Впервые мы положили на нее глаз в очень типичной для нее ситуации. К тому времени мы уже изучили фамилии наездников и кто чего стоит вместе с лошадью. Просмотрев программку заездов, я осталась недовольна.
— Не из кого выбирать. Одни графья.
— Какие еще графья?
— Взгляни сам. Везде «гр.» Граф Гутторман, граф Петерсен…
— Герр! — поправил меня Михал. — Это всего лишь «герр», потому и у всех.
— Какая разница. По мне, все одно графья.
Аристократия рванула со старта, одолела круг, и тут на последнем вираже от группы легко отделилась наша Флоренс и уже до самого финиша шла в гордом одиночестве, увеличивая дистанцию так, словно все остальные топтались на месте. Ехавший в возке граф Петерсен даже не натягивал поводьев, мало того — ухитрялся держать их в изящно поднятой руке, да еще и раскланиваться с публикой. Та отвечала ему шквалом смеха и аплодисментов, все, очевидно, знали Флоренс. Кроме нас. Мы зашлись от восторга — лошадь неслась без всякого принуждения, без малейшего усилия, вдохновенно упоенная скоростью, — словом, это было просто потрясающе!
— Наверное, она его любит и старается сделать счастливым, — сказала я умиленно, имея в виду графа Петерсена.
— Она! А он ее — нет, что ли?! Представляешь, как он ее любит?! За те денежки, которые она ему приносит!
— Это само собой, но она, по-моему, любит его больше. Прямо всем сердцем рвется к финишу, чтобы сделать счастливым любимого!
— Да и он ее от всего сердца стимулирует…
— Наверняка перед заездом подносит ей цветы, как ты считаешь?
— Я бы точно подносил, на коленях, — с чувством сказал Михал. — Небось каждый день меняет букет на свежий. Трюмо поставил в конюшне и ленты в гриву вплетает.
— А перед каждым заездом кланяется в ножки и умоляет: «Не подведи, алмаз души моей, не подведи…»
— А она ему подносит копыто для поцелуя. Вот бедолага, наверное, на баб и глаз не смеет поднять, боится оскорбить ее в лучших чувствах.
— Не думаю, что все так сурово. Любящее сердце великодушно.
— Слушай, а может, он с нею обращается как истинный мужчина? — вдруг загорелся Михал. — Ну, то есть это… Регулярно, дважды на неделе, обхаживает кнутом, а?
— Сказанул! — вскипела я. — Чтобы такую богиню – и кнутом?!
В итоге мы сошлись на том, что у этой пары настоящая, большая и взаимная любовь и что своенравная Флоренс побеждает лишь тогда, когда графу удается убедить ее в искренности и глубине своих чувств. В противном случае, если, к примеру, граф запамятует поставить в вазу королевского фарфора свежие розы или, не приведи господи, окажет внимание какой-нибудь молодой даме, оскорбленная Флоренс забывает про скорость и плетется к финишу шагом.
А потом оказалось, что Флоренс — жеребец.
Мы не смогли смириться с этим и решили, что любовь графа к Флоренс столь велика, что он из ревности хранит в тайне ее пол. Однажды наш приятель, завсегдатай тотализатора, предпочитающий, правда, бегам скачки, возымел глупость засомневаться в нашей Флоренс, когда она на вираже вышла вперед.
— Да что ты! — возмутилась я. — Ну сам же видишь, кто еще кроме Флоренс?!
— Ну, раз уж ваш Флоренс такой молодец… — с недоверием протянул он.
Я ничего ему не сказала, потому что чего разговаривать с идиотами? Во-первых, не понимает очевидной истины — если Флоренс ведет на вираже, то нет такой силы на свете, которая помешала бы ей прийти первой, а во-вторых, он принимает ее за жеребца. С ним все ясно!
— Третий номер, то есть наша Газель, вышел вперед, — прокомментировал Михал, тщательно изучая программку и анализируя наш успех. — А первый передвинулся на второе место. Надо играть на числа, если в них есть какая-то система.
— А вот, смотри, двойка спустилась на двенадцатое, — задумалась я. — Все сходится, четные сдвигаются, а нечетные остаются.
— Ты что, тройка — это, по-твоему, четное число?
— В прошлый раз — да!
— А в следующий — снова четное, — понятливо согласился Михал. — Тройка должна прийти в первом заезде в конце, потом она под тринадцатым номером передвигается вверх, единица остается внизу, потом, уже как восьмерка, поднимается вверх…
— …и, оседлав Кайзера Хансена, галопирует к финишу…
— Что?!
— … а восьмерка под одиннадцатым номером спускается вниз. Чушь собачья!
— Вовсе не чушь, я просто прикидываю возможные комбинации. Во втором заезде придет аутсайдер и похерит весь вифайф…
— Лучше подождем до вторника, посмотрим новую программку и уже там решим…
Азарт все глубже затягивал нас в свою коварную паутину. Как назло, дорога на работу проходила мимо нескольких обувных магазинов, и в одной из витрин меня подстерегали черные шпильки из настоящего крокодила, и именно мой размер. Каждый день, утром и вечером, замирала я у витрины и вожделенно пожирала глазами этот шедевр, мрачно размышляя о том, что заиметь его можно лишь на выигрыш за аутсайдера. Купить такую роскошь на честно заработанные я не смогу никогда, жаба задушит. Вся надежда на тотализатор. Когда же нам повезет по-крупному!..
Наконец я не выдержала и рассказала о дивных туфлях Михалу.
— Тогда придется как следует пошевелить мозгами, — протянул Михал. — Образование у тебя вроде бы высшее?
Воодушевленная ценным советом и каждодневным созерцанием чуда в витрине обувного, я с таким рвением шевелила мозгами, что результат превзошел все наши ожидания: в следующее же воскресенье все мои прогнозы, от первого до последнего, попали в точку с точностью до наоборот. Все, на что я ставила или хотя бы просто отмечала вниманием, было дисквалифицировано, снято со старта или пришло к финишу последним. Михал смотрел на меня с нехорошим восхищением и только приговаривал:
— Если бы платили за два последних места, мы бы с тобой озолотились!
В итоге он запретил мне вообще раскрывать рот. Единственное, что мне было дозволено, — это указывать номера лошадей, на которые я хотела бы поставить. Пришлось подчиниться, и шпильки из крокодила, маячившие у меня перед глазами, стали расплываться в туманной дали.
С тоской и унынием наблюдала я за финалом последнего забега, в котором выигрывал какой-то номер, который мне бы и в голову не пришел. И вдруг Михал побелел как полотно и забормотал что-то неразборчивое себе под нос.
— Ты чего? — забеспокоилась я.
— Кто там финишировал? — прошептал Михал. — Десять–восемь?
— Точно, десять-восемь. А в чем дело? Ты ведь не на них ставил?!
Вместо ответа Михал выгреб из кармана два жетона.
— Десять-восемь, — триумфально зачитал он. — Взгляни, у меня что-то в глазах мутится.
Я взглянула и глазам своим не поверила. Десять-восемь, как в копеечку! Снова чудо!
— Михал, ты волшебник! — ахнула я. — Умоляю, только не потеряй! Я то со мной такое как-то было, посеяла на Служевце жетон на парный!
— Сплюнь! Теперь туфли из крокодила, считай, твои. Десять-восемь! Как они оказались впереди? Все время тащились в хвосте!
Мне было все равно, как они оказались впереди. Главное, что оказались. Михал перекладывал выигравший жетон из кармана в карман, не зная, как получше спрятать. Толпа вокруг нас стоном стонала, но все больше по-английски. Еще бы, выигрыш был что надо: 5000 крон…
А назавтра случилось две вещи: я купила туфли и нам пришел конец.