Столица. Макс
Выплывал я тяжело. Холод не хотел выпускать меня из цепких колючих лап, а когда я пытался вырваться – Снежный я или нет?! — из-под хрусткой ледяной корки выбиралась липкими петлями маслянистая чернота и по-змеиному быстро оплетала ноги и поднималась выше… Я бился и задыхался, но петля держала, а сверху быстро и неотвратимо нарастала новая ледяная крышка, отрезая меня от мира и от людей…
Наверное, я кричал. Помнил почему-то, что надо молчать, а еще надо сдерживать в себе теплые живые искорки, прятать их от кого-то… Но когда очередная петля захлестывала горло, не мог сдержаться и кричал. Тогда кто-то появлялся и становилось тепло. И лед таял, и можно было отдохнуть. До следующей ледовой волны. И продолжалось это долго…
Очередная липкая петля сбросилась неожиданно легко, растаяла в руках, расплескалась черными брызгами. И высохла.
Я вырвался.
— Вырвался-вырвался, — подтвердил рядом очень усталый голос. – Все будет хорошо, Макс, держись. Только держись, ладно?
— Славка? – я резко открыл глаза. Попытался открыть – ресницы дрогнули и поспешно сомкнулись снова. На лбу опять, как когда-то в Тахко, лежал прохладный компресс, от которого несло ромашкой. – Что случилось?
— Макс?
Компресс взлетел вверх, как летающая тарелка от американского спецназа, и свет радостно ломанулся объяснять глазам, как они были неправы, взглянув на мир без подготовки. К разъяснениям немедленно присоединилась головная боль, тут же попытавшись разломить мне череп. Когда я проморгался, надо мной действительно обнаружился Славка, весь какой-то серый и немного похожий на панду – с отчетливо заметными темными кругами под глазами.
— Ты как?
— Я? А что я… — голос дрогнул и замерз, потому что память вернулась сразу.
Холод. Бесконечный путь под ледяным дождем. Непослушное, точно чужое тело. Слабость и постепенно уплывающее зрение. Кровь на руке и удивление, что не больно. Миг, когда я понял, что домой не дойду.
Меня передернуло. Я осторожно поднял руку — слушается. Шевельнул пальцами – перевязано, и пальцы, и ладонь. Болит, но не слишком.
— Я все-таки дошел?
Славка сел на табуретку прямо с компрессом в руках. Сжал ткань, не замечая, что ромашковый отвар стекает ему на домашние штаны.
— Дошел. До забора, — голос у Славки глухой и усталый. — Мишо тебя в луже нашел.
— Мишо? Это кто?
— Наш квартиросъемщик. Он сначала даже не понял, что это его новый жилец – просто тут часто падают пьяные, неподалеку что-то вроде распивочной, там наливают и после темноты. Он ругается, конечно, но жалеет таких «скорбных разумом» и тащит в дом, чтобы не замерзли. А когда стер с твоего лица кровь, узнал. На тебя действительно напали?
— Нет. Это я упал и мордой по щебенке проехался.
— А кто же тогда… — побратим встряхивает головой, отгоняя усталость. – Ладно, об этом потом. Ты как?
Я вслушался в ощущения.
— Вроде ничего. Голова болит. И слабость, как после температуры. А ты чего такой?
— Дышать нормально? – Славка цапнул мою руку и принялся прощупывать пульс.
— Вполне.
— Да, и пульс вполне ничего. Сердце не давит или горло?
— Да нормально все. Слав, что с тобой?
— Ничего, понервничал и не выспался.
— Из-за меня? Ну извини, ты прав, я дурака свалял, что сам пошел. С этими чародеями пить себе дороже. Воды дай?
— Воды… а давай ты отварчик лучше выпьешь? Полезный.
— Если он от похмелья – выпью.
«Отварчик» организм принял как родной и запросил еще. Уже после первой чашки злобные гремлины, трудолюбиво работавшие над вскрытием моего черепа, бросили работу и куда-то ушли. Надеюсь, что доставать поганца Димме. После второй я откинулся на подушку и заявил, что, кажется, буду жить. А если мне дадут что-то съесть, то я буду в этом уверен!
Славка был не так уверен и попытался всучить мне вместо полноценной еды какой-то жалкий бульон. Ха! Мы с организмом насели на него и вытребовали в дополнение каши и лепешек. Они уже заканчивались, когда я обратил внимание, как Славка на меня смотрит.
— Что?
Побратим бледно улыбнулся:
— Ничего. Просто понервничал. Я так понимаю, контакт с хранителем «свалки» прошел успешно, Димме тебе поверил? Однозначно поверил, раз на такие меры пошел, чтобы не упустить… источник информации.
— Да, пришлось ему снотворного подлить, чтобы уснул и отцепился.
— Снотворного?! Так он спал?!
— Ну… да. Когда я уходил, он дрых. Храпел даже.
— Понятно… Везучий же ты человек, Макс. Даже не представляешь, насколько ты везучий. Когда Мишо меня позвал, я сначала посчитал, что ты действительно увлекся и выпил больше, чем рассчитывал. Но вот дальше… — он провел рукой по лицу, по глазам, словно стирая какое-то неприятное видение, — на опьянение было совсем непохоже. Ты… сначала ты сильно мерз, мы с дедом тебя растирали — твоим спиртом, тем, из фляг. Потом из тебя полезло это… черное.
— Что?
Меня будто прошило изнутри паникой. «Случалось видеть кошмар, который оказался реальностью?» — мелькнула в голове откуда-то знакомая фраза.
Казался… оказался.
— Я не знаю, что это было. Похоже на смолу или нефть, но густую. Оно проступало из кожи, на груди и вот здесь, — Славка показал на свой затылок и плечи. – Особенно на шее… выглядело страшно. Вытереть не получалось, ни водой, ни спиртом. А ты стал задыхаться… словно этотебя душило. Оно на горле собиралось и на лице, — побратим скомкал тряпку, вода закапала на пол. — Наш хозяин побелел, когда увидел, сказал такой Знак можно только у вельхо снять. Они накладывают – они и снимают. Я сказал, что мы обязательно обратимся, спасибо большое за совет. Наверное, он понял, что никуда мы не пойдем, ушел. Я… я не знал, что делать, собирался уже хватать тебя и лететь к нашим, в Тахко. Но он вернулся, принес маленькую баночку с какой-то мазью. Сказал, можно попробовать этим. Терять было нечего – попробовали. Знаешь, эта дрянь была как живая… ползала по коже, уворачивалась от мази. Потом вспыхнула и истаяла. Как кинжал… моргульский. Безумие какое-то.
— Слав…
Но он не остановился, говорил и говорил, глядя куда-то в этот распроклятый скомканный компресс.
— Примерно полчаса все было нормально – а потом все по новой началось. А мази на донышке, банка маленькая. На третий раз – я уже понял, что будет и третий – не хватит. А у Мишо руки дрожат, говорит, больше нет. Не достанешь, сейчас даже за большие деньги не достанешь. Такую дрянь обычно накладывают вельхо-аутсайдеры: слабосилки, старики, сброд, словом. Нойта-вельхо признавать, что в их рядах есть и такое, не хочет. И помощи от них не дождешься, если очередное отребье что-то натворит. Подумаешь, всего лишь слабенькие чары принуждения, ерунда, мелочи. Подушит – пройдет. А что пройдет только когда к вельхо вернешься и сделаешь что он скажет – так ведь все правильно. Простяки должны слушаться магов. Мишо так ногу потерял, его вельхо для смеху принуждение на ногу наложил, мол, как он на одной – дохромает или нет? Не успел. нога осталась, но что-то в ней так и отмерло, не слушается. А часто ее сводит, будто опять под чарами. Он потому и мазь такую держит… повезло тебе…
— Слав, ну прости.
— За что?
— За дурость. Надо было все-таки над подстраховкой подумать.
— И что бы мы сделали? Я, например, про такие чары первый раз за это время услышал. Что бы я делал, даже если бы понял, что это не просто похмелье? Просто осторожней надо быть. Даже с этими… аутсайдерами. Вельхо опасны. Надо еще раз с нашими сектантами поговорить… вот про такие «сюрпризы».
— Надо. И надо деду этому еще мази купить?
— Какому деду?
— Ну, квартиросъемщику.
— А-а… — Славка посмотрел как-то странно. – Не волнуйся, мы ее уже сделали. Тебе потом пригодилось. Там самый важный компонент – драконья чешуя.
— Чего-чего?! Да мы…
Вот этого товара у нас было выше крыши! Повезло же сегодня… и деду, и нам. Мне так особенно.
— А он не догадается?
Славка фыркнул.
— Да знаешь, мне уже даже интересно, о чем именно он догадывается! Я, видишь ли, не успел его выставить, когда у тебя поднялась температура. Мишо никогда не видел, чтобы человек заживо покрывался льдом и оставался при этом живым и сердитым! И теперь не знает, что думать.
— Льдом? Я?
— Нет, памятник вельхо! Ты правда нормально себя чувствуешь?
— Да у меня даже голова не болит!
— Это внушает оптимизм, — бодро проговорил побратим. — А теперь тихий час. Точней, три часа.
— Да я выспался вроде…
— Зато я нет! У тебя хватит совести и дальше не давать мне выспаться?
Ну, если так поставить вопрос…
— Нет.
— Вот и хорошо, — и напарник улегся на постель как был, одетым. Даже один тапок не снял. Я моргнул. Мне точно напарника не подменили? Чтобы аккуратист Славка лег в постель в обуви? Хотя… ночью я ему поспать не дал, вчера днем мы приводили в порядок новое жилье. А прошлой ночью тоже почти не спали – подтягивали «хвосты». Неудивительно, что сегодня напарник просто вырубился, как перегоревшая лампочка. С тапком на ноге и – глазам не верю! – этим распроклятым скомканным компрессом в руке.
Я с тоской глянул на свой мешок. Достать бы расчеты, прикинуть кое-что, время же идет! Но совесть у меня, хоть и чахленькая, порядком мутировавшая, все-таки есть. И будить напарника она решительно запрещает.
Славка прав – это какое-то безумие. Блин, ну ведь всего лишь хотел сходить к сторожу-алкоголику и намекнуть на продажу охраняемых штучек налево…
Поселок Аурика
Вешняя грязь поселку золотоискателей была поперек горла до такой степени, что даже варенка не помогала. Поэтому каждую пятиху очередная артель, проигравшая на сей раз жеребьевку, отлавливала по путаным улочкам и трем имеющимся трактирам местного вельхо, еще не окончательно пропившего свое чароплетское мастерство. Если вельхо был достаточно трезв, то обещанием выпивки-закуски его можно было уговорить на «приложение». Иногда не везло, и местное население неделю проклинало придурочного чароплета с кривыми руками – попробуй побегай по земле, которая проросла ледяными иглами или пищит при каждом шаге! Чаще везло, тогда на ближайшую пятиху почва промораживалась, и по ней худо-бедно можно было ходить.
Эта неделя была невезучей по максимуму. Дожди лили исправно каждый день, дороги раскисли так, что страшно было ставить ногу – казалось, грязь сожрет ее с концами, оттого и чавкает так предвкушающе. А непутевый чароплет опять что-то спьяну перепутал и обрушил в своей комнатки потолок. Тот мстительно приложил обидчика штукатуркой по башке, и теперь вельхо был не в состоянии чаровать – мало того, что язык прикусил, так еще и ушибленная голова болела и кружилась.
Из-за распутицы подвоз продовольствия запоздал, и когда телеги добрались до Аурики, на отгрузку подняли всех. Прислуга ты трактирная или уважаемый искатель – жрать все равно будешь, так что вперед, пока мешки-ящики не вымокли окончательно. В пути телеги укрывались непромокаемыми пологами, но сейчас-то пологи снимут… вперед-вперед, поторопись, помощнички!
Помощники шипели и ворчали, но исправно таскали мешки и ящики, пока один из них, старик, приблудившийся зимой неведомо откуда вместе с внуком, перед очередным коробом вдруг встал, как будто завидел дракона.
Негодующий оклик и даже тычок в спину старик пропустил мимо сознания – будто и не почуял. Только когда к ящику, на который он уставился, потянулись чужие руки, старик будто очнулся:
— Что это? Откуда?
Торговец весело расхохотался:
— Твой нос знает, что чуять! Но это ты не потащишь! Тут чуть ли не самый дорогой груз, пробная партия копченостей! Самая малость, как говорит хозяин, «для изучения спроса». Так что, старик, если тебя не обошла удача искателя, то, милостью Ульве, сегодня ты попробуешь нечто необыкновенное!
— Он не попробует! – отрезал хозяин. – Денег столько нет! Егор! Егор, ну и имя у тебя… очнись же ты! Болен, что ли?
Старик перевел на него потрясенный взгляд:
— Почтенный… а Тирсен – это где?
На следующее утро старик и его внук, худой юнец с примотанной к руке дощечкой, стояли у одной из телег.
— И сколько ты обещал за доставку в этот Тирсен?
— Половину того, что у меня есть. Проезд стоит вдвое дороже, но в такую погоду мало желающих два дня трястись по грязи…
— И как мы потом будем жить там на оставшиеся восемь монет? Я пока не работник с такой-то рукой.
— Проживем.
— Дед… прости, конечно, но ты уверен, что это не развод, не мираж? Вы с бабушкой…вы суперские, я вас люблю очень, но вы ж доверчивые, как… как будто еще в этом своем Союзе живете!
— Понимаешь, внук… там «товарищ» написано. В наше время таким словом бросаться было не принято, — старик бросил на телегу не особо толстый мешок, все их небогатое имущество, и положил юноше руку на плечо. — Но даже если развод… проживем, я обещаю.
Городок Приозерный
— Пуууусик, ну ты же у меня умненький, ну ты же все понимаешь, – хорошенькая молодая женщина капризно дула милые губки и водила пальчиком по вырезу платья. – Ты же знаешь, что я у тебя самая красивая, правда же?
— Э-э… да… — муж заворожено наблюдал за движением пальца.
— А красивым девочкам нужно ездить по магазинчикам и покупать красивые вещички, понимаешь?
— Но…
— Это же недалеко, всего-то день на кораблике. Ты же сам мне этот Тирсен на карте показывал. Там же почти столица. Там такие тряпочки должны быть! Ты же хочешь, чтобы я и дальше у тебя была самая-самая?
— Ну…
— Пусик, ты согласен! Ура! Я знала, что ты у меня самый лучший!
— Угу.
— Самый умный. Самый дооообрый… и самый сильный, да? Медведик мой, только платье не порви…
Сельцо Развалки.
Река в этих краях текла всегда. Только русло у нее было не слишком ровным – в двух местах дно резко меняло глубину, и даже водопад небольшой был. Когда-то в давние времена исправить эту ошибку природу были призваны шлюзы. Но в Дни Безумия от них остались только развалины. А люди все равно продолжали жить у воды, сплавлять и перевозить товары. Постепенно у развалин вырос небольшой поселок с красноречивым названием. Поселились работники, перегружать товары с кораблей на баржи за водопадом. Вырос целый комплекс складов. Ящики с красными одинаковыми узорами привезли и сюда.
И они, конечно, попались на глаза складской обслуге, подвившейся странной блажи столичных торговцев. И Сторожихе.
Имя угрюмой женщины, приблудившейся к складам в начале зимы с двумя странными зверями (вроде и собаки, но таких размеров!), выговаривать никто так и не научился. Очень уж нездешнее оно было. Откуда она явилась, тоже никто не понял. Но особо к ней и приставали – не с чего. Не девица, не красавица, не маг (вельхо сказал) да и звери у нее зубастые, заразы. Из-за зверей к ней и вельхо подошел было – хотел знать, в каком из отпечатков такое завелось. Но выспросить что-то у бабы не получилось, слова у нее добиться – как клад из-под земли выкопать! Вельхо побился, да отступился. Только обмолвился, что она, наверное, сама под какой-то отпечаток угодила – вон и ногти длинные и розовые не по-человечески, и волосы двух цветов: сверху белые, а понизу точно каштан спелый. Из-за зверей ее и на работу взяли, сторожихой, склад охранять. Так и прозвище прилипло.
Она и сейчас никому ничего не сказала. Молча на ящики посмотрела да ушла.
А утром за кашей не пришла. И в каморке пусто было. Ни ее, ни зверей…