что там могло уцелеть из чужих приборов и останков. Лучше перебдеть. Засадим потом какой-то порослью, как только пепел устоится.
Ночка выдалась веселой, что хоть стреляйся. Пришел Шеврин, узнавший об армагедеце, пообещал найти пидоров и устроить им хорошую жизнь. И поскольку удерживать дракона смерти никто не собирался, то он ушел по своим каналам узнать, что за такие киборги и какого, собственно, хрена они делали на Апельсинке. А злой он был потому, что Ольчик второй день лечил голову у своего деда Эрстена, так как найденные и собранные вместе демиурги-выпускники щедро поделились с ним своими воспоминаниями об обучении. После их рассказов нашему менталисту самому понадобилась помощь психолога. Вот Шеврин и психовал, переживая за возлюбленного. Ну да тем быстрее разберется с врагами. Нам чужого не надо, как говорится, нам бы свое отстоять.
Под утро на станции прибыли первые партии готовых к работе биоников. Извещения о чужих киборгах прекратились — то ли киборгов больше не осталось, то ли они стали в разы осторожнее. Снимать военное положение никто не стал, патрули усилились на всех планетах Содружества, но больше нигде никого подобного не нашли. Искины продолжали исправно нести службу, бионики сканировали все, что хоть немного казалось подозрительным, врачам наказали с большим вниманием отнестись к пациентам с различными металлическими вставками, в храмах велели сканировать всех вошедших — мало ли, вдруг спрячется в храме и потом наделает бед. Не хватало только осквернения. Я-то переживу, а вот другие боги могут и сорваться и натворить делов. Лучше сразу отлавливать таких товарищей на входе, чем потом получить взрыв.
В целом, это был еще один нам урок. И мы все должны были его усвоить. Если в мире все тихо сейчас, это не означает, что там будет тихо всегда. Поэтому лучше перебдеть, чем снова получить серьезные жертвы.
Завод с утра начали восстанавливать, правда, в сторонке от места происшествия, где до сих пор разбирали завалы и осматривали руины в поисках тел или выживших. Квартиру алхимика взялись отремонтировать. Какой бы он там ни был, а все же наш гражданин. Думаю, после такого происшествия парень навсегда завяжет с сомнительными делишками. Ну а я сама пошла обновлять силовые поля по всем мирам, стараясь успеть. Потому что ну а вдруг мы уже кого-то пропустили? Что-то недоглядели? Лучше потом сразу это выловить, чем оно ускользнет и напакостит.
— Если подходить исключительно с научной точки зрения, Ястреб, то тебе потребуются более убедительные аргументы, чем простые слова или даже уверенность. Да и с нею не сказать, чтобы все так уж гладко… И поэтому я спрошу тебя как ученый ученого: Ястреб, а ты вообще уверен, что это был я?
— Не юли, Ссеубех! Про Боливара это точно была не моя мысль, да и с воробушком я тоже сомневаюсь. А кто кроме тебя мог влезть в мой сон?!
— Хм… А ты уверен, что это был сон?
— Конечно же я уверен! Не мог же я просто взять и действительно туда шагнуть за Хисс его знает сколько лиг!
— Ох, Ястреб… Кто бы тут еще брался с таким вот апломбом рассуждать о теоретическом обосновании невозможности невозможного…
— Ладно. Пусть. Но даже если бы это мне вдруг и удалось… чисто теоретически!.. Думаешь, Паук бы не заметил? Или, думаешь, он бы мог заметить — и при этом оставить меня в покое?
Роне зябко передернул плечами. Вопрос ответа не требовал: если бы у Роне хватило глупости пересечь границу Валанты, Паук бы его достал, это и к гадалке не ходить. Выдернул бы императивным учительским призывом, который не может проигнорировать ни один ученик, и плевать ему было бы на суперважные ученические дела, они все равно в его глазах не ценнее вчерашнего ветра. Напомнил бы Дубине, кто он есть и чего стоит… Не потому, что ему что-то от Роне надо, нет, просто потому, что может. Дернуть к ноге и подержать на удушающем захвате, глядя, как глупый ученик будет смешно сучить конечностями. Раз уж был так самонадеян, что высунул нос из защитной клетки. Ну и ради наказания за глупость эту самую, конечно же, ибо глупости своим ученикам Паук не прощал.
И как бы Ссеубеху ни хотелось поспорить (о чем угодно, хоть о Темнейшем Тхемши, прозванном за скромность Великим, а за добронравие Пауком), ему все же хватило совести не возражать: он тоже знал Темнейшего не понаслышке. Почти полвека пролежал то на его лабораторном столе, то на испытательном алтаре, то на других разнообразных артефактных поверхностях, пока Паук пытался разными способами принудить несговорчивый фолиант к сотрудничеству. И способы эти почти никогда не отличались особой деликатностью.
— Хм… Ястреб, я ведь и не утверждаю, что ты там был на самом деле… — Ссеубех слегка сбавил тон. Если бы дело касалось не трижды дохлого и четырежды наглого некроманта, Роне бы даже мог подумать, что в тоне этом теперь проскользнули нотки чуть ли не смущенные или даже виноватые. Но, разумеется, думать такое про Ссеубеха было бы верхом глупости. — Ну, во всяком случае, что присутствовал целиком и полностью и на всех гранях реальности. Но ведь несколько ранее ты сам согласился с тем, что у менталистов не бывает просто снов.
— На предвидение это похоже еще меньше: ни одного совпадения по шкале Аргуса и всего два из восемнадцати по основному сибил-тесту. Дальше я даже смотреть не стал. — Роне пожал плечами. — Понятно же, что если изначально так, то и дальше ничего интересного…
— А мне вот другое интересно, Ястреб. На каком основании ты с такой уверенностью отбрасываешь ментальные взаимодействия, что даже и упоминать их не желаешь?
— Даже не знаю… — поднял брови Роне в деланом изумлении. — Может быть, на основании расстояния? Хотя, конечно: двести метров и две тысячи лиг… они ведь так похожи! Трудно не перепутать, правда? Всего лишь какой-то нолик в конце…
— Считать ты научился, это радует. Хоть что-то хорошее… А вот ехидничать — нет. Так что даже и не пытайся, жалкое зрелище. И думать тоже. Не твое это, Ястреб, не твое.
— Ладно. Что я упускаю?
— Проще сказать, чего ты не упускаешь.
— Двести пятьдесят локтей, так? Предельная дистанция уверенного ментального воздействия для менталиста уровня зеро. Официально зафиксированная и подтвержденная. Что тут можно упустить?
— Ты забыл добавить — кем именно официально заверенная, подтвержденная и зафиксированная. А, зная склонность своего милейшего наставника притворяться намного более слабым и ничтожным, чем он есть на самом деле, ты обязан был внести в вычисления соответствующую поправку с коэффициентом не менее…
— Которую я и внес! Если бы ты слушал внимательно, то наверняка бы заметил, что я говорил про двести метров, а не локтей! И кто тут еще будет распинаться о знании паучьего характера?
— Ох, Ястреб… Если бы ты его действительно знал, ты бы внес коэффициент с увеличивающей поправкой не в два раза, а в двадцать как минимум. А то и в тысячу. Что как раз и приводит нас к вопросу про две тысячи лиг.
— Ты… ты это сейчас серьезно?
— Я это сейчас… теоретически. И вообще, Ястреб, есть у меня сильное подозрение, что мои — чисто теоретические, заметь! — знания о происходившем в твоем сне, ну или не сне, несколько, хм, отрывочны и фрагментарны. Не кажется ли тебе, Ястреб, что требовать ответа, при этом скрывая часть информации, не только нечестно, но еще и малоэффективно. Напомню тебе, как ученый ученому: невозможно произвести качественный анализ при явной недостаточности вводных!
«Бастерхази… я тебя обожаю…»
— Я тебе рассказал все, что необходимо! Остальное… несущественно. Да и вообще по большей части дикая глупость, не стоящая внимания.
— И почему мне кажется, что кто-то тут врет? В лучшем случае врет только мне, но я бы не удивился, если…
— Тебе кажется. Не хочешь помогать — так и скажи.
— Я-то хотел бы, да только ты мне такой возможности не даешь!
— Дело твое.
Роне снова уткнулся в журнал наблюдений, делая вид, что ему плевать на несговорчивый фолиант. Хотя было обидно. Древний некромант наверняка мог бы помочь хотя бы советом, в каком направлении двигаться дальше, но вместо этого предпочел издеваться и отпускать ехидные комментарии совершенно не по делу. Да еще и откровенности требовал!
«…впоследствии были предприняты сексуальные контакты с самками ире подвида ракшас. Общим количеством соответственно шестнадцать экземпляров. Все контакты полноценно реализованные с вероятностью зачатия потомства не менее 98 из 100. Предварительная оценка вероятности разумности потомства в районе от 86 и выше. Потеря энергии при проведении взаимодействия незначительна и с избытком восполнена в процессе сопутствующего энергообмена, состояние находящегося под наблюдением т.ш. стабильное…»
Вот так.
«Бастерхази, я тебя обожаю…»
Роне плотнее сжал губы, так и норовившие расплыться в глупой и совершенно неуместной улыбке. У Ссеубеха нет глаз, но рассчитывать, что он не заметит чего-то настолько яркого, пожалуй, было бы не меньшей глупостью, чем считать чем-то существенным кое-какие детали минувшей ночи.
Конечно же, он не все рассказал трижды мертвому некроманту. И в журнал тоже занес далеко не все, только сухие факты: количество, качество, интенсивность. И почти не врал, когда говорил, что остальное не может считаться существенным. И не только эта застрявшаяв ушах фраза… Глупо, что от нее все равно так тепло, ведь понятно же, что она ничего не значит. Даже если забыть, что это всего лишь сон, все равно она не что иное, как просто еще одно случайное последствие искажения, вызванного столкновением двух разновекторных ментальных атак. И Дайм, даже если ему и снилось нечто подобное, давно уже все забыл. Или очень постарается забыть в ближайшее время. Или…
А, плевать!
«Бастерхази, я тебя…»
Дайм может делать что хочет и забывать что хочет, а вот Роне забывать не собирается! Как не собирается и рассказывать излишне любопытным некромантам, пусть даже и дохлым. Их это не касается. Вот и не надо им знать. Никому не надо. Ни про фразу, ни про все остальное… Тем более что дальше там вообще была одна сплошная глупость.
А если в той глупости как-то очень уж четко прослеживался некий трижды дохлый некромантский оттенок, некие наглые и такие знакомые отсылки. понятные там и тогда, и совершенно непонятные здесь и сейчас… то и тем более не надо!
Про то, как он молчал, стиснув зубы. И смотрел вслед уходящему Дайму…
Проснулся от стука. Стучали долго и громко, что есть силы. Стучали тапочками по голове. Открыл один глаз. Почесал голову.
— Я вас чем-то расстроил, обожаемая?
Говорит, кофе готов.
А? Каково? Кофе в постель? — Сейчас принесу. Встал, принёс. Забрала, понесла обратно в кухню. Гуляем через зал. Беседуем.
У обожаемой сегодня День Рождения. Положено чтоб цветы. А я разве не понимаю? Понял всё. Одна ложноножка здесь — другая там. Протянул букет прямо с порога, и тут же упал и отжался два раза на коврике. Совершил подвиг. По-быстрому в душ, гель, шампунь, крем до и после, дезодорант, зеркало — хорош!
Чего ещё надо? Романтики? Взял кастрюльку, зарядил музычку, поставил, булькает.
Теперь подарок. Уж я-то знаю, как угодить женщине. Ребёнок — лучший подарок! Позвонил, заказал аиста. Говорят, раньше весны не получится. Зато девочка. Вечером обрадую. Смотрю на драгоценнейшую лукаво, подмигиваю. Спросила в чём дело — рассказал. Амёба я.
Тапочки так и запорхали. Музыка, тапочки любимой женщины, ужин почти готов — что ещё надо?
— Почему слёзки?
Оказывается, ребёнок с аистом уже заказан на середину февраля. Мальчик. Вылитый я. Говорю:
— Так можно позвонить, переоформить. Адрес-то один.
Мальчик, так мальчик. Мачо никогда не спорит с женщиной. У мачо должно быть своё мнение.
— Как насчёт вкусить неземного блаженства?
Никимир же о своём Обнаружившем и не вспоминал вовсе. Просто как-то не до этого было. Уже к обеду в его голове накопилось столько разнообразных впечатлений и, несомненно, нужных и важных сведений, что впору было бы подыскивать для мозга какой-нибудь магический аналог переносного жесткого диска и «копировать» информацию на него.
Новичок даже собирался при случае и с долей иронии поинтересоваться у преподавателей, а не существует ли и в самом деле подобная вспомогательная штукенция. Не сказать, что Ники удивляло в Академии всё подряд, но даже если удивляло, внешне он старался этого никак не показывать. Смотрел, слушал, запоминал, воспринимал факты, не пытаясь с ходу давать им оценку.
* * *
На первом занятии он скромненько сел за парту, что была указана в памятке. Непривычно, конечно — на первом ряду и по центру, но препирательства в план не входили. Надо – так надо, зато сразу и преподавателям и одногруппникам понятно, на кого особое внимание обратить. Кроме того, парень отметил, как всё-таки не похожа на обычных преподавателей молодая женщина за кафедрой — статная, стильно одетая, с хорошо поставленным голосом, с отличной фигурой и старательно, локон к локону уложенной прической из отливающих темным золотом волос. Серьги и колье женщины украшали витые змейки. Приятное, но будто бы кукольное личико не позволяло определить возраст с первого взгляда, к тому же Ники прекрасно помнил о возможностях изменения внешности, но сама манера поведения, постановка голоса…
Преподавательница представилась как халдин Рисамис и начала с увлечением рассказывать о событиях, произошедших за последнюю неделю в обитаемых мирах. С комментариями и вопросами к студентам, естественно. Для записей новичок воспользовался листами, которые обнаружились в выдвижном ящике. А попытка освоиться с пером и чернилами закончилась тем, что парень после особо жирной кляксы отложил то и другое, взял карандаш и окончательно упростил себе задачу.
— Смекнул, да? — прокомментировал манёвр широкоплечий и длинноволосый блондин с последней парты, — Или ты заранее знал, что новичкам квест по архаичному письму на первой неделе выполнять не обязательно?
Халдин Рисамис не оборвала на полуслове реплику студента о смекалке, прозвучавшую на всю аудиторию, на какой-то миг даже подождала ответа Никимира, но раз его не последовало, продолжила свою лекцию.
«Конечно, не знал. Чтоб её, эту систему квестов!» — подумал про себя Ники, — «Самый непонятный пункт в памятке. Зато таких пунктов, как лекции, семинары и практикумы — пруд пруди, будто мне их на Земле не хватает!»
А Земля, к слову, красиво переливалась на трёхмерной схеме обитаемых миров внутри волнистого пунктирного контура, очертившего область с надписью «1:1 Соларистелла». Надписи, к счастью, были дублированы на русском языке. Пока халдин Рисамис разъясняла, что схема не отражает реальное расположение и размеры миров, поскольку сие невозможно в принципе, но учитывает ландшафт и даже погодные условия планет, парень оценил завораживающую красоту и масштабность изображения. Всего «миров» на схеме он насчитал шесть, и, помимо Соларистеллы, у трёх из них значились названия, так или иначе знакомые Никимиру.
Цифры обозначали соотношение времени на планете с земным временем. К примеру, «1:20 Руубака» значило, что за один земной день в мире Руубака проходят все двадцать. То есть, за восемь часов сна там, на Земле, набежит сто шестьдесят часов здесь. Итого — на шесть с лишним дней домом новоявленному астральщику станет планета Рагад. А вот об отрисованной в этом же мире планете Данирад с сонмом обитаемых спутников ещё предстояло узнать. Преподаватель увлечённо вещала о том, какие ресурсы поставляет эта поделённая на колонии планета после её окончательного завоевания государствами Рагада. Лекция плавно перетекла на то, какой неоценимый вклад внёс Астральный Домен в дело победы и какие выгоды получил, благодаря умелому руководству и верной стратегии.
В мире «1:3 Тэтраииро», упомянутом не так давно Фаиной, оказалось целых четыре планеты — Наррон, Аитэла, Кураи и Летария. А приснопамятный мир «1:5 Гелленазса» с планетой Ирразия, где впервые материализовался Никита Алыкин, пробуждал лишь неприятные воспоминания, и парень отвел взгляд чуть дальше, к перечеркнутому названию «Арра» и поясу астероидов на месте орбиты давным-давно уничтоженной планеты.
«Вот угораздило вляпаться», — тихо вздохнул астральщик. Голопузое детство, долговязая юность — вся прежняя жизнь показалась невероятно далёкой, нелепой. Бессмысленной что ли. Жизнью песчинки среди миллионов таких же.
Единственный свет, подаривший надежду на что-то лучшее, погасила чья-то равнодушная рука. Остывшие угли. Серый пепел. Никимир уже не особо прислушивался к лекции, мысль витала в неведомых далях космоса, может быть, даже именно там, где рассекали пространство безжизненные каменные глыбы кольца астероидов.
1–2 мая 427 года от н.э.с. Исподний мир
Жар сменился слабостью, и Волчок ещё толком не стоял на ногах, когда за ним пришла карета из службы дознания Государя. То ли пятый легат нашёл способ замолвить за Волчка словечко, то ли Змай, но дознаватели были на удивление мягкими, задали всего несколько вопросов и, выслушав ответы о приказе господина Явлена, не стали даже устраивать проверок и расспросов, где произошла их встреча и во что господин Явлен был одет.
Спросили, правда, зачем приходил Огненный Сокол, и Волчок ответил, что капитан звал его в свою бригаду – это мог бы подтвердить и пятый легат.
В общем, ни пятисот золотых лотов, ни капитанской кокарды получить не удалось, и Волчок так этому радовался, что, выйдя на Дворцовую площадь, с полчаса стоял, прислонившись к фонарному столбу и не мог ступить и шага. Впрочем, ничто не мешало дознавателям Государя вернуться к допросу через несколько дней, и Волчок вздохнул с облегчением, когда пришёл приказ двадцать девятого апреля явиться на службу собранным для недельного похода.
Волчок не ошибся – Огненный Сокол нашел способ убрать его на время из Хстова. Однако обольщаться не следовало: капитан наверняка хотел устроить Волчку ещё одну проверку, иначе оставил бы его на какой-нибудь заставе Северного тракта – зачем на Змеючьем гребне гвардеец, который еле волочит ноги?
На этот раз шли, не таясь – строем, вместе со стрелками Государя, – словно хотели выставить силу напоказ: земля дрожала под сапогами, печатавшими шаг. Огненный Сокол ехал верхом вместе с командиром стрелков и двумя чудотворами (хвала Предвечному, господина Явлена среди них не было).
Однако через болото шли всё же ночью, в темноте, не зажигая факелов, а прибыли на Змеючий гребень до рассвета – на этот раз выбирали самую короткую дорогу.
Что-то было не так: Волчок это понял ещё на рассвете. Разведчики, прибывшие на место за сутки до стрелков, о чем-то шептались с Огненным Соколом и чудотворами, указывая на Цитадель. А потом из-за гребня показалась долговязая сутулая фигура Чернокнижника – он возвращался с болот, а не из замка.
И разведчики так размахивали руками, что пропустить его появление было трудно. Рядом с ним шел тонкий высокий юноша с луком за плечами, и Волчку почудилось что-то знакомое в его фигуре.
Лагерь разбили часа за полтора, Огненный Сокол отдал команду отдыхать. И Волчок жалел, что на этот раз никто не даст ему подзорную трубу – посмотреть на колдунов. Шагая по болоту, он мечтал об отдыхе, слабость после болезни ещё не прошла, и обычно его клонило в сон даже на ходу. А тут, в двух шагах от Лысой горки, сон улетучился, после ночи на болоте тянуло почки и ныли рубцы на плече.
Волчок повалялся в шалаше часа два, толкая в бок соседа, который норовил повернуться на спину и захрапеть, а потом не выдержал и выбрался наружу.
– Гляди-ка, – тут же раздался тихий голос Огненного Сокола. – Вот кто выберет самую красивую колдунью! Волче! Тебе, как всегда, не спится?
Капитан, один из чудотворов и командир стрелков смотрели на Лысую горку из-за каменной гряды. Сокол, без клобучка и привязи, расхаживал по камням и тоже пристально смотрел вниз. Волчок пожал плечами – ему показалось, что они развлекаются.
– Иди сюда. Мы поставили по золотому лоту на трёх колдуний. Ты нас рассудишь – выберешь самую красивую.
– Я ничего не понимаю в женской красоте, – усмехнулся Волчок и заметил, что Огненный Сокол потихоньку показывает ему пальцы, сложенные колечком.
– Тот гвардеец, что перед смертью рассказал нам о красавице-колдунье, тоже ничего в этом не понимал. Ты нам вполне подходишь.
Волчок вопросительно глянул на Огненного Сокола – пальцы, сложенные колечком, были явным намёком на монетку, но как понять, что за девушку выбрал капитан? Огненный Сокол же невозмутимо кинул в рот кусочек вяленого мяса и позвал птицу:
– Рыжик… Иди, иди сюда…
– Не тяни время, Знатуш, – проворчал стрелок. – Сейчас девки разбегутся.
Рыжик склевал разжёванное мясо, как всегда, изо рта хозяина. Они хотят таким образом найти Спаску? Или в самом деле просто развлекаются?
– Волче, бери подзорную трубу и смотри. Одна сидит у самого крайнего костра справа. Вторая сейчас говорит с Чернокнижником. Третья несёт охапку хвороста – видишь?
Волчок кивнул. Спаски не было на Лысой горке, он бы увидел её и узнал безо всякой подзорной трубы. Он посмотрел на лицо колдуньи, которая несла хворост, пока та не успела скрыться в какой-нибудь землянке. Вторая, говорившая с Чернокнижником, была интересней – рыженькая, улыбчивая.
Третья, бледная и беловолосая, с печальной красотой и печатью безвременной смерти на лице, понравилась ему больше остальных, но он решил подыграть Огненному Соколу.
– Рыженькая. Которая с Чернокнижником говорит, – усмехнулся он и отдал подзорную трубу капитану.
– Все слышали? – довольно переспросил тот. – Я выиграл три золотых лота.
– Ты как всегда где-то сжульничал, – ответил стрелок.
– Но, как говорится, не пойман – не вор. В следующий раз выиграю я.
– А не тот ли это Волче, который Желтый Линь? – спросил вдруг господин Красен, доставая из кармана монетку.
– Нет, – ответил Огненный Сокол. – Это Волче Зелёный Налим.
– Мне не до шуток, Знатуш.
– А если вам не до шуток, то здесь не комната для дознаний. Иди, Волче.
– Нет, постой! – Господин Красен повысил голос.
– Иди, Волче, – повторил капитан с нажимом. – Помоги стрелкам разбирать арбалеты.
Ничего себе! Пять лет назад Огненный Сокол совсем не так говорил с чудотворами! Однако Волчок посчитал нужным не мозолить чудотвору глаза. И радости в этом столкновении было мало – чего доброго, чудотворы потребуют нового разбирательства.
Волчок не успел отойти от лагеря и на пятьдесят шагов, как его окликнул Градко:
– Волче? Погоди.
Волчок оглянулся, а Градко ему подмигнул.
– Держи. – Он кинул Волчку золотую монетку, которую тот ловко поймал.
– Капитан велел тебе передать. И ещё сказал, что арбалеты разберут без тебя, просто не показывайся в лагере до обеда – хошь по лесу гуляй, хошь поспи где-нибудь.
Волчок кивнул и хотел идти дальше, но Градко снова его окликнул:
– Я ещё хотел сказать. Не беспокойся из-за чудотвора. Чудотворы не станут выступать против Храма в открытую, возьмут вину на себя. Это они так, пожурить Знатуша.
Градко вернулся к лагерю, а Волчок, забравшись в лес поглубже, сел на поваленное дерево и потер рубец на плече – не стоило вылезать из шалаша, там было теплей.
Шагах в ста меж деревьев чернел лог, заросший папоротником, и виднелись развалины каменного дома, так напугавшие Волчка пять лет назад. Только на этот раз он совсем не боялся – ни лога, ни выбеленных временем останков, ни обещанной страшной смерти.
Чего бояться мёртвых? Неужели они могут выдумать смерть страшней, чем выдумывают храмовники?
В лесу весна чувствовалась сильней, чем на болоте, – сухо было. Сквозь колтуны прошлогодней травы уже пробивались зеленые ростки, набухали почки на кустах, кое-где желтела мать-и-мачеха, и пели птицы, заглушая всё звуки кругом. Завтра будет солнечный день, весна хлынет на землю, и ничто не сможет её остановить. И принесет её девочка, которая силой добрых духов разгонит тучи.
Волчок опустил голову – ему хотелось назад, к каменной гряде, которая прикрывала лагерь от взглядов с Лысой горки. Он хотел увидеть Спаску и боялся, что Огненный Сокол сразу поймёт, о какой красавице-колдунье говорил недобитый гвардеец.
Шагах в пяти, прячась в сухой траве, пробежала крыса и скрылась под макушкой поваленного дерева. Волчок, вспомнив предупреждение чудотвора, поискал глазами камушек, но не нашел и махнул на крысу рукой. Однако появление второй крысы его насторожило – та тоже бежала от развалин каменного дома.
Их что-то спугнуло. Кто-то спугнул. Кто может прятаться в развалинах, где весь пол усеян белыми костями? И, наверное, благоразумным было бы уйти с этого места.
Но Волчок услышал явственный шорох и глухой звук – что-то стукнуло о каменный пол. Он был далек от мысли найти и изловить лазутчика, но ему захотелось взглянуть: а человек ли прячется за каменными стенами? Единственное, чем он рисковал, – нарваться на нож из-за угла, если в развалинах и в самом деле лазутчик, а потому взялся за рукоять ножа на поясе. И благоразумно обошел развалины со стороны лога, прячась за деревьями.
За щебетом птиц никто не расслышал бы его шагов по мягкой земле. На пороге проёма, некогда бывшего дверью, лежали осыпавшиеся камни, поросшие папоротником, – бурые плети безвольно стелились по острым обломкам, тронутым лишайником. И Волчок без труда различил след, сорвавший лишайник с камня и примявший листья папоротника.
Он постоял, прижавшись к стене и прислушиваясь: не слышно ли дыхания по ту сторону проёма? Нет, негромкий звук раздался от противоположной стены – словно кто-то переступил с ноги на ногу. Волчок скользнул в проём, выхватывая нож, и обмер: посреди развалин стояла Спаска.
Нож едва не выпал из дрогнувшей руки, и, шагая вперед, Волчок поспешил вернуть его в ножны – только не сразу попал. Под сапогами хрустели кости, и голые черепа смотрели не в небо, а в лицо – словно хотели усовестить.
За пять-шесть шагов, что он успел пройти, тысячи мыслей пронеслись в голове, одна другой страшнее. Сотня человек с Огненным Соколом во главе, двести стрелков Государя – красавица-колдунья и гвардеец, которых ищут по всему Хстову.
– Я должна была увидеться с вами, – тихо сказала Спаска, когда Волчок подошел вплотную. Он обнял её только потому, что хотел защитить, укрыть, спрятать.
– Дурочка… Ты что же, смерти моей хочешь?
Она испуганно покачала головой и потерлась щекой о его плечо. Волчок прижал её к себе покрепче и коснулся губами её волос. Спаска не поднимала рук, они висели безвольно – и ни оттолкнуть его, ни притянуть к себе не могли.
– Маленькая, разве можно было сюда приходить?
Тут в голову стукнула новая догадка: наблюдатели видели, как она поднялась на гребень, но побоялись спугнуть – и теперь следят, чтобы в подходящую минуту схватить.
– Я должна была, понимаете? – шепнула она. – Я боялась, что больше никогда не увижу вас.
– С гряды болото видно до самого горизонта. Как ты прошла?
Надо было немедленно увести её отсюда. Немедленно. Но Волчок вдруг понял, что не может выпустить её из рук. Нет такой силы, которая заставит его разжать объятья. И пока он обнимает её, никто не способен причинить ей вред.
– Я шла со стороны лога. Меня никто не видел.
– Если нас кто-нибудь застанет здесь…
– Я понимаю. Но я должна была, должна!
– Девочка… – Руки сами скользнули выше, прижимая её к груди тесней. Она не противилась.
– Я пришла часа два назад. Я знала, что вы сюда придете.
– Откуда?
– Здесь… тени кругом. Тени Цитадели. Я попросила их вас позвать.
– Я оказался здесь случайно. И так же случайно здесь может оказаться кто-нибудь ещё.
– Нет. Никто не придет. Все боятся лога. В нём спит чума.
Голые черепа смотрели пристально, не мигая. И Волчку показалось, что меж осклизлых камней, осыпавшихся стен и пустых оконных проёмов – со всех сторон в самом деле кружатся зловещие тени. Или это туман опускался на Змеючий гребень?
– Я очень боялась за вас. Я так боялась, что иногда не могла уснуть.
– Никогда за меня не бойся. Я уже говорил.
– Вы нарочно это говорите, как будто бояться нечего. А на самом деле…
– Нет, я говорю это не потому, что нечего бояться. А чтобы ты не боялась за меня. В этом что-то неправильное есть. Я сам за себя побоюсь, а ты мне доверяй просто.
– Я доверяю вам.
Пение птиц вдруг стало раздражать – из-за него невозможно было услышать, нет ли кого-нибудь рядом. И… своим беззаботным щебетом они словно оскорбляли тишину, подобающую склепу. Туман вокруг клубился, становился всё гуще и серей. Будто предупреждал об опасности.
– Мне… жаль, что меня не было с вами. Что я не могла о вас позаботиться. Как ваше плечо? Ещё болит?
– Нет, тянет иногда. Отцу передай спасибо.
– Передам. Он сказал, что очень вас ценит.
– Я знаю. Я тоже его ценю.
– Скажите, вы сердитесь на меня? Ведь сердитесь…
Волчок вздохнул и погладил её по спине. Птицы затихли, туман вдруг обернулся мелкой моросью – показалось, что это тени мертвецов касаются лица холодными легкими пальцами.
– Маленькая… Я не могу на тебя сердиться. Ты самая прекрасная девочка на свете.
– Я хочу, чтобы это никогда не кончалось, – прошептала она. – Потому что это так хорошо, что не должно кончаться…
Голос за спиной прозвучал неожиданно громко:
– Кроха, года через три я расскажу тебе, чем это обычно кончается.
Волчок повернулся к дверному проёму ещё до того, как сообразил, что это Змай. Только Спаску не выпустил из рук, и теперь она стояла рядом, а Волчок обнимал её за плечо.
Змай же тяжело дышал – бежал, наверное, – и вытирал пот со лба.
– Волче, поцелуй её, наконец, и мы пойдем. Нам пора. И тебе тоже – там тебя ищут. Того и гляди найдут.
Волчок усмехнулся и кивнул. Предложение Змая поцеловать его дочь слишком напоминало расхожую среди гвардейцев байку о безупречном любовнике, и, если бы речь шла не о Спаске, Волчок бы ему подыграл. Но он лишь выпустил её из объятий и легко подтолкнул к отцу. Змай взял её за руку и проворчал беззлобно ей в ухо:
– И после этого ты будешь говорить, какой я злой и жестокий? И какой жребий я кому уготовил?
Он очень быстро вывел Спаску из развалин, но не спустился в лог, а тут же шагнул в сторону, прижавшись к стене, – и вовремя. Потому что в оконном проёме мелькнул синий гвардейский плащ.
Волчок не услышал шагов – ощутил чужое присутствие за спиной и вспомнил, как долго раздумывал когда-то над словами Муравуша о том, что взгляд надо почувствовать за секунду до того, как он упрётся тебе в спину. Теперь он умел это делать – не потому что учился. Потому что привык к непреходящей опасности со всех сторон.
И неслышно повернулся лицом к лагерю. Это был Градко, он тоже заметил Волчка – махнул рукой и повернул к развалинам.
– Волче, я за тобой. – Он прыжком перемахнул через окно – под его сапогами хрустнули кости. – Мне показалось, я слышал чей-то голос…
– Мой. Тут есть с кем поговорить, – усмехнулся Волчок и показал на рассыпанные по полу останки. – А вообще – жутко здесь. Кажется, что они на меня смотрят.
– Пошли, я тебя давно ищу. Не думал, что ты сюда пойдёшь, – мне тут тоже не нравится.
– Что-то случилось? – спросил Волчок.
– Нет, туман на болоте. Знатуш хотел отправить нас к Черной крепости по темноте, а сейчас решил, что туман ещё лучше. И тебя велел взять, чтобы ты чудотворам глаза не мозолил.
– А зачем к Черной крепости?
– Надо поглядеть, что там ночью делал Чернокнижник. Знатуш подозревает, он что-то задумал, и хочет узнать, что именно.
Градко с такой же лёгкостью перепрыгнул через бывший подоконник обратно в лес, и Волчок последовал за ним.
Если Спаска пришла со стороны лога – значит, она была в Черной крепости. И сейчас Змай поведет её туда же. А впрочем… Волчок не был в этом уверен, но чуял: на болоте встреча гвардейцев со Змаем опасна только для гвардейцев.
Как сказала Спаска? Его защищает сила Змея – того Змея, что убил Айду Очена.
28 апреля – 1 мая 427 года от н.э.с. Исподний мир Продолжение
Дотемна успели добраться только до Лысой горки, и отец сказал, что лучше пока остаться тут. Однако колдунов на Лысой горке собралось немало – ночевать в тесном и душном замке захотели не все, – горели костры, топились печурки в землянках, пахло едой и дымом, повсюду слышались разговоры, брякала посуда, хлопали двери и языки пламени.
– Татка, ты же хотел, чтобы никто нас не видел… – шепотом сказала Спаска.
– Понимаешь, кроха… Вечный Бродяга, конечно, очень сильный добрый дух, но он ещё мальчик. Он сейчас – как ты в шесть лет, он же никогда этого не делал. У него нет наставника, и, сдаётся мне, он не осознает того, что делает, его ведет инстинкт. Ты должна помочь ему, у тебя опыт. Так что пусть это будет здесь, при свете, а не в темноте возле трясины. А потом мы пойдём дальше.
Милуш, взявший с собой четырёх слуг, велел поставить сундук возле большого кострища и отправил их за дровами в лесок. Славуш, выпросив у отца нож (свой он благополучно забыл в замке), принялся щипать лучину – он давно научился разводить костры из сырого дерева.
Спаска время от времени поглядывала на Змеючий гребень, но, наверное, в первый раз ей отказало чутьё: она не могла с точностью сказать, есть там кто-то или нет. А может, это тени Цитадели смотрели на неё из темноты?
– Можешь не глядеть, гвардейцев там ещё нет, – шепнул отец ей на ухо. – Разве что разведчики.
– Я гляжу на тени, – ответила Спаска. – Тени Цитадели. Они на нас смотрят.
– Передавай им привет от меня.
– Татка, а почему гвардейцы не боятся подниматься на Змеючий гребень? Ведь туда ходить нельзя?
– Вот такие они смельчаки, – усмехнулся отец. – А на самом деле там уже давно нет ничего опасного. Сто лет назад было, а сейчас – нет.
– Не слушай его, – вмешался Милуш. – Там в логе спит чума. Когда в осаждённой Цитадели начался мор, многие бежали от него на Змеючий гребень. Люди умирали сотнями, некому было их хоронить. Сначала мертвецов сбрасывали в лог, их жрали крысы и тащили чуму во все стороны. А потом не осталось никого, кто бы сбрасывал тела в лог, – Змеючий гребень усыпан костями. А в логе до сих пор живут крысы…
– Милуш, крысы живут, – заметил отец. – А раз живут, никакой чумы там нет. Иначе бы они там не жили, а умирали. Кроха, на самом деле там нет никакой чумы. Там портал чудотворов, они и сочиняют байки про крыс и чуму.
– Чума спит, – сказал Милуш. – Но в любую минуту может проснуться. И лучше не тревожить ни её, ни мертвецов. И эту, как ты говоришь, байку мне рассказали не чудотворы, а мой дед.
– Татка, а что такое портал?
– Ворота. Место, где истончается граница миров и чудотворы могут проходить в наш мир. Его не использовали до недавнего времени – наверное, чудотворы и сами боялись чумы. В Верхнем мире неподалеку отсюда стоит Тайничная башня.
Отцу не сиделось на месте, и он слонялся из стороны в сторону. Милуш почему-то тоже волновался и время от времени раздраженно бросал:
– Ты прекратишь мельтешить у меня перед глазами? Не можешь спокойно стоять – сядь и сиди.
– А пошел ты, – огрызался отец. – Бренчит, как хрен в бидоне… Кроха, понимаешь, это очень большой риск для тебя. Никто не знает, сколько энергии сбросит тебе Вечный Бродяга, и его первый удар может тебя убить.
Спаска улыбнулась и покачала головой: Вечный Бродяга не мог убить её. Обычно колдун долго ищет «своего» доброго духа, но, находя, узнаёт его сразу и никогда больше с ним не расстается. Так и Спаске довольно было одного взгляда, чтобы понять: это её добрый дух.
И если для всех добрые духи были тенями в глубине Верхнего мира, то она теперь знала своего духа в лицо.
– Да, поэтому я буду рядом, – Милуш поднялся. – Если поймёшь, что не можешь принять всю его силу, уступи мне место.
И когда засветился её лунный камень, всё давно было готово. И Враныч знал, куда ему лететь, – воро́ны чуют чужую силу, она влечет их к себе. Спаска замерла на краю межмирья, заглядывая в мир духов. Враныч безошибочно нашел тёмное окно и завозился на балконе перед ним – Спаска хорошо видела птицу.
Она ощущала готовую пролиться на неё силу и, едва Вечный Бродяга сумел заглянуть в межмирье, шагнула в Верхний мир ему навстречу. Ах, как это было прекрасно: танцевать для своего доброго духа под волшебные звуки колокольчиков, и чувствовать его взгляд, и звать, и помогать ему сбросить энергию – Спаска не в первый раз встречалась с неопытным духом.
Только с той стороны Вечного Бродягу никто не «вёл», рядом с ним не было наставника, он всё сделал сам. И поток силы, который он обрушил на Спаску, был подобен вихрю, что в небо поднимает сотня колдунов. Нет, убить её он не мог – Спаска только покачнулась, вбирая в себя небывалую мощь Вечного Бродяги, и шагнула назад, в межмирье.
Сила, стоявшая за спиной отца, только и ждала её появления: алчущая, холодная, словно змеиная кровь (шуга перед ледоставом), разумная и в то же время слепая, исступленная веками ожидания. Она шептала Спаске: дай, дай, дай, скорее, скорее!
Спаска усмехнулась в её незрячее лицо, покачала головой и вышла из межмирья. Колдун не может долго удерживать в себе много энергии, но Спаска отличалась от других колдунов. И на этот раз удержала бы её без труда, если бы сила за плечами отца не тянулась к ней холодными и тёмными щупальцами, не пугала и не требовала немедленно освободиться, отдать полученное.
Враныч вернулся и сел Спаске на плечо, отряхивая перья, – ему тоже перепала толика энергии. Отец, согнав птицу с плеча, обнял вдруг Спаску, прижал к себе, поцеловал в макушку – в последнее время он редко это делал, считал, что Спаска уже взрослая. Он ничего не говорил, только сила за его спиной испугалась его и послушалась – унялась ненадолго.
– Пойдём, – сказал Милуш. – Девочке нельзя так долго удерживать энергию в себе.
Они ушли с Лысой горки слишком поспешно – колдуны смотрели им вслед с недоумением, все думали, что Милуш Чернокнижник останется в своей землянке до утра. Спаска, как ни старалась сдержаться, все же оглянулась на Змеючий гребень – ей не хотелось уходить.
– Сын-Ивич, а где мой нож? – неожиданно спросил отец, когда они миновали отрожек гребня и ступили на болотную тропу. Славуш остановился, хлопнув себя по поясу и ножен там не обнаружив.
– Вот злые духи! – усмехнулся он. – Вы идите, я вас догоню.
Спаске показалось, что и отец, и Славуш лгут. И что свой нож Славуш тоже не просто так забыл в замке. Наверное, они что-то хотели скрыть от Милуша, но Спаска не сомневалась: ничего плохого ни отец, ни Славуш сделать не могли.
Поэтому она лишь улыбнулась про себя и снова оглянулась на Змеючий гребень – тени Цитадели смотрели на неё с тёмных скал. Милуш освещал дорогу факелом, и его свет делал черноту ночи непроглядной.
– Погаси огонь. Ничего же не видно, – ворчал отец.
– Я не люблю темноту, – ответил Милуш.
– Ага, ты любишь сажу, копоть, и чтобы тебя каждый видел издалека, а ты сам – не дальше собственного носа.
– А кого мне бояться?
Славуш догнал их на подходе к Цитадели, только её стен Спаска не увидела из-за факела, скорей ощутила впереди громаду сырых холодных камней, изъеденных дождем и лишайником. Змеючий гребень виднелся на горизонте, подсвеченный заревом костров с Лысой горки.
– Змай, дальше идти смысла нет, – сказал Милуш. Отец кивнул.
– Кроха, тебе что-нибудь нужно, чтобы выйти в межмирье?
Спаска покачала головой. Она дошла до этого места только потому, что отец держал алчущую ненависть в узде… И… не стоило ждать: Спаска, лишь заглянув в межмирье, выплеснула энергию Вечного Бродяги, как выплескивают воду из ведра.
И тут же бесформенный сгусток энергии за плечами отца начал обретать очертания. Спаска отшатнулась: это был восьмиглавый Змей, тот Змей, что убил Айду Очена.
Умирающий мир высосал часть этой силы, но Спаска вернула её с лихвой. И теперь отец сможет войти в Верхний мир чудовищем…
Нет, она не испугалась, не поразилась, не испытала ни трепета, ни отвращения. Она думала совсем о другом: о Вечном Бродяге, который должен прорвать границу миров ценой своей жизни, о Волче, который ходит по краю пропасти, об отце, столько лет державшем эту силу на плечах… Он хотел быть человеком.
Он цеплялся за человеческое в себе, отторгая ту сущность, что стояла над ним (и пребывала в нём), закрывая глаза на её существование, – и не мог, не имел права ей не подчиняться. Потому что это был его долг перед миром.
Так же как долг Вечного Бродяги – прорвать границу миров. Как долг Волче – рисковать собой в войне против Храма. Как долг Милуша Чернокнижника – создать новую Цитадель. И Спаска понимала их, но не желала признавать этих долгов!
Почему нельзя просто жить? Как другие люди, просто жить! В ушах гремели слова древних пророчеств, ненависть дрожала от нетерпения и разворачивала огромные крылья, кожа Времен облезала клоками, обнажая видения из недалекого будущего (никогда еще видения Спаски не были такими ясными): вывернутая плоть земли и огненные реки, вихри и тучи пепла.
«Ты не привык к лёгкости бытия. Ты продолжаешь считать себя человеком, чем-то обязанным другим людям, я же уверяю тебя – ты никому ничего не должен, ты свободен, ты выше всех!» – голос из глубины межмирья словно отвечал на её вопрос.
И ему вторил другой: «Мне бы хотелось только одного: чтобы ты просто немного поумнел. Чтобы разум, а не страсти управляли тобой. Чтобы ты поднялся на ступеньку вверх и взглянул на мир и его устройство беспристрастным взором бога, а не замутнёнными моралью глазами человека».
«Это бессмертие! Могущество!» – Многократное эхо растворило слова в гуле межмирья.
– Видал? – отец вымученно улыбнулся Чернокнижнику. – Все видали? Завтра.
– Змай, не говори ерунды, надо всё подготовить, – забубнил Милуш.
– Я сказал – завтра! – Отец вскинул голову. – И не днём позже. Я слишком долго ждал.
– Поэтому ты хочешь все испортить?
– Старый конь борозды не испортит, – ответил отец со смехом. – Завтра чудотворы зажгут прожектора вдоль всего Беспросветного леса.
– Зачем тебе это? – удивился Славуш.
– Хочу, чтобы моё появление хорошо освещалось, – усмехнулся отец.
– У них есть оружие, называется фотонный усилитель, – ответил Славушу Чернокнижник. – Они не смогут одновременно и жечь свет, и стрелять красными лучами.
Отец был весел и возбужден: то смеялся, то кусал губы и замолкал, то снова оживал и снова смеялся. Он потирал руки, шумно сглатывал, иногда взгляд его останавливался, вперившись в даль. Он не спал всю ночь – не мог уснуть.
И Спаска не спала тоже – смотрела на Змеючий гребень, сидя на пороге каменной клетушки, где они заночевали. Утром Милуш ушел на Лысую горку и забрал с собой Славуша – готовиться к празднику.
Спаска и хотела бы пойти с ними, но не нашла предлога. Да и смысла в этом было очень мало. И оставить отца в одиночестве она не могла.
– Гвардейцы сейчас спят, – с улыбкой сказал ей отец, присаживаясь рядом. – Им всю ночь стоять с арбалетами в руках и целиться в колдунов.
– А что такое фотонный усилитель? – спросила Спаска.
– Это оружие, которое собирает свет в столь тонкий и плотный пучок, что он может насквозь прожигать камни.
– Свет? Прожигать камни?
– Если бы сейчас на небе было солнце, я бы тебе показал, как это просто. А пока можешь мне поверить.
Спаска вдруг представила бесконечный луч света, который прожигает всё, к чему прикасается, и ей стало страшно. Милуш сказал: красный луч.
– И… И чудотворы будут светить им в тебя?
– Ну, не совсем в меня и не совсем светить… Скорей, стрелять, как из лука. Не бойся, у змея крепкая шкура.
– Крепче камня?
– Даже не знаю. Почти. Не переживай. Я потреплю их сильней, чем они меня. Наконец-то я доберусь до их проклятых прожекторов! Они надолго запомнят Тёмного бога Исподнего мира!
– А что такое прожектора?
– Это солнечный камень перед вогнутым зеркалом – зеркало собирает и направляет свет.
Спаска передёрнула плечами, представив, как ужасны жёлтые лучи, отраженные от зеркала.
– А потом? Что будет потом?
– А потом я останусь на время в Верхнем мире. Знаешь, как меня называют добрые духи? Охранитель. Мне нравится, а тебе?
– А кого ты будешь охранять?
– Вечного Бродягу, конечно.
Он посмеивался, храбрился и хвастался, но Спаска чувствовала его волнение и даже страх. Нет, не перед красными лучами, их отец совсем не боялся. Он боялся, что что-нибудь пойдёт не так.
– Татка, тебе надо поспать. Ты совсем изведёшься за день.
– Да я бы и рад. Не могу. Не уснуть.
– А ты поешь и ляг. Я огонь разведу, ты согреешься и уснешь.
– Не хочу я есть, не могу – кусок не идёт в горло.
– А ты через не могу поешь.
Спаска оказалась права: отец уснул – его разморило от еды и тепла. И она, конечно, посидела рядом с ним некоторое время, боясь громко вздохнуть. А потом выбралась из каменной клетушки на болото, глядя в сторону Змеючьего гребня на горизонте, и пошла к Лысой горке – сердце стучало так, что перехватывало дыхание.